Рассказы Андрея Чистова. Весенний поход на Мую

"Поэзия рождается в ритмическом движении природы, вращении солнц и земель и является на свет тем же самым чутьем, которым животные и люди в тайге определяют, без компаса, в какой стороне находится дом.“    Михаил Пришвин


 …За зиму, я устал: от однообразия, от невозможности поменять хотя бы на время обстановку, от невозможности побыть хотя бы несколько дней наедине с самим собой…

А в природе происходили радикальные перемены…
Солнце с каждым днём поднимается над землёй всё выше и выше. От яркого света, цветовые контрасты становятся заметнее и ярче: синее – синее небо, тёмный почти чёрный лес вокруг, белый – белый снег, спрессованные кристаллы которого играют под лучами солнца всеми цветами радуги, всем спектром блеска драгоценных камней.
Днём, на солнцепёке, появляются проталины промерзающие за ночь и превращающиеся к утру следующего дня, в прозрачный, хрустящий ледок.
В эти дни, в душе воцарилась тишина и покой ожидания больших перемен, но физическому телу нестерпимо хотелось выйти, прекратить однообразие зимней жизни, начать путешествовать - с появлением явных признаков пробуждения природы от зимней летаргии, во мне пробудились новые силы и искали выхода, а в голове теснились планы будущих походов…

Знакомый Толи Копейкина, моего напарника и сменщика по сейсмостанции, водитель геологического ГАЗ – 66, пообещал подвезти меня до района Белых Озёр, вниз по Муякану, куда ходу будет километров сорок.
План этого похода созревал давно. Я много слышал о Муе, в которую впадал Муякан, и наконец решил дойти туда пешком и увидеть «святые места».
По карте я наметил приблизительный маршрут, набрал продуктов на дорогу и решил взять с собой собаку – Волчка, который совсем недавно «прибился» к нашему домику, да так и остался здесь жить…
Все мои предыдущие собаки постепенно исчезли из здешней жизни - вначале Пестря, осенью, когда я летал в отпуск, ушёл искать меня вдоль трассы БАМа и не вернулся.
Потом убежала Лика увязавшись за кем – то в посёлок и её, кто – то из начинающих охотников забрал на промысел. Изредка на станции жил Каштан, собака моего приятеля Жоры с Тоннельного портала, но они с Волчком часто дрались, ревнуя друг друга к «хозяину», то есть ко мне и потому, Каштан часто убегал либо в посёлок, либо к Жоре…

Наконец наступило долгожданное утро. Виктор - водитель Газ- 66, подъехал к нашему домику часов в восемь утра, когда солнце золотым пылающим шаром поднялось над крутым склоном напротив, заставляя синеющую тень утренних сумерек, прятаться под скалами и береговыми обрывами и смёрзшийся снег искрился и хрустел под ногами, почти не оставляя следов на поверхности.
Я забросил тяжёлый рюкзак в кузов, а сам, вместе с Волчком, забрался в тесную кабину. Волчок испуганно прижимал уши к голове, косился на Виктора и вздрогнул, когда мотор машины заработал.
Толя Копейкин, протирая заспанные глаза вышел на крыльцо и помахав нам рукой вернулся в дом, в тепло и уют человеческого жилья.
Поднявшись по крутому, но короткому подъёму от домика на шоссе, мы объехали посёлок Тоннельный стороной и помчались на восток, навстречу солнцу, вниз по широкой, белой заснеженной речной долине.
Снег лежал повсюду и сквозь щели в дверце кабины, холодный воздух попадая внутрь, смешивался с теплом идущим от нагревшегося мотора с запахами бензина и моторного масла.
Виктор рассказывал мне о своих неладах с молодым начальником геологической партии Потаповым, о том, что он на БАМе уже давно и ему надоела такая кочевая жизнь.
Потом отвлёкся и криво улыбаясь спросил, как я не боюсь один ходить по дремучей тайге?
Я засмеялся:
- А как же ещё ходить по тайге, если не в одиночку? А если ещё с тобой собака, то это вообще роскошь...
Виктор недоверчиво покрутил головой, глядя на дорогу впереди машины, а я продолжил:
- Когда я один – я свободен! Пусть бывает холодно и голодно, но зато, я могу делать то, что захочу – идти если надо, а если захочу, то могу целый день спать у костра или в зимовье.
А хорошая собака, послушна, как воспитанный ребёнок и потому, не в тягость…

Я хотел продолжить, но увидел, что Виктор удивлённо качает головой из стороны в сторону, и замолчал - это трудно объяснить человеку, который никогда не любил природы и ничего не хотел о ней знать…
Дорожная колея была на удивление ровной и накатанной и потому, мы мигом долетели до развилки на Белые Озёра.
«Запыхавшийся» ГАЗ – 66 остановился, я выпустил на волю Волчка, а потом выпрыгнул и сам. Довольная обретённой свободой собака, галопом сделала несколько радостных кругов, а потом остановилась над валуном на обочине, задрала заднюю ногу и сделала мочевую метку - для Волчка поход начался!
Я вынул рюкзак из кузова, пожал руку сидящему в кабине Виктору, захлопнул дверцу и машина газанув, скрылась за поворотом…
Для меня поход тоже начался…

