Ягода кулацкого дерева. Глава 54. 1980 год

  Хлеб – это святое! Как  выражался Л.И. Брежнев, «хлеб – всему голова». Носятся люди с этими словами, как с иконой Божьей матери, а всё равно идут вперёд своим путём. Как модно было говорить «путём цивилизации». Но, простите, какая это цивилизация, если азбуку жизни – хлеб, не стали ценить, а сам он в магазине стал похожим на кирпич. Не дорогой, конечно. По 16, 20 коп. Но не такой, как домашний. К нему, этому «кирпичу», от процесса изготовления до продажи, десятки, а может, и сотник рук прикасались. У каждой из них своя энергетика. Не всегда положительная. А нам его кушать надо.

     Это мысли не автора. Так думает Вера Васильевна. И попробуйте выгнать те мысли из  её головы. Она, если хотите знать, до сих пор ещё печёт свой хлеб. Уже мельниц,    которые могли бы смолоть муку, почти не осталось, а она – печёт. Пронюхала, что мужички возят в другое село, и сама к ним «присоседилась». На бутылку даст, и под вечер бричка, управляемая «в стельку» пьяными  извозчиками, останавливается  под  двором. Бутылка – это за всё: погрузить, смолоть, привезти, занести в хату. А что делать! Такова философия сельской жизни.

     Если выгрузят два мешка, её надолго хватает. А мука! Теплая! Пахучая! В селе её  называли сеянкой. Потому, что сеяли на мельнице. То раньше было, при дефиците цивилизации, выдавали шеретовку. Привозишь домой, берёшь в руки сито и – вперед: мука - в одну  емкость, высевки – в другую. А когда впервые мельницы стали выдавать сеянку, то из неё пекли хлеб лишь для праздничного стола. Внукам нашим этого не понять. Да и детям, пожалуй, тоже. Дело в том, что  наши  дети  как  раз в 60-70-80-х годах (20-го века) стали, как птенцы, уверенно отрываться от родительского гнезда. Отца и мать стали ставить в роль «домашних кладовщиков»: накорми его, одень, а всё остальное, то его дело. Появился своеобразный лексикон, типа: «Как хочу, так и поступаю!», «А мне наплевать!», «Это мое личное дело!». И так далее. И к хлебу отношение изменилось. Притом, не в лучшую сторону. А ведь до того  периода хлебом, как теперь, не разбрасывались. Хлеб во все века считался святым созданием Господним. На Пасху, например, Вера Васильевна, всегда давала корове ломтик хлеба с солью. Были периоды, что коровы у неё не было. А кто-то из подруг принесёт, скажем, бытылёк молока. Так она это молоко принимала так. Выливала его в свою посудину, а её банку возвращала с приба- влением к ней хлеба и соли. О чём  это говорило? О том, что она своим поступком как  бы  желала семье подруги, дому, животным двора добра и благополучия. Это теперь всего хватает! А раньше, было, оторвёшь ломоть хлеба от большого круглого каравая, покла- дёшь в торбу и несёшь в школу, как нечто значимое. А если к тому ломтю да молока ста- кан? У-у-у!
 
     К чему такой «запев»? Дело в том, что однажды, в воскресный день, собрались у Веры Васильевны гости. Катя с детьми. Им уже, слава  Богу, по 13-15.  Вася с Олей. Впрочем, очень старательная девочка. Низенькая, верткая, ни минуты покоя. И Вася при ней забыл,
где лежит кухонный нож, которым когда-то тыкал в сердце. Получилась хорошая пара,  если не считать его пристрастие к столу, что – под шелковицей. И у Сенечки-преподобного с Анфисой как бы всё ничего. Девушка сельская, всё знает, всё делает. На огонёк, как говорится, заглянули и Нина Андреевна с Савелием. Притом, они, зная,что Вера Васильевна не держит  корову, принесли 3-литровый  бутыль молока. Какое оно густое! Разлили по чашкам, а бутыль так и стоит – белый, будто с молоком. Нарезали  хлеба, который  Катя привезла из города. Вере Васильевне, кстати, он и раньше не нравился.

