Но недолго, признаюсь, тешился я природой. Вскоре мысли мои взяли крен в сторону истории края. Сижу под ивой, а мне кажется, что передо мной стоит мой домашний стол с компьютером, с помощью которого я уже много лет пишу и печатаю в газетах статьи по краеведению. На окне моего компьютера, к счастью, есть все необходи- мое для такой работы: там и Планы генерального межевания земель (ПГМ) разных периодов, и карты Павлоградского уезда, куда наши земли много лет относились, и редкие книги по краеведению, и Вопросные листы по учету земель, и списки казаков, несших службу на наших реках, и списки землевладельцев уезда, и старые фотографии разных объектов и, самое главное, бесчисленное количество архивных материалов РГАДА, РГИА, а также моих конспектов, составленных во время работы с архивными фондами ГАДО и бесед со старожилами.
С этого компьютера я и возьму мысли для рассказа о землях Лубянки. Надо только спуситься на нужную глубину истории. И так, с Богом! Сегодняшняя Лубянка (2017) – это центр одного из 23 Сельсоветов Синельниковского района, включающего в себя земли сел Цыгановка, Токовое, Ясное, Березневатка, Садовое, Калиновское. Вот я сижу в центре этого огромного объединения. А до этого что было? До 1917 года Лубянка была просто селом Раздорской волости. Правда, с 1860-х до 1870-х она имела честь быть Лубянской волостью, пока эстафету у нее не приняла вновь образовавшаяся Михайловская волость. А еще раньше? О, то были годы переломные. 1775. Запорожское казачество, как лишний груз на плечах самодержавия! Его упразднили, а высвободившиеся земли стали раздавать чинам того же самого самодержавия. Кстати, в этот период земли нынешней Лубянки назывались просто пустошью. Как объясняют словари, это «невозделанный участок земли, заросший травами, мелким кустарником». Короче, по-простому - пустота. Даже Лубянки еще не было.
А что было в казачьи времена на этих землях? С этого я, пожалуй, и начну размат-ывать клубочек. Что было! Мы все в разное время учились в школе и помним, что до 1775 года земли нынешних Херсонской, Николаевской, Одесской и Донецкой областей находились в заложниках у Крымского ханства. Что по нашим, Синельниковским (и Лубянским, в частности), землям ездили всадники Крымских татар на север с целью добыть «ясыр», то есть, крестьян. Их, несчастных, гнали на юг табунами, «подбадривая» палкой или плеткой. Бывало, что и к жерди привязывали, и это напоминало процесс нынешнего боронования полей: брус, бороны. А еще на наш нетронутый травостой татары гоняли стада скота. С весны до осени «напасали» за бесценок пуды, тонны мяса, а под зиму гнали домой, то есть, в Крым. От этого, да и от иных причин, тут образовалась широкая дорога – Муравский шлях, а степь, прилегающая к ней, получила название «Дикая степь». Шлях начинался от крымского Перекопа и тянулся несколькими десятками верст ширины на север. Шел он между реками Молочной, Конкой, Волчьей, а, значит, и по землям нынешней Лубянки. Затем пробирался, как кот к каше, между реками Торец, Доном, Окою к Туле, а оттуда – к Скандинавии. В нашей местности на Муравский шлях накладывались и другие дороги. Например, Мариупольский шлях. Этот шел, согласно книге Д.И. Яворницкого «Вольности запорожских казаков» [8], из Екатеринослава, мимо Игрени, речки Вороной, на Славгород, на Ивановку, Глебовку, Веселогорку, речку Верхнюю Терсу, Рождественку, Сигорь, Гуляй Поле, Федоровку, речку Ганчул, Темрюк, Никольскую, Мариуполь»…
Так, что по оврагу Калиновому хожено-перехожено. Если с юга шли ордынцы, их «встречали» казаки полкового старшины Николая Рудя. Его зимовник находился при речке Средней Терсе, то есть, южнее Лубянки. Обязательно завязывался бой. К сожалению, не всегда удачно для казаков. Обратно шли с «ясыром», минуя речку Маячку, что пролегала около нынешнего Илларионово, 3 кургана, что стояли на землях теперешнего Синельниково (по нынешней улице Курганной), мимо речки Нижней Терсы, где сегодня стоит село Лубянка, и опять «встречали» казаки, зимовники которых располагались по обоим берегам речки.
А козаков там было немало. Ууу! Заглянем в список 1776 года [9]. Это лишь те, что базировались на Нижней Терсе! Читаем. А вдруг найдется родственник или однофамилец. Подаю без правки: «Ияков Швачка, Иван Покотило, Карпо Безчасний, Тван Ве- рховий, Артем Побел, Ефим Лата, Иван Волошин, Павло Губенко, Антон Белокур, Па- вло Штим, Илко Курка, Иван Ичанский, Семен Малий, Павло Половий, Корнилей Су- хенко, Никита Гаркуша, Никита Харсун, Василь Брудний, Лукян Червоний, Кузма Вели- кий, Максим Тереляшский, Деня Рудий, Федор Урсол, Андрей Горб, Тимофей Коробка, Василь Калюжний, Козма Гончар, Степан Вертел, Василь Нечай, Яков Гаркуша, Давид Лисий, Сапрон Чорний, Дмитро Сват, Григорей Рудь, Грыгорей Капустян, Степан Без- рукавий, Матвей Белий, Василь Головко, Яков Сядристий, Иван Шмалько, Степан Ча- бан, Федор Василя син, Иван Бурда, Игнат Дубровский, Матвей Мирний, Никифор Дядко, Леонтий Литвин, Степан Комлик, Петро Комличенко, Николай Лоб, Павло Кирпа, Кирык Основа, Павло Мовчан, Иван Чорний, Осип Перебийнис, Прокоп Товстик, Ан- дрей Похиль, Афанас Прудкий, Игнат Смешко, Федор Белоус, Петро Мачеха, Иван Бережний, Иван Дрида, Федор Великий, Василь Шмалоус, Степан Делеверя, Федор Ятула, Павло Зекрас, Кондрат Рудий, Иван Бойко, Зеновий Нечатий, Василь Таран, Иван Харсун, Улас Великий, Кирык Нос, Павло Дядко, Иван Великошапка, Михайло Дикий, Мартин Роззевляка, Роман Чернявский, Василь Миклашевский, Лукян Леда, Петро Оберенко, Иван Великий, Иван Маличенко, Грыгорей Маличенко, Гордей Бобошко, Григорей Череда, Фома Крывий, Корнилей Тартай, Фома Крывий, Кондрат Бобошко, Данило Коношко, Трохим Малий, Дмитро Писик, Омелко Писик, Николай Тартай, Ияков Шпуя, Гаврило Шмайло, Козма Гаркуша, Павло Прусенко»…
А позже, если вдруг татарская конница прорвет заслон на Нижней Терсе, подключатся казаки зимовника Николая Рудя. Таким образом, наш ландшафт запомнился орде на много веков вперед, ибо при каждом очередном проходе тут их жизнь была схожа на ад. Не случайно, слово «татары» историками отождествляется с греческим словом «тартар», то есть, выходец из ада…
А бывало, что татарам надо было преодолевать речки Терсы: Нижнюю, Среднюю, Верхнюю. Ведь они «шарили» по всем уголкам нашей земли. А дно этих речек илис- тое, что усложняло процесс брода: кони спотыкались, пугались, а всадник нервничал. Вот татары и придумали названия речкам – Терса. Дело в том, что слово «терса», на их языке, соответствует словам ил, гной, навоз, мусор. В общем, как в Терсе. Так и остались наши речки Терсами, как память о татарах…
Таким образом, как видим, в те далекие времена украинские земли, входившие в состав Российской империи, постоянно подвергались нападкам со стороны татар, а защищать неньку Украину приходилось самим казакам. Центр казачества располагался на землях еще не родившейся на то время Екатеринославщины (теперь Днепропе- тровщина), у речки Пидпильная. А Самарская паланка, которая ведала зимовникими, что размещались на наших речках, была в городке Самара (теперь Новомосковск). Не случайно, орган так и назывался - Самарская паланка. В нее входило 11 селений: Чапли, Песчаная Самара, Переметовка, Каменка, Соколиный редут, Бригадировка, Ревовка, Бардаковка, Адамовка, Пышневка, Чернечье и Войсковое. Последнее, правда, находилось на правом берегу Днепра. Если заглянуть в статистику 1775 года, последнего года существования казачества, то в Самарской паланке насчитывалось 253 зимовника. То есть, низовых подразделений. На карте эти точки расставлены, в основном, при речках Терса, Осокоровка, Выше Осокоровка, Вороной. Крайними, с востока, были зимовники на речке Волчьей; в гирле речек Вязовок, Терновка, Малая Терновка. А самой южной точкой на карте был зимовник Николая Рудя. Кому-то покажется, что зимовник – это нечто, похожее на шалаш. Это не так. Это - целое хозяйство. К примеру: 1200 овец. 127 коней. 120 волов. 54 коровы. Мельница, зерно, плюс, несколько десятков казаков и наемных крестьян…
Зимовниками были усеяны все три Терсы. Речки тогда еще были полноводными, и можно было пользоваться небольшой лодчонкой. Берега их обросли лесом. Не таким уж, конечно, и знатным по строительным меркам, но – густым и непролазным. Деревья, как правило, рубили для изготовления саней, инвентаря. В архиве сохранился документ, подтверждающий, что дисциплина при вырубке леса была строгой. Вот его содержание: «Сего обявляю Волошину, в Старом Кодаке живущему, Макару, позволяется в Терсе… к изделию десяти плугов деревья вырубить, смотря при том, чтоб излишне никакого дерева рубить отнюдь не дерзал» [10]. И зверей в тех лесах води- лось множество. Волки, например, ходили от речки Волчьей семьями, всю ночь выли. Лис, зайцев, ежей своих хватало. Водились дикие свиньи. Попался на глаза – ищи де- рево, чтоб подняться выше над земли. А кроме пользы от мелкого, строительного, материала, лес еще и кормил. В нем водились дикие пчелы. Этакое неприхотливое существо: сидит и на камыше, и на вербе, и на «буркуне», и в низкорослой траве. А мед несет в дупло. Но казак – парень не простак. Он умело оседлал эту «науку». У каждого было по несколько бочек меду. Даже свои термины развелись. Медовые деревья они называли не иначе, как «бортами», а сборщиков меда - «бортниками». В лесу можно было укрыться от недруга. Лес одевал в пушнину. Здесь находили «мясо». А рядом с лесом – вода. В речках удили чичуг, пистрюг, коропов, осетров, вьюнов, щук. В устье Нижней Терсы, к слову, можно было поймать щуку в 5-6 кг. весом. А раков ловили везде, куда только можно подступиться.
Река даже зимой приносила пользу. 19 января, например, ежегодно на Терсе отмечали праздник «водохрещи». Согласно религиозному писанию, когда Иисусу исполни- лось 30 лет, он принял крещение в реке Иордан. С тех пор все православные люди чествуют этот день. Во льду делали прорубь в виде креста. Вынимали его и ставили вертикально. Потом обливали свекольным квасом, чтоб стал красным, украшали цве- тами, ветками сосны. Святили воду, а потом устраивали гуляния. А гуляния были задорными! Как же! Праздник! Сам царь, впрочем, стоял на страже соблюдения праздничных обрядов. В одном из его Указов, встречал такое в книгах, говорилось, что, дескать, «по всем знатным и проезжим улицам, у ворот и домов», надо «учинять неко- торые украшения от древ ветвей сосновых, еловых и можжевеловых»...
А земля у нас! Где еще не тронут участок, рос пырей, ковыль, мурава, перекати-поле. Как пишется в старых книгах, «вот она поднимется вверх, вырастет и снова па- дает на землю, да так и лежит, как волна морская, а поверх ее уже другая растет» [11]. Житника полно, подорожника, зверобоя, ромашки, чабреца. А спорыш! Ходят по нему, топчут, а он лишь «мужает»: ползет и кучерявится. Оттого и прозвали его – топтуном-травой. А маков сколько! В такой вот, чуть ли ни поэтической, красоте и жили. Выкопает, бывало, казак землянку, разведет животных и живет. Земли ведь – бескрайние просторы. Где поселился, там и владеет десятинами. Выращивали капу- сту, арбузы, дыни, огурцы, зерно. А урожаи! Вот слова из документа: «Четыре мешка посеешь - 300 копен нажнешь. Лишь жнецов 8 человек надо, чтоб снять до Покровов» [12]. Гречкой очень увлекались, отчего и накликали на себя имя – «гречкосеи».
В степи, при Терсах, водились байбаки. Их было больше, нежели сусликов. Сма- хивал зверек на кота. Смирный такой. Но хитрый. Если на Евдоху (1 марта) вылез из норки, свистнул, значит, жди, казак, ранней весны. Он часто служил в качестве природного ориентира. Служил честно и долго. Забегая наперед, скажу: когда наши земли стали массово заселять, а его вытеснять (1830-е), он постепенно исчез. Но никуда не делись утки, куропатки. Куропатками, например, кишела трава. Одна самка успевала сделать за лето несколько выводов, и каждый очередной раз - до 25 штук. Других птиц насчитывалось несметное количество. И не таких, как нынче. Бывало, пишется в старых книгах, «поднимется в небо, солнца не видно, а сядет на дерево, ветки не выдерживают, гнутся» (13). Климат был мягким. Если и случались морозы, то не большие. Встречал в литературе выражение: это, мол, уже кацапы лаптями нанесли нам холода. Как знать!
Так вот и расплодились на наших землях Адамы и Ильяши, Карпы и Яремы, Ганки и Одарки. А фамилии, кстати, когда вступали в казаки, сменяли на прозвища: Бочка-Змаком, Непийбрага, Дастьбог, Низькозадий, Дурношлеп, Семи-Палка, Нежидай-ме-не-мати, Часник, Бздун, Самойло Серушенко швагирь ево Никита Браженко, Всегда- тут, Мак-Мак, Стреляй-Баба. И так далее. Кстати, о прозвищах. Ими наделяли любого, кто пришел в казаки. Например, пришел из Нежина, значит, будешь - «Нежинец». Служил до поступления в казаки садовником, будешь – «Садовничий». Шмыгаешь носом, значит, будешь «Шмыгун». Длинный и гибкий – будешь «Лоза». Тут тебе и пору года прицепят, и покрой одежды, и с птицей сравнят.
«Начальство» того времени писало на простом, доступном языке, типа: «Репорт», «Чтыб» (чтоб), «Магазейн», «Иметь смотрение» (иметь в виду), «Вышшая Терса», «Ис» (из), «Низшая Терса», «1770 год август 9 день». Позже, кстати, когда зимовники стали приобретать размеры хуторов или слобод, их тоже называли непривычными для нас словами: «Вшивая слобода», например, «Халуеватое урочище», «Кошенятивка», «Зиронька». Подобного рода наименованиями старые карты пестрят.
Конечно, старое нередко у нас вызывает улыбку, а порой и смех. Но, как бы там не было, а все старое, то есть, предыдущее, является для нас фундаментом, на котором мы сегодня уверенно строим своё будущее…
В 1775 году казачество упразднили, а их земли раздали новой элите российского общества. При речке Нижней Терсе, например, получили: в вершине – полковой стар-шина Рудь – 9000 дес. удобной земли и 300 дес. неудобной; секунд-майор Накова- льнин – 6000 дес. и 620 дес.; справа по течению - прокурор Ракницкий – 3000 дес. и 300 дес.; прапорщик Шиц – 1500 дес. и 126 дес.; поручик Письменный – 6000 дес. и 600 дес.; регистратор Ставровский – 1500 дес. и 60 дес.; валдмейстер Кесарев – 3000 дес. и 80 дес.; вагмейстер Горянский – 3090 дес. и 30 дес.; регистратор Башкатов – 1500 дес. и 50 дес.; архивариус Бурмань (от дачи Башкатова вниз) – 1500 дес. и 50 дес.; слева по течению - генерал майор и кавалер Потемкин – 12000 дес. и 2680 дес.; дивизионный квартирмейстер Федоров – 6000 дес. и 560 дес. [14].
С учетом того, что земли нынешней Лубянки располагаются слева по течению Нижней Терсы, то новых хозяев ее долго «вычислять» не понадобилось. Они далеко не простые крестьяне, и им в задачу ставилось одно – в короткое время заселить. Кто как осваивал и заселял земли, не станем рассматривать (оно нам просто не в тему), но тот факт, что она Г. Потемкину не нужна была, спору не подлежит. У него и в других местах ее хватало. И он ее - то продавал, то дарил, то передавал в наследство. Лучше пойдем дальше. Под конец 18 века при речке Нижней Терсе да овраге Калиновом появился новый хозяин. И вот при каких обстоятельствах. Одновременно с теми, кто получил землю при Нижней Терсе, после 1775-го наделяли нарезами и при речке Вороной. Там, в частности, получили участки два брата Синельниковы. Провиантмейс-теру Ивану Максимовичу, будущему правителю Екатеринославского наместничества, отмеряно «на реке Днепр при устье речки Вороной, слева, 3000 дес. удобной земли и 1700 дес. - неудобной». Отметим, что он получил надел для сына Василия и вскоре создал там слободу Васильевку (теперь Васильевка-на-Днепре). А его брату, квартирмейстеру Чугуевского полка, подполковнику Алексею Максимовичу, будущему главе криминальной палаты Екатеринославского наместничества, тоже «на Днепре, при устье речки Вороной, с правой стороны ее, 3000 дес. удобной земли и 1644 дес. - неудобной» [15]. В 1780-м, когда по распоряжению Г. Потемкина очищали дно реки Днепр, чтоб улучшить судоходство через пороги, туда нагнали много военных и гражданских лиц. Чтоб жить там и работать, надо было где-то расселиться. Вот и приступили они к сооружению себе землянок, хат-мазанок вдоль речки Вороной. Так появились деревни. В частности, заселили и деревню Норовку (позже Любимовка). А после этого ее, вместе с землей, получил в ранговую дачу А.М. Синельников. Построил там помещи- чью усадьбу, хаты для поселян, назначил управляющего - Ивана Перехрестова, турка по фамилии Юзбаши, которого когда-то пленил, да так и не отпустил, и дело пошло. А поскольку Алексей Максимович был родным братом влиятельного человека - Ивана Максмовича, а тот, в свою очередь, близок к Г. Потемкину, то земли свои постепенно стал расширять на восток вдоль речки Вороной. Он, впрочем, и сам скупал, и получал с «барского плеча». И, вследствие этого, «дошел» до речки Нижней Терсы, где нынче стоит и здравствует село Лубянка.
