Избранные стихотворения и поэмы

ОКТЯБРЬСКАЯ НОЧЬ

Она тиха и первозданна,
как сон Мариночки моей.
Она со мною, как ни странно,
вмещает опыт алтарей.

И мне становится так больно
за то, что я - не супермен,
чтоб обеспечить мир довольный
волной общественных измен.

За нашу гнусь и пересуды,
за наши членские слова,
за всю бездарность нашей смуты,
от коей кругом голова.

И я молюсь в смиренной неге.
И ухожу за облака,
где лишь Мариночка на небе
во сне мне шепчет: "Я легка...

Я так легка с тобою, Ёжик.
Прости меня за ерунду.
Мы друг без друга жить не сможем.
Уйдем с тобою за Уду.

И поклонИмся там Христовым
Дарам рождения души..."

И я оканчиваю слово.
И приникаю на всю жизнь

к ее рукам...


БАЛЛАДА НАВСЕГДА

(Исполняется под гитару на мотив баллады В.Высоцкого "Корабли постоят и ложатся на курс")

Марине Тумановой


Кавалькада грехов и ненужных затей
оставляет меня, как птенца без обеда,
не хочу я смотреть на кувшин новостей,
ибо это была дорогая победа.

НаклонИтся кувшин, и польется опять
мне на голову свет ее глаз и докуки,
завяжи мне шнурки и поедем гулять
в удивительный лес нашей боли и муки.

Я вернулся к тебе, я вернулся навек,
проявился сквозь сан предрассветного лика,
ты меня дождалась, мой родной человек,
так возьми же мое непохожее иго.

Оно снова твое, раз уж ты дождалась,
собирай нашу снедь и вина под завязку,
я в лесу тебе, дщерь, буду петь первый вальс
и не буду просить у тебя постоянства.

Пусть тебя пригласит синеокий июнь,
пусть закрУжит тебя в нём Христос по поляне,
я Его и тебя, как и прежде, люблю
и играю для вас на знакомой гитаре.

Я тебе написал запредельный альбом,
никакой Сукачев никогда не сравнится,
пусть звучит этот лес, как родительский дом,
где однажды тебе захотелось влюбиться.

Где однажды тебе захотелось молиться.

Где однажды тебе посчастливилось сбыться.


ТЕБЕ, МОЯ РОДНАЯ ЖЕНА

Ты думаешь, что я тебя не помню.
Ты думаешь, что я тебя забыл.
Ты думаешь, что я познал колонну
моих поклонниц посреди судьбы.

А я живу тобою и надеюсь.
А я живу тобою навсегда.
И твой небесный православный вереск
хранит меня, как ближняя звезда.
 

ВО ДВОРЕ

Осень ласковая, тихая, печальная,
вечерами во дворе пегас.
Я брожу в поэзии молчания
и прошу прощения у вас,
люди, чьи окошки тихо светятся,
обещая отдых и покой...
...И стоит у сердца собеседница
и с балкона машет мне рукой!..


СВЕТ ЮНОСТИ

Как я любил тебя, как верил
Твоей божественной усладе,
И православные деревья
Роняли свет в мои тетради,
Исписанные то стихами,
А то - балладами Эдема,
Хранящими тебя веками,
Моя святая Божья вера.

Как ты была нежна со мною,
Как ты была новозаветна,
Не нужно было ни покоя,
Ни осторожного совета,
Это теперь я стал умерен,
Спокоен, мирен, элитарен,
А раньше я бывал уверен
В тебе и жил за облаками.

Есть откровенность вдохновенья,
И мне бывало все равно где
Писать свои стихотворенья
И имя слать тебе на ногти,
Имя имён, как ты писала
В моем - твоем - небесном доме,
И Имя это - вся Осанна,
Нас возлюбившая до Крови!!!


ЛАСТОЧКА

(Исполняется на мотив "Надежды": "Светит незнакомая звезда...")

1

Я сидел за письменным столом
и смотрел в окошко вдохновенно:
дождик тихо плакал за стеклом
о своей любви неутолЕнной.
Было мне так сладостно-легко,
было мне так искренне и тихо,
словно жизнь совсем недалеко
в Истине Божественного Лика.

Припев:

Я верил в небесный напев,
парящий над нашей судьбою,
как будто и Агнец и Лев
легли у Престола с любовью.

2

Мы тогда не знали ни о чем,
просто что-то чувствовали в душах,
словно нас касается плечом
упованье истинного мужа.
Кто-то опекал нас и жалел,
Кто-то нам дарил Свое ученье -
доброй ненавязчивостью дел
дружеского чистого общенья.

Припев:

Я делал уроки свои
и думал, что стану шофером,
а Ангел - любил солеИ
и вёл к православным влюбленным.

3

Ласточка, свивавшая гнездо,
не забыта будет перед Богом,
но однажды явленное зло
разметало дом ее под боком.
Деточек ея не пощадив,
кто-то сбросил созданное наземь,
словно бы от детства отщетив
искренней любви семейный праздник.

Припев:

Нашли мы птенцов и гнездо
на место опять положили,
чтоб мама - вечерней звездой
нашла их достойными жизни.

4

Ласточка весенняя моя,
вот твое гнездо и крошки хлеба,
у тебя же явно ни рубля -
только удивительное небо.
Собери опять своих птенцов
под крыло высокого полета,
надо же и им в конце концов
постигать блаженные киоты.

Припев:

Спасенье - их компас небес -
лететь над землею высОко,
а детство - воистину крест,
воспринятый ими с восторгом.

5

Это как метафора судьбы,
от которой мы бежим куда-то,
зло нас поднимает на дыбы
и сулит иллюзии богато.
Нам ли поддаваться на обман
после всех испытанных страданий,
этот невоспитанный роман
мы не дочитавши закрываем.

Припев:

А станем святым подражать
в любом и поступке и слове,
чтоб после смиренно пожать
плоды на надежде Христове.

6

Дай нам Бог однажды до любви
дорасти, как птицам до полета,
мы же по Крещению Твои,
призванные Церковью пилоты.
Нам бы научиться управлять
маленьким "Ан-2" своих желаний,
заповеди Божьи исполнять,
чтобы ближний сделался желанней.

Припев:

А ближний - жена или друг,
Евангельский путь повторяя,
не могут ни выйти на круг
домашней симфонии Рая.

7

Истинная ближняя моя,
Ласточка желанная на свете,
будем проходить через моря
Кораблем, предсказанным в Завете.
Кормчий там Христос и Капитан,
душу полагающий за овцы,
настоятель храма - капеллан
с рацией и практикою лоций.

Припев:

В начале Отец создавал
все истинным Словом Христовым:
и небо и землю и даль
святой и блаженной основы.

8

Вся Земля как Ласточка Небес
просит у Спасителя погоды,
чтобы уроженцы наших мест
познавали истину свободы.
Мы порой, как малые птенцы,
рвёмся из гнезда куда-то в воздух,
распустив себя во все концы
призрачным гаданием о звездах.

Припев:

А звёзды тихонько поют
Осанну Создателю мира,
а Космос - такой же уют
для Бога, как наша квартира.

9

Нотная мелодия души,
я тебя прошу о снисхожденьи,
ты гораздо лучше напиши
о своем духовном возрожденьи.
Здесь тебе и первая любовь
и, наверно, первая надежда
на такой божественный покой,
где душа, как ласточка, безгрешна.


Припев:

Любая спасенная даль,
любая, кто видела небо,
как школьник, читает букварь
и просит у Господа хлеба.


ПОЭТЫ (Памяти Александра Башлачева)

Поэты, как мы, и всегда остаются Христовы,
Он Слово и Сан умиленной Господней хвалы,
поэты, как ты, прозревают Основу Основы
и ищут Лицо через Лик Воскрешенной Главы.

На ликах святых проступает Небес Аллилуйя,
Израиль и Русь, как Невеста Царя всех царей,
поэты всегда убегают того поцелуя,
который однажды посеял зерно лагерей.

Пусть ты - не поэт, но искал красоту между строчек,
я буду любить все усилья твои во Христе,
поэты всегда оставляют себе двоеточье:
чтоб правда твоя оказалась на Божьем Кресте.

Он - Животворящ, Он и Честен, когда ты устанешь
терпеть за других всю мороку своих же забот,
тщеславье - отринь и ты станешь поэт православья,
гордыня уйдет и останется сольное "ВОТ".

Се, это мой дом, он и твой, лубенёчками свадеб,
и ёжиком-вжиком в озёрных твоих камышах,
я их убежал, как спасается кольцами катер,
дождем благодати в нетленных моих малышах.

Мой Храм - Божий Мир, мне хватает весеннего гама,
твоих тополей вдоль аллеи вселенских наград,
я буду любить и тебя, светоносная гамма,
высокий апрель покаянных священных баллад.

Любимая! мне ничего уже больше не надо,
поэту нельзя предаваться расхожим страстям,
поэту всегда остается лишь Божья услада
у Сада Садов, где Христос у нас вечно - гостят.

Люблю. Это всё, что могу я сказать напоследок.
Христос воскресает, возносится, любит тебя.
Прости, что поэт. И прости, что не предал по средам,
по пятницам лил свою воду на лик сентября.

АМИНЬ ОТ ДУШИ И ОТ ДУХА СВЯТАГО В АМИНЕ -
ПОЕТ АЛЛИЛУЙЯ БОЖЕСТВЕННЫЙ АНГЕЛЬСКИЙ ХОР...
Родная, люби, хоть меня уже нет и в помине,
я снялся с кругов и вошел в свой Эдемский Фавор!!!...


СТИХИ ИСИДЫ В 19 ЛЕТ

Мы ходим по космосу ночью,
мы любим друг друга и ждем
в тисках молодых одиночеств,
идущих нездешним путем.
И ты, моя добрая леди,
грядешь на полшага вперед,
о коих не ведают дети,
угнавшие твой самолет...

А я в дорогих босоножках
поспеть не могу за тобой,
цепляясь за звезды, как кошка
за наше окошко - судьбой,
и карта полночного неба
велит возвращаться назад -
в глаза молодого поэта,
дарящего нам Райский Сад...

Целую тебя, мой любимый,
и листья твои и стволы,
любовь непохожей Марины
на узких скрижалях Москвы;
и стол твой поставлен на звездах,
одна из которых - пусть я,
объект для твоих несерьезных,
возлюбленных слов для меня...
 

АВТОБУС

"ЛиАз" классических дизайнов,
последних рейсов полуночных,
на левый берег православья -
от дискотеки одиночеств -
так быстро ехал, мягко, чинно
и пассажирам улыбался,
как респектабельный мужчина
всего ночного ренессанса.

Мы с другом у дверей стояли:
у задних, словно собирались
войти к Марчелло Мастроянни
и быстро провести анализ
увиденного кинофильма,
где вертолет над Древним Римом
поднял языческую фирму
до преизбыточного грима.

...А ты была в свои 17
любой Италии красивей,
ибо умела улыбаться
окну и некой скрытой силе
тебя заметившего парня,
каким я вышел из объятий
армейской жизни благодарно,
уставшей от любых понятий.

Мы познакомились и вышли
с тобой на общей остановке,
а друг поехал дальше, выше
своей же собственной зимовки,
но это будет много позже,
пока же мы идем по лету,
как по великой славе Божьей,
признавшей маленькую Свету.

Твоя рука без маникюра,
но с очень длинными ногтями,
такими узкими, как Юна
в Саду Садов моих алканий,
лежит в моей, и мы уходим
от прошлого и от народа -
в два небосвода на свободе
от православного прихода.

О, дачный домик, о оконце,
в какое мы тогда проникли,
словно дарованное солнце -
в любовь к нечаянной молитве,
и Света-топлесс и целую
я всю тебя, сорвав твой пояс,
широкий, словно аллилуйя
и дальний пассажирский поезд.

О девочка моя, как нежно
ты отзывалась на объятье,
как ты стонала и конечно
пошла б со мною на распятье,
а я, увы, другую выбрал,
как якорь из реки надежды,
где мы однажды сможем выпить
без дураков и без одежды!

Как вы разнились с ней, Светлана!
Нельзя придумать антиподов
талантливей, чем ваша пара -
моих же собственных приходов:
и жизнь твоя крутилась шаром
земных моих стихотворений,
не удоволенных пожаром
любви на паперти знамений!

Мне было нужно вас обеих.
Иначе было невозможно.
Автобус-ночь врезался в берег
и умирал, как тот художник
на фотографиях со Светой,
красивой, эротичной, голой,
влюбленной в музыку планеты
и задыхавшейся от формы!

...И знаешь, я тебя купаю
в купели благодарной ночи,
и звезды падают веками
на паперть любящих высочеств,
и ты - моложе нашей грезы
о неком дорогом уборе -
целуешь русские березы
в Саду Садов моей любови.


ИСПАНИЯ

Западная Европа,
роза семи ветров,
палуба, Каллиопа
страстных твоих даров.
Ониксы звезд и очи
видели берегА
маленьких одиночеств,
вставших, как города,
в этой испанской жизни,
ибо в руках таких
можно держать кувшины
грозных твоих молитв.

Девушка, Вы Лаура,
истинная, а не
взятая, как культура
на мировой войне,
Вы для таких прогнозов
слишком уж хороши,
словно живая роза
в домике у межи...

Вашими бы руками
впитывать лунный свет
сразу над облаками,
слышавшими Завет,
вышедшими на паперть
неба, чтобы взглянуть
на молодую матерь
и указать ей путь...

Девушка, Вы Севилья,
вставшая поутру,
чтобы воздать Сибири
верою на миру,
и благодарно смотрит
наша Сибирь на Вас
и примеряет ногти
Ваших испанских фраз...

Колющие, как иглы,
режущие, как сталь,
наши былые игры
в "Пиво" и "Перестань",
так вы порою выше
наших проблем, долгов,
прессы, кота на крыше,
принципов и оков...

Девушка, Барселона
и Саламанка - коль
снова оделись в слово
Ваших высоких воль,
и замирает утро,
сидя за партой и
слушая перламутром
эхо святой любви...

Или улыбка ночи -
этот высокий тон,
взятый про между прочим,
как эротичный стон,
Вашим любимым мужем -
имя ему Мадрид,
где ничего не нужно
гению пирамид...

Здравствуйте, до свиданья
на речевом ручье,
истинное познанье
силы своих очей;
и замолкает лира
грубой моей души,
и прохожу я мимо
домика у межи...

Все-таки есть в Европе
очарованье, соль,
чтобы прожить не в злобе
музыку наших зорь,
чтобы увидеть сердцем
наш благодатный край
и пожелать Вам детства
узкой дороги в Рай!..


USA
      
Вновь подступили небеса -
заворожЕнные экраны;
я - предвечерняя роса
на все мечтательные главы.
Мой Вашингтон, мой Белый дом,
мой неизменный Капитолий,
верней, Капитолийский холм
не дорастают до любови.

Я тон по миру задаю.
Порабощаю и прощаю,
как будто форы им даю,
но ничего не обещаю.
Я - вышла замуж по любви:
Америка - за свой Pacific
Великий Ocean - вдали
от некрасивости России.

Кольцо на мне так и горит:
я демонстрирую невежам
свой безупречный внешний вид,
чтоб мой избранник был успешен.
И он - успешен... А любовь,
с которой замуж выходила,
я заняла у слова БОЛЬ
и ей - навеки - отплатила.

Я отплатила ей уже
хотя бы тем, что в этом Гимне
содержится Приказ Душе -
прожить без всяких Полигимний.
Мой Флаг трепещет на ветру
и собирает звезды света
на смотр Мира на миру -
в лучах Финансового Кредо.

Мой лучший миг отображен
в привычных выставках зеркальных:
и моряки бросают жен
и умоляют о свиданьях.
Я - Образец. Я - USA.
Вселенский Идеал Успеха.
И выхожу в эфир, как SAY -
глагол невидимого эха
ночей.


МЕТРО "ЩЕРБАКОВСКАЯ": ВИД НА ШУКШИНСКИЙ ДВОР

"Как из клетки горлица,
душенька, душа,
из веселой горницы
ты куда ушла..."
(С.Кирсанов)
 

Девушке из Рыбинска, подарившей мне авторучку


Ну, девушка из Рыбинска, спасибо.
Я Вашей ручкой много написал.
Куда же Вы пропали? Что за сила
Вас увлекла на призрачный вокзал?
А я Вас ждал, потом пошел шататься
и вдруг увидел надпись на доске:
"Здесь жил Шукшин". Я захотел остаться
один в его безадресной Москве.

Я вдруг прозрел: я понял, что не любит
Шукшин ни городов, ни деревень.
А просто ищет: где вы, Божьи люди?
Но только Божьи, только Божьи, тень.
А где их взять? Шукшин искал повсюду.
И не услышал музыки двора.
А двор там, леди, истинное чудо,
особенно - святая детвора.

А дом - словно нахохленная птица,
всё ожидает Машу Шукшину:
когда она надумает молиться
Христу - за эту Божью тишину.
Надумает? Ну, вот тогда и станет
самой собою - в истине огня.
И внуки Шукшина не перестанут
смотреть на небо на исходе дня.

Я даже имя Ваше не запомнил.
Простите, Ира, Ирочка, Ирен...
...Я захожу в метро. Я всё восполнил.
И весь Шукшин у дома, как Роден...
________________________________

...КалЯевская. Дом 15-30.
Бутылка суррогата на троих.
Моя супруга - ветренная птица
глядит куда-то мимо глаз моих.
Что с ней случилось? Микроскоп - бутылка.
И я ее не прячу и не вру,
что это, мол, разбитая копилка,
а не попытка отменить игру.

Не скважина... А кто я в этом мире?
Неужто алкоголик и блудник?
Ведь окажись та девушка в квартире,
я бы проверил весь ее дневник.
И авторучкой ставил бы оценки:
за маникюр, за рыбинский акцент...
...Моя жена была в ближайшей церкви.
Поэтому и стала, как прицел.

Она молчала. Даже не спросила
меня о проведённом без нее
пространстве или времени, и силы
направила на лучшее житье.
Силы души. И даже силу взгляда.
Варшавского - в оттенках "все равно".
Ее как будто вдруг не стало рядом.
Мне даже расхотелось пить вино.

Я и не пил... Шукшинский двор в надежде
как будто призывал меня назад.
Каляев, мол, палач, а я в одежде
царя природы, словно райский сад.
Я не поехал. Я закрылся в спальне
с Наташей и смотрел в ее глаза,
пока она ласкала гениально
мою лозу, как летняя гроза.

И это был экстаз, какого больше
я не припомню. Было так, что мне
вдруг тоже захотелось жить по-Божьи,
а не гореть на медленном огне.
Но я не понял всей своей Задачи.
Я продолжал любить своих друзей.
Они же - джентльменами удачи -
любили похмеляться... и страстей

не избывали, а усугубляли,
пока однажды драгоценный шлем
был перехвачен девушкою яви,
и "гении" поехали в отдел...
Останкинские виды Щербаковской
с Каляевской, конечно, не видны.
Поэзия и проза папироской
истаяли в зубах сией шпаны.

Теперь они "не ведают" поэта,
вменяя мне всё то же, что творил
весь этот гвалт - под нимбом силуэта
былого воспитателя руин.
Я понял, что у них учиться можно
алкоголизму, даже воровству.
А это было для меня так сложно,
что я покинул пьяную Москву.

Шукшинский двор в Якутии виднее.
Он там заявлен и преображен
в Наташином дворе, где я сильнее
и как поэт и как любитель жен.
Большой любитель. Этого не скроешь.
Не беготня за юбками, но стиль
моей души, назначенной всего лишь
неумолимо в Господе расти.

Василий бы Макарыч меня понял.
Мы просто с ним не знали ни о ком.
Ни о блаженной истинной Матроне,
ни о владеньи русским языком.
Мы, как котята, тыкались в кого-то.
И были вседовольны, как Отец.
И девушка из Рыбинска - Голкондой -
вставала из рассвета русских верст.

"Где вы теперь? Кто вам целует пальцы?
Куда ушел ваш китайчонок Ли?.."
Ваш китайчонок понял, что китайцы -
коммуна на Каляевской вдали.
И каши там не сваришь. Только лепты
последние на ужас отдаешь.
Теперь о них слагают и легенды.
На 70% - просто ложь.

У Шукшина с Большим Каретным, видно,
так было. Город уши затыкал,
покуда ни заткнул, как та молитва,
которую Шукшин везде искал.
Нашел ли? Лишь за Родину сразился -
своим противотанковым ружьем,
а всё же друг его не утопился
при переправе под лихим Вождем.
______________________________

Мы ничего не знаем друг о друге.
Как это жалко...
...Двор ты мой, птенец,
спасибо вам за жилистые руки
деревьев, возводящие на крест!!!

24 декабря 2010


МОЕЙ ДОЧЕРИ

1

...А у Машеньки - мистраль,
надоедливый папаня...
А у Машеньки - костра
на душе святая тайна.
Ходит Машенька и ждет,
как ее Господь обнимет...
И отправится в полет
моя Маша в легком дыме.
И Руслан ей не Руслан
и учеба не учеба...
Это просто легкий стан
стал от Неба - причащенным.

...Мама делает пирог,
мама складывает губки...
А у Маши между строк
лишь Эдемские голубки.
Как они живут, растут,
чинно вспархивают в небо...
Это целый институт
Божьего Святого Хлеба.

Машенька моя, Машут,
как я вез тебя с роддома:
плакал, Маша, словно шут
посреди небес и грома.
Словно знал, что без тебя
мне придется жить на свете...
Лишь жалея и любя:
в свете твоего - бессмертья!!!