Пройдя вдоль пустынной дороги километра полтора, я свернул налево, по крепкому насту, искристому и белому, легко перешёл долину Муякана и через час – полтора, уже на левом берегу, вышел на берег широкой наледи...
Неподалёку, на наледи, с торчащими изо льда ветками ивового куста, я заметил что – то чёрное и подойдя ближе, понял, что это наполовину съеденный лось, с большой вытянутой, чёрной головой, объеденным, большими и малыми хищниками, туловищем и торчащими из наледи, примёрзшими ко льду ногами присыпанными снегом.
«Волки поработали!» – вздохнув подумал я и пошёл дальше, а Волчок обнюхал тушу, повилял хвостом, но увидев, что я не проявляю интереса к мёртвому зверю, потоптался на месте и побежал вперёд.
Наледь была шириной километра два и расстилалась впереди, ровным, белым полем.
Где – то посередине этого пространства, подо льдом я услышал журчание воды, но глубоких и широких трещин ещё не было, и я легко перешёл на другую сторону Амнунды – так называлась эта, летом совсем небольшая речка, зимой текущая под многокилометровой наледью - по тунгуски это название означает – Большая Наледь…
Потом, чуть поднявшись в предгорья скалистого хребта нависающего над долиной, по пологому склону пошёл кромкой леса вслед за солнцем, поднимающимся над горизонтом и движущимся вправо от меня. Муякан здесь, тоже делал пологий поворот направо, к югу…

Я решил избегать дорог и людей и потому, держался левого берега – трасса здесь шла по правой стороне реки.
ОНеспеша пройдя несколько километров, остановившись ненадолго под уютной сосёнкой, я вскипятил чай и поел, запивая чаем бутерброды с полукопчёной колбасой - пока обедал, костёр «прожёг» в насте лунку и погрузился в снег.
«Надо будет на ночлег остановиться на проталине – подумал я - иначе к утру костёр углубится в снег на полметра и перестанет нормально греть мои бока…»
Не встречая звериных следов я заскучал и решил спуститься поближе к руслу реки.
А время между тем, неумолимо приближало вечер - солнце, сделав за день большую дугу низко повисло над горной грядой. Подул холодный ветер пахнущий мороженным воздухом - он щипал за щёки и холодил руки.
Я одел меховые рукавицы, застегнул ватник на все пуговицы - Волчок, набегавшись за день, шёл впереди валкой, однообразной рысцой…

Вскоре, перед нами неожиданно открылась красивая панорама – широкая речка- приток Муякана, была покрыта снегом и ледяными проталинами, поверх зимнего льда.
Переходить реку без палки показалось опасным и потоптавшись, я вырубил себе посох и тыча его острием в ненадёжные места, медленно перешёл ледяное поле.
На противоположном высоком берегу, заметив в сосняке несколько проталин и глянув на заходящее солнце, решил здесь ночевать…
Сбросив рюкзак, начал собирать дрова для ночного костра и вдруг мне послышалось потрескивание льда под чьими – то лёгкими шагами.
Я поднял голову и увидел посередине покрытой льдом реки самца косули с аккуратными рожками на голове, осторожно переходящего на мою сторону реки, как раз там, где я сам переходил её полчаса назад.
Козёл, грациозно ступая тонкими ножками, продвинувшись несколько метров вперёд останавливался, нюхал воздух и вновь двигался дальше - он тоже боялся провалиться под лёд. Острые его копытца с хрустом пробивали ледовую корочку и именно этот неожиданный звук привлёк моё внимание.
Уставший Волчок, лежал под кустами и высокий берег скрывал от него косулю. Я поднял бинокль и разглядел маленького оленя в подробностях: поджарое туловище с рыже – коричневой, плотной шерстью, длинная шея и маленькая, словно резная головка с чёрной точкой носа. Двигался он на длинных, стройных ножках с чёрными же копытцами. Зверь был силён, упитан и быстр.
Перейдя реку, он в несколько высоких и длинных прыжков вскочил на берег и исчез, в подступающем к реке тёмном сосняке…

Я развёл костёр, когда холодное, но чистое солнце зацепилось нижним краем за лесистый горизонт, прокатилось по его неровному краю и спряталось за горы..
Вначале это был небольшой огонь, чтобы приготовить горячий ужин.
Потом, когда я не спеша поел и попил крепкого чаю, разглядывая детали темнеющей, широкой заснеженной панорамы, уже в наступившей ночи разложил большой огонь и рядом устроил лежанку, головой навстречу ветру дующему вдоль речного русла. Полулёжа, оперевшись на локоть я сосредоточенно вглядывался в причудливые извивы оранжевого пламени и обдумывал, что и как делать дальше…
Волчок, свернувшись клубком, спал неподалёку, за моей спиной и мне не было одиноко.
– Живая душа рядом – думал я. - Ничего не просит, живёт рядом, не надоедает, но если придётся, - то будет спасать меня, рискуя своей жизнью, вопреки инстинкту самосохранения…

Незаметно, в размышлениях о смысле жизни, в воспоминаниях былых походов прошёл вечер и наступила глубокая ночь...

Я несколько раз задрёмывал, просыпаясь поправлял костёр не вставая с лежанки.
Когда дрова, заложенные на костёр с вечера прогорели, поднялся, постоял, вглядываясь в чёрное, звёздное небо.
– Завтра будет хорошая погода – небо ясное и это хорошо – прошептал я.
 Потом, заложив на угли несколько сухих сосновых стволиков, один на другой поплотнее, дождался пока огонь вспыхнул ярким пламенем, лёг укрывшись полиэтиленом лицом к костру, и почти мгновенно заснул – сегодняшний день был необычайно длинным…
Проснулся часа через полтора от сильного холода. Встал, пошатываясь и теряя равновесие в полусне, опять наложил дров, припасённых ещё с вечера, на угли сверху и вновь заснул, ощущая сквозь дрёму, как морозный воздух пробираясь под одежду холодит бока и низ спины - было не меньше минус двадцати градусов…
Когда костёр прогорел, вновь подложил дров и вновь задремал…
Так продолжалось всю длинную ночь…

