Февраль. Кубанские рассказы

Надежда шла с последней маршрутки. Она приехала с райцентра. Идти надо было далеко. Раньше маршрутка останавливалась около сельского кладбища, и оставалось пройти метров сто,  как начиналась улица  Дружбы в станице Комсомольская.
 
Теперь почему-то начальство решило, что эта остановка не нужна, и вообще ее, оказывается, нет, и не было. В маршрутках и автобусах повесили строгие объявления о штрафах за остановку в неположенном месте. И все, кто жил в этом конце станицы вынуждены теперь ходить пешком по нескольку километров от ближайших остановок.
 
Люди пробовали возмущаться, куда-то звонили, писали, но толку не было. Старые водители еще тормозили на свой страх и риск на опальной остановке, жалея людей, но скоро появились новые водители, и про остановку забыли вообще.
 
Надежда шла по замерзающей хляби под ногами, стараясь не упасть. Днем пригревало, и снег начинал таять, течь ручьями в сторону заросшего камышом оврага на краю станицы. К вечеру подмораживало, и все превращалась в чистый лед, особенно тропинки и наезженные колеи.
 
Снег по сельским улочкам никто не чистил, и сугробы с переметами были большие, с тропинки не сойдешь. Немного спасало то, что лед был бугристый, и можно было тормозить на замерших отпечатках чьих то следов. Вечерело, улица была пустая. Ходить по гололеду, мало кто хотел.

Было то пронзительно грустное состояние южной зимы, когда она стремительно налетев, белым покрывалом закрыла все: чернозем на полях, грязь у дороги и дома, вся  яркая, чистая и красивая, а потом долго и серо начинала сдавать свои позиции.

Начинала колебаться: уйти и уступить место весне и теплу или снова все заморозить и замести. От этой неопределенности было всем не по себе:  ярким зеленям под снегом, птицам и животным, людям, уже соскучившимся по теплу. Конец зимы, февраль - одним словом.

Сизое небо, снег, покрытый черной пылью с соседних полей, пронизывающий ветер, мокрая чернота деревьев. Черно-белый пейзаж, который даже пятна охристого камыша, всполохи алого шиповника на кустах в палисадниках не могли вывести из тоскливого монохрома.

На душе Надежды было так же мрачно и неприкаянно. Ее раздражало  и расстраивало все: нововведения, перемены с остановкой и расписанием маршрутки, которую сократили до минимума, поднявшаяся плата за проезд. Все было не для людей.

Она редко ездила в райцентр и теперь поняла, что там много перемен: закрылся ее любимый магазинчик, появились новые большие торговые центры, где  она потеряла много времени и так ничего и не купила. Перестали продавать хлеб и пирожки на вынос на площади автовокзала, а ведь так было удобно, все купить перед автобусом.

Но даже не это угнетало Надежду. Основная причина была другая. Она ездила к своей подруге Татьяне. Одноклассницы они, знают друг друга с детства. Татьяна перестала отвечать на звонки. Надежда знала, что она болела, даже лежала год назад в больнице с инсультом. Но вроде все обошлось, память только задело.

Татьяна стала забывать. Вначале она забывала по мелочам, потом все стало серьезнее. Она могла даже потеряться, если уходила далеко от дома. Хорошо хоть городок был маленький, и все друг друга знали. И ведь не старая еще совсем Танька. Мужа похоронила, вот начались проблемы со здоровьем  и у нее.

У Татьяны была образцовая семья. Трое детей. Старший в прокуратуре работает, уважаемый человек в городе. Средняя дочка учительница в гимназии, а младший сын бизнесом занимается. Семьи у всех, дети. Не бедно живут.

 Надежда всегда удивлялась, какие у ее подруги внимательные дети. Каждый день ей звонили:

- Мамочка как ты? Все у тебя в порядке?

Надежде было обидно, ее-то охломоны редко звонили, явно не каждый день. Она даже злилась на них, а они ей отвечали:

- Мам, ну чего звонить  каждый день? О чем говорить? У нас все по-прежнему. Работа, дети учатся и балуются. Приедем на выходные, внуков привезем и поможем, что надо.

Надежда поняла, что не дозвонится подруге и поехала проведать Татьяну в райцентр. Выбралась из своей станицы, наконец.

Приехала и увидела замок на калитке, нечищеный от снега двор и объявление, написанное небрежной рукой: «Продается дом. Срочно». У нее сердце заколотилось: «Умерла, что ли моя подружайка».

Надя стояла и потеряно смотрела на аккуратный дом Татьяны, когда ее заприметила соседка. Она вышла к женщине и спросила:

- Вы, наверное, к Тане? Я помню, вы приходили.