2

На барабанных палочках ногтей,
залитых перламутром пробужденья,
на самом дне мечтаемых детей
в беспомощных фасадах Дней рожденья,
в экзаменах на пройденный предмет,
в глубоких поцелуях без Руслана,
шагает мама по земле примет
и чает на руках дойти до храма.

А я ее поддерживаю так,
чтоб видеть руки в маникюре страсти,
и наше единение атак
рождает ту, что истинно прекрасней
Наташи и меня!..
Хотя бы в том,
что голос глубже и глаза теплее -
и красота Марии входит в Дом
на каждом этаже моих терпений:
всю жизнь я, Маша, думал о тебе,
мне именно девчонку и хотелось,
но я не смог преодолеть Тибет
великой страсти под названьем Венус.

...Целую вас обеих, жизнь моя,
моя любовь, моя родная песня,
воспетая в объятьях ноября
с Наташею заплаканною вместе;
когда она спала, я целовал
ее со всею нежностью и страхом
вдруг разбудить; а в остальном права
она в своем пристрастии к монахам.

Мария, Маша, Машенька очей -
моих очей, не мама же решила
доставить рай на землю, Божья дщерь,
внутри себя явить его, вершина
поэзии моей, моей судьбы,
моей борьбы с бездарностями, Маша,
что ставили Россию на дыбы
и полагали подменить Наташу
совсем другой девчонкой из Читы,
а может быть, из Лондона и Сочи,
но нашей эпопеей стала ТЫ,
мой первенец, мой неизменный почерк!!!

Ты будешь с нами, будешь, как войду
я в русскую поэзию навечно,
гулять в моем молитвенном саду
и понимать, что папа твой - предтеча
иного мира в Господе Христе -
Царе Царей, Священнике НАВЕКИ;
и небо замирает на листе,
как будто сердце в Богочеловеке
от всей Его любви к тебе одной -
избраннице невидимого клира,
где мы не постояли за ценой,
чтоб ты Христа воистину любила!!!


ЖУРАВЛИ

(Непозволительно длинное, но сейчас единственно возможное письмо к бывшей жене)

...Ну, попробуем с третьей попытки
хоть немножечко выразить суть
молодой поэтической пытки,
затопившей стихами по грудь,
давшей в руки не карту и компас,
но перо повседневных надежд,
написавшее: истинный космос
драгоценных пред Богом одежд.

Я люблю твое детство и школу,
твой неслышный полет естества,
примыкающий к нашему дому
непонятной музЫкой родства.
Словно кто-то билетики продал
на весьма дорогой кинофильм,
преклонивший гордыню народа
к невозбранным глаголам: аминь.

Сколько лет тебе, девочка? Десять?
Ну, пока не пройдешь на сеанс.
Там показаны солнце и месяц
под жестокий индийский романс.
Ты во сколько полюбишь? В 15?
Вот тогда и придешь, пропущу
на весенний мотив мотиваций,
распознавший тебя по плащу.

И по взгляду - какой же он колкий
и зеленый бывает подчас.
Слушай, девочка, это осколки
гордой памяти робких девчат.
Удивление миром и даже
восхищенье при этом собой.
Для подростка так много, Наташа,
что на Вас заглядится любой.

Заглядится, засмотрится, ибо
залюбуется взрослостью и
тихо скажет себе: вот билингва
бескорыстной и чистой любви.
А ребенок проступит, поступит,
ибо это ребенок отца,
а у матери - чувственный super
на блаженных скрижалях лица.

Это модный напев кинодивы
под косметику точных мазков,
это сольный альбом карантина
на общенье с героями снов,
это, девушка, муки желанья,
но признаться в котором нельзя,
ибо сразу получишь признанье
и патент на объятия: ВСЯ!

...Здравствуй, здравствуй, весеннее утро,
небывалый разбег мастерства
всей Природы, потом перламутра
на ногтях дорогого родства,
и сидишь ты уютно и смело
на восторженном пике любви,
разговоры ведя о проблемах
с телефонным партнером аи!

Знаешь, девушка, это похоже
на весьма утонченный разврат.
Меня дрожь пробирает по коже
в апогее душевных затрат.
Вы могли бы сниматься нескромно,
Natalie, o my wife, sexy girl,
под припевы привычной проформы:
я брезглива, как этот ковер.

Сочетание двух этих веток
полагает негласный прорыв
в невесомую сферу разведок,
космогонии некой игры,
ну а это уже децибелы
умозрительных (кто б воплотил)
никому не понятных отделов,
нисходящих в сверхчувственный Нил.

Это, девочка, суть Вашей страсти,
Вашей веры и Ваших надежд,
это весь Ваш внимательный кастинг
на предмет европейских одежд.
Это вовсе не "стиль" и не "имидж",
но зело затаённая суть,
каковую едва ли покинешь,
даже если и скажешь: ЗАБУДЬ.

С чем я Вас поздравляю от сердца.
От свидания Вашей души
с журавлем безмятежного детства,
разглядевшего вас, малыши,
с высоты покаянного чувства,
обретенного подле свечей
воспитания - веры - искусства -
красоты материнских ночей.

О Наташа, о птица гнездовий
на горячих обрывках письма,
из каких уникальных сословий
вся природа тебя создала,
чтобы мы, разбирая завалы
осторожных и праздничных дней,
прозревали великое в малом,
как сады разноцветных камней.

Я кормлю тебя с рук или с тела,
рассыпая веселый укрух
по всему благородному делу -
хоть немного у в и д е т ь подруг,
как положено бывшему мужу,
отдаленно взрастившему в Вас
боевой арсенал всеоружья
на предмет поэтических трасс.

Этот взгляд - он порой исподлобья,
а порою - в бесстыдный упор,
как положено музе здоровья,
насмотревшейся на светофор
настроений, пристрастий, привычек
и каких-то нездешних ручьев
русской речи - такой горемычной -
под заливистый смех-дурачок.

Эти "хвостики" Ваши, резинки,
эта вера - прическу сменить
неожиданно, как на пластинке,
под которую можно курить,
и упор - в те обои - руками,
чтобы быть еще ближе ко мне, -
говорит, что я Вас облекаю
в некий сдержанный стиль на войне.

Он сулит нам святую победу
над любыми врагами любви,
он ведет нас к реальному небу,
а по небу летят журавли,
и святыня уже не игрушка
в стиле "Федя ее не воспех",
но живая вселенская пушка
с наведённым прицелом на грех!

Ох, Наташа... я мало Вас нежил.
И почти ничего не хотел.
Я был занят другим, как подснежник
посреди обязательных дел.
Я поэзией жил в это время,
а вернее - ее высотой,
где бывали стихи поумнее,
чем обычный уход за звездой.

И об этом жалею? Немного.
Нужно было Вас так укротить,
чтобы Вы не отстали от Бога
на своем благородном пути, -
и потенция есть и уменье,
но зачем я так мало Вас знал,
раздавая себя без сомненья,
пассажирам, как некий вокзал.

Просто чувствовал: я Вам не нужен.
Парадокс, тем не менее так.
Я ведь был там единственным мужем,
подающим надежду на брак
с некой, девушка, истинной - верной -
неподкупной в своей красоте -
всевселенской - невиданной - первой -
сверхживою душой во Христе!

Почему же я бросился в омут?
Почему я тогда убегал?
Потому что увидел: у гордой
нет надежд на высокий закал.
Ну, а Вы уже стали с другими
обсуждать нашу личную жизнь.
У других и надежды другие.
"За других вот теперь и держись".

Виноват я. Не смог поступиться
устремленьем своим в небеса.
Я не крыша, Наташа, я птица,
как и Вы, но иные глаза.
И они подмечали такое,
что, пожалуй, секреты раскрыв,
можно город лишить непокоя
под любой эротический взрыв.

Или срыв... что со мной и случилось
на лукавых торосах зимы.
На кокосовой пальме ПРИЧИННОСТЬ,
убегавшая даже от тьмы.
Боже мой, как бы это обставить
поизящнее, милая дщерь,
и каким тараканом заглавья
прошмыгнуть в незнакомую щель!

Я был ДОЛЖЕН забыть всё и бросить.
Не смотреть на свое забытье.
И не трогать блаженную осень
нашей жизни, пока без нее.
Тою осенью, Наточка, ласка,
мой родной навсегда человек,
начиналась великая сказка
с замечательным словом ВОВЕК.

Что вовек-то? Вот вектор, Наташа,
он и есть этот самый ВОВЕК:
он вовек устремляется, скажем,
ко Христу поэтических вех.
Прямо-прямо, направо-направо -
вот как Вы налагаете грим
на лицо, как великая пава,
поспешавшая к мужу за Ним!

Где Мария моя - лучше всяких
документов кричит обо мне.
Не измены же это двояких
и трояких соитий во сне.
Я ли Вас осуждаю, родная.
Я, по сути, себя Вам пишу,
потому что в прелюдиях Рая
у обоих единый маршрут!

Птицы, птицы, небесные птицы,
где вы ищете истинный корм.
На рассвете Пасхальной Седмицы
Он совсем уже недалеко.
И подходит к Нему Магдалина
и воскликнув Ему: РАВВУНИ! -
расстилается в небе долина
бескорыстной и чистой любви.

Бескорыстной, Наташа. И чистой.
Два эпитета - вот наша жизнь,
если выбросить блуд и монисто
приключений под грифом "кажись".
Это имидж ли, Наточка? Вряд ли.
Это наша совместная суть,
если б мы сохранили наряды
покаянных глаголов... Блеснуть

можно эдак, а можно иначе,
очень жаль, что я столько часов
разрешал неземные задачи,
не усвоив защитных азов.
Вот, Наташа, нашел: без защиты
воевал я с коварным врагом.
Вы сумели бы стать Маргаритой,
но едва ли б летели вдогон.

Вы б скорее, намазавшись кремом,
поспешили к товарищу Г.
Благо он обеспечивал (где он?)
некий полный разрыв с "а пропэ".
Я Вас вижу с наполненным плотью,
но таким же пленительным ртом.
Да не рот это, бэби, а ротик,
оставлявший иных на потом.

Только очи зеленые светят,
пропуская флюиды любви.
Вы смотрели и видели: с этим
пареньком можно встать на свои,
а отнюдь не соседские шпильки,
и прозрачный халатик одеть...
...О Наташа, достаточно "Лильки",
коей так и не смог овладеть.

Так ли, сяк ли, но мы не иссякли.
Мы вернули свои 20 лет.
И швырнули дурные десятки
на натертый друзьями паркет.
Нам бы только однажды, Наташа,
откровенно друг другу сказать,
что нам нравится в каждом и каждой -
до сих пор можно б было дерзать!

Взять Устьянцева, Наточка. Это
ПОДВИГ был ведь с его стороны:
сам на кухне ютился, а где-то
украшали объятием сны -
Игорек и жена его Ната,
а ведь он тебя очень хотел,
но из кухни доносится: "Надо!
Так и надо с симфонией тел!"

Я втекаю в тебя, словно в леди
популярных рекламных программ,
только звуки-то слышат соседи:
"Я тебя никому не отдам!!!"
Ах, Наташа... как мало мы знали,
понимали и видели, кто
окружал нас святыми дарами,
одиноким укрывшись пальто.

Полагаю, родная, любил Вас
с ранних лет не один Алексей.
Уж не знаю, чем он провинился
пред Вами, создавшей музей
устремлений к небывшему чувству,
может, милая, в чем-то и Вы
виноваты пред тем, кто искусство
не ценил от своей головы.

Кто осыпался ясенем в душу
нашей осени, наших проблем,
кто Вам был восхитительным мужем -
без ненужных тщеславных эмблем,
не вдаваясь в подробности связей,
не рядясь в карнавальный наряд
Тартарена бессмысленной грязи
наших душ и сердец и плеяд.

Как же так получилось, Наташа.
Почему, отчего, по какой
беспримерной причине отказа,
подгонявшего легкой рукой
человека к ответной измене,
потому что нельзя угодить
априори девчонке без тени,
как бы ты ни старался любить!

Что Вам надобно, Ната. Зачем Вы.
Ведь Алеша - не первый супруг,
недостойный высоких общений
на предмет инсталляции рук,
изменявший, получку пропивший,
замолчавший в известный момент,
ибо видел: воистину лишний
в темной комнате общих примет.

Полагаю, Вас много любили
и алкали, уже не стыдясь
ни супруга, ни Феди, ни Лили,
выявляя исконную вязь
Ваших мыслей о том, что неплохо
улыбнуться на свадьбе друзей
человеку соседнего блока,
посетившему бедный музей.

Все мои одноклассники, Ната,
все друзья и соседи, поверь,
Вас хотели, когда было надо
убежать сексуальных потерь:
Стрекачинский и Буйволов Слава
признавались мне в этом не раз,
а Артёменко - это подстава,
нефиктивно познавшая Вас.

Уникален твой взор. Уникален.
Губки бантиком, легкий акцент
европейских изысканных спален,
прицепивших весь мир на прицеп,
сигарета - затяжка - улыбка -
легкий прессинг, дающий понять
человеку, что он суть ошибка -
кто же будет ее исправлять.

Знаешь, Ната, я видел по миру
разных женщин, но им далеко
до такого вербального пира,
пригубившего, как молоко,
чью-то душу - пускай небольшую
и неумную, но посмотри
на меня, а потом на Машулю:
мы по правде совсем не твои.

В ЧЕМ-ТО ГЛАВНОМ. "Не слал ни копейки" -
здесь не катит. И знаешь сама,
что не катит. Мы с Машей не деньги.
Мы скорее обрывки письма,
что, конечно же, кончится миром,
потому что права по правам
и по фактам великая прима
эротических сольных программ.

Жаль, что ты никогда не признаешь
доброй воли моей и надежд,
я здесь выразил и выражаю
нечто большее общих одежд,
это синтаксис русского чуда
под названием "Первая ночь"
и последняя в небе приюта,
где никто не сумеет помочь.

Иль сумеет? Не знаю, Наташа.
Мы же вроде теперь не в Заре.
Вот Алеша, вот Вова, вот Маша,
вот дурак и подлец на горе.
Что ни сделаешь - всё будет глупо
или подло... Послушай, жена,
издеваться надменно и грубо -
ПОРАЖЕНИЕ ИЛИ ВИНА.

В чем же ты провинилась? Не в том ли,
что мы с Лешей ответили за
унижение девочки скромной
на опилках блатного туза:
нас там не было, Ната, а были б -
помогли бы тебе, чем смогли.
Ну, двоих-то, троих бы урыли
и тебя бы домой привели.

Что ты делаешь, Ната? Что лепишь
нашей дочери, нашей мечте,
и какими крепленьями крепишь
эхолот к неподкупной Чите,
где искал я тебя по общаге
Журавлей, а наткнулся на ту,
что доселе алкает венчанья
с дураком и предателем too!

Ты хоть третьего, Ната, супруга
в этой жизни ни в чем не вини:
Кременчуг доброты, друг без друга
не зажечь бортовые огни.
Почему я ушел? Почему я
бросил вас той далекой зимой?
Потому что для каждого буя
на морях выставляют конвой.

Море, море, вселенское море
непонятных и вечных снегов,
разреши утонуть добровольно
в этой правде изысканных слов.
Как бы Вам это всё переправить,
миновав молчаливый откат -
как шуршанье вечернего платья
на забытой любовнице, Нат.

Там в "Якутске", и Саня и Таня -
как-то сходится всё, посмотри.
Все концы собираются в тайне
непохожей на Мирный Зари.
Ни повеситься, ни застрелиться
не придется уже никому,
ибо есть покаяние, лица,
принесённое лично Ему.

Слово СЛАВА и слово ОСАННА,
слово ВЕРА и слово СЕМЬЯ -
это, Ната, всегда православно,
словно райская песнь соловья;
словно верный поход Алексея
за бутылкой шампанского в год,
когда он презирал фарисея
под названием "ИГОРЬ СУББОТ".

Вот опять мы ушли из Эдема.
Незаметно как будто, а всё ж.
Снова встала пред нами проблема,
снова ищет ответ молодежь.
Как же нам возвратиться обратно?
Как же сделаться просто людьми?
Для чего? Для детишек, понятно,
бескорыстной и чистой любви.

Верной, Ната. Довольно глубокой.
И роддом бы за нас воспевал -
первым криком вселенского тока -
самый первый Христов арсенал.
Ибо песню святого рожденья
не заменит и праздник большой.
Ибо это - всё то же кажденье
Богу Истины - каждой душой,

каждой клеточкой, Наточка, звуком,
даже словом скупых телеграмм:
"так и так поздравляем вас внуком
пусть он будет обычный иван".
Но Иван-то, Наташенька, вырос
и таким необычным попом
стал по жизни, что истинный клирос
в небеси воспевает роддом!

Все, любимая! Колокол! Dixi.
Черновик переходит черту.
Я в тебя незаметно влюбился,
развивая твою чистоту.
Будь здорова. А главное, Ната,
будь красивой, будь верной, будь той,
как была ты в предчувствии Сада
за киношной незримой чертой.

Молоко на губах не обсохло,
а туда же - о браке судить.
Ната, Наточка, это же сопло
той ракеты, какую водить
могут только святые и Божьи,
но никак не такие, как мы,
исключая, конечно, похожих
на Алешу в преддверьи зимы.

Уникален ваш класс. Уникален.
И девчонки и парни и та,
что порой верховодила вами -
классным часом под грифом "Мечта".
Гомотетией, Ната, где вписан
дорогой Лазаренко Иван
в беспроблемное небо эскиза
на предмет недоверчивых мам.

Да кого ни возьми: все любили
и друг друга и лично тебя.
Это мистика райских воскрилий
на шершавых руках сентября.
Это весь неоцЕненный Федя,
выдыхавший такие стихи,
что внимать бы и впитывать, дети,
вместо алгебры с красной строки.

Вместо физики и физкультуры.
Только лирика огненных трасс
раздвигает границы Культуры,
добывая бесценный Алмаз.
Огранённый. Первичный. С отливом
в адекватный природный маджент.
Школа учит нас быть справедливым
в отношении собственных жертв.

Если в чём преуспел я, Наташа,
то в науке увидеть в другом
человеке не слой эпатажа,
но воистину Божий альбом.
Где отныне - по гамме, по гамме -
выше, выше, до самых небес,
что со школы у вас под ногами,
возвышается истинный крест.

Обалдеть. И никто не заметил.
Нет пророка в своем блиндаже.
Благо отче Васильева Феди
состоит в МАССОЛИТе уже.
Это здОрово, с этим не спорю,
но в 16 и ранее лет
написать, что написано сольно, -
это, знаешь, в натуре ПОЭТ.

Классник ваш. Как Шишков и Несклада.
Как Чугай, Пивоваров, Нучан...
Льется музыка русского лада
на глазах заскучавших девчат.
Он же свой - и действительно в доску,
дурачки вы родные мои,
прозевавшие небо, как воздух
незамеченной Божьей любви.

А у нас вот всё было иначе.
Вот Туманов - прогульщик и друг
никому непонятной задачи,
далеко выходящей за круг
комсомольских собраний и даже
дискотеки в вечернем ДК,
где супруг Ваш, представьте, Наташа,
так ни разу и не был пока.

Рассказать бы кому - не поверят.
Ты ни разу в ДК не ходил?
И не знал, где находятся двери
в этот зал на неженской груди.
На Нижинской. Помилуйте, Ната,
я примерно с 15-ти лет
никуда не ходил дальше Сада
выразительных райских примет.

Что мне класс? Надоевшая лямка.
Дискотека? Я шум не люблю.
Толкотни, где, наверно, приятно
натолкнуться на Ваше айкью.
Может быть. Только в юности, бэби,
я себя ни во что не вменял.
Это после я начал в комете
полагать, что умнее меня,

впечатлительней и объективней
очень мало найдется в стране
индивидов. Они примитивней
в восприятии слова вовне.
Им не слышен подтекст. Не понятен
настоящий неложный мотив
их же собственных солнечных пятен
на пути под названием "live".

А какое кино мы смотрели
в нашу первую встречу в фойе?
Я не помню. По-моему, "Звери
обожают плодиться в тепле".
Может быть, это был даже "Мститель"
из красивой индийской руки
удивительной девушки сити,
наточившей свои коготки!

Вот, а Вы говорите: он выпил
у водителя одеколон.
Разумеется. Я же не вымпел,
чтобы трезвым идти на поклон
к всепогодному идолу, Ната,
Ваших чувственных скрытых засад.
Я искал в Вас преддверие Сада,
если это действительно Сад.

Это Сад, но с какой-то, Наташа,
дозировкой, а я не люблю,
когда мне отдаются для Саши,
для его оловянного ХРЮ.
Он ведь, Ната, тебя худо-бедно,
но достаточно долго любил.
Он ведь думал, что это ответно.
И по-своему верность хранил.

А глаза-то, Наташа, а очи
с выражением фотолица
у ребенка, которого хочет
вся Религия Бога Отца,
что Вы, милая, страсти-мордасти
на предмет постоянных измен
не имеют и признаков власти
безвозмездных молитвенных вен.

Ваших взглядов и Вашего тела,
пусть на душу я редко взирал,
потому что сего не хотела
наша общая вера в SARAN.
Я люблю тебя? Нет, обожаю.
Как зима обожает снега.
Как отчизна - всегда с падежами -
обожает святые стога.

Я тебя? Я тебя обожаю?
Это ты обожаешь меня.
И детей мне прекрасных рожаешь,
всех в тебя и меня: и маня
за собою в далекие дали,
на любых континентах души,
я целую следы и сандалии
на глазах изумленной тиши...