Часов в пять, когда стало невыносимо холодно и невозможно заснуть даже на полчаса, я окончательно проснулся, поставил на остатки костра кипятить воду для чая и чтобы согреться, стал рубить дрова – заготовленные с вечера уже закончились - зимние таёжные ночи бывают необыкновенно длинны!
Вскоре на востоке проклюнулась заря, появилась на горизонте светлая полоска и незаметно расширяясь превратилась в рассвет.
Волчок тоже проснулся, зевая и широко разевая пасть, потянулся всем телом, потом сел на зад и стал слушать шумы и шорохи просыпающегося леса.
Он не обратил внимания на громкий, резкий треск, подмерзающего на реке льда, но вглядывался и вслушивался в темнеющий на другом берегу сосняк.
«Звери сейчас кормятся и может быть собака слышит их шаги по насту» - думал я, прихлёбывая обжигающе горячий чай…
Уходить от тёплого костра не хотелось, но меня ждали впереди новые, интересные места и встречи и вздохнув, я вскинул на плечи тяжёлый рюкзак, постоял ещё какое – то время у огня грея руки и наконец, решившись, двинулся вперёд, навстречу светлеющему с каждой минутой синему небу, в сторону встающего над снежной, холодной тайгой солнца.

Передо мной, слева направо протянулась низкая долина, ограниченная с обеих сторон горными отрогами – это была дикая и грандиозная панорама, которая невольно рождает в душе уважение и даже страх перед масштабами дикой природы!
Дул свежий попутный ветер и Волчок, деловитой рысью скрылся в сосняке, принюхиваясь и навострив уши. Вскоре, он появился из леса уже подальше, пересёк поляну и вновь исчез из виду - наверное учуял ночные следы животных, проходивших здесь несколько часов назад…
Я на ходу согрелся, сонливость прошла - с любопытством вглядываясь в открывшиеся, незнакомые горизонты я решил перейти Муякан и преодолев невысокие холмы, на остром треугольнике полуострова, разделяющего две реки, выйти на близкую уже Мую…

Я уже видел перед собой вдалеке, на северо – востоке, высокие отроги  Муйского хребта.
Взошедшее солнце залило золотистым светом необъятные, снежно – белые пространства, покрытые тёмной зеленью щетинящихся лесов. Воздух был холоден и чист. Дышалось легко.
Чуть ноющие от вчерашней усталости мышцы ног и спины, разогрелись, размялись и я, шагая широко и упруго шёл вперёд и вперёд, вглядывался в открывающиеся панорамы и старался запоминать путь, надеясь рано или поздно сюда вернуться…
Неожиданно, вышел к широкой, недавно отсыпанной и утрамбованной трассе и решил какое –то время двигаться по ней, а потом уже свернуть направо, в тайгу.
Вдруг, словно в фантастическом фильме, на пустынной дороге, впереди, появилась движущаяся точка, которая приблизившись, превратилась в огромную, чёрную с серыми подпалинами овчарку!
Волчок испугавшись, прижал уши и шёл рядом со мной, задевая по временам своим боком мою левую ногу.
Овчарка же, чуть скользнув по нам взглядом пробежала мимо и я проводил её удивлённым взглядом.
Я объяснил её появление здесь, тем, что она видимо принадлежала одному из лесорубов живущих в здешних стоянках строителей. И вот решила сходить в гости на соседнюю стоянку, а может быть потеряв хозяина ищет его…
Вспомнился Уголёк, который прошлой осенью прибежал на сейсмостанцию, проделав по тайге около двухсот километров - Уголёк принадлежал моему напарнику Толе Копейкину, который отдал его на время в бригаду лесорубов, рубивших лес на трассе, далеко впереди основного массива строительства БАМа.
В тайге, охотничьи собаки становятся самостоятельными и полудикими…

Пройдя ещё с километр по шоссе, я свернул направо и пошёл вперёд по старому следу вездехода углубляясь в густой лес - снег местами был ещё по зимнему глубок…

Часа через два ходу, перейдя лесистую возвышенность, спустился в долину большого притока Муякана, вышел на реку и пошёл низ по течению. Кругом ещё лежал снег и на льду, были отчётливо видны все следы оставленные зверями после последнего большого снегопада.
Тут, заметил разлапистую дорожку следочков тянувшихся вдоль берега и вглядевшись, понял, что это крупная выдра, переходила из одной полыньи в другую.
В другом месте, увидел замечательную картину: справа, из каменистого берега, из под земли вырывался на поверхность ручей, и текучая вода стояла на одном уровне большим круглым пузырём диаметром в несколько метров!
Вода выдавливаемая из глубин земли, стремительным потоком скатывалась в реку - через него я не смог перейти – ручей был шириной метров десять…

Шагая вниз по течению, вдоль этой незамерзающей промоины, вдруг услышал наверху, над собой, гортанный крик не то птицы, не то зверя. Я остановился, покрутил головой и вдруг заметил пролетающего мимо белого, одинокого лебедя.
В речном ущелье, всё было покрыто снегом и на повороте, река подмывала почти отвесный, многометровой высоты склон, со скальными останцами на гребне, и на фоне этого сурового и холодного, масштабно – величественного пейзажа, долго летел и кричал одинокий лебедь, уже почуявший весну и прилетевший откуда – то издалека, может быть из Западной Европы, а может быть с озёр северной оконечности Британских островов - из Шотландии или Уэльса.
Кругом, расстилался заснеженный заледенелый ландшафт и вдруг, как в сказке появился этот лебедь, посланец или предвестник неизбежной весны и лета следующего за ней!..
Мне вспомнились символические картины Рериха из Индийского цикла и подумалось, что это хороший сюжет для подобной картины: снег, скалы, река подо льдом, узкая полоска открытой воды посередине и одинокая белая птица, летящая навстречу весне!
И эта картина, действительно осталась в моей памяти на всю жизнь!