Кстати. По поводу первоначальной принадлежности земель Лубянки существуют разногласия. Одни говорят, что создание Лубянки являлось делом «подполковника Синельникова». Как пишется, так и говорят. Имелся в виду Иван Максимович. Другие в «подполковнике Синельникове» видели Алексея Максимовича. Сейчас же, когда больше появилось исторических книг, старых географических карт и Планов генерального (и специального) межевания земель (ПГМ), картина в корне изменилась. Ведь, согласитесь, все крутилось лишь вокруг слов «подполковник Синельников». А братья, как известно, шли оба несколько лет параллельно в звании подполковника. Ну, скажем для примера, когда получали земли в устье речки Вороной. Вот тогда, с того места, их как раз и начали путать. Но вот книга запорожского научного сообщества «Описи Степовои Украини» всё вдруг расставила на свои места. В томе 10, где речь идет о землях Новомосковского уезда 1787 года, братья уже «разъехались» в звани- ях, и, посмотрите, что получается. За №82 значится «д. Васильевка, владелец генерал-майор и кавалер Синельников». Понятно, что это Иван Максимович. А за №90 значится «п. Лубенской (пустошь) владелец подполковник Синельников». Тоже поня- тно, что это Алексей Максимович [16]. Вот всё и разрешилось. Кстати, и «пустошь Лубенской», где в 1785 году числилось 8000 дес. удобной и 94 дес. неудобной земли, а вместо «количество людей», стоял прочерк, и Николаевка Рудя, и Раздоры, и вообще весь юг нынешнего Синельниковского района, были в ведении Новомосковского уезда [15].
«Притормозим» на словосочетании – «пустошь Лубенской». Ну, пустошь это, понятно - «невозделанный участок земли». А «Лубенской» - что это? Не Лубенский, не Лубенского, а «Лубенской». Ведь от этого слова и название будущей Лубянки могло произойти. Так вот, в сухих архивных материалах я ответа не нашел. Подумал: а вдруг это ошибка тех, кто обмерял землю и записывал. Тогда грамотёнка была не такая, как сейчас. И я, бывало, находил много подобный искажений. А потому допускаю, что написал человек, скажем, не «Лубенский» участок, а «Лубенской». Вполне может быть. А нам теперь гадай! И я стал искать ключик к разгадке в иных источниках. Не знаю, вернее, не уверен, прав ли я тут буду или нет, но захотелось остановиться на такой версии. «Лубенск(о)й» - может, то и ошибка, но корень слова все-таки играет свою роль. Допустим, Лубенский. В 17-18 веках был Лубенский полк. Он дислоцировался в местечке Лубны. А командовал им в одно время, кроме, конечно, других полководцев, Петр Данилович Апостол – представитель знаменитого украинского дворянского рода. Этот полк совершил много военных походов, не раз участвовал в крупных сражениях, в том числе и в крымско-азовском походе, в результате которого покорил крепость Азов. Могли проходить по этим землям. А потому участок земли и названо в честь этого полка. А, может, в честь Лубенской сотни? В полку была таковая. Ведь тогда назва- ния населенным местам давали, например, от владельца земли, а участку земли – от балки, оврага, речки, владельца его, но могли это сделать, скажем, и в знак уважения к значимого объекту или общественному событию: Лубенский полк, сотня…
Следует отметить, что на указанных землях, после упразднения казачества, спло- шной пустоты не было. Хоть и не все казаки, конечно, прислушались к призыву Г. Потемкина, как пишет историк П.К. Щебальский [18], вернуться в свои селения, откуда ранее прибыли, но многие все-таки остались в своих зимовниках. В Самарском уезде, который образовался, например, вместо одноименной паланки в границах речек Сам- ара, Кильчень, Татарка, Вороной и просуществовал не долго, насчитывалось по 1776 году 2786 чел. Не мало! Но и не много. Ведь в рапортах на имя генерала П.Текелия, который, прежде чем «брать» Сечь, переписал всё, там другие цифры. Например, по левому берегу Днепра насчитывалось 838 зимовников, 27 деревень, 10 церквей, 2 монастыря, 60 тыс. людей [19]. Ну, и где они? Ответ у того же автора: старшина, де- скать, быстро перестроилась и стала прислуживать отечеству, а казак, в большинстве своем, не смог подавить в себе гордыню и махнул за Дунай…
По речке «Нишей Терсу» или «Низшей Терсы», как писали казаки, жили в зимовниках 103 казака. Из них - холостых 97. Из тех же холостых: конных – 82 и пеших – 15. Из 103 казаков женатых 5. А из женатых - конных 4 да пеших 1. Старшин полковых насчитывалось 3. [20] Признаться, если б старшина «от бывшего Запорожжа» Иоаким Спевакин не составил этот список, мы бы с вами так и не знали предков своих по речке Нижней Терсе.
Казаки, что остались в своих зимовниках, наряду со старшиной, с помещиками и крестьянами, занимались на землях хозяйствованием. Был даже царский Манифест, согласно которому им разрешалось «беспрепятственно владеть построенными в разных местах зимовниками и хуторами и при них теми же землями и сенокосами, коими они владели или владеют до сих пор». И ничего в этом предосудительного нет. Кто хотел, занимался хозяйственной деятельностью, а кто – нет, нанимался к помещику. А что искать? Как сказано в одном из документов ученой архивной комиссии: «Воздух чистый, земля плодоносная»; «Рыбы мелкой в реках полно». Леса, правда, строительного мало. Но его «доставляют из других мест». «А в основном делают мазанки, оплетая хворостом и обмазывая глиной. Топят соломой, камышом и прочими подручными материалами» [21]. А еще «сверху» помогали. Вот, считай, и заселена добрая часть наших земель…
Тут, к месту будет сказано, не дремала Императрица Екатерина 2. Она расселила в этих краях много немецких семей. Позже, под конец 19 века, еще «подбросили». Таким образом, немецкие колонии тут «расцвели». Если взглянуть на них с высоты сего- дняшних дней, то расселились они так. Романовский Сельсовет – колония Романовка; Ейгенфельдовский – колония Ейгенфельд; Афанасьевский – сельхозартель «Землероб»; Третьяковский – Фаста (Линденталь); Андреевский – хутор Кильмансталь, Кирша, поселок Фаста; Михайловский – хутор Розенфельд; Славгородский – хутор Рата и Шумахер; Цыгановский – Сорочино, Елизабетталь [22].
Рассмотрим, выборочно, немецкую колонию Елизабетталь. Ведь земля эта, а порой и строения, до сих пор еще состоят под контролем Лубянского Сельсовета. В списках населенных мест Павлоградского уезда 1859 года на Нижней Терсе числится Елизаветовка: 39 дворов, 283 душ. В 1863 году, с отменой крепостного права, земля, совместно с селом Троицким, выкуплена на 412 душ. Надел равен – 1 дес. Новые хозяева там – это бывшие помещики. По Спискам 1899 года Елизаветовка состоит в Раздорской волости: 70 дворов, 547 душ, 206 дес. земли. Приписана ко 2-му полицейскому стану. По Спискам 1902 года Елизаветовка относилась к Елизаветовскому обществу и имела совместно с селом Троицким (это бывшие деревни Е. Воронцовой): 243 двора, 1660 душ, земли: в Елизаветовке - 132 дес., в Троицком - 280 дес. В этом месте следует оставить Списки населенных мест и заглянуть в Одесский областной архив. В нем есть перечень сел 1903 года, жители которых (немцы) относились к лютеранскому религиозному движению. А среди них есть Елизабетталь Раздорской волости [17]. Значит, в эти годы Елизаветовка числилась и Елизаветовкой, и Елизабетталью одновременно. Немцы жили колониями, пунктуально вели общее хозяйство, посещали свои храмы, приходы. По Спискам населенных мест 1911 года Елизаветовка опять называется только Елизаветовкой. А вот в 1925 году уже официально числится как Елизабетталь. Относилась к Цыгановскому Сельсовету. В селе насчитывалось 62 хозяйства, 341 житель, 650 десятин земли, 21 колодец, из которых 8 - для питья, и 1 ветряная мельница.
Чтоб закончить с этим вопросом, следует отметить, что в начале войны (1941-43) немцев из района отселили в Казахстан, Сибирь, на Север (около 600 семей), а жилье их и имущество раздали неимущим. И, тем не менее, к 1980-м годам их в Синельниковском районе было 2,9% от общего числа населения. А это, как-никак, более 2 тыс. человек…
К казакам и пришлым Алексей Максимович прибавил – воронежских крестьян, откуда сам родом, потом - курских. «Слепил» деревеньку и назвал - Лубянка. Кстати, в 1790 году она уже значилась на карте Павлоградского уезда. А почему, интересно, ее так названо? Тут не одна версия. Начну с первой. Оказывается, с давних времен существовала в Воронежской губернии слобода Красная. Хозяйствовал там небезизвестный нам князь Волконский. Слобода была многочисленная, с деревянной Георгиевской церковью. И вот, под конец 18 века, хозяин продал ее семейству Синельниковых, и те свили там свое родовое гнездо. К 1781 году в ней уже проживало около трех тысяч душ. Поместье состояло из нескольких населенных мест: Волоконовка, Верхние Лубянки, Нижние Лубянки и так далее. Говорят эти названия о чем-то? Конечно же! Вполне могло быть, что название взято оттуда. Из нашей губернии Иван Максимович Синельников, будучи влиятельным лицом на Екатеринославщине, переселил туда крестьян. В результате, как пишут историки, там оказалось много фамилий с окончанием на «енко». Занимались там и кожевенным производством, и паточным делом, и текстилью, и прочим [23].
У слова «Лубянка», если заметили, есть общий корень – луб, лубья, то есть, как говорят словари, «волокнистая часть льна или конопли, идущая на выделку пряжи». А там как раз тем и занимались. Ну, а, поскольку А. М. Синельников переселил крестьян именно из Лубянки, то и деревню свою, видимо, назвал так. Кстати, а переселяющиеся оттуда крестьяне, наслышавшись всяких легенд о казацких краях, с удовольствием сюда переехали. Шутили: хоть каши, мол, гречневой наедимся…
Другая версия простая и короткая. Вполне может быть, что село названо от термина «пустошь Лубенской». Ведь это слово появилось в документах до рождения Лубянки и до появления в этих степях А.М. Синельникова. Откуда оно взялось? Пока это является лишь загадкой.
А вот, чтоб определить дату рождения деревни, надо заглянуть в План дач гене- рального и специального межевания Павлоградского уезда 1830 года. Там написано, что в 1782 году участок земли под № 61 отведен для дачи «Лубянка, Терса тожъ» [24]. Как видите, не успели закончить вопрос, как внезапно родились два новых. Что это за №61, например? И что это за словосочетание «Лубянка, Терса тожъ»? Что ж, давайте по ходу и разбираться.
№61 – это земельный участок на ПГМ Павлоградского уезда 1830 года, на котором расположена Лубянка, Терса тожъ. На фрагменте №50 видно, что новообразования располагаются в северной части участка. А за ними, в месте впадения оврага Калинового в речку Нижнюю Терсу, участок №61 заканчивается. Если кинуть взгляд по линии раздела №61 с №62, то обнаружится, что она пошла на запад, все больше и больше удаляясь от оврага в северную сторону. С южной же стороны участка стоит хут. Ново-Александровка. Там уже начинается участок №60. Третья сторона – речка. Ну, а четвертую пока не будем раскрывать - с нею мы еще не раз встретимся.
А что касается словосочетания «Лубянка, Терса тожъ», то тут такое обяснение. В старые времена все ПГМ пестрили аналогичными терминами. Например, при речке Волчьей были «Плакидовка, Федоровка тожъ», «Землянки, Алексеевка тожъ»,
«Лихачова-Городище тожъ». То есть, создавались рядом две деревни, а оформлялась, по каким-то причинам, пока одна.
На ПГМ Павлоградского уезда 1830 года видно, что деревня Лубянка (без Терсы тожъ) состоит из двух больших квадратов и нескольких – мелких. Севернее ее, при овраге Калиновом, есть деревня Терсянка. Это та же «Терса тожъ». Позже ее переиме- нуют в Цыгановщину, так как там цыгане держали конезавод, а еще позже – в Цыгановку. На том и остановятся.
Ох, не везет Лубянке с именами! В Московском архиве (РГИА) есть ряд дел, кото- рые прямо-таки спорят между собой. В одних, например, пишется «Лубянка Терса тожъ», в других – «Лубянка – Тула». И пояснений - никаких. Остается лишь догадываться, что виной тому, скорее всего, могли быть либо нерадивость, либо неграмотность чиновников того времени, заполнявших казенные бланки, либо переписывающих из одних дел в другие.
Но, как бы там не было, дата рождения у «Лубянки, Терсы тожъ», если исходить из ПГМ Павлоградского уезда 1830 года, 1782 год!
Казалось бы, и все, что касается рождения и первых дней жизни этого ребенка. Но нет. Вдруг, во время изучения ПГМ, обнаруживается один «кино-ляп». Лубянка ведь сегодня стоит с обеих сторон оврага Калинового. Да. А на указанном документе она расположена не там. То, что - при речке Нижней Терсе, спору нет. А вот что - у оврага Калинового, то тут есть вопрос. Оказывается, в то время Лубянка была расположена посередине, то есть, на одинаковом расстоянии между оврагами Калиновый и Брус- товой. Получается, что за все эти годы, до сегодня, она постепенно передвинулась к оврагу Калиновому? Возможно. Но не верится. Всматриваюсь еще раз в ПГМ. Да, на левом берегу речки Нижней Терсы, почти на равном расстоянии от оврагов Калиновый и Брустовой. Состоит из двух частей. Одна - почти на ровном участке речки, другая – вокруг изгиба русла. А ближе к оврагу Калиновому лежит водоем. От правого берега речки уходят в степь овраги: против Калинового – Берестовой, против Лубянки – Собачий, почти против Лубянки – Лозоватый. А уже на военной карте 1942 года Луб- янка значится при овраге Калиновом…
Хаты в деревне строили, как написано в трудах Екатеринославской ученой комис- сии, «из хвороста, камыша и глины». Но иногда применялся лес. У Алексея Максимо- вича его было предостаточно. На островах, например, что лежали на реке Днепр, вблизи Любимовки, за ним числилось стволового леса 98,8 дес., лозы 2,7 дес.; по балкам - стволового леса 95,5 дес. да терна - 5,1 дес. Дуб стоял, в основном, в возрасте от 50-60 лет при полноте ствола 07 м. [25]. Так, что строить в Лубянке было из чего. А чтоб жилища находились в безопасности, многие крестьяне содержали собак, а некоторые - даже волкодавов, так как от речки Волчьей, со стороны Павлограда, бывало, наведывались волки. А эти их отпугивали. Вой, говорят, у волкодава, как у волка, но заканчивался лаем.
Волки, пожалуй, добились своего. И теперь им придется абзац посвятить. Их родина (в наших краях) в месте впадения речки Волчьей в Самару. Как вы думаете: почему речку назвали Волчьей? А всё потому! При Самары как-то даже Волководский уезд был. По ночам они расходились, куда глаза глядят. Да они и сейчас вытворяют отн- юдь не меньше. Не раз приходилось слышать, что в селах, западнее Васильковки, прямо днем бродят по улицам. Теленка могут увести, гуся задушить, проникают во дворы, воруют кур. А что сейчас местные газеты сообщают? То в селе Варваровке появился волк, то в селе Вербовом – 4 штуки…
В связи с возрастом, первый владелец деревни Лубянки, Алексей Максимович, стал сдавать позиции. В 1792 году он вышел на заслуженный отдых. Финансовый документ скупо рассказывает, что «11 липня звильненому вид усих справ Голови криминальнои палати полковнику Олексию Синельникову (слово не читается. Видимо, «предчитается». Авт.) половиннои платни, з вирахуванням на шпиталь (4 руб. 20 коп.), 415 руб. 80 коп.» [26].
К сожалению, Алексей Максимович, оказался без наследников. Перед смертью он написал завещание о передаче всего своего недвижимого имущества во владение сыновей родного брата Ивана Максимовича – Василия и Николая, которые на тот час имели землю в Васильевке и Николаевке. Так на ПГМ Павлоградского уезда 2 ноября 1833 года появилась отметка, что деревню «Лубянку, Терса тожъ», участок №61, переписано на «майора Василия Иванова сына Синельникова».
На то время эти земли насчитывали 8114 дес. удобной и 1111 – неудобной. На них значилось 118 ревизских душ мужского пола. А надел тянулся далеко на запад, отку- да, собственно, и пришел сюда Алексей Максимович. Он охватывал территорию нынешних города Синельниково и села Георгиевка.
Вот и подошли к №61. А он, оказывается, не только - большой, но и еще и скандальный. Почему? Сейчас разберемся. Вспомним Г. Потемкина, который после 1775 года самовластно раздавал казацкие земли. Плюс, ко всему, еще и не оформлял их, как положено. А когда он умер (1791), то дворяне заволновались, начали собирать подписи, чтоб заявить Императрице о «таком произволе». С 513 подписями командировали в Петербург предводителя Екатеринославского дворянства Н. Капниста. Тот, как сообщают архивные материалы [27], более года ждал аудиенции с Екатериной 2. Наконец, его приняли. После этого вышел Манифест, чтоб на местах узаконили те земли, которые с пылу-жару раздал Г. Потемкин.