АЛЕН ДЕЛОН ГОВОРИТ ПО-ФРАНЦУЗСКИ

Поехали в Булонский лес,
в сырую осень нашей страсти,
пускай в огнях твоих колец
переливается ненастье.

И пусть в сиреневом "Рено"
звучит мелодия России,
как то французское вино,
что мы по простоте разлили.

Я бы дорОгой рассказал
тебе о данных здесь обетах
и непременно показал
созвездья Нового Завета.

А дальше... дальше б ты легла
на небосвод мой, и склонился
к тебе Бодлер цветами зла,
и ты б подумала: влюбился.

Пусть на обочине Пиаф
за нас невредно голосует,
ведь главное, что весь конклав
меня испуганно пасует.

Масонских лож кордебалет,
листва в муаровых подтёках,
твой поцелуй, потом обет,
потом лицо в дождинках блёклых.

И город старых королей,
покачиваясь, как прохожий,
тихонько скажет: "Леди Эй,
Вы на девицу не похожи".

И ты б увидела: прогноз
судьбы является ошибкой,
часы бы показали "SOS"
над самой значимой вершиной.

И Зодиак отдал ключи
Надежде, Вере и Любови...

...Вот и приехали. Молчи.
Послушай робкие бемоли.


ЗВЕЗДНЫЙ СВЕТ

Ночь свои учебники достала,
расстелила карту на столе,
занялась понятием астрала
на своей страдающей земле.

Месяц к ней склонился, что-то шепчет,
будто бы воспрянув ото сна,
женщины, похожие на женщин,
с Богом засиделись допоздна.

Пишет ночь, усердно что-то пишет,
просит не мешать, не подходить
с глупыми советами и иже,
чтоб младенца-утро не будить.

И открылся - некой анаграммой -
звездный непридуманный сюжет:
свет Иоакиме с Божьей Анной
вверх идут по лестнице блаженств.

По созвездьям, словно по ступеням,
тихо к ним спускается Отец,
и горят мои стихотворенья
в перекрестьи свадебных колец.

Вот они и встретились...
Не видно
их теперь в небесной высоте.
Только сокровенная молитва
долгим эхом слышится везде.

Добрым плугом вспахивает Пастырь
влажные небесные поля.
...И Марина шепчет: "Я согласна.
Я давно пред Господом твоя".

Значит, я добился снисхожденья.
Женщину свою завоевал.
Никакого, милая, сужденья
не имеет вражий арсенал.

И опять я становлюсь ребенком,
маленьким отличником в краю
птичьего большого перелета,
словно в Отчем Истинном Раю.

...Это свет вечерний. Это небо,
как оно мне слышится порой.
Это выше нашего ночлега,
это как бы Божий аналой,

на котором разложило утро
ноты, песнопения любви,
и восходят к небу поминутно
наши имена в сырой дали.


СОН ПОД ПЯТНИЦУ (СТИХОТВОРЕНИЕ В ПРОЗЕ)

Я лежу и смотрю в твои родные, какие-то поюневшие глаза,
словно ты избавилась марева проблем и стала настоящей богиней рая,
ты чертила по моему телу длинными ногтями - иглами древних мистерий -
и как бы бессловно спрашивала меня: "Так?" - и тоже не отводила взгляда,
не приглушала взора, не прятала глаз, въяве, увы, совсем инаких, чем сейчас:
там они были совсем другими,
как бы сознаЮщими свою правоту и славу, без толики цинизма (от усталости), без подозрений и недовольства, без всего того,
что составляет нашу явь, даже если мы - в уютном алькове, а не в горячем цеху перманентных и спорных заслуг и приоритетов,
нет, теперь ты была иною, сохраняя всю свою индивидуальность,   
какой-то врожденный лоск, дарованный именно за красивые глаза,
тогда еще младенческие и невинные, потом девические, но уже видевшие, уже познавшие грех... ты была во сне женщиной,
которой все прощено, и ничего более не зачтется в вину - перед людьми или Богом, о Котором не знала, но Который знал о тебе.
И вдруг ты спросила вслух: "Так?" -
но ответом тебе был фейерверк и сдержанный стон нарастающего чувства, и моя нежность поглотила тебя, прижала к себе,
покорной и властвующей одновременно... И когда мое тело пронзили лучи последнего наслаждения и отдачи, отдохновения,
мира в душе, почти Царствия внутри, я проснулся, тебя не было рядом.


ФРАНЦ КАФКА И ФЕЛИЦА БАУЭР

В.Г.

Мне адюльтЕр неинтересен
без интересных женщин, без
домашних всепогодных песен,
придавших им законный блеск.

Мне адюльтер по барабану,
когда я вижу пред собой
свою мечту, как Божью манну,
однажды ставшую судьбой

всего Исхода из Египта,
от фараоновых котлов,
где Ааронова молитва
колеблет небо, словно кров!..

Блаженны те, чей кров - небесный
шатер, раскинутый вдали!..
_____________________________

...У Кафки не было невесты
и, в общем, не было любви.

Однажды Кафка к Максу Броду
отправился и встретил там
Фелицу Бауэр, как моду
с дурной рекламой пополам.

И что Вы думаете, Вика?
Сначала вроде бы они
лишь перекинулись для вида
двумя словами: НЕ и НИ.

Фелица вскоре попрощалась,
уехала к себе домой
(из Праги - в Вену), не общалась,
по сути, с Францем, Боже мой.

Прошло два месяца. Франц пишет
Фелице длинное письмо
(страниц на 20), где нанижет
все то, что произнесено

в тот вечер ей у Макса Брода:
как она выглядела, как
была одета - и ухода
опишет сцену, словно маг.

Подробно. Скрупулезно. Точно.
Все до последних мелочей.
...Вот это, понимаю, хочет
мужчина растопить ручей!..

...Не кажется ли Вам, о Вика,
что наши отношенья так
и развиваются: как книга,
вступившая в гражданский брак.

Пусть я не Франц. Вы не Фелица.
Но, Вика, что-то в этом есть,
напоминающее л и ц а ,
не лесть, не зависть и не месть.

Подумайте об этом, Вика.
А не подумаете - что ж!
Франц Кафка - гений. Я - верига.
Вы - непростительная дрожь!!!
____________________________

...Там было продолженье, Вика.
Три года маялись они.
Из писем накопилась книга,
где очень много НЕ и НИ.

Франц Кафка написал подруге
Фелицы - некой Грете Блох.
Она взяла их на поруки...
И помогала, видит Бог.

И так заметно помогала,
что с Кафкой у нее возник -
роман? - нет, только в и д романа
(Фелица от нее узнала
об этом), Кафка и погиб.

Они его из Праги в Вену
немедля вызвали вдвоем
и начали казнить измену
за тот писательский прием.

Что Кафка вытерпел, я вижу.
Так переписка на троих
пришла к глаголу НЕНАВИЖУ -
"и он мне больше не жених".

...Вот Вам история романа
"Процесс", а это ведь роман
ничуть не худший "Бесов", "Пана",
хотя там Кафка и не пан.

Вот Вам и письма для подруги!
Нет, Вика, разрешите мне
и дальше целовать Вам руки,
словно единственной жене!

Не вовлекайте третьих, Вика!
Пусть это будем Вы и я.
И пусть моя живая книга
докажет миру: ТЫ - МОЯ!!!


***
Я скучаю по твоей улыбке,
я скучаю по твоим глазам,
я скучаю по твоей попытке
затворить разбуженный сезам -

и опять остаться без поэта,
только с сослуживцами... вдали
от моей печали и обета,
от моей отчаянной любви.

Я скучаю, но не докучая,
а смиренно, тихо и светло.
Бьются строки, словно крылья чаек,
о твое прозрачное стекло.

Может быть, однажды, ранним утром
ты меня окликнешь и сама,
покрывая ногти перламутром
самого искусного письма.


Я ХОТЕЛ БЫ...

Я хотел бы написать - чисто,
я хотел бы написать - верно,
я хотел бы написать - точно,
я хотел бы написать - свято...

Только чаще я пишу - мглисто,
только чаще я пишу - скверно,
соблазнительно пишу - сточно,
словно ближнего и нет - рядом...

Помоги мне, мой святой Божий.
Помоги мне, храмик наш чудный.
Помоги мне и жена - тоже.
Мне без вас на свете жить трудно.

Что такое жизнь моя, право?
Лишь писательство одно - токмо.
За него уже не жду славы,
а хочу не огорчать - Бога.

Ведь не сам я из себя - вышил
необъятный плат стихов, песен...
Им укрылась бы страна, слышишь,
если б был я во Христе весел.

Если б истинно любил, верил.
И не падал каждый миг в страсти,
замутняя черновик - гелем
непонятной самому власти.

То одна меня возьмет - певчим,
то другая вдохновит - зовом,
рад стараться, хоть уже не в чем
предстоять перед Христом - Словом.

Наг и нищ, словно Адам, взявший
запрещенный плод с руки Евы.
И от Бога я бегу, зряшный
и ненужный трубадур левый.

"Что ты прячешься, поэт?" - слышу.

Я бегу, ибо я наг, Отче.

"Кто сказал тебе...?"
 
Я сам вижу.
И так жить я не могу больше.

Я хотел бы нужным быть - очень.
А кому же мы нужны - кроме
наших ближних, наших жён точных,
наших верных и святых в Слове.

Остальное - смоет дождь, снег ли
занесет, как будто двор чей-то.
Нас чужие уж давно свергли,
обесчестили, как ту челядь.

Нам молиться за чужих - нужно.
А писать им - ни к чему, нервы...
...Ах, церковная моя служба,
ты последний мой приют - первый.


ПАМЯТИ РУССКОГО ВОИНА ЕВГЕНИЯ РОДИОНОВА

Нас убьют так быстро и небольно;
воскресят так просто и легко,
лишь бы Божий Сын над колокольней
разливал по небу молоко.

Лишь бы цепенеющие дети,
побросав на землю леденцы,
не боялись никого на свете,
словно их духовные отцы.

Я прошу смиренно, на коленях,
чтоб над обезглавленным, в крови,
надо мною ангелы пропели
песню торжествующей любви.

Мимо всех неверных начертаний,
лицемерья, матушкиных слез,
надо мной молитву прочитали
те, кто эту ношу не понес.

Ну а коль поблизости не будет
ни моей Марины, ни тебя,
я прошу у вас, простые люди,
не жалевших нищему рубля,

над листвой осыпанною ямой
неприметный деревянный крест,
чтобы только сосны да туманы
да знаменья чудные окрест...


ДОМАШНЕЕ (20 ЛЕТ СПУСТЯ)

Мне нравится увековечивать
своих любимых и знакомых.
Пусть кто-нибудь, однажды, в вечности,
о них, печальных, тоже вспомнит.
Пусть подивится их терпению
и скромности и незаметности,
не замутненной вдохновением,
предполагающим сентенции.

Вы никогда меня не предали,
и я вас, кажется, не очень.
Вы были чистыми поэтами
вокруг беспечных одиночек,
к каким и я по Божьей милости
принадлежу по самой малости...
Смиритесь, маленькие мирнинцы.
Молитесь, Оптинские Старцы.

Мне нравится увековечивать
тебя, Мариночка блаженная,
когда бежишь за недолеченным
супругом, недостойным жертвы.
Когда в домашней тихой гавани
читаешь рукопись безмерную
и неизменно даришь автору
свою любовь нелицемерную.

Ты редко наводила критику,
прощала страсть мою и видела,
что это суть апокалиптика
простого, в общем, тайнозрителя,
который хочет невозможного:
в Эдем вернуться прямо к завтрему
и хоть чуть-чуть осмыслить прошлое,
как уходящую галактику.

Туда нельзя без покаяния,
туда не пустят и без верности,
а я на женщине сияние
увидел и сгорел от ревности,
теперь вот силюсь новым Фениксом
восстать из пепла безответности,
венчая книгу неким эллипсом -
в его бездонной современности!

Я все же сделал невозможное.
Пусть и на уровне вербального
"Смешарика" в руках художника -
да, но Художника Глобального.
И не в самих текстурах, может быть,
а лишь на стыках, лишь в слиянии
тихо проступит Имя Божие -
сквозь Время или Расстояние!

Мне нравится увековечивать
тебя, Виктория - виновница
моей попытки райской вечности,
которая никем не помнится,
прости, что я в тебе воистину
увидел отблески священного
огня, взыгравшего воинственно
в душе грехом порабощенного!

Мне нравится увековечивать
тебя, Людмила, скажем, Маркова.
Издамся - буду обеспечивать
вас элегантными подарками,
чтоб не тесниться, не печалиться
от неустроенного отдыха,
ну, словом, милая, не чалиться,
а жить, как ты жила свободная!

Мне нравится увековечивать
тебя, Ирина незабвенная.
Как хорошо бы было вечером,
когда бы ты была бессменная -
в любой газете нашей мирнинской
и на любой вакантной должности,
а я б тебя шальными письмами
третировал до невозможности!

Вы уж простите, что я тыкаю.
Мне это самому не нравится.
Но ведь с размером, как с музЫкою,
порою невозможно справиться:
стилистика сего послания
предполагает отклонения
от формы вежливого здания
на перекрестках уверения!

Мне нравится увековечивать
тебя, Зюсильда неповинная,
моя пушистенькая, млечная
и очень схожая с Мариною -
хотя бы тем, что для ты для кошечки
слишком к Создателю привязана
и явственно даешь художнику
увидеть истинно прекрасное!

Мне нравится увековечивать
тебя, реальный мой истеблишмент:
аристократки и конечно же
девчонки в стиле "Я ЖЕ ЖЕНЩИНА",
где на несчастного Туманова
уже не мода, а нашествие:
и объяснять придется заново,
что в них - темно, а что - божественно!

Не перечислить всех... вы знаете,
вы сами знаете, любимые,
кому я другом был и "занятым",
и мужем, и отцом, и сыном...


***
Мастерство не открывает
никаких дверей,
и никто не обнимает
тени фонарей;
что же ты молчишь, как будто
Богу не верна,
боль моя, моя подруга
и вина.

Целовать тебя до боли
больше не хочу,
я, доросший до любови,
жизнию плачу
за вот эти строки, строфы,
рифмы, образА
непонятной Каллиопы,
как твои глаза.


СЕДЬМОЕ НЕБО

Высоко, любимая...

Любимый... высоко...

и падать будет больно...

разобьемся... если без Марины...

а с Мариной можно даже сольно

оставаться в высоте пророчеств,

в русском небе поэтичных дщерей...

...Я совсем не против одиночеств.
И люблю их больше, чем общенья

с человеком или "человеком"...
Нам уже неважно, кто такие...

Главное, шагают в ногу с веком,
ну а это почерк не богини...

Это почерк видимых приятий,
под любые "гив ми" ежедённо...

Я ль ни отдавал бы до распятий,
коль люблю отдачу больше дёрна.

Ибо так на небе, а не в грунте.
В сорняках понятных положений.
Приближений как забвенья сути
наших личных писем и спряжений.

Не уехать, дорогие, право,
далеко на подлости и лести...
Изнутри развалится - из хлама
собранное здание невесте.

...Небо, небо, ты неосторожно.
Откровенно, сиречь вдохновенно.
Только здесь такое и возможно,
на земле совсем иначе, верно?

Небо № 7... пока нас ищут
близ тебя, врубая телескопы,
мы уже спускаемся к кладбИщу
поминаний истинных без злобы.

Или поднимаемся повыше...
№ 8, № 9 даже...
Нас уже не видно и не слышно.
Мы для века - вечная пропажа.

Не ищите попусту, не ройте,
вдаль - себе дороже, дорогие...

...Вот и всё, пожалуй, на сегодня -
на Седьмое Небо Литургии.


ЛЮБОВЬ И ТВОРЧЕСТВО

Марине

Как хорошо мне пишется с тобой! -
и вечером, любимая, и утром, -
а ты все славишь вечную любовь
и ногти покрываешь перламутром,
в каком не отразятся пикники
бесчестия; великие поэты
катились за тобой, как колобки,
у постовых стреляя сигареты.

Как хорошо, любимая моя,
что ты идешь в плаще демисезонном
по облакам, озерам и морям,
не опасаясь здравого резона
о всяких гравитациях земных,
о том, что здесь бурятская столица,
словно зарница неких озорных
подростков, присягнувших ясновидцу...
.....................................
.....................................

...И я, как мальчик, за тобой иду,
ловлю твои слова, как на молебне,
а ты уже в Возлюбленном Саду
с великими святыми; словом, где мне
угнаться за тобою... Приходи
ко мне почаще, оставайся с нами,
живи вот в этой комнате, в груди
моей, в любом священном храме...

Мне выразить живое ремесло
поэта в ослепительных оттенках
Религии, Святое Рождество
Христово в перекрашенных студентках,
любовь к любви высоких падежей,
что раньше называлась ГЕНИАЛЬНОСТЬ,
провидящая в каждом рубеже
божественную близящую дальность...

Без Бога мы не значим ничего
и ничего, любимая, не можем.
А лавры упадают на чело -
нам нужно оставаться в мире Божьем.
И красотой твоею убеждать,
а не прельщаться или соблазняться,
поскольку больше некуда бежать
от этого святого постоянства.

Благодарю за то, что ты всегда
сопутствуешь писательскому дару,
о истинная даль и красота
поэзии неназванного храма.
Он только начат... благословленО
и найдено лишь место для постройки,
но он живет на небе - и оно
желает нам смирения во Слове.

Любимая! У нас сегодня дождь!
И девушка, что обещает лето,
выходит перед взоры, словно дочь,
и входит в двери Нового Завета!
Она порой похожа на тебя -
красивая и нервная, как правда,
идущая с святого корабля
Поэзии по узенькому трапу

Предчувствия...И вот ложится свет
на лик ее души преображенной,
и снова начинается ПОЭТ,
о чистые, о истинные жены!..

Как хорошо мне пишется с тобой,
любимая! Прости меня за эхо,
живущее, как первая любовь,
в пределах поэтического неба.
Я не могу себя преодолеть
и попадаю в плен лукавой страсти,
но мне Господь поможет доболеть
по первой остановке в этом классе.

Пускай идет круизный теплоход
высоким курсом прямо до Эдема -
в небесной глубине проточных вод,
что честно избавляет нас от плена.

Мы движемся на шлюпках и кругах
спасательных, как маленькие дети
на Черном море - в ближних берегах,
означенных Христом в Его Завете.
А Кораблю присущи красота,
стремительность и правда убежденья,
святая нежность, свет и чистота
Спасителя - на рейде возрожденья.

И мы котенком тыкаемся в борт,
и нас матросы поднимают нАверх,
и мы бежим к Создателю с тех пор -
потрогать небо детскими руками
Поэзии... И внешней красоты
тех женщин, что желают нас в альковах:
так мы идем на свет иной звезды
и таем в наслаждениях греховных.

Любимая! Вот вилка бытия
поэта, где бы он ни находился.
И я прошу у Бога и тебя
священного и верного единства!!!
А больше, жЕны, нечего желать.
А Триединство Бога суть Единство,
означенное словом БЛАГОДАТЬ
любови, как бы ты ни заблудился.

Найдись, прошу! Как истинный глагол!
Или эпитет, что поэт находит,
и оживает текст, и договор
с Создателем на небе происходит!
Любимая! Любимые - верней!
Любимые! Суть множества в признаньи
единственной супружницы моей,
что и она тоскует по свиданью!

Мы вместе, но как будто далеки,
мы далеки, но словно воедино
сливают нас любимые стихи
по имени ПОЭЗИЯ МАРИНА.
Поэзия - Религии... вот суть -
венец живой и настоящей веры,
где освящают мир (не обессудь!)
Отец и Сын и Дух Святой и Верный.

Любимая! Любимая! Люби
Спасителя и ближнего Завета.
А у поэта только корабли,
а у поэта только журавли,
летящие по музыке рассвета!

Но есть еще другие небеса,
куда мы всею жизнию восходим.
И там твои усталые глаза
наполнены мелодией мелодий.
Услышь ее, родная, на земле!
И ты прозреешь и в любом прогнозе
вдруг ощутишь сокрытое в тебе
живое чувство,словно в мирной розе.

Се, Роза Мира, как она горит
в сердцах ближайших к Господу Апостол.
И Музыка Библейская болит
о истинных божественных вопросах.
О красоте небесной и земной.
О страсти вожделения к женатым
мужчинам; и замужним, словно зной,
девчонкам - молодым и долгожданным.
Ты женщина? Нет, ты еще дитя.
И если даже ты познала роды -
ты все еще ребенок у Меня,
как говорит Господь твоей заботы.
Се, Саваоф в любимых падежах
поэзии искупленного неба
над миром дерзновенных горожан
и вдохновенных горожанок Хлеба
Осанны!
Никуда не уходи.
Живи со мной, как подобает правде
супружества... А что там впереди -
Христос Единый знает... да таланты.

Порою тишина дает душе
познание святого искупленья
из плена на греховном рубеже
впадения в дурное самомненье.
Мы только верим истинный Завет
и выполняем Божию Задачу -
достаточно для нас, ведь ты поэт,
а ты жена - красивая, а значит,
тебе по праву вверено хранить
огонь святыни - нашей малой церкви,
небесную невидимую нить
к Престолу Церкви Жизненного Центра.

И Рим в Константинополе сказал,
что он не может больше притворяться,
и встал рассвет, и влажные глаза
Эллады начинают умиляться.
Любимая! Вечерняя Москва
красивее Бурятии прогноза.
Но здесь совсем другие небеса,
и зреет восхитительная Роза
воистину истории любви,
поскольку все история, покуда
Архангельские трубы на Крови
ни возвестят Прелюдию Заутра:
новых земли и новых небеси,
и Символ веры встанет перед каждым
и перед каждой в ГОСПОДИ, СПАСИ
И СОХРАНИ меня от этой жажды!

