Играйте... осторожно!

          Буквально сразу, после первой встречи, меня закрутило, завихрило, в голове – туман, а сердце чувствует только одно: это мой  мужчина, все в нем мило, приятно, интересно и … притягательно. И я  его совсем не боюсь!  Главное – не испугать его и не испугаться …самой: уж очень необычны его суждения  да и поведение – тоже!   На второе свидание он пригласил меня днем немного погулять в парке – вечером отъезд в Ленинград, где он должен выступать со своим знаменитым трио без баса (с юными Владимиром Васильковым на барабанах и Леонидом  Чижиком на рояле).
        Ранняя весна. Неяркое солнце отражается в лужах вдоль асфальтированных дорожек, а снег еще лежит среди проталин под деревьями. Но воздух совсем другой - все оживает навстречу весне и новой жизни. В душе тихая печаль и смутная надежда. Что-то со мной происходит… Но что? Теперь я понимаю, почему годы спустя я плакала, когда читала стихи Германа. Эти три строчки - память сердца:
                Вот и весна.
                Еще одна попытка
                испытать счастье.
        А Герман, прыгая через лужи, радуясь солнечным брызгам и теплу, мечтательно, как бы про себя произносит:«Как хочется целова-а-ться!»  Услышанное сразу отрезвляет. Что ж это такое! Он просто вообще хочет целоваться! Ну, понятно: весна, пробуждение природы… Я - случайность - оказалась рядом. Что я делаю?! Я же – Кармен!  Столько пережила, столько испытала!  Многое поняла в себе, в мужчинах. С кем я связываюсь?!  Это ж молодой козленок, весело скачущий от весеннего солнца! Нам – не по пути! Нам – не быть вместе… От водопада мыслей все внутри  сжалось, на ногах еле стою. Прислонилась к толстому стволу большого дерева. А веселый козленок подскакивает ко мне, широко раскинув руки, обнимает -  вместе со мной – ствол дерева и, находясь близко от моего лица, хочет, видимо, с разбега осуществить свое желание - целова-аться(!), но внезапно останавливается  - увидел мои глаза: «Вы плачете?» Я и не заметила своих слез! «Нет, нет… все в порядке. Это… Может быть,  когда-нибудь расскажу вам об этом… Не сейчас...»  Ничего себе! Расчувствовалась барышня!   Только ничем себя не выдать, ни о чем таком не говорить! Мы же совсем не знаем друг друга!
      Медленно идем к выходу. Рассказывает о «необузданности» молодых коллег своего трио, как трудно проходят репетиции из-за опозданий и споров, что  за фестиваль будет в Ленинграде. В оцепенении, слушаю вполуха. Вот и остановка троллейбуса. Прошу не провожать меня. Хочу пройтись одна: в душе смута. Подходит троллейбус. Надо расставаться. Вежливо пожимаем друг другу руки.  Герман прыгает последним на подножку и  смотрит на меня с выражением ожидания вежливых слов при прощании. Надо бы пожелать успеха - поспешно еле выговариваю: «Играйте…». В это время двери  медленно закрываются, а я смотрю на него и вижу: лицо - такое родное, такое дорогое! А, ведь, я могу больше и не увидеть его… И вдруг – все сразу изменилось!  Молнией проносятся  четкие слова: «Господи! Верни его мне, чтоб только с ним ничего не случилось!» - и  еле успеваю добавить единственное слово - «осторожно!» В узкой щели уже почти закрывшихся створок двери - недоуменный взгляд Германа. Эта странная, абсурдная фраза «Играйте… осторожно!»,  в которой соединились обрывки мыслей вежливого пожелания успеха с мольбой Всевышнему, стала предметом глубоких размышлений для Германа. «Что она этим хотела сказать?» – вспоминал в Ленинграде наше расставание озадаченный козленок.  А для близких ему музыкантов, которым он, конечно, рассказал об этом много позже, эта фраза стала веселым пожеланием успеха перед выступлением. Вот так!  «Играйте … осторожно!»
