Оценщик мудростей

«Оценщик мудростей»












                2011г.

             
               Время действия: Наши дни.
               
                Место действия: США, Чикаго.
               
                Аукционный дом:
               
                «SALIPS»


          
                Действующие лица:

Основатель и владелец дома - FIL SALIPS
                56 лет.

Ведущий эксперт дома — ARTHUR WAYMAN
                34 года.

Второй эксперт дома — DIN MIGAN
                45 лет.

Секретарь по организационным вопросам дома         — LINDA HERENWOOD
                41 год.

Финансовый директор дома                — ADVIN APPELMAN
                57 лет.


      Проводящий Аукцион — CHAK KORK
                43 года.

      Эксперты по живописи и скульптуре -
            
      MAGGI DODG
                38 лет.
      
      MARTA RAINER
                44 года.

    Эксперты по литературе, включая мемуары -
   
    SARA SIZEN
               51 год.
   
    ARIC COOLBERG
              47 лет. 

               
               
















                АКТ — I

                Действие первое

                Кабинет Линды Херенвуд


Линда Херенвуд (за своим столом)

 — Пятого, шестого, ага, седьмого, но шестого мистер Сэлипс скажет свое мнение,  все он любит накануне, именно так, когда сложно, что то изменить, когда со всеми договорилась, все подготовила.

Ох уж этот мистер Сэлипс, босс!               
Но без Артура ничего не скажет, не понимает, ведь совсем, что да как оценивать, как подходить то в обще к тому или иному  делу.

Очередному.               

Вот Артур этот знает, такой весь деловитый, когда сердится, думает, особенно неотразим и влиятелен, а сам то взъерошенный какой то, не спокойный, особенно в последнее время.                И что с ним происходит, не знаю, ни чего не говорит.


А знает то, думает цепкостью своей, образованностью да доверием мистера Сэлипса держится благополучие его и связями через босса же.

А ведь знает то он не этим, чем то другим, неуловимым, но априори правильным знает, как знал уже, как заранее, особенно заметно, когда он в особой деловой форме, когда хватка, ну просто сумасшедшая, тогда ну ведь просто блистает, а мы стоим все завороженные и только поддакиваем, ведь и без нас ясно все, он один все делает, волшебник.

Только знает ли он сам то, как хорош иногда до гениальности, какой он сильный могучий интуитив, знает ли, сам то?
И сколько силищи этой в нем и сколько спокойствия при этом, нет, похоже, не догадывается, потому, наверно так спокоен, сложный человек, но видит бог, он прекрасен, прекрасен и дороже всех нас тут вместе взятых, Артур, ведущий эксперт «SALIPS».

То встревожен чем то, то, как будто задумался, хотя все сечет отменно себе.                А говорит все время другое не полностью, не все, а иногда и совсем не то, что в мыслях его, так, кажется,  во всяком случае, и, кажется часто.               
Как же это он и сам что ли не понимает или играет так с нами, но так ведь можно и заиграться, нет,  он не заиграется дела ему не позволят, ответственность и персональное отношение босса к нему его заземлят, не дадут сорваться, неужели он из тех, кого работа то и держит и не дает сорваться и уже перестать управлять собой, а в его, Артура случае и другими, неужели он таков, ах, сложно сказать. Сложно все о нем сказать, хоть и на виду он весь перед нами.               

Нет, он не рефлексирующий, это уж вряд ли, у него четверть всех акций, тут не до срывов, такие доллары! 

Бизнес — бой правильно о нем пишут в                «This is business».                Деловой мальчик, деловой весь в делах,                весь в кипучести своей, куда то летит все время, а ведь он несчастлив, хоть и богат и дела идут, несчастлив и даже как то обреченно, что это ты Линда все о нем, нет, не бери в голову, такие не пропадают, встретит, кого нибудь, может только,  позже. 


Так значит, шестого показать, ну и тогда решим, все ясно.


            
          


             
               (Стук в дверь, входит Марта Райнер)


Линда Херенвуд — Прошу вас.

Марта Райнер — Вы не слишком заняты мисс Херенвуд?

Линда Херенвуд — Да Марта проходи, что у тебя?

Марта Райнер — С Петровым — Водкиным мы определились, а вот с Добужинским?

Линда Херенвуд — А что вызывает вопросы?

Марта Райнер — Мистер Уэйман сказал, что Добужинского будет четыре картины, но четвертую владелец так и не представил мисс Херенвуд.

Линда Херенвуд — Что до сих пор? Я же говорила с Томассоном на прошлой неделе, ведь Глок же, продает?

Марта Райнер — Совершенно верно, мисс Херенвуд, Томассон агент мистера Дэвида Глока, мистер Мигэн, так же говорил с Томассоном, но у нас до сих пор нет списка всех картин, может быть, мистер Глок еще не определился?

Линда Херенвуд — О чем ты Марта, все сроки давно вышли, ему пора готовится к торгам, странно, он вообще собирается продавать, или нет?!

Марта Райнер — Что будем делать мисс Херенвуд?

Линда Херенвуд — Ладно, я разберусь с этим сама, если у тебя все, иди, будет четыре картины Добужинского, с остальным все в порядке?

Марта Райнер — В полном мисс, Херенвуд, мы готовы вот только это.

Линда Херенвуд — Я уточню и решу этот вопрос с мистером Глоком, в конце концов, ему не плохо бы, понимать, что мы приличный дом и объявленный товар с торгов не снимаем без подобающих на то причин, я объясню ему все это.

Марта Райнер — Уверена, вы справитесь мисс Херенвуд. 
               
                (Уходит)



Линда Херенвуд — Алло, Питер?,   да,                да-да,  аукционный дом Сэлипс, так вот,                давай на чистоту Томассон, ты же давно в наших играх, ты то понимаешь,  объявленную картину мы не снимем, пусть скорей выбирает или что у него там, ему разве не намекали что, в Сэлипс золотым клиентом он не будет никогда, так решил владелец, так что объясни ему, что его ждет в случае... да,  ну,  это тебе видней как сказать, о, Боже! Питер, …не надо, это дурные шуточки, с ним - то ты так не шутишь должно быть, так, кто дал тебе право, сукин сын, шутить так с человеком номер пять в доме Сэлипс!

Вот - вот, так о тебе гораздо приятней думается,  вот,  ну молодец,  на том остановись, что?                Почему тебе, а не сразу ему, потому что ты его чертов агент и расхлебывать заморочки своего хозяина твоя собачья работа, не так ли, мистер Томассон?! Вот!               

Соображаешь ведь, ты скажи ему, если Фил узнает пара звонков и......да  что мне тебе рассказывать, в общем перед твоим Глоком закроются многие двери в этом городе, да и в стране некоторые тоже, и двери все, как ты медлительно догадываешься, не последние!

Ты знаешь, что ему сказать, приятно было общаться с вами, мистер Томассон, до встречи.


               
                Действие второе

                Кабинет Эдвина Эппелмана.

                Эдвин Эппелман и Дин Мигэн.


Дин Мигэн — Если он звонил тебе, почему мне не позвонил?

Эдвин Эппелман — Возможно посчитал  звонка мне достаточным для информирования дома, почему его вновь не было на нужном мероприятии.

Дин Мигэн — Но я второй эксперт дома?!

Эдвин Эппелман — А он ведущий, не заводись Дин, Артур в своем репертуаре, все как всегда, он, что то перепутал в своем, вечно ломающемся, ежедневнике...

Дин Мигэн — У него паршивая модель, давно ему говорил

Эдвин Эппелман — Может быть, по части техники и всяких гаджетов ты хорошо разбираешься, мне всегда это было очевидно.

Дин Мигэн — Что ты этим хочешь сказать, что в работе я дерьмо? Нет, ты договаривай, финансист, думаешь, если я второй так что, так что...

Эдвин Эппелман — Успокойся.

Дин Мигэн — Я значит не понимаю ни чего да?! И ни одного решения без него принять не могу, да? Ты это хотел сказать, что я здесь пустышка, ноль, что в этих роскошных стенах я ничего не значу?!                Или ты в обще предпочитаешь думать, что я в принципе туповат, может и что не гожусь для этого дела ты тоже считаешь?

Эдвин Эппелман — Дин!

Дин Мигэн — Что Дин?! А знаешь ли ты, «финансовое лицо нашей маленькой                империи», что вот как раз тот, кто любит так говорить, ввел так сказать эту фразу, тот и дал, давно еще, жесткую установку всегда и во всем слушать Артура, потому что только он знает наверняка, потому что он вообразите себе, чувствует! Там, чего то!                Чего только никто не знает толком, но его решения всегда в точку и никогда нас не подводили, это факт.
Эдвин Эппелман — Это факт!

Дин Мигэн — Да, он чувствует у нас, буквально чует, когда и кого надо выставлять на торги, какой нужно делать стартовую цену и это вопреки всем официальным имеющимся у нас прогнозам, и неофициальной расстановке покупательной способности этих толстосумов на этот, конкретный этот раз!

Эдвин Эппелман — Подтверждаю абсолютно!

Дин Мигэн — А что нам с тобой остается?! Да! Все знает — может наш герой, наш доблестный Артур Уэйман, и кто должен участвовать в именно данных торгах и кого допускать ни надо и почему, и кто в итоге будет торговаться последними, уже непосредственно за приобретение товара, все знает, все причины, откуда то берет, где достает, где его источники?!

Эдвин Эппелман — Его источники (касается своей головы) здесь, Дин, не дергайся так, и потом в твоем положении завидовать просто смешно

Дин Мигэн — Да смешней некуда, ты абсолютно прав Эдвин: второй эксперт зарабатывает всего на десять процентов меньше ведущего, условия идеальные, лучше не найти, о, какой заботливый Артур какое большое спасибо ему!

Эдвин Эппелман — В случае «особой удачи» на пятнадцать, решение владельца.               

Перестань, наконец, это просто смешно.               

(Звонит телефон на столе Эппелмана.)

Алло, да, все верно мистер Робинсон, да Эренклам тоже в курсе, все пройдет как надо, беспокоится не о чем, ну что вы... а вот это вам гарантирует Аукционный дом Сэлипс, именно, ... именно, конечно так, дом, дом, мистер Робинсон, а какие еще... вам нужны... ну послушайте... мистер... мистер Робинсон, ну конечно, я искренне рад, что вы все поняли, не стоит, я сам позвоню Эренкламу, всего хорошего мистер Робинсон, удачи в делах, хорошей вам сделки, да — да (смеется) сделки.  (кладет трубку)

Старый придурок, как же он меня достал и этот осел Эренклам, тоже хорош!                Слушай, пока не выпил все мое вино, скажи ка, почему ты называешь его баскетболист?

Дин Мигэн — Кого?

Эдвин Эппелман — Ну этого Робинсона.

Дин Мигэн — Был такой баскетболист.

Эдвин Эппелман — Давно?

Дин Мигэн — В конце прошлого века, кажется.

Эдвин Эппелман — Ну, это давно, чего ты смеешься?

Дин Мигэн — Сразу видно, что кроме бумаги, ты ни с чем приличным дел не имеешь, искусства не касается ни рука, ни мысль твоя.

Эдвин Эппелман — Бумаги говоришь, я вообще - то финансовый директор этого дома, если ты не забыл, конечно, (посмеиваются оба) бумаги, а знаешь ли ты, что это самая стабильная и могущественная бумага на свете, через эту бумагу большие дела творятся, это я тебе точно говорю!

Дин Мигэн — Да, ты известный стратег!

Эдвин Эппелман — Зря иронизируешь и все твое искусство, тоже имеет цену в этой бумаге, реальную цену, между прочим именно в этой, ты ведь понимаешь о чем я?

Дин Мигэн — (на распев) Америка, Америка!

Эдвин Эппелман — Так, уже набрался,                ты, сколько вылакал, пока я разговаривал с мистером Робинсоном, с этим старым ослом, черт его дери! Чего ржешь то?!                А! 
Кстати, хорошо сказано, работая здесь, я научился не только запоминать слова, это я и раньше умел, но и ценить их, в духовном смысле конечно, понимаешь?

Дин Мигэн — Это ты у Артура научился, а что собственно тебе так понравилось, у меня?

Эдвин Эппелман — А вот это: искусства не касается ни рука, ни мысль твоя. Хорошо черт, тебя подери, Мигэн, умеешь ты все - таки изрекать, хоть и иногда!

Дин Мигэн — Разве что иногда и только изрекать, а впрочем... прости Эдвин я... мне приятно конечно, разошелся я что то, из - за какого то дурацкого звонка, тебе он позвонил, а мне не позвонил, господи как глупо.

Знаешь Эдвин, как это противно, быть преуспевающим, не старым еще мужчиной иметь все что пожелаешь, а чего нет то притащат и поживей, я плачу, так вот, знать роскошь, наслаждаться стабильностью благополучия, любую информацию о том, что где – то, кому - то живется плохо воспринимать как развлекательное и глупое шоу, решительно не понимать и не чувствовать к ним, бедным то, ничего, толком то и не воспринимать их, знать лишь собственное удовольствие и тихо таять, сладостно зная на сколько разбогатеешь в этом году и в то же время, Эдвин, чувствовать себя пустым, вторичным, как будто кто то уже это все проживал, когда то давно и так обогащался, а может и еще круче, а главное постоянно, ты пойми, постоянно ловить себя на глупостях, на какой - то шаблонной, штампованной пыли у себя в голове, не шути над образным мышлением, прошу тебя, я не пьян, ты не думай, я выпил немного, переношу же эту дрянь хорошо, ты знаешь.

Ты пойми, дело не в том, что он моложе, а ведущий, я же вечно второй и так будет всегда решение Фила, ты пойми меня Эдвин,                вот сделал он мне приличные деньги да?, а для чего?, чтобы не мешал я ему, чтобы всегда тихо знал свое всегда второе место, чтоб не опасен был ему в случае  каких то перестановок, хоть у нас их и не ожидается, Фил все решил на многие годы, я не против, здесь никто не против, ты подумай, он делает так Артур, значит точно знает что деньги... что кроме денег, … что деньгами то и сыт я... что…

Эдвин Эппелман — Я тебя понял Дин.

Дин Мигэн — Короче, удобен я ему такой.        Такой! Жалкий, пустой и вечно им прикрывающийся, такой, ведь такой же Эдвин!
Ему! Такому!!
Эдвин Эппелман — Не кричи, я все понимаю.

Дин Мигэн — Да, ты мужик умный, ты все понимаешь, всегда    самому то не скучно, скажи… а!                Вопрос риторический, ответа не требует, а мне вот скучно Эдвин, скучно, представь себе быть образованным, богатым и, как всем отчаянно кажется, большим специалистом в искусстве, мы же его,   продаем, верно, господин финансовый директор, верно Эдвин?! А ведь я то, я то, я не сержусь на него нет, … но,                он же просто подобрал  удобного второго, удобного второго и все, так что же я, удобный второй, и, все??!

Эдвин Эппелман — Да ему нужен удобный второй, что в этом не правильного...

Дин Мигэн — Все правильно! 
 
Эдвин Эппелман — Он свое дело знает, благодаря ему и дело идет ведь он же своими решениями, да ты все уже сам сказал...

Дин Мигэн — Сказал.

Эдвин Эппелман — И хозяин доволен, ты клейма то на себе не ставь Дин, ты действительно, молод, богат и специалист ты хороший, а то, что так сложилось все у тебя, так разве это беда, это то?!
Так что расслабься и не бушуй, пей меньше и, я тебя прошу не на работе, не в доме даже вечером, даже после восьми, не здесь ни надо, Фил не любит и Артур тоже, ты же знаешь.

Дин Мигэн — Знаю, Эдвин.