     -Разве к такому молоку этот хлеб. Сходи, дочка, принеси тот, что я пекла. У меня ещё каравай сохранился.

     Катя сходила в сени, где на полке лежал каравай, принесла, нарезала, и начали кушать. Я вам скажу так. То была  не  еда, а сплошное удовольствие. У каждого разыгрался неимоверный аппетит. Ни слова никто не проронил. Некогда! Ели, будто  последний раз в жизни. И не молоко там, конечно, «виной». Оно высшего качества. Хлеб! Вот, кто «раскрутил» аппетит. И когда трапеза закончилась, Савелий сказал:

     -Багато ив хлибив, але такого ще не зустричав. Сама, Вира, печеш?

     -А ты в магазине встречал такой?

     -Боже упаси! Там – цегла. Не випадково школяри футболять окраець замисть мяча.

     -Мой хлеб гонять не будут, Савелий. Анфиса, тебе там ближе, сожми кусок. Ну, вот! А ты, сосед, говоришь.

     Сжала - получился комочек, а отпустила – вырос вдесятеро.

     -Так! Вмиете пекти!

     -А что там уметь! Я всю жизнь пеку. Спроси у селян, кто сейчас печёт? Редко найдёшь такого. А я вот, как видишь, пеку.

     Вася:

     -Древность! Это всё равно, что прядкой пользоваться, когда в  магазинах тканей и вязаний всяких полно.

     Нина Андреевна:

     -Вира, а як би у тебе зайняти досвиду?

     -Это не сложно! У меня сегодня как раз кончается хлеб. Вечером хотела делать. Вот мужики уйдут на рыбалку и начнём.

     -Так вони вже збираються. Хло-о-пци, поспишайте!

     -Идём, тёть Нина! Идём…

     Мужики с удочками, сумками, ведрами (кто что схватил) ушли на пруд, а женщины остались. Вера Васильевна, будто учитель, рассадила своих «учеников» по табуреткам, кроватям и приступила к делу. Прежде всего, говорит и делает, надо приготовить опару. Поставила на стол одну из кастрюль, насыпала муки, налила в неё кипяченой воды, размешала и оставила, чтоб остывала. А сама тем временем присела к женщинам,     массируя пальцами больную ногу (вниз, вверх), и повторяла:

     -Уймись, боль! Расходилась!

     Катя усмехнулась:

     -Наша мамка вечно будет жить!

     -Почему ты так думаешь?

     -Вы, я вижу, боли не признаете!

     -Никогда! Чуть что, и - гоню! И сразу становится легче…

     Говорили часа два-три.

     Потом встала, добавила дрожжи.

     -Пусть несколько часов стоит, чтоб подошло.
 
     Для семьи опары делает не много. Членов-то – раз, два и обчёлся. А раньше, было,  когда в хате жило шесть ртов, как «заквасит», так почти на сутки работы хватало. А что! Мука своя. Дрожжи самодельные. Ну, соль покупала. Так сколько там её надо? А навыки получила в детстве от матери, тетушки…

     И вот подошло время месить тесто. Важный этап! Тут Вера Васильевна свои  обязанности передала Кате. Та ведь жила при ней, и тесто не раз месила. А сама села на кровать, вытянула вперед ногу, будто ружье, и раздавала указания. Катя слушалась. Засучила рукава, вымыла руки. Начала месить. А все, как на  занятиях, наблюдают. Тесто тугое, упругое, напоминает собою сырую резину. Спина немеет.

     -Давай, давай! – подгоняет мать. -- Чтоб аж пот по заднице потёк! А тесто, что прилипло к руке, так не снимают. Смочи руку водой или подсолнечным маслом.

     Женщины смотрят и помалкивают, а у Кати лоб мокрый, ручьи по спине текут. Фу, наконец, справилась! Теперь надо оставить тесто, чтоб оно выстоялось. Присела и, так же, как все, включилась в разговор. Но долго не пришлось  отдыхать. Тесто-то живое! И оно всё время  норовит подняться. Говорят, как на дрожжах. Верно. Надо постоянно за ним следить. Только поднялось, опусти. Так вставала несколько раз.