И Алексей Максимович умер, оставив Любимовку, как пишет Д.И. Яворницкий в кн- иге «Запорижжя в залишках старовини», на жену Н.В. Синельникова – Ю.Я. Селецкую, где, как гласит «Описание имений по губерниям», лишь крестьян насчитывалось более 8 десятков [28], а Лубянку, уверенно растущую, на В.И. Синельникова. Но если в Любимовке все шло хорошо, то на Лубянском участке №61 дело стало принимать иной оборот. Оказывается, остался до сих пор еще неоформленным на А.М.Синельникова кусок земли, что при балке Сухенькой, в 660 дес. Так бы все и шло тихо да мирно. Но спутал карты случай. С северной стороны того участка соседствовал владелец деревни Татарки Д. Бураков. В том месте, где встречаются балка Татарка с одноименной речкой, у него было 350 дес. земли, пруд, сад, огороды, кладбище. Но ездить надо было в Екатеринослав, Огрень (с 1864 года Игрень), да и в свои имения, которых насчитывалось три: восточная Татарка – Раздорской (Лубянской) волости; средняя и западная Татарки – Елизавето-Хорошевской волости Новомосковского уез- да. Кстати, западное имение, согласно архивным материалам, в 1859 году будет «запрещено за невозврат долгов» [29].
А ездить к названным объектам надо только по чумацкому тракту, который шел от Огрени до Мариуполя по меже земель В. Франковой, Д. Буракова и балки Сухенькой. Но, чтоб выехать на этот тракт, надо часть пути проехать по землям В.И. Синельнико- ва, то есть, по тому участку, который состоит из 660 дес. [42]. Долго ездил так, пока новый хозяин, Василий Иванович Синельников, сын Ивана Максимовича, отставной майор Смоленского драгунского полка, не обнаружил и не поднял шум – начал жаловаться в межевую Контору.
Один из документов земельной тяжбы, опубликованный в журнале Сенатских объ- явлений за 1828 год, звучит так. «Сего 1828 июня 16 дня подписано решительное определение по делу, поступившему в нея из Екатеринославской межевой Конторы вследствии Указа Правительственного Сената и по жалобе майора Василия Ивановича Синельникова о землях Екатеринославской губернии Новомосковского уезда села Никольскаго, Хорошево тоже, военной Советницы Гавриленковой, что ныне подполковница, Франковой Павлоградского уезда деревни Лубянки, она же и Терса, Синельникова, и деревни Татарки помещика Буракова: о чем, к сведению владельцев, и объявляется»… [30].
Приезжали оттуда, разбирались, мирили, хотели спор разрешить по-человечески, полюбовно, но Василий Иванович, человек не очень уступчивый, и слышать не хотел. Тогда, уже в 1831 году, назрело единственно верное, как всем казалось, решение - передать этот участок, как «излишне нарезанный, от Лубянки, в ведомство губернской казенной палаты» [31]. Даа! Кусочек, конечно, небольшой, но хозяина такое решение лишь обозлило. Как так! Земля ведь - золото! А ее отбирают! А там, действительно, было что терять. Как сказано в одном из архивных дел (РГИА), земля та состояла из: «1. Пашня грунт земли верхнего слоя серо-песчанный, с примесью чернозема, а нижний – подзол 433 дес. 1120 саж.; 2. Сенокосной степи, удобной и для пашни, 197 дес. 60 саж.; под строениями 320 саж.; под колодезями – 6 саж.; под проселочными дорогами – 5 дес. 1754 саж.; под оврагом Сухеньким – 11 дес. 1000 саж. Всего в оброчной пустоши 647 дес. 1860 саж». (32). И всё это отдать в казну?
Но прошло время, и Василию Ивановичу предложили: хочешь, мол, дальше поль- зоваться участком, бери в аренду, вноси ежегодно плату в размере 462 руб. и хозя- йствуй. И он согласился. Потом, как ведает архивный материал того же дела, договор в 1858 году перезаключил его наследник, старший сын - Иван Васильевич Синельни- ков [33].
Но, как оказалось, кони помещика Д. Буракова как ездили, так и ездят по «излишне нарезанной» земле. А ведь там было запланировано создать две деревушки, подыскать в других местах крестьян, наделив каждого 8 дес. земли. Что ж, опять пришлось жаловаться. Долго Канцелярия примиряла соседей. Но когда в 1870 году срок аренды истек, то на том «скандальном» пятачке образовалась деревня Григорьевка (теперь – Георгиевка). Она изначально создавалась из трех мелких частей: Григорьевка, Ново-Григорьевка и Георгиевка. Факт, что в Григорьевке наличествовали эти части, подтверждает материал другого архивного дела. В 1879 году, например, в Свято-Николаевской церкви села Хорошево бракосочетались жители деревни Татарки – Лука Григорьевич Скирденко, 20 лет, крестьянин, и Ефросиния Филипповна Хабло, 18 лет, крестьянка-собственница. Так вот поручителями у них были жители той же Ново-Григорьевки [34]. Кроме того, с этой же истиной «согласна» и немецкая карта, составленная ими в 1941-3 годах…
Получилось так, что тот клочок земли, состоящий из 660 дес, разделили на 75 душ по 7,7 дес. А откуда набрали крестьян? Ха! Дело ведь было после крестьянской реформы (1860-е), вот они и пришли сюда от своих бывших помещиков без земли и жилья. Все это хорошо видно, опять-таки, по метрическим книгам Свято-Николаевской церкви села Хорошево. А хаты строили из самана, то есть, из кирпича-сырца, состоящего из смеси глины, навоза и соломы.
Согласно Вопросным листам поземельной переписи, уже в 1877 году там сущес- твовало Григорьевское сельское общество, которое насчитывало 143 муж. и 117 жен., 37 дворов и 37 мазаных глинобитных хат, 1 магазин и 1 мельницу.
Странно, как кажется, звучит вопрос в Листе по Григорьевке: при какой, дескать, воде создана деревня? И ответ на него – при балке Сухой. А что такое балка Сухая или Сухенька, как ее называют в народе? Это почти канава, если судить по ее началу. А «стартовала» она от северо-западной части земель, где позже зародится поселок Синельниково. Потом, расширяясь, бежала на запад, к балке Вороной - сухая, поросшая травой, без деревьев, но с кустиками низкорослой маслины. Оставив позади Григорьевку, неслась дальше дымкой, «чубчиками» камыша да мельтешащими над нею грачами. О какой воде речь!
И последнее о Григорьевке. А кто ее создал? Попытаюсь коротко ответить. Ранее мы говорили о 1775 годе. Тогда запорожское казачество упразднили? Так вот: казаки – за Дунай, а старшина их – куда? Верно! Они нашли «общий язык» с властью, получили звания, землю и стали дворянами. К таким можно отнести и войскового канцеляриста Сечи Григория Ивановича Василенко с казацким прозвищем «Трьомсын». Мы уже рассматривали вопрос, по каким признакам давались прозвища. Этому тоже дали, отталкиваясь от прозвища отца, землевладельца Александровского уезда – Трьомсыненко». Кстати, позже в документах казачества обнаружено еще несколько одинаковых прозвищ, производных от Трьомсын: Василь, Роман, Игнат, Степан, Иван. Все они служили в разных куренях…
После 1775 года Григорий Иванович получил 4 тыс. дес. земли (ныне Письменский Сельсовет), звание – капитан, и создал там хутор Григорьевку. Назвал от своего име- ни. С ним же туда пришли несколько казаков, которые и стали его крестьянами. Один из них носил фамилию Рубан и был правой рукой Григория Ивановича. Возможно, поэтому Григорьевку сегодня называют Рубановским. Жена Г.И. Василенко, Екатери- на Казьминична, родила 3 дочки и сына. Но в 1804 году муж умер, и хозяйство взвалилось на плечи потомков. Но дело не пошло в упадок. Наоборот, там была построена Свято-Покровская церковь, монастырь. А когда началась крестьянская реформа (1860-е), то землю не стали продавать, как везде это делалось, а раздали ее крестьянам. Кроме того, еще и расширили свои наделы за счет приобретения тех 660 дес., которые находились при балке Сухенькой. Как ведает «История Вольнянска», землю тогда выгодно было покупать, так как десятина стоила 20 руб., а к 1898 году она уже подскочила до 185. [35]. Так в 1870-х годах, когда срок аренды Ивана Ва- сильевича Синельникова на участок истек, там возник хутор Григорьевка. И на этот раз - в честь Григория Ивановича…
Но вернемся к владельцу деревни Лубянка - Василию Ивановичу Синельникову. Будучи не совсем здоровым на то время человеком, он жил в родовом гнездышке родителей – селе Ивановке (ранее Синельниково) Мелитопольского уезда, и нередко, будучи в плену своего возрастного состояния, задумывался над прожитыми годами. Он ведь, увы, не был мальчиком-паенькой, отнюдь. На службу, например, пошел пятнадцатилетним! А сейчас уже, слава Богу – седьмой десяток. Есть что вспомнить и есть что с чем сравнить. Воевал: Польша, Болгария. Приходилось штурмовать эти города в связи с восстанием населения. За храбрость получил звание секуд-майора. Другие награды были. В 1797 году вышел в отставку. Кстати, тогда ему исполнилось лишь двадцать лет. Куда девать бурную энергию, молодецкий пыл? И он вскоре женился на дочери Екатеринославского губернатора Селецкого – Софье Ивановне. А по- этому род Синельниковых стал близок к роду гетмана Апостола. Женушка на 3 года старше от муженька. Вознаградила его 3 сыновьями и 4 дочерями. Правда, 2 дочери потом умерли. Таким образом, Василий Иванович оказался самым многодетным сре- ди родных братьев. Любил детей, держал в строгости, но больше надежды почему-то возлагал на старшего сына – Ивана Васильевича, который очень успешно пошел по службе – уже адъютант его превосходительства, полковник.
Как помещик, Василий Иванович Синельников слыл образцом. Очень любил зани- маться животноводством. Закупал за границей новые породы коров, быков, коней, овец, скрещивал с отборными местными и выращивал более устойчивых. Держал у себя свой крупный конезавод - 4 тыс. голов!
Особенно проявил себя в вопросе борьбы за сокращение количества жертв на Ненасытце. Душа разрывалась, когда видел разбившиеся о скалы плоты, лодки, мертвых лодочников и разбросанный товар. Он организовал из крестьян специальную команду, и она занималась спасательными работами. Подсчитано, что за несколько лет они спасли от смерти 66 чел. За это Василия Ивановича не раз награждали орденами. А один раз даже бриллиантовый перстень получил.
И в вопросах культуры и искусства он не плелся в хвосте. В поместье держал пре- красную библиотеку, создал картинную галерею. Если к нему наведывались гости, всегда было, что показать и чем козырнуть…
В начале 19 века в России трудно было с шерстью. Ее не хватало даже на покрытие внутренних потребностей. Тогда власть издала ряд закодательных актов, заинтересовывающих землевладельцев в выращивании овец. Разрешалось даже продавать шерсть за границу. За золото, разумеется. Начался, прямо-таки, бум. В Новороссии ведь такие степи! Стали приобретать в других странах породистых баранов и скрещи- вать с лучшими породами местных маток. Таким образом, примерно, с 1820 по 1840 годы, как сообщает очерк С.Й. Татаринова и С.А. Федотова «Штетл Бахмут – феномен еврейского народа Донбасса», там, и далее на восток Новороссии, выросло около 500 овцезаводов. В 1840-м в Бахмутском уезде насчитывалось овец: простых 85 тыс., тонкорунных – 125 тыс. А владелец участка № 61, тянущегося по степи от Лубянки до Григорьевки, разве не мог бы заняться подобного рода промыслом? Мог бы! Вот он и занялся овцами…
Кроме того, в 1839 году он, на свои средства, возвел в Лубянке Свято-Покровскую церковь. А назвал так потому, что освятил в день православного праздника – Покрова Пресвятой Богородицы. Усадебной земли за ней числилось - 1 дес., плюс, 61 дес.- пахотной да сенокосной. Кстати, сенокосы, находились в самом крайнем северном уголке участка №61, то есть, около восточной дер. Татарки.
Церковь изготовлена из дерева. Однопрестольная. Смотрелась, по местным мерк- ам, величественно. А колокол для нее подобрали звучный и певучий, так как, согласно существовавшим правилам, каждый колокол должен иметь свой, индивидуальный, звук. Подойдет, бывало, к нему звонарь в праздничный день, потянет к себе веревку, а та, через посредство металлического языка, так и ударит по краю колокола. И повалил народ на молебен: важно так, молчаливо…
С того времени деревня Лубянка стала называться селом. Дело в том, что на этот счет тоже были правила: если в населенном месте не было церкви, его называли - хутором или деревней, а если была – слободой или селом. В Свято-Покровскую церковь стали ходить и верующие из близлежащих деревень, в том числе, позже, и из упоминаемой уже деревни Григорьевки...
Как жили в то время крестьяне Лубянки, с высоты времени сказать трудно. Но если сделать «слепок» среднестатистического поместья того периода, то вырисуется следующая картина. Хозяин её, в данном случае В.И. Синельников, жил в отчем имении, наведывался не часто. Управляющий находился в Лубянке. Его святой обязанностью было – честно отработать данные ему 600-800 руб. в год, принеся хозяину доход в 12-15 раз больше. А цены тогда выглядели так. Бык стоил 4 руб., баран – 50 коп., гусь – 10 коп., курица – 5 коп. Крестьяне работали за копейки. Если он - бедняк, то, как правило, жил в хате-мазанке, покрытой камышом, работал на хозяина или брал землю и платил оброк, то есть, соответствующие проценты от количества земли – 3 руб., скажем, за десятину. Такой крестьянин мог иметь, в лучшем случае, сарай, погреб. А если крестьянин чуть богаче, а таких, кстати, единицы, значит, имел еще и 1-2 че- тверти зерна, лошадь, корову, свинью, овец, кур. Эти умудрялись даже скупать часть зерна у хозяина и перепродавать в Павлограде на ярмарке.
В поместье, как в улье, каждый имел свое место: один следил за порядком, другой готовил убранство для церкви, третьи охраняли божью обитель. А кроме того, были еще – пастухи, сапожник, кузнец, портной, повара, кучера, прачки и так далее. Поме- щик, в лице управляющего, требовал, чтоб все кругом шевелилось. Порой, даже – чересчур. От этого нередко возникали обиды у крестьян, потом они накапливались, и эта пружина в любую минуту могла сработать против хозяина. Но он тоже не подарок. Кроме жесткости, проявлял и благородство. Случалось, скажем, что наседали массовые болезни, Что ж! Покупал лекарства. Если имелся рецепт! А во время цинги, например, доставлял больным пиво, даже по несколько ведер самодельной водки. Поэтому крстьянин почитал своего хозяина…
Но, какая б не была жизнь, они все равно стремились уйти от закрепощенности. И к середине 19 века их мечты сбылись. Царское правительство, под «бубенцы» бунтов, отменило крепостное право. Крестьянин стал свободным. Хочешь, бери надел земли и работай, не хочешь – иди в город. Согласно Списка сельских обществ и общин Павлоградского уезда 1899 года, в феврале 1863 года бывший помещик села Лубянки выкупил у государства 331 дес. земли для 331 души крестьян, то есть, по 1 дес. на каждого. Но, видно, не на всех, так, как Т. 6 «Извлечения из описаний имений по губерниям 1860 года» гласит, что в селе насчитывалось 110 дв., 414 муж. и 425 жен…
Следует отметить, что и Василий Иванович Синельников хозяйствовал в Лубянке не долго. Он очень болел и лишь по этой причине его старший сын, Иван Васильевич, получивший имя в честь дедушки, Ивана Максимовича, прервал службу, чтоб прис- матривать за отцом. Кстати, и этот прошел «Варшавские походы», «Турецкую войну». За это имел награды, в том числе и – золотую саблю. В 1839 году повенчались со знатного рода девицей М.А. Пенхаржевской. Она родила ему 4 девочек: Софью, Марию, Ольгу, а в 1854 году - Веру. Кстати, младшенькую, Веру, запомним, ибо она позже успешно выйдет замуж за влиятельного человека (как и ее сестрички – за Ковалевского, Леонова, Герцевич), и будет владеть Николаевкой, Лубянкой, а также закладывать первые камни в фундамент поселка Синельниково…
И когда Василий Иванович умер, Лубянка перешла в распоряжение Ивана Василь- евича. Этот тоже, как и каждый новый хозяин, начал вкладывать в ее земли лепту своего творчества: увеличил, например, количество выпасаемых овец, усовершенствовал Экономию, начало которой положил отец - на месте нынешнего города Синельни- ково. Главное – с умом подобрана местность! Очень уж удивительные степи! Готовые луга под выпас! Простор. Там, кроме балок, косогоров, болотистых пятен, травы да птичьих разговоров, ничего лишнего не найти. Ну, разве что осокорь, ушедший от одноименной речки прогуляться, заблудится да попадется случайно пастуху на глаза, затрепещет мелкими листочками или низкорослая акация укроет путника от солнца. А другой крупной растительности и искать не надо. Она вся - там, в стороне. В уезде, впрочем, было даже лестничество. И «стволов» за ним числилось не мало. Лишь казенных - более 3 тыс. десятин да частных – 4. И всё дубы да липы, клены да ясеня, ильмы да груши, осина, тополь, бузина, верба. Может, именно потому, что они - не тут, а - где-то, на них и смотрели, как на некую святость. Как сказано на стр.195 Памятной книги Екатеринославской губернии за 1864 год, тут даже преступлений в отношении природы не зафиксировано. Лишь «за самовольный пуск скота» в лес за год оштрафовано всего 1 чел. «на сумму 4 руб. 90 коп!!!».
