Душа есть у всего

Еще совсем мальчишкой возвращался я с рыбалки берегом реки и увидел, как около зарослей ивняка, затапливаемых в половодье, копошится знакомый дядя Федя.

- Эй, парень, - окликнул он меня, - помоги мне корягу из завала вытащить. Зацепил её корнями старый пень, никак не хочет отпускать. И че им надо было спутаться.

Дядя Федя выворачивал из-под пня, принесенного тоже половодьем, застрявшие ветви коряги и они при этом издавали не то скрежет, не то стон.

- Ишь ты, жалуется. А чё жалиться-то. Радоваться тебе, дуре, надо. Сейчас тебя освободим.

Он обрубил с коряги лишние сучья, и мы с трудом вызволили её из плена и погрузили на телегу. Дядя Федя присел на край телеги, снял кепку и вытер полой пиджака лицо.

- Вот теперь ей тут будет хорошо.

- А почему дереву хорошо?

- Да так, хорошо и все. Лошади хорошо, нам хорошо и коряге тоже хорошо. Лежит сейчас на телеге, а ведь думала, что не вытащу. Совсем, тут зазимовать собралась. А теперь, вот, у меня во дворе полежит, отдохнет немного, и раскряжую я её к зиме на дрова.

- Дядя Федя, а сейчас она о чем думает? – поддерживал я разговор.

- А чё ей сейчас думать? Лежит себе спокойно на телеге и гадает, куда мы её повезем. Наверное, догадывается, что к чему.

Когда открывали ворота, то они жалобно заскрипели.

- Застонали, старые стали, вот и плачут, - сочувственно поддержал ворота хозяин. Всему приходит время. Вот и у меня стали ноги скрипеть.

Корягу свалили с телеги, я помог её оттащить в сторону. Сели на крыльцо отдышаться. Из дома пряно пахло чем-то вкусным. Дядя Федя зашел в избу и через минуту держал в мозолистых ладонях несколько ватрушек.

- Чего засмотрелся, - отвлек меня дядя Федя,- На вот возьми ватрушки за работу. Тетя Таня напекла. Вон как они на тебя смотрят, ажноль улыбаются. Сам съешь да домой отнеси.

Я жевал ароматную ватрушку и смотрел на старую корягу. Представил, что не всегда она была такой. Когда-то, наверное, стояла веселым молоденьким деревцем не берегу реки и приветствовала проплывающих мимо рыбаков, помахивая ветками. Мечтала, что когда вырастет, то поплывет весной вместе с льдинами далеко-далеко, к самому синему морю. И однажды в половодье, стоя на самом краю, подмываемого бурными водами берега, смело шагнула в пучину. И поплыла, поплыла к самому синему морю. Но тут на её пути в густом кустарнике встретился разлапистый пень с широко раскоряженными корнями и ухватил её за ветви. Так и пролежала она с этим пнем несколько лет. Но теперь она уже никогда не побывает у синего моря, не увидит белых кораблей, а холодной зимой превратиться в дым, вылетит через трубу и проплывет сизым облачком над берегом, где лежала в обнимку с коряжистым пнем.