Ягода кулацкого дерева. Глава 41. 1967 год

 Год начался с того, что Вера Васильевна, как говорят в народе, села на ноги. В  молодости мешки под мышкой таскала, как месячного поросенка: швыряла с брички на землю и обратно, а теперь – ползагородки почистит и – села. А Инка, добрая всё-таки душа, помогает и старается, чтоб завтрешняя пенсионерка не перетрудилась. Работает, работает! Зато потом Вера Васильевна, когда отдыхают, просвещает:

     -Инка! Вот иди сюда.

     -Що там, титка Вира?

     -Послушай, какие коровы бывают. И свиньи, наверное, такие? Хм! Интересно…

     Начала читать:

     «Доцент Московской ветеринарной Академии В. Тарасов говорит, что он за свою жизнь сделал коровам тысячи операций. За всё это время обнаружил в их желудках 1824 гвоздя, 612 кусков проволоки, 104 патефонные иголки, серебрянных  монет на сумму 39 руб., медных монет на 17 руб., гаек - 92, ключей – 86, шпилек для волос – 28, брошка, штопор, очки, зубной протез, обручальное кольцо…»

     Инка:

     -И свини жеруть все пидряд!

     -Значит, надо следить, чтоб  продукты  были  чистыми. А то, бывает, чахнет  поросёнок и не выздоравливает, а мы списываем. А у него, скорее, внутри что-то…

     Весной, когда начали входить в силу пионы, когда тополя, посаженные Катей, покрылись листочками, вдруг  во  дворе  появилась Катя. Откуда? Каким ветром? Ведь до окончания учебы Лёни оставалось месяца три. У Кати на руках – сын. Видно, тяжелый. Но  его поддерживал живот матери. Со вторым уже ходит. Радости было! Вера Васильевна сама только что вошла во двор. Всё бегает по кабинетам, последние справки сдаёт для пенсии. Катя поклала малыша, которого звала Андреем, поперёк кровати, и стала  отвечать на вопросы матери, типа: какими судьбами, почему не сообщила? А Андрей тем временем показывал свой характер. Ножками дрыгает, ползает, как солдат, сопит, за что схватится, то и потянул. Если это простынь, одеяло, то – ничего. А если дотягивался до стола, покрытого скатертью, поверх которой – посуда, это уже серьезно.

     Но разговор, хоть и с перерывами, шёл. Сначала он был приятным на вкус, потом становился всё горче, горче. И вот – удар:

     -А вы знаете, ма, что Лёню отчислили?

     -Как? Ему ведь осталось немного!

     -А вот так! Нашли в родстве, как сказал Лёня, что-то, несовместимое с пребыванием в партии и, соответственно, с учёбой в партийной школе.

     Вспомнился Вадим Константинович: «Перевиряють! Ще як перевиряють!»

     -А где он сейчас?

     -Остался в городе. Сказал, что домой ехать стыдно. Устроится на работу, а потом заберёт и нас.

     -Э, дочка! Это из-за меня… -- и высказала наболевшее: за нею всю жизнь идут по пятам органы. То на Доску Почёта лишь с третьей попытки пропустили, то на героя Социалистического труда подали, так в районе замяли. А на её место нашли другую женщину. – В чем же моя вина, скажи  мне, дочка? Что родители были зажиточными? Так тогда ведь такой уклад  жизни был. Ну, поменялась система, что ж! Зачем теперь ковыряться в людьских душах? Это ж я ещё, дочка, передовая свинарка. А если б увиливала от работы? Тогда б вообще к врагам народа зачислили! Ай-ай-ай! А каково Лёне? Мне так стыдно перед вами! Простите, несчастную! И он, наверное, возненавидил меня?

     -Ма, Лёня хороший человек! Он сказал: никаких обид!

     -Э, сказал!

     После молчания:

     -Ты думаешь, дочка, чего я до сих пор живу так бедно. Не потому, что жизнь плохая, а просто не хочу выделяться, чтоб не тыкали пальцами – кулачка, кулачка!

     Катя припала к матери.

     -Ма, мне вас так жалко!

     -Наоборот, дочка, мне вас жалко.

     Катя осталась у матери. Целыми днями возилась с Андреем: кормила, стирала его пелёнки. Спала, когда он засыпал. А надо ведь и семью  кормить, так как мать пока ещё ходила на работу. Последние дни дохаживала. Да что «дохаживала»! Она по натуре такая, что и, будучи на пенсии, станет ходить, помогать. Кате иногда надо было сбегать в магазин. А кого пошлёшь? Костю? Так он, видите  ли, интеллигент. Или – ленивый. Слюньтяй-лентяй! Сенечку-преподобного – тоже. Единственное, на что он ещё может согласиться, так это на то, чтоб посидеть с дитём, пока Катя вернётся. И то, как только она возвратится, он сразу - «На». Передал малыша и убежал. А она среди них совсем иной человек. Как сама шутила, «копия немца» (зачата-то в Германии), хоть и родители  русские. Точная, правильная, щепетильная, исполнительная, дотошная, горячая, даже – слегка  кипяченая. Ей бы постоянно что-то делать. Например, наводить  порядок в хате, во  дворе, в сарае. Ещё и с песней во весь голос. Так дитя оставить не на кого…

     Лёня оказался неглупым человеком. Хоть и скромный, не напористый, но всё же использовал комсомольские связи и устроился водителем «Волги» директора одного из крупных заводов районного центра. Предприятие солидное. Как раз закончило строить двухэтажный дом для своих сотрудников. Дали и ему однокомнатную квартиру. Приехал в Ивановское на «Волге». А, кто там знает, что его исключили! Раз на «Волге», значит, уже – в начальстве. Лишь тёща знала – что к чему. Упала, бедная, на колени:

     -Простите меня, детки! Я вам ничего плохого не желала!

