***

В день, когда мы познакомились, я был не богаче её родителей. Но у меня были планы и я верил в них. Я работал в баре, наблюдал за людьми, чтобы потом писать о них, я думал у меня будет время писать, что такая работа даст мне больше вдохновения для этого, но времени не осталось и я очень скоро бросил работу.  В конце концов, писать я хотел больше, чем что-либо ещё. Жаль, мне нужны были деньги. И я нашёл другую работу.

Но пока – я работал в баре. Она ходила ко мне, когда людей было ещё не много, заказывала кофе, мы разговаривали, а когда кофе кончался или остывал, она шла домой. Иногда я делал её кофе горячее положенного. Когда мы только познакомились, она казалась мне скромной и аккуратно решительной, а потом к этому добавились ещё пару хороших качеств.   Мы были молоды, она училась, а я работал и мечтал о том, что добьюсь своего и мне больше не нужно будет работать в баре. Я знал, что надо много писать, если хочу чего-то добиться, но бросить работу совсем – я не мог себе позволить. Со временем я начал думал, что свожу её куда-нибудь на деньги с публикации первой книги.

Помню однажды мы поехали на море. Я заработал достаточно и мог позволить себе оплатить билеты и когда она добавила немного денег, мы смогли хорошо питаться и почти ни в чем себе не отказывать.

-- А все-таки, здесь хорошо.
-- Да, -- согласился я. -- думал, погода все испортит.
-- Но мы бы все равно были счастливы. Разве нет?
-- Да. Но я строил столько планов. Я хотел сделать этот отдых для тебя замечательным. Забыл, что мои  планы всегда рушатся.
-- Главное, что ты рядом.
-- Люблю тебя.
-- И я тебя люблю.

Мы гуляли вдоль берега. Море гладило её ноги, ветер замер, и небесный простор загорелся тусклыми звездами.

Интересно, а мои планы... Что я стану хорошим писателем -- они тоже рухнут? Это последнее, что бы мне хотелось. Брось. Она рядом, а ты думаешь о таком. Тебе не достаточно того, что она счастлива? Для меня это правда многое значило.

-- Что с тобой?
-- Ничего.
-- Ты опять думаешь об этом?
-- Да.
-- У тебя все получится. Я верю в тебя. Ты замечательный.
-- Надеюсь.

Мне стало грустно, что её слова не могли убедить меня, хотя она говорила честно.

Она обняла меня. Я взял её талию, положил руку на голову, прижал к груди и постарался не думать о своих планах. Мне стало легче. Я правда любил её.

Это был хорошее время, но все быстро кончилось, мы вернулись домой и все стало по-старому: я работал, она посвящала себя учебе, а на выходных мы гуляли вместе. Каждый раз я старался смешить её. Иногда мне казалось, что я влюблен в её смех больше, чем в неё. Так прошло лето.

2.
Когда я не мог писать, я отправлялся ходить по улицам, дышать воздухом, смотреть на людей. Осенью это было сложнее. Холод загонял тебя обратно. Я сжимал губы, чтобы не остыть внутри. Заходил в ближайшую кофейню и садился писать. Я начал писать про дружбу, про людей, которых я помню и люблю, про юношу, который пишет от себя прекрасные вещи, но считает себя плохим, испорченным, и ужасным человеком, человеком потерянным. Написал немного о том, как прекрасно одиночеством сидеть в кафе, где много людей. О том, что летом ты тратишь себя на жизнь, а осенью уходишь глубже, где тепло, в воспоминания. Было плохо, если ты встречал кого-то знакомого за работой. Нет ничего хуже того, когда тебе не дают писать. Иногда я злюсь, а иногда стараюсь не замечать людей до самого последнего момента. Но люди не понимают и продолжают с тобой говорить. Странно, люди никогда не понимают этого.  Хуже только, когда у тебя не выходит.



3.
Осенью мы стали видеться реже, но я все еще старался.

-- Почти год уже.
-- Да. -- я задумался.
-- Ты правда меня любишь?
-- Правда.
-- Мне иногда стоит это услышать. Ты ведь не злишься на меня?
-- Конечно нет.
-- И тебе не надоедают мои вопросы?
-- Ни капли.

Она обняла меня.

-- Я так тебя люблю!

Я прижал ее.

-- Не отпускай меня.
-- Не буду. -- А после паузы добавил: -- Никогда.

Я поцеловал её в кончик носа. Её любимый трюк, после которого она всегда улыбалась. Я был влюблен в её улыбку.

Это была счастливая и тяжелая осень для меня. Я был счастлив с ней и меня беспокоило, что я стал так редко писать. Меня злила собственная мысль, что я не стану тем, кем так долго хотел, злила, потому что я был беззащитен перед ней. Я видел приметы, что внутри себя я стал лучше, что из меня ушла та боль и те раны, которые сидели во мне столько лет и я скучал по ним, потому что именно они толкали меня дальше других и заставляли делать то, до чего другим не хватало смелости. Я ничего не имел и ничем не мог рисковать. А сейчас я здоров. Но автор хорош, когда у него есть боль. Я боялся, что моя проза стала пустой. Мне не о чем было говорить. Разве что о том, что настоящее счастье возможно и самая сокровенная мечта может сбыться. Я это знал наверняка, ведь я встретил её. Но в счастье я эгоистичен, поэтому и не видел смысла говорить о таких вещах.

