Ягода кулацкого дерева. Глава 50. 1976 год

 Вообще, Катя помогала матери постоянно. А сейчас, когда той уже под семьдесят,    ездила каждую свободную минуту. Лёня на работе, дети в школе, а она – на поезд и – поехала. Правда, вот уже с неделю не приезжала. Причина была. В прошлом году в Ивановском гостил Алексей Семёнович и пригласил её в гости. «Да чаво уж там! Приез- жай». И они, со всей семьей, сорвались. А что там той  дороги? До Курска - поезд, дальше – на пригородном, потом – автобус. Почти экскурсия. Через полсуток и на месте…

     Съездили. Погостили. Отдохнули. Набрались эмоций. И вот теперь идёт от разъезда к хате матери и «бултыхается» в воспоминаниях, в которые окунулась по самые уши. А вспоминать и смаковать там, конечно, есть что. Природа, как  выражается  Алексей Семёнович, акцентируя на последнюю букву, «очень хараша». Земля чёрная, как уголь. Степи безразмерные. Из их глубины выползает крывая, как змейка, балка. Глубокая. Дно, поросшее кустарником. Птичек там, что пчёл в улье. От неё, с юга на север, отрывается рукав, широкий и глубокий, а боковины покрыты лесом. И вот в том месте, где рукав оторвался, прямо в лесу Алексей Семёнович срубил себе деревянную хату. Дальше, на север, балка всё расширяется. Вода местами поблескивает. Зимой даже на коньках катаются. Вдоль берега беспорядочно разбросаны хатки. Если скользнуть взглядом по верхушкам леса, то лишь дымок видно из труб…

     -Катя! – окликнула внезапно Гапка. – Що це ти, проходиш и не витаешся?

     -Ой, здравствуйте, тётя Гапка! Задумалась. В гостях была. Набралась эмоций. Вот иду и пережёвываю.

     -У батька, напевно?

     -А вы откуда знаете?

     -А як не знати? Мати приходила. Слухай, а що  це ти нижню губу нафарбувала, а верхню ни? Губнушки, чи що, не вистачило?

     -Да вы что? Тю, чёрт возьми! – потерла губу о губу. -- Бывает, когда торопишься. А вы, тётя Гапка, что-то стали черный платок носить. Траур, что ли?

     -А ти що, не знаеш? Днями Мирона поховала.

     -Дядю Мирона? Ай-ай-ай! А что случилось?

     -Ну, ти ж бачила! Ой, вин давно уже безнадийний.

     Когда уходила от тёти  Гапки, то подумала: хоть и плохой, мол, человек, а всё  равно пусть земля ему будет пухом. Вообще, желать кому-то худшего – это не в её нраве. Вскоре в голову опять заселились прежние мысли, и Мирон забылся. Какие у отца луга пахучие! А цветов на них безграничное море! Не случайно, наверное, там у каждого – пчёлы. Алексей Семёнович ульи держит в роще. В огороде чернозём, о котором уже упоминалось, настолько жирный, что в дождь мажется, как сливочное масло. А за огородом раскинулись те самые луга и сенокосы. Вспомнила, как ходила в рощу к колодцу. Темно. Ни души. Только птички переговариваются. Барабан там толстый. Не то, что  в Ивановском. На кругляк набиты планки. На нём – цепь. К ней можно не только  пса привязывать, но и – бычка, бугая, трактор.  К концу массивной цепи крепится ведро. Маленькое против неё. Опускала его в проём сруба, как и дома, черпала воду, а потом  крутила ручку барабана. А он, как столетний дед, не хочет повиноваться – скрип, скрип. Эхо по лесу. А вода в ведре, что стеклышко!

     В первый день, когда приехали, никто из сельчан не заходил к Алексею Семёновичу. А  на другой – появилась «разведка»: какая-то бабка в старой фуфайке. Принесла под полой бутылку самогонки. «Кать! А Кать! Вот пришла познакомиться». Посидели. Поговорили. На следующий день – ещё интереснее. Ехали женщины с поля. Вдруг машина   останавливается вдали от двора. Одна из них слазит, идёт. «Семёныч! У тебя нет, случаем, капусты?» - «Какой капусты?» - «Ой, извини. Пришла вот на дочку взглянуть. Ай, хараша!». И все бабы повалили в хату. «Ты, Кать, не обижайся на нас. Нам так  хочется  взглянуть  на тебя» - «А похожа! Похожа!» - «А почему Семёныча отцом не зовёшь?» Во всех вопросах ладила. Но вот назвать отцом, сколько не просили, так и не смогла. Может, обида душила, что в районном центре отец отгрохал для приемной дочери  двухэтажный дом, а она, как  запасная у него, что ли? Ну, не хватило ей места в его сердце: тесно, неудобно. А они наседают: «Кать! А Кать! Ну, назови его отцом! Знаешь, как ему  хочется услышать такие слова?» Знает, понимает, но…

     Потом Алексей Семёнович посадил Катю в коляску своего поддержанного мотоцикла и повёз в соседнее село. Там есть церковь, и они решили покреститься. В дороге он создал ей чуть ли не тепличные  условия. По-отечески обхаживал, ворковал  вокруг неё. И это ей понравилось. Даже хотела  однажды назвать-таки отцом, но - не получилось. В порыве добрых чувств Алексей Семёнович многое рассказал из своей жизни. Один из таких случаев ей просто запал в душу. Почему? Да потому, как  ей  казалось, что именно в этом рассказе она нашла сходство его натуры со своей. А случай такой. Когда он ещё  не был на пенсии, то работал мастером в ПТУ. А один из учеников был настолько вредным, что сил не хватало бороться с ним. Так он этого зверёныша однажды как  потянул по спине  тяжелой указкой. Ну, разумеется, пошли жалобы, и отца уволили. Катя, ей Богу, поступила бы так.

     Уезжали домой на автобусе. Места достались на заднем сидении. А отец бегал да   заглядывал в стекла. Когда автобус тронулся, и начали махать руками, её голову вдруг посетила мысль: «Последний раз я у вас». Не приняла душа ситуацию с приемной  дочерью. В его сердце, как думала, тесно будет обоим. Но зато решила главный вопрос - узнала, чье- го рода и племени. Сейчас вот доложит матери…

     Ещё на подходе к  двору  матери, послышался громкий разговор. Даже, как бы, похоже на ругань, что ли. Подумала, что соседи. Они  ведь  постоянно скубутся. Но когда шагнула в калитку, во дворе увидела пьяного Костю. Он стоял  перед  матерью и обливал её всякими отхожими словами, среди которых слышались:

     -Это вы меня заставили жениться!

     -Костя! Не выдумывай! Ребёнок - твой! Я по числам считала…

     Но он уже не слышал, так как выскочил из двора. А Вера Васильевна села на лавочку, где всегда отдыхала, утерла слёзы рукавом и сказала:

     -Господи! А скоро ж ещё двое придут!..