Вскоре, со льда реки поднялся на невысокий берег и пошёл вперёд, по заснеженной тропке. Я уже собирался останавливаться обедать, когда увидел впереди крышу охотничьего зимовья.
Подойдя поближе я сбросил рюкзак и осмотрелся...
Следов человека вокруг не было, а значит в зимовье уже давно никто не жил. Рядом с зимовьем, на высоких, гладко ошкуренных столбах был срублен лабаз. Я понял, что там наверху, в деревянном срубе с крепкой крышей, охотники прятали от хищников вещи и продукты.
Подойдя к зимовью, осторожно открыв припёртую снаружи колом дверь, я и вошёл внутрь.
Деревянный пол из толстых плах, закопчённый потолок, маленькое оконце с видом на реку, печка, столик, нары. Всё сухо и чисто. Пахло прокопчённым деревом. На нарах лежал крапивный мешок, в каких обычно перевозят картофель или лук… Мешок был завязан…
Я ощупал содержимое руками и испуганно отпрянул - в мешке, как я ощутил пальцами, были соболиные шкурки!

Как же так- недоумевал я, быстро выйдя из зимовья и оглядываясь. Ведь в мешке несколько собольих шкурок, а это по нашим временам большие деньги. И потом, почему охотник здесь их оставил – спрашивал я сам себя озираясь. Может быть что – нибудь случилось и охотник погиб, а может быть хуже того – убит грабителями!?
Я запаниковал, закинул рюкзак за спину и быстро стал уходить от домика вниз по реке и только пройдя по берегу несколько километров, немного успокоился.
Невольно вспомнился рассказ моего бамовского приятеля. Он рассказал, что недавно, в тайге взяли тунгуса – охотника, который по пьянке кого – то порезал в посёлке, а потом сбежал в тайгу.
Милиционеры организовали облаву, снарядили вездеход, вооружились автоматами и поехали к зимовью, где жил сбежавший преступник!
Но у него была собака…
Когда ночью, зимовье окружили, милиционер- сержант, подойдя тихонько к зимовью отманил собаку и начал кормить её мясом…
В это время оперативники ворвались в зимовье и застали там крепко спящего преступника…
Вспомнил эту историю подумал, что может быть, я был в одном из тех зимовеек, в котором этот охотник-хулиган оставил шкурки добытых соболей!
А беспокоился я не зря - в тайге очень трудно что – то скрыть и люди рано или поздно узнают, что я был в этом зимовье.
И потому, лучше сразу уйти не давая повода подозревать меня в чём то неблаговидном. Кроме того я был с ружьём, а охота в это время уже запрещена и появление с ружьём и собакой в тайге, есть нарушение правил и законов!
Конечно закон дурацкий и может касаться только городских охотников, которые ходят по пригородным лесам, где кроме зайцев и лисиц никаких хищников нет.
Но к сожалению, этот закон распространяется и на глухие таёжные места, в которых полно медведей, по весне встающих из берлоги злыми и голодными, а кроме медведей есть ещё и волки, и рыси!
В таких местах, тебя безоружного могут съесть напавшие медведь или волки, могут напасть и покалечить лоси и кабаны – секачи - ведь в глухой тайге они человека почти не боятся!
Но, к сожалению, охранители сидящие в Москве, заявляют во всеуслышание: - В такие времена в лесу нечего делать!..
Но ведь весна замечательное время для походов, для исследования незнакомых таёжек и глухих урочищ, но к сожалению, нынешний нелепый закон касается и таких как я путешественников –одиночек. И эту крепостнические законы делают люди, на природе бывающие только у себя на даче, даже понятия не имеющие об опасностях, грозящих путешественникам в глухой тайге!

Обо всё этом я размышлял, пока обедал и пил чай, на берегу заснеженной реки.
Во второй половине дня поднялся ветер, сосняк вокруг зашатался и зашумел, а с потемневшего облачного неба посыпалась мелкая снежная крупа.
К вечеру я спустился к Муякану и заночевал вторую ночь в сосновом бору, в ложбинке, около незамерзающего ручья.
Дров кругом было много и я хорошо спал у большого костра, горящего ярким и тёплым пламенем.
Волчку тоже повезло - он нашёл остатки зайца и ел его, с хрустом разгрызая кости.
– Это ты хорошо придумал – похвалил я его.
– У меня, для тебя продуктов нет, а остатками моей каши ты очевидно не наедаешься…
Волчок настороженно глянул на меня, вильнул хвостом и на всякий случай оттащил свою добычу подальше от меня…

