Сердиться нельзя

Отрывок из нашей с Анной Владимирской книги «Игра навылет». Так вышло, что большинство глав именно в этом детективно-приключенческом романе сделано мной. И потому она мне нравится, что всякий экшн тут я с наслаждением придумывал сам. Выкладываю, чтобы читали. Чем ещё заниматься, когда пандемия, войны и зомбоапокалипсис в виде произвола чиновников и политиков.

Вера пригласила подругу в дальний угол комнаты, вглядываясь в ее лицо.
Так, ямочки на щеках куда-то попрятались. Брови домиком у нас, озабоченность у нас и встревоженность не на шутку. Стресс, одним словом. А ведь для Лизы это совсем не характерно. Еще со времен их совместной учебы она отличалась спокойным, вдумчивым характером. К категории эмоциональных дамочек ее никак не причислишь. Зато здравого смысла и рациональности у нее имелось хоть отбавляй.
Елизавета Сергеевна Романова принадлежала своей больнице и профессии целиком, без остатка. В диагнозах она практически никогда не ошибалась. Соглашалась работать по субботам и в праздники. Засиживалась допоздна. Дома писала истории болезней до поздней ночи. Затем – стакан кефира под очередной сериал, душ и сон.
Давным-давно у нее был муж. Потом еще один. Она и сама уже не помнила, когда и кто. Но мужья не выдержали конкуренции с работой, и куда-то постепенно испарились. Теперь оставалась работа и сын, два самых важных дела. При этом Алеша как-то умудрялся не мешать матери в ее трудовом ежедневном подвиге. В дни, когда занятий в музыкальной школе не было, он тихо делал уроки в ординаторской и дожидался, чтоб мама все свои дела закончила и поехала с ним домой.
Подруги устроились на угловом диванчике. Первые несколько минут Елизавета даже и рассказать ничего не могла. Она все порывалась вскочить, Вера брала ее за руку и усаживала обратно. Наконец она сказала:
– Представляешь! – Романова залпом выпила предложенную воду, промокнула лоб и шею платком. – Меня вызывали в прокуратуру! Из-за смерти этого Бегуна. Я уж боялась, что не отпустят! Арестуют!
И она уже, не останавливаясь, рассказывала: дескать, наезжали на нее, запугивали, угрожали каким-то служебным расследованием, намекали на криминальную подоплеку смерти депутата.
Вера кивала и слушала действительно внимательно, но параллельно прикидывала, как успокоить. Переключить надо.
– Пошли на кухню, – сказала она. – Ты продолжай-продолжай, а я пока сооружу кое-что вкусненькое.
Вера достала из холодильника свежие огурцы, кусок буженины, пучок зелени и бутылку молочно-газированного напитка «айран».
– Лизанька, – прервала она коллегу, – вымой зелень, пожалуйста.
Надо занять чем-то ее руки. Это помогает успокоиться.
Романова сполоснула в раковине петрушку, укроп и две крепкие редисины.
– А что это ты затеяла? – с недоумением спросила она.
– Увидишь, – усмехнулась хозяйка. – Эй, собаки! Есть хотите?
– Неа, – сказал Алеша.
Пай удивленно наклонил голову. Ты что, парень, как это – «неа»? Разве можно не хотеть есть? Он тут же завертелся под ногами у хозяйки.
– Пай, дай пройти! – велела ему Вера.
Пес неохотно отошел и улегся под стол. Но, увидев, что тут ему ничего не светит, высунул язык и убежал продолжать игры с Алешей.
В две глубокие тарелки Вера насыпала мелко покрошенного зеленого луку, нарезанные кубиками буженину и зеленые огурцы, пластинки редиса. И залила все это холодным айраном.
– Давай, садись. Налетай. Называется окрошка, – сказала Вера. – Лучшая еда в такое лето. Никаких отказов не принимаю, садись, кому говорят!
Ложки звякнули о тарелки, и на некоторое время наступила тишина. Складки на лицах обеих женщин разгладились. Действительно, что может быть вкуснее холодной до нытья в скулах, пощипывающей язык окрошки? Когда так жарко. Когда непонятно, как быть и что будет. Жизнь – штука непростая, да. Но окрошке в ней есть место. С кисловатым молочным напитком, диссонирующим на языке солоноватым мяском, редиской, утратившей свою жгучесть и сделавшейся в этой компании почти сладкой.
– Ну вот, – вздохнула Вера. Елизавета тоже удовлетворенно вздохнула. – Теперь – по порядку, не спеша.
Она уже чувствовала себя хорошо. Собственно, ей стало легче с момента прихода Лизы. Голова перестала болеть, как только Вера увидела ее несчастное, испуганное лицо. Это всегда помогает. Если у тебя все плохо, тут же как чертик из коробки выскакивает тот-у-которого-все-в-сто-раз-хуже. И тебе становится намного легче, потому что от тебя ждут помощи. Поддержки. Ну словом, только намылишься со вкусом пострадать, как обнаруживается рядомстрадающий. И сострадательный рефлекс через силу поднимает тебя вверх. И ты утешаешь, говоришь-говоришь до боли в русском языке, а потом обнаруживаешь, что с тобой все окей.
