Язык эмоций 2

Язык эмоций замечателен тем, что при даже совсем скудном словаре он способен передать любые оттенки настроения, а, кроме того, является универсальным заменителем огромного числа терминов, включая и специальные.
В 1983 году после продолжительного перерыва, вызванного исполнением супружеского долга по сидению на даче с маленькими детьми, вернулся в парусный спорт. В августе пошел на яхте Л6- «Лена» на регату, которая проводилась по выходным в Маркизовой луже (Невская губа между Питером и о. Котлин). Капитаном в тех гонках был Сергей Иванович Корнев (светлая ему память). А кроме нас двоих постоянных участников и не было. Кто-то отдыхал после Кубка Балтики, кто-то уехал из города… В иные гонки набрать экипаж было трудно, а порой вдруг являлось столько народу, что лишних приходилось отдавать в аренду конкурентам.  Присутствие наших матросов  в команде соперников, однако, нам дивидендов не приносило. Вообще шансов хорошо отгоняться у нас не было не только из-за экипажа: паруса, состояние корпуса, отсутствие кучи мелочей, обеспечивающих быстроту маневров – все это гарантировало борьбу с аутсайдерами. Но азарт же в соревнованиях всегда присутствует. Соперничество за то, чтобы быть от хвоста не вторым а третьим, столь же увлекательно, как приложение усилий, дабы быть от головы не третьим, а вторым или даже первым. То есть в процессе соревнований впадаешь в азарт, хочешь чего-то большего, разум тут пасует перед эмоциями и путями их проявления.
В один из выходных Сергей Корнев не смог призвать на «Лену» никого, кроме меня, а потому взял в гонку двух своих знакомых чехов, гостящих в этот период в Северной столице.  Отцу было чуть за 40. Он немного понимал русский и пару раз ходил под парусом по чешским озерам. Сын, крепкий малый лет около 20, такими достоинствами не обладал.
Гонка проходила при западном ветре балла 2. Лавировка без волны не представляла трудностей даже для малочисленного и не самого опытного экипажа.  Но после верхнего знака надо было пройти полным курсом, обогнув еще один буй (банка Каменная на траверзе старого Петергофа). И единственным сложным маневром представлялся поворот фордевинд, который следовало при этом сделать. Для людей, далеких от паруса, попробую пояснить, что в гонке на полных курсах обычно ставят и несут спинакер – очень большой парус из легкой ткани, один из нижних углов которого зацепляют на спинакер-гике – довольно длинной палке, которая, в свою очередь, закрепляется к мачте защелкой). Впрочем, в интернете можно найти кино с демонстрацией данного маневра с комментариями. Достаточно в любом поисковике набрать запрос: «Поворот фордевинд со спинакером».
   
 Те, кто гоняется всерьез, либо перешли на более современный парус – генакер, либо имеют два спинакер-гика, что существенно упрощает поворот. Если же этот гик единственный, то работающий на баке действует по старинке, как было описано в учебнике «Школа яхтенного рулевого» или в книге «Парусный спорт», издававшейся еще в 50-е годы прошлого века: отцепляет  эту штуковину от мачты, пристегивает к другому нижнему углу паруса, а от того угла, который был закреплен до поворота, гик отстегивается и закрепляется на мачте.  С учетом того, что этот самый гик еще и сам растянут оттяжкой и топенантом, которые надо ослабить (потравить), а потом, наоборот, добрать, работающему на баке следует проявлять оперативность. Однако если сидящие на корме не потравят веревки (брасы), с помощью коих спинакером управляют и держат надутым ветром, то отстегнуть снасть от мачты никакой силач не сможет: наполненные ветром 80 квадратных метров не осилить. На «Лене», естественно, оборудование для несения спинакера было простейшим.
Понимая всю слабость и неподготовленность экипажа, Сергей поворот крутил не спеша: сначала перенесли гик с гротом, потом я побежал на бак, откуда скомандовал: «Трави брасы». Чехи не поняли, ни кто такие брасы, ни что значит «трави». Я же, в спешке (гонка, как никак), не обращая внимания на ход выполнения команды, стал возиться со спинакер – гиком. Разумеется, без малейших успехов, поскольку там, на корме, работой считали только то, к чему силушку прилагать надо, и снасти натягивали со всей дури. Покричал им еще раз, еще. Слышал, что и капитан тоже отдает команды, которые его экипаж не понимает.
Между тем, надутый парус тянул нас вовсе не в то сторону, какую следует, а немногочисленные конкуренты, бывшие до того у нас за кормой, успешно маневр выполнили и теперь от нас уходили. Тут ко мне пришло вдохновение. Подозреваю, что такой эмоциональный подъем испытал Архимед, разразившись криком «Эврика», когда открыл свой самый знаменитый закон. Возможно, такое же трепет души был у Ньютона, в момент падения яблока на его умную голову. А вся «Болдинская осень» Пушкина сжалась у меня до нескольких секунд, в течение которых слова языка эмоций нашли свое акустическое воплощение, вырвавшись из таких глубин подсознания, о существовании которых и не подозревал. Повторить этот речевой поток в ином состоянии просто бессилен, но точно знаю: в произнесенной тираде не было ни одного специфического яхтенного символа, не было и глаголов в повелительном наклонении, возможно, за исключением глагола «ховать» в повелительном наклонении, использованного как существительное. Тем не менее, эффект последовал молниеносный: чехи тут же поняли, что надо сделать, парус успешно перенесся на нужный борт, а я поспешил на корму, чтобы эффективнее его нести. И тут Сережа поразил меня вопросом – замечанием: «Саша, ты знаешь, что на яхте имеет право материться только капитан?»  Это, конечно, никак не подтверждалось имеющееся хорошей морской практикой, однако я не стал спорить, а, поскольку творческий запал еще не иссяк, мгновенно нашел ответный вопрос, которым до сих пор горжусь: «Так что же ты не матерился?!»