На горизонте Мраморного моря Гл2 Созерцание и Разм

Глава 2               Созерцание  и  Размышления

Тусклый свет зимнего неба проникал в комнату через полу зашторенное окно. Петр уже проснулся и слегка приоткрыл веки. В эту пору, если не смотреть на часы, никогда
не определишь, сколько время, - подумал он. Жена ушла в магазин, а он даже не заметил.
Сима в садике. В квартире тишина. Ощущение замершей жизни. Состояние полусонное.
Петр пробежал глазами по салатовым обоям, комоду со смешными статуэтками на кружевной материи, полкам, заставленным старыми книгами, детской, не застеленной кроватке. На полу, на толстом мохнатом вишневом ковре валялись Симкины машинки и солдатики. Встать,
не встать? – лениво подумал он. Идти, сегодня на работу, он не собирался, значит, торопиться некуда. Полежав еще минут 10, Петр, все-таки, поднялся с постели, накинул халат, потянулся и, кряхтя, поплелся на кухню. В  коридоре на него с укоризной посмотрели гири, но и сегодня забавляться с ними Петр был не в настроении. Осуществив нехитрый свой туалет,  он расположился за столиком малогабаритной укомплектованной белой мебелью кухни.   Все, вроде бы, у него складывалось гладко. Зарабатывал неплохо. Торговля шла успешно. На мелкие расходы денег не считал, крупные, такие, как приличная иномарка, мог себе позволить. Квартира, хоть и однокомнатная, можно считать, досталась даром, - умерла Наташина бабушка. Иногда он сам поражался, как без сучка и задоринки идут финансовые дела. Мелкие проколы, конечно, были, но в целом, бизнес шел в гору. Неизбалованный в детстве, он ценил достаток и свой успех долго рассматривал, как удачу. Со временем, правда, поверив в собственную непотопляемость, он пришел к мысли, что удача его того сорта, что сопутствует решительным и деятельным. Таким, каким был он. Ему все труднее было вообразить себя, вновь на том же дне, с которого он начал. А ведь прошло то, с начала активного бизнеса, каких-то пять лет. Наверное, вместе с чувством страха оставить себя и свою семью без куска хлеба пропал и тот первоначальный азарт зарабатывания денег. Отчего же такие низкие потребности? Ведь, не грех бы подумать о расширении горизонтов, увеличении масштабов дела. Да, и об этом он думал. Но все меньше и меньше. Потому, что время быстрого сколачивания капиталов на ажиотажах и дефицитах прошло, и теперь, чтобы пробиться в следующий тур, необходима была недюжинная энергия, непритязательность в связях и средствах, а то и опасная игра. К следующему этапу Петр готов не был. Как будто ощутив всей диафрагмой свободу, которую дают деньги и потеряв первый заряд энтузиазма, он больше не находил удовлетворения в том, что имел. Жизнь ему, все больше, стала напоминать рутину. Челноки больше не были первооткрывателями пестрых зарубежных рынков. Они превратились, и похоже навсегда, в скучных обывателей. Тех, что изо дня в день тянут лямку ради поддержания, непонятно для чего нужной, жизни. Петра, романтика в душе,  теперешний быт тяготил. Где те железнодорожные и автобусные переходы из Стамбула в Питер? Их больше    не было. В них не осталось больше смысла. Фирмы и фирмочки по доставке товара, собирали сейчас его у челноков прямо в Стамбуле. Они переправляли мешки фурами и самолетами, отстегивая централизовано таможенникам, наваривали астрономические суммы. С помощью  их посредничества, труд челнока стал много комфортнее, физические тяготы ушли сами собой. С тяготами ушло и то многое, что казалось интересным и необычным на фоне серой повседневности. Нет, он не хотел возврата. Но он тосковал по той атмосфере. Когда он возвращался в воспоминаниях в те годы, почти всегда перед его глазами вставал поливаемый холодным дождем турецкий автобус, форсирующий перевалы Болгарии, тихий голос  Ажелики Варум, доносящийся из магнитофона водителя и переполненный до отказа грузом поезд   София – Санкт-Петербург. Сашу он не видел уже довольно долго. И тот и другой, теперь, ездили гораздо реже и шансов встретиться или подгадать поездку совместно стало много меньше. Рутина душила Петра. Теперь, все чаще он стал задумываться над тем, что, возможно, он делал или даже жил как-то не так. И, может, именно сейчас, он должен изменить свою жизнь. Но мысли эти были не отчетливы и навевали лишь смятение и беспокойство.    Петр не был злым человеком, однако в последнее время, стал тяготиться и своим браком с Наташей. Женившись по причине ее беременности, он стал ощущать то, что иногда называют дефектом воли. Т.е. осознал, что женился на ней не по своей доброй воле, но под давлением обстоятельств. Да, эти обстоятельства привели к рождению Симы, но как выяснилось, не прибавили уверенности в том, что он хотел или ему нужен был заключенный брак. Наконец,   он признался себе, что и вовсе не чувствовал потребности связывать себя узами Гименея, а тем более, так поспешно. Ему достаточно было, как и большинству студентов, любовных отношений. Но судьбе оказалось угодно, чтобы он, как и многие студенты, женился, не успев опомниться. Его можно было, без всякой натяжки, отнести к романтикам, в ту пору. Он упрямо видел то, что ему хотелось. И как это водится у некоторых экзальтированных персон, ему удалось околдовать не только себя навеянным фантазией образом, но и свою избранницу.      Его мир воздушных замков окутал и ее, милую девушку из далекой провинции. Его флюиды обладали таким напором, что Наташа, несмотря на свою сельскую практичность, начала верить в присутствие  чего-то необыкновенного в их отношениях. Она попала в настолько непривычную для себя обстановку, что вскоре поверила не только в исключительность Петра, но и в собственные любовные чары. Однако, как не печально, у нее не получилось воплотиться совершенно в плод петровых грез. Слишком уж далека она была от его реальности.  С каждым месяцем совместной жизни, в пучине жизненных превратностей, сталкиваясь с разными людьми, она  постепенно, становилась тем, кем должна была стать по складу ее характера и ума. В ее душе воцарились прагматизм и чувство собственника, подогреваемые страхом потерять то, на что она никогда не имела права. Она уже смотрела на Петра, как на не дурное и неизбежное в жизни женщины приобретение. Его нужно было оберегать от посторонних посягательств и вредных влияний. Восхищаться же и любоваться друг другом, как принято у влюбленных, стало уже просто нелепо. Все чаще в ее голосе звучали холодные металлические или звенящие раздраженные нотки. Семейная жизнь превращалась в заурядную канитель. Чувство горькой несвободы тяготило его. Он уже давно не мог быть настоящим.    Его любовный роман иссяк.  Он сам не был в состоянии возродить этот роман, с грустью наблюдая за ее равнодушием или досадой. Иногда, он как будто даже чувствовал, накатывающуюся откуда-то изнутри отчаянную боль, наподобие впивающихся в сердце пут.    И тогда уже, он должен был смирять ее. И у него это получалось. То, что особенно ранило его – фальшь в отношениях. Фальшь эту он стал замечать. Ему уже давно не трудно было различить, когда Наташа смотрела на него, как на средство к существованию, как на предмет удовлетворения другой ее потребности, или же просто, как на бесплатное приложение к ее статусу замужней дамы. Такой утилитарный подход претил ему. Наташу, в свою очередь, похоже, это не смущало. Его давнее романтическое стремление  любить обоюдно эротично,    до самозабвения, потерпело фиаско в этом браке. И, тем не менее, он считал, что еще любит Наташу. Так человек может любить близкого человека и мать его ребенка.
В это безрадостное утро, он, вновь, мысленно вернулся к Лоре. Это происходило с ним все чаще и чаще теперь.  Он был знаком с ней каких-то два месяца, но то несравнимое щемящее чувство уже поселилось в его сердце. Неотвратимое желание быть с ней уже преследовало его. Просто бродить вдвоем по родному Питеру, смеяться, болтать чепуху. Он знал, что мог себя назвать счастливым, сейчас, только находясь рядом с ней. Только с ней он был способен быть веселым и искренним, только с ней понимал, что живет. А ведь если задуматься, он ее совсем не знает. А она его. Она далека от его забот, чужда его работе и взглядам. Он умиляется ее непосредственности, вспыльчивости, детскому невежеству, восхищается безотчетностью   в поступках и порывах. Как же она естественна, как живы и захватывающи ее эмоции!   Для кого-то такая разница в мироощущении легла бы непреодолимой преградой, а им удивительно хорошо наедине! Свежесть и новизна в отношениях? Пусть так. Но тогда и это что-нибудь да стоит! – Рассуждал Петр. – Как бы там ни было, если для того, чтоб почувствовать себя человеком, мужчиной, дышать полной грудью пьянящим воздухом свободы и счастья, видеть мир утопающим в красоте, необходима свежесть новой встречи, пусть она произойдет! Стремление к жизни оправдывает саму жизнь. Беспросветица и безволие лишает ее всякого смысла.
Вдохновение влюбленности захватило Петра. Он оставил чашку, откинулся к стене,                и отсутствующим взором смотрел на декорации зимней природы за окном. Теперь он всегда аккуратно пострижен. Жена часто спрашивает: что это с тобой? Раньше не допросишься, чтоб сходил в парикмахерскую! Если б она знала, как он познакомился с соперницей, о которой и не подозревала! Тогда, он пришел в салон красоты на Владимирском, заросший, по обыкновению. Она очаровала его сразу же, как это не банально звучит. Высокая, стройная, белокожая шатенка с высоким бюстом. На выразительном лице сияли голубые глаза. Он даже оторопел, как не редко случается с мужчинами, внезапно увидевшими красоту из плоти и крови. Наверняка, он не решился бы на разговор, уж слишком засмущался он под впечатлением, но она… Ну, что за умница!  Конечно, она смеялась над сконфузившимся Петром, как и над сотнями других, робко теряющихся на фоне ее земного великолепия. И тогда, ощущая полное свое превосходство, она взяла инициативу на себя:
- Почему вы такой мрачный? Так нельзя! Если пришли сделать прическу, настроение должно быть обязательно хорошее. Ведь это же праздник, стать еще красивее!
- Пожалуй, вы правы. – Петр, растерянно улыбнулся, он вовсе не был в дурном настроении, но вид незнакомой красавицы, против его воли, заставлял держать дистанцию. Он сам не понимал, что с ним. Недаром говорят: красота – страшная сила.
- Потом. Если люди сидят с кислыми минами им и прическу и укладку надо подбирать соответственные. Специально для зануд.
- Вы извините, пожалуйста. Я вовсе не таков, как вам очевидно показался. Просто, сегодня, у меня, был не самый удачный день. – неумело, попытался обелить себя Петр. Он снова, мягко улыбнулся.
- Ну вот. Так, уже гораздо лучше. Да, вы не подумайте! Я сразу заметила, что вы человек добрый и веселый. Только поэтому, так и заговорила с вами. Другой бы мог не понять.
Когда Петр не знал, что сказать, а сказать что-нибудь очень хотелось, как например, сейчас, он выкладывал первое, что приходило в голову. При этом, однако, облекал свои не всегда приличные мысли, в безупречные, в этом смысле, фразы. 
- Вообще то, знаете, нелегко сохранить выдержку и самообладание, когда встречаешь самую красивую девушку в городе, а может быть и в мире. – Петр осознал, что сказанное, очень уж смахивает на неприкрытую лесть, но полагал, что каким бы  преувеличенным комплимент не был, он не испортит впечатления о нем, в глазах женщины. Тем более, он искренне верил, что отнюдь не далек от истины. 
- Ого! Да вы еще и Дон Жуан! Вот уж не ожидала.
- От чего же не ожидали? Так уж невзрачен?
- Теперь, я вынуждена просить прощения. Конечно, не это имела в виду. 1:1. Просто, то слово боялись вымолвить, а, тут, сразу: самая красивая!
- А можно я, в доказательство того, что имею пусть и самое отдаленное отношение к Дону Жуану приглашу вас на ужин в ресторан?
- Заметано! – радостно воскликнула Лора. – Испугались? Думали, что не соглашусь?
- Ничуть не бывало, – ответил он, спокойно улыбаясь. –  Кстати, меня Петр зовут.
- А меня Лора.
Так все началось. За два месяца они встречались всего шесть раз. Чаще не получалось. Работа оставляла Петру мало свободного времени. К тому же, вынырнуть из под колпака жены  –       не самая простая задача. Ведь она отличалась недюжинным любопытством.  С горечью и тревогой думал он, что Лора достанется кому-то другому, а не ему. Он боялся, что для Лоры,  их встречи всего лишь времяпрепровождение. Он же ощущал уже физическую и духовную потребность в их свиданиях. Иногда, его переполняла уверенность во взаимности их чувств, тогда он понимал, что мучит Лору двусмысленностью их встреч и неразрешимостью своей  семейной проблемы. Петр не хотел бросать жену. Или вернее, хотел бы сделать это, но не мог решиться.  Привитые с детства понятия,  а также сострадание к нуждающимся в нем существам, не могли позволить ему жить, как вздумается. С другой стороны, в нынешней его жизни,       для него самого, оставался только один стимул и интерес, это Лора. И в дороге, и в минуты передышки от бесконечной рабочей суеты, и просто засыпая и просыпаясь, его воображение будоражил ее волнующий образ. По натуре, Петр был человеком весьма эмоциональным, частенько его экспрессия обращала на себя внимание более хладнокровных собеседников.   Свое живое расположение или равнодушие ему плохо давалось скрывать. В этом искусстве     он был новичком. Перемена в сердечном пристрастии Петра не прошла не замеченной для зорких глаз его супруги. Внимательная и осторожная, она то и дело сталкивалась с его рассеянностью и безразличием к семейной жизни. Теперь, он не пытался разобраться даже в самых простых житейских вопросах, был, против обыкновения, неразговорчив, упорно стремился к уединению. Наташа забеспокоилась. Для нее, еще были не ясны причины такого поведения мужа, но то, что с ним происходит, что-то неладное, стало очевидным. Не то что бы ей были необходимы его внимание и разговоры, она скорее привыкла к ним, и могла бы обходиться без них и много дольше, но сбой в обычном ритме общения, казался ей сродни поломки дорогостоящего домашнего оборудования. Типа холодильника или стиральной машины, только еще дороже. Нельзя, впрочем, утверждать, как было сказано выше, что Петр совсем не любил Наташу. Даже сейчас, в период романтических грез по Лоре, в его сердце оставалось место и для жены. Ведь он любил и ее почти также, в свое время. И даже, не смотря на постигшее его разочарование в ней, как женщине, он долго и упрямо не хотел мириться         с этим. Когда-то он влюбил себя в нее, со всей присущей ему страстностью и силой желания. Наделил ее, в своем воображении, всеми мыслимыми ему достоинствами. Заведя Наташу в мир своих грез, он предложил ей свою игру. Она же,  приняв ее, стала играть в свою. Для нее это было нечто вроде брачных игр особей животного мира. Она видела в ней мало практического смысла, но милостиво принимала ухаживания и подыгрывала. Ведь цель всего действа сводилась к браку и устройству быта. Некоторые женщины это иногда называют – «устроить личную жизнь». После получения желаемого, ритуальная игра наскучила Наташе. Она уже не стеснялась показывать себя такой, какая есть. Лед и примитивный практицизм в отношениях все чаще давали о себе знать. Ее капризы участились. Она уже даже не стремилась скрывать своей отчужденности. Петр не мог слишком долго пылать один. То пламя превратилось в тлеющие угли. Так постепенно его нерастраченное стремление любить, словно закипающая вода в котле, с каждым днем все сильнее стало требовать выхода.  И этот выход нашелся.      Это любовь к Лоре.    
Перебирая в памяти приятные страницы волнительных встреч с голубоглазой красавицей, Петр, невзначай, наткнулся взглядом на календарь. – А ведь, сегодня, я мог бы нанести ей визит. Сказано – сделано. В таких делах раздумывать долго было не в его стиле. Момент, и он - в ванной. Быстрый туалет. Мытье, бритье, новая сорочка, укладка – и он готов к подвигам. Но, тут, щелчок входной двери нанес его энтузиазму непоправимый ущерб. Фак вашу мать! – пронеслось у него в голове. В коридоре, разгоняя полами широкой дубленки, клубы, влетевшего снаружи, морозного воздуха, уже копошилась жена.
- Сидишь, а в квартире не убрано! – произнесла она, вместо приветствия. Ее бархатистый голос прозвучал твердо.   
- Я только встал, помылся и попил чаю. – Петр лихорадочно прикидывал, куда бы он мог собраться пойти. После некоторых мучительных попыток, которые уместились в десять секунд паузы, понял, что сегодня, ничего путного не выйдет. Раз жена пришла рано, на целый день уйти, все равно не получиться. Прибережем подозрения на следующий раз.
- Торговля сегодня слабая. Я забрала выручку за вчера. Сегодня, пусть девчонки сами поработают.
- Ok. – Петр пересчитал деньги и бросил в сейф.
Наташа разделась, вошла в комнату, села на диван. Петру она показалась еще толще, чем обычно. Ее спутавшиеся черные волосы и пушок над губой, виделись ему сейчас, чуть ли не уродством.
- Ты куда-то собрался? Побрился, в новой рубашке.
- Да, нет. Тебя ждал. Сегодня же у нас единственный выходной. Может быть, куда-нибудь сходим? – не растерялся Петр. Про себя, однако, подумал: ну не возможно ничего сделать,   чтоб не заметила! Того и гляди, поймает на какой-нибудь ерунде.
- Не очень-то часто ты так наряжаешься, чтоб со мной пройтись неизвестно куда. Да, и откуда ты знал, что я скоро вернусь?
Петр закатил глаза. Наташа, к его радости переключилась на другую тему:
- Хоть бы раз убрался. Пропылесосил. Кроватку Симину застелил. Мусор бы вынес.                А в ванной, между прочим, труба засорена уже неделю. Почему всем этим я должна заниматься?
- Ну, что за беда! Вызовем водопроводчика. – Петр сделал движение с намерением приобнять жену. Но рука его была отброшена, без лишних церемоний.
- Тебе никогда никакой беды! Ведь есть я! В квартире бардак, я ношусь как ошпаренная из дома на работу и обратно. Все на мне. Про ребенка, даже не говорю. Хоть бы раз о нем подумал, позанимался с ним, или хоть в садик сводил!
- Ладно. Что, я его в садик не водил?
- Водил. Два раза за полгода. Вот и сейчас вырядился! Куда я должна идти? Видел, сколько грязного белья в ванной?
- Наташенька, не кипятись. Хочешь, я выстираю все сам, вечером? – Петр пошел на столь героический шаг, в надежде, смирить надвигающуюся бурю.
- Постираешь ты! Как же! Сначала засор удали! Постираю, как-нибудь, без помощников.
- Удалю. – Он устало согласился. – Сейчас он подумал о Лоре, как о недостижимой мечте.
- Когда?
- Что когда?
- Вот, о чем ты все время думаешь? Ведь, тебе совсем наплевать на то, что творится у тебя         в доме, что с сыном, со мной! Эгоист чертов! Как же несправедливо, что я одна должна тянуть весь воз! – звучание ее голоса все больше напоминало визг, на глаза навернулись слезы.
- Что ты устроила за трагедию! Все. Иду чистить эту несчастную трубу! Все сделаем, и все будет прекрасно. Погуляем, значит, завтра вечером, А сегодня дома посидим.
- Ну почему, ты можешь делать что-то, только после скандала? Почему я всегда должна тебя упрашивать? У других, мужья все дома наладят и обустроят, только я одна и баба и мужик. – Наташины нервы сдали, она захлюпала носом.
Наверно, как-то так выглядят платные плакальщицы на похоронах, - промелькнуло у Петра. Наташа, порывисто встала с дивана и, захлопнув за собой дверь, направилась на кухню.         Там она отдалась нахлынувшему на нее приступу плача.
Петр, вздохнул. Ну вот, опять день испорчен. Не жизнь, а нервотрепка. Какой-то бред. Наверное, я на самом деле плохой хозяин. Мужик, как она говорит. Но это же не конец света. Раньше она, что ли этого не замечала? Из-за этого стоит так убиваться? В конце концов, недостатки есть у всех.  Во всяком случае, семью я обеспечиваю. А она, истеричка. Что хуже? При чем тут, что хуже? Как бы там ни было, стараюсь идти ей навстречу, но хоть бы толк        из этого был. Не справиться мне с ней. Вот счастье то! И ведь, ясно, что дело не в том, что я, что-то не убрал или не сделал. Иной раз, еще большие проблемы или  беспорядок, но ее это так не волнует. Одним словом заскоки из серии «я страдаю, а ему плевать».  Но заскоки эти, уже давно, стали систематическими. Систему, только вот, не могу вычислить. Так размышлял он, сидя один на диване, в комнате, уставившись в ворсинки вишневого ковра. Наконец, он встал, движимый решением удалить злополучный засор. - Все же,  это лучше, чем самого себя упрекать. Уже через полчаса, несмотря на по локоть черные руки, он почувствовал глубокое удовлетворение, от осознания, выполненного долга. Еще минут двадцать возни и работа успешно закончена. Наташа заметно смягчилась и даже, казалось бы, успокоилась, увидев,     что ее излияния возымели действие на мужа.
- Я постираю. Подвинь мне машинку. – Повелительным тоном обратилась она к Петру.
Петр послушно выполнил задание.
- Знаешь, я зайду к Алексею. Он мне вчера звонил. Спрашивал о разном. Давно не виделись. Я ненадолго.
- Иди, - ответила она равнодушно.
В другой раз, она бы, наверняка, напросилась с ним вместе и даже бы обиделась, на то, что Петр не позвал ее с собой, - подумал он. – Хотя, кто знает, может, она и сейчас обижается. Как не крути, я удачно выбрал время, чтоб сказать ей об этом, а о том, что она может обидеться без всякой видимой причины, я догадываться не обязан.
Он спешно оделся, поцеловал, на прощанье, умиротворенную жену и вышел на улицу. 
Эх, хорошо! Свежий воздух, белый снег. Свобода. Даже на душе, стало легко и светло.            До Алексея ехать было не далеко. Иногда он преодолевал это расстояние пешком. Но, в этот раз, он отправился на машине. Он сделал это еще и потому, что не мог избавиться от навязчивой идеи навестить сегодня и Лору. Доехав до Алексея, выяснилось, что дома никого нет. – Ну что ж, судьба сама велит мне сегодня отправиться прямиком к моей шатенке, - пронеслось в голове Петра. И он полетел, по грязной от растаявшего снега дороге, в сторону центра.
Лора в этот час, делала модельную прическу, уже изрядно полысевшему, упитанному джентльмену. Тот, был еще не стар и имел лицо уверенного в себе человека. Она аккуратно приподнимала  расческой его жидкие пряди и, едва заметно, ровняла их. Сегодня было мало посетителей. Этот был только вторым. Он, время от времени, самодовольно улыбался и бросал на Лору плотоядные взгляды. Его лоснящееся лицо, при этом, неприятно сморщивалось.
- Как приеду к тебе, Лорочка, сразу другим человеком себя чувствую. Петь хочется.
Лора индифферентно улыбнулась. Сколько раз приходилось ей слушать несусветную чушь от многочисленных поклонников из клиентуры. Но что поделаешь? Ради работы приходилось с ней мириться. Еще бы! Ведь денег постоянно не хватает, и если распугать всю эту липкую шушеру, и подавно останешься на бобах.
- А что? Лорочка, ведь, неспроста, наверное, так бывает с мужчиной? – Вот, у тебя, к примеру, жених есть? Прости, за нескромный вопрос. Но ты же знаешь, что я по тебе сохну и молю, чтоб освободила хоть кусочек твоего сердца для меня.
- Знаете, жениха у меня нет. А вот, таких ухажеров, как вы – с избытком. – Лора, с трудом, подавила нахлынувшее возмущение. Вопрос этого джентльмена вывел ее из равновесия потому, что задел за живое. Действительно, с кем могло быть у нее серьезно? Таковых не наблюдалось. – А Петр? – А, что Петр? Он женат, имеет сына, и разведется вряд ли. Она, подавив досаду, вздохнула.
- Ты, Лорочка, зря упрямишься, - не сдавалось лоснящееся лицо. – Я к тебе вполне серьезно и со всем уважением. А то что? Я, мужик солидный, имею стабильный бизнес, так сказать. Твердо стою на ногах, разве плохо? Мои станции техобслуживания, поверь уж мне, не простаивают. Ты не торопись отказываться. Счастье свое, может, отталкиваешь.
- Вы, что же мне свой автосервис подарите? – съязвила Лора.
- Ах уж, как бы я тебя на руках носил! – ничуть не смутившись Лориной реакции, продолжил бизнесмен. – Сейчас, отбрыкиваешься от меня, а потом, быть может, плакать будешь. Будешь вспоминать: Ах! Вот был же Кирилл. Любил меня нежно, а я наплевала. И зарыдаешь. – Тут Кирилл притих, представив, эту душещипательную сцену. Его фантазии, по всей вероятности, хотя бы отчасти, способны были его утешить. 
- Спасибо, конечно, за ваши шутейные признания. Но вы не беспокойтесь, те 50$, что я занимала, отдам на следующей неделе. Если зайдете.
По правде сказать, Лора еще и представления не имела, как ей удастся отдать те злополучные 50$, но не нашлась ответить ничего удачнее. Ей так хотелось отшить этого неприятного типа!   
- Лорочка! Лапушка! Я же не хотел тебя никак обидеть! Что с тобой сегодня? Сегодня, ты явно не в духе.
- Спасибо, Кирилл Афанасьевич, за участие, но уж больно вы напираете, – смягчила оборону Лора.  Она, ловко смахнула с мужчины остатки состриженных волос и сдернула салфетку. – Ну, вот и все. Вы довольны?
- Я был бы просто счастлив, Лорочка, если бы ты на меня не обижалась. – Кирилл не прекращал подлизываться.
- Считайте, что не обижаюсь. Заходите, буду рада сделать из вас красавца.
- Приду, непременно. – расплывшись в отвратительной улыбке, клиент удалился. В глубине души, он все еще лелеял надежду, что уж в следующий, раз он добьется нечто большего, чем натянутый разговор во время стрижки.
Лора еще раз тихонько вздохнула, подошла к окну, обращенному на Владимирский и ах… Увидела Петра. Он широко улыбался красивыми белыми зубами и махал ей рукой. Лора, тоже не сдержала свою радость и быстро замахала в ответ, всем своим видом показывая; ну чего же ты стоишь? Заходи скорее!
Они встретились в холле. Поцеловались.
- Ты свободна?
- Пока да.
- Пойдем в кафе посидим?
- Сейчас. Только пальто накину. – Лора выскользнула за пальто. Когда бы Петр ни заходил, Лоре всегда удавалось сбежать с работы, хотя бы на полчаса. И это  несмотря на паутину долгов и вероятный гнев начальства.
В небольшом, но уютном холле Петр остался ждать свою любовь. Чувствовал он себя неловко. Каждая проходящая мимо него сотрудница салона кидала на него, как бы невзначай, оценивающий взгляд. Они, одна за другой, исчезали в лабиринте узких коридоров, и где-то там, в глубине, пылко делились своими впечатлениями о нем. Впрочем, личность Петра уже была более, чем узнаваема, в этом заведении. Это не приходилось ему по душе, но он, бестрепетно, шел на жертву.      
Вот, они уже покинули салон, и не спеша, направились к кафе-кондитерской, находящейся в двух минутах ходьбы. Они откровенно льнули друг к другу. Лора смущенно и робко, Петр порывисто и беззастенчиво. Со стороны, они казались красивой парой. Когда Петр примарафетится, он мог выглядеть импозантно, Лора же была очаровательна всегда.
Обнимая ее за плечи и тыча большим с горбинкой носом в ее дышащую свежестью щечку,      он поймал себя на мысли: Господи! Как же мне хорошо с ней! Она способна пьянить лучше любого вина! Еще мгновение и он бы позабыл, что они находятся на одной из самых оживленных центральных магистралей города. Она одернула голову, по его лицу прокатился бархат каштановых волос. Повеяло тонким сладковатым ароматом духов. 
- Вот и пришли, - грудной голос звучал спокойно, но Петр услышал в нем тоску соскучившейся женщины.
Она, как всегда, естественна. Это не так уж часто встречается, - подумал он. Да. Именно. Ее красота поражает своей естественностью… А может, как раз поэтому, она и красива? И по-другому, быть, просто, не может? 
- Что сегодня пьем-едим? – прервала Лора его размышления. Он выглядел слегка растерянным. Казалось, безобидный вопрос его озадачил.
- Я бы эспрессо и, вон то, розовое пирожное отведал. Ты?
- Я, как и ты.
- Ты, необыкновенно хороша. Как будто солнце выглянуло, когда тебя увидел.
Они взяли пирожные и расположились в глубине зала, возле окна. Лора светилась счастьем. Заурядные комплименты в исполнении Петра звучали чудесной музыкой, для нее. С ним было легко, и мир вновь заиграл красками.
-  Как твои делишки, Лорик?
- Без тебя, плохи мои делишки. Настроение - на нуле.
- Отчего так?
- Вот уж, не знаю, - она вздохнула, повела плечами. Затем улыбнулась и добавила: Наверное, дура.
- Знаешь, - он замялся, - Мне без тебя, действительно плохо. Глупо, но похоже, я серьезно влип.
- Только не хватало, чтобы еще и ты раскисал. Тебе необходимо развеяться.
- И тебе. Ты чертовски права. А что если нам, сегодня, пойти прогуляться по городу вдвоем. Сегодня, не так холодно, а?
- Ты что? Опять? А как же работа?
- Договоримся.
- Не хорошо как-то. И мне неудобно, и тебе деньги выкидывать за мою смену.
- Мои деньги, хочу - выкидываю, хочу – коплю. И поверь, моменты счастья стоят этих несчастных трат.
Если бы он знал, скольким я должна и как душат меня эти, для него мелкие, долги! Но нет,        я не скажу ему ни слова. Было бы свинством, пользоваться душевным расположением,               в решениях собственных проблем. - Такая мысль пронеслась у нее в голове.
- Ты, большой транжира и добряк! У нас в салоне, все считают, что ты просто  клад! И готова поспорить, что каждая вторая из наших девчонок, была бы рада разделить с тобой постель.
Петр едва не подавился. Однако, он быстро оправился и, сверкнув ровной белизной зубов, рассмеялся. Для мужчины любого возраста, подобные признания не могут не быть приятны.
- А что, среди них, так много одиноких?
- Отнюдь. Но представь себе, я хорошо умею читать взгляды, и неплохо знаю направление их мыслей.
- И какое же это направление?
- Какое? А такое, что большинство из них меня осуждает. Мол, вот стерва, ходит с женатым, хвостом крутит. А сами, втайне, может, даже от самих себя, примеряют тебя к своим телам.      И прекрасно понимая, что им не светит, злятся на меня.
- Милый коллектив. А зачем ты хвостом крутишь? – спросил он насмешливо.
- Сейчас, как измажу тебе физиономию тортом!
- Молчу, молчу. Потом, это не торт, а пирожное.
И как же меня ненавидят и Светка и Галка за то, что имею тебя и не возвращаю им долг. Они-то уж, наверняка, растрясли б тебя как Буратино. - И эта мысль Лоры, естественно, осталась невысказанной.   
- Что это ты так нахмурилась, солнышко? Солнышку хмуриться не к лицу.
- Да, так. Подумала о работе.
- Тебе не по душе твоя работа?
- Нет. Просто, там, не все вокруг мои друзья. Злых и надменных многовато. Того и гляди укусят, не хуже змеи.
- Доброжелательности не хватает?
- Для показухи, хоть отбавляй… Не все, конечно, такие. Есть и очень добрые веселые девчонки.
 - Не думай об этом. Гони ее тоску печаль. Не дадим злу извне нас одолеть!
- Легко тебе говорить. Ты, сам себе господин. А я, день за днем с ними, с людьми. Настроение могут испортить в миг!
- Ну.. Возьми себя в руки. Соберись. Ты помни главное: их злоба или зависть – их несчастье.  Не твое. Понимаешь? Поэтому, постарайся не отвечать им взаимностью. Пересиль себя              и отнесись снисходительно. Тогда, возможно, сможешь стать госпожой своего настроения.
- Как ловко у тебя получается. Можно подумать, ты всем доволен и только и делаешь, что ходишь в приподнятом настроении?
- Ты права. И меня угнетает масса вещей, но способ, о котором я сказал, все же, следует практиковать. Иначе, совсем можно распуститься и превратиться в неврастеника.
- А что же тебя гнетет? – сбавив на пол тона голос, вкрадчиво, спросила Лора. Голова ее склонилась набок, каштановая прядь скатилась по матовому, безупречной красоты лбу.
- Ты прекрасно знаешь, что, прежде всего…. А еще, ограниченность в людях, высокомерие и неуважение к другому человеку, его жизни.
- Да. Наверное, это ужасно. Но только уж больно серьезно, и не совсем понятно.
- Ты ждала другого ответа? Не обращай внимания на мою болтовню.
-  А на чью болтовню мне обращать внимание? И все-таки, ты не ответил на мой вопрос. Не сказал того, что хотел, и что хотела бы услышать я.
- Я был прав. Мы и так поняли друг друга. - Петр опустил глаза. Говорить о своей семье он не желал. – Кажется, мы договорились, что не будем грустить и пойдем погулять?  - он попытался соскользнуть с неприятной темы. Улыбнулся, как-бы извиняясь. 
- Договорились. – покладисто отозвалась Лора и тоже улыбнулась.
Петр вышел от администратора салона уверенный и довольный. Он взял ее под руку, и они побрели, провожаемые цепкими глазками Лориных коллег, по заснеженному городу. Их путь лежал по Владимирскому, в сторону Невского. На улице было не слишком холодно,  ветра      не было вовсе. Для зимнего Питера, это почти удача. Пестрая толпа прохожих спешила по своим делам, некоторые также как и они шли прогулочным шагом. Они никого не замечали. Единственное, что имело значение - они вдвоем, близко. Могли касаться друг друга, слышать любимый голос и беззаботно, без видимой причины, смеяться. Через пару минут, они очутились на Невском и повернули в сторону Московского вокзала.
- Может быть, хочешь в кино? Интересно, что сейчас в Колизее?
- Сто лет не была в кино. А там, по-моему, «Утомленные солнцем» Михалкова. Уже с месяц, наверное, афиша висит. Ты видел этот фильм?
- Нет, не видел. Я тоже уже не помню, когда в последний раз был в кино. В студенческие годы, скорей всего. Да, многое изменилось с тех пор, хотя не так уж и давно это было. Теперь, и не знаю, кто в кино ходит.  В России фильмов новых практически не снимают. В кинотеатрах месяцами крутят американское старье или нашу чушь. Все по своим конурам сидят и видики гоняют.
- Действительно, жаль. А как здорово было - ходить по выходным в кино! Залы полные, в кафе, холлах люди. Парочки, мороженое. Почти во всех кинотеатрах - разные фильмы.
- И не говори. – Он улыбнулся. – Мы завздыхали с тобой словно старики. А ведь тебе всего 25, а мне 29. А хочешь, я покажу тебе дом, в котором жил в детстве? И школу, в которую пошел в первый класс? Это здесь совсем близко, рядом с Московским?
- Покажи. Мне интересно знать все о тебе.
Они пересекли Лиговку, прошли мимо вокзала, и очутились на маленькой неприметной улочке.
- Вот здесь, - Петр указал на как будто съежившееся от непогоды желто-серое здание. Там за воротами, что перед нами, дворик, а в глубине его, два окна на втором этаже. Это наши окна. Там, сейчас, какая-то организация и ворота все время заперты. А тогда 25 лет назад они были открыты всегда. Маленький уютный дворик высотой в два этажа. Соседи друг друга знали и, конечно же, мы - дети играли всем двором. Потом нас расселили. Но память о том старом Питере, том времени, осталась.  Там, образ молодой матери, отец, девчонка с моего двора, школа, что вон там, впереди, на этой же Гончарной. Все это живет отдельно от реальности, это, как старая сказка, рассказанная в детстве и запечатлевшаяся в памяти ребенка. Да. Даже в той убогой обстановке смогла родиться сказка. То чудо, что связано у человека с первыми осмысленными шагами. Слава Богу,  я помню о том времени много хорошего. Эти воспоминания для меня дороги. Конечно, если бы я был взрослым, в то время, те события имели бы для меня совсем иное значение. Может быть, и отношение, было бы к тем годам, совсем другим. Но это - не так важно. Каждый раз, когда я прохожу мимо этого дома и смотрю сквозь решетку на наши окна, я будто чувствую аромат детства. Аромат того времени, когда мир мне казался большим, неизведанным, таинственным, когда я был несчастен из-за пустяка, и из-за пустяка же чувствовал себя счастливым. 
Лора и Петр подошли к серым ржавым воротам, надпись на которых грозно предупреждала - «машины не ставить». Они припали к отверстиям в железной стене. Лора увидела желтый, должно быть, когда-то уютный дворик с тремя подъездами. Там не было, ни души, и казалось, никогда никого не бывает. Посредине, виднелась груда строительного мусора, у стены стояла проржавевшая копейка.
- Знаешь, - с горькой усмешкой прервал недолгое молчание Петр, - у нас ведь и дверь в квартиру почти не закрывалась. Достаточно было, - надавить плечом посильнее и резко дернуть. А я, дурачок, тогда, даже гордился этим. Притащил, как-то домой из школы, своего одноклассника и продемонстрировал это удобство - обходиться без ключа. Каково же было удивление мамы когда, придя с работы, она обнаружила меня с приятелем дома. Она-то была уверена, что я - на продленном дне, пообедал и делаю там уроки.
Через пару минут, они покинули столь ностальгическое для Петра место и вернулись к площади Восстания.
- Я ведь тоже, можно сказать, выросла в центре. Не у Невского, правда, – на Васильевском.   Мы жили с мамой в коммуналке, но мои воспоминания смутные. Помню только свои плюшевые игрушки, радиолу, черно-белый телевизор, чай по вечерам и соседа - пьяницу.      Мы уехали оттуда, когда мне не было и шести лет. Мама вышла замуж, и мы поселились в Купчино. 
Они миновали Колизей, все-таки купив билеты на 16.00, и направились к Фонтанке.
- И  куда мы сейчас? – Лора повисла на руке Петра. Ее голос был голосом абсолютно счастливой и беспечной женщины. Она полностью доверилась стихии судьбы, и это ее уже ничуть не пугало. Нарастающее чувство счастья шептало ей, что ничего дурного не произойдет, пока он с ней.
- А как ты смотришь на то чтоб заглянуть, на минут 10, в лавку писателя?
- Я смотрю положительно потому, что начинаю замерзать.
Деревянно-стеклянные двери магазина распахнулись, их обледеневшие на влажном морозе лица, ощутили тепло, наполненного запахом книг, воздуха. Петр очень скоро как будто даже позабыл  о Лорином присутствии. Его взгляд побежал по полкам, сосредоточенно вглядываясь в корешки. Лора, не зная, что ей следовало бы делать, просто стояла рядом. Она оглядывалась по сторонам, наблюдала за посетителями. Она, как будто старалась разобраться, что же всем этим людям здесь нужно. Может, на самом деле, здесь есть, что-то чрезвычайно важное.
Петр просматривал заглавия книг, в его глазах отражались сменяющие друг друга эмоции. Иной раз это был живой интерес,  другой - уважение к солидным трудам, когда - оценивающее или даже скептическое отношение. Его веки сузились в недовольной усмешке,                он разочарованно  вздохнул, обнаружив целый отдел, забитый бульварным чтивом.                У сухонькой и бледной продавщицы, для ознакомления, он попросил целую стопку литературы. То были Аксенов, Войнович, Городницкий, а также История итальянского возрождения Буркхардта. Уже много лет, его увлекала культура Италии и он сразу же решил приобрести последнюю из книг. Он знал о ней, но встретил на полке впервые. Изысканное великолепие итальянского искусства, проявившееся в различных областях, заворожили его еще ребенком. Богатство красок, порывистость и утонченность итальянкой натуры, с легкостью, нашли отклик в его душе.  Буркхард куплен, нечего было и раздумывать! Городницкий – “И вблизи и вдали”. Биография и немного стихов  тоже? Не купить, нельзя. В первый раз, увидел он, в магазине, книгу любимого поэта, песни, которого мог слышать только в записях. Остальное, хоть и соблазняло, он решил оставить, до следующего раза.
Лора заскучала, но, не желая отвлекать Петра, принялась за издания с яркими фотографиями    на суперобложках. Это были биографии известных людей, звезд эстрады и кино.
- Что пригорюнилась? Сейчас уйдем? Выбрала что-нибудь?
- Да нет. – рассеянно, чуть не зевая, протянула Лора.
- Петя! – вдруг, Петр услышал за спиной трубный и смутно знакомый мужской голос. Он обернулся.
Перед ним, стоял и широко улыбался молодой человек. Вид его был не самый презентабельный, при этом, безусловно, колоритный. Его большие карие глаза искрились неподдельной радостью. Бледное лицо покрыто черной неаккуратной щетиной. Вызывающе большой нос морщился под не менее выдающимися очками. То, что должно было называться прической – взъерошенный и жирный ком волос. Одежда и вовсе, словно с чужого плеча.
- Костя?! – одновременно удивленно и обрадовано откликнулся  Петр. – Сколько лет, сколько зим! Как ты? Что делаешь? Как живешь? Женился?...
- Нет, не женился. Я же, может, знаешь, восточных языков окончил. Там и сижу. Неделю назад кандидатский минимум защитил.
- Ну да! Лора, это - мой одноклассник! Со школы не виделись. А у меня сын 4 года. Жена. Коммерция немного… Вот так. Что шукаешь тут?
Костя с любопытством вперился в Лору, но ничего не сказал. Лора изучала Костю, как чуждый и непостижимый для нее экспонат. Она интуитивно догадывалась, что эти насмешливые черные глаза под диоптрами понимают о ней много больше, чем она хотела бы о себе сообщить. От этого чувства ей стало не по себе.
- Да, я, собственно, в Букинист заходил. Свое поставил на комиссию. Сам-то редко, что, сейчас, покупаю. Библиотекой пользуюсь в Универе и публичкой, а новое, хоть и занимает, не всегда по карману.
- Коста, постой. Давай-ка, телефонами обменяемся. Живешь там же?
- А где мне еще жить?
Они обменялись клочками бумажек с телефонными номерами. Петр пожал костлявую руку приятеля, после чего, этот примечательный субъект, встряхнув на себе расползшееся в разные стороны  пальто, направился на выход.
- Любопытнейшая личность этот Костя. Всегда был таким. Наверное, таким и останется. – Петр произнес эти слова задумчиво, как будто самому себе.
- Бедняга…
- Почему же бедняга? – словно опомнившись, удивился Петр.
- Как почему?.. Не могу себе представить, чтобы он нашел себе интересную женщину.
Петр хмыкнул:
В каком смысле интересную? Интересная, наверное, его бы заинтересовала. Только вот, есть ли такая для него?
- Да уж. Могу себе вообразить. Женщины его, наверное, совсем не интересуют. Потому и бедняга.
- Не знаю. Возможно, ты и права… А что? Тебе, ни при каких обстоятельствах, не понравился бы такой, как он?
- Такой грязный и страшный?! – брезгливо, протянула Лора. 
Петр, самодовольно, засмеялся. В глазах Лоры, сравнение с Костей было явно в его пользу.  Сам он, впрочем, не был уверен в  своем преимуществе. Его лицо посерьезнело, в глазах промелькнула грусть.
- И ты, Лорочка, как и многие, судишь о человеке по обертке.
- Нет. Я верю, что он умный. Ну и что? Что мне с этого, если он такой неприятный? Сам-то он понимает, что может быть неприятным?
- Хм… Думаю, понимает. Но боюсь, он не заморачивается по этому поводу. Ему плевать.
- Вот и мне на него плевать.
- Ладно. У нас еще до фильма больше часа. Зайдем в кафе? Возьмем по мороженому с коньяком?
В кафе стоял полумрак, и больше половины столиков были свободны.
- Что за мода сейчас, везде в кафе темно? Свет что ли экономят? – бросил Петр.
- Что ты понимаешь? Это интимная обстановка!
- От этого я пожалуй не откажусь. – он сделал заказ.
Действительно, этот полумрак создает интим, - подумалось ему. Он посмотрел на Лору.           Ее лицо совершенно, словно принадлежащее античной богине. Губы – безупречной формы. Они осторожно коснулись холодных долек десерта. Мягкий свет, будто сквозь туман, падал на ее веки, длинные пушистые ресницы, на волнистые пряди, казавшихся черными волос. Вдруг, он сверхъестественным образом, ощутил ее тепло. Острое желание пронзило его. Ему захотелось приблизить ее, прильнуть к ее горячему телу молодой женщины, припасть к ее влажному манящему рту. Ни одним движением он не выдал охватившую его страсть. Все также неподвижно, он любовался ее образом. Не решаясь поддаться искушению, он ласкал ее в своем воображении.
Лора оторвалась от мороженого, как будто почувствовав, возбуждение Петра. Она внимательно взглянула на него, окатив синевой глаз. Она сразу уловила его состояние. Как по волшебству, оно передалось ей. Ее лицо оказалось возле него, так, что аромат ее духов и шелк волос коснулся крупного носа Петра. Он больше не сдерживался. Плавным, но уверенным жестом,   он обнял ее за талию и плечи. Они слились и замерли в долгом поцелуе. Ни тот, ни другой не смог бы определить, сколько времени длилось это действо. Наверное, его можно сравнить с полетом в космос на двоих. Ведь и там, время течет согласно иным законам, чем для оставшихся на Земле…. Так говорят.  Так или иначе, они приземлились. Мягко.  Лора поправила волосы. Петр выпрямился. В этот момент, он заметил на себе прожигающий взгляд, выходившей из кафе высокой женщины. Что-то смутно знакомое и напрягающее было в ее облике.
- О, боже! Черт возьми! – богохульно выругался он. - Нас видела Аня. Подруга моей жены.
- Кто? – рассеяно, произнесла Лора.
- Лора, - Петр говорил с трудом. – Дело, похоже, принимает дурной оборот. Пахнет паленым.
- Да, что все-таки произошло?! – она заволновалась, взяла Петра за руку. Тревожно вглядываясь в его лицо, пыталась прочитать причину беспокойства и резкой перемены настроения.
- Что произошло? Нас застукали. Близкая подруга моей жены. Не знаю, правда, видела ли она, как мы обнимались… Но, по-моему, видела… Надо ехать домой. Постараюсь выкрутиться.
- Надо – так езжай.