Эдвин Эппелман — Сейчас у тебя будет несколько свободных вечеров сходи куда нибудь, хочешь со своей, не хочешь, ну Дин, ты не тинэйджер все знаешь, потом театр или кабаре какое, клуб, только из приличных из тех что работают в режиме «Лишних нет», ну не мне тебе объяснять.

Дин Мигэн — Не тебе.

Эдвин Эппелман — Не грусти, не грусти, развлекись, это так просто, ты же богат.

Дин Мигэн — Богат, удобный второй.

Эдвин Эппелман — Опять ты за свое, иди и отдохни! Хочешь, я позвоню в «Want», сниму тебе а, и в лучших апартаментах, хочешь?

Дин Мигэн — Не надо Эдвин, спасибо конечно!

Эдвин Эппелман — Я плачу, ну, погуляй, а твоей скажу, что мы тут работаем!
Дин Мигэн — Я ценю это, спасибо Эдвин,       пойду домой. Пока.

               

                Дин Мигэн уходит.


Эдвин Эппелман — Хороший он мужик. А простой вещи не поймет: буква то одна, а смыслы разные, разные смыслы, то. И звуки тоже разные, разные.
Он Уэйман, а ты Мигэн, вот и все приятель!
Потому он, первый, а ты второй и так будет всегда и дела, дела идут к тому же,               

к тому же...

(раскуривает сигару, не сильно затягиваясь, облокачивается на спинку своего стула, являющегося скорей креслом, и расслабляется в нем, пуская дым и думая о деньгах, о больших деньгах, о настоящих деньгах)



               
                Действие третье

                VIP — зал хорошего ресторана
            
        Фил Сэлипс, Дин Мигэн, Эдвин Эппелман.

Фил Сэлипс — Ну что парни, раз всё уже притащили, начнем нашу трапезу, вы не возражаете?

Эдвин Эппелман — Разумеется, нет, мистер Сэлипс!

Фил Сэлипс — Ладно Эдвин расслабься, поменьше «мистер», побольше дорогого коньяка!

Дин Мигэн — Простите босс, а что мы собственно отмечаем, для делового ужина вы слишком веселы, что же причиной сегодня?

Фил Сэлипс — Ох, Дин, для дел я предпочитаю день, если в ресторане значит это обед, ужин уже досуг, но говоришь причина, причина в том друзья мои, что наш волшебный Артур опять все удачно обтяпал с этими жирными котами!

Эдвин Эппелман — Простите, что перебиваю сэр, но хотелось бы знать точно, о каких котах идет речь, наши или...
Фил Сэлипс — Наши!

Эдвин Эппелман — Те, что из Миссури?

Фил Сэлипс — Из Миссури на очереди, те которых он вчера обрабатывал: что, кто, у кого и за сколько купит и чтобы именно у нас, аукционный дом «Сэлипс» гарантирует ... и все такое, из Айовы,  кстати, работал он с ними до четырех утра почти, они ведь тоже соображают, так вот ребята!

Дин Мигэн — Ну соображать они могли, пока за них не взялся наш доблестный Артур Уэйман!


       (Все смеются Сэлипс громче остальных.)

Фил Сэлипс — Это точно Дин, однако опытное ухо, настоящего Американского босса, подсказывает мне, что ты несколько иронизируешь над Артуром, напрасно, он прекрасный профессионал, любит свою работу, а работу такую дал ему я, вот он меня и  обогащает, а коллегами ему приходитесь вы и вам потому перепадает изрядно, не скажешь же ты?

Дин Мигэн — Не скажу Фил.

Фил Сэлипс — Вот видишь, он всем нам полезен, всем нужен нам, он делает дело, дело!, друзья мои, мы же все должны быть ему достойными помощниками, задача которых, в общем - то, не мешать, он все может сам, ну почти все и вот тут мы ему всегда поможем, ты пойми Дин, я понимаю, тяжело быть вторым, да еще у молодого, сам когда - то... ладно не о том сейчас, но, но ты ведь подумай: своими успехами он и на тебя мой дорогой, а ты очень дорого стоишь Дин, работает, и на тебя, пойми, и на тебя тоже!

Дин Мигэн — Ценю ваш юмор сэр.

Фил Сэлипс — Я уже не говорю, что вот так удачными делами он по кирпичику складывает то, что и есть репутация аукционного дома Сэлипс, репутация, вы прекрасно понимаете, что такое репутация, это больше матери, больше паспорта, важней любых денег на свете, это зеленый свет к новым деньгам, к новым чуете парни а! Репутация - это отношение, степень доверия делу, делу!, и нам всем как части его, концентрация пиетета к делу, а значит и к нам как к его представителям и участникам и что бы там ни было в дальнейшем, хотя конечно мы будем думать о стабильности, ты согласен со мной Эдвин?

Эдвин Эппелман — Абсолютно сэр!

Фил Сэлипс — Так вот, что и как там не сложится, но то что сейчас мы все с вами участвуем и являемся нужными частицами я, разумеется, особо нужной этого дела под названием Аукционный дом «Сэлипс», та уверенность, которую мы имеем, делая наши дела, уверенность, знание, хватка, чувство успеха прочее, все это влияет даже еще и на то, чего мы с вами сами еще не знаем, потому что сами еще не думали и даже и не думали создавать! И все это добывает нам он, Артур Уэйман, он! Так выпьем за него, он того достоин!!

Эдвин Эппелман — Он того достоин!

Дин Мигэн — Он того достоин!

Фил Сэлипс (совсем дружески)                — Ну веселей, Дин!  Что будете парни?!


               
                Все пьют коньяк.
    


Пьют шумно, но не нарочито громко скорей                с, даже несколько показной, респектабельностью, ведь так, из такого положения в поведении легче точнее и не заметнее сменить его, свое поведение, если настроение инициатора и сильнейшего среди них функционера изменится, все они в
этих вопросах были людьми чрезвычайно опытными, иначе бы не сделали такой карьеры и не заработали бы столько, а все они были богаты, сейчас в голове все это держали двое    подчиненных, а третий, третий их хозяин.


Эдвин Эппелман — Так что уже все решено? Все уже ясно?

Фил Сэлипс (дожевывая мясо) — Яснее не куда! Артур свое дело знает, он добился от них всего, что нам нужно.

Дин Мигэн — Иначе бы он их просто не выпустил!

                (Снова смеются, громче, громче остальных снова Сэлипс)

Фил Сэлипс — Так что, дела такие, мой дорогой,                «финансовое лицо нашей маленькой империи».

(Все снова смеются, Мигэн старается особо,
Эппелману несколько не приятно, впрочем,    все остаются друзьями, к тому же нужны друг другу, делом)

  Фил Сэлипс (После паузы чревоугодия.)

- Вот еще что Дин, Эдвин, я специально не пригласил Чака, что он мне не нравится в последнее время, какой то понурый, грустный, самоирония дурной знак материальным делам, а у нас такие, верно?! Все - таки высоким искусством торгуем, а оно нынче дорого.                Его состояние меня все, что – то, тревожит, не знаю точно, что с ним, но это надо пресечь.

Дин Мигэн (И ко вниманию Эппелмана)                — Он нужен вам сэр?

Фил Сэлипс — Да, он меня устраивает, он идеальный проводящий, «человек гонг», кстати, кто его стал так называть?

Эдвин Эппелман — По - моему он сам сэр.

Фил Сэлипс — Вот видите, с ним точно, что - то творится, помогите ему парни, он нам еще очень нужен, вы поняли меня, очень!

Эдвин Эппелман — Если так сэр, не пригласив его сюда, вы, наверное, выдумали подходящую причину, иначе он может подумать...

Фил Сэлипс — Кого ты учишь Эдвин, я что не знаю как делать такие дела, как по - твоему выбиваются в начальники?!               

                (все колко посмеялись)

Фил Сэлипс — Я сказал ему, что у нас встреча только с тобой Эдвин, без тебя Дин, мол, по финансовым делам, в финансы он не лезет, не его это дело, он это знает, потому сразу успокоился, воспринял нормально, не просек.

Эдвин Эппелман — Это хорошо сэр, да с Чаком, что - то творится, я тоже стал замечать.

Фил Сэлипс — Почему мне не сказал?

Эдвин Эппелман — Видите ли, сэр, не по моей это части, боялся ошибиться, если честно, наговорить на нужного нам человека, Чак ведь хороший парень, он ведь раньше не так себя называл.

Фил Сэлипс — Ясно, ждал пока я скажу, у тебя хорошее чувство босса Эдвин, ты это знаешь, да!, и поменьше называй слово делающее нас всех немного чище и галантней душой, это ведь не всегда нужно нам, как ты я думаю понимаешь, верно Эдвин?!

Эдвин Эппелман — Сэр, а какое собственно...

Дин Мигэн — Не говори «честно».

Эдвин Эппелман — Ах, честно! Я все понял сэр, спасибо Дин!

Фил Сэлипс — Ладно не дрейфь, мотай на ус!

               
(Улыбнулись друг другу, постепенно перешли на смех и посмеялись вдоволь.)

Фил Сэлипс — Кстати, а как он называл себя раньше? Кто нибудь помнит?! 

Эдвин Эппелман — Кажется... о! Нет... впрочем, я, если... короче я не припоминаю сэр!

Дин Мигэн - «Мистер продано» он называл себя  «Мистер продано» так сэр, я это помню точно!

Фил Сэлипс — Мистер продано, м - м,  звучит намного оптимистичнее, не так ли Эдвин, Дин?

Эдвин Эппелман — Совершенно с вами согласен сэр.

Дин Мигэн — Да, это куда веселей, чем «Человек гонг».

Эдвин Эппелман — Чисто психологически сэр, не сочтите за лекцию: «Мистер продано» это, если хотите, некая бравада, перед собой, может быть даже перед нами, но он знал меру, к тому же такая бравада совершенно безобидна для всех, это чувство своей роли в процессе и пусть и с юмором отображение понимания ее словесно, ну, речью, словами.

Фил Сэлипс — Ясно Эдвин, что же потом с ним произошло?

Эдвин Эппелман - «Человек гонг» для мужчины его лет, ума и денег...

Фил Сэлипс — Ну уж, какого там ума?
 
Эдвин Эппелман — И все таки сэр «Человек гонг» это действительно как вы верно сказали самоирония, это некое само изобличение, но не  к чему не ведущее и он знает это, он хочет работать в доме и дальше и потому постепенно, временем это уже коридор в некую стабильную грусть и в общем - то апатию, а там и до депрессии не далеко.

Фил Сэлипс — Ты действительно так считаешь Эдвин? Дин, что скажешь?

Эдвин Эппелман — Да сэр, я так считаю, все к тому.

Дин Мигэн — Очень может быть сэр, Эдвин в этих делах понимает и в обще, он классный аналитик и не только по финансам, уверяю вас сэр.

Эдвин Эппелман — Спасибо Дин!

Дин Мигэн — Ну о чем ты.

Эдвин Эппелман — Если раньше у Чака было чувство роли в процессе дела, понимаете своей  роли, то теперь он лишь устало, но больно подшучивает над собой, почему то, решив, что он всего лишь безгласная функция, функция, а не роль и вот, собственно потому,               «Человек гонг».

Фил Сэлипс — Да! Чудная история, он что же страдает?

Эдвин Эппелман — Возможно сэр.

Фил Сэлипс — А ты не преувеличиваешь? Дин?

Дин Мигэн — Не думаю сэр, я согласен с Эдвином, Чак действительно плох психологически.

Фил Сэлипс — Ладно, он мне еще нужен, надо будет поправить его психологию, Эдвин, думаешь, процентов на пять поможет, может на семь?
Эдвин Эппелман — На семь наверняка сэр, во всяком случае, я надеюсь на это, мы это потянем, даже без видимости затруднений. 

Фил Сэлипс — Смотри в мире не стабильно!

               
           (Смеются, потом смеются сильно.)    


Дин Мигэн -  Позвольте спросить сэр, Артур не придет?

Фил Сэлипс — Не обижайтесь парни, но вы ведь понимаете, проворачивая такие умные дела, он и сам не дурак, мы завтракаем с ним завтра, вдвоем, в девять, в «American  Day» на тридцать шестом этаже.

Дин Мигэн — Да в «A.D.» есть все, что нужно для жизни и хороший кофе всегда найдется!

Фил Сэлипс — И не только кофе, не обижайтесь парни, лучше считайте доходы и помните, кто нам их делает, будьте профессионалами, в конце концов, он ведь хороший парень!

Эдвин Эппелман — Совершенно с вами согласен сэр!

Фил Сэлипс — Ох, Эдвин ты всегда сделаешь любой ужин, хоть чуточку, да построже, согласен говоришь, совершенно?!                Ну что тут сказать, да он отличный подчиненный Дин!

Дин Мигэн — Шикарный сэр!

Фил Сэлипс — Вот может за то, и держу его, а?!!

    
       
      (Опять смеются, в конце и Эппелман тоже.)





 
 
               
               
                Действие четвертое               
 


Комната экспертов и экспертиз по литературе, включая мемуары.                Артур Уэйман и Эрик Колберг. 



Артур Уэйман — Ты уверен в этом?               

Эрик Колберг — Все указывает на то сэр, я проверил и стилистические особенности письма и долго, и не напрасно интересовался, как оформлена книга, точнее, когда тик - так оформляли.
Артур Уэйман — И ты уверен, что это современная оригиналу копия?               

Эрик Колберг — О, да сэр! Теперь абсолютно, благодаря Мистеру Сэлипсу и вам конечно дом имеет совершенно роскошную лабораторию для всяческих экспертиз на этот счет, мы с Сарой провели анализ бумаги, чернил, любых случайных пятен и запечатленных касаний и без сомнения сэр все указывает на то, что это, безусловно, великолепная копия Вольтера!               

Артур Уэйман — Значит «Кандид?»               

Эрик Колберг — Совершенно верно сэр, его блестящая копия!

Артур Уэйман — Значит рука не его самого, ты уверен, что копия?      

Эрик Колберг — Позвольте сэр оригинал давно хранится в … это не его рука сэр, это копия, без сомнения копия, кого, уточнить не удалось, может ученика или поклонника, но вот точно назвать невозможно, ни чего такого не уцелело, но мы будем искать сэр, у нас с Сарой есть несколько предположений, впрочем, для торгов  неизвестность автора должно быть не так важна...

Артур Уэйман — Это не тебе решать Эрик.

Эрик Колберг — Простите сэр.

Артур Уэйман — Все нормально, продолжайте работать, дом дает вам для этого все условия, не так ли?       

Эрик Колберг — Совершенно с вами согласен сэр!

Артур Уэйман — Значит копия «Кандид» падение оптимизма господина Вольтера, значит копия, так, с кем он там разошелся то во взглядах?

Эрик Колберг — После Лиссабонского землетрясения тысяча семьсот пятьдесят пятого года, там был разрушен целый город сэр, ну и в общем после этого утверждение философа Готфрида Лейбница «Все благо», оказалось уже не таким близким Вольтеру как раньше и он постепенно перестал разделять эту мысль, так вот в «Кандид или Оптимизм» полное название повести такое Вольтер...

Артур Уэйман — Значит с Лейбницем, Эрик говори всегда только по делу, по делу и не больше понимаешь, я спросил, с кем он разошелся в мыслях, измышлениях,                а справку об исторической подоплеке произведения и почему Вольтер, что - то переосмыслил я тебя не спрашивал, ты меня понял?

Эрик Колберг — Все ясно сэр.

Артур Уэйман — Слушай ка, а ты, сколько у нас работаешь?


Эрик Колберг — Восемь лет сэр. 

Артур Уэйман — На два года дольше, чем я, значит, не я тебя выбирал, да не я, ты не волнуйся, я тобой доволен, ты хороший специалист.

Эрик Колберг — Я всегда полагал, что дом «Сэлипс» иных просто не держит сэр!               

