Ягода кулацкого дерева. Глава 44. 1970 год

Катя на несколько дней оставила детей у бабушки. А сама приезжала, когда могла. Притом, её график приезда был настолько точным, что, как говорится, хоть часы сверяй. Бабушка даже подумывала: «Ну, немецкая точность!». Может, и внуки что-то думали, не известно, но к окну прилипали. На дворе ведь стужа. А когда видели сквозь стекло мать, радовались, встречали её со свойственным возрасту набором слов. Слава Богу, думала каждый раз Вера Васильевна, хоть так. Значит, подростают детки. А то ведь было: «Бабуска», «Мама плиехала!», «Пыты!» - то есть, смотри…

     У каждого ребенка свои произношения. Но смысл слов у всех один – восхищение от увиденного. Потом, как правило, на пороге - объятия, ласковые слова. Катя по привычке так и ловит глазами то, что просила бабушку приготовить. А та, кстати, тоже не далека от немецкой точности и пунктуальности. Сварила, как и просила дочь, полный чугунок крупных очищенных картофелин. Вот, мол, пожалуйста, всё уже на столе. Быстро снимается верхняя одежда, усаживаются за стол и открывается крышка чугунка. Как в сказке! На дворе – мороз, а тут - пар клубится…

     Наелись, забрались под одеяло. Лишь чубы выглядывают. За окном черти воют и насвистывают, в трубе гудит, пламя лижет стены  своими языками, не хочется даже нос высовывать. Не знаю, о чём думали дети в те минуты, но Кате часто вспоминался Иван Павлович. Это от него она впервые увлышала стихи Некрасова. В них очень много слов о трескучих и крепких морозах, санях, валенках. Вспомнила, как он говорил: «Где ты, милая старушка?» Особенно акцентировал на словах: «Где же кружка… Сердцу станет веселей!». После этих слов он становился бодрым, подвижным. А вечером опять напивался. Кто знает, может, война, может, утрата семьи оставили глубокую рану в душе? Так думала. А дети молчали, слушали вьюгу, натягивали одеяло на головы, так как ветер в трубе не утихал ни на секунду.

     Пока за окном вьюга, отоспятся. Потом, когда надо вечером ложиться, у них начинаются свои игры. Например, сесть и долго рассматривать настенные часы-ходики. По тем временам они не представляли чего-то необыкновенного. Ходики и ходики! Но для детей это что-то особенное. Лицевая их часть состояла  из циферблата и нарисованных над ним трёх медведей-увальней. Из картины Шишкина. Вот они ими и любовались. Даже, не обращая внимания на маятник, который ходил туда-сюда. Главное - медведи. Крепкие и в «шубах». Очень интригующие…

     А бабушка подойдёт к внукам и - свое:

     -Раз-два – ходики, пролетели годики!

     Вообще, Вера Васильевна, о чем бы ни говорила, всё равно  перескочит, как патефонная иголка, на другую дорожку. О свиньях. Катя поправляет. Хватит, мол, всё  о  свиньях да о свиньях! Вы уже давно не свинарка. Ну, разве что - бывшая?

     А та в ответ:

     -Э, дочка, бывших свинарок не бывает!

     -Ладно. Закроем тему. Вы мне лучше скажите, как можно сделать так, чтоб я вечером детей покупала. Корыто ещё не продырявилось?

     -Смеёшься, дочка! Я всю жизнь в том корыте купаюсь. И не умерла. То ты в городе привыкла к душу. А у нас пока так. Кипяточку налью…


     -Что, кипятком моетесь?

     -Ну, а чем? И внуков купала. Правда, писку было!

     -А почему кипятком?

     -Во-первых, пока  начнёшь  купаться, он  уже – не кипяток. Во-вторых, знаешь, что такое бывшая, как ты выражаешься, свинарка? Это вечная боль в суставах. На  руках  болят, потому, что вечно хлюпалась то в горячей воде, то в холодной. На ногах - потому, что ходила в резиновых сапогах. А резина есть резина. Вот и парю суставы.

     -Не знаю, к добру это или  к  несчастью, но мне  почему-то  вспомнился  дядя Мирон. Ох, как он гнал тогда нас с баштана! Настоящий полицай!

     -Вот его Бог и наказал. Сидит теперь дома. Напичкали лекарствами. Для жизни уже негодный. Так, кур разве что  во дворе пасти. Недавно Володя Василенко проходил мимо его двора, так он палку в него бросил. Разве это нормально?

     -А у Володи, интересно, дети уже большие?

     -О! Куда твоим! Сыну, по-моему, годков десять, а дочке – около шести.

     -Они так и живут с матерью?

     -А зачем  уходить? Хата есть. Мать ещё  при  здоровье. Помогает. И вообще, то, по моему мнению, дружная, крепкая семья. Она – уважаемая в селе. Он – передовой шофер в колхозе, жена – звеньевая. Чем не семья?

     -Жаль только, что не в городе!

     -А дядя Гриша так и говорит: колхоз есть колхоз! Правда, при Николае Павловиче особо этого не замечалось. Тот работал для людей. А этот…

     -А где сейчас Николай Павлович?

     -Хе! А что ему тут делать? Снялся и уехал.

     -Далеко?

     -Этого я не знаю. Иди! Вон уже сцепились орлы. – и сама пошла следом, договаривая: – Сейчас зима. Скучно им сидеть в хате. Летом – другое дело. Во дворе яблоками пахнет, как в колхозном саду, что на субботнике, помнишь, посадили? Дети под деревьями расся- дутся и играют. А надоест, прилипнут к штакетнику и высматривают, кто куда идёт. С  иными даже в разговор встревают. Ну, что там с ними случилось?