Любимая! Бурятия - моя.
Здесь близкие мои, пусть их не много.
Здесь, наконец, изящная семья
студенток нетипичного урока.
И ты отточишь их, как те слова,
что сказаны поэтами Вселенной -
в любви и правде просто естества,
восторгнутого Богом из Царевны-
Земли... Она уж Матушкой потом,
во времена Адама и Еноха,
себя проявит, а пока суть Дом -
воистину Эдем Святого Бога.

Религия! Прошу тебя, прости
мое упорство и мое стремленье
к неповторимым жизни и пути
на истинных протоках вдохновенья!
Да будет так. Пусть в Господе Живом
исполнятся Поэзия и Правда,
и Девушка, вошедшая в альбом
Христова начинающего барда.

Люблю Тебя! Церковный календарь
показывает верные истоки
моей души, и искренний букварь
ложится на взрослеющие строки.


ПРИЗНАНИЕ В ЛЮБВИ (МОЕЙ ЖЕНЕ МАРИНОЧКЕ)

Твоя улыбка, личико спросонья,
и оченьки твои и небеса
мне душу вынимают - и не надо
мне ничего иного, никого...
Прости писаку за стремленье к миру,
привязанность к широкому пути,
ты - моя вера, боль моя, надежда,
а не скупой коммерческий эфир.
Я буду честно над собой трудиться,
буду смиряться, научусь терпеть,
ты только помоги, не осуждая,
своей молитвой и Эдемом глаз.

Люблю тебя за твой короткий шаг,
за послушанье истинному Богу,
за то, что ты всегда, моя душа,
даешь мне на небесную дорогу.
Люблю за то, что "зюсишься" со мной,
что помогаешь людям непокоя,
что никого не судишь, за спиной
не держишь нож на все мое "такое".
Люблю за непохожесть на других,
за то, что жучишь Ежика-куряку,
с закрытыми глазами каждый стих
вбирая в душу, как морскую влагу.
Люблю за помощь, за небесный дом,
за данный Богом дар долготерпенья,
за то, что оставляешь на потом
изданье книг моих стихотворений.
За что еще? За все тебя люблю.
За сказку-быль, за лубенечки дыма,
и никогда тебя не тороплю,
чтобы и ты меня за все любила.

Твой муж, твой Ежик, пишущий стихи.


КРУЖОК ВЯЗАНИЯ

Учусь вязать... строители хохочут,
а я себе нанизываю на
вот эту спицу петельки отточий,
как будто на бумагу - письмена.
Что самое простое? Шарфик если.
Но шарфик у моей супруги есть.
Свяжу-ка ей наряд из Песни Песней,
когда мне Слово даст его прочесть.

Вот первые ряды уже и пройдены.
Чуть-чуть несимметрично - ничего.
О помоги, моя лесная родина,
найти рисунок мастера того.

Кружок вязания для Ежика -
это естественно вполне.
("Смешарик", ты в руках художника,
но это - правда обо мне...)
Давайте все на свете связывать:
от первой строчки до конца...
И не других - себя обязывать:
и греть любимые сердца!

Кого мы примем? Кошек, Зайчиков,
Лису бы взяли, но она
такие выкройки заманчивые
нам принесет, что дотемна
мы будем разбираться, вздрагивать,
былые петли распускать...
Нам далеко до этих фантиков -
на пике моды, так сказать...
Лисе-то есть кому понравиться.
А нам, любимая, кому?
Лиса - действительно красавица.
И гардероб ее - уму
непостижим. А мы - лишь Ежики:
нам на иголочки грибы
насадишь - вот мы и художники,
не избежавшие судьбы...

Давай смиряться, Вжик мой маленький.
Ведь ты же не Ежиха - Вжик.
Мы Вжик и Ежик в этой спаленке:
из разных мультиков души...
Но как-то вот друг друга поняли:
я бегаю, а ты жужжишь,
нектары собираешь пО небу
и только главным дорожишь...
Ты благороднее и истинней:
я для тебя вязать учусь
и одеваюсь, словно листьями,
простыми варежками чувств...


ПАМЯТНЫЙ КРЕСТ В УЛАН-УДЭ

Как хорошеет Божия Уда
и отдает свой чистый водный запах
Кресту, что на горе стоит всегда,
напоминая о ночных этапах;
и горожане в дорогих авто
сюда стремятся и не понимают,
что их сюда влечет, вернее - Кто
их в тишине за плечи обнимает...


***

Небесная моя родина,
отсюда ты не видна,
как заданная мелодия
и ласковая волна.

Но словом твоим, мотивами
я жив на земле пока,
святыми аккредитивами
свободного языка...


МУСИЛЬДА (ЛЮБИМАЯ КОШЕЧКА-ПОМОЩНИЦА)

Ах, пушИна ты моя, пушина,
как ты пахнешь свежим молоком,
кошечка домашняя, вершина
отношений с давешним котом.
Как твои котята хорошеют
не по дням, а прямо по ночам;
а Мусильда лезет мне на шею
и лежит там, чтобы не скучал.
Теплым полотенцем и пуховым
лечит мою выю от забот,
и сижу я за столом толковым
и пишу историю свобод.

Иногда ж она на стол садится
и читает рукопись мою,
сберегает некую страницу
для изданий в истинном Раю.
Ночевать приходит на подушку -
нежится, но не мешая мне,
а скорее умиляя душу
трогательной верой при уме.

Ни к кому я не был так привязан,
ни к одной из жен или не жен,
коим я обязан и обязан,
а с Мусильдой просто хорошо -
быть собой - писателем, поэтом,
не ломать комедию, не лгать,
что "хочу найти работу летом",
а на деле - просто благодать.

...Никому б я не отдал Мусильду,
если бы уехать не пришлось.
Как ты там, любимая? Прости мне
эту и Юнону и Авось -
в медленном контексте удаленья
от круговорота нищеты...
Почитай мое стихотворенье...
Пусть оно - пушистое, как ты!!!


КОТЕНОК ЗЮСЯ

Зюся, Зюся, слушатель мой милый,
невозбранный, искренний, живой...
Для тебя и лучшей половины
я бы пел и пел их, как шальной.

Что-то ты иное понимаешь
в этих звуках, в голосе моем.
И довольно быстро убегаешь
от концерта в некий окоем

собственных наитий, упований,
сдержанных, невысказанных и
ясных мне без всяких толкований,
как святая музыка любви.

Нюхаю тебя, целую: ты же
скоро выдираешься, спешишь
по своим местечкам или нишам
с неподдельной радостью, малыш.

Вот зачем ты, Зюся, угрызаешь
этот провод? Впрочем, угрызай.
Телефон ломаешь? Ну, сломаешь.
Не с кем мне общаться, так и знай.

Я в твоих глазах читаю Слово.
Нету в них лукавства или лжи.
Мне с тобой не надо телефона.
Мне хватает искренней души.

Только нас Марина будет жучить
за вот этот новый телефон.
Часто ей звонят... На всякий случай,
сбегаю за проводом в салон.

Ну, сломала? Да... гудков не слышно.
Одеваюсь, Зюся, и бегу.
На балконе холодно, малышка:
все твои желанья не могу

враз исполнить. Будем постепенно
постигать друг друга по делам...
...Вот и новый провод. Непременно
присоединю - не будет нам

нынче нагоняя от Марины!
Мы сегодня хорошо вели
линии свои под переливы
песен о безудержной любви!!!


ПАВЕЛ (Из "Библейского цикла")

Ликует Рим, и плачет колыбель,
как будто в ней чужой ребенок плачет.
И юная крестильная купель,
как и законы, ничего не значит.
"Он будет самым первым, он пронзит
своим мечом любого, кто не крезы..." -
его отец счастливый говорит.
Повсюду правит Кесарь, правит Кесарь.

...Исполнил он родительский завет,
и мог отец по праву им гордиться;
и только свет Господень, только свет
и только свет Господень, как темница.

В сияньи Рима и в сияньи дня,
в наряде золотом (блестит на солнце),
ступает Савл по душам и камням
и высекает спелые червонцы.
Они к нему текут, к нему текут,
и Савл смутьянам головы снимает,
и в капищах жрецы надменно лгут,
и Бога мир не знает, мир не знает.

Но чу! Какая сила, зов какой,
откуда этот голос, этот голос...
Он с небеси. До них подать рукой,
дотронуться рукой - и я дотронусь:
- О Савл, Савл! Что ты гонишь Мя?
- О Кто Ты, Кто! Откуда Ты, откуда?!
- Я ТОТ, КОГО ТЫ ГОНИШЬ.
 
...Так петля
затягивает намертво Иуду.
Иуды больше нет, он получил
все, что хотел - душою, телом, кровом...
Одиннадцать избранников в ночи
клянут его таинственным укором.
И рухнул Савл на землю, ибо страх
на Савла навалился необъятный:
Я ТОТ, КОГО ТЫ ГОНИШЬ.
 
...На кострах,
на солнце тоже пятна, тоже пятна.
И лишь на Риме пятен этих нет,
на Кесаре их нет - и нет на теле
его звенящих новеньких монет,
что светом освятиться восхотели.
О, Кто Ты, Кто. О, Кто Ты, Кто Ты, Кто.
Я ТОТ, КОГО ТЫ ГОНИШЬ.
- Ты ли, Ты ли?
- Да, Савл, Я.
- О Господи, за что? За что же мне сие?..

...И уж из пыли
не Савл встал, но тот, кого еще
не ведал Рим, и мир пока не ведал.
НЕ МИР ПРИНЕС, НО МЕЧ. И тем мечом
пронзает Савлу сердце или кредо!
Все глубже и больнее входит меч,
проходит сердце, выпрямляет душу...
И головы все злей снимают с плеч
глаголющим, как не пристало мужу.
 
Ликует Рим, вовсю ликует Рим,
одним лишь Савлом меньше, Савлом меньше...
Но что для мира Савл? Кто за ним?
И что для Рима сотник сумасшедший.
"Сошел с ума. Наш Савл сошел с ума".
- Такой хороший воин был... А жалко!
- А мне не жалко! Нищего сума
теперь его удел, как приживалка!
 
...Не принимают Павла ни в краю
его родном, ни в чужеродном. Камень,
Апостол Первый, Камень, говорю:
- Ты Господа не видел, не был с нами.
Ты нас пытал. Ты Кесарю служил.
Не знаем мы тебя, иди, откуда
пришел.
 
...Так умудренный старожил
в любом прохожем отрицает чудо.
- Откуда ты?
- Откуда же и глас
Господень мне явился, Петр, опомнись!
Я сам не знаю толком...
- А у нас
мы все друг друга знаем, любим, помним.
Да, ты наш враг. Ты слышишь? Ты наш враг!
- О Петр, Петр! Бойся фарисейства!
- Не ты ль меня стращаешь, Павел?
- Так.
- А знаешь ты, несчастный, что семейство
свое оставил ради Бога Петр?!
- Да лучше б ты семейство не оставил!..

...Звезда над миром сызнова встает,
земля и небо славят Бога, славят.
Там, в небеси, в созвездии Креста,
и здесь, повсюду, в сей земной юдоли,
лучистая сияет Красота;
но недоволен сердцем, недоволен,
ревнует Петр. "Ишь, до Небес рукой...
Кто не был ни стыдлив, ни благонравен
сподобился вдруг милости такой,
что Симону Петру отныне равен?
А по какому праву? Не за то ль,
что души наших братьев он мытарил?
Не понимаю, Господи... Любовь..."

Не отстает от Симона и Павел.

Не примириться Павлу и Петру.
Один Господь им на двоих достался.
Лишь только пред голгофой поутру
обнимутся... чтоб Космос не распался.
Обнимутся, помирятся навек
лишь только перед смертью-воскресеньем...
НЕ МИР ПРИНЕС, НО МЕЧ. И сей лемех
во Славе уподобится Спасенью.

Спасенье по закону - это Петр.
Спасение по благодати - Павел.
Святую воду всяк смиренно пьет.
Вода же точит камень, точит камень.
Господь на камне Церковь утвердил,
и адские врата не одолеют
ее вовек. А Павел, что один,
святому уподоблен Водолею.
Стучащему да отворится, брат.
Ему не может мир не отвориться.
Кто зряч и слеп, кто беден и богат,
и в ком душа воистину, как птица.
Воистину - первоверховен ты
во Царствии Небесном, Павел, Павел...
На всех Господней хватит Красоты,
и умиленно плачет даже камень.


СТИХИ К БУРЯТИИ

1

Всегда меня жалела, с детства
желала, на руках несла,
я здесь познал иные средства
весны, надежды и письма.

Я чувствовал: не отпускает
меня бурятская земля,
лишь одного поэта знает,
оберегая, как семья.

Сколь многие ее писали
в картинах, фильмах и стихах,
но все-таки не распознали
Бурятии на облаках.

Она, как строгая невеста,
что наконец-то обрела
свое признание и место
у тополиного ствола.

Она не признаЕт шаблонов,
она - стыдливей и нежней
всех наших горе-эшелонов
и неизменных лошадей.

Она - Кого-то ждет упорно:
наверно, просто Жениха,
идущего от мыса Горна
по океану - сквозь века.

И церкви ждут, и ждут дацаны,
встают ни свет и ни заря -
в святом принятии Осанны
у молодого алтаря.

И сколько б песен мы ни спели,
и сколько б ни вязались к ней, -
она дождется в самом деле
и станет Родиной моей.

2

Осень кончается, осень колышится
белыми ветками в нашем дворе,
дышит она и никак не надышится
Божьими тайнами на серебре.

Нотными знаками, стихотвореньями,
общим предчувствием некой любви,
самыми добрыми в мире явленьями,
словно домашние крылья твои.

И Варлаама святого Чикойского -
в Троицком храме - частичка мощей
жалует нас, словно имя и отчество,
благословеньем, небесный ручей.

Вот и закончилась эра неверия,
осень сегодня поедет к зиме,
может, напишет ей стихотворение,
как во Христе своей младшей сестре.

Может, и музыка явится осени,
вместе исполнят балладу веков,
это уж мы инструменты забросили,
как эволюцию для дураков.

Кроткие - счастливы, кроткие - веселы,
ибо наследуют землю вовек...
...И проступают из неба конфессии
Бог - Саваоф - и Христос - Человек.


РОЗАНОВ НА КОНЦЕРТЕ ШАЛЯПИНА

...О чем-то думалось: наверно,
о полемических штрихах -
за Государя и царевну,
уже оставленных в веках:
сказать нам, безнадежным, правду,
что революция и ложь -
синонимы, как эта банда
испрошенных масонских лож.

...Шаляпин вышел на эстраду,
и стало на душе светло,
пахнуло православным стадом
и позабытым ремеслом
глашатая из Финикии -
на мудром языке любви
к своей единственной богине
на небеси и на земли.

...И Пресвятая Дева слушала
сей восхитительный концерт,
и все российское оружие
смиренно замыкало цепь
вокруг Престола... только Розанов
услышал дробную пальбу
под непонятные колеса,
вздымающие голытьбу...

...Соседи слева да и справа
зааплодировали в такт,
и вся шаляпинская слава
вошла в преддверие атак,
а голос, мерно опускаясь
с небес на землю, говорил,
что скоро воцарится Зависть
от Петербурга до Курил!..

...И захотелось послушанья
церковного, газетных строк -
вот о Шаляпине дыханья,
дающего живой урок,
как нужно воспевать Россию,
Престол, Всепетого Царя,
что никогда не обессилит
в любви, домашняя моя
царевна...


ПОСЛЕДНИЙ ДЕНЬ ДОСТОЕВСКОГО (Игорю Волгину, автору книг о Достоевском)

...Да не Баранников зимою в кабинете
писателя, поверьте, занимал,
но дни и ночи ожиданья смерти,
попытки побеседовать сквозь зал
с Христом и попросить себе отсрочки,
покуда не кончается любовь
ни в Дневнике писателя, ни в дочке -
последней точке на огне веков.

И снег в окне лежал алее крови,
не мучил кашель, не душила боль,
не думал гений о свободной воле
признанья революции, уволь,
он их жалел, но так по-достоевски,
что сам бы подложил бревно в костер,
на коем их воспитывало детство
Искариотских братьев и сестер.

...И вдруг ему представился Израиль,
и Страхов что-то громко говорил
тому, кто назывался "надзиратель",
а тот ему в лицо сидел-курил;
Леонтьев в клобуке и снова в шляпе,
невероятный Оптинский разбег,
где подскользнулся юноша Шаляпин
на берегах далеких волжских рек.

...Потом вошли и больше уж не вышли
до перехода в Пушкинскую речь -
на камышах привычной русской мысли,
которой очень можно пренебречь,
предпочитая ей чутье и сонный -
смешного человека высоты -
литературный или разговорный
язык страстей великой красоты.

...Последняя минута. Опыт веры
берет поэта за подпольный крик,
чужих молитв блаженные примеры
вслух утешают: "Тоже ученик
Христа..." - и многоточие разлуки -
священными мгновеньями любви -
вдруг распрямляет женственные руки
и направляет к Маяку вдали.


СЛАВА МУЖА

Ночь нежна, а утро, словно вереск,
подает надежду и любовь,
сызнова воскресшую, как Феникс
на Молитвослове городов:
самые блаженные минуты
ласковой доверчивости и
обретенья вдохновенной руты:
Царствия Небесного внутри...


КОСМОС ХРИСТИАНСТВА

...Тебе три годика, Тебя сегодня в храм
родители Иоаким и Анна
введут и предадут чужим рукам -
в три годика!.. В три неразменных сана!..

Иная Ты, чем все мы на Земле,
я б закатил истерику от страха,
что не увижу маму, что в семье
меня предАли нА руки монаха.

Что чувствовала Ты, младенец, дщерь,
какое нужно сердце и смиренье;
в Твои ли годы затворять ту дверь -
от всех и вся, от всех людских сомнений.

Как Ты непостижима, Мать Христа!
Мы ничего по истине не знаем.
И только повторяем: Чистота,
Смиренье, Вера, Подвиг, Воспитанье...

А как это по правде - мы не вем
и ведать нам об этом неполезно:
мы сразу скинем марево проблем
в разверстую ликующую бездну!

Вот Ты вошла. Как капля Бытия,
вошла во храм, в святое море света,
и море стало каплей, а Твоя
душа - Святым Вместилищем Завета.

Ты поняла, что все теперь - в Тебе,
в Тебе одной все на планете храмы,
и даже не исплаканные, не
созижденные, словно океаны.

Священник во Святая из Святых
Тебя провел, ничуть не убоявшись,
что занавес опустится; родных,
что возвратятся к Богу, не распявшись.

Тебе писал посланья звездный свет,
и Ты на эти письма отвечала,
как отвечают на Святой Завет
предизбранные Словом от Начала.

Ведь Ты была в Надежде до Земли,
до своего Рождения, до муки,
до самой окровавленной зари,
самой Голгофой взятой на поруки.

О Приснодева, Пресвятая Мать!
Спаси нас от великого обмана
и мОрока, пусть Божья благодать
нас покрывает, словно Купол Храма!

Пусть этот Купол - Небеси Небес,
Храм - Божий Мир, воссозданный однажды,
чтобы над ним - Животворящий Крест,
а не портреты Вавилонской башни!

Аминь, аминь, - глаголю вам, как Рай
Всепетой Богородице глаголил,
когда Она входила в чудный май,
и Небо возрастало до Любови!

И Сад Садов, как Ангел, трепетал,
увидев Всецарицу на престоле:
и Слово созидало Божий Храм -
как Божий Мир - для Приснодевы в Слове!!!


УЛЫБКА ИППОЛИТА (ЗНАМЕНИТОМУ ФИЛЬМУ)

Эти песни, спетые устами,
не умрут отныне и вовек,
вашими живыми голосами
говорит смиренный имярек.
Фильм ушел, а песни остаются
и стихи, прочитанные так,
словно в том вагоне крылья бьются
и уносят в небо этот брак.

...А вода из дУша гигиены
заливает пьяненький мотив,
и страданье входит в дверь измены,
самое себя опередив.
И когда уже пошел на выход
человек с обманутой душой,
вслед за ним неслышно Божий мытарь
вышел в город - хладный и чужой...


***
Боже мой, сколько минуло дней,
сколько мы претерпели
пересудов, красивых детей и февральских метелей -
ничего не прошло, только сердце рыдает беспечно,
Боже мой, Боже мой, до чего же здесь все бесконечно!

Повторенья вокруг повторяют вокруг повторенья,
словно старый супруг отказался от мук сотворенья,
вон гимнастки скользят вниз и вверх, вниз и вверх Самотеком,
словно сам я к любимой приник несмышленым котенком.

Ничего, ничего не хочу изменять, извинять, суетиться,
ибо вечность твоя без меня все равно состоится,
ибо наша любовь, ибо то, что мы звали любовью,
повторится опять и неспешно сойдет к изголовью.

Отпустила меня, отдала всей стране на поруки,
никого не виня, только холишь изящные руки,
элегантна во всем и во всем, как всегда, современна,
Боже мой, Боже мой, до чего же здесь все несомненно!

Оттого и не сплю, подавив эту глупую ревность,
оттого и люблю этот мир - за его неизменность,
только имя твое, только самое первое имя,
только имя твое повторяя губами твоими...