Артур Уэйман — Браво Эрик! Ты мне определенно нравишься, однако все - таки, в первую очередь старайся предполагать непосредственно в том, чем занят, ты классный ученый, оставайся им и дальше, а в бизнес не лезь, ты меня понял Эрик? 

Эрик Колберг — Абсолютно сэр, я все отлично понял!

Артур Уэйман — Хорошо если удастся идентифицировать автора копии, немедленно сообщи мне об этом, мне!, а не Дину, то есть мистеру Мигэну, все ясно?

Эрик Колберг — Ясно сэр!


    
               
                (Артур Уэйман уходит)






Эрик Колберг (только после тщательного прослушивания все редеющих в своей убедительности шагов) — Понял  сэр!                Ясно сэр! Абсолютно сэр! Совершенно сэр!

Мне говорит, сообщи, а не Дину, Дин, мол дерьмо, ясное дело, все и так давно в курсе, это называется удобный второй. Раз ученый, так ни о чем другом в моем, видишь ли, присутствии не рассуждай, умник какой! Еще спросил, сколько работаю, да работаю и побольше тебя и здесь и в обще по жизни наработал то уж побольше, классный ученый говорит, а сам Лейбница вспомнить не может, так чего стоят слова твои?! Чего стоит похвала твоя?! Мистер Уэйман!                Это говорить, это не говорить, это не тебе решать!, конечно, не мне и, слава богу, ты же у нас делец, делец, бизнес — бой, а ведь кто ты без Фила?!, что ты, без мистера Сэлипса?!!

Вот то - то и оно, что все схвачено у вас двоих, ладно черт с ними, лишь бы дела шли,                чего я действительно? Ладно...


    
               



               
                Действие пятое

     Дин Мигэн и Эдвин Эппелман в VIP. ложе
     оперного театра.

Эдвин Эппелман — Нет, ты только посмотри, на это, докатились! Ну что это за «Кармен!» Ведь это же не прилично, Бизе не о такой написал оперу!

Дин Мигэн — Она же работница табачной фабрики или завода как там?

Эдвин Эппелман — И что Дин, поэтому она должна сама трубить как паровоз, да еще предлагать курево другим, да еще таким молоденьким, смотри на эту крошку она же явно не совершеннолетняя, вот уж что творят порой эти современные постановщики, так это просто не выносимо, для людей со вкусом, разумеется!

Дин Мигэн — Эдвин, это же девятнадцатый век и тогда дымили все, кто этого желал, а, не уклоняясь или выполняя закон и потом это всего лишь опера, сказка, выдумка не горячись так.

Эдвин Эппелман — Помнится, не так давно я тебя успокаивал.
Дин Мигэн — Жизнь переменчива, Эдвин.

Эдвин Эппелман — Значит все дело в законах, по - твоему?

Дин Мигэн — А в чем еще? Надо же их как то регулировать и не просто как то, а чтоб работали, работали, черт возьми, и приносили нам прибыль!

Эдвин Эппелман — Знаю, знаю:                «Богатые должны богатеть», против этой мысли ни чего не имею!

Дин Мигэн — И не можешь иметь, ты богат Эдвин, ты чертовски богат! (смеется)

Эдвин Эппелман — Ладно, согласен, только не смейся так, ты тоже, кстати, не «в саже», но то, что Бизе писал страстную, красивую, а главное не испорченную этой зловонной и в прямом смысле средой, девушку, женщину и что уже в не зрелых еще мечтах любого постановщика она должна выглядеть как достойная любви пусть и такая коварная на этот счет героиня, но она же женщина!                Женщина, а не ведро помоев! 

Дин Мигэн — Ты хотел сказать шлюха!

Эдвин Эппелман — Да!, ты посмотри, что они с художником по костюмам натворили, она же просто бабочка!,                поет Бизе, а выглядит шлюхой!                Возмутительно!                Он, бедный, в гробу так и вертится!               

Перестань ржать Дин ты разбираешься в том о чем я говорю, не строй из себя обывателя,                из тех что «по ржать, да пожрать!»                Ты прекрасно все понимаешь!

Дин Мигэн — Ладно, ладно согласен, слушай зря ты пошел в финансы, тебе надо было становится критиком

Эдвин Эппелман — Легко сказать, знаешь какая там конкуренция?!

Дин Мигэн — А в деньгах, в том в чем ты ковыряешься всю свою счастливую жизнь, разве нет конкуренции?

Эдвин Эппелман — А в том, в чем я всю свою жизнь вот и именно что ковыряюсь, главное найти удобно босса и адекватных помощников его!

                (Смеются)

Дин Мигэн — Вроде Артура?

Эдвин Эппелман — И тебя тоже Дин, тебя тоже не скромничай!

Дин Мигэн — Еще чего, какая к черту скромность, за нее не платят, особенно нынче!

Эдвин Эппелман — Как финансовый директор одного аукционного дома, незамедлительно подтверждаю!

(Смеются вдоволь, сыто и спокойно.
Так смеются те, у кого все как надо, может не так как хотелось бы, но все как надо, это точно, они свое возьмут!)

Дин Мигэн — Слушай, если тебе все это не нравится, пошли отсюда!

Эдвин Эппелман — Да хватит этого безумия, теперь надо как - то компенсировать потери!

Дин Мигэн — Пошли в «Mitch for Rich», я угощаю, выпьем и поедим хорошего мяса, что скажешь приятель?!

Эдвин Эппелман — Только ты мне все - таки позволишь ознакомиться с меню не заочно через тебя или купленного для розыгрыша официанта, а самому, хорошо, Дин?


Дин Мигэн — Нет проблем, сегодня все честно Эдвин, обещаю, ну что идем? Решили?

Эдвин Эппелман — Заметано!

               
(Не спеша встают они и уже забыв об опере напрочь, отправляются в роскошный ресторан «Мич для Богатых», Мич их старый знакомый и когда то должник, но должник он им бывший, потому нет нужды говорить, что в его ресторане они «Золотые клиенты», это и скидки и любое блюдо всегда и быстро, разумеется, качественно и доставка куда угодно по городу и бесплатный ужин три раза в неделю для них обоих и для всех кто придет                к ним или с ними и кого подтвердят они сами.)




               
                Действие шестое

                Кабинет Чака Корка 

Чак Корк                (Сидя на роскошном диване, глядя на  целую серию гонгов и приложенных к ним молоточков, это память о самых лучших, самых выгодных дому торгах.)               

 - «Человек Гонг», да, что сказать на колошматил я изрядно, за девать сезонов торгов, прилично, прилично, поздравляю тебя Чак, ты прекрасен в своих демонических ударах по этому блестящему своему собрату, этими молоточками ты подтверждал и утверждал уже добровольное и такое выгодное нам всем желание одних богачей купить, что нибудь ценненькое у других, а я, я стучал тобой, стучал четко, звонко, убедительно, как положено, как обучен мистером Уэйманом, да именно с его приходом мы стали зарабатывать втрое больше и ты и ты тоже Чак, стучи, стучи своим молоточком, а если что не так мистер Уэйман или мистер Мигэн тебе подскажут, где ты ошибся и где в этот раз не домахнул. (Почти мензурочка, но с хорошим виски опустошена.)

Маши, маши Чак махать тебе еще долго и, разумеется, на славу, на славу вечную дома «Сэлипс», ты уж старайся, тешь публику вдоволь им так нравится все это, им так нравится... что если... махнуть бы куда, куда Чак, у тебя контракт дорогой мой, у тебя обязанности и потом ну куда ты он них уйдешь, ты же помнишь, ты же знаешь! Это они сделали тебя человеком, они! И в этом, правда.

Где ты был раньше, чем ты являлся до этой работы, да все было неплохо, но этом все успехи и заканчивались, а тебе надо было больше, больше Чак!, ты хотел еще, хотел жить по другому, например, иметь жилье в самом престижном квартале этого города, этаже так на сороковом не меньше трехсот метров, не меньше, а почему отказывать себе, когда по карману тебе это?!                Когда бумаги достаточно, и ты можешь просто купить, купить... вот ты и купил Чак,                мечты сбываются                и там где хотел,                даже на сорок восьмом этаже, ну видишь!, даже пятьсот семьдесят четыре метра, во как постарался! Постарался, да стараться ты умеешь, ты хороший работник Чак, только, что то, грустно тебе и все уж заметили то... главно не дергайся, это они заметили, но что ты, ты то заметил что они заметили, они же не заметили, на этом можно сыграть, нет, не сыграть, сохранится, хоть как - нибудь...    
      
Тебе нужна эта работа, помни это, дружок, не забывай, пожалуйста, я тебя очень прошу, такой работы, Чак, у тебя больше не будет нигде, ты знаешь это. Давай, давай Чакки соберись. 




Человек — гонг, как в грубых драках, только ты, Чак, не на ринге не подле него, ты не тренер бойца, ты не помощник тренера, ты даже не тот, кто посыпает бисером или прочей ерундой  такие презентабельные мускулы бойца, делая их еще презентабельней, это чтоб еще выгодней продать, ты тот, невзрачный, заштампованный в однообразии своем, иссохший от скуки, от рутины якобы дела, как будто своего, тот на кого никто не смотрит, тот который не кому не нужен, тот чья жалкая, но такая не пыльная работа: подавать знак звуком к началу и окончанию раундов.               

Ты безмолвный фиксатор грубой действительности, ты пешка в чужой игре, деталь от чужого станка, часть чужих планов,  частица чужих эмоций, проводник чужих идей, носильщик чужих целей и лозунгов для этих же целей!                И нет у тебя мнения, оно не нужно ни кому и от знания такого с годами сам и не желая, в общем то, а растерял ты все свое мнение, все свое умение анализировать и понимать, хоть что нибудь, отдал ты должностным обязанностям свое тихое, но свое чувство, свой взгляд, свой жест, свое дыхание, свой звук тишины, свой субъектив в восприятии чего бы то не было, свой крик, свой голос, даже... даже мольбу свою отдал, все отдал                (с очевидной издевкой) - Чакки!                и мимика то у тебя деланная под их пожелания, под не зыблемые правила этой индустрии, взгляд твой и не твой, ничего в нем нет от тебя, ничего твоего то в нем нет и разве назовешь это взглядом...  Жесты твои фальшивы, ведь идут от внешней надобности от того как надо, как принято, как обязан и чего от себя, ни тепла, ни звука ни мысли, ни эмоции,                ни чего,                только не отдал ты все это, нет, не отдал,                ты это продал, да, мой дорогой,                просто продал, за этаж, площадь квартиры где и живешь теперь, за жену с большими и свежими и чтоб следила за всем этим, поддерживала так сказать... и чтоб обслуга из пяти человек,  все как ты хотел Чак,                все как ты хотел дорогой,  да!                и даже еще больше.               

Можно торговать меня на бирже, так хорош и все расту в цене!               

И модная тачка, модная, а не та что ты в начале почувствовал там, в салоне, ты помнишь?               

Ты все помнишь, сукин сын, все!                Но ты купил не ее, ты взял другую, чтоб не пошли не нужные слухи, чтоб поняли на работе, чтобы, не дай тебе боженька не навредить Аукционному дому «Сэлипс» мистера Фила Сэлипса, репутации его дражайшей, и дома, и Фила, то есть мистера Сэлипса,                босса, хозяина, этого жирного индюка с проницательным, но таким давящим,                подавляющим взглядом, и такими изысканными вот только исключительно манипуляторскими манерами!               

Однако все, что есть у тебя Чак, это он, он!,                а не ты, добытчик — якобы,                притворщик вечный,                бей, бей своим молоточком!, придурок,                делай, как велят! Делай вид что тоже,                человек.

Ты и есть человек Чакки!

Ты человек - гонг.

Пустышка, то чего нет, безгласная функция,                чья то ошибка, то, что обычно забывают в сточных канавах, да Чак,                ты грязь,                ты нечто не нужное, мусор, сор, ветошь никчемная,               

и имя твое Дерьмо!   
И смысл твой значок на чужом, небосклоне
и судьба твоя, клерк,                знаешь то Чак, Чакки,  клерк ты.

Клерк, и больше ничто.

               
                Окончание Первого акта. 






               
               
                Акт — II 

                Действие первое

Совещательная комната Аукционного дома. Артур Уэйман, Дин Мигэн, Линда Херенвуд.          Все эксперты дома. 



Артур Уэйман — Итак,  Линда неделя весенних торгов открывается...

Линда Херенвуд — Через четыре дня, мистер Уэйман.

Артур Уэйман — Значит четыре дня, я так полагаю, все экспертизы завершены?               

Мэгги Додж — Отчеты с результатами экспертиз у вас на столе мистер Уэйман.               

Артур Уэйман — Да они нужны мне, чтобы лучше ориентироваться в ценах, чтобы выгодней продать, назначив хорошую стартовую цену, но мы обсудим с мистером Мигэном отдельно.                Кстати, отчеты с результатами экспертиз должны быть на столе мистера Мигэна, так же как и на моем, в то же мгновение вам понятно, эксперты?

Сара  Сизэн — Сэр мы все понимаем и полагали, что сначала...

Дин Мигэн — Сара, надо сказать: я все поняла сэр, так и будет, впредь!

Сара Сизэн — Разумеется, сэр, я только хотела сказать что мы думали, что отчеты появляются сначала у Ведущего эксперта, а потом у Второго, сэр поверьте, я...

Эрик Колберг — Мистер Уэйман, я так никогда не считал, результаты экспертиз появляются на столах и у мистера Уэймана и у мистера Мигэна одновременно, я всегда так думал сэр.               

Мэгги Додж (так чтоб услышал только Колберг) — Поганец!

Артур Уэйман — Совершенно верно! Верно Эрик, всем вам я советую понимать, этот момент в нашей общей работке, так как его понимает мистер Колберг!

Эрик Колберг — Благодарю вас сэр!               

Артур Уэйман — Что касается, «мы думали» Сара, то во первых говорите всегда от себя, а не от чьего то имени и не надо обобщать, не обобщавшихся, я имею ввиду, что у каждого есть свое мнение которое тот и высказывает когда сочтет нужным.

Дин Мигэн — Когда сочтет, нужным, Сара!

Артур Уэйман — Да Дин, так вот, а во вторых вы прекрасно знаете, отчеты кладутся на стол нам обоим, миссис Сизэн, а не сначала мне, а мистеру Мигэну не известно когда, ведь именно с ним нам нужно, изучив, ваши результаты продумать и обсудить ряд принципиально важных для дома вопросов, вы прекрасно знаете это и, тем не менее, я вынужден напоминать вам должностные инструкции!

Дин Мигэн — Результаты на стол обоим, одновременно! Сара ты поняла?!

Артур Уэйман — Не нужно Дин, она все поняла, ты ведь поняла Сара?

Сара Сизэн — Я все поняла сэр.

Дин Мигэн — Умница. 

Марта Райнер (буквально на ухо Мэгги Додж)                - Этот Мигэн просто подлец!               

Мэгги Додж (тоже очень камерно)                - Всегда знала это, Марта!

Дин Мигэн — Мистер Колберг вы заметно успокоили нас с мистером Уэйманом, все же хоть кто нибудь из наших экспертов в курсе наших же правил, вы все правильно сказали Эрик! 
Эрик Колберг — Благодарю вас сэр!               


Артур Уэйман — Четыре дня ну что ж, теперь очередь за нами с мистером Мигэном, Марта та статуэтка?

Марта Райнер — В отчете я указала сэр,                как эксперт советую снять ее с торгов, кто - то хочет заработать не на чем!

Дин Мигэн — Что она так плоха, Артур это Хардрив. 

Артур Уэйман — Мистер Кевин Хардрив наш давний и хороший клиент,  мистер Сэлипс им доволен и даже очень, я правильно помню Дин?

Дин Мигэн — Да, Артур, он кандидат в Золотые клиенты дома. 

Артур Уэйман — По моей?

