Дом крайний и последний

Дом бабы Зои стоял на краю красивой деревни, прилепившейся к косогору, поросшему сосновым бором. Под косогором резво бежала маленькая речка, населенная юркими пескарями. Сегодня баба Зоя проснулась необычно рано. Всю ночь ворочалась на скрипучей кровати. Эту кровать в год её свадьбы притащил отец из дома арестованного местного священника, отца Игнатия. Тогда это была единственная в деревне железная кровать с мягкой панцирной сеткой. Из-за неё мужики чуть не подрались, когда делили поповское имущество.

Федор Жолудев, красный партизан, со зла, что ему кровать не досталась, кинулся поджигать церковь. Но мужики его за это поколотили. С церкви сняли крест и перестроили её под школу. Красивая была церковь. Стояла над всем селом, на взгорке. До утра в сознании старушки то вспыхивали, то затухали картины прежней колхозной жизни. Вслед за хозяйкой с постели соскочила проголодавшаяся кошка и стала тереться о ноги, выпрашивая еды для себя и для своего маленького котеночка с мутными глазками и маленьким трясущимся хвостиком. Это была единственная радость бабы Зои.

За окном сияла ноябрьская зима. В избе за ночь выстыло, хотя и без того было не слишком тепло. Топить печку было нечем. По осени натаскала всякого хламу от соседних брошенных домов.

Хороший топор у неё забрал беглый мужчина. Остался совсем плохонький со сломанным топорищем. В конце лета во двор забрел какой-то усталый и обросший щетиной худой мужик в робе заключенного и потребовал от неё еды, курева и самогону. Жадно доел с плиты остатки пшенной каши и картошки. Хлеба не было. Самогону тоже. За это бродяга ткнул ее в грудь кулаком, забрал трехлитровую стеклянную банку с пшенной крупой, два бумажных пакета сахару, коробок спичек. В углу увидел выкопанную картошку, стоявшую в ржавых ведрах, пнул по ним ногой, матерно выругался, положил несколько картофелин в карман куртки, захватил лежавший у порога топор, сорвал с гвоздя фуфайку и ушел в лес. Оглянувшись, хрипло крикнул: «Ты меня здесь не видела. Поняла?» И снова выругался. После этого у нее долго болело в груди, а рубить дрова стало нечем. В прежние годы она вскапывала огород и сажала картофель и всякую огородную овощ. А нынче сил не хватило. Посадила всего несколько кустов картошки и накопала всего четыре ведра.

Как-то, несколько лет назад, из соседней деревни на тракторе дальний родственник Володя привез с собой несколько мешков комбикорма и сказал, что это её пай из расформированного колхоза: «Поехали, баба Зоя, в деревню, к нам жить. Что ты здесь одна?» Но она знала, какой у Володи дурной драчливый характер. Да и пьяница он беспробудный. Трудно будет с таким человеком в чужой семье. И она ничего не ответила. Два года баба Зоя кормила этим комбикормом нескольких кур и петуха. Но большую часть комбикорма растащили мыши, а кошки тогда еще у бабушки не было. Кошка появилась позже совсем неожиданно... В конце лета сюда часто заглядывали грибники. После их отъезда баба Зоя иногда ходила на место пикников и подбирала то полезное, что оставалось. В хозяйстве очень пригодились, например, пластиковые бутылки. В них она хранила воду, за которой ходила на чистую прозрачную речку. А зимой приходилось растапливать снег. Иногда подбирала мятые газеты и пыталась читать. Но толком в них ничего не понимала. Появились какие-то новые непонятные слова: ваучеры, приватизация, рыночная экономика, инфляция. После одного из таких налетов гостей баба Зоя нашла несколько шоколадных конфет. Съела одну. Но непривычное кушанье ей не понравилось, и остальные она положила в шкафчик с посудой.

