Дворник и осень

Олег Павлович любил жизнь, а ещё больше он любил осень. Он подолгу гулял по осеннему парку, вслушиваясь в шуршание листьев, и просиживал штаны на деревянной скамье за томиком Антона Чехонте.
Каждое утро Олег Павлович, встав с мягкой постели, спешил раздвинуть занавески, чтоб поскорей насладиться жёлтыми опавшими листьями и порадовать столь потрясающим зрелищем свои учёные глаза и творческую душу.
Он мог часами сидеть у окна и смотреть, как ветер срывает листья с каштанов и устилает их бархатным ковром перед самым подъездом. В эти минуты полной гармонии, в эти созерцательные душевные порывы Олег Павлович находился в таком восторге, описать который мне не под силу.
Как-то в одну из таких минут подошел с огромной метлой дворник и начал сметать листья в огромную кучу. Олег Павлович чуть было не потерял сознание – дыхание сразу перехватило так, что он не мог вымолвить ни слова, а только в приступе отчаяния ударял по воздуху своими полными розовыми кулачками.
Дворник не останавливался ни на минуту и, могу предположить, даже и не замечал полковника в отставке. Он уверенно сметал старой казённой метлой все мечты и думы пожилого романтика.
Олег Павлович успокоился, сделал глоток боржоми и полез в портмоне. Он достал оттуда шелестящую купюру, поспешно накинул на себя пальто и шляпу и выскочил на улицу, не заметив, что на босых ногах у него лишь домашние тапочки.
– Держи деньги, друг! Тут тебе хватит до конца осени на горячий чай с яичницей вон в том трактире, – захлёбываясь выпалил полковник. У него был вид хлопнутого по голове пыльным мешком, на толстом лбу блестела испарина. – Только не приходи сюда больше, не сжигай мою последнюю, быть может, осень.
Дворник застыл как вкопанный, не зная, что и ответить. Могло показаться, что и его секунду назад тоже хлопнули мешком.
Со второго этажа наблюдала за всем этим блондинка лет тридцати, волосы которой украшали бигуди.
Наконец дворник погладил усы, окинул взглядом Олега Павловича и сказал:
– Вон та барышня, – дворник кивнул в сторону второго этажа, – ненавидит осень. Это время года наводит на неё ужасную хандру и уныние. Она велела два раза в день прогонять осень метлой и сжигать её, как какую-то Жанну Дарк!
Олег Павлович не знал, что и ответить. Ветер трепал тысячерублевую купюру.
Дворник снова погладил усы.
– Хорошо, я возьму и вашу милость, – вдруг сказал он. – В тот час, когда вы будете просыпаться и открывать шторы (а насколько я знаю, вы просыпаетесь рано), листья будут согревать ваш взгляд. А эта милая барышня любит поспать до полудня – к полудню я уберу их в сторонку. Когда она уедет на работу, я снова для вас эти листья рассыплю, и они снова будут радовать ваш глаз. А к её приезду (а приезжает она поздно), я их соберу в кучу и сожгу, пусть любуется пламенем. Вы в это время уже будете готовиться ко сну и ничего не заметите. А на следующий день всё сначала.
– По рукам! – улыбаясь, сказал Олег Павлович. – Ты, однако, смышлёный малый! – Он рассеяно взглянул на свои тапки.
Дворник улыбнулся и снова посмотрел на блондинку, которая изобразила на лице натянутую улыбку.
– Ох уж эта молодёжь, – шептал себе под нос Олег Павлович, возвращаясь в свой подъезд, – ничего не понимают в тонкостях романтики. То листья сжигают, то траву бетонируют, то деревья срубают. Ох-ох-ох. Мир не сходит с ума, он уже давно сошёл с него, как поезд сходит с рельсов. Ох-ох-ох! В последнюю осень… в последнюю осень…