Дин Мигэн — Насколько я помню, инициатива лично мистера Сэлипса. 

Артур Уэйман — Вот видишь, Марта я конечно прочту отчет, но основное скажи сейчас, почему ты советуешь снять ее с торгов, почему заработать не на чем?

Марта Райнер — Сэр, и все анализы, да и проверка данных о ней, в общем если                кратко, то эта статуэтка, конкретно эта, не та, какой представлена. 
Артур Уэйман — Это фальшивка, может быть копия, копию тоже можно продать и не хуже, порой, оригинала, редко конечно.

Марта Райнер — Хуже сэр, это спланированная подделка, заказная дешевка, которая не стоит и десятой от объявленной цены!

Дин Мигэн — Боже праведный, он что, решил вот так вот с нами?! Но зачем?!! 
Марта ты уверена? Черт! Ты в своем уме, ты знаешь, кто такой...ни чего не понимаю!

Мэгги Додж — Ну чего тут не понятного?!                Это муляж! Муляж, бутафория!

Дин Мигэн — Вы вдвоем!                Вы хоть понимаете...   

Артур Уэйман — Подожди, Дин, Мэгги, вы с Мартой в этом уверены, вы это написали в официальном заключении, мистер Кевин Хардрив, боже да вот уж сюрприз и все - таки вы уверены? 

Мэгги Додж — Это наша работа, мистер Уэйман, быть уверенными в таких вопросах, за это нам платят!

Дин Мигэн — И платят так, что ошибки не приемлемы!

Марта Райнер — Это не ошибка мистер Мигэн, не ошибка или вы сомневаетесь в нашей квалификации?

Дин Мигэн — Засомневаешься тут, Хардрив! Вот черт, дерьмо, дерьмо!                Ты хоть понимаешь, как он нас подставил перед всем светом!

Артур Уэйман — Спокойно, Дин, я хорошо понимаю, что мы с ним сделаем за это, сейчас же сообщи Филу, будет лучше если ты,      начнешь. 

Дин Мигэн — Да Фил его... значит, ты им веришь, абсолютно, может все еще раз проверить, такие бабки Артур!

Артур Уэйман — Какие бабки Дин! Тебе же сказали муляж, этот сукин сын хотел нас провести, провести! Нас!!

Дин Мигэн — Ублюдок! Такие бабки!!               

Артур Уэйман — Позвони Филу, скажи все как есть, дай небольшую паузу и скажи, что я ошеломлен. 

Дин Мигэн — Ты! Ошеломлен?!

Артур Уэйман — Так нужно, Дин, ну - же соображай, черт, нужно, после того как он скажет где я или почему я не позвонил и что я в обще собираюсь предпринимать, выслушай все это и скажи что под угрозой репутация дома, так и скажи, понял?! И больше ничего, остальное я сам, с ним...  сам ему скажу, и пусть решает, как мы накажем эту...

Дин Мигэн — Понял! (Активно уходит.)               

Артур Уэйман — Такие дела, м-да, дела такие, предлагаю остальное обсудить завтра в восемь, чтобы все здесь, это ясно?               

Линда Херенвуд — Ясно мистер Уэйман!               



      
          (Артур Уэйман выходит из комнаты.)



Линда Херенвуд — Это их дела, наш принцип на эти ситуации вы знаете «ни кому и ни чего», завтра в восемь и не напоминайте им, ни Мигэну, ни ему,                сегодня их обоих не беспокоить,                всё,                все свободны!



               
                Действие второе
               
                Кабинет Эдвина Эппелмана.

                Эдвин Эппелман и Чак Корк.

Чак Корк — Ну что же ты, Эдвин, давай решайся
твоя изысканная увертюра явно затянулась, переходи, переходи к выполнению задания босса, кто тебе приказал...

Эдвин Эппелман — Мне ни кто не приказывал Чак...

Чак Корк -  все равно это как приказ, что!, скажешь не так? Интересно который из них Сэлипс или Уэйман, а!, не так уж и важно ну, давай Эдвин , давай начинаю, работу с кадрами, я правда думал, что ты финансист, деятель по нашим деньгам так сказать, мозговед по бабкам, ха! Да, не обижайся, ты наверно думал, человек — гонг не додумается до всего этого и так просто будет с ним, думал ведь, думал, думал?!

Эдвин Эппелман — Раз ты все понимаешь, скажу тебе прямо, твои апатичные настроения стали слишком заметны, о них знают, честно говоря, все. Твои настроения вредят делу Чак. Подумай это серьезно, ты взрослый человек ты все понимаешь, а босс, босс у нас один, ты знаешь, мистер Сэлипс и я не буду от тебя скрывать, да просил, просил поговорить, потому что искренне озабочен твоим состоянием, я в смысле душевным, эмоциональным, ну ты понимаешь.

Чак Корк — Искренне озабочен! Самому - то не смешно, Эдвин!

Эдвин Эппелман — Оставим эту иронию Чак, ты вот ответь мне, обещаю, это между нами я не скажу ему, я тебе никогда не врал, ты знаешь это, тебе не врал, тебе... было не соврать Чак, ты всегда вызывал симпатию к себе и у меня тоже, в том числе.

Чак Корк — В каком числе Эдвин?               

Эдвин Эппелман — Ну не валяй дурака, в числе других наших сотрудников, не строй из себя недоумка черт подери!

Чак Корк — Не ругайся Эдвин тебе не идет, правда.

Эдвин Эппелман — Кто, думаешь, причина моей брани?! Короче Чак ты все понимаешь, что нужно взять себя в руки, что ты достаточно богат чтобы,
во первых: найти лучшего психоаналитика в этом городе или одного из лучших, но дорогого и с хорошей репутацией, разумеется
во вторых: не можешь ты не понимать, что такой работы, особенно с усилиями мистера Сэлипса, а они непременно последуют,                в случае если он окончательно разочаруется в тебе, а он близок к этому Чак, во всяком случае, он всерьез встревожен за тебя,                ни надо этих дурацких ухмылок, да!                Черт бы тебя!                Встревожен, встревожен, ты еще нужен ему, понимаешь?!! так вот такой работы у тебя больше ни будет никогда, и не только в этом штате, но и... уж он постарается,                поверь мне, поверь мне Чак, я               
никогда тебя не обманывал, понял!


Бог видит, я хотел говорить спокойно!               

Какой же ты все - таки... непременно доведешь и не захочешь, а доведешь, пусть!, не специально.               

Но, знаешь ли, пострадавшему это все равно!

Нужно взять себя в руки Чак, взять действенно, железно понимаешь, впереди важные, нам всем и тебе тоже, торги, большие деньги на кону тебе нужно хорошо знать как вести и как и когда, точней говоря на ком заканчивать некоторые торги, ты знаешь о каких именно я, так что давай, давай Чак ты, ты сильный человек, ты всегда был очень ответственным работником, наконец ты слишком богат Чак! Это значит не идиот, чтобы терять такие деньжищи, терять самому и нас без них оставлять!
Вот! Я это сказал тебе, я все тебе сказал, пожалуйста, не иронизируй, это аукционный дом это звено большого бизнеса, пересечение, если хочешь перекресток, больших интересов больших людей желающих эстетично обогатится, развлекаясь, а наша как раз, с тобой работа... вот, в общем, я сказал тебе это  и перестань много пить это, это все заметно, понимаешь?! Заметно!! Это неприемлемо, репутация дома и все такое...

Господи, ты же все знаешь, не молчи, черт!

Тебе что нравится, что я тут гроблю себя на твое... образумление,  берись за ум Чак, берись пока   не поздно берись...


Чак Корк — Выпей Эдвин, станет лучше.

Эдвин Эппелман — Ты прав, главное дозировано, правильно пить.

(Пьет, буквально пару глотков.)

Чак Корк — Дозировано, вот точное слово, да, как это правильно дозировано, все так в жизни и надо, верно Эдвин, дозировано. Дозировано, знай свою дозу, а доза есть! Доза... доза выработана на все,                на все, что есть у тебя и что будет,                это они тоже спланировали…

Эдвин Эппелман — Ты это о ком?    

Чак Корк — Они «сильные мира сего» или как они себя именуют «люди класса «А»», «хозяева жизни», так кажется, как там в книге, не помнишь?

Эдвин Эппелман — Вот на тебя смотрю и не помню! Премьера в следующем месяце, эту книгу, кстати, написал наш хороший друг, очень нужный нам человек, он очень радует всех нас, ты знаешь о ком я? Знаешь.

Чак Корк — Да, он хороший парень, что есть, то есть, отрицать не чего, как не с нашей планеты, подумать только бывают же люди!                Как же он хорош в своих книгах! Как будто все про нас знает, вот и про нас конкретно с тобой Эдвин, тоже.                Странный человек, но как интересен, да.


Эдвин Эппелман — И заметь себе, не пьет совсем!

Чак Корк — А нас должно быть легко, знать, в головах все примерно, похоже, одни и те же лозунги, установки, стереотипы ошибочны…, одни ошибки то, одни и те же, у всех господи! Как же ему легко, должно быть с нами, понимать нас таких!

Эдвин Эппелман — Понимать нас таких его талант и работа, делом человек занят, понимаешь делом, не пьянствует и речи пустые не толкает, а ты!   

Чак Корк — Правильно, а я из тех, чья доза подсчитана и спланирована уже на будущее, и доза на счастье и доза на радость и на удовольствие от себя, может я все эти дозы израсходовал, а другие новые, запасные, мне не положены!

Эдвин Эппелман — Израсходовал он! Страдалец!

И кто же в этом виноват, позволь спросить, уж не они ли «хозяева жизни», «люди класса «А» », не они ли случайно?!

Нет, мистер Корк! Надо самому, самому жить и крутиться, и крутится так Чак, чтобы эти, как ты говоришь дозы,  дозы,  не кончались никогда!, так то вот!                Мистер Корк, а вы мой дорогой,                а вы и есть как самый дорогой проводящий в этой стране и один из самых дорогих в мире, разнылись в поисках внешней причины каких то, причем надуманных я полагаю,                неудач своих!!
Самому надо самому!                Думать что то, что говорят, решать, как полезно компании а как же?!,                а как ты черт возьми, предполагал?! А?!  Или как или боссом быть, ты меня извини Чак но...

Чак Корк — Знаю, знаю, я не босс я, я    обиженный что, пешка жалкая вонючая шут дешевый и не видно меня под собственным же колпаком и  правильно колпак то     интереснее и продаваться должен я только через него, он приносит деньги, а я так я...

Эдвин Эппелман — Чак!

Чак Корк — Человек — гонг, ладно, ладно, это,   пройдет, это пройдет Эдвин я серьезно, я, я кажется, понял,  это   пройдет не беспокойся, передай босу, что Корк все понял и возьмет себя в… ну ты знаешь как сказать, это пойдет, это пройдет, пройдет.                «И это пройдет». 

Эдвин Эппелман — Вот, это ты правильно, молодец, он был мудрым царем к тому же...

Чак Корк — К тому же из ваших, кажется.

Эдвин Эппелман — Не помню точно, о, да ты шутишь,  действительно успокоился, похоже , молодец, я скажу как надо, ты только работай как следует Чак, главное ведь что, работать Чак, просто работать и делать это просто хорошо, я передам им, ты, ты молодец!         

Чак Корк — Ладно, пока!
Эдвин Эппелман — Постой Чак, а что ты говоришь, говорил, понял то, что ты понял? Скажи, меня это даже как – то…                заинтриговало, скажи, я никогда тебе не врал,  Чак!   

Чак Корк — Я понял, что когда вся хандра апатичная моя пройдет, придет или, вот уж действительно, наступит она,   
пустота, тихая, серая, немая, перегорит все совсем, пустота, Эдвин, пустота.

 


                Действие третье

                Кабинет Артура Уэймана.
Артур Уэйман, Марта Райнер потом Сара Сизэн.


Артур Уэйман — Значит здесь все ясно, хорошо Марта, теперь по поводу воспоминаний о Вивальди...

Марта Райнер — Простите сэр, но литература, не мой профиль. 

Артур Уэйман — Ах, да сейчас Сара, должна зайти, да, ну так значит все, но ты уверена по поводу низкого качества реставрации          картины Гийомена?       

Марта Райнер — Да, сэр, они явно могли бы сработать и получше.

Артур Уэйман — Видимо Гэжэлон и не собирается продавать, картину в таком состоянии могут попросту не купить, ну что ж?!

Фил будет в курсе, одно дело использовать  «Сэлипс» в своих делах, другое дело сначала договорится о том, заплатить, как следует платить таким как мы в таких случаях.

Марта Райнер — Совершенно с вами согласна  сэр.

Артур Уэйман — Если он не хочет продавать, я выясню это агент у него мой хороший знакомый, выясню так же и зачем ему надо выставить, но не продать, а потом мы выставим, как и хотел он и продадим, организуем  и продадим, это будет ему хорошим уроком, будет знать с «Сэлипс» так не обходятся, с нами нужно говорить, а не обтяпывать свои делишки просто, пользуясь нами как площадкой, верно Марта?!

Марта Райнер — Абсолютно сэр, вы правы как никогда.

Артур Уэйман — Я прав всегда и приблизительно с одинаковой убедительностью, м-да, ну что Марта потревожим господина Альберта Гэжэлона и его большой толстый кошелек, потревожим, как считаешь?

Марта Райнер — Он того заслужил сэр, вы … его стоит наказать!

Артур Уэйман — Ладно иди, слушай, а нас получится?! 

Марта Райнер (улыбаясь и уходя) — Всего доброго, мистер Уэйман!

                (Уходит.)


Артур Уэйман — Как раз доброта в нашем деле нужна не всегда. И интересное, какое дело у нас все таки, так вот и доброта не нужна ему, такому бессердечному делу нашему, да этот сукин сын получит свое, пользовать нас, у нас же!  Каков!  Но ведь это не впервые, да давно уже не было чего то по настоящему нового, все это когда то уже происходило с нами, все это кто то уже говорил, доказывал, все тоже, тоже самое и по сей день, как то даже  и скучно, порой, от этого, впрочем, о чем ты Артур?, это просто твоя работа дорогой мой, а ты очень дорог, дорог до чрезвычайности, чрезвычайной убедительности во всех характеристиках богатства, да видел бы это...    да кто собственно видел то?! Никто тебе никогда не мешал и всего ты добивался спокойно, ровно, по заранее обдуманному плану о том плане ты только и знал то и потому во многом он и осуществился, да Артур, ты не дурак и не глупец и не неудачник, ты грамотно и тщательно выстроил свою карьеру, нашел пространство, где развернутся, пространство адекватное талантам твоим и твоим же амбициям, тебе нужна была не просто хорошая работа, а удобная тебе  хорошая работа,                тебе, именно и прежде всего тебе,                мой супердорогой, Артур.               

И ты нашел ее. Нашел и на нужных позициях стартовал так, что теперь репутация твоя очевидна в высокой своей прозрачности и авторитетности, ты проворачивал и проворачиваешь большие, большие дела Артур, а слово твоя влиятельно и властно и очевидно, что так как ты к Филу никто не подобрался и акций дома столько нет ни у кого и специальные поощрения в таком количестве касаются только, тебя мой милый Артур, только тебя!

Кто же?... Кто - же говорил мне так «милый Артур» кто то все время, да, так часто, помню, что меня это даже раздражало, но кто? и когда... не помню, в детстве, наверное, или позже, в колледже, может быть, не помню, не хочу помнить, все лишнее стер.


               
                (Стук в дверь.)
 

Сара Сизэн (из за двери) — Мистер Уэйман...

Артур Уэйман — Да - да!   Войди Сара.               

Сара Сизэн — Прекрасно выглядите, сэр!               

Артур Уэйман — Что так заметно?! 

Сара Сизэн — Ваша деловая хватка всегда при вас, но сегодня вы особенно энергичны, нельзя это не отметить!