Этот инцидент не сошел Петру с рук. Анна наблюдала за влюбленной парой в кафе с момента их появления там. Превентивные меры Петру не помогли. Его рассказ о якобы неожиданной встрече со старой знакомой по институту, потерял безобидный формат сразу же после обличительного  повествования правдолюбивой Ани. Это случилось через неделю. Разразился скандал. С тех пор, напряжение в доме не ослабевало. День ото дня атмосфера становилась все более тягостной и нервной. От нескончаемых попреков он чувствовал себя уставшим. Физическая близость между супругами случалась редко. Она была, скорее, неестественной, механической и не приносила должной разрядки или умиротворения в их отношения. Больше двух месяцев, длилась, столь безрадостная, семейная жизнь. При этом, Петр все же умудрялся, хоть урывками, видеться с Лорой. Но, в конце концов, струна лопнула. И он ушел. Он так решил. - Пусть это эгоизм, но я больше не могу, - думал он. - Кому легче оттого, что я мучаюсь? Кому нужна эта истерическая обстановка в доме? Симе? Ей? Не знаю. Наверное, так должно было случиться рано или поздно. То, что родилось против моей воли, по моей воле умрет.        У каждого есть свой предел. И мой наступил. Я ошибся, женившись. Так не буду усугублять мои ошибки. Губить мою жизнь. Ведь женятся, наконец, не для того, чтоб мучиться, а для того чтоб чувствовать себя счастливыми.
Многие, возможно, осудили бы Петра. Многие его и осуждали. Но суждения, как известно, бывают разные. Он сделал свой выбор, и на этот раз не посчитался с мнениями остальных. Разумеется, надо признать, решение не далось ему легко. Временами чувство вины чуть ли не сжигало его изнутри. Сима, Наташа.… Ну, что ж, по-другому, видимо, я не могу. Такова плата за мои ошибки. Этими словами он пытался примирить себя с происшедшим.

ХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХХ

ТУ-134 пошел на посадку. Пассажиры нетерпеливо заерзали в своих креслах. Те, кто сидел        у иллюминаторов, припали к стеклу, пытаясь с высоты птичьего полета рассмотреть чудесный остров. Было ясно. Внизу озаренный ярким солнечным светом уже отчетливо виднелся зеленый, окаймленный лазоревой синевой берег Сицилии. 
Среди многоликой массы пассажиров с нетерпением ожидавших приземления была и известная уже нам пара – Лора и Петр. Для них, это был первый совместный вояж. Уже четыре месяца они вместе. Для Петра, этот остров - край его детских грез. И вот, сейчас, впервые отправившись в Италию, он взял с собой свою Лору. С каким волнением он ждал встречи с Сицилией. Наверное, оно сродни трепету перед свиданием с прекрасной дамой, портрет которой многие годы висел в твоей спальне. Каким оно будет это свидание?
Для Лоры, путешествие стало первым в жизни выездом за рубеж. За три часа полета она слегка утомилась, но это не отразилось на ее красоте. Новая модная прическа – ее бесподобные каштановые локоны завиты и уложены наверх. Эффектный макияж, пронзительно синие глаза под длинными ресницами. Изгиб чувственных губ под нежно коралловой помадой. Быстрым движением, она извлекла из маленькой в бисере косметички зеркальце, и оценила спокойным и уверенным взглядом убранство своего лица. Она осталась удовлетворена.
Самолет устрашающе загудел, завибрировал. У пассажиров заложило уши. Вот, наконец, шасси с глухим грохотом коснулось взлетной полосы. За бортом земля Италии. Все захлопали, как принято среди русских.      
Таможню прошли быстро и без проблем. В терминале наших путешественников встретила непривычная вежливость и стерильность. Лора и Петр покинули зал досмотра и оказались в зоне прилета. Она, вызывающе стройная, непринужденно грациозная, на шпильках, в летящем наряде пастельных тонов. Он в светло сером костюме.
Было довольно жарко. Перед ними замелькали, суетливые встречающие, большинство в солнцезащитных очках, с сотовыми телефонами под ухом. Повсюду итальянская речь. Петр,      с неудовольствием отметил, что, несмотря на недурное знание языка, с трудом понимал, а то и вовсе не разбирал смысл сказанного. То был неподражаемый шепелявый сицилийский диалект. Несколько минут они постояли, как если бы обдумывали дальнейшие действия, затем, направились на выход. Лора ожидала, что за стеклянными дверями аэропорта будет свежее.   Но ничуть не бывало. Их лица обласкал легкий бриз  и только то. Воздух, снаружи, оказался просто горячим, под солнцем, и вовсе раскаленным. Вереница такси уже дожидалась вновь прибывших. Деталь, которая заметно обескуражила Петра, все они - новенькие Мерседесы.     Из тех, на которых в России, ездят  крупные бизнесмены, чиновники и бандитские авторитеты.
Петр не скрывал своего удовольствия, Лора тихонько таяла. Жара ее морила.
- Обожди секунду, - Петр направился к ближайшему припаркованному Мерседесу с шашечками на темно-синем кузове.
- Эй, друг! – обратился он к стоявшему рядом  пожилому невысокому и сухощавому таксисту. – Сколько до города будет стоить?       
- По счетчику! Все по счетчику! Лишнего не возьму! Где ваш багаж? – Зашипел он на итальянском с сильнейшим сицилийским прононсом. Голова почти вся седая, но по мимике загорелого живого лица угадывался нрав полный жизнелюбия.
- И сколько все-таки получится? – Петр настаивал. Он предпочитал о подобных вещах узнавать заранее.
- Э-э, - развел руками маленький человечек. – 20$ до центра если.
- ОК. Они бодро закинули чемодан во вместительный багажник и с нескрываемым удовольствием погрузились в прохладный кожаный салон автомобиля.
Машина тронулась с поразившей русскую пару быстротой и плавностью. Пара минут и вот она уже летит по гладкой ленте дороги в город.
Лора поглощала глазами раскинувшуюся панораму с  жадностью и интересом. Пальмы вдоль автострады величественно качали своими огромными листьями, солнце сияло нещадно, ее спутник разговаривал со смешным сморщенным старичком на таком странном красивом и певучем языке.  – Я никогда не подумала бы, что вот так запросто поеду в этой люксовой машине, как в такси, - подумала она.
Лора бросила взгляд вперед. В зеркале заднего вида она встретилась с плотоядно пожиравшими ее маленькими черными глазками водителя. Он ей улыбнулся. Лора не знала, как реагировать. Она отвернулась.
- Нам бы в недорогой, но приличный отель в центре? Как? Знаешь такой?
- Нет проблем. А вы откуда?
- Из России. Санкт-Петербург.
- Отдыхать?   
- Отдыхать. Хорошая у тебя машина. Твоя, или от фирмы, где работаешь?
-  Моя, - спокойно, но не без удовольствия подтвердил водитель.
Не кисло. Заплатить за тачку 35 кусков, чтоб потом на ней бомбить, - поразился Петр про себя.
  - Отвезу вас в отличный отель в центре города.
- А море оттуда не очень далеко?
- Не далеко, не далеко, не беспокойтесь. В России холодно, наверное?
- Вон! Вон, море! - Вдруг,  будто очнувшись, воскликнула красавица.
-  Море, - догадался таксист, не знавший по-русски ни слова. Он благодушно закивал седой головой.
Петр, щурясь от солнца, тоже остановил взгляд на бирюзовой кромке справа. Желтый пляж окаймлял умиротворенную, этим чудесным днем, стихию. Гребешки низких волн изредка  обрамлялись пеной. За поворотом, картина сменилась. Дорога пролегала вдоль скопления белоснежных домиков. Их окна были плотно защищены от солнечных лучей ребристыми ставнями, а чугунные балкончики казались игрушечными. В палисадниках мелькали лимонные, апельсиновые деревья и магнолии. Мерседес бесшумно въехал на первые улицы города. Немногочисленные прохожие, словно актеры в самом начале спектакля, появлялись на сцене. Декорации в этом спектакле не были условны. Им уделялась значительная роль автором пьесы. Они погружали наших зрителей в атмосферу старинного города южной Европы, пережившего владычества сарацин, норманнов, французских и испанских династий. Замысловатое изгибы барокко церквей и палаццо наглядно свидетельствовали о некоторых их них. Узкие, местами мощеные улочки, белизна отражавших солнечный свет домов, полусонный неспешный ритм жизни людей, приглашали гостей из сумрачного Петербурга в новую реальность.      
Петр был счастлив. Он прибыл на остров своей детской мечты. Такой давней, что, порой, к ней примешивались даже ностальгические нотки. Но разве знает об этом Лора?  Он вопросительно взглянул на нее. Ну, как тебе приют моей души? Его прекрасная спутница, с комфортом расположившись на кожаных сиденьях авто и обдуваемая свежим дыханием кондиционера, все еще была в плену усталости. Ее лицо раскраснелось.        Она млела. Пропетляв по все более оживленным улицам некоторое время, Мерседес, наконец, припарковался. Он остановился в двух десятках метрах от площади, которую Петр не успел рассмотреть. Прямо перед ними был вход в гостиницу. В холле отеля довольно мило, но без прикрас.  Одетый в мрамор и погруженный в полутень, он дышал живительной прохладой. За стойкой регистрации никого не было. По всей видимости, в глубине коридора находился вход в ресторан. Туда-то и нырнул их проводник таксист.
- Эй! Есть кто-нибудь?
Откуда-то из тишины и полумрака появился мужчина. Он был лысоват, с вежливо-предупредительным выражением лица. На нем был в серый форменный костюм с бабочкой.
- Добрый день. К вам туристы. Есть места?   
Через несколько минут, ушедших на необходимые формальности, наша пара оказалась в номере на втором этаже. Он должен был стать их домом на неделю. Комната - достаточно проста, но просторна и уютна. Имелось окно-балкон, как повсюду на Сицилии, большая двуспальная кровать, на стенах - нежные акварели в стиле импрессионистов. Маленький телевизор, ванная комната, бар. Ничего лишнего и все, что нужно. Петр, сделав круг по новому жилищу, быстро скинул с себя одежду и, в изнеможении, бухнулся на кровать. Лора скрылась в ванной. Через час они в сладостной истоме лежали обнявшись. Все, что должно было произойти между мужчиной и женщиной – произошло. И сейчас, они просто отдыхали. Чувство безмятежного покоя овладело ими. Обстановка подыгрывала их настроению. Теперь, ощущение волшебства стало их общим ощущением. Лоре почудилось, что они уже не рядовые туристы, и возлежали не на обычной кровати. Словно неведомый ковер самолет, на котором  они так жарко любили друг друга, унес их в страстном порыве в этот далекий сицилийский город. И, несомненно, их чудесный полет мог простираться еще дальше. Они слились в объятиях и еще долго, как это иногда бывает после любовных ласк, чувствовали себя одним существом. Петр смотрел на Лору, она на него. Они смотрели друг другу в глаза и видели в них счастье. Время остановилось.
Наконец, она нарушила тишину:
- Прогуляемся? А то, так ведь можно и всю Италию проспать?
Они покинули гостиницу. Портье проводил их сдержанной улыбкой. День клонился к закату. Солнце уже не пекло так яростно, но воздух был все еще горячим. Они побрели по corso Vittorio Emmanuele ( проспекту, на котором находился их отель) в сторону площади. Город как будто очнулся ото сна. Стало многолюдно. Повсюду мелькали парочки. Вальяжно шествовали солидные мужчины в костюмах, с деловым видом проходили молодые люди и девушки. То и дело проносились мотороллеры, мотоциклы и забавные малолитражки. Они остановились на площади, рядом с символом города – маленьким слоником. Тут собирались праздные компании молодежи, они стекались сюда и пешком и на мото. Также и мужчины в возрасте облюбовали это место для встреч с приятелями. Итальянская традиция - видеться и проводить время на площадях. Наша пара сфотографировалась у ее края ,  сперва, у церкви, а затем, на мостике украшенном скульптурной композицией. Затем они свернули на via Etnea. Она была уже буквально наводнена народом. Магазины готовой одежды, книжные лавки, сувениры, все преисполнено знаменитого итальянского колорита. Посередине проезжей части появился торжественный кортеж конной полиции. Они проезжали важно, почти пафосно. Лошади в замедленной рысце spasseggio, цокали по брусчатке. Белая упряжь скакунов, белые портупеи и серебряные позументы карабинеров. Лица служителей закона воплощали достоинство и классическую красоту. Случайные прохожие уважительно сторонились, освобождая дорогу.  Но что это? Воздух пронзил закладывающий уши свист. Скакуны, что впереди, присели, попятились, встали на дыбы. Сумятица захватила задние ряды. Всадники потеряли невозмутимость. С немалым трудом, карабинерам в авангарде колонны, удалось усмирить свой живой транспорт. Люди вокруг стали оглядываться, с любопытством ища злоумышленника. Петр моментально среагировал на свист. Он разглядел, как скрюченный юродивый, примостившийся на ступенях церкви, вынимал из беззубого рта два толстых пальца. Безобразник был явно удовлетворен выходкой и хитро улыбался. К удивлению Петра, он ничем не поплатился за свой поступок. Приняв прежний вид, кортеж двинулся далее. Карабинеры     не опустились до расправы над мелким хулиганом.
Город, с каждой минутой, все больше очаровывал Лору. Такой чужой и загадочный, он обладал несомненной притягательной силой. Петра она видела проводником в этом новом для нее мире. Здесь, он служил для нее спасательным кругом в открытом море. Да, теперь он стал ей самым близким, почти родным, почти единственным на Земле. Но вместе с тем, не таким, как она. Помимо нее, у него был свой мир, своя страсть. Невидимые нити, соединяли его душу с душой этой страны.
Ласкающее солнце средиземноморья делало свое дело. Дышалось по-другому, чувствовалось по-другому, хотелось улыбаться, быть непринужденной и ничего не бояться. Перед взором проплывали пиццерии, пастиччерии, корнеттерии, скульптуры мадонн, часовенки, фонтаны, приветливые загорелые лица.
Они достигли великолепного в своей красоте парка Беллини. Он утопал в цветах, зелени кустарников,  пальм,  пиний. Клумбы и дорожки оформлены с аккуратным артистизмом. Здесь, в этот час, гуляли люди. В основном, это были матери с детьми и дамы преклонных лет. Сорванцы носились взад-вперед, крича и толкаясь. Матроны, расположившись на скамеечках, вели бесконечные беседы на самые приземленные темы, поминутно одергивая своих чад. Женщины пенсионного возраста степенно общались в своем кругу. День клонился к закату. Солнце, пробиваясь сквозь кроны деревьев, как будто говорило – «до завтра!»  и обитателям Катании, и уходящему дню. За какой-то час опустились сумерки. Петр и Лора, как и большинство посетителей, покинули парк. Они еще успели перекусить в небольшой пекарне, отведав неповторимые сицилийские аранчини и карточчиате. Это было (как сказали бы в Одессе) что-то особенного! Вернулись в отель уже под белым, разгонявшим густой мрак, светом фонарей. Так прошел их первый день во второй столице Сицилии.
Неделя пролетела незаметно, как это и бывает в подобных путешествиях, и вот уже завтра, они должны отбыть в Неаполь. Не сидеть же все дни в Катании! Недаром говорилось: увидеть Неаполь и умереть! Ну, допустим это перебор, но неспроста же! А значит, нужно посмотреть и прославленную столицу Юга Италии с ее живописными окрестностями. Билеты взяты на вечер. А сейчас, наша парочка пешком возвращалась с побережья в город. Сегодня, Лора, вопреки настояниям Петра, одела мини-юбку. Ей наскучило быть конформисткой, приспосабливаясь к местным традициям. Она, в конце концов, современная и независимая женщина! Петр успокаивал себя мыслью, что это уже последний день здесь. – Завтра уже, будем в Неаполе. Там этим, надеюсь, никого не удивишь. Было около трех часов пополудни. Как и следует, в это время, припекало изрядно, и они старались держаться тени. Улицы пустынны, то, что испанцы называют сиестой.  Тем не менее, одинокий приглушенный звук достиг их слуха откуда-то слева. Похоже на работающий мотор. Звук постепенно усиливался. Двигатель мотоциклетный, - подумал Петр. Но не он, ни она, не придали значения бороздившему улицы, где-то поблизости от них, транспортному средству. Они утомились, и мечтали скорее добраться до отеля.        Шум мотора, тем временем, становился все более раздражающим и напористым.                От устрашающего треска, уже  даже стало закладывать уши. Лора и Петр остановились, прижались к обочине. Жуткое мото приближалось, и лучше было посторониться, чтоб ошалев от рева мотора, не броситься, сдуру, под колеса.  Ждать осталось не долго. Буквально, в следующие мгновенья,  транспорт, испускавший столь пронзительные звуки, показался из-за поворота. Но что же это такое? Спустя еще пару секунд, уже можно было разглядеть мотоколяску, вероятно, инвалидную. Назвать ее так, правда, язык не поворачивался.               Уж, слишком быстро она неслась, слишком большие колеса имела, слишком ревел ее мотор, слишком лихо и свирепо клубились пыль и дым вслед за ней.  Водитель ее, вернее, водительница вид имела умопомрачительный. Старушенция иссушенная солнцем подобно вобле  с диоптрами на крючковатом носу. С живостью, достойной пилота формулы-1, она, костлявыми ручонками, управляла рычагами супермашины. Косынка победоносно развевалась на ее голове. Весь облик, несмотря на комичность, был преисполнен достоинства и независимости.  Она исчезла стремительнее, чем появилась. Наши влюбленные, ошеломленно проводили ее взглядом. Сонное настроение, как рукой сняло. Вволю посмеявшись, они продолжили свой путь. Однако брести в тишине им суждено, и в этот раз, было не долго. Еще один моторчик настойчиво приближался к ним. Он звучал много размеренней и деликатнее. Если бы не усыпляющая тишина сиесты никто бы его не услышал. Какой-нибудь минимокик или мотороллер. Что его опасаться? В этот раз, они не остановились.
И, наверное, зря. Потому, что появившийся из-за поворота, на железном коне, молодой человек, слишком долго был не в силах оторвать глаз от аппетитных ножек Лоры. Мотороллер повело. Управление вышло из под должного контроля. Вероятно, мотоциклист забыл на критически долгий интервал времени о руле.  Беспомощные кренделя, что он стал выписывать, кончились бы больницей для седока и серьезным ремонтом для машины. Однако, каким-то чудом, парень сумел выудить свое мото из положения, казавшегося безнадежным. Ведь он уже, заскочив на бордюр, был в метре от стены! Честь и слава ему!  В последний момент, он понял, что допустил оплошность и, собрав все свое мужество и способности эквилибриста, спас себя и машину. Резкими движениями утопающего, хватающегося за соломинку, он качнул два раза рулем влево и удержал-таки корпусом баланс. Уйти от столкновения удалось
Лора прыснула. Петр рассмеялся в ответ:
- Молодец парень! Хрестоматийная картинка. Вот, что делает с нами женская красота! Так  и живем. Еще чуть-чуть, - и костей бы не собрал. А этот, все-таки, - умница! Важно - вовремя опомниться и осмотреться вокруг. Он успел. Ну и повезло, конечно… Теперь, ты поняла, как безответственно поступила, вырядившись так опрометчиво?

Состав тронулся. Перрон города Катания уплывал. В купе, где выдалось путешествовать Лоре  и Петру, ехали, помимо них, еще три человека. Двое мужчин и женщина. Все трое, далеко не молоды, вероятно, пенсионеры. Тем не менее, один из мужчин, весело и дружелюбно настроенный, даже помог Петру водрузить чемодан на полку. Лора и Петр перекинулись несколькими фразами, прежде чем усесться. Попутчики, сразу же, с плохо скрываемым интересом, принялись их разглядывать. Первым не выдержал помогавший грузиться:
- А вы откуда, если не секрет?
- Какой секрет! Из России, из Петербурга.
- О-о! – протянули оба мужчины. Веселые глаза одного из них приняли задумчивое выражение.
- Что значило это «о-о» не поняли толком ни Лора, ни Петр.
- Моя знакомая была в России. – вдруг заговорила дама.
- Ну и как?
- Ей не понравилось.
- Почему? Где она была?
- Я, точно, не помню. По-моему, в Москве. Говорит, очень холодно. А еще, очень бедно.
- Холодно. Пожалуй, это правда. Особенно по сравнению с Сицилией. А бедность…                Да, в целом, тоже так. Но сейчас уже многое меняется. Люди могут уже себе позволить многое из того, о чем раньше и не мечтали. Появились новые возможности зарабатывать.
- Не знаю. Ей не понравилось. Говорит, что больше туда не хочет. Говорит, что за пару ее личных джинс, ей в гостинице предлагали икру. Хотели купить еще что-нибудь из ее одежды. Рассказывала, что, там, нет даже простых и необходимых вещей. Джинсы, например, на черном рынке, стоят целый месячный оклад служащего.
- Э-э, постойте, в каком же году она там была?
- Точно не помню. В 70 –х годах.
- О, синьора, той страны уже больше нет. То был Советский Союз, а, сейчас, новая Россия.        В магазинах товаров - почти изобилие. Многие, уже живут очень прилично.
Синьора, недоверчиво, покосилась на Петра. А он, вдруг решил вступиться за свою страну.  Ему показалось, почему-то обидным, что недалекая обитательница итальянского Юга имеет столь нелестные застарелые представления о России. Ведь он давно уже покинул ненавистную коммунистическую реальность, в которой приходилось существовать его соотечественникам в течении долгих 70 лет. Даже упоминание о том времени, было неприятно ему. Особенно неприятно ему стало сейчас, он почувствовал, что его словно макнули во враждебный его сущности режим, заявив, что это и есть его собственная сущность.
- Синьора, в Сицилии, ни для кого не секрет, тоже ведь не богато. Работы мало. Платят меньше, чем в остальной Италии. А несколько десятков лет назад и того хуже было. Не так ли?
Но синьора проявила упорство. Она привыкла считать себя счастливее многих, в особенности, иностранцев и не собиралась переоценивать действительность:
- У нас есть дом, машина, все необходимое. Как можно сравнивать?
- Конечно, те, кто у нас работает на государство или на дядю, по-прежнему прозябают в нищете. Другое дело – те, кто сумел организовать собственное дело. Экономически можно жить не хуже, чем здесь. – Петр все еще досадовал на синьору. Его так и распирало от желания похвастаться собственными барышами, но он благоразумно сдержался.
- А вы, синьор, дама вдруг сменила тему, – похожи на итальянца. А ваша спутница – нет. Видно сразу, что русская. 
Петра замечание позабавило.
- А где вам больше нравиться? В России или в Италии? – не унималась дама.
Задай ему кто-нибудь тот же вопрос в другой ситуации, Петр ответил бы, без сомненья, иначе, но, сейчас, он сказал:
- Италия прекрасна. С этим никто не сможет спорить. Но Россия – Родина. – В последние слова он вложил смысл,  который, он надеялся, уловят его собеседники. Но они не знали ни России, ни Петра, и каждый по-своему понял его.
- Родина, всегда, - самая прекрасная.- произнес пожилой синьор, веселые глаза которого стали задумчивыми.
Дама покачала крашеными кудрями и присовокупила вздох. Второй мужчина внимательно слушал. Затем, все трое, как по команде перешли на восточно-сицилийский диалект, что-то оживленно обсуждая. Петр перестал понимать происходящее. Через несколько минут, прервавшись, синьор с задумчивым взглядом обратился к Петру на итальянском:
- Да, молодой человек, вы все правильно говорите, у нас в Сицилии, до сих пор не просто.        И работы нет для молодежи, и зарплаты, в сравнении с Севером, очень низкие, но я не раскаиваюсь, что не променял мою Катанию на Милан.
- Вот еще! Милан! Заледенеть там что ли? Нет уж, спасибо! – поддержала синьора, снабдив свою экспрессию энергичным жестом сморщенной руки.
- А, сколько там наших сицилийцев! – вставил, молчавший до сих пор, синьор.
-   Молодежь ищет лучшей доли. Но, слава Богу, что у нас еще не так, как в России.

Утром следующего дня они катили свой чемоданчик по перрону в Неаполе. Было тепло,          но не душно, воздух намного свежее, чем в Катании. Через пару минут они очутились под гигантской крышей главного железнодорожного вокзала юга Италии. Разношерстный люд суетился здесь. Всем куда-то было нужно. Одни бежали, другие шли, третьи галдели, четвертые стояли в вереницах очередей, ели панини, читали газеты, смеялись, возбужденно разговаривали. Со всех сторон доносилась речь на самых разных языках.  Вот что значит ощущение столицы, мегаполиса! – подумала, восторженно, Лора. Они пересекли просторный зал, и вышли в город. Перед ними простиралась площадь имени знаменитого патриота Джузеппе Гарибальди. Панорама впечатляла. Все казалось значительным и торжественным. Здания вокруг строги и изысканно аристократичны. Они казались даже высокими, после камерной Катании. Стиль последующих эпох. На крышах  черты современности – реклама и логотипы известных фирм. Среди них, конечно, Мак Дональдс, куда же без него. А ведь Неаполь - гастрономический рай. Американский гамбургер, судя по этому, ничего не способно остановить.
Вдали чернел монумент человеку, чьим именем была названа площадь. На фоне этого пышного великолепия проплывали, колыша заманчивыми прелестями, неаполитанские женщины. Нет, это вам не Сицилия. Это – знаменитый во всем мире, самобытный и неповторимый, развращенный и лукавый Неаполь. Город вилл, дворцов, тайных кварталов, город теряющихся, в узких запутанных улицах и переулках, задворок цивилизации.
Первое что требовалось – взять такси и направиться в отель. Чем Петр и занялся. При этом, он упустил из виду немаловажный момент: если привокзальные таксисты во всем мире жуликоваты, в Неаполе, они - жулики втройне. И хотя, ему сразу не понравился многословный парень с бегающими хитрыми глазами, он уселся в его машину.
- Ближайший к центру и морю приличный отель. Но умеренный по цене, – так прозвучал заказ.
Они проколесили по улицам города и набережной с полчаса, подозрительный водила начал не на шутку раздражать Петра. Наконец, они достигли первой гостиницы. Она оказалась полна. Следующая – та же история. Петр разозлившись, выплеснул:
- Что? В Неаполе мало гостиниц? Отвези нас в центр. В любую!
Парень почувствовал, что шутка затянулась. Надо было выправлять положение. Это оказалось не сложно. Уже через две минуты Петр с Лорой выгрузились у входа в миленький отель в старом квартале. Места, естественно, там имелись. В тот же вечер Петр выяснил, что их отель находился в двух шагах от площади Гарибальди, почти напротив вокзала.
Они прошли в фойе. Таксист спешно уехал. Здесь было уютно. Мягкий свет от бра, кожаная мебель, тишина. Петр увидел менеджера и официанта. Первый, солидного вида, со светлой бородкой и серыми глазами. На переносице – пенсне. Вежливо улыбнувшись, он заговорил:
- Синьор,… позвольте, угадаю, из Греции?
- Не угадали. Из России.
Он заметно стушевался, интуиция, которой он рассчитывал блеснуть, подвела:
- А. Очень приятно. Что изволите? 

