Часть 14. Сон

- Мне сон сегодня приснился. Такой... Яркий. Как кинофильм. Знаешь, бывают такие - когда ты вроде бы со стороны все видишь, но при этом сам участник.
- Как в компьютерном шутере, - подхватил я. - В любой момент можно переключить вид. Смотреть на мир глазами или в прицел, либо подняться над полем боя.
В голове сразу всплыл образ окружья с перекрестьем, наведённого на спрятанного за камнем врага. И миг азартного возбуждения, когда берёшь его на мушку. Мгновение, клац по мышке - и ожидание: попал или нет? Пробил для себя необходимое очко для нового бонуса? Затягивает. Очень затягивает.
- Не совсем, но близко, - продолжал Лёва. - Понимаешь, сон интереснее, в нём нет сюжета в классическом понимании, ровное повествование. Нет. Он весь рывками, но при этом всё взаимосвязано у тебя в голове. Все переплетения, все эти нестыковки, которые будут видны, если бы удалось вытащить его через проектор на экран. Но при этом всё логично; во сне ты не задаёшься вопросом - как это так? Только что лежали в каюте, обнажённые, и вдруг разговор продолжается в автобусе, который подъезжает к развилке. А через мгновение – какой-то рыбный прилавок. А разговор всё продолжается, и так надо, это правильно.
Мы с Гуком не встречались давно, с конца декабря. Потом поздравили друг друга смсками с наступившим годом. И как-то наши посиделки отпали сами собой. Жизнь-то не стоит на месте, надо крутиться, зарабатывать на её продолжение и нюансы, найти себя в ней, вписать своё эго в окружающую действительность. Я пытался дописать свою книгу, постоянно утыкаясь в тупик, злился на себя, восхищался собой, был апатичен и восторженен. Если это жизнь – то я жил. Если просто существование… То я хотя бы убеждал себя, что пытаюсь быть живым.
Что делал Гук, я не знаю.
Мы встретились в свежеоткрытой пафосной пивной, раздававшей, по случаю выхода в свет, флайеры со скидкой в 20%, что в наши времена было не то, что немаловажно; скорее, дополнительный бонус к встрече. Можно было на двадцать процентов позволить больше.
- Знаешь, такое нагромождение событий. Она пригласила меня в гости. Мы идём, а она спрашивает: "К нам или к военному?" А я сразу вспоминаю, что она живёт не одна, а с этим своим...
Гук поморщился и жадно отхлебнул из кружки.
- Другом. Бойфрендом. Партнёром по играм. В коммуналке живёт. А я всё это знаю - во сне любое знание просто и логично. А ещё у неё есть сосед. Военный какой-то. И я его не люблю больше, чем её друга. И даже причина всплыла, только я её забыл. Во сне знал, а сейчас не помню. Так вот, она спрашивает, куда мы идём, а уточняет не просто так, это проявление некой заботы обо мне, о моем психологическом комфорте. А мне вроде бы и всё равно, ведь сам факт - мы вместе, но при этом я начинаю представлять, как лучше для неё. У них? Ей будет не очень, всё ж почти семейное ложе. А у военного - воспоминания, как мы там впервые и многократно. Но к нему я очень не хочу.
Гук посмотрел на меня. Я ответил вопросительным взглядом.
- Странно, откуда всё берётся во снах? Я никогда ни с кем не был в коммуналках, тем более, в комнатах соседей, пока те служат в армии. Много чего бывало, но такое? И фильмов не смотрел накануне таких, и не вычитал нигде. А ведь снилось так явно, так... опытно. Будто я это действительно переживал, эти наши прошлые встречи с ней в небольшой холостяцкой комнатке, одно окно без шторы, что её жутко смущало, и поэтому приходилось придумывать систему светомаскировки из моей куртки и её пальто. И, видимо, что-то произошло там, раз я не люблю этого военного, хотя никогда его в глаза не видал.
- Ну-у... - потянул я многозначительно, пытаясь выдернуть из памяти всё, что я когда-то вычитал о снах. Тем более, что в моей книге я и сам часто загонял героев в сны. Там проще объяснять несуразности. Как верно заметил Гук - во сне всё логично. Но вот беда - я прочёл факт, порадовался, что им можно что-то объяснить, вплёл его в канву, потёр довольно руки - и забыл. Начисто стёр из активной памяти. Как уже использованное.
- Наверное, это потому-у... - продолжил я, но Гук перебил меня, махнув рукой.
- Не важны причины, коровы с ними. Слушай дальше.
Я обиженно вытянул губы трубочкой и приложился к своей кружке. Но Лёве было всё равно, как обычно, когда он увлечён своим рассказом.