ДВОР ЖЕНЩИН

В храме Соломона было три двора:
двор язычников,
двор женщин
и так называемый священный двор: избранных для служения Богу Живому.
Мне бы хотелось посвятить это стихотворение всем женщинам-поэтам, откликнувшимся на мои стихи: Людмиле Богатыревой, Елене Старковой, Елене Капельке,
Людмиле Глебовой и другим. Сам я не выступаю на открытой площадке не из надменности или гордости... но из соображений стиля: в данном случае стиля уединенного общения с человеком,ради которого я, собственно, и вышел на этот сайт.
Однако это ни в коей мере не отменяет моей сердечной благодарности вам: услышавшим и отозвавшимся.


О, лоза винограда
на эфирном ручье,
золотая награда
осторожных ночей,
на какой бы странице
ни воскрес Раввуни,
я пойду по столице
в эти страстные дни.
О, смятенный Израиль,
непонятно за что
мы Его распинаем,
чтобы "жить хорошо",
но я знаю и верю,
что никто никогда
не обманет еврейку
чувством злого стыда.
За свою синагогу,
за чужих сыновей,
назначающих Богу
нас покинуть скорей,
только ливень разлуки,
только чувство тщеты
умывает нам руки
под напев нищеты:
молодых одиночеств,
непонятных долгов,
я не знаю пророчеств
и других берегов,
но я помню из детства,
как блаженная мать
мне давала в наследство
красоту-благодать.

Как они на нас смотрят!
Как они нас хотят!
Эти римские сопли
не утрет и Пилат.
Я сегодня к подруге
ухожу ночевать:
пусть посмотрит на руки,
не умевшие брать.
Это очи Господни
на руках на моих,
я не стала свободней,
но я верила в них,
и Жених мой Небесный
не отверг мою суть
и назначил мне место
и шепнул: НЕ ЗАБУДЬ.

Семисвечником неба,
алавастром молитв
алчем Божьего Хлеба,
как пиит говорит,
мой знакомый паломник
в наш невидимый град,
где никто и не помнит,
что такое талант.

...........................................

...Мне недавно сказали,
что Он точно воскрес.
Дескать, видели сами
некий свет до небес.
Я им больше не верю.
Я себе-то уже
доверяю по мере
неподкупных блаженств.
Просто Тело куда-то
перепрятали да
приказали солдатам
затыкать города,
чтоб никто не увидел
и никто не узнал
о последних событьях
в этом городе зла.

...Ночь уже на исходе.
Я, пожалуй, пойду:
поклониться Свободе
в этом рабском году,
может быть, мне однажды
посчастливится вдруг
утолить твою жажду
перекрестием рук.

О, вчерашние сестры,
в этом женском дворе
я считала бы звезды
на любом алтаре,
но теперь - неотменно! -
и невольно подчас -
говорю вам: Он первый
и последний для нас.

Это новая эра,
что же будет со мной,
я привыкла к колену
перемены земной,
но, в последнем и первом
благодарном краю,
я б хотела быть верной
только ЖИЗНИ В РАЮ.


ГИТАРА ВЫСОЦКОГО

...Долго ходила Нина Максимовна
по магазинам осенней Москвы,
все выбирала гитару для сына
в свете опавшей и чУдной листвы.
И наконец в незаметном отделе
с музыкой веры и шумом людей
сам продавец предложил:
- Поглядели?
Это гитара великих идей!

Деньги советские, как же вам хочется
в кассу отдела, под музыку слов,
Нина Максимовна как переводчица
слушает звуки немецких основ,
все же 14 в свете 16-ти
добрых ее неподкупных рублей -
это продукты и все ассигнации
будущих бардов державы моей.

Ладно, купила. Дорога недальняя
до Самотеки, гитара в руках
Нины Максимовны, словно страдание
о непонятных и нервных стихах,
нет никого еще кроме Вертинского,
коего, впрочем, не слушаем, где
взять его записи в стиле Ильинского,
вдруг оказавшегося в беде.

Дома Володи, естетвенно, не было.
Все же ему 19 уже.
Бегает где-то по улицам первого
или последнего мая в душе.
Ну, занесла ее в спальню, поставила
рядом с кроватью Володиной, чтоб
сразу увидел, как мама прославила
первый его поэтический троп.

...Двор, посиделки Большого Каретного,
взятый неправильно первый аккорд,
песенка про хулигана конкретного
в уши приятелей льет до сих пор
все эту реченьку - да по песочечку,
вяло текущую в русскую речь,
да и гитаре отчаянно хочется
всеми дарами души пренебречь.

Нина Максимовна слушает вечером
этот Володин репертуар
и понимает: зачем я, беспечная,
нужный семье не купила товар?
Ну, а Володя уже и на "шухере"
с кем-то стоит под гитарный разлив,
с неким Алехой по Турции, руки,
опережает сердечный мотив.

...Долго гитара терпела учебу,
но научила Володю играть.
И перебор его, словно Прощеное
то Воскресенье, где стол да кровать.
А батальонный разведчик мотива
в 49-й посредственный день
не обещает ни воду залива,
ни бугаев шутовских деревень.
______________________________

...Вот и последнее выступление.
Первой гитары тень на стене
вводит Владимира в то исступление,
с коим согласны в любимой стране.
Только гитары - совсем как любовницы -
терпят один лишь Высоцкого строй,
сиречь не строят, кабенятся, полнятся
воспоминаньями, "быть бы сестрой".

...Нина Максимовна в комнате сына.
Только недавно он пил здесь коньяк.
Та же гитара еще не остыла
от невеселых московских гуляк.
Вдруг заявила себе: все, товарищи,
я отыграла свое на земле...
И оборвалась, как сын умирающий,
в райские яблоки на хрустале.


ВОЗДУШНЫЙ БОЙ (ФРАГМЕНТ)

Ты идешь по земле, и земля благодарна за то,
что ее миражи на глазах превращаются в нежность,
и ползет за тобой неким шлейфом слепое авто,
и горят фонари, озаряя нездешную внешность.
Я тебя превознес до высот королевских гербов,
до улыбок щита на турнире за право назваться
трубадуром твоих, а скорее чужих городов,
за которые мне предстоит умирать или драться.
Этот праздничный пир на таком недостойном ветру,
на твоих полюсах, на твоих удивительных тайнах,
убеждает меня записать и взорвать поутру
некий символ любви на коленях просторов бескрайних.
Ты смеешься в фойе, ты играешь за спинами дней,
ты не хочешь учить, а потом вызывать вертолеты,
ты встаешь от него, защищаясь улыбкой своей,
в тихом шелесте нот, уходящих в нейтральные воды.

...Посмотри на себя, посмотри, на кого ты похож -
трубадуром своих, а быть может, и чуждых фантазий
перед Богом любви, чтоб немела неумная ложь,
не умея назвать эту прозу ошибкою страсти.
ГородА маяков, автобаны ненужных затрат,
голосА певчих птиц у театра недетского мира,
зеркалА наших глаз, наших чУдных пред Богом зарплат
убеждают меня, что я выиграл кубок турнира.
Вот его магистраль: так поэзия просится в храм -
хоть немного понять и постичь и простить это Время,
без особых примет и эпиграфов данное нам,
чтобы мы от души становились порой на колени.
Слава Богу за все. Понимаешь, буквально ЗА ВСЕ.
Я зело хорошо разбираюсь в планетном канкане,
чтобы выразить суть впечатлительных Божьих озер,
разрешавших себе выходить предо мной в кардигане.

До свидания, зал! До свидания, опыт души
на предмет непростых и таких непонятных глаголов,
именуемых: век,
наводящий
на личную жизнь
равнодушный прицел
объективных своих микрофонов.

Умолкаю, пишу: никогда не жалеть о любви,
потому что любовь означает великую славу
на кронштейнах веков, на концах и началах земли,
словно Божьей семьи, захватившей врасплох кинозалы.
Там покажут не то, там покажут не тех и не так,
благо ракурс времен никогда не искал оператор,
но горит в небесах неподкупный и истинный знак,
убедивший меня в непохожей судьбе наших браков.
Непременны они. И весьма примечательны тем,
что война происходит ввиду покаянного зова,
отдающего Вам, отдающего музыку тем,
кто однажды в себе угадал приближение Слова.
Ну, а это уже луч Победы и верный залог,
что мы сможем потом на классическом сленге общаться,
если я доживу до салюта, и Бог Саваоф -
в Ипостаси Христа - мне позволит всегда возвращаться.

Ну, смуглянка, давай, расчехляй свой заветный запас
и из мертвой петли вырывайся в свободное небо,
где по первому снегу неспешно спускается Спас -
посмотреть на картину боев и доверить Победу.
Я иду на таран, но противник взмывает, и град
прошивает его до костей разрисованных пугал:
это мой пулемет, это мой музыкальный парад
на летящем кресте, обернувшимся истинным другом.
Здесь иначе нельзя. Здесь иначе, поверьте, нельзя.
Я пытался не раз, но "иначе" - наречием мира -
подставляло мне ножку и лило в альбом, голося,
непонятную скуку и злость покупного кумира.
Я его расписал - длинной музыкой очередей,
он нескоро теперь арендует машину пехоты,
если только его откачает прелестник затей,
сострадавший тому, кто намедни травил анекдоты.
Хорошо воевать, если есть партитура боев,
если Вы на нейтральной земле в маникюрном салоне
просмотрели военные сводки, где мой самолет
лично знают враги, опасаясь нездешних симфоний.
...............................................

...После боя всегда льется песня, простите, люблю.
Я люблю, я люблю, я люблю, о чужая подруга,
отдавать этот вальс покаянных сердец - Кораблю,
где всегда так легко возвратиться по звездному кругу.
Слава Богу за все. Я допел Вам и этот рефрен.
Пусть механик земли подберет подходящие части.
Я угнал "мессершмитт" из ангара высоких дилемм,
чтоб сбивать "свояков" на глазах перепуганной страсти.
Дорогая, я свой, я советский, но только для Вас.
Потому что для той, у которой сегодня надежда,
я уже человек, поступивший в невидимый класс
благодарных птенцов на любимом речном побережьи.
Речевом. Ничего. Ничего, что я так говорю.
Никакой гороскоп не заменит высокого плена
возвышающих нас и смиренных глаголов ЛЮБЛЮ,
пожелавших тебе в этот день только мирного неба.


34 ГОДА БЕЗ ВЫСОЦКОГО

Опустела страна советская,
выражать ее больше некому,
восскорбела - богемой светскою,
отряхнулась и стала - некою.

И никто не напишет более
о чужой колее отличия
от любого, кто шел с любовию
за автобусом Нетипичного.

Были прочие, даже многие,
уходили вослед по очереди,
выходили в большие блоггеры,
только это ли нужно дочери.

Сыновьям, дочерям и пасынкам
одного на Россию голоса;
никакими иными кассами
не измеришь звезду Высоцкого.

За истёртыми в ноль бобинами,
что в руках моих рассыпаются,
проступает великой примою
вся эпоха былого таинства.

Остальное - довески, бантики
к Первомаю на общем кителе.
Голубые мужские батники,
что когда-то носили битники.

Онемела Россия-матушка.
Никаким Шевчуком-Задерием
не пройдешь по эпохе, братушка,
чтоб она говорила, верила.

Только корчится, безъязыкая,
нет Высоцкого, нет - и ладушки.
Розенбаум блатной музЫкою
подойдёт для одесской лавочки.

До свидания, голос вечности,
над Россией, простите, Путина.
До свидания, человечество,
походившее на Распутина.

Пусть на Малой Грузинской улице,
28, в тридцатой комнате,
квартиранты живут-милуются
и не помнят, как вы не помните...

По "своей колее" накатанной,
по нелепым и ложным выкладкам,
под делёж и скулёж с плакатами,
мы "Володю" дадим и выдадим.

Грим отличный в лице Безрукова,
только там не Высоцкий, братия.
Манекен с прописными буквами
на пороках пустого кратера...

До свидания, голос мужества,
под аккорды непостижимые,
не по кругу играл, как нужно бы,
а лишь так, как идут вершинами.

И машина пылится, синяя...
И семья издаёт Собрание...

И молчит о себе Россия.
До свидания, до свидания.


ДЕНЬ ПРЕОБРАЖЕНИЯ ГОСПОДНЯ

На Фаворе с учениками
было явлено чудо-свет.
Как апостолы там взалкали
оставаться навек, но нет.

Хорошо нам здесь быть, Учитель!
Может, кущи соорудим.
И останемся при защите
непостижным огнем Твоим!

Ах, с Фавора они спустились,
чтобы подвиг продолжить свой.
Но запомнили свет и милость,
что явились для них впервой.

Там Господь показал им мигом,
воссиявшим во мгле веков,
что и Плоть Его - огнелика,
непричастная всех грехов!

...Что нам, малым, тот свет Фавора.
Мы не помним о нём никак.
Изменяемся мы нескоро:
если только вступаем в брак.

Там иные мы, чем обычно.
Платья белые у невест.
И светильник горит прилично,
освещая всю тьму окрест.

А в остатные дни и ночи
мы и выглядим, как всегда.
Но иная девчонка хочет
изменяться не без труда.

Каждый день маникюр инакий,
каждый вечер иной наряд.
Это тоже Господни знаки,
это тоже огонь Плеяд.

Только много ль таких на свете?
Топ-моделей и просто тех,
кто пускай и причастны смерти,
но не могут среди утех

ни меняться как можно чаще.
Пусть немного иное здесь:
некий крик о себе, скорбящей,
чтоб ее полюбили днесь.

Остаются нам только свадьбы?
Может, свадьба - Фаворский час?
Может, это намёк на страсти:
ты иная совсем для нас!

Как ты выглядишь-то, принцесса!
Ты такой ли была вчера!..
И жених обладает весом
не физическим до утра.

Он невесту берет по праву.
А дотоле он был в грехе.
Так выходит: Господня слава
с каждой свадьбой накоротке!

Я не сильно преображался.
А невеста моя - весьма.
Я б в том Дне навсегда остался,
но одежда была тесна.

Расписались, потом сидели
за накрытым столом любви.
Нам дарили подарки, пели
в первый час молодой семьи.

Как мы быстро сошли с Фавора!
И оделись куда скромней.
Новой свадьбы теперь нескоро
мы дождемся в потоке дней.

Не снимайте своих нарядов!
Украшайте своих родных!
Изменяйтесь и будьте рядом -
без отгулов и выходных!!!

 
ВСЕМИРНАЯ ЛИТЕРАТУРА

Посвящаю Марине

Милость Божья с небеси на землю
спустится глаголами любви,
и писатель, внемля и не внемля,
поведет к нам эти корабли.
Детская флотилия познанья,
мудрости - торопится дойти
до высокой правды созиданья
по обеим сторонам пути.

Пирс моей души заворожЕнно
слушает терцины Божьих слов,
светлый автор, словно прокаженный,
взваливает честный крест Христов
на свои (а значит, и на наши)
плечи неподкупные и ждет
нашего сочувствия и даже
приглашает в искренний полет.

Это - мера нашего восхода
в меру понимания Христа:
ледостава или ледохода
по теченью белого листа.
Где поэма - сдержанной рекою -
устремилась к устью Бытия:
с Первых Дней Творения к Покою
освященных вех Седьмого Дня.

Слово Божье, сказанное в Духе,
мир людей легко преобразит
и поднимет музыку науки
в молодой божественный зенит.
Сколько книг написано напрасно! -
просто потому, что автор шел
по пути тщеславия и паству,
видимо, достойную нашел.

И напротив: вдохновенье Божье,
скорби непризнанья, немоты
имя провели по бездорожью
и достигли вечной красоты.
Каждый автор - искренностью слова -
обретает в Господе венец;
и кладется добрая основа
наших впечатлительных сердец.

Библия, Евангелие Правды,
Откровенье Троицы Святой -
освящают храмы и таланты
нашей мирной жизни за чертой.
За чертой обычного общенья,
за чертой рутины, ложных дружб,
за чертой прощанья и прощенья
с искренней докучливостью нужд.

Ближние нас только раздражают,
а ведь нам без них не выжить здесь, -
так пророк скрижали разбивает,
охраняя Божескую Честь.
Мы хотим свободного полета,
ничего не делая для тех,
кто стремится накормить нас медом
бытовых реалий и потех.

И ищу любви на стороне я,
и пишу об этом без стыда,
и в любой девчонке удивленья
слышу откровенное ДА, ДА.
Это - правда. Горькая, живая,
истинная правда общих вех -
восхожденья к славе и признанью
на пространстве под названьем ВЕК.
Ну, а дальше... дальше будет видно,
кто здесь честно Господу служил;
ну, а кто, вставая на молитву,
внутренне плодов себя лишил.

Ибо осуждал или гордился
перед тем, кто выбрал путь иной -
путь живого с Господом единства
в невозбранной Истине Самой!
Троица Святая! Помози нам
сохранить достоинство любви
к Богу да и к ближнему - по силам
нашей поэтической семьи!!!


***
Моя любимая, иди
по этой Млечности,
где расцветают на груди
цветами вечными,
где упования твои,
теплом согретые,
где что-то тихо говорит
тебе Всепетая.

Касайся девичьей щекой
мотивов ангельских,
сама кому-нибудь воспой,
сама порадуйся
и вспомни - эдак невзначай -
меня, отбитого,
и помяни (и обличай!)
своей молитвою.

Пускай я кем угодно был -
плевелой, колосом,
мне этот голос не забыть
и эти волосы,
со всею силой, вообще
со всею нежностью,
я скоро выйду из пещер -
твоей надеждою.

Моя любимая, моя,
моя любимая,
необходимая, как я,
и несудимая,
что эту славу мне, софу
и эти облики,
когда я вижу наяву
и н ы е отклики.

Когда предчувствую топор,
под ребра вдавленный,
когда скачу во весь опор,
как обезглавленный,
как эта чудная заря
(отныне вечная),
пока любимая моя
идет по Млечности...


СТИХИ ПОД ЭПИГРАФОМ

"Я провел свою юность по сумасшедшим домам,
где меня не смогли удавить, разделить пополам..."
(Л.Губанов)

...Я привел к вам Поэзию, словно коня в поводу,
потому что с пустыми словами куда я пойду.

Из услышанных нот, изо всех ваших пьяных речей
заключаю лишь то, что мой конь, как и прежде, ничей,
он такой у меня, он умеет ступать по воде:
не найдете на свете другого такого нигде.

Только ангельский хор, только чудный божественный клир
к нам спускается с гор по утрам, затевается пир,
и тогда он уносит меня далеко-далеко,
где ни зависти вашей, ни этих линялых лотков.

Я провел свою юность по всем удивленным очам,
где меня не смогли разлюбить, разделить по ночам
две красивые женщины, две утомленных свечи,
что в объятьях мужчин понимают, насколько ничьи.

Я их тоже люблю и быть может, сильнее мужей,
накопивших немало нашивок, машин, малышей,
но Поэзия мне, но нездешняя сила во мне
не дает выбирать, и я снова скачу на коне.

До свидания, грот, голошенье расстроенных лир,
разве Тайны Его не хватает на весь этот мир,
или конь мой огонь не похож на преддверие дня,
ну а если с лихвой, то за что же ты гонишь меня...


АККОРДЫ СТРАСТИ И ВЛЕЧЕНЬЯ

Целую всю, мой невозможный Song,
целую так, что отступает память
о каждом, целовавшем в унисон
и трогавшем любимую руками.

Пусть звёзды рассыпаются в тебе
и упраздняют прах социализма,
диктуя неопознанной толпе
стиль поведенья, как в шестой кафисме.

Пусть мой полёт тебя переведёт
уже не на наречья - на аккорды
всех кораблей, узнавших наперёд
небесный путь зодиакальной фронды.

Ты просто не сумеешь больше лгать
при всем желаньи и при всей привычке.
Ты будешь только слушать и рыдать
и заключать поклонников в кавычки.

Эстетика! сиди в своих томах,
написанных так скупо, осторожно!..
Это - любовь? Нет, это просто страх -
остаться в этом мире без наложниц.

Я - напишу иначе. Я отдам
всё лучшее в себе на поруганье.
Но это будет истинный радар,
а не макет любовного признанья!

Пусть Правда прорастает из земли,
пусть надо мной глумится целый город:
я буду знать, что где-то у любви
иссяк источник вечных приговоров.

Любимая! Ведь я не виноват,
что захватил с собой так много неба!..
Читай мне приговор, как тот Пилат,
и не давай ни уксуса, ни хлеба!!!
 

AIR, FIRE, ICE (ПОСВЯЩАЕТСЯ МИРОВОЙ МОДЕ)

О девочка моя, какая осень
мне подарила искренний журнал -
твоих одежд, улыбок, "просим, просим
взглянуть на 10 эротичных жал!"
И я глядел и даже загляделся
на всю твою живую красоту,
любимица заплаканного детства,
счастливого, как гости ко Христу.

Любимая! Любимая любимых!
Я знать не знаю участи иной
для женщины - для истинных мотивов
Всего Признанья за твоей спиной!
Будь ласковой и нежной, будь красивой,
будь даже правой в смысле чистоты,
но только никогда не будь спесивой
по отношенью к девушкам беды!

Им много хуже, горше и труднее!
Они ночами плачут и кричат!
И модные журналы пламенеют
в их зимних отопительных печах.
И топят лед мужского равнодушья,
пренебреженья к музыке души,
звучащей, как секретное оружье -
преображенных Богом в этажи -
терпения и невозбранной веры,
что, может быть, однажды и она,
как Золушка, увидит свет премьеры
и станет принцу верная жена!!!