Номер стоил в 2 раза дороже, чем в Катании, при том, что был много проще. Единственное узкое окно, слабое освещение, стены давно не видели ремонта. Петр вымылся до пояса. Лора, тем временем, разобрала вещи. Он посмотрел на себя в зеркало. Лицо изрядно потемнело, черная щетина уже больше напоминала бороду.  Неудивительно, что консьерж принял его за грека. Он сменил сорочку, надел легкий бежевый пиджак. Лора, между тем, занялась своим туалетом. Нагрузившись косметическими флаконами, она направилась в ванную комнату.
- Хочешь вздремнуть, после ванны? – кинул он ей.
- Да. Немного полежу.
- Тогда я спущусь ненадолго. Оглянусь – что есть вокруг.
В это утро он не хотел валяться в кровати. В отличие от Лоры, он прекрасно высыпался в поезде. А день сегодня обещал быть чудесным. За окнами солнечно и свежо. Наверное, только что прошел дождь. Улицы блестели от воды. Маленькие, словно игрушечные малолитражки, будто купались в утренней росе. Петр остановился посреди холла и молча смотрел сквозь стеклянные двери отеля. Спешить – некуда, да и вообще идти, куда-либо нужды не было. Отпуск. Тихое блаженство. Вокруг, старушка Европа. Она просыпалась в лучах  июльского солнца, окатив свое вечно прекрасное лицо струями утреннего дождя. В холле не души, лишь бородатый менеджер отеля возится за своей стойкой. Петр бросил на него рассеянный взгляд. Тот, словно почувствовав, поднял глаза. Лицо расплылось в предупредительной улыбке.
- Что-нибудь изволите, синьор? Наверху есть бар. Завтрак уже закончился, но кофе можно попить.
- Нет спасибо. Знаете, мы впервые в Неаполе. Куда можно сходить за эти 4 дня?                Не посоветуете?
- О! Куда угодно! Здесь множество интересных и красивых мест. Обязательно оцените нашу кухню. Это наша гордость. Она богатейшая, но, прежде всего, вы должны знать, что настоящая пицца готовиться только здесь. Съездите на острова, Капри, Искья, в Сорренто, в Помпеи, если хватит энергии. Если любите оперу, посетите Сан Карло. Неаполь –мой родной город и я, как настоящий неаполитанец убежден, что он – красивейший город Италии, а то и всего мира.        А вы, из какого города, синьор?
- Мой город – Санкт-Петербург.
- О-о! – протянул мужчина. Он закатил свои серо-голубые глаза, выражая крайнюю степень восхищения. – Прекрасный город. Очень красивый.  Знаете, ведь у меня там учится дочка.
- Нуда? – настала очередь удивиться Петру. Итальянка – питерская студентка? Что ни говори, - не самое заурядное явление. – И где же именно учится?
- В университете. Физико-математический факультет. Шлет мне открытки и фото, но я так и не собрался проведать ее. Вы напрасно удивляетесь. Мы южане, в отличии, от многих наших соотечественников с Севера любим учиться. Все лучшие специалисты на Севере – выходцы с Юга. Возможно из-за того, что здесь жизнь размеренная, ниже экономическая активность,         у молодежи, мало шансов получить приличную работу. В общем, если хочешь добиться положения, благополучия и уважения надо учиться. Так нас воспитывали. Пока молод, время свободное есть – учись. Конечно же, для этого нужна материальная поддержка родителей.        К сожалению, не все могут на нее рассчитывать, но наши родители стараются для своих детей. На Севере иначе. Молодежь из небогатых семей вынуждена работать, благо работы, там, вдоволь. А у вас как? Слышал, что в России много образованных людей?
Петр в очередной раз не хотел сгущать мрачные краски, но и давать лакированную картинку     в духе соцреализма не желал также:
- Как сказать. Разные люди. Образованность ценится, хотя и плохо оплачивается. Вузов очень много…. А специалистов хороших очень мало.
- Отчего так?
- Отчего?  Вот я, к примеру, инженер, по образованию. Но по специальности и дня не работал. Потому, что зарплата – мизер. Знания, что получал, теряются, обнуляются, практически. И я такой не один. Производство останавливается, даже люди с многолетним профессиональным опытом увольняются. Кризис.
- Да, синьор инженер,  печально.
Петра задело  такое обращение, но он не обиделся потому, что тут же вспомнил, что здесь оно в ходу и только подчеркивало уважение к собеседнику.
- Зовите меня Пьетро, -  счел нужным представиться он.
- Очень приятно. Паоло Альфиери…Знаете, завтра к нам должна приехать группа из России. – Менеджер улыбнулся. Этим известием он рассчитывал порадовать Петра.       Но эффект был обратным. Наверное, многим русским туристам, особенно в те времена известно чувство досады, которое порой возникало перед необходимостью находиться в обществе соотечественников. Ведь Петр не чувствовал себя одиноким. Скорее, счастливым. Он бежал    от всего, что напоминало бы ему о жесткой действительности, оставленной им в отечестве. Кажется, я ошибся с отелем – промелькнуло у него. Но произнес лишь:
- Очень мило. В котором часу они прибывают?
- В 12.
Надо постараться отсутствовать днем, - снова подумал он про себя.
- Ну что ж, пойду, прогуляюсь вокруг. Спасибо, Паоло.
 Петр толкнул стеклянную дверь и, очутившись на улице, неспешно направился к площади Гарибальди. Город давно проснулся. Петр, праздно шатающийся, то и дело оказывался на пути, куда-то спешащих прохожих. Улочки, преимущественно узкие, не позволяли полностью расслабиться ни пешеходам, ни транспорту. Чтобы не послужить препятствием  движению,     не следовало быть  слишком беспечным. На площади и местном корсо публика уже                не напоминала собрания земляков, знавших друг друга с пеленок, как в Катании. Толпа была неоднородна. Много иностранцев, приезжих из других мест Италии. Каждый занят самим собой, и не обращает внимания на окружающих. Громкая, но нечеткая речь неаполитанцев доносилась до уха Петра. Где-то рядом слышались английские слова. Клаксоны малолитражек разрывали пространство резкими гудками. Мотороллеры, скутеры, мотоциклы шныряли - только держись. Трамваи полны. Все пассажиры дисциплинированно заходили через заднюю дверь и выходили через переднюю. Недалеко от вокзала он заметил группу женщин сильно смахивающих на русских. Без сомнения, это были выходцы из бывшего союза. Их широкие грубоватые лица свидетельствовали о них лучше паспорта. 
Петр не имел большого желания долго разгуливать в одиночку, но он знал наверняка, что Лора проспит еще часа 2 , поэтому имел время преспокойно отведать настоящий итальянский кофе. Он отыскал на корсо маленький уютный бар. Всего 3 столика. Один из них свободный. Эспрессо прибавит бодрости и сил. Кофе в Италии сильно отличается от того, что продукта с аналогичным именем в России. Крепкий, ароматный, настоящий допинг. Обычная порция в четверть чашечки способна поставить на ноги в 7 утра любого итальянца. Т.н. американо или русский вариант потребления кофе итальянцы не воспринимают и презирают. Тем, кто здесь не был, не судьба узнать вкус истинного итальянского  кофе, илле, ристретто или капуччино. Может быть, он кому-то и не нужен. Но не исключено, что для кого-то он откроет новый мир вкусов. Возможно, придет день, когда и в России будут наслаждаться чем-то подобным.
Кроме Петра, в баре находилась молодая пара, а  рядом, за соседним столиком, беседовали двое презентабельно одетых мужчин. Один маленький, с обеспокоенным лицом. Второй, напротив, с наружностью уверенного и благополучного человека. Лицо загорелое, открытое, почти красивое, длинные седые волосы забраны в хвост, черные солнцезащитные очки сдвинуты наверх.
- Марио, ты – прекрасный сотрудник и друг, но учти – нельзя так себя доводить. В чем твои проблемы? Ты нервничаешь слишком. Я дам тебе дружеский совет: ты должен разрубить этот гордиев узел. – мужчина с очками на голове говорил негромко, тембр его голоса был приятным, свою реплику он снабдил выразительной жестикуляцией.
- Я знаю, Тони, ты – друг. Но что я могу сделать? Моя жена…. Эта женщина, действительно, способна деморализовать меня. Признаюсь, уже которую неделю я не в состоянии выспаться… И почему? Ты не догадываешься? Мне кажется, что уже всем все известно. На работу прихожу шальной. Неужели, я это заслужил? – Выражение лица Марио стало в этот момент жалким. Его собачьи глаза уставились сквозь витрину бара, взгляд отсутствующий. Петру показалось, нет, не показалось, глаза  затуманились, покраснели, на них появились слезы. 
- Успокойся, Марио… Так нельзя. Я вижу, ситуация, на самом деле, выходит из под контроля. Но ты не должен поддаваться эмоциям, не должен позволить себя растоптать. Я не хочу видеть моего Марио таким… Да и напарник, в таком расположении духа, мало полезен. Так что же все-таки произошло? Неужели Анна Мария от тебя уходит? Ее поведение, это - правда, дает повод для сплетен, но как обстоят дела в действительности, боюсь, никто из нас не знает.
- Не знает… Тони, я делал и делаю для нее все. И домом и ребенком занимаюсь. Разве       когда-нибудь жалел для нее подарков?  Но знаешь, она уже открыто меня оскорбляет. Издевается, насмехается надо мной… И с кем?! На кого меня променяла?! На моего рабочего…
- Она уже не живет с тобой? Ушла?
- Нет. Но я с ужасом жду этого момента. Возьмет ребенка и уйдет к матери. Или того хуже, заставит продать квартиру и возьмет деньги.
- Дело серьезное. Так что же произошло? Уж не хочет ли уйти к нему?
- Трудно поверить, но вчера… говорила так: что с тобой делать, заморыш? Ни на что не способен, ни на ласки, ни на заботу… Впрочем, я это слышал от нее и раньше.  Представляешь, это тому, кто полностью обеспечивал ее и семью! – когда он произнес эти слова, его трагические глаза стали еще больше и грустнее. Трепещущей рукой он извлек из кармана сигареты, закурил, но волнение не улеглось.
- И давно так плохо?
- Давно. А сейчас, с этим Рико, стало совсем невмоготу.
- Рико, значит, ей нравится?
- Она этого не скрывает. Она издевается надо мной. Не спит со мной уже два года. А вчера, сказала мне, что Рико – отличный любовник и мужчина.
Тони, едва заметно улыбнулся, но, смутившись своей реакции, постарался скрыть свои чувства. Он заерзал на стуле. Очки опустил на глаза.
- Марио, значит, что-то у вас не клеится. Может, вам, и впрямь, разойтись? А то ты совсем плох стал. Не горюй, найдем тебе другую. Это правда, все видят, что ты и Анна Мария не пара.       Не отчаивайся, найдем тебе ту, которая сможет тебя оценить. А с ней - расстанься.
- Легко сказать. – Марио тяжело вздохнул. – Да я и сам, порой, думаю: может взяться, найти себе девушку, молодую, красивую. Пусть лопнет с досады! Пусть увидит, кого потеряла. Найду себе русскую, блондинку с голубыми глазами, высокую, стройную. – На мгновенье глаза Марио мечтательно закатились.
- Русскую?! Избави Бог! – встрепенулся Тони. – А хотя почему бы и нет? – вдруг, как будто      о чем-то, вспомнив, согласился он. – На счет них, конечно, не всегда хорошо отзываются,        но женщина женщине рознь. Главное сделать правильный выбор. Я немало приятелей знаю,   кто с русскими живет.
- Я больше скажу: таких дур, как итальянки, наверное, нигде нет.
Тони в ответ рассмеялся.
- Может, слышал, у моего старика отца старшая сестра, земля ей пухом, сиделку держала. Толи русскую, толи польку. Тетка моя одна в старости осталась, так эта русская, как дочка ей стала. Отец мой долго помогал сестре материально, поэтому после того, как та продала свой большой старый дом, решила отдать ему 30 млн лир. Послала, по глупости, отнести ему эти деньги сиделку. Ну что? Ни сиделки, ни денег.
- ...
- Это так. Случай. Обобщать, конечно, не стоит. Но я бы русских остерегался. Только мы итальянцы можем быть такими придурками. Наивная моя тетушка! А ведь она обещала этой русской новый дом оставить в наследство, все хозяйство. Видать, не поверила, предпочла деньги сразу. – Тони зло усмехнулся, лицо его слегка порозовело.
- Ты прав, друг. Заканчиваю историю с моей женой и начинаю новую жизнь.
Разговор за соседним столиком позабавил Петра. Но дальше слушать было неудобно. Перед ним расположилась вновь пришедшая молодая пара. Кофе допит, и пора возвращаться к Лоре.


Лора присела на лужайке и, умиляясь, глазела на крошечного козленка, который пасся в одиночестве. Поблизости не было видно ни пастуха, ни мамы. Он был так мал, словно котенок или щенок. Просто удивительно, что он был совсем один. Но нет. Лора заметила, приближающуюся к ней, женщину и мальчика. Они направлялись к козленку. Женщина что-то громко сказала Лоре. Лора, конечно, ничего не поняла, но дама смотрела на нее благожелательно и Лора не испугалась. Она сегодня впервые отошла от отеля так далеко, без сопровождения Петра.  Ее спутник напился вчера с менеджером граппы и сегодня не пожелал вставать рано. Она давно не была так счастлива. Здесь в Неаполе она провела 5 чудесных дней. Длинные элегантные проспекты, залитые солнцем, ароматные дышащие природой Кампании блюда, недорогие восхитительные наряды, скалистый берег легендарного Капри. Все это окружало ее эти пять дней. Они с Петром почти каждый день совершали морские прогулки. Он любил ее. Она купалась в любви. Она любила. Она смеялась над миллионерами на пляжах Сорренто. Эти богачи, отгородившись от открытого моря, открытого мира, холили свои одряхлевшие тела в роскошных резортах. Но в их потускневших глазах не было и  на йоту той радости, которая заполняла сердце Лоры. Как же они жалки, нелепы и смешны, несмотря на свои нешуточные состояния!
Только бы не ушло это удивительное чувство! - с придыханием произносила она про себя.
Женщина и мальчик подошли совсем близко. Дама продолжала что-то щебетать, мальчик заинтересованно наблюдал за Лорой. Лора поднялась с корточек и указала на козленка:
- Bello! – только и смогла она выдавить из себя.
Женщина сообразила, что перед ней иностранка, стала пуще прежнего стрекотать и улыбаться. Она объясняла что-то мальчику. Лора помахала рукой приветливому семейству. Она решила погреться на солнышке, усевшись на скамеечку. Благо скамейка, на краю лужайки, была свободна.
- Эй, Марко, глянь, какая красотка греет ноги, на скамейке слева! – крикнул молодой кучерявый велосипедист своему приятелю ехавшему сзади него.
- Гуидо, я всегда говорил, что вкус у тебя есть. Принцесса! Какие формы! Давай, причалим!
- Так запросто? А если пошлет нас?
- Не думаю. Печенкой чувствую, не пошлет, если за дело возьмусь я. Она – иностранка. Наверное, откуда-то из Восточной Европы.
Парни почти одновременно сбавили скорость и медленно подкатили по красной гаревой дорожке к месту, где сидела Лора.
- Привет! Можно, передохнуть рядом с тобой, а то мы так утомились?
Лора взглянула на молодых людей. Оба стройные, высокие. Один курчавый, второй с прямыми черными волосами, зачесанными ежиком вверх. Она беспомощно улыбнулась в ответ.
- По-моему, она по-итальянски не понимает. – Марко припарковал велосипед у скамейки. Тоже вслед за ним сделал Гуидо. Марко продолжил наступление:
- Красавица, по-итальянски не говоришь?
- Итальяно но, - только и смогла извлечь из себя Лора. Она едва заметно порозовела от смущения. Ребята показались ей милыми и симпатичными, их внимание ей польстило, но чувствовала она себя неуверенно.
- Как не говоришь? Говоришь ведь! – весело ввязался в соревнование по захвату сердца русской красавицы  кучерявый Гуидо.
- Но, но – лепетала Лора.
- Э! Что значит нет-нет? – Марко осмелел. Он ткнул себя пальцем в грудь: Я – Марко, Италия. Ты? – спросил он указывая на Лору.
- Я – Россия, - сообразила она. – Лора.
- Лора! – с восторгом повторил Марко. – Россия! – Его лицо в этот момент лучилось искренним счастьем. Он спешно придвинулся к девушке.
-  Русские женщины – мечта настоящего романтика. Но с ними надо проще и напрямик.     Такой уж у них нрав – дети бескрайних лесов и полей. Дыхание природы… - Он произнес это, обращаясь к Гуидо, но глаза его не покидали глаз Лоры.
- Эй, Марко! Прекрати! Это я, ее первый приметил! – кучерявый засуетился, он почувствовал, что рыбку, к его досаде, зацепит его более шустрый приятель. И он, недолго думая, решил опередить друга, воспользовавшись его же тактическим приемом.
– Лора, тебе нравится танцевать? Танцы? Я и ты, клуб, ресторан, танцы? Ок?
- Ресторан? – удивилась Лора собственной смышлености.
- Да, ресторан! – радостно воскликнул Гуидо. Он тоже был восхищен понятливостью Лоры.
Однако смысл сказанного остался неведом девушке. Поразмыслив немного, она решила, что поскольку одно слово из сказанного она поняла, можно выразить свое отношение к ресторанам:
- Рестораны Ок! – Может быть, они спросили меня, нравятся ли мне итальянские рестораны? - подумала она и еще раз подивилась собственной находчивости.
- Эй, Марко, я иду с Лорой в ресторан! Действительно просто! Ха –ха! – Гуидо хрипло захохотал. -  А ты покатишь за нами велосипеды! Не огорчайся, в этот раз я был первый. Хватит с тебя и тех румынок! Он осмелел от стремительного успеха, сделал движение на сближение с Лорой и фамильярно провел рукой по ее оголенному колену. Марко поморщился неотесанности товарища. Лора забеспокоилась, и оттолкнула кучерявого наглеца.
Но Гуидо это только раззадорило.
- Гуидо, тебе не кажется, что ты слишком настойчив? Сбавь обороты. Не надо понимать все так буквально, это тебе не румыночки.
- Ну да! Это только тебе можно! Но нет, дон Джованни, сегодня ты будешь в пролете,                а я на коне!  Какая разница, русские, румынки?
- Лора, ты – красивая. Очень красивая. Я тебя люблю, -он, снова было совсем прижался              к девушке. Его колючий пиццетто едва не оцарапал Лорин подбородок. Он, нахально, пытался поцеловать ее.
- Какой кретин, – вполголоса выругался Марко.
Но развязка не заставила себя ждать. Лоре наскучил развязный Гуидо и она угостила его размашистой и смачной оплеухой. В глазах у молодого человека заискрило.
- Вот это по-русски! - Марко одобрительно засмеялся. – Теперь ты понял разницу?
Гуидо еще несколько минут сидел на скамейке с закрытыми глазами. Его товарищ с сожалением провожал взглядом удалявшуюся красавицу. Он сочувственно положил руку Гуидо на плечо:
- Ты слишком самоуверен, друг мой, это тебе не горы Калабрии, а эта девушка – настоящая синьорина. Как жаль, что я был не один.   
 
 
Когда наша пара очутилась на вокзале, было совсем темно. Неоновая реклама и фонари пятнами освещали пространство перед поездом. Они должны были возвращаться в Катанию. Счастливые денечки в Неаполе закончились. Состав, на который Петр купил билеты, следовал из Рима. Пассажиры за черными стеклами окон уже мирно почили. Остановка в Неаполе была краткой. Казалось бы, ничего страшного – только то и дела, показать билеты проводнику и проследовать на предписанные места. Но тут наших путешественников ждала заминка.    Билеты, которые Петр предъявил для контроля, по словам проводника, оказались не пробиты валидатором, а значит, не подтверждены. Эту процедуру, как выяснилось, необходимо было сделать, иначе они будут, якобы, не совсем действительны. Такое вот, подтверждение намерений воспользоваться, уже раз купленными, билетами. Петра это привело в некоторое замешательство. Ведь приехали сюда они с неподтвержденными билетами. Проводник, тогда, особо не возражал. А сейчас, времени было в обрез, да и где искать на ночном вокзале этот загадочный валидатор, он не знал. Пришлось бежать от вагона на станцию, в панике хватать на пустынном вокзале чудом попавшегося под руку уборщика и упрашивать его показать злополучный валидатор. Но успели. Успели, и пробить билеты и забраться в погрузившееся в глубокий сон купе. Купе, впрочем, также удивило наших путешественников. Оно хоть было      и спальным, но шестиместным! Петру и Лоре достались третьи полки. Под потолком. Вот чего не ожидали от Италии. Петр мокрый от пота, забросил вещи на полки. Проводника пришлось побеспокоить – подушки не хватило. Но вот, вроде бы, устроились. Весь вагон уже спал мертвецким сном. Улеглась и наша парочка. Одна незадача – непонятно как закрывается дверь в купе. И тут, какая то незнакомая система! Но на эту проблему Петр уже плюнул. Хватит беготни! Он прикрыл дверь и велел Лоре держать сумочку с деньгами и документами под подушкой.
Стало совсем тихо. Поезд набрал скорость. Его плавно покачивало, и пассажиров обволакивал сон. Лора поправила неудобную сумочку у изголовья. Дегустационные бутылочки плотно давали о себе знать через мягкую кожаную поверхность редикюля. Они больно давили и мешали Лоре расслабиться.
- Вот черт! Придумает же! – выругалась она в сердцах. Она отодвинула злополучную сумку и тут же уснула.
Ей снилось море. Смеющиеся она и Петр, ее парикмахерская на Владимирском, свадьба подруги, Петина жена…. Что-то загремело,  Лора увидела лицо цыганки. Цыганка  немолодая. Ее черные глаза внимательно изучали Лору. Она испугалась. - Какое странное, недоброе лицо. Что ей от меня надо?... К чему все это? Что тебе надо? – прошептала она. Лицо постояло еще немного и пропало, словно и не было. Лора повернулась. Открыла глаза. Поезд стоял, но состав как будто содрогался, слышался странный грохот. Снаружи ярко светили фонари. Их белый свет падал на подушку, слепил глаза. Что это такое? Где мы? – подумала она в полудреме. И тут она вспомнила. – Петя говорил что-то о пароме. Наверное, это он и есть. Что только не приснится в поезде, да еще на пароме! Она отвернулась от окна и безмятежно заснула вновь.
Утром Петр первый пробудился и побежал в туалет. Чистый и отдохнувший после крепкого сна, вернувшись, он обнаружил, что двое их соседей по купе тоже проснулись. Это были полная женщина с девочкой подростком, мама с дочкой. Они разговаривали между собой на сербско-хорватском. Другая пара, ехавшая на вторых полках, сошла где-то среди ночи. Увидев Петра, девочка благожелательно приветствовала его по-итальянски.  Девочка поведала ему, что они едут в гости к подруге. Он вступил с ней в вежливую беседу. Но мягкая утренняя идиллия очень быстро разрушилась вмешательством Лоры. 
- Петя, я не могу найти наших паспортов и денег. Они, случайно, не у тебя?   
Этот вопрос Петра ошарашил. Он возмутился и попросил подругу просмотреть свои вещи внимательнее.
Лора выпотрошила все содержимое сумочки на койку. Бутылочки со звоном покатились.
- И футляр с очками забрали гады проклятые!
- Черт нас дери! Я же тебя просил держать сумку под подушкой! Что за наказание! – с досады выругался он.
Пассажиры напротив замерли, открыв рот, наблюдая за бурной сценой. Им хотелось узнать,      в чем ее причина. 
- Ни документов, ни денег. Отлично. Что же теперь делать? Ведь здесь в Катании даже консульства нет. – Петр пошарил по карманам. Извлек оттуда две зеленые банкноты по 100 долларов и билеты на самолет.  – Слава Богу, хоть билеты у меня.
-  Что ты раскричался! Сам виноват! Напихал мне этих бутылок! Как я должна была спать       на них! И деньги у себя надо было держать! – Лора вышла из себя.
Петр ничего не ответил. Возражать было нечего, да и бессмысленно. Постояв секунд десять в нерешительности, он метнулся в купе проводника. 
Проводник, без лишних эмоций, встретил разволновавшегося Петра. После сбивчивого рассказа о краже, он как будто насторожился, лицо его изобразило беспомощную обеспокоенность.  Явно не хотелось участвовать в этом, ему ничего хорошего не сулящем, деле. Но Петр был слишком возбужден, он не хотел удовлетворяться сожалениями. Он требовал помощи.            Он иностранец, документы и деньги похищены, положение отчаянное, кто-то же должен оказать помощь туристам в таком положении! Проводник неохотно последовал за Петром         в купе. Там ему еще раз поведали о злополучной краже. В деталях. Тот, наконец, нашелся:
- Вам надо в квестуру обратиться. Только они смогут помочь. Я, в любом случае, ничего не видел. Они вас оформят, выдадут необходимые бумаги. Я сожалею. 
Проводник наотрез отказался идти в эту самую квестуру для того, чтоб подтвердить слова Петра. Однако, неожиданно для всех, на это согласилась хорватская девочка, соседка Лоры и Петра по купе. Она, в отличии, от мамы, говорила по-итальянски, и не поскупилась протянуть руку помощи. Он был готов расцеловать девчонку. Ей было всего, каких то 12-13 лет. Пепельные волосы забраны в косички. Добрый взгляд задумчивых карих глаз.
- Как хорошо, что есть такие люди как вы!
Через полчаса все очутились в приемной привокзальной квестуры города Катания.  Карабинеры, все, как один - в синих сорочках с белыми портупеями через плечо мелькали в коридорах. Петр попросил ребенка, как свидетельницу и незаинтересованную сторону подтвердить факт ограбления. Он переживал, что ему могут не поверить, ведь русские не всегда пользуются доверием в благополучных буржуазных странах. Иностранцы из третьего мира вообще, часто связываются, в сознании рядовых европейцев, с криминалом и нелегальной иммиграцией.
- Синьор карабинер, мы – пассажиры поезда Рим-Катания, мы из Хорватии. Наших соседей ночью обворовали в купе. Мы пришли это подтвердить. Теперь, у них нет документов и денег. Они хотели бы получить какой-нибудь документ, который позволил бы им вернуться домой. 
Капитан с лицом испанского гранда, внимательно изучил  визитеров. Трогательная девочка, молодая пара, женщина средних лет. Все приличной наружности. Но он не спешил ободрить компанию. Лишь кинул: - Один момент! Он исчез за белой, рифленого стекла, дверью.  Через пару минут он вернулся с еще одним представителем закона, но более опытным и старше по званию. Весомость и значительность офицера, читалась по его вальяжной осанке и выражению цепких глаз. Он, как индюк в курятнике обследовал цыплят. Но не долго.
- Э, нет, синьоры. Все не так просто. Вы говорите, что из Югославии и у вас украли документы? –  словно раскаты грома, звучал его хорошо поставленный голос.
- Да, нет же, синьор, мы из России, - вмешался Петр, - из Югославии девочка и ее мама. Они ехали с нами в одном купе, и мы привели их, как свидетелей.
- Ах, из России… Тем лучше для вас. Мы решили, что вы из Югославии. Там ситуация, сами знаете, не стабильная. А из России… Кармелло, возьми показания, составь протокол, как полагается. В общем, окажи содействие.
После этих слов, важная персона удалилась.
- Девочка, как же тебя зовут? – не сдержался Петр. – Хочется знать имя нашей спасительницы?
- Зоя.
Зоя и ее мама попрощались с нашими незадачливыми туристами и покинули офис квестуры. Лора и Петр остались в комнате с Кармелло, полицейским с лицом, будто списанным с полотен Веласкеса, и еще двумя карабинерами. Общими усилиями им предстояло состряпать протокол и оформить, взамен украденных документов, сопроводительное письмо.
Наверное, впервые, за границей, Петру выпал случай порадоваться, что он гражданин России. Ведь будь он уроженцем несчастной, раздираемой войной Югославии, их разговор с итальянской полицией осложнился бы.   


Отлету из Италии, также как и прибытию в Санкт Петербург, сопутствовал ряд сумбурных почти мистических событий. Объяснить их и логически связать вряд ли кому под силу, но Петр всегда подсознательно чувствовал, что их соединяет какая-то неосязаемая нить. Результатом этой психологической встряски стал для Петра стресс, следы которого тянулись еще через многие годы.
Оставшиеся до рейса два дня Лора и Петр провели в тревоге. Почти все деньги были отданы    за гостиницу, и влюбленная парочка не могла даже позволить себе прилично пообедать.          Но самым неприятным было не отсутствие денег, но отсутствие какой бы то ни было уверенности в благополучном возвращении домой. Беспокойство не покидало Петра. Единственное, на что должны они были полагаться – лист бумаги с печатью, выданный в привокзальном отделении полиции. Насколько может этот документ гарантировать им прохождение границы и таможни? Все зависит от чиновников. Они в полной их власти.           До российского консульства в Риме не добраться. Нет денег, документов, да и виза истекает. Ведь если, по какой-то причине их не выпустят, маячит перспектива остаться без гроша           на улице.  Подобные мысли не способствовали улучшению настроения. Оставалось молить     об удачном исходе и надеяться на волю Всевышнего. В такие минуты Петр готов был уже точно стать верующим. Он пытался подбодрить Лору, обещая ей, что местная полиция, несомненно, поможет им. Ведь так пообещали в квестуре. Жалкие лиры в кармане заставили Петра вспомнить об оставленном в квартире товаре. Это были дорогостоящие кожаные изделия, закупленные им в Турции до начала сезона.  Почти все деньги были вложены в него. На этот товар были возложены большие надежды на будущий год. Теперь, Петру показалось, что он слишком опрометчиво и  беспечно оставил товар в одинокой квартире. Ведь если       что-нибудь недоброе произойдет с кожей, они останутся без гроша уже и на родине. Он решил позвонить домой.
Светлана Анатольевна, мать Лоры, суетливо заверила Петра, что все в порядке. Охнула,     узнав о краже. Петр, тут же, однако, заверил ее, что это не беда, скоро они будут дома, и самое главное, чтобы все было хорошо в Питере.
Так они дотянули до дня отлета. За полчаса до начала регистрации они уже были в аэропорту.  Ожидание регистрации становилось томительным. Время текло как загустевший мед. Но странно. Уже как сорок минут должны были регистрировать их рейс на Питер, а регистрации не было и в помине. На табло номер их чартера даже не высвечен. Что еще больше смутило Петра – полное отсутствие российских туристов, прибывших вместе с ним из Питера и отправившихся отдыхать в клубные отели. Они ведь должны были возвращаться все вместе!  Лора, измученная нервозной обстановкой последних двух суток заскулила:
- Ты опять что-то напутал! Останемся здесь и все! Посмотри еще раз билет..
- Да вот же он! И число и время – все верно. Самолет уже через сорок минут должен взлететь! Стой, я пойду в справочную.
- Синьорина, - обращался он к девушке с пышным вьющимся хвостом волос, - наш рейс на Петербург в 12.30, сейчас уже 12, а регистрации нет.
- Да, все - верно, последуйте к стойке чек-ин, вас должны зарегистрировать, идите скорее.
Но у стоек регистрации Петр застал все ту же картину. Регистрировали, какие угодно рейсы, но только не питерский.
- Что же такое? Когда будет регистрация на Санкт-Петербург?
В ответ ему только пожимали плечами. Кто-то посоветовал обратиться в справочную. Весь взмыленный Петя снова появился перед окошком информации перед той же самой хвостатой красавицей:
- Синьорина, умоляю, где мой самолет? Регистрации нет. Более того, нет даже нашей группы?
Девушка взяла билеты из рук Петра. Уставившись в монитор компьютера, пощелкала по клавишам и объявила:
- Все в порядке..
- То есть как?
- Очень просто. Вам в билете, почему-то, проставили время вылета вашего самолета из С.Петербурга. Он прибывает сюда через два часа, а еще через два вылетает обратно. Вместе с вами. Это чартер. Следите за началом регистрации по табло. Она скоро начнется.
- Уфф - только и смог выдуть из себя Петр. От сердца отлегло. Он словно вынырнул из засасывающей в бездну воронки. Жизнь обретала прежний цвет и звук. Успокоившись, он окинул взглядом зал аэропорта. Сквозь стеклянные двери вплывали знакомые до боли блондинистые обгоревшие на солнце лица, лениво вкатывались грузные тела в шортах.
- А вот и долгожданные соотечественники. Им в билетах видать правильно пробили время вылета, или предупредили!
На радость и удивление нашей парочке таможенный терминал преодолели без всякой заминки. Итальянские служащие были полностью удовлетворены бумагой с печатью из квестуры и не имели лишних вопросов.
В Пулково же, отсутствие у наших путешественников виз, и вообще, каких бы то ни было документов, кроме непонятной итальянской бумаги, вызвало у наших бравых пограничников профессиональный интерес.
- Господа, товарищи пограничники, я вам переведу это справку из итальянской полиции. Что же делать, коль такое несчастье?
- Этого не надо, строго возразил усатый страж границы. – Есть кто-нибудь, кто может привезти вам ваши гражданские паспорта?
- Есть, конечно. Лорина мама. Ей надо позвонить.
Усач милостиво позволил сделать телефонный звонок из служебной комнаты.
- Вы уж не расстраивайте родных. Скажите, что потеряли паспорта, - проявил участие пограничник.   
- Але! Светлана Анатольевна, здравствуйте!
- Здравствуй. Здравствуй, Петя, - упавшим голосом откликнулась женщина.
- С вами все в порядке? Мы прилетели. Нам паспорта наши российские нужны. Иначе нас пограничники не выпустят. Привезете?
- Ой, Петя. Привезу.. – рассеянно засуетилась она.
- Что у вас с голосом? Что-то не так?
- Ой, не так, Петя, не так. Ограбили нас.
После этих слов, Петру стало не по себе. Ощущение уплывающего из под ног мира.
- Как ограбили? Много забрали? Сколько забрали, Светлана Анатольевна?  - словно хватаясь за соломинку, выкрикнул он.
- Ой, все, все Петенька забрали!  - она завыла.
Петя молчал. В ушах рыдания, в глазах туман и ехидная улыбка пограничника.
- Приезжайте. Нам нужны паспорта, - безжизненным голосом произнес он.
Ничего утешительного расследование не принесло. Грабители, одним из которых оказался знакомый Петра, подкараулили пожилую женщину у подъезда. Затолкали ее в квартиру, где и сделали свое черное дело. После долгих разбирательств, посулов милиции, сопоставлений фактов, удалось даже заполучить часть товара назад, но две трети так и растворились в руках негодяев. Круговая бандитская порука отрезала путь к главным действующим лицам преступления, а милиция, в который раз, сработала по-дилетантски.
На этом Петр остановился. После мучительных раздумий он решил, что надо смириться  с положением вещей. Худшие времена еще не наступили и, зная свои сильные стороны, он должен был снова бороться и отрабатывать потерянное, а не цепляться за уже упущенное.   
 Удар по его материальному благополучию отозвался и на его душевном состоянии. Он понял, что был слишком беспечен, в этом, далеко не дружественном ему, мире. Но он еще верил        в себя, в свои силы и способности. Знал, что то, что ему удалось получить хорошего и плохого не случайно свалилось на его голову, но было следствием и его собственных действий. Пренебрежение безопасностью лишь напомнило ему, что он не небожитель, а лишь человек вынужденный существовать по правилам, не им установленным. Он прекрасно чувствовал эти правила, это его бурлящая молодая кровь заставляла, порой забывать о них. Ну, что ж, предупреждение свыше получено. Урок преподан и усвоен. Жизнь продолжается.




Постепенно Петра связала с Италией и профессиональная деятельность. Кожаные изделия больше не пользовались таким спросом, как в предыдущие годы. Оставшийся турецкий товар стало сложно сбыть даже по закупочным ценам. Тогда, он принялся импортировать с Аппенин колготки, изящные аксессуары и женское белье. Вещи, пользующиеся все возрастающим спросом. Эффективность нового бизнеса никак нельзя было сравнивать по прибыльности           с лучшими кожаными годами, и уставал он много больше. Недюжинных физических затрат требовала и новая специфика работы, как на сладах  в Италии, так и в Питере. Но он верил        в перспективу. Но заветные прибыли не спешили радовать. Одно его утешало – небо Италии.  Это волшебное небо, сводившее с ума множество писателей, поэтов и художников. Под ним,  не так обидно переживать потери, под ним, легче надеяться на лучшее и верить в силу прекрасного. Он был подвержен этим чарам с ранней юности, еще мальчишкой мечтал дышать этим воздухом. За счастье работать в этой благословенной стране, он готов был платить             и тяжким трудом, и звонкой монетой. Нет, не  il razio привел его сюда, но lo spirito. Великолепие палаццо, аромат пиццерий, терпкость вин, певучесть уже привычной живой итальянской речи, теперь стали атмосферой, без которой он себя не мыслил. Здесь камни           и краски воспевали величие  духа. Духа создавшего шедевры Леонардо, Микеланджело, Альберти,  Бернини. В этой палитре он увидел связь между Богом и человеком. Магия этой страны сделала своим заложником даже его, истого коммерсанта, но все-таки и поэта в душе.
Он даже обвык здесь. Склонность к философии и анализу не позволили ему сделаться очарованным слепцом. Он понимал, что далеко не все, так отзывчивы к прекрасному. Большинство, словно не замечет его. Битва за место под солнцем, за кусок хлеба и власть затмевает божественное в сознании людей. И без этих схваток нет человеческих цивилизаций. Но без красоты, что бы стоили все те цивилизации? Погружаясь в симфонию архитектурных форм, любуясь панорамами пейзажей и портретами людей, Петр не раз ловил себя на мысли, что ему странно замечать, здесь, хоть и редких, бомжей или неопрятные и некрасивые лица. В России – другое дело. Брутальная страна, брутальные нравы. Но ведь и в России была красота. Другая, пронзительная, часто несчастная. Такой трудно найти в Италии.  Но и она была нужна Петру. И в ней он нуждался. Он часто думал о родине, находясь здесь. Грустил, думал, что миру нужны  эти сжимающие сердце эмоции. Вся мудрость мира разлита между тысячами городов и прикоснется к ней тот, кто воспримет их многоликую красоту. 
Со своим спутником по вояжам сюда, Василием Бутурлиным, он, порой спускался к песчаному берегу Адриатики. Они, здесь, не стесняясь, пели громко, на два голоса, песни, полюбившиеся с детства. Василий и внешностью и по духу был закоренелый славянофил и у них, не раз, разгорались оживленные дискуссии. Петр  любил его. Бродя вдоль берега моря в подпитии, они могли петь часами. Ветер, насыщенный йодом и солью трепал бороду Бутурлина, они раскатисто тянули: я в зеленом лесу пил березовый сок… 
Как-то, он подбил Бутурлина на культурное мероприятие – вылазку в Венецию. Тот признался, впоследствии, что сам бы, наверное, никогда б туда не выбрался. Коммерческого интереса этот городок для него не представлял, а пробудить свою сонную натуру, на познание призрачных красот, - ему было не с руки.
- Вася, у нас еще полных два дня до вылета в Питер. Дела, практически, все улажены. Снова заседать в ресторанах и валяться в номере? Февраль в Романье. Это у нас уже было много раз. Короче, не жидись. Самое время - смотаться в Венецию. Там, как раз, карнавал наклевывается.
- Кто жидится то? – лениво протянул Бутурлин.
- Если никто не жидится, проблем нет. Отрываем наши зады от кресел, берем тачку в прокат, и завтра - в Венецию! Ты представляешь, что это за место? Ведь ты, чудак-человек, за два года в Италии, ни разу не был там! И я, к позору моему.
- Да…. – Бутурлин в сонной задумчивости почесывал бороду. – Уговорил. Так сколько там за тачку с носа выйдет?
Уже на следующее утро, перед ними простиралась окутанная  белесым покрывалом зимнего тумана бескрайняя Паданская равнина. Слабые лучи февральского солнца с трудом пробивались сквозь завесу из повисшей в воздухе влаги. Серая лента шоссе терялась,                в опустившихся на землю, облаках. Обычная картина для этого времени года. Они достигли Местре и направились на катере к цели своего путешествия. Туман на заливе еще гуще и тяжелее. О проходящих мимо судах можно было с уверенностью судить только по монотонному шуму их моторов. Но, как не удивительно, в городе таинственная дымка рассеялась. Первые шаги по твердой земле. Как если бы их собственное желание скорее увидеть то, о чем так много слышали, заставило туман улетучиться. Солнечные потоки, словно свет рампы перед спектаклем, разогнал мглу. И вот, уже мягкий золотой свет озарял площади и дворцы венецианских патрициев. За извилистыми каналами и горбатыми мостиками, памятники высокого Возрождения предстали  в торжественном великолепии.
Сан-Марко с византийскими куполами, кружевные галереи Дворца Дожей, каменные львы, гондолы, качающиеся у главной пристани. Ощущение настоящего чуда, завладевало впервые ступившими сюда. Люди возбужденные, удивленные, завороженные. Тут, где творили гении красоты, невозможно  было отрицать божественную сущность человеческого духа.
Василий и Петр пробивались через пеструю многоязыкую толпу, наблюдали за парадом облаченных в средневековые костюмы знаменосцев, останавливались перед художниками расписывающих блестящим составом лица смельчаков, кормили почти ручных голубей, заполонивших площадь перед собором . Они с любопытством наблюдали за искусством стеклодувов Мурано. На площади святых Иоанна и Павла, начитавшийся Бургхардта Петр, узнал в статуе военачальника - Бартоломео Коллеони. Поразительное по хищности лицо. Кондотьер, словно само воплощение жестокости, целеустремленности и высокомерия.               В сознании Петра пробежали портреты Чезаре и Алессандро Борджа, он вспомнил о Пиччинино и Малатеста. Хитрость и свирепость царящих в средневековой Италии нравов уживались с неземным даром Джорджоне и Тициана! Венецианская республика никогда не оставалась в стороне, она наводила ужас не только на своих граждан, но и на соседей. О ее тайной полиции, инквизиции и свинцовой тюрьме ходили легенды, от которых стыла в жилах кровь.
Нечто, вроде сталинского режима, на фоне искрящихся каналов и карнавалов. Повесть самого известного венецианца о своей жизни, открывает глаза на лицемерие, циничность, извращенность,  изощренность нравов. Здесь очень легко увидеть Казанову. И его дух - часть духа этого города. Власть честолюбцев и корыстолюбцев над дворцами и мостами.  Он Казанова, сын удивительного города и смутной эпохи, игрок, по натуре, утончен, но не обременен добродетелью, сжег свою жизнь с азартом.
Из чего же создан этот город? Прагматизм купцов, гордыня и алчность правителей, людские страсти, красота божественная и вожделенная. То из чего создан и весь мир. Но здесь это ощутимее. Для тех, разумеется, кто погрузится в историю и раздумья. Те же, кто хочет праздника, получат его сполна. В любом случае, в голове человека, жаждущего жизни и удовольствий, грустные мысли не способны долго задержаться. Таким, был в свое время Казанова, такими были, в тот день, Василий и Петр.
Бутурлин блаженно щурился, подставляя рыжую бороду по весеннему щедрому солнцу.  Несмотря на внешнюю грубоватость, он расчувствовался и признал, что приехал сюда не зря. Слова похвалы были скупы. Но в его устах, они стоили не мало.
Всего один день провел Петр в Венеции, но от созерцания этого парящего над Адриатикой чуда, в сердце его останется истинное восхищение.   

