Язык эмоций 1

В израильской школе, где учатся мои внучки, сменился охранник (шомер, по местному). Прежний был – душа человек. Его любили и дети, и родители. При нем на входе и выходе царил порядок, и грела душу уверенность в безопасности учеников и педагогов. Не хватало, разве что искренних и хватающих за душу проявлений эмоций, особенно – выраженных понятным, горячо любимым языком.  Ничто не доводилось до маразма: то есть при обоснованной необходимости родитель (или дедушка – бабушка) мог в школу войти, либо с тем же охранником передать ребенку или секретарю что-то нужное, общаться с ним можно было, что на иврите, что на русском.
Но вот почти месяц как уволился он, по своему ли желанию, не угодил ли кому из начальства – то нам неведомо. Новый охранник толст, неприветлив, не здоровается ни с детьми, ни с родителями. И до поры до времени говорил немного исключительно на иврите.  То есть язык его внутреннего мира мне лично был мало понятен, а с учетом немногословности шомера, так и не понятен вовсе.
Но вот в воскресенье (в Израиле это первый рабочий день недели, ём ришон по местному), проводил я младшую свою внучку Евашку до школьных ворот, настежь открытых. И тут вдруг услыхал такой язык эмоций, что не только ушей, но и глаз некоторое время от эмоционизирующих   отвести не мог. Новый охранник выпроваживал с территории школы чью-то бабулю. Внешне они были замечательной парой: габаритные, то есть объемистые, раскрасневшиеся, громкоголосые с отчетливо видной обидой, возмущением, злостью на откормленных физиономиях, с агрессивным блеском в продирающихся сквозь толщину щек глазах. Предметом  коммуникации, осуществляемой в форме дискуссии, был вопрос о том, может ли чья-то бабушка проходить на святая- святых школьную территорию за ворота дабы одеть, раздеть, переодеть своего шестилетнего внука (а может внучку). Зачем надо в жаркую летнюю пору ребенка особо переодевать и почему это нельзя сделать до прохождения школьных ворот – о том спор не заходил. Охранник говорил «не положено», бабушка ссылалась на прецедент: «всегда так делала, делаю и буду делать». Я весь их диалог понимал, потому что, как я потом догадался, они изъяснялись по-русски. Но слово- за слово – и вот уже путь от языка острой дискуссии к языку эмоций успешно преодолен. Вступление было невыразительным: «дерьмо» и «паскуда». Отпасовав друг другу эти эпитеты перешли на более высокий стиль, соответственно и  язык стал разнообразнее и эмоциональнее, содержащим  термины, запрещенные к употреблению российской Госдумой (ну, в Израиле же Кнессет сей вопрос пока в повестку дня не включил, хотя, судя по тому, что обсуждается и как,  до него должна в обозримом будущем дойти очередь). Повысился и уровень громкости. Выразительные, насыщенные душевными переживаниями, исходящие из глубин сознания термины слышны были не только перед школьными воротами, но и в здании учебного заведения, и на широком пространстве улицы, куда одна за другой подъезжали машины с учениками начальной школы.
Не буду приводить дословно все услышанное, надеюсь на лингвистическую эрудицию читателей, ограничусь выдержками. Шомер был назван детородным органом, а также на этот же орган и послан. В ответ последовало утверждение о сексуальной распущенности и неразборчивости лица весьма пожилого возраста, выраженное одним емким и при этом кротким существительным в сочетании с вполне литературным прилагательным. За сим последовали упоминания разных частей тела, причем эти части в основном использовались как названия географические, а не анатомические. Почему-то охранник особо обиделся, когда его назвали вонючим педерасом. Видимо, героиня сей сцены недостаточно была ознакомлена с последними кинотворениями своей неисторической родины, где употреблялось более яркое словосочетание «пидор гнойный». К тому моменту эмоции уже оставили школьную территория, равно как и распахнутые настежь ворота и приблизились к автомобилю, в котором чью-то бабушку дожидался чей-то дедушка. Бабушка погрузилась в авто и, не закрывая дверь, продолжила знакомить окружающих (детей и родителей) со своим душевным состоянием, передаваемым через ораторское мастерство. Поскольку краткость – сестра таланта, для выражения эмоций хватало всего нескольких слов нелитературного русского языка. Но какие слова! И с каким подъемом они произносились!
 Охранник, не прекращая отвечать на выпады аналогичными по значению и окрасу терминами, начал фотографировать машину и ее номера, одновременно названивая в полицию (миштару)и беседуя с представителями правопорядка уже на иврите. Чья-то бабушка тоже достала мобильник и осуществляла коммуникацию не только с шумером, но и со своей службой поддержки. Настежь открытые ворота и присутствующие ни одной из сторон не замечались.
Я, поняв, что никаких новых вербальных средств эмоциональной выразительности больше не услышу, двинулся по своим делам, размышляя о многом, думая о разном, как например, о том, какой замечательный урок передачи своего духовного мира окружающим получили ребятишки от 6 до 13 лет, насколько обогатился их словарь и обогатился ли вообще (поскольку большую часть слов я слышал в обычной, лишенной столь возвышенных эмоций речи родителей на детской площадке). И, конечно, анализировал и восхищался тем, что всего несколькими терминами, в различной аранжировке,   с разным актерским исполнением можно выплеснуть на окружающих множество собственных острых переживаний.
Вспомнил и о других случаях, когда те же слова выражали совсем другие чувства, когда они стимулировали действия и заменяли специальные профессиональные термины. Но обо всем этом я надеюсь написать в другой раз.