Тайное послание

…Медленны и прозрачны языки костра, трещит сухой хворост, и в небо взлетают искры. У костра – притихшая горстка людей, а темнота вокруг такая плотная, что, кажется, её можно зачерпнуть ложкой. Из темноты, поодаль от костра, слышны неясные шорохи и всхлипы: «Ой, мамочка, тут что-то мокрое!»  – «Да что там у тебя мокрое? Садись!» – «Марин, отойдём подальше. А то видно…» – «Иди, иди, руку давай» – «Ка…» – «Ал, ты где?…. Алё! Алочка?» — «Тут канава, осторожно… Господи, крапива тут, что ли?» — «Слушай, ты не рассуждай давай – крапива, не крапива» – «Ага, так она стрекается».

      – Девчонки! — слышится отдалённый крик.

      – Ой, это Миша! — испуганно вскочила Алочка. Марина силой вернула её в прежнее положение и громко крикнула:

      – Ау!

      – Вы не заблудились?

      – Не-ет!

Алочка и Марина, чьи голоса мы слышали в темноте, неторопливо возвращаются назад. Алочка то и дело спотыкается на ровном месте, а Марина, задрав голову, любуется на звёзды.

Какие необычные в Крыму звёзды! В Москве их совсем не видно, а здесь, в горах, в ночной тьме, они сияют, призывно и загадочно, как огромные спелые гроздья винограда. Марина смотрела на звёзды и думала: «Звёзды поют!».

Да, задрав голову, она слышала чьё-то пение и, очарованная таинственным мерцанием звёзд, даже не осознавала, что же это за голос, услаждающий её слух в ночи. Наверное, она бы так и стояла, зачарованная, ничего не понимая, если бы пение вдруг не оборвалось, чтобы тут же начаться вновь.

Только теперь Марина встрепенулась и удивлённо уставилась на Алочку, точно она была причиной недоумения. А голос плыл над землёй, негромко, задушевно, зовуще, покоряюще. Это было какое-то завораживающее магическое пение – сродни этой ночи. Но теперь, осознав, что поют не звёзды, а человек, и человек этот сидит у костра, Марина медленно двинулась вперёд, пытаясь разобрать слова.

Подарили флейту мне,
Нежно клавиш я коснулся,
Думал, глупый, то-то запоёт,
Но она мычит-мычит
Или просто так молчит,
Бросил, может кто-то подберёт.

      – Ой, я ужасно боюсь темноты, – говорила в это время липовая экстремалка Алочка («Вот навязалась на мою голову! – не преминула пробурчать про себя Марина), крепко сжимая одной рукой руку Марины, а другой – выдёргивая запутавшиеся в косе сухие веточки. – Тебе хорошо, ты сильная, удачливая, тебе всегда везёт… все тебя любят, а я… Марин, а чего мы тут остановились?

      – Тс-с, – пригрозила Марина, с непонятной тревогой на лице глядя туда, где в отсветах костра уже различимы были знакомые лица. – Кто это так поёт?

 – Откуда я знаю. Давай пойдём и посмотрим.

       Марина опять замахала на Алочку, точно отгоняя насекомое. Алочка обиженно примолкла, переминаясь с ноги на ногу и боязливо озираясь по сторонам. Всё же они медленно двинулись вперёд. Теперь слова были слышны совсем отчётливо. 
   
Подобрал её другой,
Взялся трепетной рукой —
Боже правый, как она запела!
Этот голос до сих пор,
Посланный судьбой в укор,
Мне поёт о страсти неземной…

С того места, где они стояли, было слышно даже потрескивание дров в костре, но Марина не замечала ничего, кроме этого голоса. Ещё минуту назад она с трудом поверила, что это поют не звёзды, а человек; теперь же она смотрела прямо перед собой широко распахнутыми глазами и, вопреки очевидности, отказывалась верить, что человек, поющий таким голосом, в такую ночь, такую песню никто иной, как… Резников!

Она отлично видела его лицо и всю его фигуру, склонённую над гитарой точно в экстазе. Но он никогда не пел так! Он был неподвижен и напряжён, как гранит, и только руки…

Странно, как это она не замечала раньше, что у него такие длинные и тонкие, почти хрупкие пальцы? А подбородок — крупный, слегка загнутый и крутой, как у человека, обладающего огромной силой воли. По телу пробежала невольная дрожь.

      – Резников?.. Ведь это Резников? – спросила она, удивлённо ловя руками пустоту перед собой.

Алочка взглянула на неё и не стала отвечать: ну, конечно, Резников, что она – сама не видит? Обыкновенный Резников с гитарой, который сидит и поёт таким пронзительным голосом, как будто ему ногу отдавили. Хорошо ещё, что поблизости в этот полночный час нет никого из посторонних, а то бы ему сказали…

Флейта, флейта, замолчи!
Иль другого проучи!
Почему послушна ты ему?
Отвечает мне она:
«Потому ему верна,
Что отдать не сможет никому».

Василий последний раз перебрал струны, накрыл их ладонью, тряхнул кудрями, точно отгоняя сон, и поднял голову: прямо перед ним, за спиной Разина, стояла Марина и смотрела на него так странно, как не смотрела ещё никогда.

«Вот ты и попалась!» – сказали его глаза. Всё, игра окончена, и маска сброшена – перед ней сидел совершенно иной Резников.

«Но я не знаю этого человека!» – вихрем пронеслось в голове. Казалось, на неё близко и серьёзно смотрела из глубины его глаз сама судьба, от которой – она почувствовала это, как приговор – ей никуда не деться.

Последнее время, несмотря на свежий воздух, усиленные занятия спортом и обильную еду, Марина стала плохо спать по ночам: то с трудом засыпала, не в силах отделаться от мучивших её навязчивых мыслей; то, уснув с вечера, просыпалась среди ночи и лежала до утра, ворочаясь и вздыхая, не находя себе покоя.

Что-то она совсем запуталась в своих чувствах, мыслях и желаниях. Так хотелось с кем-то поделиться. С Леной? Да, с Леной бы, пожалуй, лучше всего, но как-то всё не находилось удобного момента.

«Вот вернёмся, всё ей расскажу!» – решила Марина.

В лагере всё-таки было легче, а здесь, в походе – все против неё, так и сводят их постоянно вместе.

В лагере, даже если не спится, можно было спокойно уткнуться в угол палатки и дышать глубоко – никто и не заметит. Здесь же они ночевали в спальниках на открытом воздухе – все на виду. И Резников пристроился по соседству.

В уме всё вертелись слова его песни – в них чудился какой-то тайный смысл, точно – помимо воли поющего – заключённое в словах важное тайное послание, которое во что бы то ни стало надо разгадать.

из романа "С точки зрения вечности"