    
На следующий день Петр наведался на склад узнать об отправке товара в Питер. Тут, сегодня, хозяйничал Риккардо. Это был высокий,  всегда элегантный, мужчина лет сорока. Он был слишком сед для своего возраста, черты лица тонкие, под стеклами очков умные внимательные глаза. 
- А, Петр. Как дела? Твое, уже отослали сегодня утром. Но последние 25 коробок от Удинезе так и не прибыли. Обещали на завтра. Я тебе советую проконтролировать, если хочешь в Питере получить все вместе.  Сам знаешь, какие они. Риккардо хорошо и бегло говорил по-русски. Он несколько лет провел в Питере, там и женой обзавелся.  Петру импонировали его непринужденность, приветливость и живой ум.
- Чтоб им пусто было! Придется ехать к ним. Ты, тут, зашиваешься?
- Что значит зашиваешься?
- Ну, заработался, значит. Устал.
- Ничего. Уже, видишь, почти все отправили. Осталась мелочь. Послезавтра целых три выходных возьму. А ты, я слышал, с Василием в Венеции был?
- Был.
- И?
- Слов не найду. Очень красиво. Ты счастливчик, Риккардо, что родился в этой стране.
Тот, блеснув стеклами очков, печально улыбнулся:
- Не все так замечательно, как видится туристу. Для приезжих вся Италия, как музей, наполненный сокровищами. Но разве в музее можно жить?
Петр посмотрел на него недоуменно.
- Наверное, можно. Мы же живем. Но большая ошибка думать, что жизнь, здесь, весела и беззаботна. Думаю, не больше, чем в Турции или в России. Ты будешь смеяться, но мне понравилось и там и там. Может быть, это тоже впечатления туриста, теперь уже итальянского. Хотя в России, как ты знаешь, я два года прожил. Нам среди наших палаццо, вилл, именной одежды и прочего, не хватает простоты и искренности в отношениях. Хотим быть добрыми, но смотрим, в первую очередь, на внешние проявления. Поэтому и забываем про настоящее добро, и стараемся только выглядеть хорошими. Многие разучились просто любить и смеяться. Просто. Значит без оглядки на престиж, статус.
- Нагнал мрака. Хотя, что-то в этом есть. Ты прав, со стороны все кажется иным, чем изнутри. Спасибо, хоть Боженька, за то, что наши страны гостеприимны.
- Это в точку… Кстати, ту аудиокассету, что ты подарил я послушал. Понравилось очень.   Жаль только, что многое так и не смог понять. Высоцкий. Никогда, прежде не слышал этого имени. Здесь оно никому не знакомо. Слышна необыкновенная сила в его песнях. Мне самому теперь удивительно, что я не знал раньше русского языка, не читал русских книг, вообще, не был в России и не знал ее народа. Ведь, я полюбил Россию, как родину. Европа сама себя обворовывает, отгородившись от всего мира стеной самодостаточности.  По-моему, это - очень не мудро. Если можно так сказать.
- Можно. – Петр мерил шагами белый пол складского помещения. – У нас та же проблема. Культурные течения и общий ритм европейской жизни, или вовсе не доходят до нас, или докатываются с приличным опозданием и искажениями. Уже несколько поколений читают книги тех же западных писателей. Даже многие знаменитые, здесь, авторы, не известны нашей интеллигенции. Их, вообще, словно не существует. Почему? Нет единого культурного информационного поля. Переводов нет. Грустно.
- Грустно. Но я рад, что хоть мы с тобой, имеем стремление и хоть какие-то возможности взаимно обогатиться от источников наших культур.
- Да, мы мостики между нашими странами.
- Это утешительно, считать себя мостиками. Не правда ли?
- Еще как. – Они засмеялись.




Через два часа Петр подъезжал на взятой в прокат машине к огромному комплексу оптовых складов «Удинезе». Сделав круг по извилистому виадуку, перед ним открылся светло-серые корпуса складов. Он припарковался  у одного из них, напротив  стеклянных, автоматически распахивающихся ворот с зеленым логотипом фирмы «Удинезе».
- Синьор, Барлотти! – Петр крикнул почти через пол зала, там он заметил полного мужчину средних лет, в ладном бежевом костюме.
Тот обернулся. Его помятое, слегка смущенное лицо, расползлось в любезной улыбке. Он, тут же, взял курс на Петра.
- А, Пьетро. Чем могу быть полезен?
- Да вот, не могу дождаться заказа. Завтра самолет, и если я не заберу  мои коробки  сегодня, они еще неделю проваляются на складе в Италии.
- Проблем не будет. Не беспокойся. У нас уже все есть в наличии, только час назад получили. – Он повернулся в сторону стеллажей и возопил так, что у Петра чуть не лопнули барабанные перепонки. – Микеле, живей отсортируй заказ для Пьетро! Нужно срочно отправлять! 
- Кофе? – на четыре тона убавив голос, предложил Барлотти.
С чашкой крепкого эспрессо, Петр направился в сторону предполагаемого местонахождение рабочего, грузившего его товар. Микеле оказался молодым парнем среднего роста, с коротко стриженой русой головой и красным разгоряченным лицом. Он, весь поглощенный перестановкой коробок на поддон, не сразу увидел, как Петр приблизился. Футболка на нем увлажнилась от пота, он усердно работал, выполняя распоряжение Барлотти. Рядом валялось уже несвежее полотенце, которым, он время от времени, отирал лоб. 
- Сейчас. Еще пятнадцать минут, и можно будет грузить в машину, - Микеле произнес это на чистом русском.
- Не понял, - Петр подумал, что ему послышалось.
- Говорю, через 15 минут сможете забрать ваш заказ.
- Ну, так быстро, даже не обязательно. Ты кофе хочешь? Расслабься.
- Не могу. Не дай Бог, Барлотти заметит. После. Как доделаю.
- Как знаешь. Ты русский что ли?
- Молдаванин. Из Кишинева.
- Красавец. Я, в первый момент, подумал, что померещилось.
Микеле отсортировал и сгрузил на поддон весь Петин товар быстро, как и обещал.                У стеклянных ворот в ожидании микрика, они уселись на коробки и разговорились.
- И зовут тебя Миша?
- Точно.
- И давно ты здесь? Работа, как тебе? С жильем, как?
- История длинная и не очень веселая. Уже три года как в Италии. Сперва, нелегалом.              С приятелем румыном снимали на двоих квартирку, перебивались разной халтурой,                в основном, по стройкам, пока сюда не устроился. Скопить ничего не получалось. Но вот год назад, подцепил бабу. Ни дна ей, ни покрышки. Но жизнь поменялась. Сначала, думал,            к лучшему. А вот, теперь, уже сомневаюсь. Наверное, не надо было на нее зариться.             Она на склады частенько наведывалась, купить  чего подешевле, мелким оптом. Заговорила как-то со мной. Я сразу просек, что голодная она до этого дела… Ну, и я - только рад, подкатил. Дурак-то! Сейчас живем вместе. Вернее, это я у нее живу. За квартиру не плачу.    Но на этом плюсы исчерпываются. Но, теперь, пашу - и здесь целый день и дома. Оказалась, ведьма, каких свет не видывал! А притворялась как! Говорила - любит! Трахаться она любила. Это – да!… А, дура какая! Я-то, универ кишиневский окончил, а она, наверное, у себя в деревне, и трех классов не оттрубила. Зато изгаляется надо мной, как хочет. Я и убираюсь,      и стираю, готовлю, и еще черт знает что, а она на меня плевать хотела. В каком смысле?         Я ей нужен, как удовлетворяющий все ее потребности аппарат. А с ее стороны что? Ничего. Насмешки, упреки.. Самой же - полная воля. Уходить может, куда и насколько хочет. Мне же надо по расписанию быть дома. В дом таскает всех кого не лень, и баб и мужиков. Мне - только мыть за ними тарелки. Сама готовит очень редко. Это у них называется, свобода, равенство в правах, эмансипация. Не жизнь, а сахар!
- Так ушел бы. На хрена тебе это надо? Жил бы снова со своим румыном.
- Да-а… Вот то-то и оно, ловушка захлопнулась. Я, было, заикнулся ей о том, чтоб расстаться, так она мне: прекрасно! Я не знаю, на что ты способен, аферист! Я гарантию за тебя несу перед коммуной. Уйдешь, заявлю на тебя в квестуру. И с работы тебя, как милого попрут. Потому, что я знаю, ты – вор. У меня не раз из кошелька воровал.
Вот такой разговор. Барлотти же, - ее старый знакомый. Может даже любовник.
- Запугивает… - недоверчиво протянул Петр.
- Если б ты ее видел, так бы не сказал. Фурия, это – именно она… Но ничего, я деньжат прикоплю и отчалю в Германию. Останется с носом. Вот посмеюсь тогда!
- А ты веселый парень, Миша!
- Приходится! – они расхохотались.         

   
Время катилось, будто сотканный из разных лоскутов,  большой пестрый шар. Впечатления, эмоции, встречи, разлуки. Он уже несколько раз ссорился и уходил от Лоры. Но с завидным постоянством возвращался, через несколько недель или даже дней. Дела шли все хуже и хуже. Сказывалась общая экономическая ситуация в стране. Сбережения населения таяли.            Еще стремительнее таяли его собственные. Так ему казалось. Раздираемый сомнениями и мучительно ища пути для спасения бизнеса, он решил пытаться найти контакты с теми фирмами, которые согласны были бы поставлять товар с отсрочкой платежа. Эти поиски он осуществлял не только для себя, но и для некоторых своих питерских коллег, для которых он выступил бы, как посредник. К сожалению, результаты, чаще всего, были нулевые. Клиентуре из России доверять не спешили. Они привыкли принимать от русских наличные или стопроцентную предоплату на банковский счет, до отгрузки товара. Этими ветрами забросило его, как-то, в Милан.
В угнетенном состоянии брел он вечером по меланхоличному зимнему городу. Тогда, северная столица Италии, своей холодностью и безразличием даже напомнила ему Питер. Асфальт был мокр. Воздух промозг. На широких бульварах, яркий свет от витрин магазинов, ресторанов, проезжающих авто слепил его, играл переливами на тротуаре.   Он щурился, инстинктивно ощущая свою отчужденность в этих озаренных островках благополучия. И, тем не менее,        он решил приобрести свежую secondomano, купить в пастиччерии что-нибудь вкусненькое,       и приятно провести вечер в номере.   
Он пересек площадь Кавур и подошел к громоздкому зданию вокзала. Ему пришлось пройти мимо скопления разношерстных персон, обычных для этого места. Купив в киоске газету,   он должен был вновь пробиваться через живое заграждение, состоящее из неопрятных           и сомнительных личностей. Воздух здесь, на миланском вокзале, не в пример всей Италии, был пропитан запахом, близким по своему качеству, к тому, что мы привыкли называть вонью.  Крутиться здесь, ради общения или проведения времени, -  удовольствие ниже среднего. Однако, среди этой многонациональной, непрезентабельной толпы, только явное меньшинство собиралось, прямо сейчас, в дорогу. Для большинства, расположившегося здесь, привокзальная площадь представляла собой тусовочное место. Компании марокканцев албанцев, румын, украинцев и русских получали, оттого, что терлись здесь, что-то, что не могли найти в более приличных частях города. Наверное, сюда стекались все бедолаги-иммигранты, что не сумели вырваться из лап нищеты, оторванные от корней и рассыпанные волею судеб по северной Италии. Они искали тут таких же, как они, неряшливых изгоев, для которых эта страна, так и осталась чужой и высокомерной. Петр оглянулся в сторону, откуда, ему  послышалась русская речь. Он не обманулся. Сильно набравшийся парень с розовым жирным лицом неприглядно ломался. Он фамильярно обнимал хлипкого хлопчика и толстую женщину хуторского типа. Одеты все трое были соответствующе.
- Ну, что делать будем то, братухи? Водки нету! Вы ж мои родные друганы! А это что? – он сделал широкий жест в сторону города. - Барахло!      
Тут, он почему-то, решил обратиться к «барахлу». Он повернулся к редкому потоку людей следующих на вокзал. Его хмельной срывающийся голос издал с трудом различимое:
- Аmici!
Субтильного вида паренек с пиццетто, на свое горе, обернулся. Кривляющаяся образина, тут же, схватила его за лямку ранца, резким движением, притянула к себе и залепила ошарашенному парню, смачную пощечину. Итальянец отскочил униженный и возмущенный,   в его больших выразительных глазах замерли обида и ужас. Он беспомощно выкрикнул:
- Perche”?! – и тут же, поняв бессмысленность своего вопроса, к дикому существу, от которого исходила опасность, он, засеменил ножками и скрылся в здании вокзала.
Жирный боров в человеческом обличье самодовольно засмеялся. Петр потерял над собой контроль. Гнев застлал ему глаза. Несколько шагов, и он кладет руку на плечо этого человека-животного. Тот оборачивается. Резкий удар прямой наводкой пришелся в тяжелую челюсть хама. Петр вложил в него всю, имеющуюся в нем, силу и гнев. Отшатнувшись, метра на два, отвратительное чудовище распростерлось на холодных каменных плитах. Петр ждал, что тот поднимется. Но попытки не последовало. Казалось, он не подавал уже даже признаков жизни. Приятели сраженного грубияна, распахнув рты, уставились на Петра.
- Не стоит давать им возможности раскинуть мозгами, хоть они ими и не изобилуют. Искушать судьбу не стоит.  - Подумав так, Петр, быстро покинул место эксцесса.

             








Алексей, неловким движением, открыл массивную одетую в полопавшуюся обивку дверь.      Он очутился в узком затемненном коридоре старой питерской квартиры. Толстые стены, запах застарелой плесени, ветхие вздувшиеся обои, громоздкая подточенная жучком мебель. Обстановка не менялась в этом доме многие десятилетия.  Здесь на 6-ой Красноармейской,      он прожил с родителями все свое детство, тут продолжал обитать с матерью и после смерти отца, сюда же привел свою молодую жену.
Он включил свет. Мать, видимо, прилегла отдохнуть, и не услышала, как он вошел. Сняв кургузое серенькое пальтишко, он прошел на кухню, где после того, как поставил на плиту чайник, уселся на табурет. 
Он устало положил руки на покрытый допотопной клеенкой стол. Местами, на фоне трафаретного фруктового орнамента виднелись порезы оставленные столовым ножом.
Алексей был выше среднего роста, но сухощав. От этого его рост казался выше. Каштановые аккуратно уложенные волосы, очки без оправы на слегка курносом носу, большие внимательные глаза холодного серого оттенка. Старомодный изрядно потертый костюм был тщательно отутюжен. Под застиранным воротом сорочки - невнятный галстук. Он уже давно  не помнил, когда у него, в последний раз, было хорошее настроение. Сегодня, он выглядел особенно подавленным.
Предприятие, где он восемь лет проработал инженером, переформировывали. Его отдел закрывался, его должность начальника отдела аннулировалась, а сам он, мог рассчитывать только на место рядового сотрудника, в отделе продаж. С отличием законченная школа, красный диплом бауманского университета и годы работы на одном и том же месте,               не принесли ему сколько-нибудь весомых дивидендов. Он был вынужден считать копейки,     и стряхивать с себя брызги от бороздивших грязные улицы автомобилей. Последние восемь лет порядком изменили его. Из самоуверенного преуспевающего студента с хорошим чувством юмора, он превратился в жалкого неврастеника с впалыми щеками на пожелтевшем лице. В его больших серых глазах,   под диоптрами стекол, читался страх перед жизнью, неуверенность и обида. Но, несмотря на это, сознание собственного интеллектуального превосходства не собиралось покидать его. Он уже кандидат физмат наук, и только из-за крайней нужды не удосужился защитить докторскую. Надеялся, что его оценят на службе,      и с упорством и прилежанием отличника выполнял, в общем-то, тупую и однообразную работу. И все коту под хвост! Ему выбили почву из под ног. Теперь, его ставят вровень с двадцатилетними мальчишками, которым он мог бы читать лекции! Заставят заниматься рекламой и торговлей! То, к чему он не знает, как и приблизиться! До чего же паскудная жизнь!  Он уперся взглядом в закипающий чайник. Как же он презирает действительность. Ярость его была бессильна против нее. Бездарности, окружавшие его, фланировали в шикарных иномарках, жили припеваючи, открывали СП и плевали на святое! Науку!            Ту, в которой он видел критерий всего!  Они смотрели на него высокомерно, и даже с пренебрежением. Смертельно раненое самолюбие доводило его до отчаяния. Ведь он даже писал в соответствующие органы, пытался предупредить, спасти государство от разграбления и вредительства со стороны этих предпринимателей, в недавнем прошлом, его однокашников. Безрезультатно. Поначалу ему отвечали общими фразами, затем и вовсе стали поднимать на смех. Но что унизительнее всего, когда он сам пришел проситься на работу в СП, к одному из своих старых знакомых, ему отказали, как какому-то неумехе, школяру!  Он до сих пор помнит их лица. Посредственности! Нули! Они смотрели на него, как на ископаемое. Что-то среднее между гадливостью и любопытством можно было разгадать в их прищуренных глазах. Но ничего! Он знает что делать. Они еще увидят, узколобые неандертальцы, чего он стоит, на самом деле! Он самостоятельно взялся за поиски и разработки новых источников энергии, и на этом, втайне, надеялся сделать себе имя и чуть ли не перевернуть мир. До сих пор, работе уделялось ничтожно мало времени, но теперь, когда вышвырнут и предан, он, наконец-то, найдет силы осуществить задуманное. Справедливости ради, надо отметить, что эти замыслы скорее напоминали мечты, потому, что четких путей для разрешения задачи он не знал. Но грандиозность планов поглощала его так, что временами, он давал себе волю, в воображении, насладиться своим будущим величием.
- Лешенька, лапушка, ты пришел? – в дверях кухни появилась его мать. Это была женщина интеллигентного вида, лет 65. Ее доброе лицо испещрила густая сеточка тонких морщинок. Поблекшие голубые глаза ласково смотрели на сына.
- Да, мама – устало произнес он.
- Ну, что же ты не разбудил меня? Тебе же обед готов. Я, сейчас, поставлю подогреть котлеты  и куриный суп.
- Не беспокойся, мам. Я что-то не хочу есть.
- Что-то произошло? Не терзай меня, расскажи. Неужели и правда, закрыли отдел?
- Правда. Закрыли. Теперь, я, рядовой сотрудник отдела продаж. Оклад 2000 рублей, плюс проценты от сделок.
- Невероятно, - она быстрым движением поднесла ладони к уголкам глаз, стараясь, сдержать плачь. Ей это не слишком хорошо удалось. Всхлипнув, она спросила:
- Ну как же так можно, Алешенька? Что они там, с ума сошли?!
Мать Алексея, Ирина Николаевна была убеждена в гениальности сына, с его самого раннего детства. Во время его учебы в школе, она окончательно закрепилась в этом своем мнении.   Она, наверное, болезненнее, чем даже он сам, переживала его неудачи на работе. К ее расстройству, впрочем, не примешивалось чувство озлобленности на более успешное окружение сына, но лишь, простодушное недоумение. И она все так же, как и прежде, свято верила в то, что правда, все равно, восторжествует.
- Евдокимов и Рябченко сейчас внедряют у нас устаревшее оборудование. То, от которого         в Германии отказались уже пять лет назад. Мои же инновационные предложения в области переработки нефти никого здесь не интересуют! И вот увидишь, лет через двадцать, когда мой проект на Западе займет достойное место, они будут договариваться о том, чтобы перекупить    у тех же немцев или американцев установки, которыми те пользуются сейчас!   
- Что говорить! Твои Рябченко и Евдокимов прекрасно знают, что ты опасен для них. Кто они? Недоучки, проныры. Если б только знали в министерстве и академии наук, как обстоят дела, на самом деле.
- Узнают, мама. Узнают… Со следующей недели сажусь за диссертацию. Так подготовлюсь, что ни одна самая враждебная комиссия меня не завалит. Потом пойду в министерство. Пусть только попробуют не принять! Включи, мам, новости.
- Ой. Мне кажется, телевизор то - все. Лампа перегорела.
Алексей недовольно закряхтел.
- Ладно. Куплю, как обещал. Но не сейчас, месяца через два. Я еще долг Шаповалову не отдал. А пообедаем, мам, когда Света придет. Слава Богу, что, хоть в нашей комнате, телек показывает. Светочка, вот - тоже, без зимних сапог ходит, мерзнет. Что делать? Будь все проклято!
- Не переживай, Лешенька. Я давно хотела сказать, что скопила немного. Ей на сапожки хватит. Возьми и не думай. Об этом твоя голова болеть не должна. Ее ждут вещи позначительнее.
- Правда?.. – Алексей, в первый раз, улыбнулся. Он встал во весь свой казавшийся гигантским рост и, приблизившись к матери, ласково поцеловал ее в дряблую щеку. 
- Все у нас будет хорошо. И у тебя, и у Светы. Ты, только, занимайся. Правда она откроется, твой талант не останется незамеченным.
- Ой, мама, я уже на себя, на тебя, на мой талант, на эти разговоры злиться начинаю. Что он мне дал, талант? Нищету и несбыточные надежды? Что я вижу вокруг?... Никому я не нужен с моим талантом и идеями. Серости нужнее. Они заполонили все. Деньги и власть у них, а я на обочине. Правда ли что талант ценен? Или, может быть, талант – это нечто иное?
- Что ты, Леша! Да если б ты жил в Германии, давно бы в золоте купался. Только наша, твоя судьба, жить - здесь. Мы же русские, мы должны отдать себя, все без остатка, нашей стране. Чтобы, наконец, и нас уважали, чтобы и у нас жизнь была не хуже, а лучше.
- Ой, наслушался я, мама, от тебя и папы этих сказок, и до сих пор, не могу в себя прийти.        А правда ли то, чему вы меня учили? Нужна ли здесь моя личность, мои способности?           Чем тебя, к примеру, вознаградила родина за 40 лет беззаветного труда, в качестве педагога?
- Да… Не знаю, что ответить тебе. Но знаю, что место наше - здесь. Все, что могла, отдала я нашим людям. Мою любовь, мои знания.
- И перед кем ты метала бисер? Кто получил эти знания? Не те ли жлобы, что сейчас всем заправляют? Или безграмотная коммунистическая номенклатура были страстными любителями литературы, которую ты преподавала? 
- Да, ладно, мама. Это я так. В общем, я с тобой согласен.
Ирина Николаевна удовлетворенно закивала головой и вздохнула. Противоречивые чувства  боролись в душе Алексея. С одной стороны, он тешил себя мыслью, что он патриот, поэтому  не ведется на позорные посулы в зеленой валюте. С другой стороны, он чувствовал, что, наверное, было бы отнюдь не неприятно продаться с потрохами тем, кто его оценил бы            по достоинству и кататься, как сыр в масле в заграничном раю. Но червоточина, безотчетная неуверенность в собственной ценности удерживала его даже от попыток воплотить тайное и вожделенное в жизнь. Ведь немцы, ошивающиеся вокруг предприятия, где он работал, не выказали никакого интереса к его персоне. Так холодно и безучастно, возможно, даже со снисходительностью, смотрели они на него, во время встреч с коллективом фирмы.  Страх оказаться отвергнутым, тем более публично, был велик. У него проступал холодный пот, от одной мысли об этом. Но при этом ему также страшно было признаться в собственной трусости. Поэтому он окунался в успокаивающие его самолюбие грезы. Ему виделось, как его разрывают на части самые видные мировые фирмы, узнав о его неординарных способностях. Нет, он не будет унижаться до саморекламы, он будет убежденным патриотом, а когда доведет свою работу над диссертацией до конца, то пусть все они: Рябченко, Евдокимовы, немцы лопнут от зависти. Они и их европейские хозяева будут предлагать ему сумасшедшие гонорары. А он еще десять раз подумает, сотрудничать ли с их жалкими конторами.
В прихожей послышался шум, - пришла Света, высокая брюнетка с бледным вытянутым лицом.
- Как дела, Светик? – заискивающе осведомился он. Вопрос, однако, не помог скрыть упаднические нотки в его голосе.
- У меня то все нормально, устала вот только смертельно… И зарплату обещали только через две недели выплатить. Дотянем ли?
- Дотянем. Куда деваться. Консервы есть еще. Макароны купим. Проживем.
- Что-то не так? Как на работе?
- Все будет в порядке, золотые мои, - вклинилась Ирина Николаевна. – Проходите обедать.  Уже готово. А Лешенька за диссертацию сядет, на днях!
- Да. Сажусь за диссертацию. Хватит глупостями заниматься, - ободренный словами матери подтвердил Алексей, уже гораздо более решительным тоном.
- Ну, что-ж, пусть будет так. Как я поняла, ты уже не начальник отдела. Этого и следовало ожидать.
Алексей, сконфузившись, опустил лицо.
- А я, знаешь, сейчас, кого встретила? Ну-ка, угадай.
- Не знаю, без энтузиазма откликнулся он.
- Петра.
- Ну. Нашла чем удивить.
- А ты недавно его видел?
- Ну, не то что бы. Иногда вижу машину его на Суворовском. Пару раз сталкивался лично, полгода назад.
- Что же вы так? Говорил, в школе были друзьями.
- Вроде, были.
- Мы с ним поболтали. Он приглашал нас к себе. А я уговорила его зайти к нам.
- И когда он пожалует?
- В воскресенье. Со своей девушкой. Ты, что? Недоволен?
- Да, нет. Почему. Только, чем мы его потчевать будем? Он, вроде как, товарищ из новых. Ему что попало - не поставь.
- А мы, что попало и не поставим. Что я готовить не умею? Или Ирина Николаевна?
- Вообще то, чтоб приглашать - посоветоваться не мешало. У меня же тоже могут быть дела. Разве так делается?
- Знала бы, не приглашала. Какие у тебя дела в воскресенье?
- Да, ладно. Никаких. Это я так. Разнервничался сегодня. Прости, Светик. И знаешь, у нас     с мамой для тебя сюрприз есть.
- Да? – Света выжидающе посмотрела на Алексея и свекровь. В ее глазах блеснула искорка интереса, но в серьезности мужниного заявления она засомневалась.
- Да, - твердо и торжественно продолжил он. – Мамочка хочет подарить тебе сапоги. Специально для этого деньги скопила. В субботу, например, можем пойти выбирать.
- Неужели, Ирина Николаевна, это правда?
- Конечно, Светочка, я так хочу, чтоб тебя были красивые тепленькие сапожки.
Еще минут пятнадцать Света благодарила свекровь, выказывая притворную нерешительность   и крайнюю признательность.
После обеда Алексей проявил желание, запереться в комнате – поработать над диссертацией. Эта комната служила одновременно и спальней супругам и кабинетом главе семьи. Стол, старая настольная лампа с надтреснутым абажуром, кипы папок, технических журналов, документаций – атрибуты уголка, в котором пытался уединиться Алексей. Света знала, что если он садился за стол, лучше ему не докучать. Еще лучше побыть с Ириной Николаевной                и не заходить вовсе. В этот раз женщины остались на кухне. Алексей, развалившись, в ветхом старомодном кресле, свесил голову, прикрыл глаза и задумался. Бесконечная нищета угнетала его. Он любил Свету, нежно относился к матери. Сознание своей неспособности облегчить и украсить им жизнь больно ранило его.
В свете последних событий страдало не только его профессиональное самолюбие. Под ударом стояла и его мужская состоятельность. Того и гляди, Света тоже будет смотреть на него,        как на неудачника и недотепу. Она уже, наверное, так его воспринимает, только не подает виду. Конечно, зачем ей это? Зачем  усложнять, куда она пойдет? Приходится мириться, с чем есть. Если бы он честно посмотрел в бездну своей души, он, вероятно, быстро бы понял, что Света никогда не нравилась ему как женщина, он просто терпел и был благодарен ей за то, что она терпела его. Но и в этом он никогда не признается себе. Страшно избавиться от иллюзии, что    у тебя есть любимая и любящая жена. Стоит только начать избавляться от иллюзий. Увлечешься, глядишь останешься и вовсе жалким и ничтожным. Он боялся, таким образом, истребить самого себя, как личность. – Я люблю мою дорогую, единственную. Она со мной. Моя опора и близкий человек. И не беда, что как женщина, не все понимает. Ничего страшного, что не так красива и эффектна, как некоторые. Не такая сексапильная. Зато она – моя.
Что ж тут возразить? Резоны находить он умел. – Никогда бы я не предал ее, и она б меня не предала. Это основа порядочности, которая начинается в семье. У нас она есть. И у Светы,        и у меня. А такие хлыщи как Рябченко, что дома подлец,( не поддается подсчету, какой раз женат), что на работе… Червяк. И как червь везде пролезает. Как только ему удается?      Ничего-ничего. У них у рябченков своя дорога, у меня своя.  Они еще заговорят обо мне.
Сердце забило в груди как молоточек, лицо покраснело, поднялось давление. Стараясь успокоиться, он сделал несколько глубоких вдохов.
- Сколько же развелось мерзавцев. Ради того чтобы набить карманы, готовы всякий хлам           в страну тащить. Отсюда же, увозят лес, нефть, цветмет, алмазы. Богатства, которые должны бы послужить не одному поколению честных граждан! Сволочи! А мы, люди… должны с женой   и матерью копейки считать! Вся Россия с хлеба на воду перебивается, а у них - чуть зад скоро не треснет. Почему так? Где справедливость? Хваленая демократия? Как же допустили, что подонки присваивают народное добро? Решают все за нас? Почему им всегда достается право решать за других, давать или не давать? Честное слово, берет зло. Неужели же так мало толковых людей у нас? Не могут выбрать достойных правителей?... Ей богу, сам хочу избираться в депутаты, чтоб бороться с этой трясиной. По крайней мере, знал бы за что страдаю, имел бы шанс повлиять на положение. Да кто ж меня выберет? Зато уверен, если Рябченко или Евдокимов захотят в депутаты, не долог тот день, когда я смогу лицезреть их по телевизору, горланящих с трибуны.
Так он раздумывал. Мысли беспорядочно роились в черепной коробке, сбивались в кучу, спутывались в клубок, разбегались в разные стороны, исчезали. Им вслед возникали новые.    Но ни одной, касающейся будущего труда. Ни одной…