Артур Уэйман — Спасибо Сара, кстати, насчет  хватки, давай ка схватимся за воспоминания о Вивальди этого  ученика или кто он ему, удалось выяснить?,

Сара Сизэн — Это неизвестная фигура экспертизы практически ни чего не дали сэр, это был его современник, воспоминания написаны в последние годы жизни Вивальди или в первые года после его смерти, но на этом в общем то все мистер Уэйман, он нигде не толком не подписался, он в обще ни где не оставлял никаких, идентифицирующих его знаков,  так делают когда и не хотят быть узнанными,  установленными, сэр.               

Артур Уэйман — Не хотел быть опознанным никем и никогда, попахивает большой драмой, а Сара?!

Сара Сизэн — О, вам видней, сэр!

Артур Уэйман — Неизвестно кто, ну что ж на этом можно сыграть, скажи Линде… э-э-э, мисс Херенвуд, чтобы она зашла ко мне, мы обдумаем как это выгодней представить на торгах, думать буду я, она записывать, в основном, да!, это интересно не хотел, чтобы помнили и через столетия, конечно они не думали тогда об этом, но когда человек пишет такой труд о таком человеке, он же не может не понимать какую работу проделал, Вивальди не был ни в какой опале... так ведь Сара? 

Сара Сизэн — Совершенно верно мистер Уэйман!   

Артур Уэйман — То ли скромность, на уровне комплексов, слушай, а может это его любовник? Обычное дело!
Сара Сизэн — Не установлено сэр, я как эксперт не могу точно утверждать этого, фактов таких не найдено и...

Артур Уэйман -  Это даже  и  хорошо, что                не найдено, я подумаю что именно мисс Херенвуд тщательно продиктует Корку,                тут можно хорошо набить цену, они же, котики наши, не знают ни черта, за редким, но очень контролируемым, нами, исключением,                кстати, как он?                Как там наш Чак?                Не болеет? 

Сара Сизэн — Последние два дня выглядит значительно бодрее, даже можно сказать, что в чем - то он утвердился, как - будто что - то понял, мистер Уэйман. 

Артур Уэйман — Ну что ж, это прекрасно,                его страдания нам всем крайне не к чему,                он же проводящий, его плохой вид может повредить делу и дому,                узнай только в чем он так утвердился и чего он там понял, интересно? Только, узнаешь, придешь не ко мне, а к мисс Херенвуд,                ей расскажешь, ясно Сара, не скажешь ей,                что это я тебя просил разузнать про Чака, просто явишься к ней и сама расскажешь,                ну считаешь, своим долгом поделится  и все такое, да, и не повторяй часто слово долг,                ты не повторяешь я знаю, я тебе так,                на будущее, тебе все ясно Сара?

Сара Сизэн — Я все поняла, мистер Уэйман!

                (Сара Сизэн уходит.) 





 
               
                Действие четвертое

         
                Кабинет Дина Мигэна.
              Дин Мигэн, позже Артур Уэйман.               




Дин Мигэн — Такие уж у нас дела, так все, порой зависит от одного только слова, от какой нибудь мелочи, от чьего то, видите ли, взгляда, мнения, причем не относящихся к делу на прямую, так все, опосредованно, не сразу и понятно о чем он или она, а потом только с изумлением, даже, определенным                понимаешь, что, вот он, сука, куда ведет,               вот, оказывается чего хочется ему и так, вы только посмотрите отчаянно надо! 

А когда речь о больших деньгах, то есть действительно, действенно, настоящих бабках то, вот!, тут такое, бывает, произойдет, такое случится, может, может, конечно, и по мелочи, ну если во время договорились или изначально не имели друг к другу большого дерьма из претензий, обид и зависти, зависти,    господи, зависти банальной, тогда оно может и не по крупному, да, так, мелкие вредности, «колкости на час», по ходу нашей циничной жизни, а как же?! Как же она не циничная то, когда такие деньги, порой на дороге, только вот дорога эта не одного, не один идет по дороге с деньгами то и потому приходится делиться, вот ему нужен удобный второй, хороший второй, чтоб и молчал без надобности, но и поддержал, когда потребуется, ему!! Естественно, да за взаимную потребность, однако же, не может он не понимать, что такое, как правило, ну нормальному то человеку, вроде меня, не по нутру, и вот тут деньги, да!   Они, что же еще?!! Что же еще мне нужно?                Корм! Корм и по - больше, черт бы тебя! Плати мне, уговори босса и платите мне платите, за все и что молчу и помогаю и секреты ваши вшивые не сдаю, хотя мог бы и не что мне, в обще то, не мешает, платите, у вас ведь есть, я ведь тоже способствую вашему обогащению, тоже!! Полезен так что, платите, платите, черти и за такт мой, я же сдерживаюсь, а это стоит...  и за преданность мою, поддельную правда, но ведь она же идет, на пользу делу, идет?! Идет!


Интересное у нас с вами дело, смешное даже, поддельная преданность ему на пользу, так что же за дело это такое, а!                «Вот вопрось, блевани и брось!» Если поддельность идет делу то на пользу, так и дело то - то, поддельное, фальшивое, не то чем представляется, кажется, очаровывать всех пытается, жалкое, гнилое дело наше, хоть такой красотой торгуем, но ведь, причем здесь красота, так вот и именно что не при чем, ведь торговать лишь бы прибыльно -

 «НЕТ ПРИБЫЛИ, НЕТ ДЕЛА!» 

Так не один ли черт чем, торговать, важней то гораздо за сколько, ну то есть как, торговать, а это все пыль, все ерунда  и ложь, сплошные махинации,                но пачкаемся все,                в этом суть любой иерархии,                на ком формально больше те естественно мажутся по меньше,                а чего им страдать, им и так тяжело они  слишком  на виду, слишком открыты и если что            то всегда к ним  претензии все и, не дай бог, остальное, ну а на ком формально по меньше, те конечно измажутся, а как же, но согласятся, согласятся, ведь за это заплатят им и будет так всегда! 

Я претворяюсь, заплатите!                Я обманываю, заплатите!                Я таким дерьмом кого надо обкладываю,                босс распорядился,                так заплатите же!!                И ведь платят, платят, давайте, давайте, мне еще мало, к тому же противно деятельностью такой заниматься, так что платите, кошельтесь, сволочи жирные, коты промасленные до слез, фальшивых, купленных, разумеется.


Я сделаю, скажу чего надо, такого налью, оболью, пережгу, позвоню, сообщу, все сделаю, только платите и платите, мне! 

Мне!
 






Ох, устал даже, между прочим, Дин никто тебя так расходится, не просил, за это тебе точно не заплатят, да не заплатят.


(Устало, небрежно.)  Такие уж у нас дела, все от чего, да зависит, лишнее слово, лишний взгляд, жест, а! Да чего там... говорить, ясно все.



Дерьмо мешая дерьмом становишься, вот только темп превращения, в дерьмо то,  зависит от прочности, а значит, качества ну то есть цены перчаток якобы анти — микробных, нет! Эта гадость заберется под любые перчатки и измажет, измажет тебя на всегда, они только замедлить могут процесс этот проклятый,   хорошие то «перчаточки»,                если конечно тебя не надули,                продав то, от чего ты ими собирался бороться,                ха! Хорошее название для острой книги:               

«Продав, дерьмо!»






         (Стук в дверь входит Артур Уэйман.)


Артур Уэйман — Извини, я вошел, не спросил...       

Дин Мигэн — О чем ты Артур, входи как всегда, если желаешь,
(и тихо и себе бесконечно) и за это ты мне платишь продажный червь, сопляк ублюдочный! 

Артур Уэйман — Я не расслышал, ты, что - то сказал? 

Дин Мигэн — Мой кабинет, твой кабинет, все в порядке, Артур!

Артур Уэйман — Однако же, ты чем - то возбужден, как будто? 

Дин Мигэн — Я возбужден делами Артур, предстоят большие торги!               

(Снова себе, теперь заметно хладнокровнее и совсем, совсем без юмора.                Ври плагально, оно и сойдет.)   

Артур Уэйман — Да, дела предстоят большие, все, в общем - то улажено, Линда молодец, Фил нажал на кого надо. 

Дин Мигэн — Я даже знаю фамилию                этого «кого».

Артур Уэйман — Да, было на что посмотреть, Фил вызвал его и сказал все!

Дин Мигэн — Все? Подожди все? Или в обще все?!

Артур Уэйман — В обще, все и подробно по поводу последствий для Хардрива, он понял, понял и поник.

Дин Мигэн -  Жалко меня там не было.

Артур Уэйман — Только я, он и хозяин, Фил так хотел, любишь подобные сцены?

Дин Мигэн — Относительно, таких как Хардрив обожаю! Вставил бы там словечко! 



Артур Уэйман — Вот поэтому тебя там и не было!    
 
                (Смеются.) 


Артур Уэйман — Словечек ему хватило, мы с Филом постарались, можешь поверить!   

Дин Мигэн (несколько показно, акцентируя на этом излишнем пафосе, потому получается с юмором) — Я верю тебе Артур!                Пошли в поход! 

               
                (Смеются.) 


Артур Уэйман — Дин, я все жду приглашения или ты забыл о нашей традиции, накануне действительно важных торгов, есть же у нас с тобой традиции, есть же, и без Фила.

Дин Мигэн — О, боже Артур, какой же ты молодец,                не зря моя мать тебя обожает!                Совсем я чего то... да,                нет ты только подумай, только подумай!               

Конечно, конечно идем в «Supper»!                Я приглашаю тебя, посидим, как всегда,                вот черт, Артур, ты просто, да ты просто! ...

Артур Уэйман — Ладно, лучше позвони туда и произнеси уже, наши фамилии, давно не был в  «Supper», давно не было таких, торгов.

Дин Мигэн — Да, такого куша нам давно не предстояло и ведь сожрем а?! Артур, скушаем, съедим, сможем ну! Чего молчишь то?!               

Артур Уэйман — Сможем, все мы сможем, Дин, звони.

Дин Мигэн (хватаясь за телефон и набирая номер) — Все - таки не зря тебя обожает моя мать! Ой, не зря! Не зря Артур!! 

          
               
 
                (Смеются, Мигэн громко.)


Артур Уэйман — Твоя мать, Дин, обожает меня за то, что когда - то с твоим отцом, Дин, они впервые, как ты говоришь,                как следует, сблизились в кинотеатре,                знаешь с голубой крышей и небольшим залом, к тому же тогда поход туда для твоей матери был просто подвиг!

Дин Мигэн — Папа постарался, уговорил ее, алло «Supper!»? Говорит мистер Мигэн, да вы все правильно поняли, двое, мужчина, разумеется, отдельная! Вы что там первый день работайте?!                Смотрите этот чудный денек, может стать и последним в таком приличном месте как «Supper», так то! Нет такая золоченая,                да, на втором этаже,                в девятнадцать тридцать,                а вы постарайтесь,                вашего хозяина все еще зовут Роберт ван Саппэр? Так то! Вот! Постара... рад слышать,  дорогуша!


Артур! Сегодня гульнем на славу, как же это я позабыл то?! Не пойму.


(Дин Мигэн деловито пройдясь по кабинету, усаживается на свое место за своим столом и несколько мгновений смотрит на Артура, но тот как будто задумался и не разделяет его восторга, Мигэн поклацав на компьютере, закуривает и пересчитывает наличные, их с Артуром традиция знает оплату наличными, именно наличными и только в «Supper»)   




Артур Уэйман — А фильм тот, под который они,   познавали друг друга, так как и хотят этого с самого начала, с первейшей симпатией,          парень и девушка, назывался:               

«И имя твое секс, ведь ты Артур!»,               

Артур было написано большими буквами!               


Пол Питер Пеннинсон — семьдесят третий год. Хороший фильм я как - то смотрел, возбуждает... 



 
                Действие пятое

                Кабинет Линды Херенвуд.
       Линда Херенвуд, чуть позже Артур Уэйман.


Линда Херенвуд — Как все - таки тяжелы последние дни перед торгами, все как то нагнетается и кажется не выдохнуть, не расслабится уже никогда больше, так все это     напряженно, но дело знается, лишних нет, ошибок не допущено и потому хороший результат с нами.               

Да вот так славно потрудишься, и  сбрасывается сразу, хотя не всегда, может быть и сразу, но облегчение, пусть и постепенно, но неопровержимо наступает легче, легче становится, это точно. 

Вся эта тяжесть маскарадная, все притворство ради этих торгов, ради чтоб все, чтоб каждый лот прошел по нужной цене, сложный процесс, не в нем все просто как кажется и по инерции это не проскочишь, по инерции, значит кое как, как говорит Артур, сложный процесс, ведь нужно чтоб совпало все, чтоб никто не подвел: куклы и проекты, и основные игроки, и ключевые игроки, новички, а они часто нужны, через них... много всего разного   осуществляется легче, наконец, клиенты и истинно хозяева процесса, золотые клиенты дома.   

Да, сложно все это, но мы ведь классная команда, мы еще никогда ничего не заваливали, главное хорошо подготовится  и тогда результат будет и как по нотам все     пройдет. И никто из не посвященных не заподозрит ничего и не заметит как грамотно соединен настоящий торг с уже заранее расписанным, подготовленным, оговоренным и ведь не замечают же, не замечают и, слава богу!


(Галантный стук в деверь, входит Артур Уэйман.)


Линда Херенвуд — Артур!

Артур Уэйман — Я не помешал?!

Линда Херенвуд — У тебя поразительная наивность, жгучее умение задавать путь пустяковые, но вопросы, ответы на которые уже давно Артур, в твоем кармане! 

Артур Уэйман — О! Могла бы и претворится, между прочим!

Линда Херенвуд — Что помешал? 

Артур Уэйман — Что не понимаешь про то что ты назвала поразительной наивностью и жгучим умением, слушай, а это хорошо!

Линда Херенвуд — Что?

Артур Уэйман — Жгучее умение, тут знаешь два смысла!

Линда Херенвуд — Ты привык, если надо, вкручивать и больше смыслов сразу!

Артур Уэйман — Тебе милая, я никогда ни чего не вкручивал! 

Линда Херенвуд — В обще - то я имела в виду клиентов и всех прочих! 

               
                (Посмеялись.)


Артур Уэйман — Жизнь веселая штука, то я тебе, что - то объясню, то ты меня просветишь, так и живем, объясняя друг, другу образуя взаимопонимание... да 

Линда Херенвуд — Образуя ли? Артур.   

Артур Уэйман — Да, это не всегда, согласен,                не каждый раз. 

Линда Херенвуд — Все мы говорим, что - то друг другу, но ведь нужно каждому свое у каждого, если честно только свои истины и вот где они пересекаются с чужими там и удается пообщаться.

Артур Уэйман (задумываясь как погружаясь)                — Каждому свое, у каждого свои это верно.

Линда Херенвуд — Как в извечной притче, это ведь притча Артур, а не шутка:

Один что - то говорит другому,
говорит не то, что хотел сказать,
другой демонстрирует качество в восприятии, меж тем понимает себе лишь доступное,                еще раздумывая на ходу,                нужно ли оно ему,                это доступное,                в итоге поймет он не столько и не то,                что говорил ему первый,                следовательно, выводы сделает иные,                чем желал бы первый,                а поступит,                так и вовсе иначе,                ведь понял и усвоил все, что нужно себе,                себе ведь,                и действовать второй будет для себя,                значит по своему,                продолжая демонстрировать понимание,                а что делать?,                Надо же, как то цепляться друг за друга,                хоть бы и ложью,                ведь все же врем,                в этом то все,                едины мы,                в действиях второго будет лишь не значительная часть того, что нужно первому, но скажет он обратно тому,                чтобы не потерять диалог,                поймет же первый и часть от того что сказал о действиях своих ему второй,                выводы сделает свои, себе лишь нужные, скажет, разумеется, лишь часть того что понял, не сможет,                даже если захочет точней объяснится,                второй поймет не все,                ведь настроен то он на свое                и 
так дальше                по кругу. 