***
У Марины - ноты,
у Марины - Рай,
у Марины - мода
говорить "Вставай!"

У нее - молитвы,
лучшие стихи,
и давно отмыты
все ее грехи.

У Марины - Зюся,
Зюсе нужен кот.
Где же Зюсин Кузя,
от него приплод?

У Марины - книжки,
у Марины - рой
маленьких детишек
каждый выходной.

Это - у Марины.
Что же - у меня?
У меня - Марина!
Женушка моя!


ТРАССА

Всем подвозившим меня шоферам
и персонально Александру из Иркутска -
на его дальнорейсовой "Scania" жизни


Россия ехала навстречу,
и молодые небеса
устраивали летний вечер
моей поэзии ГЛАЗА.
Я жадно впитывал все это:
дорогу, православный лес,
ассоциации поэта
и ближний потолок небес.

Встречались кемпинги, мы ели
за счет водителей своих
и дальше ехали, немея
от благодарности за них.
Какой-то санаторий веры,
а не кромешный бедекер
непониманья и аферы
на перепутьях русских мер.

Вот так бы ехал по России
и наслаждался добротой
друзей Воскресшего Мессии,
Страдавшего за нас с тобой,
попутчик, пасынок тюряги,
освобожденный от всего,
что может помешать бродяге
искать заветное село.

...А Саша ехал до Иркутска,
где мы, естественно, сошли -
и было нам с тобою грустно
на небеси и на земли -
от расставания, от пеших
последних переходов до
непостижимых и успешных
домашних истинных ладов.

И прямо от ж/д вокзала -
уже по финишной прямой -
нас незаметно провожало
великолепное ДОМОЙ:
Улан-Удэ, вступая в осень,
словно ребенок в первый класс,
дарил попутчикам колосья
своих небесных автотрасс.

И Свято-Троицкая Церковь
тебя неслышно вобрала
в объятья жизненного центра,
не поминая про дела
былых времен...
...Мой дом - Мариной
встречал меня и обнимал,
и за Марией Магдалиной
ковчег невидимый вставал.


ИРОНИЯ И СТИЛЬ (Ответ на письмо некой Лады из Улан-Удэ)

"Игорь, а вот лично Вам какие нравятся женщины? Как Настя Лисова?.. Вообще, если можно, расскажите о том, что Вам по сердцу..."
(Из письма)


Я красавицу любил:
чтобы мне понравиться,
нужно быть как минимум
писаной красавицей.
Кошелек - до лампочки,
хобби - до прожектора,
лишь была бы ласточка
чувственной и женственной.

Ну, образование
непременно - высшее,
чтоб не путать Сталина
с Михаилом Пришвиным.
Чтоб культура речи бы
в ней была на уровне,
чтоб однажды вечером
дать ей суть Культуры - и

встретить Понимание,
а не примитивное
головой кивание
на Весьма Интимное.
Чтобы в Бога верила,
чтобы сердцем чуяла,
в чем отличье Гения
от поэта Чуева,

Гением я, Ладочка,
называю Самую
нужную закладочку
на руках Осанны.
Достоевский, Розанов,
поздняя Цветаева,
да Набоков с грозами,
да Губанов с тайнами.

Уж не буду, милая,
здесь про Зарубежную
Кафедру Любимую...
Ну-с, теперь о Внешности.
Лишь бы отличала, блин,
тени от брастматика,
словно слово милого
от утиных папиков,

кардиган от блузы и
шпильки от возмездия,
кольцами-медузами
украшаясь весело!
Пусть бы и по дому бы
делала лишь нужное,
муж согласен, добрая,
посидеть без ужина,

есть кафе поблизости,
прачечная, чайная,
где и Настя Лисова
вечерами чалится!
Да, она когда-то мне
нравилась как женщина.
Видел в ней богатое
к Небу притяжение.

Слышал как бы музыку,
из души идущую,
не смущаясь узами
человека лгущего.
Что же - разонравилась? -
Вы, наверно, спрОсите?
Да, мы отвлекаемся
на иное к осени.

Но однако, Ладочка,
продолжаю с трепетом,
милая русалочка
с милым детским лепетом.
Лишь бы губы близкие,
лишь бы руки нежные,
макияж - воистину,
маникюр - конечно же!

Стрижку - лучше кроткую,
ногти - только длинные.
(Да не спутай колкие
с педикюром, милая!)
Для разнообразия
можно красить, Ладочка,
волосы по праздникам
в цвет июльской радуги,

так сказать, мелировать,
не давая карвингу
сильно интегрировать
в молодую армию.
Да, хорош кудрявиться.
Мне прямые волосы
много больше нравятся,
как иные тонусы.

В идеале, девушка,
нужно попадание
в цвет, где в каждой мелочи
видно сочетание
с предыдущей мелочью,
только это мало кто
выдержит, как девочка
Игоря Туманова.

К тату равнодушен я,
заодно - и к пирсингу,
это всеоружие
в Библии немыслимо
и напомнит камеру
с блатарями синими:
с "куполами" Каина
на груди Бастилии!

Одежонка, в общем-то,
мне до фени, милая,
однова же к полночи
скинешь (я утрирую) -
что на Вас останется?
Правильно: стилистика
остального таинства
+ эквилибристика.

Эпидермис, музыка
макияжа, молнии
маникюра, грустные
ароматы томные,
стрижка да усилие
быть во всем похожею
на иную стильную
и иную Божию!

Голос. Тембр голоса.
Глубина и мистика
тех оттенков логоса,
что коснулись листика
Древа Жизни; жжение
жеста и эмоции
на предмет сближения
с человеком лоции.

Взгляд. Его энергия.
Суть посыла точного.
Да улыбка детская
в стиле одиночества.
Отблески и отсветы
грусти удивительной,
отражений осени
в лоске убедительном.

Да про украшения
не забудь про стильные.
Будет притяжение!
Мы же не дебильные!
Никакой дерёвни мне,
никакой плантации!
Горожанки с брёвнами -
не моя формация!

Мы не пролетарии,
даже не рабочие,
мы гуманитарии
с именем и отчеством,
пусть никем не поняты,
даже и осмеяны
на предмет симфонии
автора семейного.

Остальное, Ладочка,
доведу в процессе Вам
дружбы как услады, но
иногда и сессии
на предмет внимания
или понимания
моего задания
перед мирозданием.

Если будешь, Ладочка,
ты такой - понравишься
мне без всякой алгебры...
Потрудись, красавица!
______________________

...И простите, смелая,
что иронизировал.
Я Вам без раздела тут
описал Марину - и
отблески подруженьки,
до предела сдержанной...
Я - супруг супружницы!
Ах, как Вы рассержены!

Не сердитесь, стойкая.
Всё у Вас наладится.
Это ж предыстория.
С ней любая справится.
Но по крайней мере я
написал Вам искренне.
Не ищите "гения",
а ищите - Истину!!!

Прочее - приложится,
Лада, вот увидите!
Встретите художника
в духе телевиденья.
Вы коллеги с Настею?
Ну и вот - достаточно.
Там такие кастинги,
что найдете, Ладочка!

Я довольно замкнутый
в личном-то общении.
Чуть чего - и зА угол
от любого мщения.
Только с очень близкими
от души беседую,
я в Порту Приписки - и
никуда не следую.

Полагаю, Ладочка,
Вы б со мной соскучились.
Я - живу в тетрадочке,
на всю жизнь наученный
светскими тусовками
да иной богемою,
где кругом "высоцкие",
но с чужою темою.

Что люблю? Что пО сердцу?
Ах, весьма немногое.
Запах здешней осени,
дождь да одинокое
праздное гуляние
по осенним улицам,
и порой стояние
на церковных (умница!),

да, люблю стояние
на церковных всенощных,
слушая сияние
непохожих девушек.
Обожаю Зюсеньку
(ну, котенка нашего),
обожаю музыку
женщины украшенной -

и не только, Ладочка,
внешним описанием,
но порой и бабушку
с искренним страданием.
Иногда - прохожую,
вовсе незнакомую,
но такую Божию,
что глядишь с истомою,

что-нибудь напишешь ей,
а она, наверное,
не признАет в книжке-то
ту себя - мгновенную!
Не поймет: о ком это?
(Ну, представьте, если бы
ей попалась полная
книга моя дерзкая!)

Детство свое мирное,
аристократичное,
я люблю и милую
за его с античностью
сходство удивленное,
где и пионерия
в по уши влюбленного
входит, как доверие.

Юность свою пьяную,
где меня расплющило
от попытки заново
жить без продающего
души наши, Ладочка,
за момент не-истины,
где по пьяной лавочке
слышится "брависсимо"

всем грехам содеянным,
вовсе нераскаянным,
как бы заметеленным
неким новым Каином,
утешаюсь, Ладочка,
тем, что не завидовал
ни друзьям, ни бабочкам,
ни иным калигулам,

а по сути, милая,
каяться и каяться -
за Москву без Мирного,
где иным икается!
Оченьки супружницы,
если та спросонья и
предлагает нужное
Автору Симфонии:

мол, давай помолимся
прежде чем воинствовать
на предмет Истории
Женщины Таинственной!
Что еще мне нравится?
Ну - по-настоящему.
Ёжики, красавица,
из мультфильмов "ящика",
Лунтик очень нравится,
Шарик в Простоквашино,
где Галчонок справится
с "нашего-ненашего"!

Дочь люблю далекую
и друзей единственных,
что теперь алёкают
редко и неискренне,
так я жил, красивая,
и винить тут некого -
кроме Подсудимого
Сатаны с коллегами -

и себя, естественно.
В выборе мы, Ладочка,
не всегда небесные,
как иная ставочка
на предмет тщеславия,
блуда или гордости,
где порой "во здравие"
пьем бокалы подлости!

Сайт люблю - Виктории,
некоторых авторов,
Лесю без истории,
даже без характеров,
пусть не пишет отзывов
(да и кто их пишет мне?),
но разлито в воздухе
райское мгновение!

...До свиданья, Ладочка.
Вы теперь не "некая",
но живая ласточка
для иного некрута.
Приходите, встретимся -
ненадолго, милая...
Занят я Поэзией
и своей Мариною.
_____________________
8 марта 2014


ПТЕНЦЫ

Ты кормишь маленьких птенцов,
они теперь уже привыкли
к тарелке крошева хлебцов,
словно к внимательной молитве
по пробуждении... Любовь
к Творенью проявилась в этом,
пока воробушек любой
притих нахохленным поэтом.

Вот и разведчик прилетел:
насыпаны ли крошки хлеба?
И зачирикал и запел,
узрев восполненное небо
в балконной ямочке земной,
сейчас он пригласит собратьев
на трапезу: лети за мной!
Там много напекли оладьев!..

И вот уже ожил балкон
от радости и вдохновенья,
от церкви - колокольный звон,
напоминающий смиренье,
предвозвещает нам о том,
что служба кончилась: поешьте
перед своим дневным трудом
и будьте, как птенцы, безгрешны!..


ЦЕРКОВНАЯ БАЛЛАДА (ФРАГМЕНТ)

5

Церковь Малого Вознесения,
что напротив Консерватории,
на протоке Никитской улицы,
в самом центре моих столиц...
Человек, приехавший с Севера,
словно вышедший из Истории,
говорит, что любовь рифмуется
часто с болью твоих седмиц.

А они и отца Геннадия
до сих пор поминают искренне,
а они и усталым странникам
иногда создавали тень...
Здравствуй, церковка Вознесения,
как невестушка, в белом платьице,
на крыльце всего Православия
ожидаешь Великий День.

Стой, хорошая, стой, блаженная,
навевая воспоминания,
окормляя московских жителей,
словно утренний Ренессанс
всей Отчизны твоей божественной,
всех небес твоего свидания
с Женихом и Всего Вершителем,
может быть, помянувшим нас...


СВЕТИЛЬНИК ЖЕНСКОГО УБОРА

ВВЕДЕНИЕ ВО ХРАМ ПОЭМЫ

Сейчас звонят колокола
от Церкви Троицы и Неба,
моя любимая ждала,
моя любимая радела;
и я вас зА руку беру
и по высокому карнизу
любовной древности в миру
веду к молитвенному бризу.

Это не ветер, это бриз -
он в каждой девушке порою
так дарит приходящим приз,
что ты задумался над ролью,
и жесты рук, как крылья птиц,
лучи вишневые вонзают,
и слава сходит со страниц
в основу женского сознанья.

О ренессанс моей души!
Моей поэзии победы!
Как хорошо, что падежи
ведут смиренные беседы
между собою - в языке,
в святом наречии Эдема,
пока дымится, как сакэ,
сердец заветная поэма.

1

Я был влюблен. Она - не знаю.
Нам было по 16 лет.
И вожделенное свиданье
струило непохожий свет
на жизнь мою, пока стремился
воспитывать убогий вкус,
любя и веруя, как птица,
в заветный внешности искус.

Она ресницы не жалела,
она накладывала грим,
словно от памяти шалела
и плавила железный Рим,
и молодая Клеопатра
среди невольниц и рабынь
подхватывала эту правду
театра в стиле НЕ ОСТЫНЬ.

Я пропадал в ее подъезде,
как было принято тогда,
и вся история болезни
страны записывала ДАР
на ленту наших разговоров
и поцелуев, а верней -
прикосновений и узоров
любви неузнанной моей.

В ее руках был некий символ,
который явственно учил:
возьми меня что было силы,
возьми меня и не молчи
о том, что это стало с нами,
как будто Ева и Адам
решили выполнить заданье
и выйти на большой экран.

И я сидел, как на иголках,
в кинотеатрах наших школ,
где танцы Индии на полках
всю ночь готовили укол.
- Вам в Вену или, может, ниже?
- Я очень Австрию люблю.
- Давайте лучше под Парижем
споем историю свою.
И вот уже Высоцкий брался
за этот малый ренессанс
на языке внешкольных акций,
и я садился на сеанс.

Журналы мод, журналы плоти,
чей убедительный подбор
нам говорил: не так живете,
не так ведете разговор,
и я работал на два фронта,
потом на три, потом на пять,
и девушки звучали гордо
и не желали это знать.

Я вглядывался что есть силы
в их фотографии, в их мир:
он был достаточно красивый,
как дальний утренний эфир,
и нужно было что-то делать,
чтоб не разбиться о стекло
их поэтического тела,
невидимого, как назло.

...Вот Финикия. Берег моря
колеблет музыку ночей.
И волны словно бы от горя
стремятся смыть тепло лучей
с жены изнеженного тела,
она по-прежнему, как ты,
что одеваться не хотела
во свете лунной наготы.

Блестел браслет, блестели ногти,
и я вбирал в себя янтарь
твоей души, твоих биноклей,
направленных куда-то вдаль,
и приближенье становилось
таким понятным и простым,
и вся поэзия молилась,
чтоб не сорваться с высоты.

...Египет вышел на прогулку,
и я люблю тебя, а you
мне демонстрируешь фигурно
своих нарядов солею,
и я не знаю, как мы будем
в горячий полдень средь людей
решать контрольную на блюде
твоих мистических идей.

И вот однажды я остался
один, пожалуй, на один
с твоим уютом перформАнса,
где все флаконы как один
красноречивее и проще
кинотеатровской глуши
мне показали стиль и почерк
твоей невидимой души.

Он называется АРЕНА,
он называется ЭКСТАЗ -
как обещание для тела,
нашедшего такой алмаз:
здесь начинается культ Ура,
что взял тебя в свои тиски,
и древность встала, как натура,
на рубежах твоей тоски.

Тоски по истинному балу,
тоски по отданной любви,
тоски по модному журналу,
где ты суть Qween, а короли
тобою собраны под крылья,
и ты их держишь при себе -
в разнообразии усилья
быть ближе и нужней тебе.

2

... И вот уж занавес поехал
куда-то в сторону, и мы
глядим в Японию успехов
на языке рассветной тьмы:
девчонки отпускают крылья,
чтобы познать такой полет
любви, в котором наши были
суть небыли и недолет.

Длина нередко доходила
до метра - этот маникюр
лишь императорские дивы
могли позволить без купюр -
и это было ради Бога,
и это было ради тех,
кто не увидели восхода
в стране сомнительных утех.

Вообще, японская закваска
предполагала секс души.
А остальное - (как бы) маска
не на последние гроши.
И кукольная принадлежность
к театру сексуальных Но -
это сугубая конкретность
во всем, что им запрещено.

Подробности иных ристалищ
заставили бы нас всплакнуть
над нашей скупостью, товарищ,
в самоотдаче и воткнуть
лопату в землю при посадке
картофеля любовных пьес,
где каждый кустик по запарке
бежит от нас куда-то в лес.

Это весьма витиевато,
но правильно, а как точней
сказать о форме самиздата
столь невнимательных ночей,
где есть прелюдия порою,
но коды нет как таковой,
и вся симфония горою
стоит над мужем и женой.

Вернемся в древнюю культуру.
Япония так молода,
что забываешь партитуру
всего безмездного труда
и хочется смотреть на спицы
причесок и таких ногтей,
что сразу ясно: эти львицы
не стали бы вступать в артель.

Их лицевые маски строже:
это сугубый макияж
в тонах и нервах нежной кожи,
свершившей маленький вояж
к последней бледности желанья,
а предназначено оно
для всей культуры мирозданья,
в очах увидевшего дно!

Там, грубо говоря, вершится
их напряженная судьба:
здесь каратэ и джиу-джитсу
имеют корни и раба.
Якудза - это желтый череп
на фоне якобы молитв,
где и де Саду дали б "челядь"
уже для ада в полный вид.

Гордыня - вот пружина боя
их гуру или "мастеров".
А секс причем? А секс прибоем
шумит вокруг чужих даров
на этом мордобое ради
тех самых утонченных стрел,
чьи отголоски на ночь глядя
сей "воин" якобы прозрел.

На самом деле отголосков
здесь нету и не может быть.
Они остались там, где воздух
был намагничен; и любить
за деньги, как сегодня любят,
есть профанировать уже
не только правду, но и юмор,
присущие любой душе.

А внешне... что же, это гели
и весь "Max Factor" кутерьмы.
И все это в любом отделе -
до самой ветренной зимы -
имеет форму дисковвода
в гордый спектакль-канитель...
И там, где некогда погода
о Боге - ныне секс-артель.

Япония! Стряхни оковы
и снова стань сама собой!
Твои безбедные альковы
охотно стали бы судьбой
моей, когда б я ни влюбился
в иной - божественный рассвет...
И сердце сызнова стремится
очиститься во цвете лет!

3

...Здесь начинается культура
Ирана в лунных бликах слез.
Это смиренная натура
ночей, увиденных всерьез.
Это согревшиеся люди,
а звезды как бы говорят:
мы шлем лучи, они вас любят,
но очень далеко горят!

Убранство девушек Ирана
имело общую черту:
на пальцах рук светилась рана,
напоминавшая мечту.
Пространство от ногтей до сгиба
на пальце - красилось в тот цвет,
каким увиделся на диво
встающий над тобой рассвет.

И Пакистан воспринял это,
а Индия занемогла
и предпочла сему браслеты
из золота и серебра,
и знаменитый отблеск касты
на лобике любой из них -
это сиятельные капли
древнейших культов для одних.

Одних. Совсем одних пред Богом,
дающих этим знак Ему,
что их смятенная дорога
перекрестилась на дому:
и дети Наль и Дамаянти
вошли в семейственный покой,
чело украсив каплей SANTI,
пролитой жизненной рекой.

4

...Здесь продолжается Египет
и Нефертити рубежей,
возненавидевших погибель
души на каждом витраже,
и философия их мумий -
попытка сохранить себя
для новой жизни в той натуре,
какая называлась Я.

Да, принцип бабочки. Флоренский
и Розанов здесь не правы
лишь только в том, что это сердце
надежд уснувшей детворы.
Нет, это ветви боковые,
поскольку ствол на небесах -
в Эдеме, в истинной Твердыне,
как в Церкви Господа Христа!

Им небо открывалось в духе.
Они старались, как могли,
познать Симфонию на звуке
религиозности земли.
И сколько было откровений,
открытий, камерных искусств,
науки одеваться, Время,
когда выходишь, как из Уст!

Бог говорит, и ты выходишь:
как слово с маленькой. С Большой
они воспринимали помощь,
оказанную за душой.
И девушки Египта в полночь
однажды поднимались на
вершину храма, слышишь, помнишь,
чтоб с Богом быти как жена.

А как они при этом были
одеты - это ни к чему.
Там суть была в духовном пыле -
в алкании родить Ему
Наследника, Царя и Сына,
что и исполнилось потом
в других чертогах благостынных
с Пречистой Девою, фотон!

(Скажу на ушко: там одеты
они бывали лишь в любовь,
и макияж их шел по телу,
как разделительный пароль:
от головы до самых капель
ногтей на ножках и ступней
они учились благодати -
в двухцветном зареве огней!
По центру - полоса - по носу
и ниже... справа - фиолет,
а слева - данью абрикосу -
оранжевый ярчайший цвет.
Ступни - в глазах, ладони - в небе,
а стрелы рук, прости, в крови
успешно загнанных оленей,
изнемогавших от любви!
Да, на ногах браслеты были
сложнейшей формы и красот.
И педикюра не забыли,
но только он совсем не тот,
что вам предложат по салонам,
поскольку это на поток
давно поставлено по склонам
невыразительных проток.
А там он делался годами
и огранялся, как алмаз.
И это было под ногами
небес, спустившихся на нас.
А волосы - убором ночи -
как бы заглаживались за
высокий принцип многоточий
и открывали полюса...
Шли босиком, земля вдыхала,
и храм студил твои ступни,
и ты с тех пор не отдыхала
от к Богу пристальной любви!!!)