- А дальше пошёл логичный абсурд. Мы сидим на маленькой скамеечке в большом холле. Хотя, какие в коммуналках холлы? Но, тем не менее. Сидим и чего-то ждём. Наверное, моего выбора - налево, к ним, или направо, к военному. И тут он и заходит. Открывает дверь своей комнаты и скрывается в ней. Я выдыхаю облегчённо, оборачиваюсь к ней - мол, судьба, выбор сделан. И беру её за руку. Но она отмахивается, руки - лебединые крылья, обнажённые плечи. А я понимаю послание - жди, сейчас придёт жена. Будет шоу. А у меня - стоит, понимаешь? Я хочу её прямо тут, в большом зале коммуналки, шесть дверей и седьмая - входная. Но послушно смотрю.
- Чья жена? - перебил я Гука. - Партнёра?
- Да при чём тут её френд? - возмущённо уставился на меня Лёва. - Я даже имени его не знаю, это же сон. Он просто есть фигурально. Жена военного.
- Он же холост, ты сам говорил!
- Был холост и женился. Нормальное дело!
Незаметно для себя мы перешли на крик полушёпотом.
- Кода женился?
- Май, отстань! Я сон рассказываю, а не анализирую причины и следствия.
Гук допил своё пиво и с сожалением посмотрел на остатки пены на дне.
- Допей моё, - я пододвинул к нему свою кружку. - А то пока принесут.
И обернулся в поисках официанта.

***

- И тут через входную дверь в сон вливается целая делегация. Точнее, девятнадцать человек. Первой - важная дама таких хороших форм, я такими почему-то представляю одесских матрон. Не знаю, почему. Всё очень большое - бюст, талия, попа. Матушка-гусыня из сна Гаргантюа. Яркое цветастое платье, причёска помпадур.
- А как помпадур выглядит? - спросил я, представив ДАМУ. Не сказать, что Лёва рассказывает образно, но фантазия и память иногда выдают образы.
- Ну это такое!
И он изобразил руками и выражением лица прическу. Я послушно кивнул - ага, понимаю.
- Так вот.
Он отхлебнул из только что принесённого бокала и пододвинул мне мой, недопитый. Я поморщился: зачем пить тёплые остатки, если есть свежее. И отодвинул кружку на край стола.
- А за ней гуськом дети. Девочки. Наверное, можно сказать, погодки, но чёрт его знает, все на одно лицо, в одинаковых бирюзовых платьицах, как пансионатки. Ну, воспитанницы пансиона мадам Жюли или Букерк, не важно. Топ-топ-топ, след в след, тихо, без единого слова, в лицах - важность принадлежности к пансиону и грусть в глазах. Воспитанные должным образом, в общем.
Я смотрел поверх Лёвиной головы, на картину, изображающую старый пивной подвал и весёлого пьяницу в костюме именно той эпохи, когда девочки ходили строем за матроной, ни шу-шу в строю, и не сметь по сторонам смотреть - спинка прямая, взгляд только вперёд.
- На них были такие шляпки, в цвет платьев, круглый верх?
- Что? - спросил Гук. И недоуменно посмотрел на меня. - А откуда ты знаешь?
- "Небесные ласточки". Помнишь такой советский мюзикл? Образ оттуда явно. Монашеское смирение на людях и девические смешные тайны в спаленках. Его уже дня три крутят по телевизору. Там ещё Миронов играет.
- Да погоди ты с поисками ассоциаций! - неожиданно рассердился Лёва. - Я тебе пересказать хочу, пока не забыл, а ты толкования ищешь. Тоже мне, мастер-дримволкер.
Он обиженно уткнулся в пятнышко на скатерти.
А мне, если честно, совсем не был интересен его сон. Вот не ложилось его очередное повествование о любви в моё настроение. Мне хотелось подобия праздника, тем более, что весна на дворе, девчонки ходят, радуясь первым тёплым дням, обнажая себя робко, словно не веря, что уже почти тепло, и нет дождей, и солнце уже четвертый день в небе, что редкость в Питере.
В январе было два солнечных дня, в феврале - один. И вот март - целых четыре подряд. А это означало, что в этом году осталось всего ничего солнца - дней пятьдесят. Я очень надеялся, что, хотя бы десять из них выпадут на май, зацепив мой день рождения, и ещё дней пятнадцать - на осень. Я люблю два времени года - май и бабье лето.
- А потом мы вдруг оказались на пристани. А погода - блеск, солнце во всё небо, не жарко, но приятно.
Оказывается, я упустил часть рассказа Гука, задумавшись. Быстро-быстро проморгнул, сгоняя наваждение собственных мыслей. И начал слушать дальше.