Ты знаешь психологи пишут, что одна из причин убеждения, что все в жизни развивается по кругу, это просто впечатление от своего взаимодействия с другим человеком, людьми, от того о чем я рассказала тебе эту старую притчу.   


               
               
                (Помолчали.)


 


Артур Уэйман — Мудрые слова, однако же  дело!, дело нас мобилизует, через дело все эти процессы происходят и быстрей, во - первых, и, ты знаешь, все таки точнее, точнее                я в этом уверен! 

Линда Херенвуд — Уверен ли?  Артур,                вот видишь, я до конца как тебе бы хотелось, не могу понять тебя, а значит и согласится с тобой.

Артур Уэйман — Откуда ты знаешь, как мне бы хотелось чтоб ты поняла меня? 

Линда Херенвуд — Правильно, не могу я этого знать, вот тебе и дело и пусть ни о каком конкретном деле сейчас речь не шла, мы же с тобой поняли, что не понимаем друг друга, как нам бы хотелось, или ты меня полностью понял? 

Артур Уэйман — Ну как тебе сказать, что нужно, то понял, я не дурак, ты знаешь, но...                в общем - то... слушай.   

Линда Херенвуд — Да Артур, все как в притче!

Артур Уэйман — Но ведь все и не нужно понимать от другого, ты послушай...

Линда Херенвуд — Это ясно априори, но что не нужно, что именно ты ведь определяешь сам, а на что основываясь, на целесообразность себе, себе и только! 

Артур Уэйман — Но ведь иначе можно... да Линда, разумеется, а как же иначе то?!! Господи!




И чего ты с этой философией, ну не грусти, такие торги обтяпали.                Пойдем ка в кино ты меня как то приглашала, лет пять назад, не помнишь?, а я помню,                а говоришь притча,  притча,                пойдем, пойдем, развеемся

               
               
                (Встает на стул.)


Развеемся! Ну! Как?! Ты! Это меня то!                Поняла!! Не смотря ни на что!! Линда!                Так, еще разочек,                Линда!                Пойдем в кино!!,                мне плевать, что меня услышат,                потому что я здесь человек номер два и они все это знают!!                А первого,  Линда, нету!!

               
                (Линда смеется.) 


Артур Уэйман — Нету - у!!               

А когда первого, нету, Линда,                только когда первого нету,                человек номер два, становится первым, Линда,   первым!

Я выражусь еще яснее - первым!!                Линда!!

Он преобразуется,                в единицу,
слушай, пошли в кино, платит человек номер два, впрочем на улице мой номер                несколько ниже, Чикаго влиятельный город в дорогой массе своей.







               

                Действие шестое

Комната экспертов и экспертиз по живописи и скульптуре.
Марта Райнер, Мэгги Додж, Сара Сизэн.



Марта Райнер — Вы не против, если я закурю, не хочется тащиться туда?

Мэгги Додж — Кури, конечно, только переключи кондиционер на четвертый уровень.

Сара Сизэн — Травись в одиночку подруга!

               
            
                (Недолго посмеялись.) 

   
Марта Райнер — Они вроде стали заметно спокойнее, даже больше, чем я ожидала, после прошлых больших торгов, такого облегчения у них не было, насколько я помню.

Мэгги Додж — За то у нас было, насколько я, помню и еще какое!

               
                (Посмеялись.)

Марта Райнер — Да, эти дались им заметно труднее!

Сара Сизэн — Перенервничали наверно, но ведь все прошло как по маслу.

Мэгги Додж — Сара, ты кого на этот раз изображала?

Сара Сизэн — Какую - то герцогиню, а ты?

Мэгги Додж — Не помню имени.

Марта Райнер — А стиль, что он тебе написал?

Мэгги Додж — Артур написал мне,                (нарочито торжественно) жопа, из Филадельфии!!

               

                (Все звонко хохочут.) 

Сара Сизэн — Да, кого только нам не доводилось!

Марта Райнер — Это точно, даже противно иногда делается, не говорите только ни кому!

Сара Сизэн — О чем ты подруга, а что противно это я согласна с тобой, а тебе Мэгги какого все это?

Мэгги Додж — За такие - то дополнительные,

(внезапно смеются.)               

(приходится громко) Никогда!! Не противно!   

Сара Сизэн — О Мэгги! У тебя в голове только доллары и еще немножко живописи и совсем чуть - чуть скульптуры!

               
(Опять смеются, спокойнее, но все так же свободно в настроении и естественно процессом.)               


Мэгги Додж                (несколько философски,  однако                не думая мудрого априори)                - У всех нас, тут, в голове доллары!




Марта Райнер -  А я, какую то незабудку из Айдахо,  (смеются)  так он мне написал!!

Сара Сизэн — Хорошо не из Оклахомы!
               
                (смеются)


Мэгги Додж — Ох уж эти мужики, чего только не придумают, чтобы платить нам большую зарплату и впредь и далее, далее...

   
    (Смеются долго, звонко и продолжительно.)


Сара Сизэн — Марта, будь добра, включи радио, музыки хочется!

Мэгги Додж — Музыка еще ни когда не кому не вредила, разве что болтунам и импотентам!

Марта Райнер — А импотентам то почему?

Мэгги Додж — Она их раздражает!!


(Смеются так, что Марта роняет чашку на пол, чашка не бьется, но кого это волнует,                им хорошо,                в этой зеленой, зеленой гавани решений,                дел и поступков ради прибыли и только нее                им просто хорошо!)

Мэгги Додж — Марта, это не радио, это система связи с внешним миром, вот, оно молодец, справилась!

Марта Райнер — Справилась!

                (они подруги)

Мэгги Додж — Ну и что это такое?

Сара Сизэн — Это, Мэгги, Иоганн Штраус младший, оперетта «Казанова».

Мэгги Додж — Другое дело, это даже мило, раз «Казанова».

Марта Райнер — Казанова, это так сексуально!

Мэгги Додж — А что за номер, номер то за что?

Сара Сизэн — Это, кажется, девочки только держитесь, это хор монахинь!


(Некорректно заводящий на веселье смех, сопровождается, некорректными репликами и по поводу монахинь и по поводу Казановы, достается так же Штраусу младшему впрочем и старшему тоже,                также «страдают» Эрик Колберг, Эдвин Эппелман, Дин Мигэн, а так же все аббаты, святые отцы, прихожане.                И архитекторы, позволившие им всем встречаться в хороших условиях.                Критикуется так же девятнадцатый век и гул монахинь по поводу не достатка «сладостей», так это называет Мэгги!) 

Сара Сизэн — Переключите станцию, я хочу здесь работать и дальше!

    
(В ответ хохот, к счастью хор монахинь уже закончился, не доведя ни в чем не повинных женщин до не предвиденных, а значит во многом, но не во всем же, не желательных, тем не менее, инсинуаций.)


(На той же станции звучит, после Штрауса то,  одна из версий знаменитой песни                «House of the rising sun»)

(Песня прослушана в относительном спокойствии, если не считать того, что Мэгги все - таки, со второго раза, разбила две чашки, тем не менее, деловых женщин именно это событие тонизировало на не которую стабильность в жизни ощущениях, за одно и прибрались в комнате.)


Марта Райнер — Да девочки, после такого, нужен перекур!

Мэгги Додж — Кури, кури подруга, мы тоже с Сарой немного этим подышим, обкуримся, а нам хватит, и успокоимся, наконец, правда Сара?

Сара Сизэн — Между прочим, та большая розовая мне очень даже была симпатична!

Мэгги Додж — Большая розовая, так говорят о тяжелых на фунты любовницах, да куплю я тебе чашек и больших, и розовых!

Сара Сизэн — Прекрасно знаешь, не в чашках дело!

Марта Райнер — Девочки вы можете успокоиться, сигарета, понимаете ли,                во рту, не держится!

Сара Сизэн — А что с ней такое?

Марта Райнер — Господи Сара! Она вылетает, я же смеюсь на вас!!

Сара Сизэн — Есть такие сигареты, девочки, их даже в рот как следует брать, не надо, правда, только поднести ее поближе ко рту и полный эффект что затянулась
Марта Райнер — Да! Это прогресс!

Мэгги Додж — Во рту говоришь,                не держится?!!                Бог мой!,                нормальная с виду женщина,                а во рту не держится!                Шутка ли сказать?!!

          
(Последние слова под дружный смех                Марты и Сары.               

А играет флейта, звучит «Yesterday»)





               
            
         
               
                Действие седьмое


 Кабинет владельца Аукционного дома            «Сэлипс», Фила Сэлипса. 

               
               


                Фил Сэлипс, Чак Корк.               





Фил Сэлипс — Чак, не могу не сказать тебе, что торги, а это очень важные, нужные нам торги, ты провел отменно, да-да, просто отменно, мой друг!



Чак Корк — Я очень рад, что все прошло как нужно, мистер Сэлипс! 

Фил Сэлипс — Да! Что и говорить, все мы хорошо потрудились, но когда уже шоу началось на арене один ты Чак, один ты и вот на тебе вся ответственность за все, как оно пройдет, ты понимаешь Чак! 

Чак Корк — Конечно, мистер Сэлипс!

Фил Сэлипс — Вот что мне всегда нравилось в деловых людях, так это то, что они все и всегда хорошо понимают.
Вот скажи - ка мне лучше, из наших,                на твой взгляд, а он из самого центра, а! Гущи событий, наших, прибыльных, так вот Чак, из наших подсадных, как кто себя а? Ни кто не кололся там, лишнего не делал, ты говори честно Чак, со мной надо, честно, по - другому,   по - другому сложно, Чак.   

Я же здесь всему голова, я хозяин! 

Чак Корк — Сэр, говорю вам как на духу, все были прекрасны и Мэгги, и Марта, и Сара, и Эрик, все изображали то что оговаривалось, все всё делали, как сказал нам мистер Уэйман и никто не подвел, уверяю вас! 

Фил Сэлипс — Ну что ж, приятно слышать, да Артур светлая голова, режиссирует как надо,         а мы все, заметь себе, богатеем, разумеется, и он тоже!                Лучшая лошадка заезда поощряется особо!

Ты согласен со мной Чак? 


Чак Корк — Да, сэр, разумеется, то что делает мистер Уэйман неоценимо для дома.

Фил Сэлипс — Хорошо сказал, молодец,  ну а как у тебя с собой?

Чак Корк — Простите сэр?

Фил Сэлипс — Чак!

Чак Корк — Думаю, прогресс в саморегулировании очевиден, мне действительно легче сэр, совсем не пью вторую неделю, до этого злоупотреблял, сейчас  и не хочется, в общем говоря. 

Фил Сэлипс — Это ты молодец, что взялся за ум, мы тут все очень беспокоились за тебя, ты ведь нам нужен Чак, очень нужен, а что такое ввести в курс дел, нового проводящего, ты сам прекрасно знаешь.                Молодец, хотя мог сказать и попроще как это ты... «прогресс в саморегулировании», м-да, сказал то как, но я все понял!! 

Чак Корк — Не сомневаюсь сэр!

Фил Сэлипс — Да, и вот ты говоришь,                не пьешь совсем, ну, Чак,                это конечно прекрасно, даже,                знаешь ли, хорошо, но уж если так то или тяжело когда станет, в общем, совсем то ни надо, ты понял меня, сухого закона тебе никто здесь не вводил, а если введет,                беги ко мне!! (смеется)  Ни надо жалоб, просто скажи кто? И все! Я его на завтрак и съем, с потрохами, тут надо будет изображать удовольствие, какие могут быть потроха у того, кто в доме «Сэлипс», вводит или пытается, что еще более наказуемо, ввести такие отвратительные законы!!
Понял Чак, так что если что, беги ко мне!

Чак Корк — Я все понял мистер Сэлипс!

Фил Сэлипс — Значит ты в порядке? И это точно?!

Чак Корк — Точно, сэр, теперь я в полном порядке, все прошло, я окреп и готов к новым делам, думаю, я подтвердил это своей работой на последних торгах, торгах года, если я правильно понимаю?

Фил Сэлипс — Правильно, правильно мало того, понимаешь!!!  (смеется) Ладно иди, Чак. 

Чак Корк — Всего доброго сэр!   

Фил Сэлипс — Всего, всего (жест хозяина, иди мол.) 


            
               (Чак Корк выходит из кабинета.)               




Фил Сэлипс — Не куда ты парень не денешься, ни куда, как и все вы, кто вы без нас, без таких как я, например я, что вы без нас!               

(Смотрится в зеркало.)

И кому вы нужны, после звонка любого из нас по вашу душу, например меня, моего звонка.

Скажите на милость?!                Разве что на милость,
из чувства паперти!!               


Нет, голубчики, не денетесь вы нам, нужны! А мы вам все!                И гармония, и стабильность, и уверенность                в делах ваших, которые в обще то наши,                дела то, но вам об этом знать ни к чему,                наши традиции вы аккумулируйте все больше, концентрированней, подробнее,                наших целей достигаете для нас,                наши знамена и идеалы что в них зашифрованы, увековечивайте,                шевелитесь, шевелитесь,                квадрато - головые, ни о чем - говорящие, шевелитесь,                воплощайте                иногда и собой,                так все нужное нам,                деньгам нашим, детям нашим!,                так!, мы решили.


Так решили! Мы!!



(Один из хозяев этой жизни уже оделся и успел покрасоваться перед собой в новой стильной шляпе, ему нравится ретро стиль,                все таки уже пятьдесят шесть,                только дорогое ретро, очень дорогое                и эта шляпа отображала собой и его капризы,                и желания и положение в обществе,                потому что сумму на счету,                сумму, на счету.)






               
               









               
         
               
                Действие восьмое





Кабинет, точней его досуговая часть,          основателя и владельца дома мистера Фила Сэлипса.    


             
(Какое то время читал газету, потом недовольно отбросил ее.)


Фил Сэлипс — А! Уж эта «N. N.», вечно в своих настроениях пребывает, только сбивают меня, с мысли нужной и ох, как, важной, нужной,                все пишут чего - то свое вечно, в одну дудку свою рутинную дуют не весело, написали бы положим... да, или… ну, вот хотя бы об этом, было бы о чем почитать,                да, не тема главное, не тема, а какими словами, как подать, как продать?! Правильно, вот оно!, Вот где и в чем причины роста успешности дела любого, взять хотя бы меня, нет, меня не надо, а почему Фил? С другой, с другой - то стороны, почему бы и не тебя, Фил!

Чего ты?! Взять хотя бы тебя, Фил, ты                в короткий, это как не анализируй, срок превратил свой «Сэлипс» в одну из самых престижных площадок на планете, сколько дел классных провел здесь, быстро, толково, сколько денег, принесли дела эти, да!

Вот это показатель, а сколько приличных господ и дам, конечно же, придут именно в «Сэлипс», чтобы продать какую нибудь безделицу, стоящую, правда, целое состояние,  сколько внимания и пиетета к нам, к дому, к тебе Фил, ты здесь хозяин!   

И как успешно мы играем, играемся.                С вниманием и пиететом этими, когда надо слушаем до состояния легкой поблеванности,
(смеется) готовности к тому, слушаем и слушаем, и всему киваем, и очень рады, и мы,  и дом, и наши традиции. А традициям и пятнадцати лет не будет, да в этом в обще без проблем, они сами же все путают, «вам шестнадцать!» или «в ваши восемнадцать лет», ха! Идиоты! Особенно так называемая респектабельная пресса, пресса  не может быть респектабельной, это мы, такие как мы достойны уважения, они же просто работают, чтоб детишек кормить! Вся направленность современной пьесы это воля ее хозяев или хозяина, так еще проще, и больше ничто и так было всегда, всегда, так! И больше ни что!