5

...Здесь начинается Израиль
ветхозаветный, как он был
во времена святого знанья
о красоте духовных крыл:
и Руфь склонялась, подбирая
колосья, чтобы Ноеминь
была довольна и до края
земли услышала: аминь.

А Руфь была иной по роду,
но как-то так управил Бог,
что все еврейки слава Богу
навек запомнили урок,
и не по крови, но по духу,
по всей ея живой душе,
она, конечно, ближе к слуху
Святого Господа уже...

И прежде чем войти к Воозу
и быть угодною ему,
она, наверное, вопросом
не задавалась - почему...
Украсилась, как украшались
в то время девушки полей:
и вот ложится на скрижали
Библейской правды алтарей...

А что там можно было сделать?
Поля, колосья да свекровь.
Омыть водой последней тело
да подвести немного бровь?
Но эрос непохожей Руфи
доселе убеждает нас
не меньше, чем глаза и руки
принцесс, ушедших под атлАс.

А чем? Смирением и верой.
И правдой послушанья той,
с кем, верно, на полях хотела
одной укрыться нищетой.
Есть в Руфи то, что превосходит
иную внешность, хоть она
была красивой по природе,
поскольку это тишина.

С такою муж не знал бы горя.
Как и не знал его Вооз.
Моавитянка, где такое
селение? Там, где Христос -
не географией, но силой,
наверно, пребывал с тобой,
моя священная Россия,
моя спасенная любовь!

У Руфи - параллель с Россией,
где и Вооз - меридиан,
но Самый Первый там - Мессия,
хотя Он и не назван нам!
Он словно в воздухе парит там
и помогает собирать
России-Руфи свет молитвы
и благодать на благодать!

6

Здесь начинается слиянье
Израиля на небеси
и нашей общей, самаряне,
одной-единственной Руси.
Как бы вхождение друг в друга,
взаимопроникание,
переплетение и мука
взаимного алкания!..

И есть мотив совсем особый
в Библейской правде высоты:
се, Суламита - Соломона -
за небесами той звезды...
.............................................
.............................................
.............................................
.............................................

Или Эсфирь. Совсем иное.
Совсем-совсем другая песнь
под шум великого прибоя
красы ВЫСОКАЯ БОЛЕЗНЬ.
И выход к Новому Завету
отверг утешенность собой
и вывел к истинному свету
живой РЕЛИГИИ ЛЮБОВЬ!!!

Мария Магдалина - встреча
веков на пристани надежд,
где каждый слышал от Предтечи:
грядет Спаситель! И одежд
на Иудее не хватало,
чтобы достойно и легко
принять осанну или славу,
сиявшую во мгле веков!
И ты, девчонка из деревни,
пришедшая сюда затем,
чтоб стать когда-нибудь царевной,
не обманулась перед Тем,
Кто исцелил тебя, и сразу
ты волосы свои несла,
как будто истинную фразу
Писания произнесла!
И свет в окне Исиды SOUL
погас, как жертвенный огонь,
и Магдалина стала Слову
служить, спасаясь от погонь
жрецов - лжецов былого блуда,
что обеспечивали сон
души на вернисажах уда,
вдруг посягнувших на Сион!
В Марии красота такая
и искренность убора, что
слова, глаголы, придыханья
Империи входили в шторм
освобождения от прежних
стереотипов, и любовь -
в уборах веры и надежды -
входила в кровь, входила в кровь!
Равноапостольная сила
тебя обрящет и возьмет,
когда Мария Магдалина
святую проповедь начнет.

И Матерь Господа Живого,
живущая на небесах
земли и подвига и Слова -
всегда СВЯТАЯ КРАСОТА.
Се, воплощенная... как будто
Небесный Рай явился нам
и подарил смиренье утра,
в нас созидающее храм;
и дщери древней Иудеи,
Египта, Палестины и
самой украшенной идеи -
забыли, что они свои.

Они увидели иное,
к чему стремились всей душой,
но им мешало плотяное,
порой укутанное лжой,
и только оставалось чувство,
что все земное прах и тлен:
в узревших Матерь Иисуса
Христа - в небесном хрустале.

7

Есть разница в убранстве плоти -
посредством, так сказать, земли;
и пребывания в полете
надежды, веры и любви,
но мы священного не помним,
а тленное - всегда при нас,
вот и стараемся иконам
продемонстрировать свой транс.

Иконописное искусство
не призвано передавать
оттенки внешнего... как грустно,
что не умеем понимать.
Есть чудотворные иконы,
но исцеляют-то они
высоким даром Божьей кроны,
достигшей до твоей брони!

Увы, страдающему люду
не до красот лица и форм.
Но это тоже Божье чудо,
далекий женственный Афон.
И он целит, но по-другому!
Он истинно порой целит!
Любовь становится каноном,
входя в религию молитв.
И лоск твоих упорных выгод
вдруг набирает высоту,
канон подсказывает выход,
и ты восходишь ко Христу:
к Святой Животворящей Чаше
в Церковном Таинстве, когда
становишься теплей и краше
в своем стремлении сюда.

И Божьи строки, словно стрелы
из лука меткого стрелка,
вас посвящают в каравеллы
небес родного языка.
И ты выходишь, как в Египте,
из Храма Слова и Отца -
в духовном облаке молитвы,
тебя избравшем для венца!

И музыка твоя и руки
с ногтями, острыми, как луч,
напоминают свет и звуки
великих песен: это ключ
к тебе самой. К тебе как храму,
где может преклонить Господь
главу Свою; а по экрану
идет ухоженная плоть...

Се, плоть, душа и дух в единстве,
в гармонии и доброте,
не знающих ни лихоимства,
ни зависти к иной звезде.
А это есть начала веры,
надежды, истинной любви
к Богу и ближнему - примеры
тому бывали у земли
и неба...
...Вот, любовь и тайна,
девчонка дальняя моя,
все наши школьные свиданья
на перекрестках Бытия.
И я иду по коридору
вечерней улицы домой
и понимаю по-другому
любовный опыт мировой.

Это высокая надежда
на сопричастие Тому,
Кто нас соткал в утробе прежде
одежды нашей - и Ему,
моя любимая, виднее,
когда и как тебя одеть
и как тебя украсить в вере,
и как на это посмотреть...
Ведь есть у Иезекииля
глава 16-ая. Так
бывало с каждой, кто любили
предпочитать Ему кабак.

А правда пребывает в духе.
А правда - истинно трезва.
И все исконные потуги
восходят к правде мастерства.

ТАК мне открылся мир особых
национальных секс-культур.
Любая женщина в восторгах
неповторима, мистер Ур,
и украшается, Нивея,
не по рецептам - по чутью,
а иногда по вдохновенью,
как по весеннему ручью.

А гамму украшений тела,
извольте, можно подобрать
на фортепьяно слов и дела -
и благодать на благодать!
Здесь важно все - от настроенья
до сверхзадачи: почему
ты обретаешь эти звенья
своей поэзии - к Нему!!!

Да будет так. Светильник веры
и есть Светильник красоты.
А остальное, королевы,
Святые Райские Сады...


ПОЭЗИЯ И ПРАВДА (ФРАГМЕНТЫ)

4. ЦАРЬ СЛАВЫ

Я в воскресных церквах обожаю смотреть на детей,
приносимых родными к Священной Божественной Чаше -
се, СВЯТАЯ СВЯТЫМ - и не нужно им наших идей,
чтобы душу спасти и воистину сделаться краше.
А у взрослых на лицах всегда проступает эфир,
говорят имена - причащается Тела и Крови:
раба Божья Марина, Наталья, Мария, Эсфирь,
и во мне замирает душа от мгновенной любови.
Это с первого взгляда. А с третьего - горний подъем
в поздравительный рай основного какого-то чувства:
я спокоен за них: они будут спасенными в Нем,
ибо Он уже в них, попаляя греховное сусло.
Словно слава Царя снизошла до твоих кораблей,
до твоих непокорных подчас и изменчивых планов,
до твоих маяков - эротических, в общем, морей,
избавляя тебя от лукавых страстей и туманов.

Есть Великий Алтарь неземной правоты во Христе,
и досада креста, и надежда на верную встречу,
и холодный апрель на твоей раскаленной звезде,
где любой фарисей непременно теряется в речи.
Ибо внешность твоя - как бы ты ни сверкала порой -
утешает меня только в смысле любовного плена,
за которым всегда, непременно стоит аналой,
и пред Чашею ты опустилась на оба колена.
Он над славою Царь, а вот слава Его это мир -
неиспорченный мир Всевселенского, в общем, уюта:
небеса и земля, съединяясь в смиренной любви,
доставляют тебе незабвенную эту минуту -
ЧИСТОТЫ ВО ХРИСТЕ: кульминация всякой судьбы:
здесь Василий Васильевич Розанов был бы согласен,
ибо это не бег по салонам за рюмкой гульбы,
но живой и твою красоту освящающий праздник.
Он поэтому тих. Он немного застенчив, не груб.
Он порою похож на миряночку, вставшую раньше
и вошедшую вдруг не в ночной экстатический клуб,
но в мелодию сфер покаянного чувства без фальши.
Это слава любви. Это вера в спасенье души.
Это вечность с тобой говорит языками молитвы.
И надежды твои исполняются, как малыши,
благодатным огнем православной невидимой битвы.
За твою красоту.
За твою непременную суть.
За твое неземное достоинство в ангельском чине.
За твою в забытьи, а быть может, кормящую грудь,
находящую повод вздохнуть при входящем мужчине.
И младенец лежит на твоих умиленных руках,
и питает тебя Саваоф благодатью священной,
чтобы ты хоть однажды явила пред Господом страх -
непонятного сходства с святой Вифлеемской пещерой.

 
9. КОРАБЛИ

Вот и колокол бьет, возвещая, что служба вошла
в сокровенный аннал триединого Божьего мира,
доходя, как корабль до пОрта, как наша душа
до великого храма вселенского кроткого клира.

Я бегу по земле, разгоняясь, как тот самолет,
но отрыв происходит всегда на незримом отрезке,
и читаю стихи на бегу, устремляясь в полет
нашей маленькой жизни в лучах благодати небесной.
И смотрю на людей со своей небольшой высоты
тренировочных, в общем, отнюдь не свободных полетов,
и бросают мне женщины в очи живые цветы
всей своей красоты, как она понимается Гете.

Это Слово Святого Креста на любой высоте
никому никогда не открытых глаголов, причастий,
это истинный ангельский мир в неземной чистоте,
где с тобою сама Красота восхотела встречаться.
Ибо все утешения, все приглашенья к любви,
говорящие на языке Суламиты и Руфи, -
были взяты небесным глаголом от этой земли,
простиравшей к Христу свои нежные женские руки!

Се, не похоть очей, похоть плоти и гордость моя,
что я тоже хоть что-нибудь значу в поэзии жизни,
что однажды смогу дать любимым Канон Корабля
и очистить себя от любой оскверняющей мысли.

Что однажды смогу написать все твои имена,
как учитель истории пишет заветные числа,
я уже их пишу, о родная моя и жена,
и невеста, и мать, и священная Божья Отчизна.

Я внимаю тебе - не всегда, может быть, разобрав
или даже услышав тончайшие ноты надежды,
но я весело зрю, как в любых вдохновенных словах
прозябают основы души и ответная нежность.

Ну и хватит пока. И не будем желать высоты,
на которую мы не способны покуда подняться.
Это тоже разбег, тоже свод неземной красоты,
от которой никто никогда не умел заслоняться.
А верней - не хотел. Не искал заниматься другим
при любом приближении неба восторженных песен,
посвященных Христу и пронизанных Светом Твоим,
о Святой Элоим Всеэдемских Возлюбленных Весен!

Корабли наших душ облекаются светом небес
и идут по священной реке православного клира,
узнавая местА своих детских младенческих верст
в каждой музыке дня и поэзии горнего мира.

Это свет Откровенья, заливший тебя, как фатой,
дерзновенным восторгом и чудным предчувствием свадьбы,
что всегда наступает тогда, как за некой водой
мы увидели Бога и вышли навстречу усладе!

Вот отрыв от земли, настоящий блаженный отрыв,
и уже высота нам диктует полет отношений,
и девчонки мои - в благолепии - стали мудры,
получив в небеси невозбранный букет утешений.

Это Богохвала, Аллилуйя из Сердца сердец,
это МИР - БОЖИЙ ХРАМ, как он мыслился В САМОМ НАЧАЛЕ,
это Царь, на Котором горит несказанный Венец,
повстречавший тебя на любимом Всепетом Причале.


БОГ, ПОЭТ И БАЛЕРИНА

1

Загляделся Бог на балерину,
на нее нельзя не заглядеться,
словно в неприступные одежды
в будний день забыл переодеться.

А она, надменная, летала,
покоряя Лондоны и Праги.
А она, нетленная, рыдала
о поэте бедном и бродяге.

И не знала, бедная, святая,
что к числу поклонников неплохо
на своей блистательной премьере
приобщила Бога Саваофа.

2

Стал Господь поклонником балета.
Упразднил все прочие искусства.
Стало делать нечего поэтам.
Стало без поэтов как-то пусто.

Балерина сказочно танцует,
фуэте крутить не успевает,
и, как прежде, публика гарцует,
но никто ее не воспевает.

- Милая Моя, проси что хочешь,
не могу вернуть тебе поэта.
Ты опять уйти к нему захочешь,
что Я буду делать без балета?

И смирившись с долею завидной,
долг отдав богатству и успеху,
стала балерина первой примой,
а поэт в Америку уехал.

3

Посмотрел Господь на это дело
и решил оставить все как было,
чтоб опять, еще сильней чем прежде,
полюбила парня балерина.

То ли охладев слегка к балету,
то ли милость Божью проявляя,
но в соборной церкви этим летом
рек Он им, на брак благословляя:

-Чадца! Размножайтеся и множьтесь,
продлевая род сей человечий,
но не забывайте имя Божье,
ношу эту крестную на плечи

восприяв...

Помолимся за оных,
братия, в сердечном умиленьи.
Эта поволока глаз зеленых...
Эти карамельные колени...


АЛЛО (МАРШРУТНОЕ ТАКСИ ЖЕЛАНЬЯ)

Центральный рынок пишет сочиненье
на тему: "Мой родной Улан-Удэ".
И осень, словно первое знаменье,
взрывает наши души на воде.

Я выхожу, замешкавшись немного,
задумавшись, наверно, о стихах...
...И девушка, как дальняя дорога,
встает передо мною в облаках.

В маршрутке тесно, острый запах прели
врывается в корейский гранд-салон.
Я выхожу на будущей неделе:
я увидал ликующий Сион.

И телефон напомнил о Деяньях
Апостолов, когда она, нажав
на клавишу, оставила сиянье
на острых ослепительных ножах:

- АЛЛО.

...Неделя кончилась, я вышел
и аккуратно двери затворил.
Я ничего не видел и не слышал.
Я лишь любил... Воистину - любил!!!
________________________________

...Прошло два года. Приглашенье, вечер,
"квартирник", как сказал бы Башлачев.
И я пою, читаю, обеспечен
вниманием, чего же мне еще.

И публика как публика. И съёмка
как съёмка, не мешающая мне.
И вдруг звонок: девчонка как девчонка,
немного припозднившаяся, е.

Ворчит хозяйка: здесь закон железный:
кто опоздал, тот не успел, увы.
А ты прошла и села - не на место,
поскольку мест там не было, малы

квартиры наши. Села рядом-рядом,
и я узнал знакомое лицо...
Спасибо тем водителям-бурятам,
что провезли по осени - кольцом.

Я взволновался. Отыграл программу -
и не за стол, как надо бы, а лишь
с тобою в недалекую саванну,
хотя у нас покуда не Париж.

Проговорили до утра, очнулся -
пора туда, пора сюда, а ты:
"Я очень рада, ибо покачнулся
былой мой мир в оттенках темноты".

А я тебя по-свойски: Оля, Оля.
А ты: нет, я не Оля. Я - Олен.
 
По паспорту?

И даже по любови.
И даже по наследию измен.

Но это как-то нетипично...

Что же. Меня отец и мать назвали так.

А кожа? У тебя иная кожа,
чем у иных, допущенных на брак.

Слежу.

Прости. Я не об этом, право,
хотел спросить.

О чем?

Скажи, Олен:
откуда у тебя такая слава,
что это сразу видно-слышно всем.
Я не о СМИ, а о твоей натуре,
пленяющей мгновенно, на бегу...

Ты про АЛЛО? Иль ты о маникюре?
Я просто пред Поэзией в долгу.

...С тех пор прошло четыре долгих года.
Олен со мной - и с нами - и всегда
я не могу после ее ухода,
как прежде, оставаться у труда.

Мне нужно выждать, успокоить нервы.
Немного поваляться, покурить...
Я у Олен последний или первый,
кого она позволила любить.

Но вот ушла. С балкона провожаю,
смотрю, как удаляется, белО...

И вдруг звонок: "Прости, если мешаю.
Я позабыла главное... Алло..."

2014


НЕОТЛУЧНЫЙ

Витя, Витя, Витя, Витя -
он повсюду и везде:
на земле и на орбите,
на воде и на звезде.

На вокзале и в шкатулке,
у фонтана и в снегах,
и в ближайшем переулке,
и на сердце, и в ногах.

Он в листве и он у пушки,
он в Москве и он в Твери,
он в стихах и у подружки,
где гуляли до зари.

Он на фото и в реале,
он на кухне и в саду,
на концерте, фестивале
и в 17-м году.

Он на пляже, он в Париже,
он и там, куда ему
не пристало бы, но ближе
не бывает. Потому -

неотлучный, неотлучный.
Ах, какой счастливый брак!
А поэт, как завидущий
нераскаянный дурак.

Будьте счастливы друг с другом,
как и были вы всю жизнь.
Мы останемся за кругом
неотлучности, кажись.

Вам без нас живется классно.
Потому что столько лет
неотлучным быть - прекрасно!
Не сумел бы так поэт.

Мне бы в голову не вдуло,
чтобы всюду и всегда
рядом с Вами быть, подумай,
будь Вы даже и звезда

всей германской индустрии,
промышляющей одним.
Мы бы очень Вас простили
за партийный псевдоним.

Но всё время: каждый вечер,
каждый день и всяку ночь -
неотлучным? я не вечен.
И один побыть не прочь.

...Снова утро, снова кофе.
Неотлучный, как рассвет.
Знаешь, у поэта-профи
ничего по правде нет.

Ни машины и ни дачи,
ни зарплаты, ни тряпья,
ни здоровья, ни удачи, -
только верная семья.

Что же Вы хотите, фрау?
Вы с супружником - одно.
Я ворвался не по праву
в вашу жизнь-веретено.

Да, стихи мои - не твиттер.
Откровенны, глубоки.
И нежны, как Суламита,
но они всего - стихи.

Неотлучный много больше
всех шедевров на земле.
Он являет правду Божью,
а не образы в стекле.

Образы - лишь украшенье.
Ну, порою - ренессанс
сверхдушевного решенья -
приобщаться Божьих трасс.

Только это - много реже
получается, мадам.
Чаще все поэты режут
жизнь свою на чемодан.

Да и не свою - чужую.
Много в образах, увы,
ложных строк - за небольшую
благодарность от молвы.

Неотлучный - много лучше.
Он не может жить без той,
что всегда ему попутчик -
Вифлеемскою звездой

озаривший жизнь однажды.
С тех вот пор он и идет
за звездою, как отважный,
обязательно найдет

он Христа. А это - Слово.
Слово больше наших фраз.
Все поэты безусловно
это чувствуют, но раз

я поэт, то должен как бы
выражать себя другим.
В этом очень мало правды.
В этом очень много грим.

Я стараюсь, как умею,
вдохновению не лгать.
Но оно, как Саломея,
начинает отторгать

Богом данную задачу:
верным быть всего одной.
Я ж - с любой смеюсь и плачу
и в алькове и в пивной

поэтической закваске.
Я вам проще объясню:
вся поэзия суть маски.
Иногда и в стиле ню.

Я сдираю их, сдираю,
а они - не отстают.
Неотлучно за трамваем
поспешают, узнают.

И приветствуют поэта.
Масок этих круговерть -
именуется беседа
с вдохновением: суметь

отделить зерно от плевел! -
а без этого, жена,
вся поэзия, уверен,
Богу Слову не нужна.

Ну а что не нужно Богу,
то погибнет навсегда.
С диким воплем - вся и скопом.
И останется звезда

на фуражке у Витюськи
и на фартучке твоем,
октябрёнок безыскусный,
пребывавший только в Нём:

во Христе.

...А пропаганда -
это Клопов во дворе.
Иудейская команда
фарисеев не в добре.

Атеистов, богоборцев,
провокаторов, как Маркс...

Неотлучный - это солнце.
А поэт - раскрытый глаз.

Глаз внимательный, но только
начинает выражать
он увиденное: койка
обращается в скрижаль.

Ах, никто еще не думал
и серьезно не писал
о природе слов и шума,
что поэт воспринимал.

Будь хоть Пушкин или Данте -
да, красиво, да, умно.
Ну а как это по Правде -
перед Богом? - как в кино.

Классный фильм - поэты мира.
Где ярчайших кадров мельк -
всё же, миссис, не квартира
с неотлучным целый век.