Пронзительный звонок раздался в тихой квартире Алексея.
- Идет, - лицо Светы приняло озабоченное выражение. Неловко семеня ножками, обутыми в старые шлепанцы, она побежала к входной двери. За ней, сутулясь, проследовала нескладная фигура Алексея. Дверь распахнулась, на пороге стоял Петр. Он широко улыбался, вид имел самый цветущий, в правой руке держал интригующе массивный пакет.
- Ну, вот. Наконец. Заходи, - Света заговорила первой.
- Приветствую честную компанию, - Петр поцеловал Свету в щечку, пожал руку хозяину.
- Что ж ты пропал совсем, Леха? – Петр обнял его рукой, в которой держал пакет. Раздался характерный звон стеклянной тары. Алексей приветливо ухмылялся в ответ.
- Джентельменский набор принес?
- Он самый. Мукузани и Арарат. Надеюсь, есть возможность вспрыснуть встречу?
- Петенька, здравствуй дорогой! Давненько ты к нам не захаживал.- Голос Ирины Николаевны прозвучал ласково и любезно. Проходите на кухню, общайтесь, не забывайте друг друга.
Все собрались вокруг небольшого стола. Он едва вмещал приготовленные яства. Салаты, горячее, копченая рыба. Принимающая сторона не поскупилась. Петру оставалось лишь дополнить вином и коньяком.
- А что ж ты один пришел? Наташа не смогла? – тихо произнес Алексей.
- И вправду, взял бы Наташу, - поддержала Света.
- С Наташей у нас капут.
- В смысле?
- Расстались уже как год. От так. – Петр отпустил легкий вздох, затем, немного разволновавшись, чтоб чем-то себя занять, засунул в рот дольку соленого огурца.
На несколько секунд повисло неопределенное молчание.
- Как же так, Петенька? На совсем? – не смогла сдержать себя Ирина Николаевна.
- Хотелось бы верить, что да.
Расчувствовавшись, Ирина Николаевна предпочла удалиться.
- Вы, за меня ребята, не беспокойтесь. Жизнь идет своим чередом. Все также работаю. Живу, правда, в другом месте, конечно. Открою карты, живу не один. Есть пассия – Лора. В общем, все течет, все меняется и на месте не стоит. – Петр немного смутился.
Алексей продолжал молчать. Его большие, почти на выкате, голубые глаза внимательно следили за собеседником. Краткий интервал прервала Света.
- Вот тебе раз! Такие перемены в судьбе, а нам ничего неизвестно! Пришел бы тогда со своей новой спутницей, с Лорой. Познакомились бы. Правда, Леша?
- Конечно, неуверенно подтвердил тот.
- Я хотела бы увидеть ее. Кто она? Молодая, красивая?
- Наверное, можно и так сказать. Работает в парикмахерской, в салоне на Суворовском. Там, и познакомились. Очень уж умело стригла. Тем и покорила.
- Симу то видишь? – серьезно поинтересовался Алексей.
- Не очень часто. Раза два в месяц.
- Ну что ж, за встречу. Три бокала, звеняще стукнулись краями, и поднесли красное сухое вино каждый своему хозяину.    
- А что с Наташей?... Получается, ты оставил ее ради этой девушки, Лоры? – Алексей словно окатил Петра голубым холодом своего неповторимого взгляда. Петру показалась, что эти выразительные тяжелые глаза читали ему приговор. Ему стало неуютно.
- Леша, прекрати. Что за вопросы? Если бы Петр хотел, он бы сам нам рассказал. Или расскажет еще, - Света была раздосадована бестактностью мужа.
- Нет. Отчего же? Он же мой друг. Хоть, и не очень дружественно настроен. – Лицо Петра  стало грустным. – Хочет знать – имеет право. Я вам скажу: и да и нет. Откровенно говоря,   если бы Лоры не было, я бы, наверное, не ушел от Наташи, во всяком случае, так скоро.          Но ушел я, не потому что ее встретил, или вернее, не только поэтому. Наш брак с Наташей, если так можно выразиться, был обречен. Я тяготился им… Любовь, если была – умерла.          А сейчас, я уже даже не помню, была она или нет.
  - Легко у тебя получается, - уже плохо владея собой от раздражения, пробурчал Алексей.
Петр заметил негодование друга. Но он уже успел привыкнуть к неприятию его отношений       с Лорой. В очередной раз, он делал над собой усилие преодолеть очевидное нерасположение близких.
- Леша, успокойся. Почем ты знаешь, что и как у них было? – вступилась Света за Петра. – Может, он сам тебе все расскажет. Я специально оставлю вас. Говорите, сколько душе угодно. 
- Света, прошу тебя, не сразу. Посидим немного вместе. В конце концов, у нас сегодня скорее праздник. Столько не виделись. – Петр отодвинул отбивное мясо и налил всем по рюмке коньяка. – А сейчас, предлагаю тост за вас. За ваш дом. За счастье в нем. И чтобы мы всегда оставались друзьями.
- Хороший тост, - одобрил Алексей. Все трое выпили до дна.
- Ну, а вы-то, как поживаете? Пополнение семейства не ожидается? Страна нуждается в новом поколении. Как ты думаешь?
Света смущенно поежилась, но ничего не ответила.
- Дела, сейчас, наши – дрянь. С деньгами туго. Не платят, ни черта. Ни мне, ни Светочке. Ублюдочная жизнь пошла. – Леша заметно погрустнел.
- Что? Действительно, так погано?
Леша горько усмехнулся:
- Тебе, как вижу, в это трудно поверить, Петя. А ты поверь. Посмотри не себе в карман, и на свою торговлю, но и вокруг. Наука гибнет. Производство гибнет. Если уже не погибло. Страшные слова. Но это так! Раздолье мошенникам и спекулянтам. Ничегошеньки не создаем. Ни материального, ни научного.
- Не кипятись, Леша. Ни я же в этом виноват. Сам знаю, что ситуация хреновая. Но ведь к этому шли почти семьдесят лет.
- Ой, не ври! Не береди рану. Люди работали и не голодали! Газа и нефти, при этом столько не продавали. Продуктами питания, почти полностью, страну обеспечивали. Худые, но квартиры, все получали. И пенсии, и космос, и спорт - все было!   
- Значит, о политике говорить будем?
- Это, Петя,  жизнь. Жизнь моя. Всех наших людей. Интеллигенции. Всех, кого вышвырнули на улицу. Оставили без куска хлеба.
- Только, не надо, Леха, так убиваться. Найди себе левый заработок. Так многие делают из твоей братии.
- Поучи жену щи варить!
- Спокойно! Давайте еще подеритесь! – опять встряла Света.
- Все претензии к супругу – оправдался Петр шутливым тоном.
- И ты хорош, Петя. Мог не спорить с ним. Видишь, как разнервничался лапушка. – Она ласково обняла, окаменевшие от напряжения, Лешины сутулые плечи.
- Ладно. Я молчу, - Петр флегматично откинулся на спинку стула.
- Дорогие мои! Беседуете? – послышался блеющий голос Ирины Николаевны. – Знаете, Петя, какие они у меня молодцы, - вдруг, ни с того ни с сего начала она. – Вот Светочка. Я так рада за нее. Она ведь теперь и на английском в Русском музее экскурсии водит. Да и какие экскурсии! Заслушаешься! Настоящий творческий подход. Сколько неизвестных фактов! Истинный мастер своего дела! Она и вас проведет. С женой или друзьями. Индивидуально. Будет незабываемо.
- Вы меня прямо захвалили, Ирина Николаевна. А что? Действительно, Петя, приходите        как-нибудь с Лорой к нам в музей. Ей нравится живопись?
- Бу-у… - в итальянской манере выразил неведение Петр. – Но почему бы и нет? Мне, например, очень нравится.
- Очень хорошо! – обрадовалась Ирина Николаевна. Она почему-то благоволила  Петру. – Светочка, у нас, и хозяюшка в доме первая. Нисколько не стесняюсь в этом признаться.             И готовит, и шьет, и чистоту наводит. Я спокойна за Лешу. У него крепкий тыл.
- А он это осознает? – с напускной серьезностью осведомился Петр.
- Ну, что вы, Петенька! Конечно. Он на нее не надышится. И любит и лелеет голубушку свою.         
Алексей, с неудовольствием, посмотрел на мать.
- Что так смотришь? Разве неправду говорю?
- Правду, правду, - Леша улыбнулся. Взгляд его стал мягче. Лицо как будто даже засветилось. Слова матери были для него, как бальзам на разболевшееся сердце.
- И сыночка мой, умница тоже, - она прижалась к оттаявшему Алексею. – Работает, занимается. Еще чуть-чуть и доктором станет. Я в этом ни капельки не сомневаюсь. Сейчас снова садится  за диссертацию. Ведь бездари-начальники, отсталые людишки, ни дня не оставляли ему на то, чтоб погрузиться в науку. Высасывали из него последние силы. Он же, наивный, глупенький, чистая душа, тратил на них себя, только для того, чтобы оказаться на улице. Попользовались    и выкинули. Вот как бывает. Но не беда. Вернее беда им. Какого специалиста сами себя лишили!
- В самом деле? Я сижу с будущим светилом, доктором, академиком, членом корреспондентом?  Бывает же! Может, пока никто, кроме меня и вас, об этом не знает, воспользоваться моментом  и хотя бы автограф взять. А то потом, глядишь, и не узнает меня. Захлопнет перед носом дверцу правительственного лимузина и – только его и видели. – Петр явно балагурил, на него никто не обиделся. Для всех, может быть, за исключением самого Петра, нарисованная им картина правдоподобно отображала славное будущее Алексея. Они были довольны уже тем, что Петр, пусть даже шутя, дал  возможность прикоснуться к заслуженному им почету.
- Я, видишь ли, Петя, работаю над новым топливом, также, получаемым, на основе природной нефти, но намного более экономичным и эффективным. Кроме того, оно будет безопаснее, в сравнении с такими источниками энергии, как  бензин, газ и электричество. Применение его будет возможно, не только в самых разных отраслях народного хозяйства, но и в быту.   
Каким образом, спросишь ты, это возможно? – Алексей, возбужденный вскочил со стула. –       Я сейчас тебе чиркну пару выкладок, и потом кое-что объясню. Только ты держись крепче, чтоб не упасть.
Ирина Николаевна и Света по-английски удалились, предоставив мужчинам продолжить разговор наедине. Алексей схватил, лежавший на буфете, лист бумаги и принялся с остервенением что-то царапать на нем, плохо писавшей ручкой. Беглого взгляда на творчество друга, Петру было достаточно, чтобы понять, что он и за неделю не разберется в хитросплетениях химических и физических формул.
- Не трудись. Мне не дано постичь всей гениальности твоего открытия. По крайней мере, на данном этапе.
- Как же так? Ты же инженер. Ну не должен же ты, черт побери, ничего не понять!
- Не должен, - согласился Петр, - но не понимаю. Я, во-первых, никогда не был химиком, а если изучал ее – ничегошеньки не помню. Я, даже не помню ничего из моей специальности. Как это тебе понравиться? Хоть убей. Как будто и не учился в институте.
Алексей вновь поменялся в лице. Он казался глубоко разочарованным и расстроенным.    Теперь, в его глазах читалось нечто сродни презрению к Петру.
- Знаешь, Петя, кто страну губит?
- Кто? – как будто, ничего не подозревая, откликнулся тот.
- Ты и тебе подобные, - Алексей говорил спокойно и холодно. Пять лет вы просидели в ВУЗах не пойми для чего. Государство потратило на вас деньги, а вы за это развалили его экономику и промышленность. Потому, что вас не интересовало благо страны, а только ваше личное.  И места вы занимали, которое было предназначено не для вас! А сейчас, такие вот выскочки разграбили страну. Только хапать и потреблять умеете! Больше не шиша. Вся ваша деятельность - обман и жульничество.
- Может, будешь осторожней на поворотах?
- Угрожаешь мне?
- Бог с тобой. Я, просто, не могу понять, какое право ты имеешь меня оскорблять.
- Я неправду сказал? А правда оскорблением не бывает.
- Если тут и есть правда, то точно не вся. Значит, в целом, неправда это. Ты, знаешь прекрасно, в институте я место ни у кого не отбирал. Поступил честно. Наряду с остальными, кем лучше, кем хуже. В том, что образование было бесплатным я не виноват. Прости, у нас и зарплаты были символическими. И сейчас ни у кого не ворую и не граблю. Деньги люди платят за то,      в чем испытывают потребность. Значит, я делаю общественно полезное дело.
- А я не общественно полезное дело делаю?
- Это сказать не берусь. Не компетентен. Но если так, ты должен суметь свой дивиденд с этого поиметь. А в данный момент, для поддержки штанов, так сказать, тебе было бы полезно найти понимающих в твоей сфере людей с деньгами. В общем, выбирай: или сам, или делиться придется.
- Да пошел ты…- огрызнулся Алексей. Но недолго помолчав, вновь завел, оставленную было, тему. – Ладно, извини. Тебя лично я обижать не хотел. Но, тем не менее, ты не задумываешься над тем, что творишь. Что произошло у тебя с Наташей? Как ты мог бросить ее и Симу? Уйти непонятно к кому! К другой бабе.
- Не очень-то я связь усек между профессионализмом и личной жизнью, но если ты решил разобрать меня по косточкам, и здесь, уклоняться не буду. Положим, как друга тебя волнует моя судьба, и я постараюсь тебе объяснить. Для меня самого этот вопрос - болезненный. Переживаю… Бывает, ночами не сплю. Сомневаюсь что ли. Правильно сделал что ушел? Так и не развелись, кстати. Бывает, ночью придушит. Сны и тому подобное. Но на утро просыпаюсь и чувствую себя свободным человеком. С любимой женщиной рядом. Там же, каждый день, словно ярмо на шее и угрызения совести. Скажи, разве можно и нужно жить только чувством долга?
- Только? Ты же любил ее, Петя?
- … Да. Наверное, любил. Но что такое ранняя влюбленность? Какое-то время парил. Мечтал. Но это не то. Если можно так сказать, была первая проба пера. Разминка души. Игра. Несерьезное увлечение неопытного юноши.
- А она? Как же она? Что для нее твоя разминка?!... Жестоко. Жестоко это, Петя.
- Да. Здесь не отопрешься. Выходит, я способен на жестокость. Может быть, потому, что молод и страстен? В этой жестокости жажда жизни. Что-то произошло со мной. Я имею в виду Лору. И обратного хода нет. Весь я - с ней. Я, ее мужчина. Она моя. И это тоже есть. И этим я живу. Вернуться к жене, означало бы именно измену. Измену самому себе.
- Эгоизм. Причуды, Петя. Я ведь, видел Наташу. Мне было больно смотреть на нее. Нельзя так. Нельзя причинять боль человеку ради собственной прихоти. Идти по трупам нельзя. Жестоко. Очень жестоко. Ты говоришь, не видишь связи между работой и личными отношениями? Врешь, Петя, есть очевидная связь. В обоих случаях ты ищешь удовольствий для себя и           не видишь страданий других.
- Что ты терзаешь меня? Кто тебя уполномочил? Или ты Господь Бог?...Не знаю. Больно мне. Видать, и впрямь, есть в твоих словах правда. Но только пойми ж меня. Разве не счастья ищут люди, женясь и живя? Разве мучений хотят они? А если так? Почему винишь меня за то, что я, такой, как есть? Потому, что ни такой, как ты? Потому, что могу жить только любя?                А влюбляясь, забываю все на свете? И тогда, я счастлив?
- Почему ты решил, что я живу не любя? Как раз я – люблю. – Алексей поднял руку и величественно потряс ей над головой. – Потому, что я думаю и забочусь о любимой. И никогда. Слышишь, никогда не поступлю так, как ты.
Петр грустно улыбнулся.
- И ты каждый раз горишь желанием, встречая свою Свету? Прости. Не очень то верится.
- А это вовсе и не главное, дурачок.
- А что главное? Грелку друг другу подкладывать?
- Главное – чувство. Знать, что о тебе заботятся, что существует человек, для которого ты сам живешь. И он может на тебя положиться так же, как и ты на него.
- На счет положиться это ты в точку. Но только вопрос – хотите ли вы друг на друга ложиться? – он горько усмехнулся.
- Пошло, сухо отрезал Алексей.
- За то, правда. Это конечно не все, но без этих, как ты выразился пошлых отношений, у мужчины и женщины ничего значительного не складывается. Не сам факт близости – самое ценное в этих отношениях, а ореол, который его окружает, дурманящее стремление к слиянию тел и душ. Бесконечная радость от пребывания вместе. То, что неведомым нам образом, делает нас счастливыми.      
- И у меня эта радость есть, - упрямо, но отнюдь не радостно настоял Алексей.
- Что ж. Поздравляю тебя. Тогда, тебе должно быть понятно, как нужна была она мне.
- У тебя были жена и ребенок. Это разве не ценность? Не предмет любви? Разве можно любить, а потом выбросить, словно опостылевшие игрушки, живых людей?
- Не выбрасывал я их, - мрачно произнес Петр. – Мне очень жаль, что ты меня не понимаешь. Видно, по натуре, мы слишком с тобой разные люди. Для меня, остаться с той моей семьей означало стать ханжой. Прелестная картина: разыгрывать счастливое семейство, любящего мужа, который украдкой вздыхает по другой. По-твоему, это честно?
- Зачем так уж и разыгрывать… Все бы забылось в конце концов. Твое увлечение. Переборол бы свой кобелиный инстинкт, и все было бы в порядке.
- Ничего бы в порядке не было. И не инстинкт это кобелиный, а вполне человеческое чувство. Не из худших. Да. И плотское, и духовное. Окрыляющее, если хочешь. Жить же, следуя твоим советам – просто ханжество.
- Значит так? Я, ханжа?
- Не исключено. Утверждать не берусь. Есть так же вариант, что ты эмоционально закрепощен, т.е. боишься чувств.
- ? Это ты, как раз, и есть бесчувственный. Твое единственное чувство – сексуальное влечение, и за не именем лучшего, ты превозносишь его и приносишь ему в жертву все остальное.
- Не обижайся. Возможно, ты просто обладаешь темпераментом много отличным от моего.       В этом случае ты не ханжа, жаль только, что не пытаешься меня понять.
- Я отлично понимаю тебя и таких, как ты. По мне, это – обычный кобелизм, а никакая не любовь. 
- А что любовь? Союз несмотря ни на что? Лицемерие?
- Но почему лицемерие?
- Потому, что ханжество, и как следствие, лицемерие. Если у молодых супругов нет  влечения друг к другу, они подавляют свою сексуальность или ищут выплеска на стороне.
- Я против подобных выплесков. Их нужно перебороть. И это я очень ценю. Я не рассержен    на тебя. Не думай. Мне просто жаль. Помнишь, кстати, нашего школьного историка, Адама?
- Конечно. Как забудешь. Один из немногих учителей, кого я, да и ты, наверное, в свое время, уважали. Единственный, который сумел стать нам другом. Он был по-настоящему талантлив,   и как рассказчик, и как человек. Ведь я даже из-за него хотел всерьез заняться историей…        Да как-то все поменялось. Бедный Адам, его же выгнали из школы, когда мы кончали десятый. Помнишь?
- Сволота и тогда была. Эта порода живуча. Я несколько раз порывался сходить к нему в гости, да одному неудобно. Может, сходим с тобой как нибудь? Я видел его пару месяцев назад,         на остановке. Приглашал. Мне почему-то так его жалко стало. Он сказал, что скоро переедет работать на Кубань, поближе к родителям.  Здесь, в Питере, его и из другой школы выперли. Странно. Время, вроде, поменялось. Свобода слова и так далее.
- Не удивляйся. К таким, как он, время всегда беспощадно. Слишком уж правду любил.             А она, как известно, глаза колет. Тогда, религиозность его не нравилась комунячему начальству, а ученики любимые накапали на него. Теперь, тоже, под власть новую не ляжет, тем более, что во власти перекрасившиеся подлецы. Ты молодец, что вспомнил его. Обязательно навестим. Заодно поинтересуемся, что он думает и по поводу нашего бесплодного спора.
- Договор, - торжественно согласился Алексей.
- А сейчас выпьем за дружбу, мир и согласие. – Петр налил им обоим коньяка.


Париж переливался калейдоскопом огней. Среди величественной архитектуры старинных дворцов, площадей и мостов,  за стеклами витринных окон, приютились множество ресторанов, кафетериев и бутиков. Три дня назад пришел Новый год. По всему городу рождественские елки и просто деревья стояли украшенные искусственным снегом и огнями светящихся гирлянд. Пестрая разноязыкая толпа туристов и парижан наводняла бульвары, осаждала, манящие новогодними скидками, универмаги. Сена, не обращая внимания на праздничную суету, все также невозмутимо, как и много веков назад, несла свои серые воды, вдоль одетой в гранит красивейшей набережной Европы. Нотрдам наполовину укрыт строительными лесами, но это не умаляло его величия .
Судьба подарила Лоре и Петру случай провести первую неделю наступившего 1996 года            в Париже. Погода их не баловала, но сама атмосфера города овеянного славой и легендами помогала забыть о холодном ветре и промозглом воздухе. Они были вместе, и они были счастливы. Прогуливаясь по прославленным бульварам и площадям, они ощущали себя действующими лицами рукотворной каменной поэмы, под названием Париж. Вести долгие разговоры у них не получалось.  Пространные, размышления Петра редко встречали со стороны Лоры отклик и интерес. Он часто ловил себя на том, что спектр его рефлексий и настроений выходил за границы Лориного восприятия. Мир ее чувств и устремлений не простирался в призрачные  дали, так его манившие.  Но, тем не менее, она всегда была настоящей и очень часто неожиданной, нетривиальной. Это заставляло Петра восхищаться ей. Впрочем, иногда, ему казалось, что она несла несусветную чушь и сплошь и рядом  демонстрировала невежество. Тогда, в отчаянии, он упрекал себя, что, вообще, поднимал сколько-нибудь серьезные темы в общении с ней. Он предположил, что ему стоит придерживаться понятного только ему и ей языка. Языка ласки, терпения и любви. Но как только он забывался ситуация повторялась. Лоре, с ее стороны, часто было неприятно оттого, что Петр выставлял ее невежей, посмеивался над ней. Она злилась, обзывала его сухарем, понимающим только неизвестные ей и совсем неважные, с ее точки зрения, вещи. В безмятежность их пребывания вклинилась также и простуда, которую Лора, к сожалению, подхватила. Длительные прогулки стали недоступны.
И все-таки он потащил ее в Лувр. Героически отстояв длиннющую очередь, она спустилась       в недра стеклянной пирамиды и терпеливо преодолела многие десятки метров коридоров.  Петр, со свойственной его молодой пылкой натуре страстностью, буквально заставлял Лору признать достоинства именно тех картин или статуй, которые нравились именно ему. Она,          с уважением выслушивала его мнение, но чрезмерная напористость Петра провоцировала ее на сопротивление. Она капризничала, брыкалась и огрызалась как ребенок. У портрета Джоконды он ее сфотографировал. Этим она осталась довольна.
- Это документальное доказательство того, что ты самая прекрасная женщина в мире, а не она.
- По-моему, она и вовсе не красавица.
- Не красавица. Но в ней есть нечто, что не имеют и тысячи красавиц, и даже ты.
- Что ты имеешь в виду? Хочешь меня обидеть?
- Как можно? Я только что сказал, что ты для меня впереди нее. Чему и будет подтверждением фото.
- Хм… непонимающе произнесла Лора. – А по-моему, сперва, один критик сказал что-то, потом другой, потом третий. Так теперь, все и ломятся к этой картине, как стадо баранов, а ничего особенного в ней не видят, только вид делают. Даром, что Леонардо ее написал.
- Ты права, Лора. Я думаю также. Большинство ни черта не смыслит и идут сюда, посмотреть Монализу, только потому, что это самый известный в мире портрет. Понять его прелесть в полной мере, боюсь, и я не в состоянии, хотя жанр портрета люблю очень.
- Еще немного саркофагов и живописи и у меня ноги отваляться.
- Неужели совсем не понравилось?
- Ну, понравилось. Понравилось, - сказала она без желаемого Петром энтузиазма, - но я хочу отдохнуть.         
Ранний вечер. Они решили сходить в ресторан. В один из многих на бульваре. Хотелось отведать нашумевшей во всем мире французской кухни. Внутри оказалось мило. Мягкий свет бра, аккуратные столики, парижская вежливость и изыск.  Устроившись, после мучительных сомнений, Петр, была-не-была, решил заказать обед с претенциозным названием le diner de roi. Лора отогрелась и повеселела. Здесь было уютно, и трапеза обещала быть запоминающейся. Не каждый день их потчевали в парижском ресторане королевскими обедами!  Сам обед, однако, не оправдал ни громкого названия, ни их надежд. Они ожидали нечто большего. Вино, что принес в кувшине гарсон, надо, впрочем, было признать отменным. Рыбный паштет впечатления не произвел. А вот гора дымящихся устриц удивила нашу пару. Наверное, они были хороши, но оценить их по достоинству ни Петр, ни Лора были не в состоянии. Просто потому, что в мидиях ничего не понимали. Еще были салат и хлеб. Вот, оказывается, что обыкновенно кушают короли.
В музее Гревена, местном музее восковых фигур они очутились также случайно. Просто проходили мимо. Поднявшись по белоснежной лестнице на второй этаж, они, в компании им подобных, были неожиданно заперты в круглой зале, под стеклянным сферическим потолком. Свет погас, залу заполнили переливы таинственной музыки, а на потолке засверкала, словно в калейдоскопе, меняющаяся узорами и цветами мозаика. Таким образом, они очутились внутри этого прибора. Такой вот аттракцион. Петра и Лору, однако, не слишком поразились увиденному. В детстве каждого советского ребенка был калейдоскоп. Гораздо любопытнее было посмотреть на фигуры деятелей Великой Французской революции. Искаженные ужасом лица узников Бастилии, в соответствующем антураже, сцены заговоров и разборок тех времен. Всем этим им позволили полюбоваться в следующих помещениях.   
- Кто это? – то и дело спрашивала Лора, прижимаясь к плечу Петра. В этот раз она указала      на мужчину в ванне. Тот полулежал. Голова закинута назад, лицо мертвенно бледное. Глаза закрыты. На нем были следы крови. Петр, читавший до этого почти каждую надпись на табличках, встрепенулся:
- Дорогая, это – Марат. Убийца застиг его в ванной. Слышала о нем?
- Может быть. Не помню. – Досадовать на Лору из-за невежества было себе дороже, поэтому Петр попытался скрыть свое удивление.
- Можешь не строить такие физиономии, - все же заметила неудовольствие Петра Лора. – Почему я обязана их всех знать? Вон их сколько! Всего знать невозможно! Ты вот стричь          и готовить не умеешь – я же молчу. Можно подумать, что если какая-нибудь другая знает твоего Марата – она лучше меня.
Больше они в музеи не ходили. Лора с жадностью впивалась глазами во все попадавшиеся       на пути антикварные, мебельные, сувенирные лавки. Но первые места в списке ее приоритетов всегда делили наряды и косметика. Оттащить ее от магазина с распродажей сезонных штучек было делом неблагодарным. Петр давно с этим смирился, и, облюбовав по близости,         какой-нибудь тихий книжный магазинчик дожидался ее там.
Типичная сцена:  Лора, нахватав гору тряпок с самыми невообразимыми рюшечками, кружевами, блестками и цветочками - удаляется в примерочную. Выходит. Прохаживается    уже перед большим зеркалом. То справа. То слева. Берет новые вещи. Все повторяется               в новых туалетах.
Один раз, француз средних лет, лысоватый, но в то же время с довольно пышной шевелюрой   на затылке, заинтересовался ее дефиле в универмаге. Пытаясь приударить за ней и сделать ей комплимент, он принялся распинаться о том, как ей идут обтягивающие боди. 
- Мадемуазель, если бы я был девушкой, я был бы самой счастливой девушкой на свете,      имея такую фигуру. Признаюсь, я уже давно наблюдаю, как вы примеряете, эти блузки и кофточки, и клянусь, никогда не видел, чтобы все выбранные вещи так восхитительно шли       и гармонировали. Кроме того, что у вас красивая фигура, у вас безупречный вкус.
Тирада полу лысого донжуана упала не на самую благоприятную почву. Лора не поняла          ни слова. Она, было даже, приняла его за продавца. Но, заметив пальто, заулыбалась, и, слегка замявшись, ответила:
- Мерси.
К этому времени, Петр успел обойти весь универмаг, в некоторых его местах уже был по два раза. Он не знал больше, куда себя деть и направился в отдел, где оставил Лору. Картина, представшая пред ним, едва его не разозлила. Французский ловелас, держа в одной руке ворох тряпок, другой поглаживал Лорину спину, якобы поправляя весьма откровенный фиолетового цвета наряд. Он одобрительно кивал головой и блаженно улыбался. Кровь ударила Петру          в голову, но он сдержал первый порыв нахлынувшего гнева. Он знал, что спороть горячку просто, труднее устранять ее последствия. Поддайся он ничем не сдерживаемому девственному чувству, налети он на этих двух воркующих голубков, как Посейдон в минуты ярости, вечер бы окончился печально.  Во всяком случае, ссора с Лорой была бы гарантирована. А ссориться Петр не любил. Но проучить этого напыщенного болвана и вычурную кокетку ох, как хотелось. Укротив клокочущий в его груди вулкан, и, напустив, как он думал, непринужденный вид,  Петр приблизился. Кипящая лава, однако, не унялась еще до конца и, то и дело, порывалась подняться из кратера, чтобы выплюнуть себя наружу:
- Что ты делаешь тут битых два часа с этим гусем? Может, объяснишь? – Он прорычал это мрачно, не глядя в сторону опешившего француза.
- Ну, идем-идем. Это – Жан. Он помогал мне выбирать. Очень милый воспитанный человек. Успокойся, - она была сконфужена.
- Давай в темпе, скидывай шмотки, - Петр свирепо глянул на Жана, - Aurevoir, Jean.
- Как тебе не стыдно! Еще культурного из себя строит! Обидел человека!  Я с тобой больше никуда не пойду. Очень надо! Кто тебя просил! – Лора взорвалась.
- Ах, я еще и виноват? Может быть, мне надо было оставить вас и возвращаться в гостиницу одному?
- Что ты выдумываешь! Ну, что ты выдумываешь!
После этого посещения универмага им потребовалось два часа, чтоб успокоиться. Объясняли, что не хотели обижать друг друга. Больше правда усердствовал Петр, Лора же смиренно соглашалась.
- Понимаешь, я хочу приехать в Питер во всем шике и блеске. С парижским флером. Хочу быть самой обворожительной. Я трачу столько времени и сил на магазины, чтобы найти там то, что мне нужно для этого. Да и вообще странно приехать сюда и ничего не купить. Никто ж не поверит. А так, я произведу солнечное затмение. – Лора закинула голову и расхохоталась.


Как то, бродя по городу, болтая и смеясь, Лора заметила, в припаркованной у обочины  малолитражке,  беспомощно жестикулирующего господина. Подобно утопающему в море, он взывал к нашей паре, как проходящему рядом судну.
Лора одернула Петра:
- Смотри! Какой-то тип тебя зовет.
- Меня? – Петр удивился. Он увидел солидно одетого мужчину, в очках в тонкой оправе.       Тот забавно дергался за рулем своего лилипутского автомобиля. – Что ему надо?
Как только Петр оказался возле автомобиля, водитель начал пламенно декламировать на ломанном русском:
- О, друзья! Русские!
- Ну, да. Русские. – без энтузиазма подтвердил Петр.
- Ви знаете. Я, итальянец. Работать Версаче. Коллекция. Я опаздывать очень, друзья!           Нет бензина! – здесь для доходчивости, чтобы подчеркнуть всю крайность своего положения, он принялся дергать руль, раскачивая машину из стороны в сторону. - Деньги нет чуть-чуть. Опаздывать. Я работать коллекция. Я вам дать из коллекция, вы мне деньги бензин. С этими словами он вытянул с заднего сиденья стопку утепленных курток из кожзаменителя. Имитация пропиток. Такие впаривают простакам цыгане и азербайджанцы в Питере, Москве и Стамбуле. Якобы попавший в переделку водитель, осмелился выдавать этот ватин за творения Джанни Версаче! Повидавший и продавший на своем веку не одну тысячу дубленок и кожаных курток Петр, поразился простоте и наглости парижского мошенника. – Ну и сволочь! – мелькнуло у него в голове.
Петр нагнулся поближе к предприимчивому нахалу и ответил на итальянском:
- Итальянец. Надо же какая удача. Я часто там бываю по делам. А работаю, в том числе,          и с кожей. Но только это, друг, не кожа.
Коммерсант явно не ожидал такого расклада. Он засуетился, с подлой улыбочкой стал закрывать стекло и, наверное, чтобы выиграть время, пожал Петру руку и выпалил:
- Buon Anno!
Стекло автомобиля закрылось, и он, как ни в чем не бывало, укатил в недра Парижа.
А акцент-то у тебя, как у француза. Ударение на последний слог. Подлюка. Жук навозный – выругался он про себя. - Я б ему с большим удовольствием по физии съездил, чем руку жать.

 
Последний вечер во французской столице. Завтра самолет и неизвестно когда еще они вновь увидят этот манящий людей со всех краев Земли город. Лора совсем расхворалась и  полдня провела в номере, чередуя аспирин с антигриппином. Петр не отходил от нее. Но, сейчас, лекарства закончились, и он спустился в аптеку. Купив все необходимое, он уже было направился назад, но тут, на глаза попалась светящаяся вывеска bar. Из-за окна лучился теплый свет. Он захотел посидеть немного один под кровом этой забегаловки, выпить кофе с коньяком, чтобы немного взбодриться. Посетителей было мало. У стойки сидела пышнотелая блондинка  в черном блестящем плаще, чуть поодаль, влюбленная парочка о чем-то шепталась. Молодой бармен, окруженный батареей разноцветных бутылок, возился в своем углу.
- Кофе и коньяк, - ответил Петр на вопросительный взгляд бармена.
Он краем глаза глянул на блондинку. Лицо ее было грустным. Каким-то безжизненным.     Глаза покрасневшие. Наверное, много плакала или сильно устала. На скуле, под толстым слоем пудры, явственно выступал ушиб. Стильная короткая стрижка, вьющиеся волосы прихотливо уложены, изящные сережки, запах дорогих духов, маникюр, макияж. В общем, все как положено. На француженку она похожа не была. Петр молча пил свой кофе.   
- Черт побрал! – услышал он справа от себя низкий грудной голос. Девушка уронила сигареты.
- Пожалуйста, соотечественница, - Петр, едва заметно улыбнувшись, протянул ей пачку pall mall.
-  Я не просила помощи, - она, казалось, хотела даже вспылить, но буквально через секунду остыла и добавила – и, все же, спасибо.
Петру, вначале хотелось заговорить, но после такой реакции он передумал. Молчание нарушила блондинка.
- Кто ты?
- Турист, - просто ответил он.
- Турист?
- Турист.
Она вдруг расхохоталась. Хохотала долго. Почти до слез.
- Что в этом смешного? – произнес он, немного смутившись.
- Да, нет. Ничего. Это я так. Просто устала. И откуда турист?
- Из Питера. Всего неделю здесь… С женой выбрался, - почему-то соврал он.
- С женой – это хорошо.
- Хорошо. А ты здесь живешь или как?
- Сама не знаю.  Живу, работаю, мучаюсь.
- Давно? Одна?
- А тебе что за дело? Ты же турист с женой? Я правильно поняла? – она была развязна, но  Петр уловил, что в ее словах нет злости, скорее горечь.   
- Правильно. Никакого особенного дела до твоей жизни не имею. Так. Разговор поддержать. Красивая землячка. Почему бы не перекинуться парой фраз на родном языке.
- Ты не обижайся. Ты, может, парень и ничего. Лицо у тебя хорошее, но только я уже, наверное, никому не верю.
Петр постарался сделать свое лицо еще более благожелательным:
- Ну, кому-то надо верить…Своим хотя бы.
- Вот-вот, своим… Я, знаешь, здесь уже много лет. Сперва, в Марселе, потом в Париже. Замужем была за одним козлом. Ушла от него. С тех пор путаню. Как еще с ума не сошла,       не знаю. Уже давно хотела вернуться в Россию, да все никак не собраться. Деньги у меня         не залеживаются. Приеду… К кому? Что скажу? Как жить буду, опять же? Не знаю. Невозможно, наверное. Но думаю об этом уже года три. Последние два месяца снова начала копить, представляешь? Французов уже просто возненавидела. Считала их бездушными, неживыми, ненастоящими, что-ли. А вот два дня назад встретила на вокзале двух парней. Русских, вроде тебя. Красивые такие. Здоровые. Разговорились, подружились. Сказали мол, тоже туристы. Я, не поверишь, даже счастливой себя почувствовала, думала даже, что влюбилась снова! Впервые за столько лет! В своего, в русского. Такой мужик с виду! Дура! Избили меня. Деньги отняли. Сказали, что будут теперь ко мне наведываться. Скоты! Я, в том районе,  больше не работаю. И жилье менять надо, как можно скорее. Вот так! Туристы! Русская душа!