– Господи, – всплеснула пухлыми руками Романова, – Верочка, ты не поверишь, но у меня с этим Бегуном просто чертовщина какая-то! Поступил он в отделение с отравлением грибами. Все предварительные анализы и его состояние показывало – вульгарное грибное отравление. После вскрытия наши патологоанатомы, а у меня нет оснований им не доверять, написали в анамнезе – отравление соединениями бария. Всеми этими его сульфидами и хлоридами, плюс родентициды.
– Но это же крысиный яд, если я не ошибаюсь?
– Вот именно! Типичный! Откуда он взялся, спрашивается?!
– Странно, – задумчиво произнесла Вера.
– Но, как оказалось, это еще цветочки. Ягодки пошли дальше!.. Исчезли анализы из его истории болезни. Словно их ему вообще никогда не делали! Совпадение? Или абсурд? Мы перерыли все отделение сверху донизу. Нет ни листочка – ни-че-го! – Лиза развела руками, демонстрируя пустоту, образовавшуюся на месте анализов Бегуна.
За миг до сообщения о пропавших анализах Вера уже знала – Лиза скажет именно это. Потому что мало что могло быть хуже. Как она теперь докажет, что в анализах никакого упоминания о крысином яде не было?
– В клинической картине можно было, конечно, и ошибиться. Рвота, боли в животе, понос, тремор, судороги, артериальная гипертензия – это почти совпадает у действия на организм ядовитых грибов и средств для уничтожения грызунов. Но чтоб пропадали истории болезней, такого я вообще не припомню. Не было подобного! – Романова резко встала и стала вышагивать по комнате.
– Может, ординаторскую не закрыли, кто-нибудь чужой зашел.
– Что ты говоришь! – Романова даже руками замахала на коллегу. – У нас с этим очень строго. Там только свои – доктора, медсестры. Больным не разрешается заходить в ординаторскую, это врачебная территория. И больничное начальство тоже испугано смертью высокопоставленного чиновника. И, как водится, валит все на завотделением, то есть на меня. У вас пациент умер? Умер. Анализы пропали? Пропали. Так что... Дело пахнет плохо. Главврач умывает руки.
– А что милиция? – спросила Лученко. – Ведь приходил кто-нибудь?
Да, рассказала Романова, приходили. Еще до прихода жены умершего, то есть теперь, получается, вдовы. Эти были из районного отделения. Пожали плечами и сказали, что не видят состава преступления. Подумаешь, крысиный яд. Допустим, грибы хранились в каком-то подвале, там травили крыс. Яд попал на грибы. Их законсервировали, покойник поел грибочков – и получил двойное отравление. В итоге имеем несчастный случай. С этим радостным для них выводом представители органов и ушли.
А потом приходила Бегунша. И устроила в отделении истерику, угрожала всех посадить в тюрьму. Кричала, что его нарочно отравили. Что тут все подкуплены. И что она заявит в прокуратуру.
Обе подруги замолчали. Каждая обдумывала сложившуюся ситуацию.
– Верочка, – умоляюще сказала Елизавета. – Я же знаю, только ты можешь меня спасти. Иначе уволят. Еще и под суд отдадут. Что тогда с Алешкой будет? Выручи, а? Да и я к тому же начинаю подозревать каждого своего коллегу: не он ли спер эти треклятые бумажки. И зачем это нужно было делать? Как прикажете дальше работать, если никому не веришь?
– М-да, в нашей профессии без опоры на коллег существовать невозможно. Тут и говорить нечего. Но как именно выручить?
– Да не знаю я. Но ты можешь. Тебе виднее.
«Неужели действительно придется потратить на это отпуск?» – подумала Вера. Почему-то всегда такие «дела» наваливаются в самый неподходящий момент. А как же Андрей?»
Она без улыбки посмотрела в лицо подруге.
– Мне ведь тоже прокуратура угрожает. Звонили только что. Требовали в кабинет немедля. Нахамили. Это ты им сказала, что я присутствовала в палате? Ладно-ладно, не отводи глаза. Сама знаю, ты иначе не могла. Все сестрички меня видели. Да и охранник тоже.
– И что ты им ответила?
– Пусть повесткой вызывают. Еще и сдержалась. Мне сердиться нельзя, а то всех дураков в мокриц превращу к чертовой матери. – Вера улыбнулась. – Я ж колдунья.
Елизавета тоже улыбнулась нерешительно, показав, наконец, свои ямочки.
Но Вера нисколько не преувеличивала и не шутила. Выходить из себя ей действительно было противопоказано. Гневаться она себе запретила давным-давно, еще в юности, после одного случая.