Утром, вновь был ветер, но и солнце проглядывающее сквозь белые, пушистые облака парящие в синем небе.
Заметно потеплело…
Когда я спустился в низину, на стрелке при слиянии Муякана и Муи, снегу стало поменьше и кое – где, из мёрзлой земли торчала только серая, прошлогодняя трава.
Тут, в широкой речной пойме, где солнце не имеет горных скальных преград, была уже настоящая весна!
Деревья стояли поодиночке или группами, а между ними располагались открытые пространства, зарастающие высокой травой, сейчас прибитой к земле, зимними снегопадами и морозами. В низинах торчали куртины кустарников, таких густых, что их приходилось обходить вокруг…
в какой-то момент, я вышел на лесную дорогу, которая петляла по широкой равнине, среди отдельно стоящих островков крупных сосен.
Вдруг, с одной из них снялся глухарь и пролетев вдоль дороги сотню метров, снова сел на ветку большой, пушистой сосны. Волчок, по зрячему помчался следом и какое – то время спустя, я услышал его звонкий лай.
Перезарядив ружьё мелкой картечью, я начал красться, аккуратно подходить к дереву, на котором сидела крупная птица.
Ветер дул откуда – то сбоку и шумел, качая ветки.
Прячась за стволы, от дерева к дереву шёл на лай и наконец увидев своего помощника, который очень старался, отвлекая внимание птицы на себя.
Вглядевшись, вскоре заметил чернеющего среди зелёной хвои глухаря - он сидел на толстой ветке близко от ствола, крутил головой и скрипучим голосом хрюкал на собаку…
Последние шаги я делал очень медленно и убедившись, что расстояние между мной и глухарём не более пятидесяти метров, поднял ружьё, затаив дыхание прицелился и нажал на спусковой крючок!
Ветер слегка заглушил грохот выстрела, отдача чуть толкнула в плечо, и птица всплеснув крыльями упала с ветки к ногам Волчка.
Я видел как моя собака прыгнула на глухаря, схватила, несколько раз прикусила и бросила птицу...
Глухарь большая чёрная птица, с промельком белого в распущенных, смертью расслабленных крыльях, с алыми бровями, на угловатой, клювастой голове, лежал неподвижно.
Когда я подошёл, Волчок завилял хвостом, «поулыбался» мне прижимая уши к голове и обнажая белые зубы, словно хотел сказать: «А что хозяин? Выстрел неплохой…»
Я воздержался от комментариев - ведь в сидящую мишень и не охотник может попасть.

Отрезав глухариные лапки, покрытые как у дракона чёрной роговицей, я бросил их Волчку и тот, похрустывая прожевал и проглотил их.
Потом, как обычно, я быстро снял перья со шкурой, а она у глухаря толстая и достаточно прочная. Тушку завернул в полиэтилен и уложил в рюкзак - «Теперь у меня есть килограмм - полтора свежего мяса, и немного косточек для Волчка» – весело думал я улыбаясь и бодро шагая дальше, по заросшей сухой травой дорожке…
Вскоре, выйдя на открытое место, увидел впереди широкую спокойную реку – серо свинцовую, холодную гладь воды, ледяные забереги, морщинки волн, закручиваемых течением. Здесь, на солнечных просторах, река уже вскрылась, хотя в сиверах ещё лежал глубокий снег.
Пойма расстилалась на несколько километров в ширь, без деревьев, без кустарников, покрытая высокой, серой, прошлогодней травой, а вырвавшийся из леса ветер, с тихим шуршанием, медленными волнами шевелил её густые заросли…
Погода к этому времени поменялась, по небу побежали тёмные тучи и солнце исчезло, хотя в воздухе заметно потеплело.
Внезапно, впереди на берегу реки, завиднелись какие – то строения и я понял, что это лагерь одной из геологических экспедиций, которых на БАМе работало тогда множество!
Через некоторое время, я подошёл к деревянным домикам и палаткам, перед которыми стояли колёсный трактор Беларусь и ГАЗ – 66, с тентом. Меня заметили и какой – то мужичок в штормовке, пошёл мне навстречу.
Издалека? – спросил он, поздоровавшись, и когда я сказал, что из посёлка, с сейсмостанции, он заулыбался и произнёс:
 – А я вас помню… Мы недавно у вас ночевали - мы ещё с вьюками на лошадях шли.
Я кивнул - действительно, недели три назад, в нашей избушке ночевали геологи, которые шли с лошадьми сюда, на Мую…

Мужичок пригласил меня в столовую – в фанерный вагончик, в котором были ещё люди. Я поздоровался и пожилая повариха в ситцевом переднике, предложила мне поесть и я не стал отказываться…
Она наложила мне полную чашку гречневой каши с тушёнкой и налила кружку компоту. Скинув рюкзак у входа, я сел к столу и начал есть, а все рассматривали меня с удивлением, изредка задавая вопросы. Второй мужичок, в замасленной спецовке, видимо шофёр «Газика», спросил недоверчиво: - А где ты ночевал то? Тут до посёлка очень далеко!..
Прожевав я ответил:
- В лесу, у костра. Я привык …
Мужичок покачал головой:
– Холодно ведь и потом звери - пояснил он.
- Ну, я с собакой. Она, если что, даст голос – ответил я, но про ружьё не сказал - перед заходом в лагерь геологов, я спрятал его в рюкзак, предварительно разложив... От греха…
Повариха сходила на кухню, вынесла полбуханки чёрствого хлеба и отворив дверь, бросила его Волчку, который спокойно лежал у большой квадратной палатки…

Поев, я поднялся, поблагодарил хозяев и сказал, что мне надо идти.
Куда ты? – всполошился первый мужичок, который бывал на сейсмостанции.
- Оставайся ночевать. Место найдётся, ужином покормим…
Я вежливо, но решительно отказался:
- Я всего на пять дней свободен, потом моя смена на сейсмостанции и поэтому, мне надо быть в посёлке через два дня…
Волчок, увидев, что я снова надел рюкзак, удивился и был явно разочарован – ему здесь понравилось.
А мне не захотелось оставаться среди малознакомых людей, разговаривать о ненужных мелочах, зависеть от чужого распорядка и привычек.
И потом, я уже привык к свободному одиночеству…

Отойдя с полкилометра от стоянки геологов, я начал что – то весело насвистывать и собака, посмотрела на меня с недоверием.
А мне было хорошо - я сэкономил на обеде почти час и впереди было ещё полдня светлого времени, за которые я мог попасть в интересные красивые места. Я радовался весне и свободе, своему здоровью и даже тому, с каким деловым видом трусил впереди Волчок…
И посмеиваясь, я вдруг замурлыкал песню:
- А я простой, советский заключённый и мне товарищ серый, брянский волк…
Закончив петь я рассмеялся вслух и Волчок нервно оглянулся на меня:
«Хозяин похоже с катушек соскочил!»