Ни что не влияет и повлиять не может уже, только босс, только хозяин, только тот, кто платит, черт возьми, и решает все и может, как должен все решать, вот вам первая заповедь капитализма: 




«Прав Платящий, Хозяйствующий и Диктующий Правила, только он и так незыблемо!»

Один тут сказал: «В ваши двадцать два дома вы уже дом со стажем и мнением»,                кретин!                Домом со стажем и мнением мы стали на третий сезон, благо я знал с кем поужинать, другой тоже: «Скоро ли, мистер Сэлипс, юбилей?» «Какой?», - спрашиваю, «Ну как же?! Двадцать пять лет!».                Во! Сколько насчитал, паразит! (смеется),                Да, что и говорить,                все оно так!,                все они путают, что там сколько какой, положим, организации, ничего не могут запомнить, все у них перемешалось, информационное перенасыщение, так кажется об этом говорят, может и мы где то в чем то перестарались, но знаете, не надо все на нас, мы все таки, тут надо, считаю надо, отдать нам должное, рассчитываем на адекватно мыслящих, да, вполне себе послушных, но в целом же нормальных, дееспособных, развитых, ну хоть в чем - нибудь...               



рабочих лошадок, конвейер есть, он дорог и сбоев давать не должен, а они, они не помнят ни чего, вот роботами их заменяй,                не могут запомнить: сколько именно машин разбилось, например, при транспортировке дорогого груза или сколько именно людей погибло при пожаре, интересно все - таки!                И потом, жалко!               

Не могут точно сказать сколько ролей сыграл актер ко дням своего светлого юбилея, сколько стукнуло ему это еще помнят, а вот сколько же у него ролей к том же кино, не могут точно сказать! А зачем? Не один ли...  так, наверное, думают, семьдесят четыре роли, другая скажет семьдесят шесть или восемь, третий так и вовсе объявит торжественно: сыграл, мол, человек девяносто ролей в кино, девяносто вы подумайте, нет, вы только подумайте только!! 
А ролей то у того малого и шестидесяти не наберется!

Да, не помнят, не знают, не считают нужным! Измельчало все как - то в этом смысле, подувяло немножечко, под, а все ж таки увяло, увяло!







Ты Фил успешный бизнесмен, не бери лишнего! Хорошо сказано, черт меня побери!!               

(Смеется громко и от души,                да что там,                просто ржет,                так ржут те кто сожрут,  если что.)



Не бери лишнего, молодец, уж и скажешь же порой чего нибудь! Браво парень! 


Ох, уж мне эта «New News», газетенка паршивая, господи! Это как же должно быть людям скучно, чтобы так писать о чем - нибудь               
и не в теме дело,                не в теме, о!                Было от того дело,                было б дело, от того!


Дело, какое хорошее, ясное, неповторимое в обще слово - дело, дело! Мое дело!               

Люблю тебя, Фил Сэлипс, ты «шатаешься!», не зря!


Ты!  Не зря!




               


               


               
               


                Действие девятое
               
               
                Кабинет Эдвина Эппелмана. 
      
                Эдвин Эппелман, Мэгги Додж.

Эдвин Эппелман -  Мэгги ты знаешь, с этими экспертизами...  в  общем, они не стоили столько, сколько мы об этом объявляли, в том числе и вам, всем, понимаешь, так было нужно, для нужных интонаций, нужного нам внимания, нужной нам прессы, понимаешь, делу нашему,    вот. 

Это я к тому, я разумеется, говорил с мистером, Сэлипсом, короче ты и Марта можете рассчитывать на персональное поощрение, только, я тебя прошу, так как, ну в общем не всем, э-э, не все поощряются, будет лучше, если вы, не будете говорить о своем поощрении, Эрику и Саре, ты хорошо меня понимаешь, Мэгги? 

Мэгги Додж — Я все поняла, мистер Эппелман.


Эдвин Эппелман -  Всегда приятно иметь дело с понимающими людьми, не так ли, Мэгги?

Мэгги Додж — Прекрасно сказано сэр.

Эдвин Эппелман — Ты знаешь большими торгами, по сути, открывается  большой сезон, в этой связи мы все очень рассчитываем на вас, Артур тебе еще скажет это, вот увидишь, мы рассчитываем,  уверенные в вашем профессионализме, дисциплине и стабильности роста дома и с вашими усилиями в том числе, вы ведь наши эксперты кому же нам верить, если не вам  собственным, одним словом мы все уверены и в дальнейшей целесообразности нашего сотрудничества, точнее вашей в доме работы. 

Мэгги Додж — Простите сэр, я немножко,  не поняла, это касается только меня и Марты? 

Эдвин Эппелман — Да нет, же, господи, Мэгги, смешная ты действительно, это касается всех вас, наших экспертов! 
Чего тут?! Просто поощрить мы решили тебя и Марту, но ты не о чем лишнем лучше, знаешь, знаешь не спр... 

Мэгги Додж — Я все поняла, сэр.

Эдвин Эппелман — Вот молодец, тонкая лоно штука, видишь ли, психология, вот кажется все нормально, а в один момент вдруг раз,               
и плохо вдруг, и разбираешься почему разбиваешься, почему  и зачем, Мэгги.

Другой раз и никак в целом и все эти                анализы-предсказания дармовые не сулят тебе ни чего хорошего и трясешься сам и люди, видя то, не верят тебе, не верят, понимаешь, совсем порой,  а это  тяжело Мэгги, это очень тяжко. 

Как управлять то ими?!               

Неудобно, несподручно тебе теперь, надо их как то встряхнуть, потому что ведь и от последней самой из них, зависишь и сам и твое состояние во всех, считай смыслах. 

Мэгги Додж — Сэр,  я...

Эдвин Эппелман — Иди, иди Мэгги.                Иди, работай спокойно,                тобой довольны,                ступай.   

            
            
                (Мэгги Додж выходит из кабинета.)


Эдвин Эппелман — И, кажется уж  и знаешь ты все и все то тебе знакомо, все понято, проанализировано, а как же, надо ко всему быть готовым, так нам говорят с самого детства, знать бы к чему, было бы легче жить и  работать зарабатывая.   

Вот тебе Эдвин и под шестьдесят и большой ты и важный, как говорит, этот чертов мистер Сэлипс, не нервничай Эдвин, ты хорош спокойным, тогда ты свой себе, тогда ты знаешь, знаешь и делаешь как нужно тебе,
«финансовое лицо нашей маленькой империи»  так кажется, вроде. 

Только часто эти годы хочется, нет сказать совсем не хочется, думается тихо так, как не засекут, а все таки думается, что не лицо это уже  и давно,  а морда, холеная, пустая, не злая, нет, но расчетливо — погибающая и от того озлобленная, так слегка, на себя, морда.

Морда, именно что, морда и есть, самая.

И все то она о себе печется и печется надо сказать успешно, если думать только цифрами, так замечательно, а так... все чего - то пылью, ничтожеством каким то отдает, если уж честно - то Эдвин, ты уж не обижайся, «приятель!», не будешь? 


Не будешь ты хороший работник, ты дисциплинированный сотрудник, ты... Эдвин, тут долго думать не надо ты  «финансовое лицо, терпи, нашей маленькой империи».  Сам выбрал, выбрал же и... и разбогател, морда то, морда, положим, но морда с деньгами, есть что положить, чем заплатить, чем обдать, обрадовать, тешиться, люблю деньги, что я без них, так, червяк... 

 ...образованный разве что, а с ними о! С ними я человек!

Нет! 
Не так сказал! Приличный, себе, человек!

Конечно себе, кому ж еще!

 
(Засмеяться как следует не получилось, и какой то жалкий смешок и наступившая за ним, впрочем быстро погашенная,                лавина самоиронии на грани                с самобичеванием,                заполонили этот дорогой кабинет.)





      

               

               
               


               
                Действие десятое

               
                Красивая сауна.

На удобных стульях у бассейна сидят                Чак Корк и Линда Херенвуд.   




Линда Херенвуд — Хорошо же действительно, вот так сходить куда - нибудь, расслабиться, отдохнуть от наших  дел. Так порой хочется убежать от всего, и вот когда удается,                правда же, с удовольствием убегаешь!

Чак Корк — В сауну!  Отмыться от дел! 

Линда Херенвуд — А почему нет?                Ах, вот ты  о чем, да  и от дел таких тоже, почиститься, подышать другим воздухом, я люблю свою работу, но я люблю выходные за возможность убежать от нее! 

Чак Корк — Странная у тебя любовь, однако же, интересная. Я бы сказал.

Линда Херенвуд — Не иронизируй, прошу тебя Чак, ты один из тех с кем можно говорить, не стиля, прокладывая заранее эту дурацкую подстилку из иронии и вечной готовности сказать:                «Да, сэр!»                «Конечно, сэр!»                «Разумеется, сэр!»                «Именно так, сэр!», - особенно им нравится:  «Именно, сэр!» 

Чак Корк — Нет, особенно им нравится:
«Вы как всегда правы сэр!» 

Линда Херенвуд — Что - то я не слышала, чтобы ты так говорил! 

Чак Корк — Потому и не говорил...

         
                (Здоровый смех Линды.)

что нравится.   

Линда Херенвуд (еще смеясь)                — Откуда все - таки знаешь?

Чак Корк (улыбаясь) — Говорил,  когда – то,                «в начале пути». 

Линда Херенвуд — Понятно.               

Слушай, никто не знает, что мы иногда отдыхаем вместе, как ты думаешь?   

Чак Корк — Никто. Это точно, ты то...                а я то, женат, и потом, Линда, кому есть до этого дело, господи! Подумай сама, просто подумай, мы все - таки взрослые люди!               

Линда Херенвуд — Ненавижу эту фразу!               

Чак Корк — Подумай сама? 

Линда Херенвуд — Нет! «Мы все - таки взрослые люди!» 

Взрослые люди, а что такое вообще,               взрослый человек, тот, кто родился пораньше и успел накопить в своей солидной голове больше установок, стереотипов, чужих лозунгов и чужих же идей, больше чем они, маленькие, еще не взрослые, еще только взрослеющие, начинающие понимать всю эту...   все это... а!

Чак Корк — Дерьмо!

Линда Херенвуд — Да, как это все - таки все отвратно придумано и кем интересно?                Да, ответа не будет, вопрос риторический. 

Чак Корк — И все - таки, пусть частично я отвечу тебе на этот вопрос Линда.  Да, это отвратно, но глупо винить только их в конце концов, да в своих интересах, ну разумеется, уж не в наших ли, они на свой лад, но заботятся о нас, они дают нам работу, создают и постепенно повышают тот уровень жизни который позволяют нам иметь, ты все это отлично знаешь, что ж тебе тут не нравится, что они сильней?
Но стань сильной сама, как они, а еще лучше сильней их, но это сложно, ведь пропуск в мир сильных и влиятельных они же и выдают,  Линда.                Не можешь по разным причинам, не можем мы быть сильнее их, может в принципе не подходим для этого, а может не так ух, не так как им, надо нам все это, а! Ты подумай Линда.


Да, это отвратно выбивать, выхолаживать из себя юность с ее наивом, истинными желаниями, истинными, потому что твоими, а не тех, кому надо, чтоб эти желания твоими были, отвратно чувствовать, буквально физически чувствовать, как из тебя уходит и честь и достоинство и чувство себя, чем бы ты не занимался, выходит настоящая гордость, тихое тем вдохновенное удовольствие.   Уходит, и знаешь что навсегда, еще целая гамма неподдельных чувств и кристально нужных тебе, таких твоих, таких светлых эмоций.               


Но мы сами, Линда, сами отпускаем это, ведь все это не нужно в работе на них. Ведь всем этим лишним уже, как мы считаем, мы просто боимся потревожить их в чем то разозлить, а главное принципиально разочаровать, принципиально это когда их разочарование не только ведет, но и вплотную сказывается на твоем дальнейшем трудоустройстве, а мы не хотим, не хотим менять работу, мы хотим работать на них, их обслуживая, потому что бумаги много и удобно нам и привыкли мы.

 
               
                (Пауза) 


Линда Херенвуд — Да.                Знаешь, давай отдыхать, прошу тебя, давай просто расслабимся в этом чудном месте. 

Чак Корк — Давай Линда, в конце концов, это слишком серьезные речи для подобных стен, здесь надо отдыхать, радоваться богатству и дышать свободой, ну да! Сегодня же      выходной!   






               
               
                Действие одиннадцатое


             Кафе.
             За столиком, в стороне от остальных          
             посетителей, Эрик Колберг.


Эрик Колберг — Они думают, что я такой, такой жалкий, раз употребляю себя на такие   поклоны, перед этими. Они думают я дурачок, играющий в надежного служаку с надеждой в выгоде получить по больше всяческих поощрений, побольше всего, чем можно облепить себя с ног до головы и что не даст возможности окружающим разглядеть, что я играю в надежного служаку с надеждой в выгоде, да! А почему?! А как же тогда?!
И вообще, зачем же  тогда...                А я ведь не дурачок, в расчетливости не уступлю и во всем остальном тоже, да что говорить, бабы есть бабы,               

если их две, жди неприятностей, 
если их три, этими неприятностями они тебя достанут,   
если четыре, все брат это уже лобби, это политика. 

Бабы они... все, вот и спелись так сладко, а ведь если б скажем, среди экспертов было больше мужчин, чем их, о,  это было бы уже другое лобби и другая политика, что говорить, хорошо, что их не четыре.

Однако же ты приятель так уж не приседай, не надо, ни к чему это, слишком показно и потом, ты прекрасно знаешь, Эрик,
за так буквально не платят, тем более такие скряги как наши.   
Не надо как ты тогда, слишком это, услужливо, что ли, в твоей преданности дому никто не сомневается, никто против тебя ничего не имеет, так что потише в этом плане, приседай поспокойнее. Эрик. Все дергаешься, дрожишь, всю жизнь ты дрожишь и помнишь, вот и сейчас, ведь пустяк, ведь понимаешь то, и забыли все уже, сколько дней то прошло! Ты же все помнишь, все помнишь, как червяк какой и откуда в тебе это... сам, сам из себя сделал существо такое.

Некое, некое подобие млекопитающего,  господи, сорок семь, сорок семь лет!  Много это или не слишком, да не в том, наверное, дело не в том совсем, взрослые любят выделываться, не забывая упрекать в этом подростков, а почему взрослые это делают?!
Почему?!   


Да потому что, чем больше вырастет тех, кто не знает себя, кто не способен даже притвориться, чтобы прикрыть собственные заморочки, кто не понимает,                и это то без всякого притворства:                зачем он пришел, для чего, для каких именно дел, не так вообще, а конкретно для каких дел, для чего!... Однако ты раскричался здесь дружище, давай потише,   
так вот, чем больше будет таких, тем удобнее им, им, хозяевам жизни, ведь так проще манипулировать, потому то подростку и не дают толком даже по притворятся вдоволь, чтоб хоть как то, хоть как нибудь себя почувствовать, ведь это так важно, так нужно!, так нужно потом во всей жизни последующей: простое до банальности и ясное как воздух, как  солнце, как вот эти стол, стул чувство себя оно так тихо и так прекрасно, должно быть не робкие проблески его, которым ты все - таки позволил сохраниться в голове своей, а ясное стабильное, постоянное, как дыхание твое, неотъемлемое, незыблемое,                мысль за мыслью  чувство себя!

Через не прикрытые заморочки им и будут манипулировать в дальнейшем, когда он подрастет,
а это так удобно и просто, просто,     элементарно. 




Боже, как это должно быть прекрасно! Ведь испытывает же кто - то, ведь не все же, не все стали такими вот гайками от чужих станков, выбрав бумагу и обменяв на нее, себя отдав за нее себя, продав мышление и приоритеты его, а значит все свое хорошее последующие!, разом, то есть может оно и состоится, но решать это уже не тебе.               