Фильм посмотришь, почитаешь
аннотацию к нему.
И опять живешь и знаешь,
что придется самому

внучку мыть, обед готовить,
мужу выстирать портки;
и поэты поневоле,
как и лучшие стихи,

обращаются в мечтанья.
А мечтанья суть препон
для духовного познанья
Бога Слова, ибо Он

дарит нам любовь, блаженство -
неотлучные, поверь.
Нет в искусстве совершенства,
потому что это дверь

не Христова, а иная.
Так сказать, сама своя.
Отпирается, впускает
в царство неги; и семья

вдруг скучна, неинтересна,
ни романтики, ни грёз,
надоело, если честно,
относиться к ней всерьез.

Да, любому человеку
нужен отдых от труда.
И стихи тончайшим снегом
нас окутывают - да.

Этот снег - не раболепен,
тёпел, словно смех Ревекк. 
Так и хочется в разбеге
окунуться в этот снег.

А пригреет солнца лучик -
снег уходит, тает, льет
слёзы: снова с неотлучным?
Кто ж поэта-то поймет.

Ты живи, конечно, только
предпочти меня ему.
Посмотри, как месяц долькой
освятил тебя одну.

На каком армейском плаце
ты испытывала то,
что со мной сейчас: остаться
очень хочется... Кино -

снова требует просмотра.
Снова нега, снова дрожь.
Неотлучный - безусловно
удивительно хорош,

но иное с ним, иное.
Не такое, как с тобой,
поэтическая воля,
воскрешенная любовь.

...Крест поэта - вдохновенье.
Неотлучного - семья.
Что же лучше, выше, звенья:
дочери и сыновья

или строк волшебных завязь,
как у бабочки, цветка?
Ах, поэты так зазнались,
что не ведают пока

этой правды. А она-то
позволяет даже мне
стать в натуре русским Данте
и очнуться на Луне.

Ну а дальше? там уж точно
ни тебя, ни сайтов нет.
Только вечных одиночеств
неметёный кабинет.

Как же я один-то буду?
Буду плакать и рыдать
по общенью, как по чуду,
что дарила благодать.

Почему поэт я, люди?
Почему не лейтенант?
Он сейчас, наверно, будет
приобщаться Божьих правд.

На фонтанах, на озёрах,
на вокзале, на дому.
Неотлучно, как спасённый,
ну а я попал в тюрьму.

Космонавты, помогите.
Запустите звездолёт
и домой меня верните.
Я не буду больше в мёд

окунать свои глаголы.
Ведь расплата - велика.
Коль стихи мои - уколы
для души силовика.

Гениальность, ты не святость.
Гениальность - скоростной
восхитительный октябрь,
что теперь пришел за мной.

И унес меня от Оли,
от жены и от подруг,
что уже забыли, что ли,
о поэте сладких мук.

И остался - неотлучный.
И остался - город Брест.
Ах, Луна плохой попутчик
для замужних и невест.

Ненадежный, как услада
от поэзии души.
Лучше звёзды лейтенанта
на погонах, малыши.

Лучше добрые прогулки
и кормление котят.
И домашние шкатулки,
что закрыться не хотят.

Лучше праздник новогодний.
И шампанское в руках,
как снаряд былых симфоний
на ученьях не за страх.

Обнимающие дети,
чашка кофе поутру
для единственной на свете,
без которой я умру.
 
...На Луне не сыщешь Храма.
Как умеешь, так служи
Богу Истины!.. Туманно
заметались миражи.

И Земля, как эпопея,
голуба и далека...
Я себе уже не верю.
Верю лишь в силовика.

Он поможет, он устроит
возвращение мое.
"Нет, ты вовсе недостоин", -
эхом катится в жилье.

Опускаюсь на колени
и молю Христа: спаси!
А в ответ: "Ты Мне не верил,
вот теперь и погости

вдохновенно и без срока.
Гениальность - такова.
Я дарил тебе с восторгом
лишь правдивые слова.

Ну а гений твой их путал
и неверно выражал.
И последняя минута
не нашла в тебе, служа,

покаяния, завета...
Это - вечный приговор".

...Нету более поэта.
Только лунный перебор.

Неотлучный, постоянный,
неотменный и без слов...

...И семейные поляны
озаряет Свет Христов.


***
Птичка ты перелётная,
выпала из гнезда,
дальняя даль зовет тебя,
словно волхвов - звезда.

Родину ты покинула,
видно, вдали теплей,
не пролетаешь мимо и -
и не грустишь о ней.

Родина смутно помнится,
маленькая была.
Сердце слезами полнится,
а у тебя дела.

Что, хорошо на Западе
тем, кто родился здесь.
Ту красоту и запахи
просто не перенесть.

И не увидеть более
дальней реки застав.
Та, кто зовется Олею,
выучила устав

новых зимовок, весей ли,
где веселее жить,
что ж мы так мало весили
в Божьих очах души.

Что нам гнездо Кольчугина
или Москва и Брест.
Мы из Имана чУдного,
мы из суровых мест.

И никакой Испанией
не отменить тот миг,
в коем мы Бога славили,
слыша твой первый крик...


МАЛЕНЬКИЙ ЦВЕТОЧЕК

Марине

Я шел по улице вечерней
среди молитвы и покоя,
как галилейский виночерпий
на свадьбе Каны и Левкоя,
и город рассылал машины
во все концы живого мира,
словно признанья небольшие
в объятья свадебного пира.

Раскосые глаза эпохи
горели пристально и явно,
как пребывающие в Боге
наречья в стиле "постоянно",
я видел девушек с ногтями
и слышал их биенье сердца,
шептавшего о нашей яви
любви и доброго соседства.

А Михаил Архангел в небе
как будто расчищал дорогу
поэзии - хрустальной неге -
ради Христа... Живого Бога.
И маленький цветочек Каны
являлся истинной поэмой
в руках Вселенной и Осанны
на свадьбе Ласки и Эдема!!!
 

АЛЕКСЕЮ, БРАТУ ВО ХРИСТЕ

"Пишешь, Игорек? О чем пишешь?"
(Из разговора)

О чем пишу? О Родине небесной,
когда она является ко мне
застенчивой и робкою невестой
в своей непостижимой тишине.

О чем пишу? О том, что ты прекрасен
в своем служеньи Богу, Алтарю
и Ангелам Престола или Власти
на всем высоком внутреннем Раю.

Приход живет, приход алкает сини
на рубеже стихиры и стиха,
и мы идем, как облака России,
за нашим добрым Пастырем в века.

А новый век распахивает двери
смиренным и возлюбленным, как ты,
и мы встаем пред Богом на колени
и обоняем райские цветы.

Алешенька! Прости меня! попробуй
пред Господом живым и алтарем
помиловать святой своей дорогой,
которую на клиросе поем!

И станет мне немножечко полегче,
и облака над миром поплывут,
словно знамена долгожданной встречи
с любимыми, которыми живут.

И вот когда ты станешь иереем
и будешь жить знакомым алтарем,
и дар получишь по великой вере, -
то помяни нас в царствии твоем!!!


ПОСЛУШАНИЕ

Рабе Божией Любови

Словно огород и трапеза
попросили послушание -
быть для нас великим праздником
на любое полушарие:
на Востоке и на Западе,
на работе и на отдыхе
выдвигаемся на запахи
послушания народного!

Люба, Любушка, ЛЮБОВИЮ
Божьей сердце излечившая,
в храм пришедшая за волею
и за долею защитницы -
постоянной людям помощи,
благодарного усердия;
и из самой темной полночи
проступает МИЛОСЕРДИЕ!!!

 
ПОСЛЕДНИЙ ЗВОНОК

Моим учителям и песням


Утро незабвенного причала,
школа двухэтажная моя,
Как бы ты меня ни отличала,
я умчался в дальние края,
но хочу сказать тебе из дали
прожитых и предстоящих лет,
что я счастлив был с тобою в мае,
как влюбленный в истинный Завет.

Мы не стали взрослыми с тобою.
Мы остались малыми детьми.
Никакого не было отбою
от твоей родительской любви.
Ты нас, школа, вырастила в неге,
холила, лелеяла, несла
на руках, как будто мы калеки
твоего святого ремесла.

Так оно и было. Это верно.
Я с тобой не научился жить.
Выйдя из тебя, я стал мгновенно
как-то неумеренно грешить.
Ты прости меня, родная школа,
мама наша, старшая сестра,
няня, Валентина Терешкова
жаркого небесного костра.

Словно бы Тамара Николавна
учредила свой волшебный КИД,
где доселе письма благодарно
пишет успевающий пиит.
Вот так дисциплина! Слава Богу.
Это значит, что урок мне впрок,
корм в коня и в дальнюю дорогу
по правдивым милям нежных строк.

Why и Willi или не о вилле
речь идет в прекрасном Taddy Bear.
Главное, что вы нас полюбили, -
ну и мы остались на трубе,
никуда, по сути, не уехав
ни от школы милой, ни от вас,
проходя по жизненным орехам
сквозь последний незабвенный класс!

Мы уже без сОсок на уроке.
Правда, с погремушками еще.
С некими бутылочками в Боге,
что доселе как бы запрещен.
Только это наша, а не ваша
сразу же прощенная вина.
Ведь никто не заставлял нас, скажем,
потреблять с девчонками вина!

Суть взросленья - в чем ты заключалась?
Неужели в вермуте? Увы!
Дальше ничего не получалось,
как у странных зайцев трын-травы.
Да никто и не пытался, школа,
жарче поцелуев и руки
продвигаться по шкале шаблона
неумелых жестов у реки.

Дети... Просто дети. И не просто.
Я вот, например, не просто был.
Но ребенок возраста и роста
не соизмеряет, ибо пыл
юношеский переходит в некий
очень тонкий, очень дорогой
культ любови в милом человеке,
даже если он, увы, не твой.

Кто однажды при последнем звуке
школьного последнего звонка
вдруг увидел женственные руки
самого родного языка.
Даже не увидел, а почуял.
Ощутил немеющим нутром.
Понял, что однажды захочу я
стать поэтом небывалых форм.

Стало мне по-взрослому тоскливо.
Незнакомо как-то. Словно вдруг
табуретку выбили - и с силой
вытолкнули далеко за круг
всех твоих симпатий-антипатий,
дали в руки книжечку - беги!..

...Школа жизни - школа благодати -
возврати нас на свои круги!!!


СТИХИ

Стихи получаются грустные-грустные,
надежды безумные поздние-поздние,
как будто оставлены яркими музами,
ложатся в постель заметеленной осени.

Приходят к сновидцу и вновь растворяются,
записывать их даже снегу не хочется,
недавние музы в любимых влюбляются,
а мы остаемся за окнами творчества.

Стихи суть любовь, а не бирка на батнике,
в котором тебя в санаторий отправили,
стихи выдают километрами - бабники,
а мы, полюбившие, стали нормальными.

Мы тихими стали, боимся обидеться,
стесняемся имени, адреса, номера,
мы только сейчас и могли бы увидеться
на нервенной стрелке простого спидометра.

Стихи суть надежда - она молчаливая,
не бьет себя в грудь и ответа не требует,
мы только сейчас и могли бы, любимая,
гулять невозбранно под давешним небом.

Стихи это вера и тайна и музыка,
стихи это просто душа говорящая,
когда она любит, когда она, узкая,
растет во Христе, становясь настоящей.

Стихи это милость и жалость и преданность,
стихи это мир, проживаемый заново,
стихи это ты, если ты, неотменная,
вернулась сегодня с работы усталая.

Они выпадают из нашего отчества,
они целомудренны, птицы вечерние,
стихи - это край моего одиночества,
нездешний Фисон, на Крови освященный.

Я думаю, так он один и останется,
а всё остальное не выдержит Времени,
стихи постоянно пред Господом каются,
когда согрешили душой и имением.

Как мало стихов на земле этой маленькой,
как мало любви и надежды и милости,
как много словесной игры от охальников -
и всю эту свалку Фисоном не вывезти.

Стихи вы стихи, хорошо, что одумались,
что вас не найти в электронных петициях,
вы явно для Господа самоусунулись
и только сейчас обрели свои лица.

Стихи, дорастайте до Лика Спасителя,
молитесь и веруйте и не грешите,
являя себя пред десятками зрителей...
Живите одни и одной лишь - пишите.


СВЕТОЧ МАРИИ

Иисус же, подозвав их, сказал им: вы знаете, что почитающиеся князьями народов господствуют над ними, и вельможи их властвуют ими.
Но между вами да не будет так: а кто хочет быть бОльшим между вами, да будет вам слугою;
и кто хочет быть первым между вами, да будет всем рабом.
Ибо и Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы послужить и отдать душу Свою для искупления многих.
Евангелие от Марка, 10; 42-45

Памяти моей бабушки - Марии Августовны Секериной - посвящается этот свод

1. Отчий дом

Комната наша тихая,
комната наша малая,
стол наш с сестрою письменный,
бабушкино житье,
кто бы пришел с молитвою,
словно с небесной манною,
чтоб устремиться мыслями
в Божие Бытие.

Бабушка наша Манечка,
как я прошу прощения,
как я хочу увидеться,
поговорить с тобой!..
Бабушка, внук твой кается
в прежнем своем учении,
слышанном от "анчихриста",
и принимает бой!

Всё же я съездил, бабушка,
на электричке пристальной
в край твоего цветения,
в МАнтуриху твою!
Бабушка, нам бы ранее
вдруг обменяться письмами,
где бы стояло брение:
ВЕРУЮ И ЛЮБЛЮ.

Мне бы хватило, Манечка,
бабушка драгоценная,
бабушка моя добрая,
маленькая моя!..
Я бы узнал заранее,
где моя Божья цЕрковка,
я бы дерзнул попробовать
ИСТИНУ БЫТИЯ!

Тон-то мой бодрый, бабушка,
только на деле - плачется,
очень мне трудно, бабушка,
преодолеть подъем!..
Ан - собираю камушки,
что раскидал в ребячестве,
словно играя в ладушки
с городом-букварем!

Что же теперь мне делать-то,
если болезнь запущена,
если на книжке "Умница"
лампочки не горят!..
Бабушка! эти улицы
стали теперь приделами
к беленькой Свято-Троице -
к ИСТИНЕ БЫТИЯ!


2. МАнтуриха

Крошечная деревня
на берегу Байкала,
где рыбаки да бабушки,
дяденька Сирота.
Есть там и речка горная,
чистая, словно правда,
если плывут над родиной
белые облака.

Словно там души вечные
выпущены на улицу,
стройные сосны кладбища
трогают небеса;
станция тихим вечером
преобразилась в умницу,
словно в Христово пастбище,
домики да леса.

Тут и Байкал как дедушка
напоминает внученьке,
что и она пред Господом
не позабыта, нет.
Вся деревенька - девушка,
словно Христу обручена,
благо в ближайшем космосе
взят для нее билет.

Так ведь бывает, бабушка,
что деревенька - девушка,
ибо и ты там - девушка,
девочка и дитя...
...Вся МысовАя с камушка
просит у Неба хлебушка,
чтоб совершить Причастие
истинно - для тебя!


3. Прихожане Неба

Вся Россия для внука - святыня,
если это Россия, а не
бесподобная чья-то гордыня,
проигравшая в этой войне.

Есть над Родиной правда молитвы,
люди Божии в каждом селе,
в каждом городе, словно пииты
покаянья на этой земле.

Не такие как мы - а иные,
и стихов не слагавшие, но
все заслуги у них боевые,
Слава Богу воюют давно!

Не с соседом, не с плотью и кровью,
но с грехами своими, страстей
избавляясь Христовой любовью,
выводящей из всех пропастей!

В основном это женщины, сёстры.
Правда есть среди них и мужи,
в небеси себе свившие гнёзда
из привычных усилий души.

Да и плоти... куда же без плоти
в нашей жизни на нашей земле.
Это редко бывает в народе:
равноангельский подвиг в семье!

Но бывает... поверьте, бывает.
Может статься, как раз в этот час
кто-то просто жену не ругает,
а тихонько молился за нас.

Незаметны они среди мира,
да и в храмах не очень блестят,
но зато у них нету кумира,
что в миру им едва ли простят!

Я-то думал по глупой гордыне,
что подвижники - в древних веках:
на аренах и цирках, как в Риме,
иль в юродивых, как в дураках!

Но воистину: Церковь Христова
собирает во все времена.
Просто мы не поклонники Слова,
потому и болеем сполна.

Кто сполна, кто и при исполненьи,
ну а кто и не хочет к Христу.
Все чудес ожидаем, знамений,
воспевая свою суету.

Посмотрите: на Церковь клевещут
и ругают Ея и клянут,
а у Ней только свечки трепещут,
и сквозь пламя молебны идут.

А Она за всех молится чинно
каждый день, каждый вечер - в Христа
во дворе Каиафы, мужчины,
обращаясь в границах поста!

Если это не подвиг, то что же?
В чем же он заключается, а?
Неужели в таинственной ложе,
что и въяве довольно черна?..

Нет, родные, и нет, неродные.
Благородство нельзя подменить.
Приукрасить его, как гордыню,
и продать, чтобы после купить.

Церковь создана истинным Богом,
ну а это и есть Полнота.
И поверьте, что эту дорогу
не подменит никто никогда.

Не отменит... Попыток-то много,
только что же, к какому концу
приведет карнавал антиБога
всю планету? к какому отцу?

...Не стыдилась подвижница веры,
но жила непрестанным трудом
и себя отвергалась смиренно,
возводя к умирению дом.

А о чем она думала ночью?
Мы не знаем о том, ибо храм
для нее был как будто заочным
утешеньем, не ведомым нам.

Был он как бы наитием, зовом,
уводящим от наших систем
либо полных неведений Слова,
либо... нет, мы не знали совсем.

Что-то слышали... ибо цитаты
из Писания все же звучат
в разговорах, как будто солдаты
в наши комнаты-души стучат.

......................................................

Благодатью крещения в сердце
я питался все детство свое,
как теперь понимаю... Усердствуй
и достойно пиши про нее!

Как ее описать? Это чувство,
что ты здесь не один, что с тобой
постоянно находится бруствер
заступления перед любой

и опасностью и нападеньем:
не солгу, если просто скажу:
это чувство с п а с е н и я в деле
прохождения как по ножу.

Можно выразить это иначе:
постоянная радость внутри,
нет уныния от неудачи,
даже если кругом гомери-

ческий смех - и опять над тобою:
нет ни зависти, ни суеты
на предмет выявления соли,
щедро всыпанной в наши сады!

Вот: сады, насажденные в сердце
Божьим Духом Святым - Благодать -
вот Крещение, дети, в младенстве,
а о большем не смеем гадать!

...Есть в Эпиграфе к этому своду
утешенье для Божьей души:
ВСЕМ СЛУГОЮ БЫЛА, всем "свободам"
предпочла бы трудиться в тиши.

Помнишь, бабушка, кофту-кольчугу?
Я ее до сих пор бы носил,
как твое несомненное чудо
рукоделия! Дай же мне сил,

навсегда вырастая из детства,
как из кофты, надетой любя,
оставаться крещеным младенцем,
отрицаясь при этом себя.

Быть как дети не разумом-ростом,
но открытым для веры-любви,
чтобы все стало ясно и просто:
где Добро; ну а где "селяви".

Безошибочно чувствовать это,
постоянно себя принуждать
к исполненью Святого Завета -
это путь, это небо поэта,
это самое звездное лето,
не способное больше "шукать"

по сусекам, ища приключений
не на задницу даже, а на
постоянный прилив обольщений,
заливающий душу сполна.

....................................................

...И во время войны помогала
заключенным ГУЛАГа она:
отдавала им хлеб, отдавала
свою душу во все времена,

словно Божий Закон ей на сердце
написал Всемогущий Христос.

...Баба, бабушка, внук твой заелся
и пустил поезда под откос!

Поезда своей веры в дорогу:
пусть цыганский, а все-таки зов
подражанья Всепетому Богу,
только Подвиг ли это Христов!

Нет, шатанье по Родине просто.
И болтанье о том и о сем.
Это, может быть, даже короста
наказанья, какую несем

за стремление к легкому блуду
вместо истинной правды семьи.
Как я, бабушка, стал на Иуду
походить по оврагам земли!

Ты прости меня, мирная! Плачу
я о жизни своей ввечеру.
Помнишь, я приносил тебе сдачу
до копеечки, словно умру -

и не будет заступника, ибо
нет на свете хужее меня,
потому у презревшего иго
благодати - какая родня!

...Что же, бабушка, ладно ли, верно ль
я сказал о России теперь?
И прости, что молчу про Елену
в общем выгоне русских потерь!

Укатила в Испанию Лена,
где взяла себе имя твое.
Да, Maria теперь. Это верно.
Это, бабушка, так про нее!

Только в память об истинной нашей,
о смиреньи ея и любви,
нарекли мы и доченьку Машей,
словно детских надежд корабли.

...Ревель, Ревель, ты Таллинн отныне
и до века, спасибо тебе
за спасенного Августа - были
и такие на Царском Дворе.

Баба Манечка, как же Вы, как же
причащались из Чаши одной
с той святою умученной Машей -
с той Великою, Боже, Княжной!
______________________________

...Трудно пишется Светоч Марии.
Я бы, дети, давно написал
сей объем на сюжет говорильни
под названьем "Выходим в астрал".

Города или гавани моря,
распахнувши ворота свои,
ждут от нас не словес - БОГОМОЛЬЯ
как начатка Христовой Любви!

Это трудно. Труднее поэмы.
Даже если она во Христе,
потому что мы сами не вемы,
где проступит любовь на листе!

...................................................

...Уж Крещение справили, только
все меня неуклонно зовет
к Рождеству, где смирения столько,
что хватило на истинный взлет!

Аллилуйя! Нас млеком кормили,
чтобы мы поклонились в стихах:
в Небе явленный Светоч Марии
воссиял у Христа на руках!!!
_____________________________

2010