Вскоре, снова начался лес, появился снег, лежащий местами в тени деревьев. Продравшись сквозь чащу ельника, растущего полосой по дну распадка, я вошёл в заросли ольхи, с редко стоящими соснами и тут вспугнул двух сохатых - наверное поднял их из лёжки.
Они мотая на бегу головами, стуча копытами по валежнику быстро скрылись в лесу и Волчок примчавшийся на эти громкие звуки откуда-то справа, пустился их догонять.
Через короткое время, я услышал снизу, из пади, лай и только решил посмотреть чем это облаивание закончится, как появился он сам, на галопе, торопясь и часто дыша; но увидев меня собака перешла на рысь и больше далеко от меня не убегала. Видимо лоси напугали его своими размерами и грозным видом.
Пройдя ещё километров пять, остановились ночевать в глухом сосняке с еловым подростом, в тени которого толстыми пластами лежал снег...
Как обычно, я собрал изрядную кучу дров для ночного костра, потом развёл огонь, натопил воды из снега и стал варить глухаря, нарезав мясо на куски, а кости бросил Волчку. Собака искренне этому обрадовалась и долго виляла пушистым хвостом, одобряя мои действия…
Уже только в темноте, поел сварившейся глухарятины, чуть припахивающей хвоей и ягодами.
Насытившись, привычно попил чаю, и устраиваясь на ночлег, снял сапоги, вынул сырые портянки и оставшись в шерстяных носках, вновь обулся.
Потом, вырезал палочки из веток ольхи и повесил портянки сушиться над костром. Влажная ткань сразу заледенела, потому что температура воздуха была заметно минусовая.
А портянки промокли, потому что во время перехода по еловым чащам, перебираясь через глубокие снеговые поля, я через голяшки сапог несколько раз черпнул талого снега и поленился вовремя переобуться - иногда, перед ночлегом, очень спешишь выбрать хорошее место для стоянки…

… Ночь была холодная и ветреная, я неважно спал и под утро, когда ветер утих, наложив гору сухих дров на костёр, наклонил палочки с портянками поближе к костру и заснул, в полудрёме видя эти «флаги» развевающиеся над огнём…
Когда я проснулся, вокруг было уже серо, холодный рассвет привычно поднимался над землёй и над кострищем торчали только голые палочки - портянки сгорели…
Я чертыхнулся, поднялся, шмыгая просторными без портянок сапогами сходил в кусты и вернувшись, стал кипятить чай…

Вдруг, Волчок, лежавший метрах в десяти от костра, под ёлкой, вскочил и косясь в сторону еловой чащи подошёл ко мне поближе, насторожённо вперил взгляд туда и обнажив белые зубы, утробно заворчал!
Я на всякий случай, подтянул к себе ружьё и ждал в напряжении, гадая, что могло так напугать собаку…
Волчок рычал ещё какое-то время, потом постепенно успокоился, лёг и снова задремал…
«Интересно, кого это он там услышал – думал я, прихлёбывая терпкий от крепости чай?
 – Волки, должно быть, или медведь - они уже поднялись из берлоги и сейчас бредут по тайге в места летнего обитания, голодные и злые – еды в эту пору в тайге для них нет. Иногда они нападают на лосей или оленей, подкрадываясь к ним по насту…»
Ещё какое – то время я был настороже, но потом забылся, задремал вспоминая, как нечто подобное уже бывало в моих таёжных походах...

Когда я охотился зимой на Белых Озёрах, однажды, в долине соседнего ручья Лика, моя молодая собака похожая на маленького львёнка из-за густой гривы и коренастого сложения, вдруг выскочив из еловой чащи, намётом прибежала ко мне и развернувшись, поднявши шерсть на загривке дыбом, начала глухо лаять, оборотившись в сторону откуда прискакала: - Бух, Бух, Бух…
Я хотел погладить и успокоить её, но она вывернувшись из под моих рук и не отрывая взгляда от ельника, продолжала бухать - так собаки обычно лают на крупных хищников…
Я заинтересовался, не поленился вернуться в чащу и увидел там, среди ёлок, следы двух волков, которые только что, на махах проскакали мимо и убежали за ручей - я понял, что они выслеживали Лику, но она их учуяла и примчалась ко мне за подмогой…

...Когда проснулся, солнце уже поднялось над лесом и я вскочил дрожа от холода – костёр прогорел полностью.
Даже не попив чаю на дорожку, собрал рюкзак и быстро, пошёл в сторону сосновых лесов, темнеющих на склонах предгорий.
На ходу разогрелся, но идти без портянок, в хлябающих сапогах, было очень неудобно. Сапоги вертелись на ногах в разные стороны и даже слетали, когда я переходил глубокие влажные полосы снега.
К тому времени, большое и чистое солнце поднялось над лесом, повисло в тёмно – синем, глубоком весеннем небе и под его лучами, снег начал активно плавиться и таять.
Вскоре, неожиданно вышел на разъезженную, грязную лесовозную дорогу и пройдя по ней километра два, увидел впереди, на большой поляне среди чистого сосняка, временный посёлок лесорубов. Навстречу мне выскочили две крупных собаки – лайки и Волчок, пошёл рядом со мной, опасаясь драки с превосходящими силами противника…