Как-то вновь появилась веселая публика из города. Сияющий краской автомобиль остановился около дома. Из машины вышел толстый потный мужчина и с одышкой спросил: «Как, бабуся, у вас тут с грибами?» Она стала объяснять, как пройти к грибным местам. В это время из машины вышла красивая молодая женщина, а за ней выскочила маленькая девочка, лет шести-семи. Баба Зоя, вспомнила про конфеты, юркнула в избу и протянула их девочке. Девочка ласково сказала: «Спасибо, бабушка». А женщина с иронией произнесла: «О! Да вы тут богато живете. Какие конфеты!». Но взять их девочке не позволила. Девочка прижалась к толстому мужчине и попросилась слабеньким голосом: «Па, давай к бабушке в дом зайдем. Она такая хорошая». Но женщина взяла девочку за руку и потащила к машине. Мужчина высунулся из машины и крикнул: «Эльвира, ну что ты там?» А девочка все оглядывалась. После очередного такого наезда отдыхающих и появилась кошка. Она была песочного цвета, с голубыми глазами. Баба Зоя никогда раньше таких кошек не видела. Кошка оказалась беременной и все просила есть. Кроме картошки ей предложить было нечего. Вскоре она окотилась. Родились три котенка. Один мертвый. Другой был совсем слабенький и тоже умер. А один вот до сих пор сосет тощую кошку.

В этот день топить печь баба Зоя не стала. Умылась холодной водой, причесалась. Посмотрелась в тусклое зеркало. Рядом с зеркалом на стене висела фотография в деревянной рамке. Сняла её с гвоздя, поставила на стол перед собой и долго вглядывалась в уже забытое лицо мужа. Вроде бы и свой, вроде бы и жили вместе, а уже так все было давно, что, кажется, что и ничего этого не было. На фотографии они с мужем Василием уже не молодые, но еще не старые. Это за два года до того, как он умер. Поехал на тракторе «Беларусь» с тележкой к речному обрыву, чтобы глины привезти для ремонта печи да углы дома промазать к зиме. Поставил тележку на откос, но та перевернулась и придавила Василия. Приехал он домой сам. Пришла фельдшерица, сказала, что сильный ушиб грудной клетки и посоветовала ехать в районную больницу. Но Василий был мужчина крепкий и в больницу не поехал, а через несколько дней поднялся и стал снова ходить на работу. Но трактора ему не дали. Работал на ферме скотником. К зиме он занемог, подолгу кашлял и в лютые январские морозы умер. Долбить мерзлую землю мужикам было не под силу. По иронии судьбы они разложили костер из старых резиновых колес его любимого трактора, чтобы отогреть землю на месте могильной ямы. Школьный физрук Мишка Соколов, заядлый охотник, стрельнул над могилой из ружья в воздух три раза. Жилистый был Мишка. Когда бил кедровую шишку, то с кедра на кедр перепрыгивал. Жаль физрука – разбился пьяный на мотоцикле о трелевочный трактор.

Осталась баба Зоя с дочерью Надей, которая ещё в школу ходила. А сын Алексей уже был взрослый. Уехал работать куда-то на север «за длинным рублём». Но писал оттуда редко. Однажды почти целый год не писал. Когда получили от него письмо, то оно почему-то пришло из Белоруссии. В нем Алексей сообщал о тяжких своих приключениях, которые ему пришлось испытать. Оказалось, что работая на каком-то прииске, он с ружьем отлучился от поселка, присел на штабель заготовленных в лесу дров. Там-то его и подкараулил медведь. Снял с него скальп и сильно повредил лицо. Так он пролежал в снегу до глубокой ночи. Отморозил пальцы на руке. Когда его нашли, то не было надежды, что останется живым. Но выкарабкался. В таком «исковерканном» виде он не захотел появиться в родном селе и со знакомой женщиной уехал к ней на родину. Сейчас у них растет сын, сильно похожий на своего деда Василия. Назвали тоже Василием.

А дочь Надя так и не закончила школу. Рано вышла замуж и уехала в какую-то деревню в Томской области, работает медсестрой. Оказалась беспутной бабой. Поменяла уже три мужа. Как уехала из дома, так поначалу иногда еще приезжала. А теперь и писем уже несколько лет не пишет. А может быть и пишет, но, как деревня распалась, так и почты не стало. Почтарь Василий Калистратович, по прозвищу «Тпру Бузина», уехал из деревни в райцентр к дочери. Такое прозвище он получил за то, что, развозя почту по дворам на своей лошади – Бузине, всякий раз, когда подъезжал к очередному дому, громко, чтоб слышали хозяева, кричал: «Тпру, Бузина!» Охромел Калистратович, работая на сплаве леса. Там то ли на спор, то ли спьяну схватились мужики драться железными крюками — цапками. Вот ему и досталось по ноге.