Алексей и Петр поднялись по темной, обшарпанной лестнице, на второй этаж. Самый обычный дом питерского старого фонда. Желтовато грязного цвета, с запахом вечной сырости, следами обвалившейся штукатурки и неприличными надписями на стенах. Перед нужной дверью под номером 28 висело пять кнопок. Это озадачило гостей. Фамилии Адама рядом со звонками разглядеть не получалось. Петр решил позвонить в самый верхний. Напротив него имелась медная табличка, но разобрать, что на ней выгравировано, было положительно выше заурядных человеческих сил. Тут, они услышали, как за дверью, шлепают по коридору, чьи то усталые ноги. Застучали тяжелым металлическим гулом засовы, ветхая дверь распахнулась, перед ними возник жалкий образ старухи, закутанной в несусветную ветошь.
- Вы к кому, ребята? – дребезжащим голосом осведомилась она.
- К Адаму Владиславовичу.
- А-а-а! К Адаму, - повторила она своим противным срывающимся фальцетом. – Сейчас,            я к нему постучу. – Его звонок, ребятушки, нижний. Она обдала их невыразимой вонью и, развернувшись, уковыляла в черную бездну коммунального коридора.
Через минуту появился и сам Адам. Он был среднего роста. Худощав. Редкие волосы с проседью зачесаны назад, окладистая бородка, очки в роговой оправе, живой, умный взгляд.
- Алеша Харитонов! Петя! Вот так гости! – На лице отразились удивление и радость одновременно. -  Вот уж, не гадал вас увидеть в ближайшее время. Ну, что-ж, приветствую! Заходите, дорогие мои. Угощу вас чаем. Мужчины обнялись, обменялись рукопожатиями и все трое направились по темному коридору в комнату хозяина.
- Давненько мы не были у тебя, Адам. Даже обидно. – Хоть бывший учитель и был старше своих учеников почти на двадцать лет, искренние и давние дружеские отношения позволяли,  невзирая на разницу в возрасте и статусе, общаться на равных.
- Вот именно, парни. А как мне обидно! Не так много хороших и добрых друзей имеет человек, поэтому очень важно не теряться. Пойду все же, поставлю чайник. – Он оставил гостей наедине в просторной светлой комнате с высоким потолком и двумя огромными окнами. Ничего не поменялось в обстановке с того дня, два года назад, когда Петр был здесь последний раз. Наверное, здесь ничего не изменилось и с той поры, когда Адам еще был их школьным учителем истории. Большой темно-коричневый письменный стол у окна. На нем груды книг, тетрадей, блокнотов. Почти во всю стену, справа, карта мира, под ней узенькая низкая тахта. Слева старинный диван, уже не ясного оттенка. Над ним распятие и  изваяние Девы Марии. Рядом с диваном возвышается громоздкий и тоже очень старый по виду книжный шкаф.         Он под завязку набит книгами. Алексей заметил на столе, среди вороха бумаг, письменную машинку с заправленным и на половину напечатанным листом.      
- Петь, мы его, наверное, от работы оторвали.
- Пустяки. Почаще бы так отрывали от работы – раздался бодрый голос Адама. Он поставил на маленький передвижной столик, перед гостями, расположившимися на диване,                чай в серебряных подстаканниках. Добавил к натюрморту печенье и конфеты, а сам плюхнулся в кресло.
- Ну что ж, рассказывайте. С чем пришли. Как живете? Радует вас жизнь или не очень? Я, признаться, совсем заплесневел, тут, один. Последние три месяца, практически не выходил из дому. Никого, кроме соседей, мельком, не вижу. Пишу. А в школе не работаю.
- Неужто, опять, ушли? – поинтересовался Петр.
- Да и нет. Сам ушел. Конфликт с руководством возник почти сразу. А после начала войны      на Кавказе, на меня стали беззастенчиво давить и относиться с нескрываемой враждебностью. Не могли терпеть, что я на уроках, говорил ученикам о моей гражданской и человеческой позиции, в свете происходящего.
- Опять не воздержался от диссидентства.
- Как же я мог замалчивать этот позор? Я же учитель. И не математики, а истории. Разве есть    у меня права воздерживаться? Совесть мне этого права не дает… Ну, да Бог с ним со всем.    Как у вас? Что нового?
- Да у нас- то все в ажуре, Адам. Я от жены ушел. Лешка меня за это ругает. Я работаю нудно, но кое-что зарабатываю. Лешу, видимо, ты учил лучше, поэтому он живет с супругой и собирается писать диссертацию. Докторскую.
- Эко. Жизнь бежит. Что ж, жаль, что в семье у тебя разлад. Но мне почему-то кажется, что все у вас будет хорошо. Главное иметь добрые устремления и не терять веру.
- Ты так спокойно говоришь об этом, Адам?! Что происходит?! – возмутился Алексей.   – Петька из-за бабы семью оставил, тебя, человека, лучше которого, я не встречал, вышибли из всех школ, где ты работал. Меня, который, всю душу науке отдал – тоже выдавили с места.      И ты говоришь – все будет хорошо?
- Да. Нам нужно верить в это. И наша вера поможет нам к этому приблизиться.
- О… снова. О вере ты конечно, как о религии? Вере в Бога? Неужели ты думаешь что-либо поменять с помощью своих архаичных представлений, в мире, который, как выясняется, становится только подлее?
- Архаичные – не значит, не верные. Попробуй понять, о чем я. В вере важна не форма,               а устремление. А, что мир подл, так он и добр также. И чтобы в нем не подлость множить,         а добро и радость, нам, для начала, нужно победить подлость в нас самих.
Алексей с сомнением покосился на Адама.
- Да-да, ты не ослышался. Чтобы ее победить, ее надо уметь выявлять. И выявлять ее надо            в себе. Пока мы не признаем, что и она часть нашей сущности, мы не сможем задушить ее.
- Но как же это сделать? Мне бы тоже этого хотелось, - задумчиво произнес Петр.
- Сложный и важный вопрос. И ответ на него не может быть простым. Мне думается, начать надо с того, что набраться смелости и взглянуть внутрь себя. Отыскать там всю низость и ложь, что одолевает. Не надо бояться отвращения к самому себе. Это начало новой жизни и очищения. Как сделать это в каждом конкретном случае, не берусь сказать. Это путь совершенствования души. У каждого он свой. Каждому Бог дает свои возможности и силы.
- Ну, хорошо. Допустим так, - нервно согласился Алексей. – Но можешь ты хотя бы сказать, отчего мерзость, ложь и зло берутся?
- Такова уж природа жизни. Добро и зло непрерывно присутствуют в ней. Ты чувствуешь зло   и оно тебе неприятно. Ясно, оно доставляет тебе боль и вред. Тебе или другим. Но отчего же иные ненавидят добро? – спросишь ты. На этот вопрос, выскажу предположение. Это те, чья душа не развита, примитивна, не вполне человечна. Они способны воспринять лишь  добро для своего тела. Их не смущает зло, причиненное соседям, тем более, если оно может послужить на якобы благо собственной персоне. А также, это те, кто не развит в должной мере умственно, и не в состоянии постигнуть того, что добро не может твориться через зло. Зло как проказа. Очень заразно.
- Вот еще! А как же бороться с несправедливостью, с тем же  злом, наконец? Ведь сами они, на попятный, никогда не пойдут. – Алексей недоумевал.
- Тема слишком серьезная, чтобы освятить ее за чашкой чая, но время у нас есть, так, что попробуем разобраться. Для начала определимся с понятиями, а потом наметим пути к разрешению вопроса.  Что есть добро и зло? Вопрос может показаться и простым и сложным. Как бы там ни было, он очень важен для людей. Нащупать сущность этих почти метафизических понятий стремилось большинство известных нам мыслителей древности. Интересно, например, отношение к этой теме  Эпикура и Сенеки. И все-таки, думаю, не в их учениях нашла себе пристанище истина. Впрочем, не будем забегать вперед. В большинстве случаев, в зависимости от того, как мы понимаем эти набившие оскомину слова, формируется наше поведение.
Согласитесь, что рассматривая их как моральные категории, можно сказать, что их правомерно употребить лишь в отношении всего живого. Так, по отношению к людям, животным и растениям, даже ребенок, без труда, сможет указать, что есть добро для них.
Он скажет, что покормить кошку, полить цветы, пожалеть страдающего человека - есть доброе дело, т.е. добро. Таким образом, дело направленное на благо того, кто способен его почувствовать, есть доброе дело или добро. Неживая природа не способна, как мы считаем, что либо по чувствовать, а тем более оценить, поэтому совершенно бессмысленно говорить о добре по отношению к ней. Зло же, как моральную категорию, можно определить по аналогии, как действие направленное против блага чего либо живого.
- А можно ли вообще говорить о добре и зле как об объективных понятиях?- оборвал вопросом речь  Адама Петр.
- Действительно. Твое сомнение законно и его также многие разделяют. И первого, кого уместно вспомнить по этому поводу - Марк Аврелий. Все мы воспитаны на этих двух морально нравственных оценках. Воспитаны то воспитаны, но смысл вкладываемый в эти два простых слова, ты прав, не у всех, одинаков. В какой то степени, из-за этого и поведение людей может так разительно отличаться. Следует заметить также, что, по сути,  добро и зло - вещи неразделимые. Неразделимые, но различимые, поскольку в одном и том же деянии, зачастую, замечаются отблески обоих.
Потому, как добро направлено на благо, а зло против блага, их также можно определить,        как созидающее и разрушающее начало. Но существует ли созидание в природе, которое   каким либо образом не разрушало, другой рукой, то, что уже существовало ранее и не нанесет      чему-нибудь ущерб впоследствии? Скорее всего, нет. Но человек, тем не менее, оперирует этими понятиями, выбирая для себя приоритетные стороны т.е. то добро, которое для него наиболее очевидно. Такова природа человека и он не в силах отказаться от нее. В идеале, как считали некоторые восточные философы, например Лао-Цзы, чтобы не делать зла, нужно вообще ничего не делать. Понятно, что для живого существа такой путь невозможен.
Даже страдание, причиненное человеку, может иметь двойственную оценку. Причиняющий страдание, безусловно, по человеческим понятиям, совершает зло, но страдающий мучающийся человек не всегда озлобляется и становиться хуже. Мудрый и мужественный становиться только мудрее, и получает даже некоторую закалку. Мучения, перенесенные им, учат его через боль сочувствию. Конечно, это более редкое явление и гораздо более сложное и высокое, чем заурядная жажда мести и ненависть, но и оно имеет место.
Осмелюсь сказать, как не парадоксально это прозвучит, что боль и страдания полезны только добрым и мудрым по природе своей..
Зло же, совершаемое кем либо, из невежества и душевной грубости, не будет в свою очередь, как не досадно, прочувствовано, сделавшим его. Он лишен угрызений совести, даже напротив, может испытывать радость, дикое чувство удовлетворенной справедливости и искренне полагать, что совершил добрый поступок. Поэтому зло, исходящее от него можно  рассматривать, как неосознанное, а значит, даже, в каком-то смысле, происходящее                по объективным причинам. Это умозаключение будет справедливо совершенно, только с оговоркой, что сделавший дурной поступок, не осознает и впоследствии своей ошибки, и не будет в дальнейшем раскаиваться в содеянном.
- Хм, -скептически усмехнулся Петр,- В таком случае, для себя самого, ему лучше поменьше размышлять и осознавать, что бы то ни было. И оставаться, насколько возможно, на самой низкой ступени развития.
- С точки зрения вульгарного материализма, это именно так. Но все же,  позволь заметить,  это уже не зависит от человека.
Петр благосклонно согласился, слегка кивнув головой.
- Таким образом, из вышесказанного можно вывести, что зрелая личность, она сама,                ее сознание -  и есть основной цензор доброго и злого. Окружающие, конечно, делают выводы и судят человека. Их представления и мнения  влияют на его нравственные переживания,           но в конечном итоге, переживать его, по настоящему, заставляют его собственные оценки событий, пускай и сложившиеся, в какой-то степени, под влиянием посторонних.  С другой стороны, для человека, стремящегося к добру, крайне важна реакция людей на его действия.    А для того, чтобы его благие намерения не повлекли за собой противоположного результата, ему просто необходимо  безошибочно чувствовать тех, на кого он сам влияет. В этом ему неоценимую услугу оказывает воображение – качество, данное от природы, позволяющее представить себя на месте другого, найти в себе мир переживаний другого человека.                И, конечно же, нельзя не упомянуть, в связи с этим, роль самосовершенствования в понимании мира и людей. Без развитой способности тонко чувствовать и понимать самых разных людей, невозможно преуспеть и в благодеянии. Важность этой способности становиться яснее, когда вспоминаешь о том, что любое деяние имеет двойственную природу. И в помощи, надо быть осторожным и деликатным.
Постараюсь быть более наглядным. Рассмотрим пример с двумя поставленными на грань голодной смерти мужчинами. Представим, что они оказались на безлюдном острове, лишенном растительности и всего того, что могло бы помочь им прокормить себя. Только один спасательный жилет и жалкие остатки пресной воды во фляге - единственный призрачный шанс, чтобы помочь одному из них спастись, добравшись до большой Земли. Как мы расценим происшедшее, если в такой ситуации сильнейший завладеет спасательным жилетом и водой,     и уйдет с острова? В животном мире подобный исход мы нашли бы естественным. Но как оценить поступки людей? То, что для одного благо и добро, для другого оборачивается злом. Ведь, зачастую, человек, не в состоянии поступить во благо себе и другому, одновременно. Действуя во благо своей собственной физической природе, почти всегда, он наносит ущерб  или лишает блага иную природу человеческую, животную либо растительную. Таким образом, возникает томящая сердце мыслящего, нравственная неудовлетворенность, присущая, на мой взгляд, лишь человеку. Конечно, мы знаем, что и животные жертвуют своим благополучием ради детей, клана, хозяина, но вряд-ли это - их осознанный выбор, решение вызванное сочувствием, сопереживанием, состраданием. Это, скорей всего, - простой инстинкт.                У человека же, именно сознание (совесть) часто определяет его поведение, нравственные переживания для него - нормальное явление.
Так кого-же люди назовут добрым? Того, кто ищет только личного благополучия ? Нет, такого, скорей, напротив, назовут злым потому, что им он причинит только зло. Того же, кто пренебрегает самим собой во всех отношениях, ради блага других, наверное, сочтут самым чистым и добрейшим праведником. Впрочем, если ему удастся прожить хоть сколько-то значительное время.
Как мы выяснили, именно совесть определяет поведение людей, степень и пути стремления их к добру.
Задумаемся же на минуту, что такое совесть. Считаю, прежде всего, это - способность к сочувствию, состраданию, но и в то же время - осознание, интеллект. Хотел бы заметить, здесь, что без второго, невозможно наличие первого. Потому, как при полном отсутствии понимания, осознания,  невозможно воспринять что либо, в том числе, и сам объект.
- Но понимание также невозможно без сочувствия, - прервал вновь Петр.- И тут же берусь вам это доказать. Припомню твое высказывание, Адам, о том, что сочувствие базируется на воображении. Но может ли некто обладающий пониманием, осознанием, интеллектом быть начисто лишен воображения? Ведь это - абсурд, не правда ли?   
- Замечание интересное. Но я никогда не говорил, что воображение и сочувствие суть одно и тоже. К сожалению, существуют личности, бесспорно обладающие бурным воображением, при этом, получающие наслаждение от издевательств над другими. Так, что опровергать существование злого разума я не буду.
Но отвлечемся от грустного. Из сказанного напрашивается вывод: в стремлении к добру тот может добиться, для себя, наибольшего успеха, кто совершенствует свой разум, как своего проводника к заветной цели. Ведь иной раз, мало желать добра, но надо уметь понять, что именно будет добром, для того, кому ты его желаешь. Здесь, я думаю, самое время поразмышлять о добре, как сочувствие, чувствах вообще и интеллекте. Прислушавшись             к самому себе, рискну утверждать, что первому, чему обязан человек в пассивном восприятии мира, это – ощущениям, переданным органами чувств. Эти первичные ощущения, то есть, информация, полученная от органов восприятия, обрабатывается интеллектом, разумом, сознанием. В процессе этой обработки возникает то, что мы привыкли называть чувством,         и наконец, интеллект довершает уже обработку этой информации, формулируя ее словесно.     Т.о. появляется мысль. Что же получается? Мы видим, что формирование чувства человека,      и как результат, его мысли, неотделимы от интеллекта. Из этого, вполне естественно, следует то, что человек совершенствующий свой интеллектуальный уровень становиться и более восприимчив, его чувства становятся тоньше, по мере развития его ума. И наоборот, воспитание тонких чувств - хорошая предпосылка для развития интеллектуальных способностей.
Я бы сказал еще, что любое высокое чувство, это - вторичный продукт, появляющийся в процессе обработки через мозг, информации, полученной от органов чувств.
Хорошо. С чувством более или менее выяснили.
Но ведь чувство и сочувствие далеко не всегда идут рука об руку. Чувствительный и умный    не всегда  сочувствующий, добрый. Да, суть доброе начало в человеке, сочувствие, может практически отсутствовать и в умном, и в чувствительном. Но осмелюсь утверждать, что если же  оно имеется в достаточной мере, то чувствительность и интеллект - качества, которые помогут ему этому началу раскрыться и достигнуть новых высот.
Может показаться парадоксальным, что делающий добро другим, по нашим понятиям добрый человек, сам себе, при этом, наносит вред, причиняет зло. Но это только на первый взгляд. Творящий добро сознательно, понимает, что даже действуя во вред своему телу, он получает моральное удовлетворение. Оно, для него, во много раз ценнее. И даже, порой, способно укрепить его и физически, поскольку физическое здоровье тесно связано с душевным.
Итак, подведу итог: нравственное развитие человека немыслимо без его интеллектуального развития.
Знаю, в этом месте, со мной очень многие могут не согласиться. В первую очередь, это - люди религиозные. О них я скажу позднее, но также и так называемые материалисты, совершенно правомерно выскажут сомнения.
- Я, например, замечу, - вновь взял слово Петр, - что среди талантливейших, если не гениальных людей, была  и есть масса дьявольски безнравственных. Как это увязать с тем, что сказал ты?
- Прекрасно. Твои слова - типичная иллюстрация непонимания. Тебе, как и моим верующим оппонентам, отвечу: совершенствование разума делает нравственней тех, кто изначально имеет        и дорожит зерном добра. Таким людям пренебрегать разумом все равно, что пренебречь самим добром. Пренебрежение же нравственностью, как таковой, взгляд на нее, как, например, на еще один инструмент для организации общества, ведет к вульгарно-материалистическому цинизму и,  в результате, - к злу. Действительно, материалисты в большинстве своем, во всем видят природный рационализм. Рационализм в чистом виде,    без морально-нравственных пут, которые создаются, сильными интеллектуально и физически, лишь с целью обеспечить себе стабильное доминирующее положение, спокойную жизнь, возможность пользоваться львиной долей земных благ, с минимальными для себя затратами.
Наиболее дальновидные философы и политики от этой братии понимают, что для того, чтобы       все, как можно дольше, оставалось на собственных местах, сильным мира сего, необходимо            не только подчинять большинство своим интересам, но и большинству дать реализовать свои мизерные интересы. Сильнейший и способнейший выберется наверх, слабейший будет      барахтаться внизу. Пресловутое "выживает сильнейший". Трудно не согласиться с тем,                что таковое положение дел в мире существует. Но при этом, никто меня не убедит в том,                что не существует на Земле чувства сострадания, что гуманность - пустые слова и демагогия. Наверное, Ницше и иже с ним сказали бы, что гуманизм - не что иное, как плод человеческого воспитания, а релятивисты добавили бы, что в разных частях света, в разное время, понятие гуманности принимает самые причудливые формы, а то и вовсе отсутствует. Я скажу на это:          формы - да, и уровень гуманности, у различных народов, в разное время, действительно, разный.
Но корни гуманизма, нравственности, добра, мы найдем повсюду, где есть человек.
Кроме того, наблюдая за целыми народами и государствами, можно отметить, что самые     передовые из них в научно-техническом смысле, часто являются и наиболее продвинувшимися        и в смысле гуманности. Здесь, надо оговориться. Я, ни в коем случае, не хочу сказать, что зависимость прямая. Не хочу, чтобы слова мои вы истолковали таким образом, что, например,     если Америка сейчас самая сильная, в экономическом смысле держава, то ее политика  всегда нравственна и гуманна. Связь здесь несколько иная. Развитые индустриально государства,                с высокоорганизованными социальными структурами:  образовательной и медицинской,  способствуют появлению в этих странах мыслящих, воспитанных на гуманистических         ценностях людей. Там, есть условия для появления людей, чей интерес - не просто выжить,             но и задуматься  над жизнью. В этой стране,  добрый от природы, человек, имеет больше          шансов преуспеть.
- Хорошо. А как же Руссо со своей тягой к дикой природе?- слегка недоумевая, произнес Петр.
-В самом деле, Руссо высказал парадоксальную мысль. Не боясь быть оригинальным,                он заявил: "Наши души развратились по мере того, как шли к совершенству наши науки и искусства. И вот теперь кому уже не ясно, что личность не находит места в структуре человеческой самости; человек оказывается вне самого себя. Такая потеря - следствие общественной бездуховности, когда права индивида попраны, растрачены, обесценены."
От себя, могу поддержать великого гуманиста.
- Но ведь на лицо явное противоречие?
- Только при поверхностном рассмотрении. Почему - попытаюсь объяснить после еще одной  блестящей его цитаты  из "Рассуждений о происхождении и основании неравенства среди людей":
"... Первый, кто, огородив участок земли, придумал заявить: "Это - мое." и нашел людей достаточно простодушных, чтобы этому поверить, был подлинным основателем       гражданского общества. От скольких бы преступлений, войн убийств, несчастий и ужасов    уберег бы род человеческий тот, кто, выдернув колья или засыпав ров, крикнул бы                себе подобным: "Остерегайтесь слушать этого обманщика; вы погибли, если забудете, что    плоды земли для всех, а сама она - ничья". Но очень похоже на то, что дела уже пришли тогда        в такое состояние, что не могли больше оставаться в том же положении. Ибо понятие   "собственность", зависящее от многих понятий, ему предшествовавших, которые могли возникнуть в человеческом уме. Нужно было достигнуть немалых успехов, приобрести немало навыков и познаний, передавать и увеличивать их из поколения в поколение, прежде чем был достигнут этот последний предел естественного состояния..."
Из сказанного ясно, что Руссо всеобщий прогресс, развитие наук и искусства связывает с развитием общества, с возникновением социальных факторов, которые помимо благотворного влияния на людей оказывают и разлагающее.
Хотел бы обратить ваше внимание, что этот первый, который сказал "мое",  нашел "простодушных". Т.е. грубых и бесхитростных, а такими, надо полагать, в те далекие времена, были практически все. Человек - существо социальное  и то, что происходило - естественный процесс его развития и, соответственно, общества, в котором он жил. Неприглядные стороны этого развития Руссо не преминул обозначить: "Ненасытное честолюбие, страсть к увеличению относительных размеров своего состояния, не так в силу действительной потребности, как для того, чтобы поставить себя выше других, внушает людям низкую склонность взаимно вредить друг другу, тайную зависть, тем более опасную, что желая вернее нанести удар, она часто рядиться в личину доброжелательности, словом, состязание и соперничество, с одной стороны, противоположность интересов с другой, и повсюду скрытое желание выгадать за счет других. Все эти бедствия - первое действие собственности и неотделимая свита нарождающегося неравенства".                В целом, трудно не согласиться с тем, что неравенство и зло росло вместе с прогрессом.         Но откуда он взял,  что равенство между людьми вообще, когда-либо существовало? Не было такого имущественного и социального контраста, да. Но равенства, при условии, что уживались вместе сильный и слабый откуда могло быть? Неодинаковость людей очевидна, но превращается она во зло не по причине прогресса, а по причине их моральной неразвитости или извращенности. Ведь грубость и дикость уж никак не есть добродетель, с высоты нашего сознания. Разве можем мы самостоятельно определить момент, в который человек попал под власть зла? Мы знаем, что дикари некоторых стран и теперь могут употреблять в пищу себе подобных, а это, с точки зрения большинства цивилизованных людей, мягко говоря, безнравственно.
Не гнездиться ли это зло в самой природе человека, также впрочем, как и добро?  Здесь,      предлагаю моим гипотетическим оппонентам, если такие найдутся, следует либо отказаться            от идеи и ценности нравственности, либо все таки признать, что это понятие развивалась           вместе со всеобщим прогрессом. Именно поэтому, я совершенно не согласен со следующей   мыслью Руссо: " До тех пор пока люди довольствовались своими убогими хижинами, пока они ограничивались тем, что шили себе одежды из звериных шкур с помощью древесных шипов и рыбьих костей, украшали себя перьями и раковинами, расписывали свое тело в различные        цвета, совершенствовали и украшали свои луки и стрелы, выдалбливали с помощью острых камней какие-нибудь рыбачьи лодки или грубые музыкальные инструменты, словом, пока они были заняты лишь таким трудом, который под силу одному человеку, и только такими промыслами , которые не требовали участия многих рук, они жили, свободные, здоровые, добрые и счастливые, насколько они могли быть такими по своей природе и продолжали          в отношениях с собой наслаждаться всеми радостями общения не нарушавшими их независимость."
Я склонен думать, что прогресс одной рукой, усиливает злонравие в обществе, делая его более изощрённым, другой же, побуждает людей к совершенствованию добродетелей для       противостояния злу. Не развивая свой ум,  добродушный, но неискушенный человек, в так называемых цивилизованных странах, подвергается опасности стать не только пешкой и        жертвой злодеев, но и сам, того не ведая, может способствовать злу и совершать злодейства.                Ни для кого, ни секрет, что уже давно мир живет единой жизнью. Цивилизация, в той                или иной степени, распространилась повсюду, поэтому такое положение дел касается всех        людей. И граждане мира, если им не безразлична нравственная сторона их поступков, должны постоянно развивать свои чувства посредством образования, чтобы не оказаться втянутыми в заблуждение и зло. В этом вопросе,  конечно, самое важное - верно найти учителей. Ведь,          в большой степени, от них будет зависеть, каким путем пойдет ученик. Но, в любом случае, самое главное - выбор самого человека, умение следовать за своей совестью. Поэтому, я думаю, учителя должны учить не своему взгляду на жизнь, как правильному, а учить прислушиваться  к голосу собственной совести, привычке прислушиваться к нему, умению разбираться                в собственных чувствах, ну и, конечно, мужеству следовать своим убеждениям. Только в этом случае, путь учеников будет путем их собственного познания мира и сознательным стремлением к добру. Тому же, кто глух, в нравственном смысле, не помогут и самые настоятельные благие увещевания.
Итак, интеллектуально-нравственный прогресс можно определить, как процесс перехода от положения  почти отсутствия всяких морально-нравственных понятий к познанию таковых, и таким образом, появлению их в человеческом обществе. Вольтер, со свойственным ему сарказмом, подметил в письме своему именитому другу Руссо: "Вы единственный, кто употребил столько ума, чтобы постараться сделать нас животными..."                Но самое интересное, что в дальнейшем, сам же Руссо принимает практически противоположную точку зрения: "Хотя в состоянии общественном, человек и лишается многих преимуществ, которыми он обладает в естественном состоянии, но зато он приобретает гораздо большие преимущества - его способности упражняются и развиваются, мысль его расширяется, чувства его облагораживаются, и вся его душа облагораживается до такой степени, что если бы злоупотребления новыми условиями      не низводили его часто до состояния более низкого, чем то, из которого он вышел, он должен был бы беспрестанно благословлять счастливый момент, вырвавший его навсегда из прежнего состояния и превративший его из тупого ограниченного животного в существо мыслящее, в человека."
Таким образом, Руссо, в конечном итоге, согласен с защищаемым мной тезисом. При этом, истинно верующим христианином, Руссо скорее не был. Он раскаивался в этом, впоследствии, но, хоть и говорил, что верит в Бога, в то же время, утверждал, что "христианство проповедует лишь рабство и зависимость. Его дух слишком благоприятен для тирании, чтобы она постоянно этим не пользовалась. Истинные христиане созданы, чтобы быть рабами, они это знают, и это их почти не тревожит; сия краткая жизнь имеет в их глазах слишком мало цены". Не хочу это оспаривать прямо сейчас, но постараюсь, теперь, обосновать тезис о том, что нравственное развитие человека зависит от его интеллектуального развития, и с точки зрения Христианской религии.
Под нравственными людьми, я понимаю тех, кому свойственно чувство сострадания, чувство, которое есть корень добра, основа гуманности. Без принятия безусловной ценности нравственности человека, нет смысла рассуждать о пользе интеллектуального развития.  Очевидно, что, тем, кто не имеет и крупицы сострадания, добра, зачатков нравственности         в себе, не из чего его и развивать. Развитый интеллект такого существа будет интеллектом циника.  Необходимо, с другой стороны, также отметить, что люди желающие расти морально, должны также обладать и неким минимальным интеллектуальным потенциалом, ведь в противном случае, также бессмысленно будет говорить об их интеллектуальном,           а соответственно и нравственном прогрессе. Казалось бы, ясно, что развитый умственно человек, в поиске сделать добро, будет надежнее защищен от возможных ошибок, чем человек недалекий,  хотя и имеющий те же устремления. Первый, как личность способная разбираться в окружающем мире, правильно интерпретирует, больше замечает, острее чувствует, адекватнее реагирует, в итоге, больше понимает.
Но каков общепринятый взгляд церкви и верующих на этот вопрос?
Среди таковых, в ходу понятие божественного света, объяснить, которое исчерпывающе не берутся даже богословы. Вот именно этот божественный свет и является для церкви достойным большего уважения, нежели свет естественный, свет последовательного разумного подхода, в основе которого лежит познание мира и гармоничное развитие человека в интеллектуальном и нравственном смысле.
Проблему приоритетов одного или второго света, на мой взгляд, детально изложил великий голландский философ и богослов Бенедикт Спиноза. Положение дел, с тех пор, в корне не сильно изменилось, поэтому воспользуюсь его трудом и процитирую: "О Боже бессмертный! Благочестие и религия заключается в нелепых тайнах! Люди, которые прямо презирают рассудок, отвергают разум и чураются его, точно он от природы испорчен, считаются взаправду - что горше всего - обладателями божественного света! На самом же деле если бы у них была бы хотя бы искорка божественного света,             они не безумствовали бы столь высокомерно, но учились бы разумнее почитать Бога                и выдавались бы среди других не ненавистью, как теперь, но, наоборот, любовью;           они не преследовали бы столь враждебно людей, разномыслящих с ними, но скорее    жалели бы  их( если только они бояться за их спасение, а не за свое благополучие)."
Как известно, самые большие авторитеты церкви- библейские пророки, люди, несшие божественные истины в мир, люди получавшие божественные откровения напрямую от Бога,    с помощью этого самого божественного света. Это значит,- они не имели точного и обоснованного толкования этих откровений, ставших в их устах пророчествами. Они - люди,  по дошедшим до нас сведениям, в большинстве своем, праведники. Во всяком случае, таковые  в пору своих пророчеств. Но не забудем, они - также и люди, скрытые от нас бездной времени. Для того, чтобы мы, в нашей сегодняшней жизни, могли быть уверены в их обладании божественным светом, в том его понимании, котором говорит клир, у нас нет никаких возможностей. Из наших же современников или даже людей последних столетий, тех столетий, о которых возможно говорить с той или иной степенью достоверности,  я лично, не осмелюсь указать ни на кого достойного быть названным пророком, обладателем этого таинственного света. Так или иначе, именно, божественный свет озаряет, посредством Святого Духа,  пророков, при написании и произнесении ими своих пророчеств. Вот так, во многом, на признании божественного света основным признаком святости базируется религия. В общем, поэтому не удивительно почему церковь признает его намного более высоким, чем свет естественный. Ведь, следуя их логике, все божественное - выше, чем естественное, человеческое. Более того, многие ревнители церкви видят в научном методе познания             (т.е. с помощью естественного света) корень зла и ереси. При желании, даже, можно разглядеть  поддержку этой их позиции в библии. Особенно, в Ветхом Завете, где с первых его страниц вскрывается первородный грех. Адам и Ева вкусили, вопреки велению божию, от древа знания. Польстились на увещевания змея и захотели сами знать что есть что, что есть добро и зло, встать  вровень с самим Создателем. Как видим, они получили то, что хотели, хотя бы, отчасти. Они сразу заметили, что наги и почувствовали стыд. Приглядевшись к этой, казалось бы, простой в своей наивности древней истории обнаруживаем, что, с этого момента неповиновения, они оторвались от всего живого их окружающего, созданного Богом.             Т.е.  с того момента, они стали людьми в сегодняшнем понимании этого слова. Они стали сознательными существами, они осознали сами себя и мир, они почувствовали стыд, у них появилась совесть, они стали способны различать добро и зло. Далее, как все знают, Бог был разгневан на людей и наказал их и всех их потомков смертностью, вечным сердечным беспокойством, лишил счастья, как естественного состояния. Думаю, что как раз, с того времени у людей не осталось другого способа стремиться к добру, как к счастью, кроме,        как через дальнейшее познание себя и мира, и совершенствования собственной души.         Зерно познания уже было брошено нашими прародителями, и коль мы несем на себе их грех, вернуться в первоначальное состояние мы сами в одночасье не можем. Исключение может  быть сделано лишь для пророков, как обладателей милости божией, и то, как правило, только на время их пророчеств. Один путь есть у нас, обычных смертных, в постижении Бога Истины - познавать Его через Его творения, используя при этом, как спасительную путеводную звезду естественное чувство добра, подаренное нам Им. И путь этот, хоть, может быть, сейчас, преждевременно говорить, указан в Новом Завете, где Иисус дает всем нам надежду на спасение. Но ведь и Завет, как и все на свете,  можно понимать различно. С одной стороны новое учение согласуется с тем, что я пытаюсь отстаивать, с другой, внушает необходимость безоговорочной веры и утверждает, что "блаженны нищие духом, ибо они Бога узрят». Принимая во внимание консерватизм церковников, не так уж легко их разубедить и развенчать неведение, которому они даже склонны приписывать святость, и которое, в их интерпретации, есть чуть ли не основа добродетели и признак близости к Богу.
Сейчас я предлагаю нам обратиться к тому же Спинозе, как к безусловно уважаемому теологу, к  некоторым другим философам, а также к Писанию и здравому смыслу. Попробуем уяснить для себя понятия Духа, души и, наконец, божественного Святого Духа. Того, чей свет, падающий на святые головы, и есть тот самый божественный.   
 Адам на минуту замолчал, достал с книжной полки зачитанный фолиант, сразу же открыл его на нужной странице и, нацепив на переносицу, в тонкой оправе, очки продолжил:
"" Слово "руах" в собственном смысле означает, как известно, ветер, но оно очень часто употребляется во многих других значениях, производимых, однако, от него. Его применяют 1) для обозначения дыхания, как в псалме 135, ст17: "И нет духа в устах их".                2) Для обозначения бодрости или одушевления, как в первой книге Самуила(30:12)                " И возвратился к нему дух", т.е. он стал бодрым.
3)Отсюда принимают его в значении бодрости и силы, как в книге Иисуса Навина(2:11):       " И ни в одном человеке не стало потом духа". Также у Иезекииля(2:2): " И вошел в Меня дух( или сила), который заставил меня встать на ноги мои". 
4) Также оно применяется в значении таланта и способности, как у Иова(32:8):     "Конечно оно(знание) есть дух в человеке".
5) Берется оно затем  в значении голоса чувства, как в книге Чисел(14:24) "Потому,        что в нем был иной дух", т.е. иной голос чувства или иная мысль. Так в книге Притчей(1:23): "Я выскажу вам дух( т.е. мысль) мой". И в этом смысле употребляется для обозначения воли или решения, душевного побуждения или задора, как у Иезекииля(1:12):      " Они шли туда, идти куда был дух"(или воля).
6) Далее это слово "руах", поскольку означает дух (аnimus), служит для выражения всех         душевных страстей, а также дарований, как например: "высокий дух" для обозначения       гордости, и уничиженный дух для обозначения смирения, "злой дух" вместо ненависти и меланхолии, " добрый дух" вместо благосклонности, "дух ревности", " дух ( или желание) любодеяния, "дух мудрости, благоразумия, храбрости", т.е. (так как по-еврейски                мы употребляем чаще существительные, нежели прилагательные).
Означает самый ум (mens), или душу (anima), как в Екклесиасте(3:19): " Дух (или душа) один и тот же у всех", "И дух возвращается к Богу".
7) Наконец, это слово означает страны Света,  а также стороны всякой вещи, обращенные к тем странам света (см. Иезекииль 37:9 и 42:16,17,18,19)
Далее он напоминает, что прилагательное Божий у евреев в большинстве случаев означало превосходную степень. Как видно после такого длительного перечисления всевозможных смыслов употребления этого слова,  его можно, а может быть, даже и лучше было, для точности, заменить другими словами или словосочетаниями. Но среди всего выше сказанного у Спинозы обнаруживается  словосочетание "дух Божий", которое никак не заменить известными нам словами. "Через дух божий означается само жизненное начало в человеке, как у Иова(27:3): "И дух Божий в носу моем"- намек на то, что имеется в Бытии, именно, что Бог вдунул душу жизни в нос человека. Так Иезекииль пророчествуя мертвым говорит (37:14): " Если бы Он(т.е.Бог) захотел, то дух Свой и Свою душу жизни Он возвратит Себе."
Впрочем, мыслью о движущей силе всего живого задавались практически все философы,         но  независимо, признавали ли они ее материальной или нематериальной, внятно ее природу объяснить не смог никто. А для обозначения этой движущей силы - духа, фактически, первопричины жизни, как для феномена недоступного нашему пониманию, вполне подходит эпитет Божий, как категория превосходная.  Действительно, если церковники, даже и не пытаются объяснить, например, природу человеческой души   (как Божьего духа в наших носах), то и не привыкшие себя связывать канонами и предрассудками философы или совершенно неубедительны в своих фантазиях  ( например теория монад), либо ссылаются на религиозное понимание Бога. Так, например, Декарт говорил, что Бог - единственная действующая причина движения и, что Он постоянно передает его всем телам. Также и великий богохульник Жюльен Ламетри, согласившись с тем, что природу души (понимая ее также как часть Бога) не удалось постигнуть всерьез никому,  заявляет, что и в дальнейшем она останется неизвестной также как и сущность просто материи. Это нужно, на мой взгляд, понимать в смысле, что Первопричина, Истина или Бог - непостижимы. Но я вспомнил о Ламетри не для того, чтобы повторить эту, в общем, неоригинальную мысль, а для того, чтобы процитировать его понимание души:
" Сама по себе материя представляет собой пассивное начало; она обладает только силой инерции; вот почему всякий раз, как мы видим, что она движется, можно сделать вывод, что ее движение проистекает из другого начала, так ,что здравый ум никогда не смешает его с началом, которое его содержит, т.е. с материей или субстанцией тел, ибо идеи о том и о другом являются двумя интеллектуальными идеями столь же отличными друг от друга, как активное и пассивное начало; Поэтому если в телах имеется движущее начало и если доказано, что последнее заставляет сердце биться, нервы чувствовать и мозг думать, то отсюда вытекает с несомненностью, что именно это начало называют душой."
Далее он (Ламетри) пытается  классифицировать души на растительные и чувствующие. Природу первой он склонен отождествлять с природой эфира(огня), таким образом, предполагая первопричиной огонь. Версия,- может быть, и достойная изучения, особенно,    если учесть, что множество языческих культов обращено как раз к огню и Солнцу. И все-таки       она - не более чем версия, и правдоподобна она не более остальных. Кроме того, сам Ламетри ни в коем случае не авторитетная персона в среде верующих. Для верующих, действительно,    та же самая душа приводит в движение тело. Приводит его в движение сознательно. Т.е. она обладает волей.
Если же логически определять понятие души только исходя из Писания, то наша душа - нечто,      что заставляет нас жить, т.е. двигаться, чувствовать и желать. Идя в рассуждении несколько    дальше, для большей определенности, я отважусь заключить, что душа - это количество       движения (энергия) в системе (теле) наделенной интеллектом.
Для того, чтобы лучше разобраться в вышесказанном, предлагаю не больше не меньше     рассмотреть сущность веры, понятие Бога и Божественные законы. Углубиться в эти непростые вещи нам опять же помогут Писание, Спиноза и тот самый естественный свет, которым          наделил нас Господь.
В Писании нет определения веры, но именно Писание - основное и истинное предание для верующих. Поэтому, для начала, обращусь к апостолу Иакову, он говорит, что вера сама                по себе, без дел, мертва(2:7). В (2:18) он же: "Покажи мне веру свою без дел, а я покажу                из моих дел свою веру". Иоанн в Первом Послании говорит (4:7,8) "Всякий кто любит   (ближнего), от Бога родился и знает Бога, ибо Бог есть любовь." Из сказанного следует,            что мы способны оценить насколько человек верующий лишь на основании его дел.
Теперь, предлагаю для ясности прибегнуть к спинозианскому определению веры, данному им, опираясь на весь дух Писания:
"...вера означает не что иное, как чувствование о Боге того, без знания чего прекращается повиновение Богу, и, что при наличии этого повиновения необходимо принимается."
А вот, что говорил, данный Богом евреям, мудрейший царь Соломон, тот при котором еврейское государство процветало и благоденствовало(6:22): "Источник жизни (есть) разум своего господина, и наказание глупцам есть глупость." Здесь должно заметить, что  у евреев под жизнью вообще понимается истинная жизнь, как видно из Второзакония(30:19).
Таким образом, мудрость - человеческий путь к истинной, вечной жизни. Далее, у того же Соломона(2:3):
" Ибо если ты призовешь благоразумие и разуму дашь твой голос и пр., тогда уразумеешь боязнь перед Господом и обретешь познание о Боге, ибо Бог дает мудрость, из уст Его знание и благоразумие."
В то же время, Спиноза справедливо заметил в Писании, что пророки не знали некоторых вещей. Многие же церковники, предпочитают не признавать этот факт, пытаясь отыскать  некий подтекст в явных несуразицах, содержащихся в пророчествах, таким образом, зачастую, даже, меняя и сам первоначальный смысл пророчеств. Как сказал Спиноза, по этому поводу, при такой трактовке; "все Писание пиши пропало".
Наиболее яркие примеры в подтверждение сказанного - Иисус Навин и Исайя, думавшие, что Солнце движется вокруг Земли, и даже, какое-то время, остается неподвижным.  Думаю, что из этого следует заключить, что пророки прославляемы за то, что имеют благочестие и постоянство духа, т.е. дух, который люди почитают, как благодать Божью.   В предсказаниях же необходимо выделять суть, с позиции нашего времени,  делая скидку на некоторые ошибки в изложении. Ведь любой, кто примется за исследование текстов пророков и апостолов, без труда обнаружит разницу в содержании текстов, вещающих казалось-бы об одних и тех же событиях. Например, четыре Евангелия, или Судный день    в пророчествах Иоанна Богослова, Иезекииля и Исайи.