А в этом месте – пустошь! Лубенской! Северо-западная часть участка № 61! Мы до сегодняшнего дня ломаем копья: была ли тут Экономия на 1 тыс. крестьян, как привыкли читать в местной исторической справке 1960-х годов. Вот, например, краевед В.А. Сероухов, который изучает Синельниковщину, так как тут жили его предки, и публикует материалы на сайте, пишет: «Откуда могла взяться экономия на 1 тыс. крестьян? Да это из области фантастики!». И аргументирует: «Согласитесь, это, по тем временеменам, крупный населенный пункт, и он обязательно фигурировал бы в документах земства». Как тут, на первый взгляд, не согласиться. Лубянка, для сравнения, имела более 500 жителей, а была на всех картах. Обращаюсь к «Плану Генерального меже- вания Павлоградского уезда 1830 года». Он подтверждает, что на месте будущего города Синельниково хуторов, деревень или сел нет. И тут, в связи с этим, надо дослушать-таки В. А. Сероухова, мнения которого, впрочем, придерживаются многие: «То всё выдумки!».
Идем дальше. Мы усвоили, что Экономия на 1 тыс. человек находилась, примерно, на землях нынешнего поселка станции Синельниково 2. Или где-то там. Одна из старушек прямо пальцем указала на улицу Затишну (бывшую - Воровского). Дескать, там. Но и тут нельзя прямо сразу согласиться. Как могла она расположиться в той местности, если там, судя по архивным материалам (РГИА), «никакой воды нет». И на карте 1859 года не пытайтесь найти на том пятачке хутор, деревню или село. Они, конечно, к тому времени уже появились, но - лишь вокруг пятачка. Но сам он, пятачок, согласно фрагменту 44 ПГМ Павлоградского уезда 1830 года, и ПГМ более позднего периода, выглядел, как пустошь! То есть, как объясняет толковый словарь С.И. Ожегова, «невозделанный участок земли, заросший травами и мелким кустарниками». С восточной стороны его «подпирали рога» буерака Кленового и оврага Калинового; с западной - «бычились рога» балок Вороной и Сухенькой. Вот и вся картинка, если глядеть на неё с высоты птичьего полета…
Так была все-таки Экономия или нет? Думаю, что мы тут все отчасти правы. О том, что была, спору нет. Но была, на мой взгляд, не с первых дней, как принято понимать, в количестве 1 тыс. человек. Вот мои доводы. Перепись населения в губернии проводилась в 1897 году. В поселке Синельниково зафиксировано 2900 человек, 700 из которых - железнодорожники. Значит, 2200 – это Экономия, плюс - приезжие. А много ли приезжих могло быть тогда, если промышленность поселка и коммерческие операции торговцев начали появляться здесь лишь на границе 19-20 веков. Значит, немалая часть людей, зафиксированных переписью, это - Экономия. Другое дело – сколько. Это сейчас установить нельзя, так как в Списках населенных мест уезда, губернии учиты- вались лишь хутора, деревни, села, местечка, а Эконимии, к сожалению, нет. От Лубянки, дескать, создана, к Лубянке пусть и относиться. А где архивы Лубянки? В Раздо- рской волости. А куда их сдавали? В губернию. Найдите вы их сейчас в архивах, если даже архивы Павлоградского уезда не все сохранились, не говоря о волостях…
В Экономии выращивали овец, коров, быков и, может быть, еще что-то делали. На- пример. Я лично разговаривал с человеком, который занимается поиском и изучением старых керамических изделий. Так вот у него как раз находится «в работе» черепица, на которой выштамповано: «А.Н. Синельников». Значит, какой вывод? Экономия сущ- ествовала и А.Н. Синельников – во главе. Но многочисленной стала не ранее, как под конец 19 века. А занимались в ней не только овцами да коровами, но и еще чем-то, в том числе и черепицей. Вот еще довод. В книге И. Шаповала «В пошуках скарбив» ра- ссказывается, как однажды в поселок Синельниково приехал на поезде из Екатерино- слава Д.И. Яворницкий. Значит, железная дорога уже функционировала. А это - конец 19 века. Нашел «панський будинок», где должен находиться «управитель А.И. Синел- ьников», «пройшов мимо слуг». Значит, что, и Экономия была, и слуги. И еще. Наверное, не случайно, согласно Протоколу Павлоградского уездного земского Собрания, в 1844 году, помните, из Лубянки на этот пятачок, который уже вырисовывался, как неч- то, похожее на населенное место, а Лубянка теряла «свои прежние позиции», переве- дено земского фельдшера, который должен был тут работать постоянно…
И вот меня заинтересовало, кто такой А.И., как написано в указанной книге, Синельников? Честно скажу, когда «перебрал» всё родство, остановился лишь на одном имени, которое можно было бы примерить к «А.И». Это «А.Н.». Значит, «А.И.» могло бы- ть опечаткой [37]. Иначе, почему тогда Д.И. Яворницкий поехал именно к нему, взял в его отсутствие картину «Запорожець на пидпитку», и со стороны слуг – никакого «противодействия». А, оказывается, он с Алексеем Николаевичем Синельниковым, правн- уком Ивана Максимовича, унаследовавшим землю дяди Василия Васильевича, дружил много лет. Когда тот жил в имении Михайлово-Апостолово Херсонского уезда (сп- рава Днепра), то они вместе занимались раскопками – один, как ученый, а другой, как любитель – «ценитель и собиратель местных археологических раскопок древности». Алексей Николаевич – генерал-лейтенант, действительный статский советник. Сведе- ния о нем собирал по крупицам. На 5 лет старше Дмитрия Ивановича Яворницкого. В то время он, видимо, был уже холост, так как жена его - Дурново (девичья) Надежда Ивановна умерла в 1897 году. Был у них сын, Иван Алексеевич, но в 1915 году погиб на Кавказе. Отпевали его в Преображенском соборе города Екатеринослава, а похо- ронили на родовом кладбище в с. Любимовка. А Алексей Николаевич умер – по одним источникам в 1917, а по другим – в 1923 году…
Но вернемся к Лубянке. В протоколах Павлоградского уездного земского Собрания за 1867 год Лубянка упоминается дважды [38]. Первый раз, когда рассматривался вопрос о «народном здравии». Говорили о Лубянском фельдшерском участке. Оказывается, на подконтрольной ему территории выявлено следы «застарелой сифилитической болезни». Надо же! Критиковали, разумеется, фельдшеров, коих наличествовало 4. Второй раз, когда согласовывали фамилии попечителей по истреблению сусликов. Названо 3 волости: Раздорская, Славгородская и Лубянская, от которой попечителем утвердили Восьмикова. А кроме того, в марте того же года там «скрещались шпаги» по поводу открытия Почты уезда. Решили: «отправлять почту по 4 трактам 2 раза в неделю в волостные правления». А их 31! В том числе и Лубянка. Если в Раздорах для этой цели должно быть выделено 8 лошадей и 4 почтальона, а в Славгороде – 6 и 3, соответственно, то в Лубянке, как в Раздорах, 8 и 4. Частные письма решено доста- лять за плату. Вскоре уже появились и марки. На ней - герб уезда и скачущая лошадь. А изготавливались в Харькове…
Вот и подошли мы к слову «волость». И не просто какая-нибудь, а – Лубянская! Она возникла вскоре после отмены крепостного права (1860-е). Тогда в с. Лубянка насчитывалось 98 дв., 424 муж. и 425 жен. А волость, согласно документам, называлась «волостью временно обязанных крестьян». То есть, за Павлоградским уездом числилось 8 волостей казенных крестьян и 23, куда входила и - Лубянская, волости временно обязанных крестьян. С какой целью ее создали? А с единственной. Раздорская волость на тот исторический период оказалась перегруженной, а в южной части Павлоградского уезда не было более-менее влиятельного села. Вот и «загрузили» Лубянку. Временно, конечно. А когда встало на ноги недавно образовавшееся с. Михайловка, которое и территориальной расположенностью устраивало, и прочим, то волостное правление перенесли туда. Это где-то в 1880-х годах. В подтверждение того, что Лубянка таки была центром волости, сошлюсь на протоколы Павлоградского уездного земского Собрания (лично встречал неоднократно), на Вопросный листок для поселений, составленный для станции Синельниково в 1877 году. В нем прямо указано, что станция относится к Лубянской волости, что расстояние до нее – 7 верст…
Но вот действующие лица на сцене жизни опять сменились. В 1869 году хозяин земель Лубянки Иван Васильевич Синельников умер. Остались в поместье жена, Марья Александровна, и младшая дочь - Вера. Все недвижимое имущество (читай – земля), коей насчитывалось в 10 имениях более 200 тыс. дес., разделили, как говорят материалы «Из сокровищ Алупкинского архива», между наследницами: Марья Александровна, Софья, Мария, Ольга, Вера [39]. Вере, которая уже очень скоро станет Верой Ивановной, досталась Николаевка (на правом берегу Днепра) и Лубянка с прилегающими населенными местами. А девочке - всего лишь четырнадцать!
Ах, Вера, Верочка – будущая невеста! Любила надевать длинное платье с пышны- ми короткими рукавами. Волосы расчесывала с прямым пробором посередине головы. На правое её плечо всегда спадала короткая косичка, украшенная ромашками. Но вот вдруг на эти ромашки повадилась пчелка и стала пить нектар. В 1871 году Вера вышла замуж за действительного статского советника, Екатеринославского уездного предводителя дворянства Маламу Владимира Федоровича. Событие, конечно, отнюдь не рядовое. Во-первых, соединились любящие сердца. Это прекрасно! Во-вторых, слились земли двух семей. В-третьих, умножился список родственных связей. Теперь каждая из сторон имела «прямой выход» на семьи таких знатных родов, как Апостол (о, и Василий Иванович через жену сроднился с родом Апостола!), Эристов-Ксанский, Комстадиус, Поль, Вяземский, Арбеньев, Разумовский, Селецкий, Таль, Теотоки, Долгорукий. Список длинный…
Так параллельно с событиями жизни росла и развивалась Лубянка. Жители ее мирно трудились в наймах или на своих участках, рожали и воспитывали деток, и никто даже мысли не допускал, что скоро в их дверь вихрем ворвется событие, которое в корне изменит их представление о жизни. Правда, началось это знаковое событие далеко от Лубянки. В губернских кабинетах. Пока – в головах. Знали губернские чиновники, что к субботе, 11 ноября 1837 года, в мире уже построено 6 железных дорог. Знали и иное. Новороссия – такой край, что мог бы обеспечить зерном половину Европы, но грязь в распутицу не дает шанса быстро и своевеменно доставить его потребителю. А потому, как только генерал-губернатор М.С. Воронцов раскрыл газету «Ведомости», так и «прилип» к статье: «Была суббота, горожане стекались к старой полковой церкви Введения у Семеновского плаца. Они знали, что открывается необычная железная дорога и «стальной конь, везущий много-много карет», впервые отправится в путь». Речь об открытии железной дороги от Санкт-Петербурга до Царского села. Можно, разумеется, бесконечно спорить: эта ли заметка подтолкнула губернатора к действию, иная ли, но процесс, как говорится, пошел – надо, мол, и в губернии строить железную дорогу.
Надо! Непременно надо!
Изучив вопрос, проработав его со специалистами в деталях, он в 1840 году направил проект железной дороги «Москва – Черное море» в правительство. Даже согласился финансировать работы. К сожалению, «верхи» не поддержали. Однако, сорвавшаяся однажды вскачь мысль покоя долго не имеет. Подключили военного инженера П.П. Мельникова, чтоб провел изыскательные работы под дорогу. Но опять «добро» не получили. И тут вдруг «верхи» опомнились: да, действительно, мол, без железной дороги нет дальнейшего развития, и в 1856 году решили-таки строить железную дорогу на юг. Но - по кускам. Сначала дали «добро» Главному обществу Российских железных дорог, а позже – английской кампании. Но не те, ни другие к работам так и не приступили в связи с отсутствием средств.
Тогда опять губерния зашевелилась. В 1866 году гласный (депутат) губернского земского Собрания Н.Б. Герсеванов представил проект на строительство конной железной дороги от Лозовой до Севастополя. К тому времени уже шло строительство участков: Москва – Курск - Харьков – Лозовая - Азов. Собрание согласилось с его концепцией и сформулировало «верхам» свое ходатайство: «Сознавая, что Севастопольская дорога, пересекая губурнию по самой середине, пролегая через 3 уезда, связывая верхний Днепр с нижним, где прерванное порогами пароходство начинается у Александровска и таким образом удовлетворяет всем местным нуждам гараздо более, чем 4 дороги, идущие к Азовскому морю, удовлетворяя только небольшие районы, полагает просить начальство о безотлагательном ее сооружении» [40].
А в городах губернии, которые будут связаны с железной дорогой обязательства- ми, например, в Павлограде, Новомосковске, началась разъяснительная работа. 7 сентября 1867 года тот же самый Н.Б. Герсеванов выступал перед уездными гласными Павлограда. Суть речи такова. Якобы, Новомосковские гласные поддержали идею о строительстве дороги, которая должна начаться от Харькова, а закончиться в Сева- стополе. МВД не возражает. Вместо Перекопа предлагалось использовать Чонгарский полуостров. Тогда бы, мол, соль, отправляемая из Перекопа на 146000 подводах, шла бы по железной дороге куда быстрее. МПС тоже с проектом согласны. Якобы, уже и Феодосия загорелась, хотела бы строить дорогу навстречу, до Александровска (Запо- рожье). Земледельцы, воодушевленно говорил Н.Б. Герсеванов, выиграют по 4 руб. от каждой четверти проданного льна и пшеницы!..
Заманчиво! Почему бы и не согласиться. Приняли Постановление. Вот некоторые из его пунктов. «Отдать имеющей образоваться кампании безвозмездно земли под полотно конной железной дороги в две пути со станциями, где призначено нужным будет… между Лычковым и деревней Осиповкою к селу Петровскому (Вороное) на расстоянии 100 верст… Если мелкие землевладельцы будут возражать, то им земс- тво вернет их ущерб… Земство гарантирует кампании, на часть дороги, проходящей через уезд, 2% на 10 лет, считая стоимость одной версты, но не свыше 10 тыс. руб. серебром». Далее. «Уступить бесплатно землю кампании, что будет строить казенную железную дорогу, но чтоб эта уступка была отнесена на счет всего земства уезда, а не отдельных лиц». И еще. «Собрание ходатайствует, чтоб эту дорогу назвали Марь- инской». В честь Императрицы [41].
Так все подготовлено, что «комар носа не просунет». И «верхи» согласились. Однако, как и ранее, дальше кабинетов проект не пошел. Почему? Сказали: «Надо повременить», так как средств, мол, пока нет. Н.Б. Герсеванова это тронуло: писал-ездил, но, как это часто бывает, бесполезно.
Зато с радостью вздохнули господа Бураковы. Не те, конечно, чье поместье расположено в месте слияния речки Татарки с одноименной балкой, и не те, что – западнее его, их интересы не затрагивались. А вот Мария Дмитриевна, сестра их, та живет в восточной Татарке, по землям которой должна была пройти железная дорога, та очень обрадовалась. Ведь деревня расположена в таком месте, что рельсы, если вздумают класть, отрежут восточный кусок участка. А там такие места! Ооооо! С того сказочного уголка начиналась речка Татарка и бежала к Днепру, то есть, к Лубимовке, где когда-то имел поместье Алексей Максимович Синельников. Старожилы нынешнего с. Вольного любят перессказывать слова своих предков: якобы, по той речке (после 1917) плыли из Днепра баржи, а Льовшин, хозяин Хорошево, не пускал их.
Но чувство облегчения и у Марии Дмитриевны скоро прошло. Наступило другое время. Пока проект Н.Б. Герсеванова лежал-пылился в кабинетах, в 1871 году, поскольку южное направление железной дороги разделено на части и уже успешно строилось, а кусок от Лозовой до Севастополя оказался незанятым, концессию на него получил московский промышленник Петр Ионович Губонин.
Чем он заслужил такое внимание со стороны властей? Во-первых, являлся истинным строителем. Родился в семье каменщика. С каменщика и сам начал. Строил мосты. Неплохо получалось. Дал путевку в жизнь нескольким железным дорогам. А теперь вот захотел испробовать себя и на «Лозово-Севастопольской».
Неоднозначно воспринимается эта личность нами, современниками, грамотными, воспитанными, неголодными. Человек ведь вовсе без образования! Смеришь взглядом образ, застывший на фотокарточке - обычный русский мужичок, с пузцом, с бо- родой до груди, с усами. Но «башка», по мнению знающих его людей, очень уж на св- оем месте. 23 ноября 1871 года он успешно провел переговоры с Правительством. В РГИА хранится документ: Всеподданнейший доклад «О результатах переговоров с коммерции советником П.И. Губониным по определению стоимости капитала Лозово-Севастопольской железной дороги». А 4 октября, того же года, явился на свет Высочайший Указ «Об отчуждении земель под устройство Лозово-Севастопольской железной дороги».
И так, госпожа Буракова, с севера уже наступают строители. Не изволите уступить землю своего поместья «Гуляй ветер»? Это, кстати, тоже участок № 61. Лубянской волости. На тот период. А до этого и после – Раздорской. Там, кроме собственной земли, с юга ютились сенокосы Свято-Покровской церкви с. Лубянки. Рядом паслись овцы господ Синельниковых. Такие вот дела: ветер гуляет, трава колышется, овцы пасуться, и вдруг все это в одночасье – не твоё…
Что представлял собой участок «Гуляй ветер»? В 1877 году, когда Лубянский волостной старшина Никита Мирошниченко и писарь Щербиненко составили Вопросный лист на этот клочок земли, то они написали, что его занимают наследники умершего подпоручика Д.С. Буракова (того, кстати, который ездил по земле В.И. Синельникова) дворяне: Анатолий, Александр и Мария Дмитриевичи. Их поместья размещались с запада на восток: восточный занимала Мария. Ее поместье называлось «Гуляй ветер». Видимо, потому, что – простор, пейзажи, ветер. В разное время за тремя поместьями числилось неодинаковое количество земли и крестьян. А при нынешней пере- писи картина выглядела так. Всего земли 2628 дес. 39 саж., пахотной – 800 дес. Бы- ло 5 хат: 3 из глины и 2 деревянные; амбар, конюшня, кладовая, 2 сарая, ледник, мельница, кузница, деревянное питейное заведение, крытое соломой. А что касается земли, которая входила в состав Лубянской волости, то есть, принадлежала Марии Дмитриевне, то тут ее числилось 48,9 дес.: удобной 48 дес., пахотной 34,15 дес. Крестьян: 81 муж., 58 жен.