Рядом с этой фотографией висела еще одна застекленная рамка с фотографиями. Вот они всей семьей, вместе с другими селянами, веселые и подпитые идут по деревне с красным флагом из колхозной конторы и с транспарантом «Да здравствует Первое мая!» Впереди директор школы, маленький и толстый. Пронзительным голосом он что-то кричит, размахивает руками. Вокруг него ребятишки. Он чудаковатый. Но его все в деревне любили за то, что он был справедлив, не воровал, как многие другие, внушал всем своим ученикам, что учеба – это главное в жизни. К нему все шли за советом и помощью. Однажды он насмешил селян в магазине так, что через несколько дней в деревню приехали какие-то начальники и долго с ним беседовали. В этот год всю сельскую интеллигенцию обложили, как и колхозников, натуральным налогом. Каждый должен был сдать определенное количество сливочного масла, яиц, шерсти и другого сельского продукта. Но так как у директора школы была большая семья и не было излишков, то он пришел в магазин, купил полтора килограмма масла, несколько яиц, которые днем раньше сдали на склад колхозники, и снова вернул это все на склад. При этом сказал, что благодаря новому правительственному постановлению, мы не за семилетку, а за неделю догоним и перегоним Америку.

Баба Зоя открыла сундук, достала чистое белье, оделась, накинула на плечи шелковую шаль. Это свадебный подарок Василия. С самого дна сундука достала закутанную в цветастую скатерть икону Божьей Матери. Провела по образу ладонью и приложилась губами. С иконой в руках вскарабкалась на скамейку, сняла с божнички почетную грамоту с портретом Ленина и изображением комбайна, идущего по созревшему пшеничному полю и поставила икону на место. Эта икона досталась ей от матери. Мама принесла из разоренной церкви. Умирая, мама сказала: «Доченька, забери её. Это все, что у меня есть для тебя. Береги её». Баба Зоя внимательно посмотрела на почетную грамоту. На ней фиолетовыми чернилами красивыми ровными буквами было написано: «Передовой доярке колхоза им. Булганина Зое Федоровне Матрениной за первое место в социалистическом соревновании». И ниже – корявая подпись председателя. Злой и грубый был человек, даже по деревенским меркам. Рано по утрам верхом разъезжал по деревне, стучал кнутовищем в окно и матерно требовал выходить на работу. Но на работу никто с первого слова выходить не хотел.

Затем она достала полиэтиленовый пакет со старыми письмами. Попыталась читать, но слезы не давали ей видеть тусклые строчки.

За окном сияло солнце. Баба Зоя надела старенький полушубок, закуталась в шаль и вышла на улицу. Под валенками скрипел свежий снег, выпавший с вечера. Было по-зимнему не очень холодно, но мороз начинал крепчать. Баба Зоя, бороздя валенками еще неглубокий снег, двинулась в сторону кладбища. Там лежали почти все её родные. Где отец похоронен, она не знала. Погиб где-то на фронте. Пропал без вести. Поэтому она не получала за отца никакого пособия за утерю кормильца. О дедушке знала от родителей, что погиб в Гражданскую войну, разбойничая вместе с Федором Жолудевым. Другой дед погиб в первую германскую войну. Его Георгиевский крест долго лежал на божничке, потом она его отдала каким-то археологам. Нужен он им был сильно для какой-то науки. Обещали за крест помочь дров на зиму наготовить. Но, видимо, забыли.

Добрела баба Зоя до перелеска, за которым уже кладбище было видно, и выбилась из сил. Дальше начались сугробы. Остановилась в нерешительности, ступила еще несколько шагов и встала. Отдышавшись, глядя в сторону берез, склонившихся над могилами, шевеля губами, осенила крестным знамением пространство перед собой. Сюда, обычно летом, иногда приезжали родственники навестить могилки. Но молодых она уже никого не узнавала. А пожилые да старые появлялись очень редко. Вот с ними-то она иногда и беседовала. Все разговоры сводились в основном к тому, кто жив еще, а кто уже помер. Вытирая сухие глаза кончиком косынки, покачивала головой и приговаривала: «Как жаль, как жаль. А был, ведь, еще молодой, мог бы пожить. И зачем она, эта водка, им только нужна?»