Городок был безлюден и только в столовой суетился молодой азербайджанец в грязном белом переднике.
Я вспомнил, что мой знакомый Петя Лыков, работает в лесу, где – то в этих местах, и когда спросил о нём повара, тот сказал, что Петя здесь, но сейчас, как и все, на лесосеке.
Азербайджанец показал мне домик, где жил Петя и я войдя внутрь, скинул рюкзак, ватник и сапоги, взобрался на нары и заснул чутким сном.
Разбудил меня шум трактора за стеной и только я успел одеться, как вошёл улыбающийся и довольный Петя, пожал мне руку и пригласил на ужин, в столовую.
За ужином, он познакомил меня с ребятами из бригады, и они удивились, что я «вышел из леса». Обычно, в это время в лес никто не заглядывает - им тоже был непонятен мой восторг перед наступающей весной и необъятными таёжными просторами, таящими столько тайн и чудес…

После ужина все собрались в нашей избушке, и я рассказал о своём походе, умолчав однако о зимовейке и шкурках соболя в мешке.
Выслушав мой короткий рассказ, все начали вспоминать интересные и страшные лесные встречи.
Петя был хорошим охотником, вырос в прибайкальской тайге, недалеко от нынешней большой стройки.
Он и здесь, по первому снегу брал отпуск и уходил соболевать, но не имея своего, законного охотничьего участка, делал это крадучись и осторожно.
Найдя «ничьё» зимовье, он выставлял капканы на чужом «путике» – охотничьей тропе в тайге, вдоль которой ставились ловушки - и каждый день ходил их проверять.
Иногда соболюшка попадала в капкан, чаще нет, но несколько штук, молодой охотник за сезон ловил…
Однажды, Петя, сбившись с пути заночевал в тайге у костра, а утром, отойдя метров пятьдесят от ночёвки, увидел свежие медвежьи следы – хищник караулил человека всю ночь, но к костру выйти побоялся. Он истоптал снег и ходил ночью по кругу, пока охотник задрёмывал у большого костра…
В другой раз Петя пошёл проверять дальние капканы, но назад возвратился напрямую, срезав петлю на тропе.
Следующим утром, он пошёл по вчерашним своим следам, и в сосновом перелеске, рядом со своими следами, нашёл медвежью лёжку - снег под брюхом хищника протаял до земли – видимо медведь долго лежал головой по ходу следа, ожидая возвращения человека…
- Он ждал меня, чтобы наброситься, задавить и съесть! – с дрожью в голосе подытожил рассказ Петя и все невесело рассмеялись…
В балке – так называют брусовые домики лесорубов - было жарко, потрескивая, топилась металлическая печка, и в углу, на верёвке, сушились портянки. Люди, разместившись на широких нарах, внимательно слушали рассказы и сопереживали рассказчику…
-Но самое страшное, мужики, - продолжил свои воспоминания Петя – было тогда, когда я неожиданно встретил в тайге хозяина участка, на котором я нелегально охотился - капканил…

- Тогда я увлёкся установкой капкана и вдруг, подняв голову заметил среди сосен мелькнувшую фигуру человека. Я остолбенел, потом на дрожащих ногах отошёл от капкана и спрятался за дерево - мужик был с карабином, но без собаки и шёл по моим следам.
Заметив меня, он снял карабин с плеча и ждал меня. Я постоял, постоял за деревом, а потом вышел на чистое место и пошёл мужику навстречу.
Меня била дрожь тревожного ожидания. Я подошёл поближе и поздоровался, потом объяснил, что выскочил из посёлка в лес на недельку, что было правдой…
Мужик оказался спокойным человеком, поверил мне, а когда я продолжил, объясняя, что завтра выхожу в посёлок – даже улыбнулся и пригласил меня в гости, в базовое зимовье. Я конечно отказался…

- Я догадываюсь, в каком зимовье ты живёшь, - как бы, между прочим,
проговорил хозяин участка на прощанье и помахав рукой, ушёл своей дорогой…
Петя, сделав паузу в рассказе, подбросил в печку дров и потом закончил.
- Я в тот же день собрал свои капканы, забрал спрятанные в зимовье шкурки и вечером же, стал выходить на трассу, ловить попутку до посёлка - зимовье стояло недалеко от дороги.
Все молчали, представляя, как бы они сами повели себя на месте Пети…

Печка трещала смолистыми дровами и гудела трубой, как паровоз. Ветер снаружи, плотной массой воздуха, порывами ударял по двухскатной крыше домика, и бревенчатые стены в этот момент чуть вздрагивали.
Другой лесоруб – Виталий, тоже охотник, но местный, вспомнил недавнюю историю загадочной смерти охотника – тунгуса из таёжной деревни, на Витиме, которого звали Алексей Соловьёв…
Фамилия русская, но такие имена, русские священники давали раньше тунгусам, при крещении…
- Тут история тёмная – начал Виталий - этот Алексей был здоровый парень, хороший охотник и смелый человек. Был у него друг, тоже местный, русский Пётр Акулин. Они иногда вместе охотились и если повезёт найти берлогу, то медведя добывали сообща…
- Друзья друзьями, а как напьются, то начинают драться, да до крови, чёрт знает почему. Может из соперничества, а может просто силы некуда девать…
Но за Алексеем водился грешок. Ведь в тайге ничего не скроешь, это не в городе.
Он парень был на ногу быстрый и собак имел хороших. И вот перед началом сезона, он, по самым лучшим участкам пробегал ходом и как сливки снимал – добывал ранних соболей…
Об этом многие догадывались, знали, но поймать его никто не поймал, да наверное и не хотел связываться – Алексея многие побаивались…
- И вот как - то раз, года два назад, по весне, встретились друзья уже после охотничьего сезона, напились и как всегда подрались в конце и разошлись по своим зимовьям - их участки рядом были…
- Поутру, Пётр, пошёл к Алексею опохмелиться и мириться и увидел, что сидит около зимовья собака и воет, а рядом лежит Алексей, уже мёртвый и неподалёку валяется его карабин…
Пришлось Петру выходить в деревню, сообщать о смерти… Следователь, на вертолёте прилетел из района, допрашивал Петра, что да как…
Пётр говорит: - Да не убивал я! Зачем мне? Мы же с ним друзья – приятели были…
Так ничего следователь и не добился, улетел назад и тело Алексея забрал – говорит для экспертизы. А потом слух по деревне прошёл, что признали Алексея самоубийцей…
Конечно, всякое может быть, но я в это не верю – закончил рассказ Виталий...