     Лёня поднял ее:

     -Мама! Ви у мене золота теща! Я вас люблю бильше за всих!

     Позгрузили «тряпки», уселась Катя на переднее сидение с животом, точно директор, а Андрея взяла на руки. Лишь пыль столбом встала на дороге. А в начале того столба стояла Вера Васильевна и махала  рукой. И не совсем  четко понимала, бедная женщина, что это было - видение или явь?

     Летом оформила пенсию. Собрались на свиноферме, около кучи соломы, расселись. Бригадир, Инка, тётя Наташа и она. Начали  поздравлять  виновницу  торжества, говорить
короткие, но трогательные, речи. За заслуги, как принято, дарили подарки. Вадим     Константинович подарил электрический утюг (чтоб всегда  была  наглажена), тётя Наташа – чайный сервиз (чтоб чай по утрам пила, детей, внуков угощала), Инка – чайник темного цвета с красными розами. Как выразилась, чайник-симпатюга! Вдруг  появился  парторг. Поблагодарил за добросовестный труд и вручил грамоту. Уже под завершение торжества подъехал председатель:

     -Вид имени правлиння колгоспу, пидношу вам, наша передова, шановна  свинарочка, Вира Василивна, Подильську швейну машинку!

     Везла подарки домой на бричке и думала: «Напрасно-таки высмеивают колхозное начальство за то, что, когда уходишь  на  пенсию, то отделываются какой-нибудь мелочёвкой. Ну-ка, каждому по швейной машинке! А то читают стихи некоторые: а когда, мол, уходила  на пенсию, «подарили ей туфельки красные». Нет, не туфельки! А швейную машину! А разве в стоимости дело? Внимание – вот главное!» И, вы думаете, она теперь засядет и будет шить? Никак нет! Завтра же пойдёт на ферму. Пусть не в четыре утра. Позже. Но пойдёт. Надо Инке помочь чистить? Надо! И вообще, что  это  за  труженик, если после выхода на пенсию, закисает. В кислой среде, говорят, черви водятся…

     Вера Васильевна ушла на минимальную пенсию. А что делать? Не смогла  собрать нужные справки. А колхозного  стажа – кот  наплакал. 20 лет! Думала, это, если  б Гриша, так тот бы из-под земли достал. Зашёл бы  в  кабинет и, как однажды рассказывал, поднял бы шум: был бы автомат, дескать, сейчас бы всех уложил! А она на такое не способна. Работать – пожалуйста! А отстоять себя – что вы! Так однажды  шла и думала, а  навстречу, как часто бывает, Гриша (улица ведь одна):

     -Нестыковочка, тётя Вера, получается.

     -В чём?

     -В прошлом году первого секретаря Райкома наградили орденом Ленина, а в этом - сняли с работы. И, заете, за что? За слабые показатели!

     Ох, уж посмеялись...

     Катя, пока до родов можно было, ездила. Как в жизни приучила мать, так и поступала. Каждый раз привозила Андрея и сумку с остатками хлеба. В доме Веры Васильевны хлеб всегда считался  святым. Привезёт Катя, размочит  в воде, даст  курочкам, собаке, кошке.
И Андрея носит по двору, чтоб видел, привыкал. Однажды  простелила на траву фуфайку, посадила на неё. А куры обступили. Оказалось, что он ничуть  не выше их. Но с хатактер-     ом! Попробуй, бабушка, взять на руки, сразу тянется к маме.

     Рассказала матери, что квартира недалеко от станции, так что ездить  будет часто, даже, когда второй появится. Лёня – умница! Никаких  обид. Живут  дружно. Всё на работе да в разъездах. Уже купили стиральную машину.

     -Крутит, лишь успевай бросать пелёнки.

     -Подожди, ещё второй появится…

     А он, возьми, и появился. В ноябре. Решила бабушка съездить в Роддом. А с городской жизнью не знакома. Где та поликлиника? Где Роддом? Как их распознать? Шла наощупь. Да попала в длинный коридор, где полно людей на приём к врачам. Идёт по нему, разглядывает. Люди туда-сюда шныряют. Смотрит, старушка с поллитровой баночкой мечется, к каждому подходит, что-то спрашивает. А все от её вопроса смеются и шарахаются. Вдруг подошла и к ней:

     -Ось слухайте, жиночко! А де тут гивно здають на анализи?

     Ответить не ответила, так как сама  не  знала, но рассмеялась, когда  отдалилась от неё. Идёт и тоже спрашивает, как пройти в Роддом? Ответили, что туда не пускают. Надо, дескать, зайти со стороны сада, там кто-то из рожениц будет у окна, вот и попросить, чтоб позвала, кого надо. Выпуталась из коридора. Пришла, куда  рекомендовали, стала и ждёт. И вдруг, как в сказке, к окну подошла Катя. Окно было закрыто, а потому  разговаривать нельзя. Не слышно. Общались с помощью  пальцев. Катя показывает - мальчик! Бабушка скривилась. Так безнадежно опустила руку. А Катя рисует на стекле - 5,2.  Значит, такой вес. А первый, вспомнила Вера Васильевна, 4,8. Богатырь! Но - мальчик. Что  с них, с ребятни, за помощники? Так, нервы потрепать!