Таким образом, с приходом в деревню Татарку Лозово-Севастопольской железной дороги, рельсы ее легли, как и предполагалось, на восточном отрезке. На нем сделали насыпь, и дорога пошла по ней дугой на юг. А оставшийся восточный кусок земли так и сохранился за поместьем «Гуляй ветер».
В ГАДО удалось найти План участка земли владения Бураковой Марии Дмитри- евны, дворянки Павлоградского уезда. Правда, за 1905 год. Да, собственность под названием «Гуляй ветер». Земли за ней числилось: степи 244 дес. 200 саж.; под до- рогой 1060 саж.; под оврагами 736 саж. А всего земли 244 дес. 1996 саж. Смежными землями были: вдоль оврага Татарки – дер. Татарка, Бураковка тожъ; Новомосковский уезд – примыкает пустошь Широкая; Павлоградский уезд – участок земли М.С. Петько, дальше – земли товарищества крестьян дер. Вишинокъ... [36].
Вот мы и приблизились к овцам. Мысленно представляю себе: идут они, бредут по траве, опустив головы, шуршат копытцами, слышно их дыхание, но не заметно никакой озабоченности по поводу своего будущего. А оно, как видим, таково. Скоро, очень скоро, друзья, вас будут сдвигать с луга в сторону, как сдвигают фигуры с шахматной доски. Запомните: как раньше нужна была стране ваша шерсть, так сейчас нужна ей железная дорога. А местность тут такова, что «влево-вправо» - некуда. А пасётесь вы, оказывается, как раз там, то есть, на пятачке, где должна лечь железная дорога. По документам тут - территория Запорожской гряды. А с боков наступают речки: Вороной, две Татарки, Нижняя Терса. Короче, выбора нет. Значит, что, как говорят в народе, бугор, яма – шуруй прямо. И еще вопрос. Рельсы, по плану, должны лечь на землю Павлоградского уезда. Так, что утступить, например, западнее нельзя, ибо там уже - Новомосковский уезд. Деревня Татарка, к слову, средняя, та уже – не Павлоградская. А под овцами, как-никак, пролегает старинный Муравский шлях. Тут и сам Бог велел класть рельсы…
У П.И. Губонина глаз меток, рука твердая. Он, определившись с местностью, набрал команду опытных инженеров, землеустроителей, архитекторов, платил много, своевременно, хотя, конечно, и выжимал из них, что мог. А по поводу рабочей силы тоже слёз не лил. Недавно прошла крестьянская реформа. Крестьянин освободился от помещика и ушел на все четыре стороны. Некоторые из них забредали сюда, на биржу. Ходят легенды. Якобы, в районе теперешней станции Синельниково 1 ходоки лежали массово, вверх лицами, нога – на ногу, а на той, что сверху, записочка между пальцев торчала, с конкретным требованием: ниже 90 коп. не беспокоить. Это для наемщика. Имелось в виду вот что: если будешь платить меньше, то лучше, мол, не буди, ибо дорога была длинной, устали и надо отоспаться…
90 копеек? Ха, он и больше мог бы платить! Концессию-то получил, в основу которой положил сумма - 54000 руб. с версты! Так, что мог бы! Но не хотел. Сюда он пришел заработать, а не растратиться. Хотя, стоп! Дорога-то частная. И если на казенных стройках землю под рельсы выкупали земства, то тут самому надо за нее платить. Вот и Синельниковы, например, подножку поставили: не желаем, мол, нарушать покой св- оим овцам! Ведь в тот исторический период паровоз еще ассоциировался в сознании с огнедышащей машиной, с этаким чертом на колесах, от которого и овцы будут разбегаться, и от страха шерсти станет меньше, и коровы будут гибнуть, и куры перестанут нестись. Вот и пришлось торговаться с Синельниковыми насчет уступки. А помещицами тогда были, сами знаете, кто – женщины: Марья Александровна Синельникова (Пенхаржевская), как мать, да только что вышедшая замуж дочь - Вера Ивановна, теперь уже – Малама. А раз дело запахло выгодой, то тут и мужчины подключились – дети да внуки Ивана Максимовича. И торг состоялся.
Признаюсь, ни я, ни иные краеведы, с которыми я знаком, не встречали где-либо текст самих переговоров. Но вот уже полторы сотни лет блуждает в наших краях легенда о том, что, якобы, наследники И.М.Синельникова согласились уступить землю под железную дорогу лишь тогда, когда «сторговались» – станция, дескать, должна называться от фамилии главы рода. Знаете, именно где-то тут лежит истина, ибо сам факт торгов в литературе зафиксировано. Например. В 1968 году библиотекарь пос. Илларионово Г.Могущий написал в газету «Ленинськи заповити» (№101) о том, что в воспоминаниях М.А. Мешковского есть ссылка на упоминаемый факт. Тот, якобы, выразился так: во время закладки станции П.И. Губонин, дескать, подарил в полосе отвода несколько участков земли под огороды. Первый из них получил казак Паливода. П.И. Губонин хотел этим отомстить Синельниковым, что те взяли большую сумму с него за отчуждение земли под железную дорогу. А Синельников, пишет дальше автор, как из- вестно, относился очень враждебно к запорожцам. Остальные участки подарил станц- ионным работникам Мазуру, Нечепоренку и другим. Вот вам и подтверждение, что пе- реговоры таки были и что, видимо, дорого они для него обошлись. Может, П.И. Губонин и не торопился бы по поводу суммы, да его торопило время: ведь обязался постро- ить дорогу за три года. Хотя, строилась она, считай, по-древнему: тачка с одним коле- сом, лопата да кирка. Ну, еще руки, ноги…
От овец, под железную дорогу и станцию Синельниково, отрезано, согласно Плану дач генерального и специального межевания земель Павлоградского уезда, 12 дес. и 2172 саженей неудобной земли. Согласно тому же Плану, участок земли, на котором возникла станция, не межевался, а, значит, не обособлялся от земель Синельниковых. Его просто уступили. Разумеется, за какую-то мзду. Но за какую? До сих пор не известно. На этих землях надо было проложить рельсы так, чтоб, во-первых, не навредить овцам. Помните легенду, что от страха перед «огнедышащей» машиной, животные могут потерять вес, количество и качество шерсти. Так это всё о том. Во-вторых, допустить как можно меньше потерь такого прекрасного ландшафта с озерами, родниками, скалами. Кто-то может воскликнуть: что, дескать, их там так много было? Представьте себе, и не мало.
Старожилы говорят, что под нынешним городом Синельниково было подземное озеро. Кто знает, правы они, не правы? Но «сырости» в этой земле немало. Предлагаю рассмотреть данный вопрос с высоты сегодняшних дней, чтоб лучше, как говорится, ориентироваться в географии местности. Смотрите. От нового вокзала на запад - везде болотистые пятна. В подтверждение приведу легенду. А легенды на «голом» месте не возникают. Якобы, говорит она, на месте нынешнего города было болото. И тогда люди устлали его шерстью от овец, затоптали обувью и построили на этом месте станцию и город. А что сейчас? В 1930-х годах болота беспокоили по улицам Затишной (бывшая Воровского), Нововокзальной. Всем знакома картина: камыши, лягушки. На месте сада Гаранича болото появилось в 1950-х. На улице Севастопольской, после 2000-го, в подвалах стала появляться вода, а в некоторых хатах - даже фонтаны, со слов жителей, пробивались. А сделали дренаж - отступило. Когда строили станцию, то на ул. Гоголя, рассказывали, была песчаная местность. Похоже, что раньше там была вода. От ул. Гоголя на восток стояла верховодка, болота. А от ул. Дружбы на восток шумели леса.
А озер сколько было! Одно из них, рассказывали, находилось восточнее нынешнего Дома культуры железнодорожников станции Синельниково 1. Еще одно – в северной части ул. Исполкомовской, то есть, около товарной Конторы. Там, говорят, даже купали коней. А еще одно - южнее Рефтранса (Рефдепо). Это то, от которого начинался овраг Калиновый. При них и родники были. И даже скалы. Да, да! Не удивляйтесь. Старожилы помнят о них. А вообще, скалы у нас, осовремененных, почему-то вызывают невосприятие. Синельниково и вдруг – скалы! Я однажды написал в газету статью. И скалы упомянул. И что вы думаете? Всё напечатали, а слово скалы - убрали. А что тут такого, что скалы были? Они и на берегах речки Вороной были. Вспомним кни- ги Д. И. Яворницкого. Он писал об этом. А сейчас их нет. Время идет, и всё, в соотве- тствии с законами природы, меняется.
Что же касается родников, то они очень запомнились горожанам. Один из них был около теперешнего Локомотивного депо. Вода вдоль каменного забора стекала в овраг Калиновый. А люди, приспособившись, изготавливали при овраге саман – заменитель кирпича: глина, солома, вода. Второй - в северном конце ул. Исполкомовской. А третий - до сих пор еще напоминает о себе камышом. Засыпали толщей земли, когда клали рельсы, а камыш, как видите, растет, напоминая о роднике. Это место находится чуть севернее перрона, слева от главного пути. А водичка в том роднике была! У-у-у! Помню, дедушка один рассказывал: смочишь, говорит, ранку и заживет. И еще их было много. Вот, скажем, балка, где кончается западный конец ул. Богмы. В том месте балка лишь начинается и бежит в балку Вороной. Там исстари бьют ключи холодной и вкусной воды. Как-то даже делали анализ. Вкусная и чистая, но, как пока- зали исследования, исцеляющими свойствами не располагает.
И курганов у нас много было. Три из них располагались в районе нынешнего с. Тургеньевка, один - около дер. Татарки Лубянской волости, три – на нынешних улицах города Синельниково – Дружбы, Курганной. На их месте давно уже стоят дома. И еще их много есть, но далеко от железной дороги, а поэтому - не в тему.
На таком вот пятачке и появилась на свет станция Синельниково Б, то есть, большое. Позже, в документах, например, 1911 года, оно уже называлось – Синельниково Ю, то есть, южное. Так вот. В РГИА хранится Всеподданнейший доклад «Об открытии движения 15 ноября на первом участке Лозово-Севастопольской железной дороги от станции Лозовой Курско-Харьковско-Азовской железной дороги до станции Александровск с ответвлением к Екатеринославу и реке Днепр от 29 ноября 1873 года». Что сказать, спустя такую толщу лет? Радости было по случаю открытия! В Синельниково играл духовой оркестр, летели к небу головные уборы, люди радовались, обнимались, целовались…
Что представляла собой станция первые годы? Если собрать воедино воспоминания старожилов и документы, просеять через ситечко и разложить ценные слова и факты по своим местам, то получится такая картина. Вот, например, пишет в газету «Ленинськи заповити» (№101-1968) библиотекарь из Илларионово Г. Могущий: «Невеличкий, недавно збудованний будинок станции, трохи дали – килька козьонного типа будинкив, мабудь, квартир станционних службовцив. За ними 2-3 улочки з звичайними селянськими хатами. Для службовцив станции збудували килька хат, а для нижнього складу станции (стрилочники, мастильники, сигналисти) пристосували казарму, в який ранише жили будивельники станции»…
Короче, из маленькой точки на карте станция уже превратилась в кое-что. А вот, как она выглядела, например, в 1877 году. В Поземельной переписи за указанный год говорится, что она «расположена на землях, не принадлежащих сельским обществам», что нынче владельцем станции является «Общество Лозово-Севастопольской железной дороги». Что станция относится к Павлоградскому уезду, 2-му полицейскому стану (из 5 волостей уезда Раздорская и Михайловская волости относились ко 2-му стану), до которого - 15 верст, то есть, до Васильковки, к приходу Лубянской Свято- Покровской церкви, к Лубянской волости. Что жилых строений 8, в том числе: кирпи- чных, крытых железом – 5, деревянных, крытых железом – 2, деревянных, крытых черепицей – 1. Имеется деревянная баня, деревянное пассажирское отхожее место, навес, крытый железом, кузница – 1, сторожевая будка - на 94 версте. В том документе есть и другие вопросы. Например: есть ли при станции церкви, часовни, школы, бо- льницы, базары, ярмарки, трактиры? Но против каждого стоят прочерки [43].
И о наличии переходного моста через железную дорогу ничего не сказано. А ведь это строение фундаментальное и заложено было в проект по строительству станции. Каким он был раньше? Говорят, скрипел, так как деревянный. Сквозь щели мостовой видны были рельсы. Торцы его были без поворотов в сторону улицы, на которую выходили с него. На краях стояли длинные металлические лестницы с перилами для пешеходов. Как видно, мост – невзрачное строение, а «проскрипел» до 1980-х, пока не заменили новым, современным.
В Поземельной переписи сказано, что станция Синельниково сначала была мале- нькой настолько, что не вокзал исполнял роль «укрытия» от непогоды, а просто устроенный около путей навес. А это, как-никак, 1877 год! А мы с молоком матери усвоили, что первый вокзал построено в 1875 году. Нет, не соглашусь я с этим. И вот почему. Конечно, точную дату строительства вокзала так и не удалось найти, но по второстепенной информации видно, что его построили позже. Например. Как явствует та самая «перепись», к тому маленькому, тесному, деревянному устройству (имеется в виду – навес) присмотрелась вдруг Марья Александровна Пенхаржевская. Она, видимо, поразмыслила так: станция, дескать, в степи, вокзала пока нет, переночевать пассажиру негде и так далее. К слову, я видел фотографию начала 20 века. На ней – солидный барин с усами и бородой, и его многочисленное семейство. Он в ладном черном пиджаке, в белой высокой фуражке, в сапогах. А подростки в длинных полотнянных рубахах. Фотография на толстом картоне. На обратной стороне написано: «Остановка Синельниково. Ишь, как! Не станция, не полустанок, а остановка. Видимо, станция тогда еще не на что не была похожа. Так вот, Марья Александровна по своей инициа- тиве соорудила невдалеке от станции Гостиницу. Теперь и пассажирам будет удобно, и доход у хозяйки появится…
А что касается первого вокзала, то его построили после 1877 года. Притом, как сообщает книга 1902 года выпуска «Иллюстрированный спутник по КХСжд», одновременно с Лозовским, по общей традиции того времени: деревянный, резные колонны, сверление, с попыткой делением залов на классы…
Где-то в эти годы на станции (якобы, севернее переездного моста) в течение двух месяцев проживал ученый В. В. Докучаев. Вместе с Кульчицким (простите, инициалов не нашел), они занимались изучением черноземов. Василий Васильевич как раз окончил Петербугское отделение естественных наук и ему предстояло написать работу о качестве наших грунтов. Разъезжали они в разных направлениях от станции, собирали образцы, описывали их. А позже, на основе этих грунтов, он написал трактат «Российский чернозем», который, кстати, до сих пор является основой почвоведения. Так вот, Василий Васильевич лично встречался с начальником станции Синельниково Александром Кирилловичем Дорошенко, разговаривал с ним. Потом написал о встрече в своей книге. А знакомый уже нам Г. Могущий опубликовал в газете «Ленинськи заповити» (№101-1968) отрывок: «Климат тут чудовый. Шкода, немае близько рички. Можливо, колись тут влаштують штучни водойми. Ярив и балок тут дуже багато. Начальник станции казав мени, що незабаром будуть прокладати линию до Екатеринослава. Якщо це так, то станция стане вузловою и може статься, що обернеться колись на мисто». Вот так.
А как станция повлияла на поселок? Ооо! Он, конечно же, преобразился. Появились первые улицы. Сейчас они называются – Гоголя, Исполкомовская. Но это были не те улицы, где все дома – в строчку. Нет. Они были пока лишь не более, как направления. А настоящими они станут куда позже.
Почитаем Вопросный лист по поселку Синельниково, составленный в 1877 году и подписанный управляющим Мартыновым. В нем сказано: «Владельцы Г. (то есть, генеральши) Синельниковой, прихода Лубянского, жилых строений 2: деревянное, крытое деревом 1, глинобитное, крытое деревом 1; нежилых: амбар деревянный 1, сараев деревянных 2, из них амбар деревянный крытый тесом 1, и 1 сарай – соломой; лавка молочных торгов 1: деревянная, крытая тесом; гостиница при станции железной дороги, крытая железом»… [44].
Значит, прав был В.А. Сероухов, что «никакой экономии на 1 тыс. человек не было». Если чего-то и было много, так это овец. А строений с «гулькин нос». Всего два. Возможно, в них жили пастухи и прочий обслуживающий персонал. А что касается строений для производства овец и другого скота, так они, и это видно по цифрам, были: амбары, сараи, лавка молочных товаров.
И Лубянка в эти годы развивалась. В 1878 году Павлоградское уездное земское Собрание слушало вопрос «Об устройстве приемнаго в Лубянке покоя». Долго спорили по поводу выделения 1 дес. земли под Дом приемного покоя. Фельдшером, кстати, там тогда работала Середа. Хотели, как полагается, создать при дворе «сад, огород для прогулки больных и снабжения их огородными припасами», но для этого требовалось согласие князя Воронцова, на земле которого располагалась Цыгановка, но он и сам не явился на Собрание, и представителя не прислал.