Апостол Иоанн сказал в Первом послании: "Знаем также, что сын Божий пришел и дал нам свет и разум, да познаем Бога истинного и да будем в истинном Сыне Его Иисусе Христе." Свет, о котором говорит Иоанн - любовь к ближнему. Любовь к ближнему,          по сути, и есть - любовь к Богу, соблюдение Его заповедей. 
Надеюсь, все же, что обладаю, хоть малой толикой, божественного света, в таком его понимании. Поэтому пользуясь этим даром вкупе с разумом, также дарованным Богом,       и Писанием, продолжу. Наверное, краеугольный камень  всех предыдущих и последующих рассуждений на заданную тему, - понятие Бога. Для того, чтобы прояснить его, обратимся, для начала,  к самому главному еврейскому пророку Моисею. Изучая воззрения Моисея      и откровения ниспосланные ему, можно сделать вывод: 1)Бог - разумен, потому, как кроме того, что Его послания разумны, также и в Мире Им сотворенном существует определенный порядок вещей; 2) что Бог - существо вечное, т.е., что Он всегда был и будет. Иегова, с еврейского, - слово, выражающее три времени существования. 3) Также  надо отметить, что Он милосерд и всемогущ. 4) Он - ревнив, что видно из многих мест Пятикнижия, и требует повиновения только Ему. 5) Бог - вездесущ. 6) Моисей учил, что увидеть Его человек не может, а увидевший Его - умрет. Правда, последнему есть множество противоречий. Исайя, Иезекииль, другие пророки и вожди еврейских племен, так или иначе, видели  Бога. Даже сам Моисей видел Бога со спины. Но, как я думаю, будет разумным предположить, это было явление, присутствующее в их воображении, а не в реальности, и не опровергает невидимость Бога. «Увидеть Бога», это образное выражение, используется для более ясного и удобоваримого преподнесения сущности откровений людям той эпохи. 7) В Писании, неоднократно, настаивается на уникальности  и единстве Бога. 8) В тоже время, говорится о том, что место Бога заступают существа, которые являются проводниками Его воли в отношении различных народов, или  даже, отдельного человека. Существа эти, - по сути, ангелы (духи). В Библии,  их и называют богами с маленькой буквы. "Кто из богов подобен Тебе?"- воскликнул Моисей.
Изучая Ветхий завет, трудно отделаться от мысли, что Бог, представляемый многочисленными пророками, не есть личность. Ведь о Нем, все время, говорится  как о человеке, хоть и наделенном всеобъемлющим могуществом. Особенно, противоречиво то, что касается его видимости. Но я предлагаю не брать за факт то, что можно, вполне разумно, списать на игру воображения пророков, которое преподносит им самые разные видения, а стремиться осмыслить понятие Бога по существу.
Один из важнейших и часто упоминаемых атрибутов Бога - его вездесущность.                Т.е. Он существует во всем и везде. Думаю, представить что-либо конкретное, обладающее таким атрибутом, человеку не под силу. Из данной констатации, напрашивается вывод о том, что и в нас самих, непременно, должен быть Бог. При этом, из того же Писания следует, что Бог -нечто нематериальное (неплотское), не от мира сего и часто ставиться      в противовес всему мирскому, в том числе, и человеку, который - плоть есть. Но вспомним из Иова(27:3) "И дух Божий в носу моем". Из этого логично заключить, что Бог присутствует в человеке в качестве духа.
Однако, очеловечивание Бога у пророков, это - не только придание ему внешнего облика,   но и наделение другими качествами присущими человеку. Например, Иеремия прямо говорит   о том, что Господь, в зависимости от поведения людей, может раскаиваться в своем решении, направленном им на вред или на благо. На мой взгляд, разумно было бы понимать такое Его поведение не как раскаянье, а  как естественную перемену в ходе событий, произошедшую в связи с переменой в жизни людей. Т. е. может быть, имеет смысл говорить о непостоянности Его решений, но никак не о раскаянии. Преподнесение же знаний о Боге,   в той форме, о которой я, только что, сказал выше, следует объяснять либо слабостью осмысленного восприятия Божественной природы самими пророками, либо рассчитанной   на слабость осмысленного восприятия Ее простыми людьми. Вряд ли приходится сомневаться, что древние евреи были народом довольно темным. Кроме того, они находились в постоянном контакте с языческими племенами и сами должны были постоянно делать усилия, чтоб не попасть под влияния их еще более примитивных и жестоких культур.
Подведу небольшой итог: Бог нематериален и вездесущ. Он - то, что наделяет людей и,                по-видимому, все живое, своим духом. Этот дух Он забирает после смерти к Себе. Духи,       живущие в каждом из нас и делающие собственно нас живыми, - не что иное, как наши души.
Попытки очеловечивания Бога, употребление в отношении Его, таких эпитетов, как гневный, раскаявшийся, милосердный, указание на то, что Он живет на горе Синай, имеет спину, руку и т.д. - не что иное,  как способ донесения до народа сложного абстрактного и всеобъемлющего понятия Бога.
- Но почему Бог, по преданиям, так неравнодушен к израильтянам? Почему они настаивают на своем исключительном отношении с Богом? - после долгого молчания, в первый раз, подал голос Алексей.
- Это нетрудно объяснить. Общеизвестно, что Писание пришло ко всем остальным через евреев. Поэтому, совсем  неудивительно, что они - богоизбранный народ. В какой-то степени это,- действительно так ,поскольку евреи первыми пришли от язычества к пониманию единой первопричины мира, единого связующего порядка, - к знанию о едином Боге. Поэтому вполне естественно, что мы видим в Пятикнижье имя Бога, как Бога Израилева.   При этом, понимать Бога, как относящегося только к Израилю, - неверно ни для тех давних времен, ни для сегодняшнего времени. Но можно говорить с уверенностью, что в древней еврейской  истории были периоды, когда Его отношение к Его народу было особенным. Предостерегу, - абсурдно было бы думать, что это было нечто вроде человеческой прихоти. Отношение Его к ним определялось верой и повиновением им Ему. Поэтому, в принципе, можно сказать, что вера и повиновение евреев и любого другого народа Богу равнозначны Его благосклонности, и к евреям, и к этим народам.
Ведь Павел, хоть его и не почитают иудеи, сказал: "Бог есть Бог всех народов",                а в псалме ст9 говорится: "Милостив Бог ко всем и Его милосердие на все, что он сделал."
Есть еще один момент, на который я бы хотел обратить внимание. Читая наставления данные Богом Моисею для евреев на горе Синай, книгу Чисел, Второзаконие, Исайю, не говоря уже о Новом Завете, бросаются в глаза многочисленные различия и даже противоречия.            Как же быть?
Но приглядимся. Наряду, казалось-бы, с естественными нравственными установками,                в Ветхом Завете, преподносятся и весьма специфичные правила, и законы, которые должны действовать в еврейском государстве.  Если в начале, речь идет о важнейших общих наставлениях и заповедях, потом оговариваются конкретные правовые вопросы и способы      их разрешения. Поэтому, считаю должным отметить, что закон данный Богом еврейскому народу в Ветхом Завете - есть закон, не всеобщий, как кто-то мог бы подумать, а частный,  закон - для благополучного устроения древнееврейского общества. Он был дан людям,          все-таки,  нецивилизованным, если сравнивать с современным человечеством. Людям, привыкшим к жестоким языческим нравам древнего Египта, жертвоприношениям, как  демонстрации своего повиновения Богу. Но все же этот Закон им был дан. Он их избрал,       они в Него поверили. Поверили  первыми. Поверили в Его единство.
Сейчас, читая закон Моисея, некоторые поражаются коробящей душу мстительности                и даже жестокости, игнорируя зерно добра в нем. Многие же пытаются оправдать свою озлобленность на  врагов, ссылаясь на этот старинный закон. И те и другие не правы.     Первые - не понимают, что зерно будущей цивилизации не могло взойти, в тех условиях,     без порой сурового закона. Вторые – закрывают глаза на то, что закон Моисея - пройденная нравственная ступень для христиан.
В Библии, не раз можно найти подтверждение сказанному. За исполнение закона Бог обещает Свое благословление, т.е. благополучную жизнь на Земле, а также помощь в овладении землей на которую Он привел народ свой из Египта. Исход(23:22-31),Второзаконие(6:2,3)
Любопытно, что сопоставляя закон в Исходе и Второзаконии, легко найдем в последнем существенные послабления первого. И это по прошествии не слишком большого периода времени. К примеру, во Второзаконии, Бог уже не требует принести Ему в жертву первенца, а удовлетворяется первенцем из домашних животных. Кроме того, уже нет слов об ответственности за грехи своих родителей в 4 коленах, читаем также, что дети не несут греха за своих родителей к смерти. "Отцы не должны быть наказываемы смертью        за детей, и дети не должны быть наказываемы смертью за отцов; каждый должен быть наказываем смертью за свое преступление." Второзаконие (24:16).                Не призыв ли это отказаться от кровной мести, которая была обычна в те времена?
Считаю уместным снова напомнить; язычество, практически всегда, а древнее язычество           в особенности, базируется на страхе, а естественным гуманным побуждениям отводит третьестепенную роль. Новый  культ единобожия, который развивался в окружении языческих культур и даже может быть родился из одной из них, по понятным причинам, еще нес отпечаток жестоких нравов. Но он уже не призывал к бессмысленным заклинаниям и обрядам только с целью получения милостей от стихий, но также учил правилам бытия для достижения этих благ, а самое главное, зачаткам морали, постепенно облагораживающим человеческую душу. Здесь, нужно признать, однако, с позиции христиан, - борьба за чистоту веры,                в ветхозаветные времена, носила почти тот же языческий характер.
"Если будет уговаривать тебя тайно брат твой, сын отца твоего или сын матери твоей, или сын твой или дочь твоя, говоря "пойдем и будем служить богам иным, которых не знал ты и отцы твои", богам тех народов, которые вокруг тебя, близких к тебе или отдаленных от тебя, от одного края Земли до другого, - то не соглашайся с ним и не слушай его; и да не пощадит его глаз твой, не жалей его и не прикрывай его, но убей его." Второзаконие(13-6,9)
Таким, казалось бы,  варварским путем, Бог учит верности Ему. Но не будем забывать, что   эти слова - наставления именно варварам, только вставшим на путь единобожия, это - еще      не заповедь для спасения душ, но направляющая для успешного становления первого неязыческого государства. Нет сомнения, что среди первых заповедей и законов Господа есть и те, которые подходят и для христианина, например: не убий, не укради и др., но основная  их часть – наставления, приноровленные к неразвитому в гуманистическом отношении еврею. Обращу внимание, что, в основном, все законы носят сугубо догматический характер,          они не объясняют, почему надо поступать так, а не иначе. Они не согласуются, с каким либо жизненным принципом. В этом отношении, новая вера еще очень напоминала язычество.     Но это уже не язычество, это необходимая ступень к грядущему спасению душ верующих.
Уже у Исайи, предсказавшего спасение праведных, видно, что Богу не нужны многочисленные жертвы. Те, которые не являются сами по себе свидетельствами людского благочестия,           т.е. по сути, акты злодейства:
"Омойтесь, очиститесь; удалите злые деяния ваши от очей Моих; перестаньте делать зло; научитесь делать добро, ищите правды, спасайте угнетенного, защищайте сироту, вступайтесь за вдову." Исайя предостерегает людей от тяжелейшего греха и зачатка всех зол, - оказаться в плену у собственной гордыни. Он учит Божьей справедливости - пониманию того, что на Земле существуют множества живых существ, и все они носят частицу Бога   (свои души) и только Сам Бог может решать их судьбы. Он предупреждает о Судном дне        и это опять-же на прямую относится к идеи спасения души. Исайя(5:8) "Горе вам прибавляющие дом к дому, присоединяющие поле к полю, как будто вы одни поселены на земле. Эти слова согласуются с евангельскими: "Смотрите не презирайте малых ни одного из малых сих; говорю ведь вам, что ангелы их на небесах" Мф(18:10). Также у Исайи(2:12) "Ибо грядет день Господа Саваофа на все гордое и высокомерное и на все превознесенное,   -и оно будет унижено,... "
Видно, сколько бы ни называли люди Бога милосердным, Его расправа над теми, кто           не желает жить по Его законам, законам добра и справедливости неотвратима. Суровая кара ждет тех, кто жестокосердствует на Земле. Исайя(63:8,10) "Он сказал: "подлинно они народ Мой, дети которые не солгут", и их Он был для них Спасителем, во всякой скорби их  Он не оставлял их, и Ангел лица Его спасал их, по Любви Своей и Благосердию Своему  Он искупил их, взял и носил их во все дни древние. Но они возмутились и огорчили Святаго Духа Его; поэтому Он обратился в неприятеля их: Сам воевал против них."
О понимании справедливого и справедливости, скажу опять же словами Спинозы:           « кто воздает всякому свое, вследствие  того, что знает истинное основание законов и их необходимость, тот действует с твердостью духа и по собственному, а не по чужому решению и поэтому, заслуженно, называется справедливым.»  «...справедливость - есть твердая и постоянная воля признавать за каждым его право.»
К сказанному, нужно добавить, что поистине справедливым может быть только сам Бог, поскольку только Он знает всю истину,  истинное основание Своих законов и необходимость их выполнения.
Чтобы люди могли действовать справедливо, им тоже, в идеале, надо бы поступать, исходя из Божьего Закона данного людям, зная, в тоже время, общие законы природы, которые, как раз, и являются истинным основанием для этого закона и тоже, конечно же, установлены Богом. 
Отсюда следует, что закон Божий в Ветхом завете есть закон справедливый лишь для евреев, в тот отдаленный от нас отрезок времени, кроме того, обещающий процветание опять же, только в тот далекий период.
Закон или образ жизни, придерживаясь которого Господь обещает спасение души, освящен в Евангелии. О нем поговорим чуть позже.
Мы знаем о разрушенных библейских городах, тысячах ужасных смертей, разорениях, войнах и болезнях, - о том, чем Бог воздает за нарушения Своего Закона. Надо отдавать себе отчет в том, что все происходящее на Земле, и доброе, в нашем людском понимании, и злое, - происходит по воле Единого Бога. Осознавая это, становиться ясно, что подразумевать Бога Единого, как исключительно добрую силу, логически, неправильно.
-А как-же Дьявол, змей и прочая нечисть?- спросил, недоуменно, Алексей.
- Не надо забывать, только, что и змея, и дьявола, и все вообще создал Бог. Он вездесущ, Дух Его во всем и власть Его над всем. Судить Свое создание - Его прерогатива. И такое понимание Бога включает в себя, без сомнения, оба начала, и злое и доброе. И как не отвратителен, для нас людей, Сатана, он - тоже творение, часть, инструмент Бога в Его общем замысле. Но эта часть замысла – скорее противоположна, в наших глазах, Его созидательному началу, Его созидающему Духу. На этом основании, она никогда в Писании и людском восприятии Бога не отождествляется с Ним, а противопоставляется Ему. И, как не парадоксально, без этой части замысла, не мыслим Бог милостивый и благой. Как без понимания зла, немыслимо понимание добра.
Злым началом, Злым Духом Бог искушает людей, проверяя их верность законам добра, божественной справедливости и разуму, и, в соответствии с их решениями, вершит их судьбу           и в земной, и в вечной жизни.
Во Второзаконии у Моисея ст13 :"Потому что Иегова ваш Бог, искушает вас, чтобы знать, любите ли вы Его всем сердцем вашим и душою вашею". И в молитве: "Не введи нас во искушение, но избавь нас от лукавого." В первом случае, Моисей предостерегает евреев от       того, чтоб пойти по ложному пути, поверить ложным богам и лжепророкам, которых                Сам Бог и послал для проверки Своего народа. В последнем, -  почти тоже самое, только                для всех народов и в более широком смысле. С позиции сегодняшних наших представлений              о гуманности, выглядит немного нелепым называть библейского Бога всепрощающим,   милосердным и справедливым. Вместе с тем, не значит, что он на самом деле не таков.                Ведь, Он - причина, и начало, и творец жизни. Дело всего лишь в том, что человеческим         разумом не всегда возможно постичь до конца Его милосердие, мудрость, справедливость                и добро. Не мы, а Он судит нас. Он – тот, кто знает и устанавливает законы бытия и,  соответственно, справедливость, как таковую. Нам же все это неизвестно, и до конца, не будет известно никогда. Наше знание фрагментарно. Соответственно, и представление об истинной      сути вещей может быть искаженным.
Грех, по Писанию,- беззаконие, деяние вопреки Божьему закону. Особенно выделяет Исайя         ложь и зло, как богопротивное. И в самом деле, если Бог - есть Бог Истины и подлинный            Закон Его - закон жизни, ложь и зло - главное, что противоречит Ему. Из Исайи(59):                "Но беззакония ваши произвели разделения между вами и Богом вашим, и грехи ваши отвращают лицо Его от вас, чтобы не слышать. Ибо руки ваши осквернены кровью                и персты ваши беззаконием; уста ваши говорят ложь, язык ваш произносит неправду.      Никто не возвышает голоса за правду, и никто не вступается за истину; надеются                на пустое и говорят ложь, зачинают зло и рождают злодейство;... Ноги их бегут ко злу             и они спешат на пролитие невинной крови; мысли их - мысли нечестивые; опустошение            и гибель на стезях их; пути их искривлены, и никто идущий по ним, не знает мира."                Из сказанного видно, что мысли нечестивые - причина зла, злодейств, пролития крови,                а творящие беззаконие - не знают мира. Мир же нужен любому живому существу.                Таким образом, творящие беззаконие  действуют, как против самих себя, так и против Божьей справедливости. Следует помнить, что законы данные Богом в Ветхом завете не содержат      высшую и единую, на все времена и для всех народов, истину. Эту истину, в силу слабости и ограниченности человеческого ума, людям не постичь. Закон Ветхого Завета - критерий справедливости для еврейского государства до евангельских времен.
Считаю нелишним, сейчас, ввести понятие Божьего управления. Надеюсь, оно, в дальнейшем, поможет прояснить основные мысли, которые я хочу донести. Опять же, возьму его у Спинозы: " Под управлением Бога я понимаю известный незыблемый и неизменный порядок природы,   или сцепление (concatenation) естественных вещей... Следовательно, говорим ли мы, что все происходит по законам природы или, что все устраивается по решению и управлению Божию, - мы говорим одно и то же." Этим определением я и буду пользоваться, разве, что поставлю под некоторое сомнение эпитеты "незыблемый" и "неизменный".
Сказанное не означает, что религия евреев, и, по аналогии, христианство - голый фольклор. Если внимательно читать Библию, стараясь разобраться в ней, нельзя не заметить великую мудрость, заложенную в этой книге. Казалось бы оторванные на тысячелетие и такие разные Ветхий и Новый заветы обнаруживают свое единство и преемственность.         Может быть, конечно, это - не для всех очевидно, но, тем не менее, это так. Иисус сказал Мф(5:17): "Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков; не нарушить пришел Я, но исполнить."
Итак, воля Бога - естественный порядок вещей, о котором люди, однако, знают ровно настолько, насколько им это позволил Бог. Иоанн говорил: " Иисус сказал ему: я есьм путь и истина и жизнь." Для любого верующего высшим благом является, - приблизиться, насколько возможно, к Богу. А если мы не блаженные нищие духом, которые по благословлению    Самого Иисуса, должны узреть Истину, единственный приемлемый способ для нас - познание Бога, Истины - через познание его творений. Блаженный Августин говорил, что жизнь слишком быстротечна для того, чтобы тратить ее на познание мелких вещей и изучение естественных наук и, что ее следует пожертвовать на путь к Богу. Но не будет ли это по сути одним и тем же, если изучая природу детально, не забывать о ее единстве и ее божественном происхождении? Возможно, правда, Августин просто предпочитал, как метод познания, путь от общего               к частному, а не наоборот. При этом, однако, он должен был иметь достаточно четкие представления об этом общем. Его высказывание относительно познания Бога, также возможно будет яснее, если принять во внимание, что, сколько бы мы не стремились познать истину, плоды наших усилий – всегда, капля в море этой самой истины. Бог, в глазах верующих,   благой и справедливый, лицо которого, по приданию иудеев, не может увидеть никто.            Но,  все-таки, разве не стоит на пути  к Богу, к Истине, тот добродетельный человек, который стремиться вглядываться в мир, становясь, умней и образованней?  Не будет ли он более способен, чем другой, если, конечно, тот другой не одарен, в исключительной мере  божественным светом, отличить верное от ложного, доброе от греховного? Ведь он тоньше и глубже сможет он понять душу ближнего, а значит, и сочувствовать ему.
Как мог, я показал, и для верующих, связь нравственности и умственного самосовершенствования людей. Теперь, мне хотелось бы, подробней, остановиться на самом предмете нравственности. Истинная нравственность, для меня, одна. Она, по сути, - христианская.  Ее сущность, как я ее вижу, и почему в это верю, я и постараюсь объяснить.
Душа , как я уже говорил, как часть Божьего Духа,  должна содержать доброе начало, она безусловное условие человечности.. Но вот вопрос искушения. Ведь Бог, или, если угодно, дьявол, как негативная сторона Бога, искушает душу. Можно ли искушать то, что полностью есть добро, т.е. то для, чего искушение фактически неприемлемо, его антагонизм? Вряд ли. Абсурд. Значит, в человеческой душе, найдется  чему быть искушаемым. Т.е. безусловно, доля зла имеется. В поиске зерна греха в человеке, кое-кто зашел слишком далеко. Например, некоторые христианские секты, такие, как манихеи и катары посчитали вообще все материальное, материю, в частности, человеческую плоть  причиной и средоточием зла. Излишне говорить, что, по меньшей мере, странно - приписывать духовное качество, присущее по смыслу только живой природе, природе неживой. Поэтому, на мой взгляд, Святой Августин, точно и образно, обозначил роль человеческого тела, как дверь, в которую как-бы проникает дьявол  для искушения  души. А ведь плоть, как и все материальное, по сути, безгрешна. Скажем, нейтральна. Отсюда ясно, что в душе, кроме доброй ее составляющей, имеется, как и следовало ожидать, злая. Признавая за плотью безгрешность, многие из отцов церкви, тем не менее, утверждали,   что тело, именно вместе с душой, будет спасено после Судного Дня, либо с ним же обречено на мучения. Честно говоря, такое понимание посмертной судьбы человека,       мне не внушает доверия. Основания для такого сомнения есть, и, по-моему, очень весомые.
Обратимся к Евангелию, Иоанн нам говорит, что после Судного Дня люди будут жить  на небесах как ангелы господни. Но ведь ангелов даже те же церковники почитают        за бестелесных духов. Поэтому думаю будет разумным и естественным полагать,         что Божий Суд ждет только наши души, но никак не тела.
Итак, в материи как таковой, или, можно сказать, от мира, нет ни зла, ни добра.    Добрыми или злыми бывают духи,  которые наполняют жизнью материю, тела.              Как известно из Писания, Бог будет решать подарить нашим душам жизнь вечную         или лишить ее этой жизни. Бог, как мы знаем, вершит справедливость, т.е. исполняет  Свой Закон, следовательно, и решение Его в отношении наших душ, должно бы подчиняться какой-то Его Божественной закономерности. Писание не оставляет нам          в этом вопросе простора для дискуссии. Там неоднократно и недвусмысленно указывается на то, что решение Бога будет зависеть от выбора наших душ. От того ежедневного выбора между добром и злом, который они делают в течение земной жизни.                В душе человека происходит борьба между Божьим Духом и бесовским. Т.е., можно даже сказать, что душа борется сама с собой, поскольку и то и другое начало - две части целого - души. Зло, в нас, при этом, искушает душу гордыней и сулит телу земные удовольствия. Легко понять поэтому, что в земной жизни, для него,  много, где есть черпать силы.       Без материального мира, его благ,  зло тает как отражение исчезнувшего в воде предмета. По окончании земной жизни, гордыня и зло погибнут, иссушат себя, за недостатком питающей их среды. Добро, в нашей душе, направлено на созидание нематериального мира, как для самого себя, так и для других. Добро это  усердное стремление в желании блага ближнему. Оно выражается в любви к нему,  ко всему миру,  как отражению Бога, наконец, можно сказать, просто к Богу.
Обращаясь к Библии, неоднократно замечаем предостережения и угрозы наказания Богом людей, предавшихся своим сердцем (понимай душой) мирским ценностям, символом которых стали прелюбодеяние и корыстолюбие. То, что служит утехой телу и влечет       за собой гибель души. Вера, оправдывающая и даже превозносящая эти ценности – язычество. Оно противопоставляется вере христианской, объявляется ложью и "ненавистна Богу истины."   
Такова суть Божественного Закона, которому учит Писание. Так, видим, в Ветхом Завете главнейшее значение придается ревностной приверженности истинной вере, но не объясняется каким образом можно спасти свою душу. Вся мораль сводится к воздержанию от прелюбодеяния духовного и телесного. Из Иеремии(3:8):"И Я видел, что, когда, за все прелюбодейные действия отступницы, дочери Израиля, Я отпустил ее и дал ей разводное письмо, вероломная сестра ее Иудея не убоялась, а пошла и сама блудодействовала." Здесь блудодействующими названы еврейские царства, отступившие от истинной веры. Поэтому совсем неудивительно, что оплот язычества Вавилон,                - и вовсе, назван, - Великой блудницей.
Но о надежде на спасение, все-таки, говориться евреям уже и в те древние времена. За семь веков до Христа, Исайя предупреждает о приходе Спасителя, о «вечном завете»,  говорит недавним язычникам, что Бог ненавидит насилие. Из Исайи (61:8) " Ибо Я, Господь, люблю правосудие, ненавижу грабительство с насилием, и воздам награду им по истине,           и завет вечный поставлю с ними". Пророчество Исайи, хоть и было послано евреям, является предтечей Нового Завета, «света великого» обещанного всем людям вообще. Об Иисусе, как раз, говорится как о свете этим людям, находящимся во тьме: "земля Завулонова и земля Наффалимова, на пути приморском, за Иорданом, Галилея языческая, народ сидящий во тьме, увидел свет великий, и сидящим в стране и тени смертной воссиял свет." Пророчество об Иисусе имелось и во времена Давида: " сказал Господь Господу моему: седи одесную меня, доколе положу врагов Твоих в подножие ног Твоих."(Пс109:1) Здесь царь Давид называет будущего помазанника своим Господом,          а Бога отца  - Господь. Возможно, также, что именно это является объяснением принадлежности Спасителя колену Давидову. Но не происхождение - главное, на мой взгляд, хотя, вероятно, это имеет некоторое значение в духовном смысле.
Спасение - вот новое, к чему дано стремиться людям. Вот - цель земной жизни, той жизни, которая, на самом деле, - не жизнь истинная, а лишь преддверие ее. Род человеческий, осужденный за свое отступничество от Бога, поддавшийся дьявольскому искушению,          в надежде уподобиться Богу, в наказание, был лишен этой истинной вечной жизни. Интересно, что искушал Еву - змей, символ мудрости, а вкусили первые люди - от запретного древа знания. По наивности своей, они захотели отделить себя от Бога, сами решать свою судьбу, быть самостными. Величайшее заблуждение, принимая во внимание, целостность мира, связь всего сущего с Богом. Их стремление к познанию, было стремлением из эгоистичных корыстных побуждений, и потому не было направлено к Богу. Бог не служит человеку, Он - Созидатель всего, Он может помочь, смилостивиться, снизойти, но Он никогда не отдает власти над чем-либо в Мире. Все свершается по Его воле и, чтобы избежать заблуждений, человек должен понимать свою роль песчинки в океане Его замысла. И если человеку стремиться к познанию, то целью этого познания должно стать служение Богу, через служение людям, на благо, таким образом, собственной душе. В противном случае, жизнь его окажется служением скоропортящейся плоти, мимолетному фрагменту мироздания, Дьяволу, если угодно. Исчезнет тело, исчезнет и культ его. А душа? Что же будет с ней? Согласно Библии, она обречена на скорбное пребывание в царстве мертвых. Правда, если она принадлежала одному из немногих святых, по преданию, она прямиком отправляется на небо, к Богу. В самом деле, задумаемся. Душа человека, та  некая первичная движущая сила,  энергия. Она, по природе своей как мы выяснили, в некоторой мере - добрая, в некоторой - злая.  Душа не может исчезнуть без следа. И это, по той простой причине, что ничто никуда не исчезает. Теряется, только, ее связь с телом. По закону сохранения энергии, она остается. Но как, где? И будет ли она что-либо чувствовать? На эти вопросы определенно ответить еще сложнее. Что будет с той душой, что на земле была лишь рабой телесных прихотей (т.е. зла)? Оставшись без своего господина (тела), смысла своего существования, вполне логично предположить, что ей будет не по себе, она будет вынуждена тоже исчезнуть. Такой вывод более менее сообразуется с канонической версией. Но по канонам же, до Суда Божьего, и другие, даже праведные души, души всех остальных людей, обречены на пребывание в мрачном море мертвых. Это плата за нравственное падение прародителей. Конечно, такое наказание для всех потомков Адама и Евы, кому-то может показаться слишком суровым. Но если мы признаем божественный авторитет Писания, дискутировать о нем не имеет смысла, поскольку наше понятие о справедливости - лишь отблеск истинной Божественной справедливости. Кроме того, интересно задаться вопросом: когда и откуда приходит душа в тельце будущего ребенка? Если опять-же принять во внимание, что душа - движущая сила дающая жизнь, то вывод напрашивается сам собой: она возникает при слиянии яйцеклетки и сперматозоида. Но ведь, и яйцеклетка и сперматозоид - отдельные живые организмы, родившиеся в свою очередь, первая от женщины, второй от мужчины. Следовательно, душа нового человека  образуется или приходит в момент оплодотворения. Здесь, можно задаться вопросом о делимости души. О ее наследовании, пусть частичном, через родителей. Принимая во внимание сказанное, становится  понятнее, из-за чего душевные пороки и добродетель, ребенок, в той или иной мере, нам кажется, приобретает от матери и отца. Несмотря на то, что мои умозаключения, опять же кому-то, покажутся кощунственными, мне они видятся логичными и к тому же объясняющими природу наказания через поколения.
На простом примере можно убедиться в наличии здравого смысла в моем выводе: Если родители ведут неподобающий образ жизни, бесчинствуют, злоупотребляют наркотиками, алкоголем и т.п. - велика вероятность того, что они будут иметь больных детей. А болезни, кстати сказать, всегда считались наказаниями за грехи. Таким образом, если наказание, передающееся через поколения, имеет место и основание быть в земной жизни, почему бы ему не иметь силу и в жизни будущей. И это при том, что страдает новое, казалось бы, непорочное тело ребенка, при том, что страдает и его, казалось бы, непорочная душа. Однако, конечно, я думаю, неверно будет понимать, что душа человека это исключительно продукт наследования. Природа ее – тайна известная только Богу.
Как мы уже разобрались, душа имеет и добрую и злую составляющие. Кроме того, величины этих составляющих способны меняться в течение жизни человека. А при вынесении приговора на Страшном Суде,  будет приниматься во внимание именно последнее состояние души, наполненность ее добром, в этот момент. Отсюда, становится понятным наиважнейшее значение покаяния в христианстве, не столько обрядового действа, сколько искреннего раскаяния в грехе. Рождаясь, маленький человечек обладает минимумом знания  о добре и зле. Кто-то мог бы сказать, что он даже имеет в себе больше зла, нежели добра.   Не потому, что желает кому-то зла, а потому, что, прежде всего, желает блага самому себе. Естественное желание, чтобы выжить. Напомню, что добро человеческой души - это ее стремление к всеобщему благу, зло – к благу сугубо собственному. Я думаю, однако, и этому есть подтверждение в Евангелии, что души младенцев – невинны. Желание блага для себя, не сопряжено у них еще с осознанным желанием нанести ущерб кому-либо. Они еще           не настроены на конкурентную  борьбу за выживание. Они просто стремятся жить                и радоваться этой жизни.  Это состояние не длится слишком долго. Спустя некоторое время, душа разумная, постигая себя как личность, получает информацию от органов чувств и, располагая волей, делает выбор между добром и злом. Такие качества, как гордость, ненависть, зависть - не что иное, как выбор души в пользу зла. Они возникают, в ответ на мнимую или действительную угрозу. В ответ на риск лишить тело желаемого ему блага.   Тем самым, идя на поводу у тела, душа вредит себе. С другой стороны, унижения телесные  и духовные, порой, идут на благо душе, которая, вопреки потере блага телесного, закаляя себя,  делает выбор в пользу добра, тем самым, становясь совершеннее. Страдания собственные учат их состраданию. Естественно, что младенцу, зачастую, не отличить добра от зла, его ум слишком неразвит для подобных упражнений. Способность приходит                с годами. Чем яснее разум и тоньше чувства, что в принципе взаимосвязано, тем больше шансов, выбрав путь добродетели, не отклоняться от него, поддавшись заблуждению.  Больше шансов, осознанно и верно держаться выбранного пути. Но если, как я уже говорил, от природы, зло в душе занимает главенствующее положение, интеллектуальное развитие напротив  будет служить темной стороне души.
Замечено, что счастье в этой жизни, которая для многих - единственно возможная - мир       в собственной душе. Но, что есть мир в душе, если не некий баланс между злым и добрым началом в ней? Баланс, как жизненная позиция в отношении всего живого и самого себя? Человеку он необходим, чтобы чувствовать себя морально удовлетворенным и справедливым. Добиться такого баланса очень не просто, ведь в природе ничто не стоит    на месте. Когда душа охвачена благородным порывом, преодолев точку равновесия,        она вполне способна на сопереживание другим, сверх своих реальных возможностей.     Она корит себя за то, что сделала слишком мало для них и, зачастую, даже способна погубить тело своего владельца. Когда же зло одолевает душу, в свою очередь, преодолевая положение равновесия, оно просто сжигает душу ненавистью, завистью, обидой.  Что же мы видим? Похоже на то, что счастье, как состояние сколько-нибудь длительное, практически, невозможно для сознательного психически подвижного человека.
Для того, чтоб быть в этой жизни пусть немного счастливым тот, кто спешит делать добро хоть немного, должен забыть о своей совести и вспомнить о своем теле, а эгоистичный и невоздержанный в страстях, хоть сколько-то, научиться усмирять их. Итак,  постоянное нарастающее стремление к добру, приведет человека к самопожертвованию и это будет трудно назвать счастьем, в привычном смысле слова, для мирской жизни. Это может представляться печальным и достойно сожаления. Собственные страдания - физическая награда такого подвижника в этой жизни. Но у него есть и другая награда, и эта награда - не от мира сего. Понятно, что там, где Князь - Зверь и многое твориться по его воле, добро не торжествует повсеместно. Но нам обещано, что в отличие от Зла, которое, впрочем, не полновластно в этом мире,  Добро не исчезнет, но сохранится  в подлинной, а значит вечной, нематериальной жизни.  Также известно: душам, в которых побеждает добро, не безразлична ни их собственная судьба после физической смерти, ни судьба других душ, поэтому  спасение, которое подарил им Бог, послав Иисуса Христа, важно не только для них самих. Душа, в которой Бог – победитель, желает также и спасения душ остальных людей.
Сказано, что Бог так любил людей, что для спасения их послал Сына Своего Единородного. Возможно кому-то покажется странным то, что Бог любит людей, затем, наказывает их             за ослушание, потом, смягчается и не находит лучшего способа спасти их от Своего же наказания, как заставив страдать Собственного Сына. При этом, всем известно, что Бог всемогущ. Пытаться внятно объяснить метафоричность религиозных образов действительно   не просто. И не для всех объяснение будет понятно, приемлемо и доступно. Ограничусь лишь тем, что скажу: по-моему, тем, кто склонен воспринимать Писание буквально, не стоит              и пытаться вникать в логику Божьих деяний. Мыслителям философского склада, я указал бы   на слабость ума человеческого, напомнив при этом, что все приписанные Богу качества -    лишь попытка персонифицировать мировой порядок, который действует во вселенной               и, который по большому счету, нам неизвестен.
Итак, миссия Спасителя - не есть спасение душ всех людей без разбора, но только шанс       на спасение. Им воспользуются только те души, жизнь которых на Земле будет свидетельствовать об их стремлении к добру. Пожалуй, в этом и выражается любовь Бога      к людям. Другими словами, можно сказать, что это естественное отношение целого                к частному.
В отличии от ветхозаветных заповедей и законов послание Бога Отца через Своего Сына - послание всем народам. И в самом деле, может ли истина данная Богом человечеству быть истиной одного народа? Иоанн говорил(1:17) "...ибо закон дан через Моисея; благодать же и истина произошли через Иисуса Христа. У Аггея (2:8) "придет желаемый всеми народами." Конечно, Иисус, поскольку был иудеем и прямым потомком Давида, вначале, был послан богоизбранному народу, но затем, как известно, был отвергнут большинством евреев. Среди притч Иисуса была и такая: Один хозяин послал на свой виноградник слуг, чтобы они забрали с него урожай. Но виноградари, которым был доверен виноградник,        не только не отдали его, но и поубивали слуг хозяина. Хозяин послал новых слуг,                но результат оказался тем же. Наконец он посылает своего сына в надежде, что они постыдятся сделать ему дурное и выполнят его волю. Сына ждала та же участь. Иисус спросил фарисеев, что, по их мнению, сделает хозяин. Они ответили, что, несомненно, предаст убийц злой смерти, а виноградник передаст другим виноградарям. Смысл притчи прозрачен, но Иисус говорит и прямо: "Поэтому сказываю вам, что отнимется у вас Царство Божие и дано будет народу приносящему плоды его;"(Мф21)
Но кто же те избранные, чьи души будут жить вечно? По существу, в нагорной проповеди есть ответ на этот вопрос.
"Блаженны нищие духом, ибо их есть Царство Небесное". Это те, кто свободен мирской суеты, чужд алчности и даже забот обо всем материальном. Можно сказать, что их души уже полны неземного добра, поэтому Царство Небесное – их, по праву.
"Блаженны кроткие, ибо они наследуют землю". Это те, кто не стремятся к власти и  собственности на Земле. Поэтому она целиком принадлежит им.
"Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытяться. Блаженны милостивые, ибо они помилованы будут. Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят." Т.е. не просто ценящие  истину, а значит Бога, но и жаждущие справедливости. Милостивые, те, кто превыше справедливости ставят любовь. Чистые сердцем, те, кто, не знают, не ведают зла.       "Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами Божьими. Блаженны изгнанные за правду, ибо их есть Царство Небесное. Блаженны вы, когда будут поносить вас и гнать и всячески неправедно злословить за Меня" Мф(5)
Как и в Ветхом Завете  в Новом говориться о верности Богу, Истине. Эта верность превыше любых земных уз.
Поэтому читаем у Матфея(10) "Итак всякого кто исповедует меня перед людьми, того исповедую и Я пред Отцем Моим Небесным; а кто отречется от Меня пред людьми, отрекусь от того и Я пред Отцем Моим Небесным. Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч, ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невесту со свекровью ее. И враги человека - домашние его. Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня,            и кто не берет креста своего и следует за Мною, тот не достоин Меня".                О Своих братьях и матери Иисус и вовсе говорит, что они не семья Его. Семья же Его - верные последователи и ученики. Кого-то подобное заявление способно шокировать,           но это лишь потому, что люди часто упускают из вида то обстоятельство, что Бог, Иисус – любовь, добро, истина.  А подлинные Божественная Любовь, Добро, Истина не могут замыкаться на чем-то одном. Если они есть, они есть для всех и всего, им неизвестны предпочтения исходя из кровных или других материальных уз,  Они  проливают свою благодать на тех, кто больше всех в ней нуждается. Иисус подтверждает законы Моисея,     но при этом, ставит перед человечеством гораздо более высокую нравственную планку. Иначе говоря, он признает, что Моисеевы законы верны для своего времени, но с момента Его прихода, на Земле, должна наступить новая эра. Теперь, есть шанс спасти свою душу      и души ближних. Каждый, кто хочет этого, должен поверить в Мессию и раскаяться в своих грехах. Он запрещает гневаться, запрещает разводы, кроме случая неверности                со стороны жены, запрещает клясться, говоря, что ни один человек не обладает полной властью над собой, чтобы исполнить ее. Но высшей точки достигает Его Завет, когда учит Он не противиться злу: "А Я говорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя             в правую щеку твою обрати к нему и другую; и кто захочет судиться с тобою и взять    у тебя рубашку, отдай ему и верхнюю одежду; и кто принудит тебя идти с ним одно поприще, иди с ним два." Или еще сильнее: " А Я говорю вам: любите врагов ваших, благословляйте проклинающих вас, благотворите ненавидящих вас и молитесь              за обижающих вас и гонящих вас."  В этих словах - все величие христианского учения, его сущность, высота, сила благородного духа, возносящаяся над любой земной силой.         После сказанного, я думаю, уже ни у кого, не останется сомнений в отношении, расхожего понятия «добро с кулаками». Что касается Бога Отца. Да, Он вершит свои деяния, в том числе и  с помощью насилия. Но обратите внимание  - делает это, руками грешников.            И для нас, если мы видим, в особенности, что в Его действии нет Божьей справедливости, в этом – другая Его сторона. Это уже Дьявол. Насилие – это не только зло, со стороны насильника, но и попытка зла проникнуть в душу того, против кого это насилие направлено. Это, своего рода, искушение души. Пробуждая желание мести,  зло взращивает свои семена. Святой Петр прямо говорит: "Не отвечай на зло злом, но добром." Сам Христос, даже          в Свою защиту, запретил Петру обнажить меч: "Тогда говорит ему Иисус: возврати меч  твой, в его место, ибо все взявшие меч, мечом погибнут, или думаешь, что Я не могу теперь умолить Отца Моего, и Он предоставит Мне более, нежели двадцать легионов Ангелов?"
В этом смысле, символично, что именно жертвой - земной смертью самого Христа, было куплено спасение человечества. Так, в новом учении, устанавливается приоритет духовного над телесным. Евангелие от Мф(10:39): Сберегший душу свою потеряет ее, а потерявший душу свою ради Меня сбережет ее."
Главные заповеди Христос прозносит в ответ полюбопытствавшему богатому молодому человеку Мф(22:37,40): "Иисус сказал ему: возлюби Господа Бога всем сердцем твоим и всей душой твоею и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя; на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки."
Иисус назвал вторую заповедь подобной первой оттого, что любить ближнего, как символ всего одушевленного нас окружающего, и есть любить Бога, Дух которого – во всем живом. Спасение людям дается, как достойная награда за усердие их душ на стезе добра:  " ...наследуйте Царство, уготовленное вам от создания мира: ибо алкал Я, и вы дали Мне есть; жаждал и вы напоили Меня, был странником и вы приняли меня; был наг и вы одели Меня; был болен и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко Мне." Человек спросит: когда это было? "И Царь скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из братьев Моих меньших, то сделали Мне." У Иоанна(15:13): "Нет больше той любви, как если кто положит душу за друзей своих." Есть ли предел    у истинной любви? Сомневается ли кто нибудь в том, что для того, кто любит в высшем смысле слова, не жалко ничего для блага своей любви?  Тут, и приходит в голову риторический вопрос: многие ли умеют любить? Любить бескорыстно, не смешивая это чувство с собственными прихотями. Иисус учил, что подлинная и истинная любовь - любовь к Богу. А ведь эта любовь - любовь к истине и добру. Поэтому, без сомнения, любить может лишь тот, кто способен оторваться от личного. Бога же любить может тот, кто способен подняться над собой так, чтобы уже не предпочитать себя всем остальным.