     -Пустое! Место на кровати не поделили. Так, бравые воины, из оперы «ссыкунчик», оставили кровать и – марш в другую комнату...

     Нагулялись у бабушки досхочу. Ехать домой собирались по солнышку. Хозяйка не такая уж и зажиточная, но, как любая бабушка, сует дочери узелок.

     -На! Угостишь дома детей.

     -А что там?

     -Сухарей насушила.

     -Сухарей? Мы что, сами не можем сделать? Ну, даешь, баба!

     -Важно, дочка, не то, чем угостили, а то, что угощение от бабушки.

     Вообще, она права. Когда-то Иван Павлович приносил с работы остатки хлеба и говорил, что от зайчика. Так Катя уминала! А сейчас, видите  ли, в  городе, окрепла. Сухари  смех вызывают. Больше стала хвастаться новыми покупками. Вот и сейчас. Уже за двор вышли, а она всё рассказывает, какой нежный и протяжный звук издают хрустальные рюмки, которые достала по большому блату. А мать:

     -Ой, дочка, было б что из тех рюмок пить!

     Уехал «обоз». Вера Васильевна долго глядела вслед. Потом машинально перевела  взгляд на соседскую хату. Ту, что – сзади. Когда-то там жила добрая соседка. Но год назад умерла. Наследников не обнаружилось, и хата долго стояла, как бесхозная. А летом этого года в неё вселились молодожены. Степан, что рахитный, и Света, дочка покойного односельчанина, который в свое время, помните, бегал к матери Гриши, когда муж её, Василь, был на войне. А поскольку на хату так и не нашёлся претендент, сельсовет отдал её этой паре. Что можно сказать о нём. Оба окончили курсы. Семёна направили в другой колхоз – ветеринаром по искусственному осеменению. А Степана оставили здесь, на местной ферме. Работал добросовестно. Начитанный. Умный. А внешние данные сводили всё к нулю. Парень и в клуб ходил, и танцевал с девушками, а как только дело до провожания домой, так и – стоп, парень. Не хотят девушки и всё! И вдруг в один из вечеров к нему привязалась, как назойливая муха, сельская перестарка Света. Сама собой она, конечно, ничего. Но перспективы на замужество, как поняла, уже кончились. Как только заиграет гармошка дамский вальс, так она и - перед ним. Заговорила парня, убаюкала. Дескать, я могла бы быть тебе спутником жизни. Сладкие слова. Ничего не скажешь. Особенно для инвалида, которого девушки, прямо скажем, сторонятся. И они сошлись. Без свадьбы, конечно. И у него средств нет, и - у неё. Жила ведь с бабушкой. А сельсовет помог жильем. Сначала в доме была тишина. Молодые! Как говорится, совет да любовь! Что правду скрывать: все интимные дела совершаются без света, под одеялом. Но когда она, прожив с ним определенное время, рассмотрелась, что вокруг столько здоровых и красивых мужчин, то начала упрекать, порой, даже унижать:

     -Калека!

     Он, бедняжка, хватается обеими руками за голову и бежит в огород, падает в тугую поросль ячменной делянки и рыдает…

     Вере  Васильевне  это  не понравилось. Внуки ведь видят! Да и вообще, разве так можно вести себя по-соседски. Раз сказала – получила «отпор». Второй раз сказала. Не понимает Света. Ну, и перестала говорить.

     «Пусть ей председатель колхоза говорит!» А ему, кстати, построили дом за Светой.  Теперь живут по соседству. Но будет ли он их усмирять, если сам ведёт скрытную, своеобразную жизнь. Дом его посередине села, где всего одна улица, а он взял и перекрыл её шлагбаумами, притом, с обеих концов. Это для того, чтоб не ездили машины и не поднимали пыль. Интеллигенция! А где теперь ездить? Вот и гоняют  вокруг  села. Хулиганистый председатель! Однажды к нему зашёл кореец, который выращивает в колхозе лук, и просит: «Дай машину пад люка!» Этот кореец, а тот – армянин. Не поймут друг друга и всё: что такое пад люка? Оскорбление, что ли? Кончилось тем, что председатель вытолкал корейца из кабинета, чуть не избил. А что ему бояться? Защитников у него много. Райком, Райисполком и прочие. Все на его стороне. А почему? Потому, что  он  их всех, как говорится, задобрил. Раз в неделю его шофер Игорь объезжает фермы, загружает багажник «Волги»
мясом, салом, молоком, сливками, яйцами и везёт в город.

     Может, пенсионерка и не знала бы этого, да ходит-таки к Инке, чтоб помочь, а та рассказала, как Игорь приезжает ни свет, ни заря и загружается. А тут ещё так вышло, что дом, в котором живёт Катя, оказался лицом к лицу с домом секретаря Райкома. И вот, рано утром, рассказывала, когда жильцы её дома идут с бидончиками по молоко, к дому секретаря Райкома подъезжает «Волга», из неё выходит Игорь, берёт в багажнике упаковки и носит во двор. И так раз в неделю. Как по графику. Разгрузившись, едет к другому двору, в котором ждёт другой «високопосадовець».

     Однажды рассказала матери, а та:

     -Ой, дочка! Разве у него только этот грех?

     -Вот, попался вам председатель!

     Только открыла рот, чтоб ответить, а тут подруга пришла. К ней, вообще-то, постоянно кто-то ходит. Не скучно! Говорила дочке: умру, мол, не завоняюсь. Фартук у подруги с   выпуклыми карманами. В них, видно, куски хлеба лежат.

     -Это взятка для собаки.

     А собака, хоть и «пенсионного» возраста, как и хозяйка, еле цепь тягает по толстой  проволоке, но чужого не пускает, даже, если ты и подруга.

     Так и не договорили с Катей…