Спросите, а это еще что за новое лицо? Какое Воронцов имел отношение к землям Лубянки? Оказывается, в 19 веке представителей этого многочисленного и влиятельного рода на землях Екатеринославщины было много. Один из них – Михаил Семенович Воронцов, рождения 1782 года. Этот молодой, симпатичный и «башковитый» человек прошел хорошую закалку, что касается правильного поведения в обществе, у
отца, потом в армии. И везде выделялся неординарностью мышления. Ну, например. На службу пошел, когда уже был в звании камергера, то есть, генерал-майора. А могли, кстати, принять лишь на должность, где звание соответствует – поручика, скажем. И согласился, лишая себя многих привилегий. Потом служил в иных полках и под началом других командиров. Воевал и получал награды: например, орден Георгия, Владимира и Анны. А в 1819-м, когда ему было 36 лет, встретил в Париже Елизавету Ксаверьевну Браницкую, влюбился, и они повенчались. В 1823-м его назначили генерал-губернатором Новороссийского края и Бессарабской области. Жил в Одессе. Увлекся работой по обустройству края. Помните, писал в Правительство, чтоб разрешили проложить железную дорогу к Черному морю? Как оказалось, человек он бескористливый. Помогал людям. Например. На свои средства закупал за границей саженцы модных на то время деревьев, доращивал в личных питомниках и роздавал бесп- латно всем желающим. Короче, натура редкая [45].
Жена родила дочь, которая вскоре умерла, потом еще - двух дочерей и троих сыновей. Любила веселую жизнь, как пишут о ней в статьях, музыку, театры, взгляды мужчин принимала, как подарок судьбы. Между нею и мужем «вились» поэт А.С. Пушкин, и А. Раевский. Стала статс-дамой, фрейлиной, кавалерственной дамой
ордена святой Екатерины. Ну, и, поскольку муж стал князем, то и она, соответственно, княгиней и очень влиятельной особой.
Михаил Семенович последние годы своей жизни служил на Кавказе, а умер в 1856 году. Елизавета Ксаверьевна – в 1880. А наследство, соответственно, перешло в руки детей. Кому? Ну, все дети, а их было пятеро (две дочери да три сына), нас не интересуют, так как они получили наследство не здесь. А вот князь Воронцов, согласно документам, получил Цыгановку, создал хутор Воронцовский (Собачий). Кто этот князь? Он же и на заседание Павлоградского уездного земского Собрания не прибыл, где решался вопрос о приемном покое с. Лубянки. В процессе работы по этому семейству установлено, что, кроме отца, Михаила Семеновича, князем в семье был еще и сын, Семен Михайлович.
Рассмотрим его биографические данные. Родился в Одессе через четыре года после бракосочетания родителей. Имя получил в честь деда – Семена Воронцова. Учился в местном Ришельевском лицее. Как и отец, начинал с гражданской службы. Потом переехал на Кавказ, к отцу. Служил там. Участвовал в походах против горцев. Стал титулярным советником и камер-юнкером. И вдруг перешел на военную службу. Много поменял должностей и званий. Стал генерал-лейтенантом. Получил ряд наг- рад. А когда исполнилась 10-я годовщина после смерти отца, его назначили Одесским городским головой. И после этого много еще мест и должностей сменил. Честно ра- ботал. Женат на Марии Васильевне Трубецкой (девичья). Вышла за него замуж с сын- ом от первого брака, за что его отец никак не мог простить. Совместных детей не было. Но жизнь, как говорится, явление быстротечное. Светлейший князь С.М. Во- ронцов умер в 1882 году в Санкт-Петербурге, через два года после смерти матери. А Мария Васильевна прожила после мужа еще 13 лет [46].
Земли у Воронцовых было много. В том числе и у речки Нижней Терсы. По Списку сельских обществ и общин 1899 года значится, что княгиня Е. Воронцова оставила в дар членам своего рода с. Троицкое (173 дв.), которое сама купили у генерала А.А. Прозоровского. Так же поступила и с дер. Елизаветовкой (70 дв.). Теперь это село - Ясное. С дер. Цыгановкой (119 дв.).
Вот и прикинем, какое отношение имели наследники Е. Воронцовой к вопросу об устройстве приемного покоя в Лубянке. Они ведь занимали почти весь правый берег речки Нижней Терсы, а на левом - Цыгановку. И их крестьяне, конечно же, должны были получать медицинскую помощь в указанном приемном покое. Но князь С.М. Воронцов отмолчался…
Тогда Павлоградское уездное земское Собрание приняло такое решение. Поско- льку от князя Воронцова «до сих пор отзыва не поступило, значит, он не согласен на отчуждение участка». И далее. «Предоставить место под дом, обходя князя Воронцова». На том и остановились…
Молодая хозяйка Лубянки, Вера Ивановна, немало уделяла внимания развитию поместья. Но вскоре сообразила, что в поселке Синельниково больше перспективы, нежели у Лубянки, и стала направлять все усилия именно туда. Жилых строений уже немало, населения – тоже, Гостиница есть. Надо создавать условия нормальной жизнедеятельности людей. Вот, например, вопрос о Почте. Человек ведь существо, связанное тысячами ниточек с родством, друзьями. А в Синельниково этих ниточек нет. А как быть приезжему? Как отправить письмо, «отбить» телеграмму? Некомфортно, конечно. И Вера Ивановна начала ставить вопрос о создании в поселке почтового Отде- ления. Впрочем, вопрос оказался не из легких. Его и раньше ставили на повестку дня. Например, в 1874 году. Тогда Павлоградское уездное земское Собрание обратилось в губернию, но письмо бегало-летало по кабинетам, а ответ получили неопределенным: «Вопрос оставить открытым». Почему? А всё потому, что в поселке, оказывается, есть лишь жилые постройки, а помещения под Почту нет. Но как быть без почты? И хода- тайства в инстанции пошли беспрерывным потоком. В 1882 году уездное земское Собрание обратилось в Управление Лозово-Севастопо-льской железной дороги. В документе было сказано: «…так, как в Синельниково, кроме жилых домов, других зданий нет», то просим, мол, отвести «на станции Синельниково квартиру из двух комнат и кухни для помещения Почты станции и чиновника за умеренную плату, не дороже 150 руб. в год». Но и тут было отказано, ссылаясь на то, что нет такой квартиры. Тогда Павлоград еще раз написал: а не могли бы вы, мол, построить помещение? Ответ: поставьте, дескать, вопрос на губернское Собрание. Поставили. Но там тоже не решили: «… только с открытием Екатерининской железной дороги». Опять уезд – в Управление. Ответ: «Рекомендуем учредить здание в одном из селений, ближайших к ст. Синельниково». Короче, Управление - отписалось, а уездному Собранию, согласно стр. 108-110 Постановления 1882 года, ничего не оставалось, как принять решение: «Оставить вопрос открытым»…
А в 1898 году Вера Ивановна обратилась в Павлоградское уездное земское Соб- рание, чтоб разрешили открыть в поселке ежедневный базар и две ярмарки. На этот раз Собрание не возразило. В Постановление даже внесли слова, что «Синельниково – довольно значимый поселок» [47]. Так вскоре появился ежедневный базар и две ярмарки (1-2 мая и 1-2 сентября). Место это, скорее всего, находилось на бывшей улице Ярмарочной (сейчас - Л.Чайкиной).
А еще через год (1899) на ст. Синельниково открылась Свято-Николаевская церковь- школа. Первым священником и учителем, как говорят метрические книги, там был Степан Штепенко, а псаломщиком - Матвей Сторчаков. Согласно Списка населенных мест Павлоградского уезда 1911 года, поселок насчитывал 240 дворов, прихожанами числились 966 муж. и 910 жен. Приходскими деревнями стали: Григорьевка - 51 дв., хут. Тавричанка – 12 дв. При церкви работала церковно-приходская школа, а в Григорьевке – школа грамотности, где в штате числился 1 учитель и обучались 44 уч.: 33 мальчика и 10 девочек. [48]
Как говорит «Иллюстрированый спутник по КХСжд» 1902 года, здание этой церкви «одно из школьных зданий на станциях дороги, построенное при ней». В школе учились лишь дети железнодорожников. Двухклассная. С пятилетним курсом. Сама церковь была очень тесной. В дни, когда народу собиралось много, приходилось расширять площадь за счет рекреационного зала, который связан был с церковью аркой, закрытой легко разбирющейся и собирающейся перегородкой. Что представлял собой зал? В отечественных словарях даже слова такого нет. А вот в зарубежных есть: «рекреационный зал – это зал средних учебных заведений для отдыха, игр учащихся во время перемены»…
А поскольку этот объект отдает таинством, мне захотелось взглянуть на него сегодня. Пошел и посмотрел. В здании размещается железнодорожная Поликлиника. Состоит из 3 кусков: север, центр, юг. В коридоре северного куска стены очень толстые и ужасно кривые. Двери - слева, справа. То - кабинеты врачей. Говорят, в старое время они служили кельями для монахов. И вот, как только закончился коридор северного куска, так и встала перед глазами сплошная стена, но, заметим, уже не в один этаж, а в полтора.
В этой стене – дверь, ведущая в актовый зал. Если заглянуть в проём, то будут видны ряды стульев. Мест на сорок. А за стульями, на юг, сцена. На уровне потолка первого этажа, которого тут нет, поскольку помещение в полтора этажа, слева и справа расположены сплошные балконы, как в театре, огражденные металлическими перилами.
К стене, где я стою, прилегает лестница, ведущая на второй этаж. Поднимаюсь по ней на уровень полтора этажа. Балконы как раз оказались вровень с лестничной площадкой. А выше – пустота. Перила их сходятся к южному краю зала, то есть, к сцене. Там есть дверь – выход куда-то, может, на крышу.
Короче, арки я не нашел. А я ведь ради нее ходил. Что ж, начал обзванивать ветеранов Поликлиники. А вдруг кто-то, что-то прояснит. Была ли арка? Куда делась? Но, к сожалению, уже никто ее не помнит. Но говорят, что в войну (1941-3) это здание подвергалось бомбежке, позже - ремонтировали, может, заложили…
Как решительно шагнул в бездну неба шпиль Свято-Николаевской церкови, так быстро стало увеличиваться в поселке количество приземистых глиняных, под камышем или соломой, хаток. Словарь Э.С. Брокгауза и А.А. Ефрона, например, твердит, что в 1900 году жителей в поселке было 1500. В других источниках – чуть больше. Но верная середина где-то между ними. Газета «Ленинськи заповити» №139-1981 года рисует такую картину: «де зараз Райвиконком, парк, магазини Смешторга та инши, поруч з зализницею були хати зализничникив. Поодаль - ризни магазини, ларьки, що, як гриби, виросли писля устройства станции. Десятка з три було бакалийних, мануфактурних, посудних. А так же магазини приватникив Набоки, Грижбовського, Левятова, Черняка, Бешкатова и так дали». В других источниках: «в 1897 году в поселке уже имелись маслодельня, крупорушка, мельницы».
Насчет бакалейных магазинов. Памятная книга Екатеринославской губернии 1900 года рассказывает, как наши предки употребляли вино. Тогда его по Павлоградскому уезду каждая живая душа потребляла (ведер): 1896 – 023, 1897 – 045, 1898 – 055; а в литрах: 1896 – 02351, 1897 – 04545, 1898 – 05549. А по губернии, для сравнения, такие цифры (литров): 1896 – 02886, 1897 – 05777, 1898 – 07118. Встречал в архиве выражение: «В Синельниково ссыпка хлеба, летние полевые работы, но скопление народа на торговлю вином не отражается» [49].
Развивалась и железная дорога. Ст. Синельниково М, например, со своим будущим поселком, стала заявлять, что она уже не просто пустошь. Э, ошибаетесь, господа! Соглассно архивным данным, там в 1896 году постройкой уже было «занято одно место», а из населения было 4 муж. и 3 жен. Так что то, что «никакой воды нет», абсолютно не повлияло на процесс заселения [50]…
Известно, что история жизни еврейского народа не простая. Нация, не имеющая своей территории! И всю жизнь им - то что-то запрещали, то что-то разрешали: то селиться в городах нельзя, то заниматься какой-то деятельностью нельзя. Насчет этого было много Указов. В результате, евреи скупчились в городах. И вот в 1902 году законодательство подкорректировали и разрешили им селиться за чертой городов, в местечках, которые, как правило, располагались бы при железнодорожных станциях, а их тертерритории – и не село, и не город. Даже перечень населенных мест составили. Внего вошло 57 таких пунктов, среди которых оказался и пос. Синельниково, где тогда уже насчитывалось 700 железнодорожников и 2236 жителей поселка, среди которых - 259 евреев.
В связи с таким оборотом дела, в поселок наехало немало людей еврейской национальности: предприимчивые, деловые. Их область жизни – торговля. А в поселке как раз, поскольку станция стояла в удобном географическом месте, разворачивалась торговля зерном. Появились амбары. Была даже улица – Амбарная (Жлобы, Ярова). Появились Банки. Даже из Петербурга был филиал. Селились евреи, в основном, по ул. Музичний (ранее - Петровского). От начала и до привокзальной площади. И на других улицах их было не мало. А раз так, то и кладбище свое появилось. Оно располагалось при ул. Титова. Просуществовало до 1980-х. Кладбище делилось на две части: еврейская половина, христьянская. Старожилы рассказывали, что еврейская половина выделялась добротными памятниками…
Для работы на станции людей вербовали из других губерний, из Белоруссии. Многие из них потом «осели» в Паровозном депо. И мало того, что они работали каждый день по своей профессии, так еще и в свободное от работы время, в выходные дни, строили, буквально на энтузиазме, парк железнодорожников, например, здание первого вокзала. В кругу добровольцев оказался и Матвей Матвеевич Прокопов. Он тоже из Беларуссии. Семья жила бедно. Хаты даже не было. Ютились в каком-то «курятнике», где внизу держали корову, а наверху располагалась семья: отец, мать да два близнеца – Матвей и Антон. И когда Матвей узнал, что на Украине строят железную дорогу, прихватил сапоги, лапти и уехал. Попал в Синельниково. Устроился в паровозное Депо, где и здания-то не было: лишь стены клали. А возраст – чуть-чуть за двадцать. Молодой, сильный, энергичный. Участвовал и в строительстве Депо, и вокзала, и парка. И везде успевал. Хотя, если откровенно, то и жилья даже не было: «бегал» по квартирам. Потом нашел подругу жизни, «слепил» гнездышко, нажил двух деток. Куда теперь уезжать?
И когда парк закончили строить, приятно было на него смотреть. Во-первых, делал своими руками, во-вторых, место стало любимым для всех. Каждую свободную минуту ходили туда полюбоваться, подышать свежим воздухом (там ведь много деревьев посадили), почитать книгу, поучаствовать в играх. Вот как о нем писали в газете «Ленинськи заповити» через 100 лет (№139-1981): «на север от переездного моста располагался парк железнодорожников. Он был огорожен высоким забором. В нем росло множество тополей, осокорей. Аллеи посыпаны крупным песком. Работали фонтаны. Тут же, в деревянном домике, располагались библиотека, бильярд. Рядом был летний театр, за ним - стадион…». Или – в другом номере: «Дерева розлоги, деревяний забор, коло входа – афиша: танци, кино»…
Количество населения росло. Уже не хватало услуг фельдшера, которого, помните, направили в поселок из Лубянки. И вообще, с приближением 20-го века, а в Синельниково - с устройством железной дороги, этот вопрос встал во весь рост. Больных и по губернии, и по уезду становится всё больше. Вот статистика по Павлоградскому уезду: 1897 год – 1054 чел., 1898 – 1137, 1899 – 1174. Видимо, потому, чтоб улучшить медицинское обслуживание, в 1899 году уезд поделено на 8 врачебных участков: Михайловский - №3, Раздорский - №4. А губерния в 1900 году провела Съезд земских врачей. Говорили о положении медицины много. Вот, например, выступления М.А. Ливуса, А.М. Мелихова. Врачебные пункты, говорили они, расположены в простых крестьянских хатах, темных, холодных, совершенно не удовлетворяющих гигиеническим правилам: нельзя делать какую-нибудь более или менее серьезную операцию. Отдельные комнаты для рождения есть только на 8 участках. Отдельные комнаты для аптек - на 2,3,5,6 участках. Отдельные амбулаторные комнаты - на 1,2,6 участках. На других же участках амбулатории служат вместе с аптекой и даже операционной [51].
В 1873 году вступил в строй участок Екатерининской железной дороги – Синельниково – Нижнеднепровск, 39 верст 370 саж. Как-никак, он привязан к ст. Синельниково. И еще много верст катится по землям Раздорской волости. Исчез, как говорится, чумацкий шлях, поскольку подобного рода промысел угас. Всё реже слышались голоса возничих: «Гей! Цоб! Здох би ти був!» Но скрипели еще колеса повозок, запряженных лошадьми. Да и на них уже не разогнаться. Во-первых, шлях в районе дер. Татарки перерезала железная дорога, бегущая из Павлограда на Синельниково. А, во-вторых, как утверждают архивные материалы, в районе деревни Григорьевки его просто распахали, поскольку железные рельсы положили на границе казенной земли, и там стали ходить поезда [42]. Но сама Григорьевка еще долго будет привязана к пос. Синельниково. Там - базар. Там - ярмарки. Да и сама станция не одного крестьянина заманила в свои ряды твердой оплатой труда…
Петр Ионович Губонин давно уже жил в Гурзуфе. В 1894 году он приехал в Москву по делу. Зашел в квартиру. Сел в кресло, так как после простуды плохо себя чувствовал, и, о, горе, умер. К тому времени он был далеко не каменщик, не устроитель многих железных дорог, а куда выше. Его чин 4-го класса, которого он достиг, давал право на то, чтоб его величали «Ваше Превосходительство». Этот человек-гигант столько сделал для страны в последние годы, что всё и не перечислить. Но кое на чем остановлюсь. Например. Создал (с нуля) Брянский рельсопрокатный завод. На нем, кстати, и для Лозово-Севастопольской дороги изготавливали рельсы. Далее. Купив в Крыму земельные участки, он создал там курорт Гурзуф. С гостиницами. С садами. С аптеками. С купальнями. Увлекся, как мальчишка, виноградниками. Делал вина, продавал их в Москве, Петербурге. А сколько церков настроил этот непоседливый человек! Его состояние, впрочем, оценивается в 20 млн. рублей… [52].