- Да. А что случилось? Таня где?

- Ой… Таню дети сдали в интернат. Неврологический, пожизненно.

- Как в интернат? Она же была нормальная, но только забывала немного, - удивилась Надежда.

- Вот так. Решили они так. Дети ее. Таня плакала, да что сделаешь. Она бы жила и жила спокойно дома, если бы, хоть чуть ей помогали. Приходили хотя бы. Рядом же все живут, - продолжала соседка.

- Вся улица возмущается, а что сделаешь. Таня ведь молодая совсем, и сама себя обслуживает. Спокойная, общительная. И вот тебе на, такой итог жизни. Врагу не пожелаешь.

- Как они не приходили? Они же звонили ей каждый день? – продолжала удивляться Надежда.

- Не знаю как. Мы все думаем, что эти звонки, если они и были, показуха, а так мать не нужна. А может, и звонков то не было, сама Татьяна и придумала их.

- А в какой интернат ее определили?

- Интернат в Родниковке. Там говорят, уже четвертый корпус строят. Раньше одно здание было и хватало на весь район, а теперь не хватает мест для ненужных стариков. И они все строят и строят.

Надежда развернулась и ушла. На душе было тяжело. Она шла и думала: как такое вообще возможно, что происходит с этим миром, как уберечься от такой судьбы.
 
Женщина бродила по магазинам, по улицам маленького провинциального городка. Бродила потерянная, пытаясь понять произошедшее, уловить то новое, что витает вокруг и что так поменяло людей.

Кругом реклама, сплошное изобилие в торговых центрах, неприступные молодые модные  продавщицы, уткнувшиеся в телефоны, много машин, в том числе и дорогих.  Даже появились пробки в их маленьком городке. Новая брусчатка на чистых улицах. Город похорошел, стал современным, но что-то ушло безвозвратно. И Надежда это ощущала.

Она  еле успела на последнюю маршрутку в свою станицу. Всю дорогу домой женщина думала, как стало просто, взять и отказаться от матери, от близкого человека. И не стесняются ничего и никого, не бояться молвы и осуждения. Это становится нормой. Страшной нормой.

Отказываются даже от тех людей, которые могли бы тихо и спокойно жить рядом. Можно было бы понять, если бы человек был совсем больной и агрессивный, но Танька ведь не такая.

Надя вспомнила как с ними жила ее прабабушка Даша, которой было почти сто лет. Светлая, добрая бабулечка, которая вязала всем носочки трясущимися руками. Все понимали, что она старенькая. Ее любили и берегли в семье. Мать говорила: «Что старе, то мале», говорила и улыбалась, и делила конфеты поровну детям и старенькой бабуле.

Надежда вспомнила свою бабушку Евдокию. Она умерла в возрасте девяносто лет и до самой смерти отказывалась переезжать из своего дома. Зато ее ежедневно все проведывали: и дочка, и внуки.

Надежда подошла к своему дому. Подошла и первый раз за день улыбнулась. В доме горел свет, тянуло дымком с печной трубы, заботливо было посыпано песочком около калитки. Во дворе стояла мешковатая фигура. Ее ждали.

- Надя, ты чего  припозднилась? Я уже беспокоюсь, - пожилой мужчина отставил лопату, что чистил снег и забрал у женщины сумку.

- Так получилось, потом расскажу, - ответила Надя.

Дома пахло жаренной картошкой, и на плите стоял горячий чайник. Надежда сняла куртку и села за стол. Как хорошо дома! А еще замечательно, что ее ждали.

Два года назад, похоронив мужа, почти одновременно с Татьяной, и оставшись одна, она решила сойтись с Кузьмичем, одиноким  соседом, жившим рядом. Он был одинокий, и она стала одинокая. Теперь она вспомнила, как ей все говорили, прежде всего, Татьяна:

- Зачем тебе это все надо, мужики на старости лет? Поживи одна, для себя. Кому в нашем возрасте нужна эта любовь? Не делай глупости, замуж не выходи снова. Только не замуж.

Надежда тогда никого не послушала. А как одной то в доме? С ума сойдешь. А Сергей Кузьмич мужик работящий и спокойный, вдвоем-то сподручнее оказалось жить. Так они и жили  два года, жили и помогали друг другу, жили и радовались, что нашли друг друга.

Старость такая же неопределенная вещь, как и конец зимы, февраль. Может отогреть душевным теплом, тихой радостью, а может навечно заморозить  равнодушием и ненужностью.  Только ведь у февраля нет выбора, а у людей он есть. Всегда. Главное только не опоздать с выбором то.