СССР!

    Конец восьмидесятых. Ленинград. ВВМУ им. М.В. Фрунзе. Я и Лёша Месик — курсанты первого курса гидрографического факультета. Как известно, на 12 линии Васильевского острова, где находился фасад училища с КПП, происходили события повести «Белые ночи» Федора Михайловича. Финские туристы плакали, когда ушлый гид рассказывал им про безымянного Мечтателя из «Белых ночей» и про  Лёшу Просвиркова. А тем временем внутри бывшего кадетского корпуса, основанного ещё Петром Первым, происходили события, превосходящие по драматизму и накалу страстей истории, изложенные великим классиком.
    Мы с Лёшей Мэйсом (так его звали в дружном курсантском коллективе) немедленно попали в немилость к старшине второй статьи Олегу Череде (это фамилия, у злодеев всегда такие фамилии). И чтобы сломить дух сопротивления, явленный нам в виде косности и мракобесия в лице самого старшины, вышеозначенный Череда кинул нас на вечную уборку гальюна в учебном корпусе. Казалось бы, курсанты (мы) унижены в рамках устава, и осталось дождаться, когда они (т.е. мы) падут духом и станут разуметь морскую науку и субординацию в естественной её форме.
   Чтобы насладиться властью и, соответственно, унижением подчиненных, старшина второй статьи Череда прибыл лично в расположение гальюна в учебном корпусе. Обнаружив нас в состоянии полной медитации, он стал делать замечания и поругивать подчиненных, как и делали все командиры его уровня.
   И тут я неожиданно запел песнь про вещего Олега. Смысл был такой: что славный князь Олег (а старшину звали именно Олег, по случайному совпадению) прибыл с инспекцией к дружинникам и, обнаружив под копытами своего коня камень-треух, в который упёрся его конь буланый. Вещий Олег осерчал и, прикрикнув на двух могучих дружинников, молвил: «Тать!».
   Я пел песнь, глядя в глаза Череде. А Лёха Мэйс улыбался, как котяра.
   Что ты, отче наш! — возопиили молодцы, — окстися! (это я всё песнь излагал). Камушек заповедный... Сто веков стоить и двигать его наказу не было!
Вы ли мне указ, холопы, холуи крюкомордые! — еще больше осерчал князь Олег. — Ну-ка, быстро камень тот долой!
    А дружинники бравые и отвечают вещему Олегу, мол, прости, отче, не смогём мы тебе тут сработать. Запрет, де.
Так смотрите же! —  воскричал Олег. Нагнулся к камню заговоренному, а оттуда змея его в зад цап! И принял он-касатик смерть лютую, обделавшись и испустив дух позорно, но поучительно.
   Дослушав до этого места, Череда вспыхнул и высоким голосом воскричал: «Молчать!». Старшину затрясло, он побелел, потом позеленел и, схватив меня за рукав, потащил к командиру роты на расправу за неслыханную дерзость и подрыв морских устоев.
    В кабинете у капитана второго ранга Мазаховского случился такой доклад:
-  Товарищ капитан второго ранга! Вот курсант Папков пел порочащую меня песню и подрывал мой авторитет среди подчиненных!
   Командир, не поднимая на меня глаз, спросил:
-  Песню пел?
-  Так точно, товарищ капитан второго ранга. Пел! — Ответил я, чётко отбивая слова.
-  Зачем? — также, не смотря на меня, спросил Мазаховский.
-  Так, при гальюне... Работаем в говне, — я посмотрел на старшину второй статьи Череду и уточнил: — работаем с говном, так сказать. А песня, товарищ капитан второго ранга, нам строить и жить помогает! Кругом же гальюн, а не океан! — Бодро доложил я.
- Понятно. Вот что... Вы, Папков, идите. А Вы, Череда, останьтесь, — Сказал командир роты, продолжая рассматривать свой стол.