Короче, был человек и не стало. Пришлось грузить дубовый гроб с телом в вагон и доставлять по железной дороге, которую сам строил, в Гурзуф. Похоронили его в склепе Гурзуфской церкви, которую, кстати, тоже сам заложил. Но осталась жена. Полненькая, как рассказывает картина художника, красивенькая «пышечка», да два взрослых сына и дочь. Ну, и наследство, которое со временем разделят. А Лозово-Севастопольскую дорогу царское правительство выкупит…
Мы увлеклись железной дорогой, так как объект действительно большой и серьезный, но и Лубянка в указанный период тоже не хирела: к концу 19 века в ней уже насчитывалось 227 дв., 1300 жителей. В основном, церковь привязывала крестьян да привлекала со стороны, ибо ближайшую можно было найти лишь в с. Николаевка (10 верст) и - в с. Раздоры (13 верст). Вот и ходили сюда на богослужение из соседних населенных мест: из дер. Цыгановка, например, расположенной в 1 версте, насчитывающей 91 дв. и 720 душ; из дер. Осокоровка - 10 верст, 14 дв., 116 душ; из дер. Афанасьевка - 10 верст, 21 дв., 163 души; из хут. Терновского – 4 версты, 2 души; из хут. Яковлевского – 12 верст, 86 дв., 670 душ. В дер. Цыгановка и Афанасьевка функционировали церковно-приходские школы, в которых (вместе) обучалось 93 мальчика и 32 девочки [53].
В 1877 году Павлоградский уезд составлял на своих землях Вопросные листки для поселений. Церковные учреждения описывались отдельно. Вот, что сказано о Лубянской церкви. Что она – причт во имя Покрово-Пресвятой Богородицы; что относится к приходу Николаевской церкви (теперь – Никольское-на-Днепре), одноименной воло- сти; что находится под опекой 2-го полицейского стана. К сожалению, цифры по количеству и качеству строений затерлись от времени. Но кое-что сохранилось: «имеется 3 дома, 3 начатых строения: 1 амбар и 2 деревянных сарая». Далее. Что «усадебная оседлость смежена с селом Лубянка». А это значит, что стоит она на территории села, но имеет общие границы. Документ подписали: «Зав. приходом Священства Маламой Окимов (нечетко) Ю.Д. псаломщик Иоан Кузьминский».
Разумеется, за все годы священники тут менялись не раз. В 1881 году, например, в аривах записан законоучитель – Максим Сугаренко. Он - сын дьячка. Окончил курсы в Екатеринославской семинарии воспитательных заведений. Являлся попечителем Цыгановской и Афанасьевской приходских школ. Был членом благочинного Совета церковных заведений, членом Павлоградского отделения епархии. Короче, уважаемый в округе человек. Его казенное жалование составляло 105 руб. 84 коп. На указанную дату ему исполнилось 50 лет, жене – 46, сыну – 25. Псаломщиком при церкви служил Петр Дидушинский. Он, как говорят метрические книги, сын пономаря. 10 лет служил в качестве послушника, а в 1880-м стал псаломщиком. Ему 47 лет, жене – 44, детям – 21, 20, 19. Жалование составляло всего-навсего 47 руб.
Так и служили Богу и людям. С высоты времени, конечно, не видно их благородных деяний, но след от причта, которым они управляли, сохранился. Есть в ГАДО метрические книги этой церкви, от которых прямо-таки пахнет Лубянкой того времени. Например. 1888 год. Запись №5. Бракосочетались «деревни Новогригорьевки крестьянин Григорий Антонов Кочкован и Любимовской волости деревни Вороной крестьянка Дарья Васильева Бондаренкова». Не интересно ли? Или – 1889 год. Запись №20. «Жених деревни Новогригорьевки крестьянин Иван Трофимов Перевезенец, православного вероиповедания, вторым браком, 50 лет. Невеста села Васильковки крестьянка Мария Емелианова Коваленкова, православного вероисповедания, вторым браком, 44 лет». И так далее...
После строительства железной дороги, пос. Синельниково стал расти и развиваться быстро. Но еще в 1895 году неграмотных было 84%, хоть и открыли в том году «старанием Марьи Александровны Пенхаржевской» первую одноклассную школу, двухклассное училище по подготовке телеграфистов и конторщиков (1897). А земская школа (1908) и женская прогимназия (1912) – это уже заслуга молодой хозяйки Веры Ивановны Малама.
Рос поселок, развивался. Даже интерес стал вызывать у посторонних людей. Вот в начале 20 века заглянул сюда предприимчивый человек - Б. Яцкевич. Поездил по деревням, хуторам, разговорился, присмотрелся и, пожалуйста, в 1903 году в поселке появилась кузнечно-прессовая мастерская. А что! Инвентаря кругом полно, так как местность землепашеская, часто выходит из строя, а где ремонтировать? И кто это будет делать?
В 1903 году Вера Ивановна ходатайствовала, исходя из факта неудовлетворительного состояния медицинского обслуживания в поселке, об укрупнении фельдшерского пункта. Что тот один-единственный фельдшер! Вопрос, как обычно, вынесли на уездное земское Собрание. Благо, гласным (депутатом) от южного края уезда был Алексей Николаевич Рудь. В Постановлении даже отметили, что «с каждым годом в поселке увеличивается население, и в то же время он удален от врачебного пункта». А постановляющая часть такова: «Принять доклад Управы и внести в смету 900 руб.» Имелось в виду, всего, с учетом расширения земских фельдшерских пунктов в поселках Лозовая, Синельниково и селе Павловка. Но с условием, что «разъезды фельдшера по поселку будут осуществляться на лошадях больных, обращающихся за помощью» [54]. Сюда и фельдшера из Лубянки перевели.
Таким образом, Лубянка – это вам не Татарка (Бураковка), которая «пропустила через свое сердце» железную дорогу, а сама стала гаснуть, как зведа на небосводе. В ней, правда, еще в 1908 году насчитывалось 16 дворов и чуть более сотни крестьян: 71 муж. и 38 жен. Но то последние вздохи. Лубянка же – село с перспективой. Она, как мать, выносила и родила ребеночка по имени Синельниково, и теперь вместе они стали нераздельными субъектами земельного участка №61, сгруппировавшись при овраге Калиновом. Теперь у них новые общие задачи. Настало время строить вокзал, так как прежний, деревянный, уже не отвечал запросам времени. Размеры, дерево, неудобства. Тут читатель может улыбнуться: дескать, причем тут Лубянка до вокзала? Оказывается, притом…
Строить его начали после 1903 года. Дата, правда, неконкретная. А потому, что точной - на сегодня нет. Пока руководствуемся - кто, чем может. Я, например, пользуюсь двумя источниками информации. Первый. Книга «Иллюстрированный спутник КХСжд», изданная в 1902 году. В ней, в частности, написано, что проект вокзала ст. Синельниково уже изготовлено и что скоро начнется строительство. Второй. Разговорами о том, что в 1914 году, в связи с началом первой мировой войны и прекращением финансирования, работы по строительству вокзала были приостановлены. Других источников пока нет…
Так вот. Когда его строили, то крестьяне Лубянки, Цыгановки и других окрестных сел ездили туда на подработку. Особенно пользовались спросом подростки, родители которых имели бричку и коня. С первой зорькой они впрягали коня, подъезжали к вишневецкому кирпичному Заводу, загружались кирпичом и везли в Синельниково. По прибытии выгружали, получали в ладонь монеты и ехали домой. История, впрочем, сохранила один из таких «памятников». В Цыгановке (на правом берегу Нижней Терсы) жил подросток Семен. Хата его примыкала к дороге на Миролюбовку. Так вот он, рассказывают, как раз и участвовал в подвозе кирпича. Любознательный такой! Пока дело до погрузки, все кругом изведает, разузнает, а потом дома «просвещает» родителей, будто они сами не знают, как изготавливают кирпич. Говорил, что заготовки кирпича закапывали в землю - для медленной сушки, а после - досушивали на солнце. Прошли годы. Семен стал дедом, а потом и умер. А уже в наше время, пожалуй, через сотню лет после этого события, построили напротив его хаты сельскую автобусную остановку и назвали чисто по-народному: «Остановка деда Семена». Чтоб, наверное, увековечить память…
Вокзал, впрочем, так и не достроили. Присмотритесь, в нем нет северного крыла. И это сейчас. А на открытке 1913 года он еще короче. Там он заканчивался после центрального входа в него, над которым видны слова: «СИНЕЛЬНИКОВО». Стены из красного кирпича, видимо, из того, что Семен возил. Не оштукатурен. Не окрашен. А уже на открытке 1918 года видно, что продлили после центрального входа еще на 4 окна. Но не закончили северное крыло. Если внимательно изучить эти две открытки, то можно описать последовательность строительства. Согласно проекту, вокзал должен состоять из центральной, самой высокой части (вход), затем: на юг – три фрагмента и на север - три. Так вот. К 1913 году возвели цетральную часть (вход). Потом – два южных фрагмента. А третьего еще не было. И фундамента с цоколем для него не видно, хотя перрон просматривается отлично. На открытке 1918 года есть центральная часть (вход). Есть на юг три фрагмента. Есть на север один фрагмент. Нет (и сегодня тоже) второго и третьего северных фрагментов.
Вообще, о вокзале сведений не много в литературе. Больше – на языках. Вот, например, что они говорят. Первое. Якобы, во время строительства фундамента, глубоко не вкапывались. Дескать, там самое высокое место в поселке, а под полотно все равно надо делать подсыпку. Не знаю, как это можно не вкапываться? А насчет подсыпки соглашусь. Я недавно смотрел: ее набралось более 2 метров. И насчет «самого высокого места», где стоит вокзал, не возражаю. Однажды заинтересовался и замерил автомобильным прибором «Навигатор». И вот, что из этого вышло. Вокзал расположен на 186 метре над уровнем моря. Еду на запад: ул. Покровская (бывшая Энгельса) – 154; у с. Красного – 137. Еду на восток: ул. Гоголя – 180; ул. Маяковского – 176; пруд у с. Парного – 135. Еду в сторону Павлограда: на Вольновском перекрестке – 175, дальше – ниже, ниже; Еду на Славгород: южный переездной мост – 164, дальше - ниже, ниже. Второе. Якобы, вокзал строился без расчета на отопление, так как тогда счита- лось, что место, дескать, общественное, как церковь, и люди должны обогреваться за счет дыхания. Как знать! Как знать…
Вера Ивановна жила в Николаевке, во дворце прадеда, Ивана Максимовича: с ко- лонами да мезонинами. Дворец утопал в кронах деревьев густого красивого сада. Молодая хозяйка была окружена ценными вещами старины и предметами семейной реликвии. Как пишет И. Шаповал, там можно было обнаружить и 2 гетманские булавы (одна из слоновой кости, а другая - позолоченная), и суконный красный жупан, и 3 шелковые гетманские кафтана, седло, украшенное редкими блестящими камешками [64]. Земли у нее, лишь в Николаевке, насчитывалось 4000 дес. Жила и радовалась. Сынишка, Владимир Владимирович, к счастью, не глупым вырос. С 1902-го, как и от- ец, служил Екатеринославским уездным предводителем дворянства. Имел землю в разных местах, в том числе и в Лубянке - 2000 дес.
К слову. Такого прадеда еще поискать надо! Фамилией, главное, наделил ее поэтической. Это вам не Иванова – от Ивана, не Петрова – от Петра. А Синельникова! Вера Ивановна! Фамилия, как бы, и французская, так как в старину синелью называли присылаемые из Парижа бархатные шнурки и синельную бахрому для российских модниц, и в то же время, как бы, русская. Синельникова! Умница, прадед. Великий был человек! Губернатор! Взглянуть бы сейчас на тот Архиерейский дом, в котором он жил [55]. Взглянуть бы на бумаги, которые он подписывал. Архивы ведают, что когда он еще не был губернатором, то подписывал документы так: «бригадир Иван Синельников», а когда стал им (сентябрь 1785), то – «генерал-майор Иван Синельников». Почерк крас- ивый, внушительный… [55].
А с каким грузом тяжести водила его рука перо по бумаге, когда он, пятидесятилетний, муж прекрасного семейства и отец четырех детей, 27 июля 1788 года писал завещание – в связи со смертельным ранением ядром: «1. Уплатить долг - 27000 руб., взятых из Университетской суммы Екатеринослава. 2. Построить в собственном селе Николаевке церковь во имя чудотворца Николая. 3. Обращаться за помощью, в случае надобности, к бригадиру Василию Степановичу Попову, «расположенному ко мне многою дружбою», и к брату Алексею Максимовичу Синельникову. 4. Воспитывать детей, не жалея денег. 5. Выдать племянницу Марью Акимовну Лукашову за честного и доброго человека, дав ей 3 тыс. рублей приданного»…
Ах, Иван Максимович! Иван Максимович…
Однако начало 20-го века стало приносить Вере Ивановне лишь разочарования. Впервые зашаталась земля под ногами, когда грянули революционные преобразования 1905 года. Потом в 1909-м умер муж. Ох, рановато! Всего лишь 68! А ей? Ей 55! Надо же! А как все складывалось! И опять: революционные настроения, крестьянские бунты. И руки, довольно-таки молодой еще хозяйки, опустились. Мало ли, в голову лезли мысли, еще отберут землю! Выдернут из-под ног, будто скатертину. А у нее ее, ни много, ни мало, 48 тыс. дес. Возненавидела революции! Кто в ней участвует? Что это за люди? Эх, панночка, панночка! – включаюсь я, автор. Могла бы ты видеть да- леко вперед, то увидела бы, где-то там, в 1960-х годах в селе Алексеевка Васильевс- кого Сельсовета, то есть, на твоей земле, «знаменитого» участника восстания на броненосце «Потемкин» (1917) Епифана Федоровича Джобалду. Он там жил. Ходил на встречи со школьниками. Переписывался с побратимами по восстанию. Вот кто дела- ет революции! И живут они не где-то там, а рядом с нами. Только разница между вами и ими в том, что вы их обижаете, а они, соответственно, защищают свои права, то есть, восстают. Но она об этом не думала. Лишь возмущалась да кляла всех и вся.
И вдруг нервишки через какое-то время стали сдавать. Незнакомых людей, как пишет И. Шаповал в книге «Пошуки скарбив», стала вообще не пускать на порог. Как только кто подъедет, сразу слуги навешивают на все двери замки, закрывают засовы. А сама поднимается на второй этаж и выглядывает в окно. А если кто и напросится, то тщательно проверит документы, принимая сквозь щелочку в двери. Долго вчиты- вается, потом с вызовом вышвыривает назад: дескать, ничем помочь не могу! А слу- гам приказывала, чтоб больше никого не впускали. Вообще, как замечено посторо- нними людьми, она стала ко всем относиться с подозрением. Не случайно «ходоки» навешали на нее ярлыков, типа: «Скупа землевласниця», «Помищиця – видлюдок» [56]. А все потому, что дрожала за свою землю. Ведь на такие ее характеристики всегда найдется хозяин. Смотрите, что получается: плотность населения в уезде соотносится 1:059, то есть, на 1 дес. крестьянской земли - 059 жителя. На одного едока приходится 1,14 дес. надельной земли. Не земля, а булочка с маслом! Хотя, как ведает история Вольнянска, уход за нею, да и условия периода, указывали на то, что и не всё делали для кормилицы, и мало получали отдачи. Что это! Урожайность зерновых по степным уездам губернии составил: в 1915 году – 10,2 ц. га.; а в 1917-м и того меньше - 6,8. [57; 58].
Но землю уже «выдергивали» из-под ног. И не только у Веры Ивановны. У всех по- мещиков. А по-иному на тот исторический момент и нельзя было. Ведь – бунты, бун- ты, бунты! По всей стране. А в столице начались кадровые перемены. Саратовский губернатор П.А.Столыпин вдруг сел в кресло министра МВД. И тут же, одновременно, стал председателем Совета Министров. Молодой, опытный, как отзывались о нем его учителя. Деловой, рассудительный, бесстрашный, с арийскими, если хотите, чертами характера, поскольку родился в Дрездене. Кстати, именно из-за тех черт на него много раз покушались. Хотя, каждый раз безрезультатно. А вся беда в том, что был реформатором с большими замашками. А это кое-кому не нравилось: то он, дескать, капитан, а на генеральской должности, то чересчур много увлекается реформами. И вот, как только он сел в кресло Премьера, так и снова занялся аграрной реформой. Вопрос весь, как считал он, в земле. Ее надо правильно разделить, тогда не станет крестьянских бунтов.
На него, впрочем, возлагались большие надежды по усмирению крестьян. Вот он и начал внедрять в жизнь свои реформы. Первое, что сделал, это передал надельные земли крестьянам. Второе. Создал крестьянский Банк и кредитовал их. Третье. У помещиков скупал земли и передавал крестьянам на льготных условиях. Четвертое. Затеял непримиримую борьбу с чересполосицей. Это такое явление, когда крестьянин получал надел, но тот состоял, как правило, из нескольких кусков, расположенных на разных полях. Выражаясь языком статьи «Столыпинская реформа», дело доходило до 20, 40, 100 кусков. Может ли, скажите, крестьянин успешно обслуживать свой надел, если приходится без конца перевозить от куска к куску инвентарь, семена, перегонять лошадей, волов? И реформатор пошел навстречу крестьянину: стал создавать хутора, отруба, чтоб крестьянин был как можно ближе к земле [59].