        На следующее утро проснулась – ничего не понимаю: тело разбито, в голове – туман. Что-то случилось. Но  ч т о!?  Ощущаю одно: все привычные «надо» куда-то отступили. Вставать - не надо, на работу – не надо, предупредить об этом - не надо… Встревоженной маме, удивленной, что я не спешу на работу, на вопрос «Что с тобой?» подозрительно равнодушно и спокойно отвечаю:«Что-то случилось…» - «Что? Что?» - «Не знаю…  Не надо спрашивать: говорить трудно…» Ничего не ем, не пью – от всего отказываюсь. Приезжает врач по неотложке. Сначала выслушивает маму, которая тихо что-то говорит ему за дверью, потом – ко мне: измеряет давление, ощупывает тело, стучит молоточком по коленям, задает какие-то глупые вопросы и - выписывает бюллетень на три дня. Скорей бы все ушли и оставили б меня в покое! Лежу тихо, в затуманенном сознании вслывают кадры вчерашней встречи: Герман, его лицо при прощании, моя мольба… Что это со мной? Похоже на… омут. Мне из него не выбраться… Чего же я боюсь? Несбывшихся ожиданий? Каких?  Но все же только начинается.  Надо успокоиться и подумать об этом… завтра. Покорно глотаю выписанную врачом таблетку и запиваю ее маминым компотом. 
        Утром просыпаюсь - сразу угрызения совести!  Надо же! Не вышла на работу! Получила бюллетень! Напугала маму! Ну, ничего, ничего… Главное – не успела кинуться головой в омут! Буду поступать благоразумно: надо не спешить, дать времени проявиться друг другу в поступках, словах  (чем не план опытного разведчика?) И это все я?  Да-а. Я еще совсем себя не знаю! Но уже хоть принимаю здравые решения. Рьяно берусь за уборку, стирку, стараясь работой по дому как-то компенсировать свой незаслуженный «прогул» и уйти от вопросов без ответа.  Бедная моя мамочка, оберегая мою хрупкую независимость, почти незаметно наблюдает за мной и предлагает то поесть, то попить через каждые два-три часа.  Есть не могу и чувствую: резко худею.
        Завтра утром приедет Герман. Мысли только о нем. Позвонит или нет сразу(!) после приезда? Позвонил, сразу - и сразу же пытается договориться о встрече. Узнав, что я нездорова  и смогу позвонить ему только завтра, после встречи с врачом, очень расстроился: видно, не терпится поскорее увидеться. «Что бы вам хотелось, Инна?» - «Что-нибудь придумайте… Сейчас на Кузнецком выставка интересного скульптора-модерниста - Степана Эрьзя…» -  «Хорошо, я все узнаю. Жду звонка!»  Взволнованный голос и нетерпеливое желание встречи успокаивают лучше таблеток. На следующий день иду к врачу, на все вопросы о самочувствии отвечаю: нормально, все хорошо. Врач внимательно смотрит на меня,  встает и говорит: «Следуйте за мной». Быстро идет по лестнице и коридору, подходит к кабинету и, бросив мне «Подождите», скрывается за дверью. Успеваю прочитать табличку «Невропатолог». Ничему не удивляюсь. За спиной - недовольный гул  ожидающих приема в очереди: еще одна блатная. Невропатолог поговорила со мной, написала несколько слов в моей карте и отправила к терапевту, которая тут же «закрыла» бюллетень. Единственное, что привлекло мое внимание на фоне обыденности процедуры, был взгляд  женщины-врача, оформлявшей бюллетень: она, читая документ, вдруг  как-то чуть вздрогнула, быстро посмотрела на меня через окошко снизу вверх -  с любопытством и удивлением. А я даже и не взглянула на бумагу. Что там за диагноз был прописан? Но потом я поняла: это был амок - удар… любовью. Мгновенно и бесповоротно - и на всю жизнь!