Идрис

                Идрис.

          Во мне звучат голоса прошлого. Я как ретранслятор, передающий сигналы из века девятнадцатого в век двадцать первый. Прием уже слабый, доносится эхом из глубины Вселенной. Прошлое улетело и отдаляется с каждым оборотом Земли вокруг Солнца, но мощность сигнала еще достаточная для того, чтобы разобрать смысл послания.
         Мне шесть лет. Моя мать послала меня к Идрису, столетнему старцу, жившему неподалеку от нас. Моя миссия - передать старику свежеиспеченные баурсаки, которыми угощали тогда соседей в вечер четверга вайнахи. В память о своих ушедших в мир иной родных. Баурсаки - это выпечки из соленого теста, обжаренные в растительном масле. Казахские пирожки без начинки, которые прижились с тех пор и в чечено-ингушской кухне.
Я часто ходил с угощением к Вокх (старый, старейшина - чеч.) Идрису. Старику было уже больше ста лет, точного возраста своего он не знал. Я чаще всего заставал его сидящим под навесом. Идрис дремал, сидя под небольшим навесом летом, или около печки зимой. Я кричал: "Воша! Я принес тебе баурсаки!". Старик вздрагивал, просыпался и задавал неизменный вопрос: "Хьо милву, хьен ву хьо дуйхьун?" - ты кто, чьих будешь? Вопрос возникал во время каждого визита. Я представлялся, после этого старец указывал мне на место напротив него: "1охьхал! (садись - итум-калинский диалект чеч.яз).
            Начинались вопросы. Мне полагалось рассказать, как обстоят дела в нашей семье? все ли здоровы? Нет ли трудностей? Благополучно ли себя чувствует скотина, большая и малая? И прочее. Разумеется, я отвечал подробно. При этом старец приказывал мне подкрепляться собственными баурсаками, и сам тоже угощался в процессе расспросов, усмехаясь в густую, белоснежную бороду.
          После моего обстоятельного доклада о положении дел в селе, у соседей и в нашей семье, наступал черед старика. Откинувшись на спинку старенького кресла и откашлявшись, он начинал свой постоянный монолог о жизни в древности: "Йий да вис хьа! Хийц делакх дуьне! - Йэх! Останься у тебя отец (идиома, нечто вроде - чудные дела! - чеч.) Изменился белый свет!" Я в двадцать пятый раз, как только что, узнавал о том, как в стародавние времена, однажды, в Дзумсое начал пропадать скот, как несколько храбрых мужчин ходили на его поиски. О том, как они наткнулись на пещеру дикого человека, о жестоком сражении с обитателем подземелья, длившемся с утра до вечера. Правда, потом в ответ на мои назойливые расспросы о древней битве, отец отмахнулся: "подрались два идиота с прохожим дагестанцем, приняв того за похитителя скота..." Затем следовал рассказ о славных временах имама Шамиля. Как дзумсойцы вместе с другими сражались с русскими войсками, о том, как выбирали вождя дзумсойского войска, о том, как закончилась война и в Дзумсой приехал царский пристав - "пурстоп". "Пурстоп" переписал всех жителей дзумсойского общества, велел платить каждому "дыму" по серебряному рублю в год, в казну "Белого царя"..., и уехал, оставив горцев в недоумении: имаму платили пятью баранами в год, а тут отделались серебряным рублем.
            Под конец старый Идрис переходил на внутренние дзумсойские разборки и дела: приезжали и уезжали ученые дагестанские алимы - знатоки шариата и Корана. Дрались и мирились бестолковые жители селения, назывались имена, родственные связи и родословные...под конец речь старика становилась все тище и тище и он засыпал, уронив бороду на грудь. Все! Свобода! Я убегал от говорливого старца, прихватив парочку баурсаков. До следующего визита, в вечер четверга. Так проходило время Идриса.
           Через несколько лет за ним приехали родственники с Кавказа, нашедшие его после долгих поисков. Старику повезло умереть на родной земле. А истории его все еще живут в моей памяти, дожидаясь своего часа.