Все надолго замолчали, а потом стали расходиться спать.
- Завтра на работу – пояснил Петя, хотя назавтра была суббота - лесорубы старались побольше денег заработать или дни к отпуску приплюсовать и потому, работали и в выходные - стройка торопилась на восток, а лесорубы готовили площадки для работ…
Я долго не мог заснуть, и всё думал о судьбе этого Алексея…
Мир тайги, за последние годы изменился, и изменились отношения людей в тайге – раньше, охотничий участок был семейной собственностью и обезличить тайгу не смогли самые тупые чиновники-охотоведы. Сейчас не то…

...Государство подмяло под себя личность гражданина страны, лишило инициативы, - обезличило его. Главные начальники леса сегодня сидят в Москве, но они просто чиновники. Они не знают леса и его законов, да и не хотят знать. Они не охотники, не охотоведы и даже не лесоводы. И так везде, во всех министерствах.
Там, где управляют специалисты, там дела идут неплохо, но специалистов наверху всё меньше, а управленцев всё больше.
Мне вспомнился афоризм Лао-Цзы:
«Там, где появляются понятия справедливости и несправедливости – появляется зло…»
Перефразируя, можно сказать:
«Там где появляются чистые управленцы, воцаряется номенклатурный беспорядок и некомпетентность».
Благодаря таким управленцам, сидящим в министерстве лесного хозяйства, охота превратилась в дорогостоящий спорт и количество охотников резко уменьшилось…
Но ведь охота всегда была средством освоения, познания мира, его узнаванием и уроком жизни. А сейчас, множеством запретов, и потому, охотничество превратилось из трудного, но удовольствия, в казённую обязанность!
Раньше в лесу жили по принципу:
«Закон тайга – хозяин медведь» - ты боялся делать плохое, потому, что от опытного взгляда лесовика ничего нельзя скрыть, и никто не скроется… А сейчас?
Я как – то встретил на своём участке охотника с собакой. Его собака нашла меня на склоне горы, а хозяин шёл низом распадка. Я увидел мужика и крикнул ему, а потом спустился вниз, мы вскипятили чай, попили – поели, поговорили…
На своёмучастке я бывал редко и потому, не рассердился, когда встретил тут постороннего. Но мужичок испугался и чувствовал себя виноватым…
После этого, тот охотник никогда не появлялся больше в районе Белых озёр…
Собака у него была замечательная - крупная, почти как волк, чёрной с белыми пятнами масти, спокойная и умная. Звали её Бой.
Этот Бой, на пару с другой крупной лайкой местного лесничего – Грумом, сгоняли с гор крупного изюбря и останавливали на льду реки, вцепляясь с двух сторон в морду уставшего быка – рогача. Хозяину оставалось только подойти поближе и дострелить зверя...

Думая обо всём этом я заснул очень поздно и когда проснулся, то солнце стояло высоко в ясном небе, и Пети в домике не было -
все уже уехали на работу.
Я услышал за дверьми собачье рычание и вышел наружу. Солнечные лучи нагрели заснеженную землю, появились лужи – проталины и запахло отогревшейся сосновой смолой.
Волчок, прижавшись к стене дома испуганно вздыбил шерсть, а рядом, наступая на него, стояла рыже – белая, крупная и сильная собака, скаля острые зубы и готовясь перейти от угроз к действиям.
Я прикрикнул на шустрого незнакомца и он отошел в сторону, кося на меня злым глазом.
«Какой красавец – подумал я. Чей это интересно?»
Чуть позже, зайдя в столовую попил чаю, поел и расспросил дежурного по лагерю об этой собаке.

- Это Вася – тракторист купил щенка в питомнике восточносибирских лаек, в Улан – Удэ и привёз сюда – рассказывал дежурный, сидя напротив меня и попивая чай.                – Красивый пёс, но бестолковый - Вася собирается его на унты пустить. Глуп, как пуп!
И это не первый случай – продолжил он. – Я знаю многих охотников, которые растили щенков из питомника. Они вырастают красивые, как на картинке, но к охоте не приспособленные…
- Вася, в начале зимы, случайно встретил медведя – шатуна. Так этот кобель так испугался, что умчался в лес, оставив Васю с медведем разбираться. Василий имел только дробь в стволах, поэтому стрелял в воздух и медведь ушёл…
А могло быть и хуже…
Дежурный вздохнул: – Разве это собака, которая хозяина бросает?

… Доев завтрак, я попрощался с дежурным и сопровождаемый довольным Волчком, пошёл на трассу напрямик через холмы - надо было возвращаться на базу.
Отсюда, до сейсмостанции оставалось часов восемь ходу…


            2003 - 2022 год. Лондон. Владимир Кабаков

Остальные произведения Владимира Кабакова можно прочитать на сайте «Русский Альбион»: http://www.russian-albion.com или в литературно-историческом журнале "Что есть Истина?": http://istina.russian-albion.com Е-майл: russianalbion@narod.ru