Я рассказывал ей, что мы будем жить в отелях, ездить по городам, а иногда во Францию, что я хочу посетить Мадрид, и она верила мне. Она всегда верила мне. Я и сам в это верил.

4.
Мы гуляли в городе, когда был мелкий дождь. Я подумал о том, как один человек невзначай может обидеть другого.

-- Как считаешь?
-- Не знаю, -- ответил я.
-- Что случилось.
-- Ничего.
-- А если честно?
-- Я просто задумался. Подумал о том, что ты вчера говорила.
-- Это задело тебя?
-- Не знаю. Может быть.
-- Прости. Я больше не буду об этом говорить.
-- Нет, лучше говори. Иначе я буду считать, что ты постоянно об этом думаешь, даже если это не так.
-- Хорошо. Я буду честной с тобой, Тим. Прости меня.
-- Все хорошо. Тебе не за чем извиняться.
-- Всё равно.
-- Ладно.

Над счастьем нельзя мудрить. Но многие люди все норовят его подправить.

Вечером я хотел написать что-нибудь, но я так и не сел за работу. Если у меня не выходило писать, я мог стать раздражителен и не в силах терпеть чужое присутствие. Это будто потенция. Если не вышло, ты становишься нервным и стараешься не думать об этом. Но я успокаивался рядом с П. Хотя мне по прежнему было обидно. Она никогда не ревновала меня к работе и мне это нравилось, нравилось, что она позволяла мне любить что-то помимо неё, но она забирала все мое время и я не садился писать, если не был в разлуке. А если она оставляла мне достаточно времени, я сам отдавал его ей.

Прошлым летом я думал о том, что был беден, но у меня были надежды. И она верила в меня. И нам было достаточно. Ведь я любил её. А теперь я совсем перестал писать.



5.
Я хотел написать что-то про листья. Про то, как, умершие, они придаются смирению в земле, и как люди придаются смирению жить (в жизнь). Но у меня не получилось. Потом, хотел написать про то, как неприятные тебе люди особенно плохо пахнут, и ты не можешь быть с ними в одной комнате. О том, что иногда твой мир рушится, но жизнь вокруг продолжается с радостью солнечных мест, только дни становятся длиннее. Как чья-то смерть бросает тебя в жизнь, и ты видишь, как она прекрасна и хороша, и как счастливы люди, и от этого тебе становится плохо. Я знаю это, потому что это было в моей жизни. Но я не смог. Столько хороших работ убил я тем, что думал о них слишком много. Но больше, чем их гибели, я боялся только написать глупую и мелкую вещь. Я сказал себе тогда, что про смерть обязательно напишу. Мне нравилось то, что у меня получалось и я считал это хорошей и правильной вещью.

Той осенью я был особенно ревнив к чужому успеху и ничего не предпринимал для собственных результатов. Я только думал. Но мои идеи, казались мне слишком большими, они опережали мои возможности. Надо писать на пределе своих сил, но ты не можешь писать свыше своих способностй . Это как попытаться разглядеть собственный лоб, не используя зеркал. Мне было тяжело. И я искал способа создать своё зеркало. А между тем смерти продолжались. И все, что я мог сделать -- стараться, чтобы они не были наспрасными. Любовь к П. меня отвлекала, я мог отдохнуть, но тогда это было не к стати.

Дома мы с П. поссорились друг с другом из-за того, в чем она была права, а я кругом был не прав. Но мы быстро простили свою вину. И тогда я обнимал её.

Мы часто были близки. Но через время близость стала надоедать. Мне больше хотелось быть одному и больше писать или ходить по парку. Но как только я оставлял её, я начинал ненавидеть её за то, кем она меня сделала, потом жалел, становился безразличен, влюблялся и скучал по ней, и возвращался, и мы снова были близки, и я был счастлив. Но через время близость надоедала. А если я не влюблялся в неё, я хотел никогда больше не встретить её, шел к ней и тогда говорил себе, что ни за что не должен её отпускать, никогда. Я готов был аккуратно касаться её плеч и спины целую ночь, пока она спит и держать в объятиях так долго, пока не придет утро, чтобы её отпустить. Но близость всегда надоедает. Мне повезло, что у нас была и любовь.

6.
Однажды ты просыпаешься среди ночи и не можешь уснуть. Ты думаешь и ждёшь, когда снова захочется спать. Ты понимаешь, что по-настоящему любишь её. Всё слишком далеко зашло, ты там, где ни разу еще не бывал. Она прощала тебя, когда могла этого не делать, она жертвовала ради тебя собой и ты это знаешь, но она ни разу об этом тебе не сказала, а ещё она тоже в тебя влюблена. Той ночью я разбудил ее.

-- Мне хочется спать, Тим.
-- Ты ведь знаешь, что я люблю тебя?
-- Боже, Тим, дай поспать.

Она грела глаза под тёплыми веками. А потом сказала, не поднимая их:

-- Я тоже люблю тебя.

И обняла крепче.

Я говорил с ней. И иногда она коротко отвечала. Я спросил, позволит ли она мне быть с другими, видеться и говорить так много, сколько я захочу, и будет ли она меня ждать дома, чтобы я приходил и говорил только с ней, но уже не о литературе и искусстве. Она ответила, что не позволит. И тогда я предложил выйти за меня. И она позволила.