- И тут навстречу - военный. Подошёл к нам и стал уговаривать плыть с ним в какую-то деревню. То ли Ропша, то ли Сухоярви, не помню. И выясняется, что никакой он не военный, а вовсе даже историк и археолог, и у него экспедиция, раскопки кургана. Захоронение сына хана Узбека, Улугбека Сиятельного, погибшего от укуса волка в наших краях. Он прибыл за данью; тут и помер. Каков поворот, а?
- Какая дань? - не выдержал я. - Тут болота были в те времена, ингерманландские. Это даже не Русь была, а недоразумение между Новгородом и Швецией.
- А Александр Невский? - парировал Гук. - А Ледовое побоище?
Мы ещё немного поспорили, псевдоисторически. Да и в самом деле, смешно ж. Оба не помним ни дат, ни развилок. Что-то запало из школы, что-то из книг. Орда, Иван Грозный и сын, Невский и поле Куликово, Пересвет и Кочумай.
- Кочубей, - хмуро сказал Лёва, ставя точку в споре. - Ты дашь мне сон рассказать?
- А давай водки выпьем, а? - неожиданно для себя предложил я и сам себе удивился. Водка? Вино, красное сухое, пофиг какого сорта - да, привык и люблю. Но водка? Что на меня нашло вдруг?
- Водки-и-и, - задумчиво потянул Гук. - А что, давай. По сто, не более, уговор?
- Забились, - ответствовал я.
И мы заказали её, а ещё медведя с балалайкой и матрёшку с красной кнопкой начала третьей мировой в последней деревянной дочке. Но принесли только водку. Видимо, двадцать процентов скидки на всё не включали истинные и тайные желания клиента.
-  И вот мы в каюте теплохода, - зашептал Гук, склонившись ко мне, положив локти на стол, задев при этом тарелку. - Обнаженные. Узкая такая шконка, да и каюта - только лежать. Как капсула в фильме "Пятый элемент". Только в окно светит солнце. Она читает газету вслух, а там какие-то факты из серии "Доказано исследованиями". И вот представь ситуацию. Мы наконец-то вдвоем, а я ничего не могу сделать. Будто оторопь какая-то нашла. Ни рукой коснуться, ни поцеловать. Лежу, как идиот, любуюсь на её профиль и слушаю бредни типа "На каждые шестьдесят четыре зуба приходится два счастливых. Удаление одного из них приводит к растерянности и потере смысла". Представляешь?
Гук махнул свою порцию даже не поморщившись, несмотря на то, что водка была тёплая и, скажем так, не фонтан.
- Закуси, - пододвинул я ему тарелку с закусками, но он только отмахнулся. Сделал большой глоток пива и выдохнул.
- А я ей в ответ: "Я же тебе тоже самое говорил там, когда мадонна рассказывала про младшую девочку, что она ослепнет, если ей выдрать эти два зуба. А ты ей ещё поддакивала и утешала, что всё обойдётся". А она мне: "Не знаю, я вот в газете прочла только что". А я: "А ты никогда не слышала меня, ни одного слова. А, если мне удавалось докричаться, всё переиначивала". А она: "А ты сам виноват. У тебя на уме одна похоть". А я: "Да какая похоть, я к тебе притронуться не могу, боюсь тебя обидеть". И тут оказывается, что мы сидим в рейсовом автобусе и подъезжаем к развилке. Она утыкается в свою газету, а я смотрю в окно. И два указателя на одном столбе. Налево - Луковичное Дно, направо - Двадцать лет охраны природы. Но мы почему-то едем прямо.
- Ого, - только и смог выдать я, представив "сюр" картины: солнечный день, пыльная дорога, склонённые ивы, старушка на табуреточке прямо под знаком с банками и картонкой "Мёд, яйца, кролики", покосившийся забор и непременно рыжая кошка, лежащая в пятне света. Такой мимолётный взгляд из окна, заставляющий задуматься - а о том ли я пишу? Кому нужны эти маги и придуманный мною мир? Кто я после Гарри Роулинг и Дозоров Лукьяненко? После бессмертного Плоского мира Пратчетта? Наверное, надо лучше бы писать о настоящем. О том, что происходит. Бесстрашно и с юмором. Откровенно и реалистично. А я словно играю сам с собою в игру - демиург, отвлекающийся на пиво. Хотя Шукшиным мне тоже не стать.
Я торопливо разлил остатки водки и выпил.
Меж тем Лёва продолжал говорить, сжирая окончания предложений.
- Я ей говорю: "Смотри, щас справа будет то место, где мы впервые поругались". Она отрывается от своей газеты, смотрит в окно и говорит: "Разве это здесь?" Ну, да, то самое. И мы продолжаем разговор уже там, возле какого-то рыбного прилавка. И опять это так естественно, будто не сидели только что в автобусе.