Услышав от юноши, что тот, желая жизни вечной, сохранил "от юности своей" главные заповеди, Господь велел ему, если он стремиться к совершенству, продать его имение и, раздав деньги нищим, следовать за Ним. Немудрено, что юноша с печалью удалился.    Иисус же сказал: " удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царствие Божие."Мф(19:24). Земные материальные узы крепко держат людей. Они препятствия очищению их душ, поэтому ни богатым, ни власть имущим не обещается спасения. Но отказаться от материального благополучия не могут не только они. Кто же способен на это? Иисус отвечал: "человекам это не возможно, Богу же все возможно." Тех, кого Бог освящает такой Своей благодатью на земле ничтожно мало. Они - истинные христиане, апостолы, может быть даже, не каждый святой, но такие как святой Франциск, а, может быть даже, некоторые еретики, как Вальдо Лионский. Они - те, кто жили по заповедям Христа, а не прикрывались ими. Их жизнь была дорогой страданий, тягот и лишений,            но если и присутствовал где-либо Божественный свет, так это в ней. Их малочисленность         не удивительна, скорей удивит обывателя, что они жили в действительности. Как говорил Иисус: "много званых, но мало избранных." Мир не любит праведников, не понимает их. Они лучше остальных и это бросается в глаза. Разница не в пользу завистников, честолюбцев и они ненавидят добрых и бескорыстных потому, что не могут быть такими, как они.            У Иоанна(15:19) Иисус говорит: "Если бы вы были от мира, то мир любил бы свое, а как вы не от мира, но я избрал вас от мира, потому ненавидит вас мир".                Говоря, что Он в Отце, а Отец в Нем, Христос подразумевал то, что Он, как чистое Добро присутствует в Боге, Он Иисус и есть благая часть Бога. А так же, как и все живое на Земле, Он и внутри себя имеет Бога, но только добрую Его часть.  Соответственно, ясен смысл следующих слов Христа: " Уже не много мне говорить с вами; ибо идет князь мира сего,  и во Мне не имеет ничего." Ио(14:30)
Любой христианин или просто здравомыслящий человек, который принимает понятие греха, согласится, что безгрешных людей нет. И святые, и апостолы, в какие-то моменты своей жизни, грешили. Некоторые даже тяжко - Павел, Матфей. Отсюда, так важно, для христиан, раскаяние. И не надо толковать его превратно, говоря, будто христиане не боятся грешить, зная, что Бог Милостивый простит им любые грехи после покаяния. Те, кто надеются на подобное прощение, вряд ли будут искренни при раскаянии, а значит, оно не будет иметь никакой силы, будет формальным. Истинное же раскаяние, для верующих, станет для них и  наказанием и искуплением. Не запугиванием или соблазном счастливой вечной жизни зовет Иисус людей      в Свое Царство, но призывает их по доброй своей воле обратиться к Нему. По существу,         Он призывает людей обратить взор внутрь себя, заглянуть в свою душу, увидеть свою совесть, и не боятся жить по совести. Не само по себе Его Царство должно стать заманчивым для верующих, он не соблазняет людей неким желанным царством телесных наслаждений. Нет.   Его Царство – Царство Истины и этим прекрасно. Он знает: тот, кто не достоин, и так не попадет в это Царство.  Христос, просто исполняет обещанное, даря возможность, став честными и чистыми перед самими собой, спастись. Делает это из любви к людям.              "Цель увещевания есть любовь от чистого сердца и доброй совести и нелицемерной веры" Павел (Тим1:15). У Луки(17:20,21) найдем "Быв же спрошен фарисеями, когда придет Царствие Божие, отвечал им: не придет Царствие Божие приметным образом, и не скажут: вот оно здесь, или: вот там. Ибо вот, Царствие Божие внутрь вас есть."  Значит, Царство Божие - не награда в соревновании с соблюдением правил, но душевное состояние, к которому человек стремится, как к единственному благу. Признающий свои грехи и искренне раскаивающийся в них - на пути совершенствования души, на пути к этому душевному состоянию. Потому-то кающийся грешник и мытарь оказался милей Христу,        чем забывший о своих грехах и несовершенстве фарисей.
Не рискну трактовать многие пророчества, в особенности, те, что касаются Последнего Дня      и Царствия Божия, но то, что написано в Евангелии, на мой взгляд, достаточно ясно для понимания. Путь к жизни вечной, душа преодолевает по собственной воле, но с Божьей помощью. На этом пути, движущей силой является добрая часть души. Побеждая свою злую, негативную часть, она все более заполняется добром, и жизнь человека становится духовной. Противоположный выбор души ведет, в свою очередь, к материализации жизни,                и соответственно, к естественному исходу всего материального - смерти.
Предлагаю, теперь, попробовать, с помощью Евангелия, взглянуть на некоторые вещи важные          с точки зрения канонов церкви, но не являющиеся таковыми по Завету Иисуса, для принятия         Его учения. Я имею в виду чудеса и обряды, те, что составляют внешние атрибуты религии и,           в конечном итоге, оказывают влияние на саму веру.
Чтобы оценить их роль, необходимо понять значение, вообще, всех внешних воздействий для человека. Как известно, в процессе получения информации, сообщенной от органов чувств,  в нашем сознании, создается тот или иной образ. Этот самый образ, затем, является предметом бессознательного или сознательного исследования нашего мозга. В ходе этого исследования формируется все наше отношение к окружающему. Оно и будет определять все наши дальнейшие поступки. Можно сказать, в данном контексте, что душа является судьей, решающей силой в принятии решений, а чувства и интеллект - ее советчики. Чтобы суметь максимально непредвзято рассматривать образы, формирующиеся в сознании, принимая во внимание субъективный фактор, необходимо иметь склонность к абстрактному мышлению. Желателен некоторый опыт. Но, даже, имея этот багаж, невозможно мыслить абсолютно в отрыве от априорных представлений, например, таких, как пространство            и время. Но ведь это уже следующий шаг. В реальности, почти никто не способен  избавиться от стереотипов в своем сознании. Господство этих стереотипов у разных людей достигает различных масштабов. Очевидно, что недостаточно просвещённые люди, с узким мировоззрением, находятся в сильнейшей зависимости от них. К сожалению, их во все времена было большинство. Но именно на них, преимущественно, рассчитано богатство церковных символов, обрядов и чудес.
Нетрудно заметить, что чем сложнее понятие,  тем разнообразней и шире спектр представлений о нем. К примеру, даже, и не очень сложное слово "посуда" вызывает                в воображении людей разных частей света и различных социальных слоев, далеко неодинаковые ассоциации. Нельзя при этом не признать,  однако, что почти всегда между ними будет что-то общее. И все-таки, даже такое несущественное расхождение способно привести к недоразумениям. Поэтому неудивительно, что, разно читаемые, пусть  и бытовые, понятия, наслаиваясь в общении,  одни на другие, способны привести  к конфликтам и даже вражде. Яркой иллюстрацией  вышесказанному, может послужить восприятие брака и всего, что с ним связано, у различных народов, культур, социальных групп. Все попытки объяснить людям право на собственную правду, в большинстве случаев, увенчаются неудачей, оттого, что, даже, желая познакомиться с чужими обычаями и нормами поведения, они бессознательно будут примерять их к своей жизни и реальности. Поэтому большие шансы понять других и сколько-нибудь объективно оценить события, имеет не только человек терпимый, но и относящийся к каждому обычаю, как к своему, не выделяя в сторону собственных симпатий ни один из них. А если и выказывать предпочтение, то не в меру привязанности, а по мере благоразумия и склонности к добру. Понятно, что таких личностей меньшинство. Хоть добро и имеет место в душе каждого человека, в том числе и дикаря, количество его у нравственно неразвитого, чаще, столь же незначительно, как и его воспитание.
Тогда, каким же способом взрастить зерно добра, имеющееся в стольких неподготовленных душах? Как объединить людей вокруг него, сделать понятным и первостепенно важным для всех? Для выполнения этой достойной миссии и была создана Христианская Церковь. Ее священники и апостолы взялись донести до народа новые идеалы, разбудить их души и тем самым спасти их.
В библейские времена, как легко предположить, человечество не отличалось разносторонностью, представления же о науках, вообще, имели единицы. Совершенно очевидно поэтому, что для простых людей той эпохи, единственно доступным способом донести какую-либо идею был рассказ, облаченный в конкретные, по возможности, яркие, впечатляющие формы. Люди не всегда до конца понимали смысл даже этих рассказов,           но чувствовали, что в них заложена огромная сила мудрости и добра. Учение Христа, доставшееся нам, и есть такое повествование. Изложено оно языком доступным для понимания людям разного уровня культуры. Широкие массы людей восприняли его, благодаря популяризации учения священниками. Первые христиане  использовали приемлемые формы донесения новой веры до народа, а также наглядные способы закрепления этой веры в нем. С этой целью были созданы обряды и молитвы. Они стали  зримой основой новой религии, христианской церкви. Побуждение  следовать им, изначально, безусловно, можно определить, как естественное стремление людей к добру. 
С тех пор, прошло много лет, и религия сильно поистратила свое влияние. Во многом это объясняется, как раз тем, что старые формы культа, кажутся наивными и напрямую несвязанными с высшими истинными идеалами. Возможно, и впрямь, наступило время задуматься и изменить закосневшие средневековые традиции и пересмотреть способы донесения вечных истин людям. Возможно, принимая во внимание главенствующую роль идеи, религиозные понятия нуждаются в постепенном отходе от конкретных  узких форм,   или, во всяком случае, в объяснении, что формы культа - дань традиции, повод вспомнить веру, ее идею, но не сущность веры. Но это - сейчас. Тогда же, что бы обратить внимание людей на идею, дать толчок задуматься о существовании других ценностей, кроме материальных, зачастую, требовались чудеса. Произвольное изменение порядка вещей свидетельствовало о неведомой сверхъестественной силе, внушало трепет, уважение и поклонение. Новый Завет, по преимуществу, состоит из пересказа подобных чудес. Но посмотрим, свидетельством чего , на самом деле, являются чудеса. Их, судя по Писанию, творили равно, как пророки, так и лжепророки. Значит, чудеса, события, нарушающие привычный порядок вещей в природе, может совершать, как добрая, так и злая сила.
Но, как мы знаем, все силы - во власти Бога единого. И действительно, кто, кроме Бога, мог бы изменить, что-либо в порядке Им установленном? С другой стороны, странно, что Бог меняет установленный Им порядок, лишь для того, чтобы убедить кого-то из людей в Своем могуществе. Но ведь всегда можно предположить, что изменение, каких-либо факторов в цепи событий, влияющих на результат, могло привести к превращению ординарного факта,                в неординарный. В этом случае, можно сказать, что никаких чудес не происходило,                Бог не менял мирового порядка, но случались вещи непонятные людям от того, что те просто  не знали всей совокупности причин влияющих на происходящее. Однако, самые обычные           для человека события, в таком разрезе, например, рождение ребенка или появление плодов   есть чудеса. Ведь окончательно, их механизм неизвестен людям, а происходят они, несомненно, для верующих, по воле Бога. Но люди, разумеется, не назовут их никогда чудом, лишь потому, что они привыкли к ним. Таким образом, чудеса для них - только непривычные и, поэтому неожиданные события. К вышесказанному присоединю строки из Евангелия от Мф(12:38,39): "Тогда некоторые из книжников и фарисеев сказали: Учитель! Хотелось бы нам         видеть от Тебя знамение. Но Он сказал им в ответ: род Лукавый и прелюбодейный ищет знамения; и знамение не дастся ему, кроме знамения Ионы пророка."               Прелюбодейный род, значит привязанный к плотским удовольствиям и материальным ценностям. Чтобы убедиться в существовании чего-либо и признать его силу, ему необходимо материальное подтверждение. Лукавый - от лжепророка, искушающего людей желанием изменить порядок Бога по их прихоти. Они ждут материального доказательства духовному, поскольку не в состоянии ощутить это духовное своей душой. Здесь, хочу сказать, что Бога Истины, Добро, как высшее духовное начало, способна почувствовать только та душа, в которой тоже есть место Добру.
В Евангелии также есть характерный эпизод Лк (16:19-31). Жил на свете один богач.       Жил поживал, ни в чем себе не отказывал, а у ворот его дома некий нищий и больной Лазарь питался крошками со стола его. После смерти богач оказался в преисподней и, страдая там, испытывая нестерпимую жажду, увидел Лазаря на небесах вместе с Авраамом. Попросил он тогда у Авраама, чтобы тот отпустил Лазаря прохладить перстом его язык. Авраам отказал незадачливому богачу, объяснив, что не положено никому переходить из ада на небеса и обратно. Тогда в отчаянии богач взмолился: "так прошу тебя, отче, пошли его в дом отца моего, ибо у меня пять братьев; пусть он засвидетельствует им, чтобы и они не пришли в это место мучения. Авраам сказал ему: у них есть Моисей и пророки; пусть слушают их. Он же сказал: нет, отче Аврааме, но если, кто из мертвых придет к ним, покаются. Тогда Авраам сказал ему: если Моисея и пророков не слушают, то если бы кто из мертвых воскрес, не поверят."
Здесь еще раз видно, что проповедуемая Иисусом вера - от чистого сердца, она - не боязнь наказания, но добрая воля души, которая сама должна почувствовать и принять истину. Порочная душа, даже увидев нечто сверхъестественное, не измениться  потому, что не склонится искренне в сторону добра. Однако, для верующих, в особенности, людей наивных, чудеса, безусловно, - мощный стимул и наглядный аргумент в поддержку их веры.
Рядом с чудесами и знамениями, по психологическому влиянию на человека, стоят и обряды. Людям легче принимать Истину, Бога, придавая Ему знакомые, доступные для восприятия образы. Эти образы тем проще и наивней, чем примитивней общество. Поэтому, можно сказать, что обряды были нужны для воспитания религиозного чувства, приверженности добру, стремлению к истине и постоянного напоминания о важности этого чувства в жизни. Учитывая сказанное, понятно, что обряды должны быть адоптированы национальной ментальностью и войти в традицию. Конечно же, при таком положении дел, среди не особо глубоко мыслящих индивидуумов, имелась опасность отождествления служения Богу выполнению формальных действий, что, по сути, не отличалось от поклонения идолам.          От этого мы можем встретить массу предостережений в Ветхом Завете. Еще во Второзаконии говорится о необходимости принятия Бога без конкретного образа, форм, обличья,                а изображение его в виде идола, мужчины или женщины объясняется ничем иным, как развращенностью душ. Исайя говорит, что Богу не нужны посты сами по себе, как обряды. Господь радеет за очищение душ. Пост хорош тогда, если он - еще один метод для подчинения плоти духовному. Для Господа важно не формальное исполнение причастия, поста, молитвы, но воля человека, его осознанный выбор. Потому, как известно, не душа человека для обряда, но обряд для души. Цель - нравственное совершенствование, и Бог другого не просит. Ис(58:6,8):
"Вот пост, который Я избрал: разреши оковы неправды, развяжи узы ярма,      
и угнетенных отпусти на свободу, и расторгни всякое ярмо, раздели с голодным хлеб твой, и скитающихся бедных введи в дом; когда увидишь нагого, одень его,                и от единокровного твоего не укрывайся. Тогда откроется, как заря, свет твой,                и исцеление твое скоро возрастет, и правда твоя пройдет пред тобою, и слава Господня будет сопровождать тебя."
И Христос, и ветхозаветные пророки, в этом смысле, единодушны. "Милости хочу, а не жертвы" - сказал Иисус. Божий Суд это,- прежде всего, суд нашей совести, поэтому лицемерие, даже самое изощрённое, не сможет обмануть его. Как душа наша знает, когда мы лицемерим, так и Бог знает.
Почему я осмелился сказать: судит нас наша душа, а не Господь? Ответ прост: это - суть одно и то же. Все доброе, что есть в наших душах - и есть Иисус. Он же, как известно из Библии, и главный наш Судья и Спаситель. Путь же к спасению - раскаяние и принятие мира в Иисусе (в добре). Ио(16:33) "Сие сказал Я вам, чтобы вы имели во Мне мир. В мире же будете иметь скорбь; но мужайтесь: Я победил мир."
По сути, такое отношение к жизни и есть Царство Божие, о котором возвещал Иисус, то, которое "внутрь нас". Исходя из этого, можно утверждать, что Царство Божие, в которое стремятся все верующие, начинается, по крайней мере, в нашей земной жизни, внутри нас. Что касается нашей материальной сущности, она, конечно, нуждается для поддержания земной жизни в подпитке. И ,тут, злое начало, внутри нас, видоизменяет нашу волю, на поддержание нашей жизни, в желание блага только для себя. Превращает нашу жизнь не в средство благодеяния, а в самоцель. Между злом и добром, внутри нас, происходит постоянная борьба. При этом, зло крайне редко покидает кого-либо совсем.
Оттого-то  даже лучшие людские побуждения так тесно переплетены в жизни с притворством           и коварством, что часто рискуют быть не узнаны. Духовная  деятельность, порой, оборачиваются религиозным фанатизмом или лицемерием.
Неудивительно, что почти всегда, находились те, кто пользовался наивными и неокрепшими душами, направляя их малоосмысленные, но зато рьяные порывы, в выгодное для себя русло. Это те, кто думали, что завладевают душами, которые помогут им приобрести власть и возвыситься самим. В действительности, они получают в свою власть лишь слепые орудия, а не души. И власть их не имеет, с точки зрения христиан, никакой ценности. Они остались язычниками  потому, что лелеяли гордость и верили много больше в земную власть, чем в любовь и добро. Каковы же плоды? Золото, пусть даже храмовое, стало богом для многих, смысл веры - хождением в церковь и повиновением господину. Благочестие. У многих ли осталось оно? То благочестие и милосердие, о котором говорил Иисус у Матфея, а не показное, ради славы и людского уважения.
Веру Христос учил не выставлять напоказ. Молитвы имеют цену для Него, не потому, что были произнесены в церкви. Бог всегда видит истинно верующего, где бы он ни был, где бы ни молился. Для диалога с Богом, верующему не нужны свидетели, равно, как не нужны ему свидетели для разговора со своей совестью. В публичных местах, отведенных для религиозных обрядов и молитв, всегда найдутся те, кто обращается не к  истинному Богу, своей совести, но к бездушным творениям человеческих рук – изваяниям и иконам, найдутся,  те, кто в действительности, язычники, хоть и зовутся христианами.  Именно они и вносят смуту, извращают учение Христа. Остерегали от такого отношения к вере не только так называемые протестанты и еретики, например,  Пьер Брюи, но и Сам наш Спаситель: "Смотрите не творите милостыни вашей перед людьми, чтобы видели они вас: иначе не будет вам награды от Отца вашего Небесного. Итак, когда творишь милостыню не труби перед собою, как делают лицемеры в синагогах и на улицах, чтобы прославляли их люди...И, когда молишься, не будь, как лицемеры, которые любят в синагогах и на углах улиц, останавливаясь, молиться, чтобы показаться перед людьми. Истинно говорю вам, что они уже получают награду свою. Ты же когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему, Который втайне; и Отец твой, видящий тайное, воздаст тебе явно."
То же касается и постов. Просил Иисус,  держащего пост, не делать этого, приняв унылый вид так,  чтобы произвести впечатление на окружающих. Преступления  и  прегрешения других велел прощать, "ибо какой мерой мерите, такой и вам отмерено будет".
Учит Иисус сторониться земных благ и богатства, призывает собирать сокровища не на Земле, а на небесах, (понимай: в душе своей). Сокровища эти - добро и любовь к ближнему, выраженные в делах. "..ибо, где сокровище ваше, там будет и сердце ваше."
С обескураживающей  правдивостью произносит Иисус затем: "Никто не может служить двум господам: или ибо одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом не радеть. Не можете служить Богу и мамоне."
Необходимое для земной жизни, и так будет дано Господом, подобно тому, как дает Он пищу птицам и цветам.
К сожалению, мы слишком часто, были вынуждены убеждаться в том, что даже сама Церковь, на деле, крайне редко следовала и следует этим принципам.
Показательно, что Сам Иисус был упрекаем фарисеями за нарушение субботы. Он ответил на упрек тем, что привел пример из писания, где говорится, что Давид, как-то, нарушил ту же субботу. Давид, взалкав, вошел в храм и ел, там, со своими спутниками хлеба. А есть их позволено было только священникам. Свое тело, при этом, Иисус назвал храмом. Но мы знаем, что Иисус не только Бог, но и Сын Человеческий. И если мы искренне верим,          то и в наших душах присутствует  Иисус, а значит, и наше тело, в некоторой степени - храм, о котором Он говорил. Это перекликается со словами, что Царство Небесное - внутрь нас. Поэтому Он, затем, сказал, что суббота для человека, а не человек для субботы.
Все евангельское послание проникнуто мыслью о том, что путь к Богу это - путь души человека к совершенству. Путь этот, естественно, для каждой души свой. Земная церковь, ее атрибутика и иерархия, хоть и призваны, далеко не всегда способствуют продвижению по этому пути. Во всяком случае, многие действия, совершенные даже самыми высокопоставленными служителями церкви, часто являлись дурным примером для людей, и вовсе не способствовали уважению к  церкви как организации и, тем самым, не помогали воспитанию паствы в христианском духе.
Иисус предупредил, чтобы слушали люди справедливые и добрые наставления священников, но не брали за образец их дурные поступки. Кто-то из  священников, конечно, может возразить, что речь шла о фарисеях.  Иисусом ведь была основана новая Церковь, на Петре. Но разве не справедливы эти слова, почти в той же мере, и в отношении двухтысячелетнего христианского священства?  А если кто-то все же будет настаивать, то, как он отнесется          к тому, что Христос наказывал делать, как говорят фарисеи?
Действительно, Церковь проповедует учение Христа, и с этой точки зрения, мы, как христиане,  должны уважать ее и радеть за нее. Но за какую Церковь должны мы радеть?  За политическую, полу светскую организацию, ищущую свой корыстный интерес, наравне с прочими светскими владыками, или за духовную  миссию, направленную на нравственное совершенство человечества? К сожалению, существующую Христианскую Церковь можно разделить по такому принципу. И не надо ссылаться на то, что и Церковь на Земле нуждается для своего существования в мирских благах, как и каждый человек,  потому,   что сама состоит из живых людей. Никто и не говорит, что Церковь должна питаться манной небесной, но ее роскошь и богатства, притязания на светскую власть, - разве не есть оскорбительное противоречие между декларативной целью ее существования и реальностью? Разве не богатством, а верой и духом должна она быть крепка?
Может быть, подобные упреки более справедливы в адрес конкретных священнослужителей, а не Церкви вообще, но ведь они и создают лицо Церкви.
Ошибка, возможно, кроется в том, что путь к  Богу, путь в высшей степени, личностный. Между тем, служители Церкви с настойчивым постоянством пытаются выстелить этот путь, порой,  даже с применением насилия, подобно одной общей дороге.
Было и такое, что под знаменами духовного очищения, проводилась агрессивная политика, проливалась кровь. Не для Господа ловили они души, а овладевали несчастными телами    для своей личной корысти, а значит, для дьявола. Не вынесли они искушения властью, попавшей им в руки. Видимо, плохими христианами оказались. Забыли, что, прежде всего, надо опасаться собственной гордыни.
Осмелюсь сказать, что, иногда, вспоминая известные исторические события, язык не поворачивается  назвать официальные могущественные клерикальные организации истинной Церковью Христовой, а священников, порой, и первосвященников, попирающих сами основы учения Иисуса, христианами. Цель и идея христианского учения, в фактическом воплощении официальных служителей, переворачивались, порой, с точностью до наоборот. Показательно в этом смысле, заявление Игнасио Лойолы о том, что подчинение безгрешной воле папы и инквизиции должны быть вплоть до греха. При этом десятки тысяч человек, в том числе верующие христиане, были сожжены или подвергнуты отвратительным издевательствам. Низменные человеческие побуждения, зачастую,  руководили ряжеными в сутаны людьми.  На практике,  получалось, что любить надо,     как минимум, не всех ближних.  И уж, конечно, никакой речи о любви к врагам, вопреки словам Иисуса. Буйствовали жестокость, злорадство, жажда власти, гордыня. Немудрено, что кое-кто, в средневековье отождествлял католические храмы с церковью Сатаны. Безусловное же подчинение Русской Православной Церкви кровавой советской власти и тирании некоторых царей, не свидетельствует ли о многократном нравственном предательстве и отречении от Христа?  При этом, мы имеем постоянную возможность наблюдать претензии на  непогрешимость, упорство в невежестве, лицемерное благочестие и стяжательство.
Не подвергается сомнению, с точки зрения верующих, тот факт, что Церковь Божия - духовная миссия, основанная Господом. В Ее главе был поставлен апостол Петр. Для  христиан, Церковь  - чиста и безгрешна, все же упомянутые грехи лежат полностью           на плечах тех, кто их совершил, и грехи их тяжелы, поскольку связаны они с преступлениями против веры, а значит,  против  Самого Христа и человечества.
Что касается спасения душ людей после смерти их тел, это целиком зависит от Бога.           Он, точнее Его Сын, в то же время, Сын Человеческий, абсолютное добро, возьмет Свое       и отвергнет чуждое. Только Он знает наши души, до их глубины, и в праве судить каждого из нас. Если Бог - верховная истина и вселенская справедливость, Иисус – справедливость, ниспосланная Творцом, людям. Справедливость человеческая. Мы как христиане, верим в то, что единственно подлинно нравственный  жизненный путь - тот, который нам указал Спаситель.  Следующий по этому пути, конечно же, будет вознагражден. Христос учил нас любить людей, но не судить. Стремление к добру, или точнее, само добро исключает наказание. О наказание позаботится Сам Бог Отец. Брать же на себя Его роль на Земле есть отступление от справедливости Спасителя. Наказывая или обвиняя другого, из мести,          из чувства справедливости, из-за обиды, в гневе, ты наказываешь, прежде всего, себя.      Суть всех этих  чувств – гордыня. Поэтому ты вредишь собственной душе, омрачая, и тем самым, уничтожая ее. Эти действия исходят от темной силы души. Совершая их, мы позволяем этой силе завладеть нашей душой. Ни один человек не обладает высшей справедливостью Бога Отца. Претендовать на нее - удел гордецов и безумцев. Человек         не имеет и мизерной доли знаний о душах других людей, о вселенной. Как же он будет уверен, что сможет творить правый добрый справедливый суд, идущий на благо окружающему миру, и значит, собственной душе? Оттого-то и призывал Господь прощать провинившихся. Говорил: "Какой мерой мерите, такой и вам отмерено будет" - подразумевая, конечно, Суд Божий. Напоминал о грешности всех людей: "пусть первый, кто безгрешен бросит в нее камень."
Наши прародители, впали в грех, пожелав обладать знанием о добре и зле. Представление       о них они получили, и таким образом, наказали себя и нас,  обрекли человечество на смерть. При этом, стать, в этом смысле, подобными Богу им не удалось. Знание их оказалось ограничено. Однако этого знания вполне хватило, чтобы суметь постичь собственную греховность. Знание принесло им страдание, но отказаться от него они уже не могли.          Так, они стали его рабами, рабами своего греха. Теперь, и мы, вслед за ними, не имея всеобъемлющего знания,  никогда не представим вечности и бесконечности, нашему сознанию не избавиться от понятий времени и пространства. Но и лишиться того, что имеем, для того, чтоб вернуться в прежнее беспорочное состояние, уже не можем.  Грех довлеет     над всем человеческим родом.
Вследствие нашей человеческой слабости, размышляя и действуя, мы неизбежно будем ошибаться. Осознание этого, влечет за собой, если не страдания, то извечную неудовлетворенность. Еще в 6-5 веках до н.э. указывал на это  Лао Цзы. В учении Будды также можно разглядеть сходную мысль. Лев Толстой считал, что учения их - истинны,         как и учение Христа. И Будда и Лао подчеркивали неизбежность разочарования в результате любой деятельности и поэтому призывали уходить от внешней земной жизни во внутреннюю духовную, и таким образом, соединяться с Богом. Но Иисус  учил творить добро, понимая, конечно, что люди, безусловно, будут ошибаться, но будучи живыми, совершенно бездействовать физически, они не смогут. В то же время, если мы вспомним слова Христа       о том, что нельзя определенно сказать, где начинается Царство Божие, ибо оно внутрь нас, может быть, это в некоторой степени согласуется с буддистским понятием нирваны?
 Я лично, допускаю, что учения Будды и Лао верны, но для моего восприятия, они не столь ясны, ибо в меньшей степени направлены к разуму.
Но, так, что же значит - жить по Христу? Думаю, это действовать так, что принимая решение, необходимо все время помнить, что ты желаешь добра всем тем, кого затронут твои поступки. Желание блага людям должно руководить тобой. Такая твоя воля -           от Господа. Она  не твоя собственная заслуга, но Божий дар, который должен послужить остальным. В этом случае, исполнять эту волю, которая стала, теперь, и твоей, для тебя самого, станет высшей наградой. 
Апостол Павел говорил: "Что ты имеешь, чего бы ни получил? А если получил, что хвалишься, как будто не получил?"(1Кор.4,7)
В соответствии с этой логикой, дабы не впасть в заблуждение и грех, честолюбивым устремлениям,  воплощениям нашей гордыни, следует противиться.
А как, тогда, христианину относиться к власти и к власть имущим, на Земле? С одной стороны, апостолы, да и само Евангелие, учит покорности. Христианин не должен насилием отвечать на насилие и зло, не важно, исходят они от законной государственной власти или нет. Это так. Но с другой стороны, очевидно, что высшая инстанция, которой должен подчиняться христианин это - Бог. Но Бог не Отец, как было до прихода Иисуса,     а Сын.
Он, Иисус, добро, ориентир для человека желающего обрести истинную жизнь. Подчиняясь и телом и душой правителям Земли, человек может рассчитывать на успешность в этом материальном мире, но никак не в духовном. Истинная  жизнь, для христианина, это жизнь по  Иисусу, а значит по совести. Отсюда следует, что выказывая покорность властям, человек не должен, при этом, идти на компромисс со своей совестью. Это она, совесть        и есть часть Иисуса в человеке, а значит, и высший судья, и господин. Проще говоря,  человек не должен творить злодеяний и несправедливости, по приказу властей, хотя             и препятствовать им в этом, применяя насилие, он тоже не должен. Есть характерный эпизод, описанный в Евангелии, в котором Христос отвечает на провокационный вопрос фарисеев. Тем вопросом, лицемерные прихвостни власти хотели заманить Иисуса в ловушку, надеясь на то, что отвечая на него Он будет вынужден либо вызвать возмущение действующих властей, либо потерять авторитет среди иудеев.  Они поинтересовались, должны ли они платить подать кесарю. Тут, надо принять во внимание, что власть римского кесаря – власть захватчика, на земле Израиля. Иисус ответил: отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу. И это не просто ловкий ответ. За ним стоит, наставление не смешивать духовное с материальным. Важна победа духа. Надо следовать за правдой,    а не держаться за земное. У земного - свои хозяева и свои ценности. К сожалению, приходится признать очевидное, практически любая власть на земле - держится на насилии, а Церковь ищет поддержки у светской власти. В этом некого винить, кроме нас самих.      Но не будем забывать, что обо всем этом нам не раз говорил Иисус и пророки. Они ясно давали понять, что богачи и тысячаначальники подвергнуться суровому суду. Я отнюдь,    не хочу сказать, что земные правители - худшие люди. Согласно известной поговорке, бодливой корове Бог рогов не дает, но то, что не лучшие, так это - точно. Действительно, кто из смертных вправе распоряжаться судьбами других людей на земле? Для кого, практически неизбежно, прибегать к насилию,  ко лжи, обману,  забывать о совести и поверить в собственную исключительность? Ведь только очень наивный усомнится             в наличии этого букета пороков у земных правителей. Праведников же, которые не хотели власти и славы для себя, но, на самом деле, желали добра народам и  знали,  с Божьей помощью, как его донести, - единицы. Почему так? Остается только вспомнить, что мир - испытание для живущих в нем. Ведь если даже представить, что каким-то чудом, праведник окажется у власти, вероятнее всего, он, тут же, будет лишен ее. К этому приложат все усилия, заложившие душу дьяволу, стяжатели и честолюбцы. Но отчего люди позволяют этому произойти? Обман – излюбленное оружие политиков. Хорошее объяснение дал Макиавелли. Он сказал, и это остается верным до сих пор, что для того, чтобы успешно держаться у власти, следует казаться справедливым и добродетельным, но никак не быть таковым. Имея благопристойный облик, государь должен суметь, если потребуется, скрытно совершить любое преступление и подлость, иначе кто-нибудь другой опередит  и отберет его полномочия.  Свора рвущихся к власти никогда не постесняется в средствах, чтобы расчистить себе путь наверх. Единственно,  им надо только не переусердствовать, чтобы не потерять в глазах народа свое благообразное лицо.
Но власть не только плоха тем, что в нее приходят не лучшие люди. Она, в принципе, губительно влияет на человеческую душу. Народ, который находится под фактической властью правителя или правящего класса, в массе своей, раздираем страстями                и противоречивыми  материальными интересами. Каждая группа людей имеет свои корпоративные взгляды на справедливость. Помимо этого, каждый человек персонально имеет  в сознании свое собственное представление о справедливости, которое опирается на его личный опыт и условия жизни. Власть, для того, чтобы удержать свои позиции должна защищать наиболее общие явные интересы людей, а также интересы самого могущественного, в силовом и финансово-экономическом отношении, класса. Поэтому, каким бы не был до этого человек, вошедший во власть, желая остаться там, он вынужден будет  лавировать. Ему придется удовлетворять потребности тех или иных влиятельных групп, а слабых кормить подачками, чтобы те не взбунтовались. Он может пойти и на то, что станет заложником только одной самой мощной партии. При определенных условиях, у него может получиться даже стать диктатором, а власть держать, пользуясь отсталостью и забитостью населения,  опираясь на армию и идеологию. Понятно, что при таких условиях, оставаться совестливым, благородным и честным человеком затруднительно. Во всяком случае, такое положение дел, доставило бы страдания такому человеку. Необходимость постоянных нравственных компромиссов, ситуации, при  которых приходится жертвовать одними людьми ради других,  довольствоваться т. н. меньшим злом, не будет способствовать ни душевному покою, ни удовлетворенности от осознания собственных действий. Если власть получена кем-либо не по рождению, то вероятность того, что в ней окажется честный человек и вовсе мизерна. Каков должен был бы  быть путь его, чтоб достигнуть заветной цели? Сколько лжи, лицемерия, сделок с совестью. Сколько сил должен будет потратить, скольких завистников должен будет обойти?      Смог ли бы он это сделать чистыми руками, принимая во внимание то, что другие не стесняются утопить идущего рядом? Сложно представить, что он мог бы оказаться последователем Иисуса, а значит добра и человеческой справедливости. Но даже если гипотетически рассмотреть такой вариант, невозможно не заметить, как искушает власть человека. Роль руководителя, исполняемая им, день за днем будет соблазнять его мыслью, что он не такой, как остальные, но что именно он, тот, кто имеет право распоряжаться судьбами тысяч людей и многими благами мира. И все в мире будет только подтверждать эту мысль. Отказаться от нее покажется нелепым, да и не захочется. Он возжелает быть любимым и почитаемым. Ничего необычного. Эти желания очень скоро примут чудовищные масштабы и уродливые формы. Его значение, как личности, несоизмеримо,    в его глазах, по сравнению с человеком простым. Почитатели и прихлебатели сделают из него идола. Так он еще больше убедится в собственной ценности и исключительности.  Он уже не мыслит себя в отрыве от власти и привилегий.  Он уже давно не Иван или Николай, он директор, генерал, министр, депутат, президент. Душевные качества,  в этой иерархии, смотрятся, как нелепый атавизм. Трудно быть истинным во лжи.
Компромисс между гордыней и совестью, тяга человека к материальным благам, удовольствиям, но и такое же естественное чувство сострадания и справедливости, вынуждают людей  строить государства и жить по их законам. Люди цепляются за свою земную жизнь. Ради нее, зачастую, идут даже на преступления, оправдывая себя тем, что это единственно возможный способ существования в мире. Но стоит ли жизнь земная того, что делают ради нее, иногда даже, те, кто назвал себя христианами? Конечно, чтобы быть истинным последователем Иисуса, нужно иметь огромное душевное мужество. Это мужество, как и истинная вера - редкий дар Господа. Единицы имеют их. И всякий человек слаб, но если его душа сделала выбор, он назвал себя христианином, неужели будет он жить вразрез с этим выбором?
Так скорей поступит притворщик и лицемер. Те, так называемые христиане, кто состоят      на службе у государства, дорожат своим положением, соглашаются с насилием в отношении других, и есть эти лицемеры.
Понимая, что существующие государственные структуры  есть зло, Церковь, называющая себя Божией, не должна компрометировать себя, как стремлением к материальному благополучию, так и связью с этими структурами. Сфера Церкви - духовное воспитание людей по Евангелию. Христос  не требует от человека, безоговорочно, отвергнуть земные блага и взять на себя непосильный груз совершенства. Каждому дается духовный крест по силам его. Чтобы спасти свою душу, достаточно искренне принять  идеалы веры, признать свои грехи и раскаяться в них.
Власть держащие прекрасно понимают роль Церкви, как института, традиционно оказывающего сильное влияние на сознание людей. Для того, чтобы спокойно себя чувствовать, правящему классу и чиновникам всегда необходимо иметь подходящую идеологию для внедрения ее в массы. Им хочется минимальными усилиями добиться лояльности народа. То, что упрочит их доминирующее положение. До недавних пор, какие только идеи не возводили в культ правители, в том числе, и самих себя, но вряд ли могла хоть одна из них успешно конкурировать с религией. Вера, в руках иерархов Церкви, ставших заложниками своей жадности, трусости, гордости превратилась в инструмент подчинения людей власти жестоких бессовестных самодуров. Ее смысл и идеи были извращены и способствовали лишь осознанию собственной ничтожности перед высшим классом. Истинные духовные ценности, такие, как любовь к ближнему, раскаяние, милосердие, понимание равенства людей перед Богом, были не в почете и даже осмеивались. Людей, бессовестным образом, обманывали прикрываясь именем Христа. Подлинное  христианство противно любой государственной системе и оно, конечно никогда, по настоящему, не приветствовалось ей. Государственным мужам выгодно воспитать и поддерживать в людях сознание винтика, пешки, которая, однако, имеет право и даже должна гордиться своей принадлежностью  державе и подчиненностью правительству. Мысль о том, что можно гордиться силой толпы, в которой находишься - подачка вожака этой толпы каждому из нее. Таким образом, воля каждого из толпы подчиняется воле одного, и, соответственно, сила каждого служит одному. Одному, но не Богу, а тому, видимо, кому хочется славы и власти для себя. За пафосными словами Родина, благо народа, патриотизм, на деле, стоит продажа собственной совести, забвение нравственности и добра. Человек покупает за них иллюзию собственной безопасности и тешит жалкое самолюбие, сознанием причастности к ложному величию. Самое дорогое,  что было у него - совесть, частицу божественного добра, отдает он  за фальшивую монету,  с помощью которой он надеется купить благополучие и моральное удовлетворение.
Мы, конечно, помним главную заповедь Иисуса "возлюби ближнего как себя самого."     Она и есть словесное воплощение Послания. Любовь ко всему живому, она же - божественное начало в человеке и любовь к Самому Богу. По настоящему, любить другого мы можем только, чувствуя его, как самого себя. Поэтому предмет нашей любви становиться частью нас самих. В этом смысле, можно сказать, что тот,  кто имеет в душе любовь – имеет знание о Боге. Но любовь, о которой я говорю, - не любовь плотская,  физическая  привязанность к кому либо. Она не обусловлена ни кровными, ни никакими иными земными узами. Она - любовь к добру, к жизни, к мудрости, к справедливости,    к истине. Она - любовь по Христу. Она - любовь к Богу. Предмет этой любви нельзя потрогать, но можно почувствовать. Для того, чтобы наполнить свою жизнь любовью, важно понять ограниченность собственного ума, бежать эгоистических желаний, пристрастий, злоупотреблений, неумеренности, гнева, зависти, гордости. Совершенство достичь по силам немногим, но Бог обещал помочь поверившим в Него. "Человеку это невозможно, но Богу возможно." Ни Иисус, ни Его Церковь не заставляют людей идти по этому пути, но зовут следовать за ними в меру душевных сил каждого. "Милости прошу, а не жертвы."
Если мы – христиане, разве можем мы усомниться в том, что в душах всех живущих на Земле людей имеется частичка  Божьего Духа,  духа добра? Разве не все мы - дети Господа, и разве не должны мы любить друг друга? Различие в традициях, привычках, темпераменте и обычаях, разве дает нам право судить друг друга, отрицать наличие добра в нас, наконец, убивать? Того, кто утвердительно ответит на эти вопросы невозможно назвать христианином.
"Возлюбите врагов своих"- говорил Иисус. Не зло учил любить Он, а людей, творящих его. Потому, что надо заботиться о душах заблудших много более, чем о праведных. Кто будет поступать так,  сбережет и свою душу для истинной жизни. Для верующего, нет греха более тяжкого, чем убийство. Тяжесть его, главным образом, в том, что исправить его невозможно.
Любое зло, мало того, что калечит душу человека его совершившего, но и имеет свойство передаваться людям и живой природе, против которых оно было обращено. Оно может вырасти, как снежный ком и причинить непредсказуемые несчастья.
Несмотря на очевидность изложенного, почти во всех государствах мира, учат молодых людей убивать, прикрываясь национальной безопасностью и патриотизмом. Христианину легче умереть самому, чем совершить это самое страшное преступление против совести и Бога. Как сказано было: "если кто хочет идти за Мною, отвергни себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною, ибо кто хочет душу свою сберечь, тот потеряет ее, а кто потеряет душу свою ради меня, тот обретет ее; какая польза человеку, если он приобретет весь мир, а душе своей повредит?  Мф 16:25,26.    Христианин не ищет умереть, неся крест, данный ему, но жизнь его не больше жизней никого из живущих на земле. Те, кто осуждают человека на смерть, ссылаясь на государственный закон и безопасность остальных, думают, что не становятся убийцами. Между тем, они обрекают свои души на гораздо более суровый суд. Конечно, кое-кто на Земле натворил огромное количество чудовищных злодеяний, после которых и назвать их людьми затруднительно.  Зло причиненное ими вопиет к мести, то есть ко злу, притаившемуся и в нас. Но надо понимать, что поддаться искушению мести, значит напоить и свою душу тем же ядом. Преодолеть же подобное искушение бывает слишком тяжело, но давайте хотя бы задумаемся о его опасности. Мы слабы, и из-за нашей слабости, часто, не можем терпеть зла, обрушившегося на нас. Но давайте хотя бы остережемся брать на себя ответственность наказывать смертью. Постараемся победить земное зло божественным добром, ведь именно этому учил Христос. Будем помнить, что любовь и милосердие - единственный путь к  истинной жизни..