Возвратившись в избу, разделась и села за стол. Поставила перед собой фотографии и долго на них смотрела. Рамки с фотографиями, чтобы они не падали, подперла деревянными счетами. Она их подобрала в колхозной конторе, когда колхоз закрыли и увезли из конторы все бумаги. На счетах в конторе щелкал бухгалтер Афанас. Однажды на собственном покосе он так перетрудился, что несколько дней не мог встать с постели. В те времена крестьянам косить не давали для себя, пока не заготовят достаточно сена для колхозного стада. Но тут к самой осени председатель разрешил кость сено и для себя. Вот Афанас и не рассчитал свои силы. Поправившись, он с женой тут же уехал к дочери куда-то на нефтепромыслы в Тюменскую область. Через год приехал навестить свою деревню в дорогом костюме, в соломенной белой шляпе и в штиблетах, через которые пальцы видно было. Вся деревня дивилась его наряду и рассказам, как по-настоящему люди живут: колбасу в магазине покупают, все мотоциклы имеют. Почему-то было жаль, что счеты, когда-то самая важная вещь в конторе, валялись бесхозными на полу. Но она нашла им свое применение. Когда начинала болеть спина, то ложилась на счеты и каталась по костяшкам. Кажется, помогало.

В доме стало совсем холодно. Баба Зоя оторвалась от фотографий, встала и как-то необычно для себя легко вышла раздетая во двор, собрала какие-то щепки, палки и сложила их пирамидкой посреди комнаты. Поверх всего она положила фотографии, письма, почетную грамоту и несколько бумажных купюр, завернутых в носовой платок – деньги, припасенные на похороны. Но, как ей сказал Володя, когда привозил комбикорм, эти деньги сейчас ничего не стоят, разве, что можно две бутылки купить. С гвоздя сняла керосиновую лампу и вылила на дрова остатки керосина. Решительно подошла к двери и заперла её на крючок. Взяла спички, тощими перстами перекрестила всё сложенное, чиркнула и бросила спичку на приготовленный жертвенник. Огонь занялся мгновенно.

Баба Зоя села под образа, приложила руки к груди и откинулась спиной к стенке. Огонь взвился к потолку и осветил крюк в потолочной матице. Его ввернул Василий для детской зыбки, когда родился сын Алешка. Комната наполнилась дымом. Откуда-то выскочила кошка и, страшно мяукая, стала бешено носиться по избе. Баба Зоя сидела, закрыв лицо руками. Кошка, истерично ревя, в ярости бросилась к ней на грудь. Баба Зоя открыла глаза и увидела котенка, которого бросила ей на колени кошка. Старушка рывком поднялась, схватила счеты со стола и кинула их в стекло. В окно хлынул холодный воздух, пламя вырвалось наружу. Кошка с котенком в зубах шарахнулась в снег. Баба Зоя упала лицом на стол и обхватила голову руками. Вскоре полыхал весь дом… Сизый дымок еще несколько дней вился над пепелищем, а из соседнего пустого дома доносился истошный крик охрипшей от горя кошки и тонкое блеяние котенка. Но этого никто не видел и не слышал.

Так закончилась история одной деревушки, колхозного строя и целой эпохи большой страны. Через несколько лет пепелище дома и место деревни заросло бурьяном и молодым березняком. В яме дома бабы Зои вырос большой куст черемухи. И лишь одинокий электрический столб с белыми изоляторами и обрывками проводов напоминал, что здесь когда-то была деревня. Как и прежде, на берег веселой речки летом приезжали отдыхающие из города, теперь в основном молодежь. Однажды приехала шумная компания. Все люди выпивали, бегали по поляне друг за другом, плескались на мелководье. Одна из девушек отделилась от компании и медленно, в задумчивости бродила в отдалении. К ней подошел молодой человек и спросил: «Ты чё? Чё ты здесь потеряла? Па-а-ашли давай». Девушка продолжала шарить глазами по пустырю и тихо-тихо прошептала: «Я здесь была с папой в детстве. Он сюда нас привозил. Здесь где-то был маленький дом. В нем жила бабушка. Она мне дала конфеты, а Эльвира не разрешила мне их взять. Где, интересно, сейчас эта бабушка?» Юноша властно, как когда-то мачеха, взял её за руку и потащил к пикнику: «Ладно тебе. Какую-то бабку опять вспомнила».