Я ей начинаю что-то говорить, но она меня перебивает. "Знаешь, я только сейчас поняла, как я ненавижу тебя. Я так долго этому сопротивлялась, но откровение пришло. И я благодарна тебе за это чувство - ненависти. Оказывается, это намного слаще любви. А теперь прощай"
- Ого, - присвистнул я. - Поворот.
- Вот и я приофигел. Мне во сне никто не говорил о ненависти. Никогда. А она разворачивается и начинает убегать. В какой-то переход, лестница вниз, в нутро фонарного света. Я за ней, она оборачивается и с издевкой кидает мне: "Я так и знала, что ты не оставишь меня в покое. Ну что ж, беги за мной, моя русалка". И, хохоча, скатывается вниз по ступенькам, расталкивая встречных и попутчиков. Я догоняю её, хватаю за руку, разворачиваю лицом, приподнимаю за талию и ставлю на какой-то постамент. Невысокий, типа скамейки. И начинаю говорить, что так нельзя, в незнакомом месте, без денег, уходить, что я буду волноваться... И тут она...
Гук перевёл дыхание и допил остатки водки. Я в нетерпении ждал, сон неожиданно захватил.
Лёва выдохнул и схватил кусок колбасы. Начал торопливо зажёвывать вкус русского национального напитка, разлитого в горах Абхазии в лучшем случае.
- Ну? - не выдержал я. - Что она?
- Жогажайся, - ответил Гук, жуя.
- Вырвалась и убежала? Упала в объятья и зарыдала, оттаяв? Исчезла, подобно мороку? Что?
- Ударила меня коленкой в пах. И я проснулся.
Я недоуменно посмотрел на друга.
- И всё?
- Ага, - как-то даже слегка торжественно ответил он. - Всё. Я проснулся.
- И?
- И всё. Выводов не будет. Толкований по соннику леди Крипс тоже. Просто сон. С двумя неожиданностями. Её "ненавижу" и удар в пах коленкой, той, которую я обожал. Которые. Обе.
- Ага, - глупо сказал я универсальную фразу, которая, в зависимости от интонации, может показать как глубокую задумчивость, так и полное отторжение слов собеседника. В данном контексте она выражала недоумение. Некую растерянность от того, что сюжет неожиданно оборвался, на самом интересном месте.
- А боль была? - спросил я.
- Нет, как ни странно. Иначе можно было бы списать весь сон на мгновение перед тем, как ты получаешь по яйцам - знаешь, бывают такие сны. Ну, мало ли, неудачно повернулся и защемил. Как, например, ты падаешь с кровати, но перед падением, точнее, в момент сваливания, видишь всё предстоящее твоему прыжку или взлёту. В реальности - мгновение. Во сне - целая история подготовки, целое кино. И вот ты рухнул с кровати, высота - сантиметров восемьдесят. Что там падать? Меньше секунды. Но ты - лети-и-ишь...
Гук раскинул руки, изображая полёт. И даже загудел майским жуком.
- А почему "русалка"?
- О! - оживился Лёва. - Это третий нюанс. Сам не понимаю, почему она меня так назвала. Русалка. Надо же.
Он фыркнул.
- А у неё есть имя? - не сдержал в себе я самого волнующего меня вопроса. В теории, я знал почти всех женщин Гука, рано или поздно он проговаривался в запале впечатлений. Правда, после или умолял меня забыть, если откровения были чересчур пьяными, или просто делал вид, что сорвавшееся с губ имя случайно. Смешная игра, в которой мы оба понимали её суть - желание поделиться эмоциями. Не хвастать, не сплетничать - именно довериться кому-то, рассказать потаённое, высказать сомнения, услышать глупое.
- Хи-хи, - пьяно усмехнулся Гук. - Реально, смешно. У неё не было имени. Точнее, сначала я думал, что это Катька, потом вдруг она оказалась Жанной. Дальше - Анжелика, с её манерой обрывать вопросы молчанием. Танюха - психами своими, обидами с убеганием. А в итоге - собирательный образ.
Он вдруг помрачнел.
- Собирательный.
Он помусолил это слово на губах, на разные лады, раз пять. И вдруг спросил, пьяно глядя в мои не менее "трезвые" глаза:
- Это что ж, я подсознательно знаю, что они все меня ненавидят? Раз сон так закончился? А?
Я пожал плечами.
- Чужие мысли - потёмки. Откуда нам знать?
- И правда, - вдруг облегчённо выдохнул он, разрешая крови отлить от напряжённых ниточек-капилляров, сеткой покрывающих глаза. - Откуда нам знать? А это было только сон.

14-25 марта 2015 г.