***

Лученко тогда училась на четвертом курсе медицинского института. Читала допоздна, очень уставала. И вот уже вторую ночь подряд не могла заснуть. Сверху, с потолка, глухими ревущими залпами бухала музыка. И в голову вдалбливался топот ног.
Вот же ж скотина этот Игорь! Пригласил знакомых, такую же пьянь, включил звук радиоприемника до упора – и хоть трава не расти. То просто «умца-умца», то тюремная лирика: «Меня ударили мешком из-за угла». Тебя бы самого этим мешком, алкоголик проклятый!
Просить уняться бесполезно. Еще когда они маленькими играли с ребятами во дворе, Игорь норовил подраться. Подрос – вообще лупцевал все, что движется. О, вот и вопли сверху, что-то глухо шмякнулось на пол. Визг, удары. И вновь музыка сверлит мозги.
Теперь даже и соседи, и участковый ничего не могут поделать с этим монстром. Связываться не хотят. Пару раз к дому Игорька подвозили на иномарке подозрительные парни какие-то. Спасибо, хоть к Вере не пристает, зато на остальных страх наводит. Его вообще все в подъезде сторонятся. Откуда деньги, если не работает? Значит, так надо. Шумит, скандалит? А нам не мешает. Дело житейское.
Как же быть? Что бы там такое отключить, какие-нибудь пробки. Чтоб хоть музыка заткнулась. Но Вера никогда не знала, где это. Она расплакалась. Голова болела невыносимо, и не видно этому конца. Убила бы!!! Просто палкой, палкой по голове! Ради нескольких часов тишины.
Она не помнила, как заснула. Несколько следующих дней и ночей было тихо. В конце недели Вера задумалась, куда девался сосед сверху, и спросила об этом соседку по этажу. Та перекрестилась.
– Убили его, – сказала она. – Палками забили бандиты какие-то, наверное, свои же дружки. А ты разве не слышала? Его мать ходила по квартирам, деньги на похороны собирала.
– Я допоздна на занятиях, – ответила Вера автоматически и осеклась.
Палками?!
Она смутно припомнила, что однажды вечером видела на ступеньках поломанные цветы. Еще удивилась, зачем разбросали. Не чувствуя ног, зашла к себе в квартиру. Без сил опустилась на стул в прихожей.
Не может быть, чтобы из-за меня. Из-за того, что я подумала.
Хотя...
Однажды что-то такое, странное, уже было. Что же? Сейчас-сейчас... Ну вот, вспомнила. Еще совсем маленькой были в гостях у тетки, она нашалила, и хозяйка ее шлепнула. Совсем не больно. Но Верочка обиделась. Потом хозяйка долго не могла понять, отчего у нее рука онемела.
Одноклассник один, ужасно настырный, звонил ей домой по телефону и хулиганил. Влюбился, наверное. Но она так однажды рассердилась, что крикнула приставале что-то обидное. А он на следующий день пришел в школу с перевязанным ухом, обижался: ты так рявкнула, что я оглох.
И еще были случаи. Ведь были же!
Значит, может быть. Все подтверждается. Выходит, ей нельзя сердиться? Но ведь она и так всегда старалась быть спокойной и не раздражаться. Пыталась в первую очередь понять. Разве что изредка, когда рассредоточена.
Боже мой, зачем мне этот дар?! Не хочу! Не хочу никого наказывать. Не хочу никого судить. Это не мое.
Ночью было тихо, но Вера все равно не могла уснуть. Мучило чувство вины. Хотя люди сами виноваты, но... Жаль тех, кто не ведает, что творит, кто не способен понять – за все приходится платить какую-то цену, потому что мир уравновешен, он стремится к гармонии, несмотря на кажущуюся его несправедливость. Трудно быть «волшебником» и понимать, чем закончится тот или иной поступок любого из твоих близких и дальних. Даже не просто понимать, а видеть ярко и образно их будущее. Как же могут они этого не видеть?
А ей теперь придется привыкать к тому, что она... Такая. И быть осторожной.
Ведь все на свете зачем-то нужно. Даже такие, как Игорь. Каждый исполняет какую-то роль. Какую же роль должна исполнять она, Вера Лученко? Может, просто помогать людям. Лечить.
А потом ей приснился сон. Будто ничего с Игорьком не случилось, он живой, и Вера сказала ему – живи, но не мешай жить другим, так внушила, что он стал со всеми вежливо здороваться.
Мать покойного вскоре поменяла квартиру. Наверху жили одни, потом другие, после и вовсе квартиру стали сдавать. Жильцы, конечно, не порхали по воздуху – шумели иногда, по праздникам, как и все.
Но Вера уже не сердилась. Если мешало – отвлекалась чем-нибудь, а потом научилась ставить психологические «заглушки». Не слышать.
Теперь она редко сердилась. Почти никогда.