     -Не так, Катя! – подсказывает  мать. -- Ткни кулаком в верхушку, и тесто опустится. Так, а ты, Нина, что сидишь? Печь нагрела? Смотри, чтоб солома перегорела полностью. Скоро будем сажать.

     -Доповидаю: пич готова!

     -Вот и хорошо! Да, только сейчас уже громко не разговаривайте. У теста есть     особенность. Оно любит тишину. Поняли?

     Шепотом:

     -Поняли. А ти знаеш, Вира, що Иринка вступила до институту?

     Шепотом:

     -Дай Бог ей сил закончить! Нам нужен завклуб, чтоб топил, чтоб самодеятельность была. Катя, а ты что стоишь? Режь на булки. Девочки, а вы несите жаровни. Ставьте. Раскладывайте. Скоро будем сажать.

     Скоро – это, значит, минут через 40. Прежде, чем попасть в печку, тесто надо накрыть полотенцем, и пусть оно выстоится. А Вера Васильевна, хоть и далековато ещё до  посадки, командует всеми полушепотом. Не успевают, бедняги, присесть. Катя и сама суетная, а суету матери не выдерживает.

     -Ма! Ну, что вы так торопитесь! Мы не успеваем.

     -А вы успевайте! Так, девочки, берём вон ту площадку… -- она металическая, с    короткими ножками, как столик. -- Ставим в печь. Ровняем  кочерёжкой жар. А ты, Анфиса, иди сюда. Ну-ка, проверь температуру в печи. Засовывай руку в дверку. Не бойся. Считай до десяти.

     -Раз, два… девять, десять. Ой, пече!

     -Вот и хорошо. Теперь ставим жаровни на площадку.

     Поставили. Закрыли дверь печи металлической крышкой. Вот, почти, и всё. Теперь,  главное, не шуметь. Через несколько часов мужики подойдут, карасиков нанесут, нажарят и со свежим хлебом будут уминать.

     Так и вышло. Первым Костя промелькнул в окне. Заглянул: женщины -  заняты. И пошёл домой. Шея у него, подумала Вера Васильевна, как у отца. Вся побита на квадраты. Будто из шоколадных плиток состоит. В саду стоял куст бульдонежа. Ветви длинные. На них цветки, как кулаки. От тяжести даже прогнулись. Костя подошёл к ним, сорвал два штуки и ушёл…

     Нина Андреевна:

     -Вира, ну, чим справа в милиции закинчилась?

     -Раз дома, значит, нормально. Я потом расскажу.

     Прошло нужное время. Начали вынимать хлеб. Получилось 7 караваев. Раньше, когда была большая семья, съедали по одному в день. А когда  эти съедят? Съедят! Раздаст каждому по караваю и пусть едят. На то и мать. А если кому понравилось печь, то можно продолжить это искусство дома. Жаровня свободная есть.

     Нина Андреевна:

     -Таку трудивницю видправили на пенсию! Ти б, Вира, ще гори звернула!

     -А что! Если б не глаза да ноги, и свернула б.

     -А то висувають на Дошку Пошани з инших господарств. «Гагарина», здаеться, минулого року перемиг?

     -Что ты равняешь наши времена и теперешние? Сейчас по 30 и больше поросят от свиноматки получают. А что мы! Ну, разве что  подсказать, рассказать. А соревноваться уже не смогу. Пусть Инка. Она – молодая…

     -Ох, як вона зганьбилася тоди на зборах! Памятаеш?

     -А как же! Помню. Я с нею говорила. Сказала, больше не будет выручать того    «Архипеляга Гуляга». И вообще, она с ним разругалась.

     -Ой! Мили сваряться, тильки тишаться…

     Когда караваи немножно остыли, так, что можно кушать, подоспели мужчины. И вправду, столько нанесли карасей, что на неделю хватит. Ну, за неделю умолчим, а сегодня ужин получится на славу.