Забегая немножко наперед, скажу, что именно из-за решительных реформ, как считают историки, П.А. Столыпин и поплатился своей жизнью. Осенью 1911 года, будучи в зале Киевского театра, ему прямо в упор выстрелил убийца. Это было уже 11-е нападение. И, к сожалению, со смертельным исходом…
Таким образом, к 1925 году, когда в очередной раз составлялся Список населенных мест страны, плоды его труда по созданию хуторов явно видны были. Из 208 населенных мест Синельниковского района, например, 141 были хуторами. В списке есть хутора Цыгановского Сельсовета (теперь – Лубянского): Воронцовский, Пороховой завод, Берестоватый, Бруштайка, Калиновский, Токовой, Катражка, Реневичи. Не все они, конечно, «доползли» до нынешних дней. Очень многие прекратили свое существование еще в дороге к старости по причине малолюдности или бесперспектив- ности, но часть из них все-таки достигла нужных высот в своем развитии. Взглянем на их характеристики. Ведь они, как-никак, шли с селами Лубянского Сельсовета нога в ногу. Берестоватый – 42 хозяйства, 264 жителя, 680 дес. земли, 20 колодцев. Бру- штайка – 15 хозяйств, 144 жителя, 220 дес. земли, 11 колодцев. Воронцовский – 13 хозяйств, 84 жителя, 399 дес. земли, 13 колодцев. Калиновский – 20 хозяйств, 122 жителя, 241 дес. земли, 16 колодцев. Катражка – 16 хозяйств, 77 жителей, 191 дес. земли, 7 колодцев. Токовой – 22 хозяйства, 138 жителей, 281 дес земли, 18 колодцев. Реневичи – 14 хозяйств, 55 жителей, 201 дес. земли, колодцев нет. И последний – Пороховой завод. Тогда к его названию еще добавлялись слова «Екатеринославского П.О.К. хозяйства»: 52 жителя, 60 дес. земли, 2 колодца… [60].
Казалось бы, вот это благо! Получи от государства землю! Пусть немного, но она твоя! А хочешь жить шире, прикупи еще. Ухаживай, как полагается, за ней и пользуйся плодами своего труда. Но не тут-то было. Цены на землю сразу вскочили. Если в 1860-х годах в Екатеринославской губернии за одну десятину требовали 20 руб., то в 1906-м - 185. А откуда у крестьянина деньги? Вот и стали бедняки разъезжаться: кто - в соседнюю губернию, кто - на Алтай, а кто – в Синельниково. Поселок, как-никак, уже стал крупным пунктом скупки и ссыпки хлеба. Куда ни кинь взглядом, везде – конторы, конторки. Около двух десятков мелких промышленных предприятий. Почтово-телег-рафное отделение. Сберкасса.
Вообще, о поселке уже можно было тогда говорить, как о серьезном объекте. Например. В 1911 году, как пишет городской сайт Юзовки, губерния ходатайствовала перед МВД, чтоб то разрешило ввести в некоторых поселках городское управление. В списке был и пос. Синельниково [61]. От этого, мол, все были бы в выиграше, рассуждали в конторах, в том числе, как кажется, и священник железнодорожной Свято-Николаевской церкви Пантелеймон Петрович Борисов. Ему ведь всего лишь 30 лет. Он кандидат богословия. С окладом 450 руб. в год. Имеет семью. Ему бы число прихожан увеличить. Вот и надеялся на перспективы поселка… [62].
А если далеко не разгоняться, то можно на Пороховой завод пристроиться. Лишь бы где-нибудь зацепиться. Там уж точно не с коровой или козой возиться, а порох изготавливать! А завод, впрочем, состоял из сотни рабочих. Так что шли туда Лубянцы. С гордостью снабжали порохом охотников страны, поскольку на армию работали 3 казенных завода…
А многие подались в Сибирь. Все по той же причине – малоземелья. А там ее много, нетронутая, дели и хозяйствуй. Вопрос был настолько актуальным, что в городах, в том числе и в Павлограде, как говорят материалы уездного земского Собрания, даже появились переселенческие организации. Они брали на себя заботы ходоков, и организовывали поездку в Сибирские регионы для подыскания участков земли. Через них прошли тысячи крестьян. Например, за время правления П.А.Столыпина в Сибирь переселено около 2 млн. человек. Туда же направлено 4 семьи из дер. Георгиевки (так с 1910 года стали называть Григорьевку) Михайловской, на тот момент, волости, где тогда уже насчитывалось 427 жителей. В том списке значатся два брата Сероухи - С.М. и Т.М. Оба, впрочем, до сих пор числятся в метрической книге Свято-Покровской церкви с. Лубянки…
Но как бы там не было, а Лубянка устояла. К 1911 году в ней уже насчитывалось 248 вв., 1347 жит. И, как прежде, в числе 21 населенного места уезда входила в состав Раздорской волости. Хозяйка, правда, Вера Ивановна Малама, обеспокоена, что всё решается не так, как хотелось бы ей. Ну, например, с землей. Что она теперь должна раздавать надельные земли? Э, бублик вам с маком! И помещичьи земли, если их распродать, как требует П.А. Столыпин, то останешься гол, как сокол. Лучше бы вместо этого, думала, решали более важные дела. Ну, скажем, со статусом поселка Синельниково. Он ведь подрос уже, повзрослел, и давно пора ввести тут городское управление. А то получается так: станция принадлежит железной дороге, предприятия – владельцам, а жители поселка, как сироты – никому. А ведь в нем уже, как-никак, несколько тысяч населения! Как можно равнодушно смотреть на бесхозяйственность и антисанитарию? И, главное, обращались же в МВД, а воз, как говорится, и ныне там. За землю они, видите ли, взялись!
Жила и надеялась Вера Ивановна, что реформы П.А.Столыпина – это не более, как капризное баловство новоиспеченного чиновника. На сына, Владимира Владими- ровича, конечно, полагалась. Дескать, в случае чего, поможет. Ведь он по-прежнему - предводитель уездного дворянства! В почете! Недавно пожаловали в камер-юнкеры Двора Его Императорского Величества Николая 2. Это младший придворный чин. Золотой сын! Уж гордиться есть кем! Но все-таки на душе неспокойно. А чем, дескать, он может ей помочь, если, как сам не раз выражался, «революционные преобразования, мама, это не нашего ума затея». Так что скоро, видимо, вместе с сыном придется уносить ноги…
Но, как бы там не складывались дела у хозяйки, крестьяне Лубянки и соседствующих с нею сел жили по своим правилам: спину гнули от зари до зари, домашнее хозяйство (у кого таковое было) вели при лучинке, в лучшем случае – при свече, и детишек рожали без устали. Кстати, о детишках. Жили ведь не ахти как, а малышни в каждой хате, как пчел в улье. Что ж, законы жизни таковы: чем человеку труднее, тем больше желания продолжить род. Так, что рожали, «бабоньки», рожали. Из метрических книг Свято-Покровской церкви села Лубянка явствует, что там за четыре года зарегистрировано:
1888 1889 1901 1902
новорожденных (всего) 197 198 169 165
мальчиков 106 96 94 73
девочек 91 102 65 92
Правда, замечено некоторое снижение рождаемости. Но тому есть причина. Дело в том, что с 1900 года прихожане Свято-Покровской церкви с. Лубянки, проживающие в пос. Синельниково, дер. Григорьевке и других мелких населенных местах, были приписаны к Свято-Николаевской церкви ст. Синельниково, а поэтому стали регистрировать новорожденных там.
О каждом новорожденном, конечно, не расскажешь. Хоть и хотелось бы. Слишком уж много их. Но на паре фамилий, пожалуй, можно остановиться. Вот первая. Наугад. На какой палец в метрической книге остановился. 12 марта 1911 года, когда в небе и на земле проявились уже первые признаки весны (посыпалась капель с соломенных крыш – и все за ворот, за ворот; прилетели жаворонки; на проталинах запестрели во всю белизну подснежники), когда весь православный люд чествовал святителя – Гри- гория Двоеслова, преподобного Симона Нового Богослова, преподобного Феоктиста, родившихся в разных столетиях, но привнесших в религию значительный вклад, в семье крестьянина Тихона Никоненко родился мальчик. Шустренький такой, птфу-птфу! Красавец! Долго ли думали, мало ли, но назвали Яковом. Родители надеялись, что косой будет владеть не хуже, нежели ложкой. В те времена ведь как судили о сельских мужиках? Если кисти рук - ниже коленей, значит, работник из него будет что надо: и косить, и мешки таскать…
Ну, а пока эти маленькие ручки еще лишь растут, что тогда? А что! Учиться, конечно же, надо! Это мы так думаем сейчас. А тогда в Лубянке негде было предвари- ть в жизнь свою мечту. Лишь через несколько лет (1914), согласно архивным материалам, в селе появилось на свет одноклассное училище с четырьмя отделениями. Но, чтоб в нем учиться, нужны деньги, приличная одежда и много кое-чего другого. А было ли в то время всё это у крестьянина? Далее. Можно отправиться в Синельни- ково. В поисках, так сказать, счастья. Там как раз в вопросах науки и культуры шли значительные подвижки: появилось, скажем, частное женское училище 2-го разряда (1914), открылось общество «Просвещение» (1914), несколько частных учебных пунктов образования с перспективой преобразования в полноправные (1915). В том же 1915-м, как ведает Памятная книга Екатеринославской губернии за 1914 год, «обучение начнет расширяться в уездах». И перечисляются 5 начальных пунктов, среди которых есть и пос. Синельниково. Вообще, интересная книга. Нахожу суд поселка, в котором судьей работает Конторович Гитель Яковлевна. Нахожу аптеку, которую содержит мещанин Нафтула Шулимович Ляткер… [63].
Короче, Якову, как и его сверстникам, предстояло лишь подрасти и использовать хотя бы то, что уже есть. Правильно он этим воспользовался, не правильно, не нам судить, так как то его жизнь, но, забегая наперед, скажу, что он все-таки достиг в жизни того, что не каждому под силу. Мы к нему еще вернемся…
А вот еще фамилия. Федора Штанько. Она появилась на свет позже Якова и после некоторых важных событий того периода на Екатеринославщине. Ну, например, таких. В 1915 году сын Веры Ивановны Малама стал гласным от губернского
предводительства дворянства. Второе. В том же году губернию (а больше Павлоградский уезд) заполонили беженцы. Они принесли к нам холеру, тиф, оспу, корь, скарлатину. В связи с этим, в Синельниково, в Славгороде и других селах уезда начали строить бараки, снимать помещения для работы с больными. Потом урожай хлебов по губернии упадет до критической точки, а в воздухе запахнет революцией...
В такой вот атмосфере в 1916 году, в хате Максима Штатько, начались роды. Собрались, как принято, домашние. Подошли соседи, друзья, знакомые. Детвора притихла за дверью…
Вошла повитуха.
-Так, Максим Лукьянович! Что это вы стоите, как на похоронах? Ну-ка, подсаживайтесь к роженице. Распустите ей волосы, расстегните пуговицы…
Мужик растерялся. В работе он, конечно, молодцом. Его тут все знают. Всю жизнь послушно горбатился на земле местного управляющего. Служил так, как собака служит хозяину: кинут кусок хлеба, и за это спасибо. Работал от зори до зори. Получал по 20 копеек за день. С этих деньжат и на хлеб, ей Богу, не выкроишь, а ему еще надо было содержать семью из 6 едоков. А управляющий, как любое начальствующее лицо, строг да несправедлив. Наказывал крестьян за малейшую провинность. И получалось: что заработаешь, то с тебя и вычтут…
А повитуха, как дома: варит на печке травы, делает роженице растирания, читает молитвы, окропляет священной водой. Тут тебе и свечу зажгла, поставила к иконке, и двери, сундуки открыла, как требовал обычай, чтоб, якобы, плод легко вышел. А все лишь глазами вслед водят.
Поворковала над роженицей, не хуже фельдшера, и вот тебе, пожалуйста, вскоре появилось на свет тельце.
-Девочка! Девочка!
-Умница ты наша!
-Уа! Уа!
Взглянул на нее отец и, наверное, подумал: теперь, мол, легче будет обслуживать семейство. Как-никак, помощница прибавилась. Дело в том, что при новых земельных порядках, которые «въехали» в село реформами, он несколько расширил свой надел, дабы не пустить, как говорится, семью по миру, и теперь, конечно же, им с женой станет легче. А то и за конями смотри, и плугом управляй, и у печки вертись…
-Максим Лукьянович! Так как назовем невесту?
-Не знаю. – растерялся. – Может… Федора?
Повитухе все равно.
-Ну, Федора, так Федора! Разрезайте, голубчик, пуповину. Да с молитвой, с молитвой, слышите! – начала сама нашептывать: - Великомученицы, Варвара и Екатерина, придите к нам в помощь. - и опять к хозяину: - А вот завязывают пуповину не всякой ниткой. Слышите? Возьмите льняную. Если хотите, чтоб у вас и дальше дети рождались…
-Да куда еще? Эта уже, как видите, седьмая.
-Ну, мало ли! Ох, Максим Лукьянович, Максим Лукьянович, повезло вам. Скажите Господу спасибо, что роды несложно прошли. А то бы побегали в церковь, к батюшке, чтоб молился за страдалицу.
Хозяин лишь вздохнул. Знает он, многодетный отец, что это за штука такая – роды. Бегал. И не раз. Четыре раза из семи…
После родов повитуха ходила к Штанько долго. Помогала, читала молитвы, советовала, что да как делать. А потом отделила краешек пуповины, который уже высох, было, и поклала между иконами:
-Храните, Максим Лукьянович, ровно семь лет. А по истечении срока дадите Федоре. Пусть развяжет. Если сумеет, значит, смышленая будет…
Ну, а пока Яков да Федора подростают, вернемся к революции, о которой уже не раз упоминали. С высоты села она, конечно, витала где-то в пространстве, а что собой представляла и когда закончится, никто понятия не имел. Правда, «чем закончится», тут у крестьян ожидания были. Землю, например, панскую поделят, как обещали, нарежут, раздадут. И где бы кто не находился (шел ли, сидел, стоял), все равно по сторонам поглядывал. Вот, мол, в село приедет дядя с тросточкой, составит список и раздаст долгожданную землю. Но дяди все нет и нет. Тогда стали говорить, что революция – это, как роды: она, мол, нелегко дается. Точно так и было: дважды затевалась, и лишь за вторым разом, в ноябре 1917-го, завершилась. А крестьянину надо было все это пережить, переждать, передумать. Ведь вокруг такое творилось! Иногда умом не понять. Столыпинскую реформу почему-то скомкали и бросили в корзину (конец хуторам!), а вместо нее революционеры науськивали крестьян, чтоб те захватывали панские земли. Захватывали! Чего греха таить. Но самое интересное тут то, что хозяйка, Вера Ивановна, даже нос в село не показала. Испугалась, наверное. Ведь, попади под «раздачу» - и ноги можно не успеть унести. Ее сын, Владимир Владимирович, оказался куда сообразительнее. Накрахмалил борта сюртука, надушил шляпу и – в Синельниково, на поезд. А обнаружился - в Венгрии. Там заякорился, возглавил эмигрантскую службу России, и жизнь у него потекла.
А Вера Ивановна осталась. То ли не сориентировалась, то ли что-то помешало. А, может, потому, что гордыня не отпустила. Ведь, как-никак, а добилась, что поселок Синельниково решением Временного Правительства от 5 июня 1917 года занесли в список рабочих городов [64.65]. Теперь предстояли выборы городского головы и Управы. Не дай, Бог, беспокоилась, революционеры захватят места.
В сентябре выборы состоялись. И, к счастью Веры Ивановны, в Управу мало прошло революционеров, а, в основном, как пишет исторический очерк города Синельниково 1960-х годов, «торговцы, мелкие промышленники, предствавители эсеров и меньшевиков (Быковский, Замятин, Парменин и другие». Ну, дай, Бог, вздохнула, хоть тут революционеры не успели.
Размечталась. Теперь поселок стал городом, промышленным и культурным центром, скоро тут закипит коммерческая деятельность, так как он стоит на перекрекрестке важных железных дорог, банков наплодится. Радовалась, как дитя! Правда, это сил мало прибавляло: будущее ведь – на волоске.
А революция, как птица, с небес уже спустилась на землю, прошлась по закоулкам застоявшейся жизни, и начала всё ставить на новые рельсы. Притом, не молчаливо, а с возгласами – Долой! Долой! Свято-Николаевскую церковь, которая относилась к железной дороге, переоборудовали под театр. Там был зал, сцена. По выходным дням устраивали спектакли. Зал, в основном, занимали разнородные военные группировки. Что там только творилось! Как писал известный советский писатель В. Катаев, в зале накурено, керосиновая лампа от дыма еле видна, на полу полно лузги от семечек, каждый рвался на сцену, отталкивая другого, и говорил речи. Что ни группировка, то своя революционная философия. [66].
В 1918-м приступили к созданию Военно-революционных (на уровне уездов, городов, в том числе и в Синельниково) Комитетов,сельских Советов. И когда в Лубянке создали Сельсовет, Вера Ивановна окончательно поняла: дальше отступать некуда. Кстати, первым его председателем избрано Гусака Гавриила Петровича. Ну, и чего, скажите, после этого ждать? Избиения? Ареста? Высылки?
И она пошла по иному пути. Якобы, навела мосты с батькой Махно, который, кстати, подростком жил у дедушки в пос. Славгород (это не далеко от Лубянки) Павлоградского уезда, а в годы гражданской войны (1918-1920) «хозяйствовал» в этих краях. И она на его тачанках ускользнула за границу, прихватив, разумеется, и драгоценности. А то, что не смогла взять, в виду значительных объемов, так и осталось в Николаевке, под открытым небом: старинные экипажи, например, стоящие по «пояс» в траве (и крытые, и открытые), линейка, на которой в 1787 году ехала со свитой в Херсон Империатрица Екатерина вторая. И, как писала в Указах сама же, «и прочая, и прочая…»
Тайны пустоши Лубенской. Глава 2. История земель
© Copyright: Николай Слышик, 2022
Свидетельство о публикации №222020101278
Свидетельство о публикации №222020101278
Рецензии