Ты лишен пространства вариантов, ты отдал его, подарил, ну почему же, продал, ты продал его, за наличные и те что переводом быстро и эффективно, но не уже ли все, господи, неужто все, все такие же и еще надеются на что то глупцы, еще чего то ждут, так чего ждать коль вы все отдали, вы отдали, обменяли свое хорошо, обменяли на комфорт, шоколад и почести,
ведь так же устроено: когда отдаешь это решать далее уже не тебе!   

Не тебе!  И вечно так! 

Ты подчинен чужой инициативе, а это значит что игра уже не твоя, хоть и кажется что хоть что то, но ты еще контролируешь, нет!                Это миф, фикция и они об этом знают, ты можешь отложить, отсрочить, держать до последнего, но все равно уступить, так то! 

И не можешь ты перехватить инициативу вернуть ее себе и пойти на них, не можешь и не сможешь уже, потому что принадлежишь им,                и весь ты уж измазан их, их, интересами и сам ты для них, ты им очередная игрушка, развлечение, шутка, блюдо на их столе, аттракцион, в их парке, на их земле. И нет тебе другого исхода кроме как подчинится, такая это сила и сила ее в том, что замкнута она на себе, на своих целях и интересах. 

Не повернешь ты реку вспять и не заставишь ты их попятиться, никогда, никогда...


               

                Окончание второго акта. 



    
               
               



               
















               
      
               
               
                Акт — III               

                Действие первое    

                Кабинет  Фила Сэлипса.               

   Звучит:               

   Frank Sinatra «It was a very Good Year» 4м. 29с. 

-

Уже с первыми звуками вступления флейты становится различим силуэт лежащего на диване человека, на диване же можно сказать валяются его пиджак и рубашка.                Он медленно встает и, кажется уже и проснувшись все ровно посапывает на ходу. 
Медленно и неуверенно, не в движениях в мешающих ему измышлениях, буквально одолевающих это тяжелую такую умную, трезвую голову, он все - таки надевает рубашку и подобрав  то ее со спинки дивана не сразу.               

Он трезв, но от того еще хуже ему, ему грустно и понуро он что то понял этой ночью, когда остался у себя в кабинете подумать о делах и отдохнуть если что,                в «My LOVE» он давно золотой клиент.                Добрался до стола и попытался заснуть, нет спать ему не хочется, ему ничего не хочется,                он знает это дурной признак предстоящей апатии, но он ее не допустит, он еще не решил как.                Задумываться не хочется, но мысли лезут в голову сами, включил лампу, кабинет обдало мощным деловым светом, недовольно зажмурился, даже сплюнул, перевел свет лампы в более мягкий, щадящий ему режим, уныло и как чужой осмотрел собственный стол, стол за которым он добился очевидных успехов, осмотрел дорогие вещи, стоящие на  столе своим ни капельки не солидным и ни чуть не полным превосходства, на основании незыблемой социальной силы, взглядом.

Вздохнул, бессмысленно повертел в руках шикарную пепельницу, не глядя на нее поставил на стол, сначала перед собой, потом, как то, автоматически взял ее и поставил на  привычное ему место.               

Он всех так расставлял, всегда.               

Почему же ему стало так плохо на душе, этой ночью, сейчас нет, сейчас он как - то, очухался, и начал соображать, правда тихо и тяжело, однако, после того, что было и это большой прогресс он понимал это, и это грело его зеленую как доллары душу новыми оптимистичными ожиданиями от себя, конечно оптимистичными.                А какими же еще?                Другие вредны для дела, для дела!               



Уже светало, однако без сомнения было еще очень рано, Чикаго толком не проснулся.               

Зато проснулся                Фил Сэлипс основатель и владелец Аукционного дома «Сэлипс», проснулся и может быть впервые в жизни,                впервые, не обрадовался тому.



                Действие второе

                Кабинет Дина Мигэна. 
         Дин Мигэн, Чак Корк, Эдвин Эппелман.   


Эдвин Эппелман -  Значит так и поступим, я согласен с тобой Дин, ты как бы случайно подбросишь ему эту информацию, пройдет пару дней и я, уже не скрывая интереса, поинтересуюсь, что он там надумал. Я спрошу, как только для себя, он мне доверяет, это точно, так мы выясним, что этот индюк собирается предпринимать.   

Дин Мигэн — Да, он должен понять, а наша задача тихо, постепенно, без потрясений, но и без поворотно, к другим вариантам, подвести его к мысли, что  его ширпотреб по такой цене не пойдет или дом этим занимать не будет.   

Эдвин Эппелман — Но это то как раз не лучший нам вариант, поддерживая отношения нам надо бы,     им заниматься, другого на торг он ни чего не готовит, так что придется возиться с этим, но не по таким ценам это точно  Дин, не по таким, на это дом пойти не может. 

Чак Корк — Может сказать ему прямо, что по таким ценам никто ничего не купит, он просто не заработает! 

Дин Мигэн (с улыбкой) — Чак! 

Эдвин Эппелман — Ах, Чак, если бы все решалось так просто, разве нужны были бы все эти методы, разве мы вели бы и между собой и с клиентами дома такие разговоры, разве Роберт Джеймс еще в девятнадцатом веке стал бы писать свою знаменитую «Технологию обмана».   

Дин Мигэн — Полностью книга называется                «Технология обмана или становлюсь богаче за чужой счет». 

Эдвин Эппелман - Ну, не будем уточнять Дин, не в этом дело сейчас, все  запомнили эту книгу и до сих пор она везде упоминается как                «Технология обмана!» Роберта Джеймса. 

Дин Мигэн — Тот еще был скупердяй!

Чак Корк — А сам - то он разбогател, я представьте себе, не читал                «Технология обмана»?   
 
            

                (Эдвин и Дин переглянулись.)   


Эдвин Эппелман — Видишь ли Чак, он разбогател и неплохо,  участвовал в решении важных вопросов того времени...               

Дин Мигэн — Чуть не стал сенатором!

Эдвин Эппелман — Да, так вот он был успешным и влиятельным человеком умел сотрудничать с теми кто в прямом смысле плевался друг в друга, а через него люди меняли свои взгляды друг на друга и даже становились друзьями и партнерами по делу, есть, сохранились факты тому,                вот так Чак, правда, что то у его потом                не заладилось,                то лошадь ему отравили,                то, дочь любимая вдруг не дочь ему оказалась

Чак Корк — А кто?
Дин Мигэн (усмешкой) — Ни кто! Чак.               

Эдвин Эппелман — Да, а потом вообще...

         
              (Дин Мигэн грубо засмеялся.)               


Эдвин Эппелман — его сестра оказалась приверженкой, ну как тебе сказать...                его отец, а он обожал своего отца, тоже,  разделял такие симпатии... 

Дин Мигэн — Да скажи ты прямо Эдвин!                Его сестра почти с самого детства...

Эдвин Эппелман — Ну не с самого! 

Дин Мигэн — Ну хорошо, с юности,                спала с его отцом!                Спасла страстно и вполне счастливо, только она была его дочь, а так ничего!   

               

             (Все трое грубовато посмеялись.)

Эдвин Эппелман — Вот такие кощунства в век подъема промышленности!

Чак Корк — Промышленность то здесь при чем, переживал, наверное?   

Эдвин Эппелман — Не то слово Чак, он с ума сходил! 

Дин Мигэн — Ну и сошел!   

Эдвин Эппелман — Дин! Давай иметь такт, речь идет о приличном человеке, хотя конечно кончил он, прямо скажем, плохо.

Чак Корк — В долговой яме или в доме умалишенных?   

Эдвин Эппелман — Нет, Чак.

Дин Мигэн — Хуже! Чак, он убил отца и повесился! 

Эдвин Эппелман — Он не убивал отца Дин!

Дин Мигэн — Да?! А у кого в тот же день нашли три дыры в брюхе, у кого скажи мне?!               

Эдвин Эппелман — Еще не известно...

Дин Мигэн — Он, он! Кто же еще?

Эдвин Эппелман — Напомню тебе: факт убийства отца именно мистером Джеймсом не был доказан.

Дин Мигэн — Да потому что брат его несчастного папаши и возглавлял следствие, вот и все!!   

Чак Корк — Значит, повесился, боже ты мой!

Дин Мигэн — Да, из переживался весь и… а с веревкой то и крюками, ты же знаешь, никогда проблем не было!   

Эдвин Эппелман — Дин!                Я прошу тебя без этих фразочек, если можно, хоть мы и у тебя в кабинете.   

Дин Мигэн — Ладно.



                (помолчали) 


Дин Мигэн — Как у нас с отчетностью?               



Эдвин Эппелман — Порядок,               
я тебя много раз просил Дин!                Подкалывать с деньгами не надо, не надо! Понимаешь?                Деньги юмора не знают!

Чак Корк — Деньги знают счет, мистер Эппелман, не так ли?

Эдвин Эппелман — Именно, вот объясни этому типу, чтоб не подшучивал над такими                моментами и надо мной заодно! 


Дин Мигэн — Ладно замяли, замяли?               

Эдвин Эппелман — Ты знаешь, где мы поужинаем!   

Дин Мигэн — От подлец!  Знаю! 

Чак Корк — И ты знаешь, кто кого угощает! 

               
                (Посмеялись.)



Дин Мигэн — Знаю,  знаю парни,               

вот за что я люблю эту жизнь                так это за то,                что можно вот так поговорить о чужих сложностях, которые давно состоялись и остались в архивах, короче, где - то далеко.                Поговорить и пойти в хороший ресторан, угостить друзей, выпить с ними, забыть все ненужное и жизнь потечет дальше,                дальше,                возможно по угрюмым холмам,                но бог свидетель, как,                мне все это нравится! 




                Действие третье
               
        Фитнес — центр, раздевалка, в ней
  Мэгги Додж, после индивидуальных занятий.


Мэгги Додж — Вот все чего то тренируюсь, все слежу за фигурой, за здоровьем... а ведь я  бегу, убегаю... от собственных же размышлений, я ведь когда та неплохо писала, ничего конечно выдающегося, но… но я была, да, свободна я писала, писала и ни одна...        во вселенной не указывала мне что делать,  выбрала деньги, скажи себе честно Мэгги, ты вышла за друга друга хорошего знакомого мистера Сэлипса и через неделю получила эту работу.               

Ты выбрала так, что ж, а ведь не любишь его,    и он тебя не любит, так и живем по договоренности, дети, а что дети они все постепенно, но понимают, ведь и ни чего от них все равно не скроешь и не надо, не хочу. Кабала такая комфортная ты работаешь с живописью, правда чужой и тебя как художницы уже нет давно, давным-давно,      Мэгги.

Поразительно все - таки устроена жизнь когда нужно сделать решительный твердый шаг, мы уходим в маскарад еще наслаждаемся этим притворно конечно, по другому то этому не обрадуешься, ставим друг друга друг другу в пример, когда все надоедает и ошибка очевидна, мы уходим в маскарад еще дальше и позволяем ошибке своей - не своему делу, делу выбранному из-за денег и в общем то только из-за денег, поглотить нас полностью, превратить нас в чужих для себя же, впрочем это быстро проходит, ведь мы забываем,    забываем какими мы были и для чего, мы все забываем. 

Тут становится легче, но эта видимое, обманное облегчение, это облегчение от того что больше не нужно претворятся перед собой, а зачем, все!                Уже изменился необратимо к обратному, уже обезличен, для себя же, как ловко, как все это ловко происходит и устроено, не может же это проворачивать один или даже пусть несколько человек, кто же это решает, неужели все сами  мы, мы бросаем себя в эту печь и, плавясь там скулим и жалуемся, втихомолку естественно, чтобы босс не услышал или один из тех кто ему сообщит о твоих соплях, и даже жалуясь не желаем понимать правды.               

Вот я же сама себя в это бросила, обменяла  судьбу на деньги, да я не стала бы великой художницей, но я была бы      собой, просто собой, вот где счастье то, а бумага, что бумага, да скуля и жалуясь, мы не забываем упоенно пересчитывать купюры, мы можем забыть, когда родилась наша мать, но, сколько у нас на счету мы нет, не забудем! 

Так кто же мы, кто?!

А самое противное, но ведь так оно и есть,   когда обезличились в этом во всем уже на столько, что обратно не вернуться, мы все равно, все равно тянемся к этому утопическому, давящему нас окончательно маскараду, хоть он и не нужен уже! 

И я такая же, боже, неужели дети тоже будут такими и выберут это -                деньги!                Вместо чувства себя в деле своем,                которое тоже может давать доход, но как же?! Это сложнее!   


Идти истинно своей дорогой, как это сложно, когда все самому, самой нужно постигать, да!                Как мы все этого боимся,                как дрожим от одной мысли об этом, как неуверенны мы, без инструкций, правил догм.

Да мы не можем без них, так кто же мы  такие? 


Господи, даже думать противно, думать, да вот этого мы как раз предпочитаем не делать...



               






                Действие четвертое

                Кабинет  Артура Уэймана.


Артур Уэйман — Дела идут и идут успешно, только вот что смущает меня и даже, даже настораживает,  счастья то нет, нет удовольствия от результата, настоящей истинной радости от достигнутого, нет, ничего этого... 

И думается, в последнее время, что и всегда теперь будет так, всегда натягивать улыбочку, изображать удовлетворенность, невозможно же радоваться исключительно деньгам, деньгам  и только им, а как же... как же?

Инвалидство, какое - то, беспомощность и жалость, да-да, жалость к себе, хоть и успешному, но такому: неспособному на элементарные эмоции. Господи! Сколько лет притворства, сколько фальши и пафоса, но получалось же, и ведь достиг, достиг...     успеха, только уже и сам что - то не рад тому, вот же бывает как в жизни порой и подумать забавно. Вертелся, вертелся не зря и не на пустом месте, развитие ощущал, цели знал свои и шел к ним правильно, тут все ясно, тут ошибок нет, но теперь?                Теперь то, что же дальше?! И как кем я буду в глазах всех этих людей, если и самому противно думать и знать себя таким. Думать и понимать концентрацию амбиции к наживе к этому вечному, не прекращающемуся, потому что не, не способному к приостановлению      обогащению.                Обогащение!  Да! Вот бог, которому служу я исправно многие годы уже, служу без отдыха, даже в свободные минуты, задумываясь о деле, а все для чего, для него — обогащения. Это конечно хорошо, но ведь не так же   постоянно, не так интенсивно и не всего себя на это, а оказывается всего, всегда и всего, обезличено, как солдат в безнадежный бой, не потянем, но надо дать, и был приказ от командования! Вот так и я, тоже иду в этот ни кому уже не нужный бой, может он был нужен!, раньше, может быть даже и мне тоже, но не теперь, уже давно не нужен.   


Так вот тихо понимаешь, понимаешь все да отмахиваешься, мол, ерунда какая то в голову лезет, а это, лезет то, правда,  только знать ее не хочешь ты! 
Не хочешь и упоминания о ней, не можешь выносить ее смыслов и своих уже ощущений от этих смыслов.                Ты ее эту правду то, ненавидишь! 
Больше всего дурного и мешающего, больше завистников и слишком усердных клерков.

Ты презираешь правду эту всеми силами своими, забыть пытаешься, закопать по дальше в дальние углы измученной своей душонки, заглушить чем - нибудь, заткнуть, наконец!

Ты презираешь правду тихо и до слез обидно как постепенно, понимая, что ненавидишь и презираешь то ты, себя.                Себя ведь, только неохота об этом, так легко забыть или  сделать вид, что забыл, сделать вид, претворится перед собой же, перед собой,                лгать себе чтоб, полгать и дальше чуть - чуть еще, себе.               

И молится фальшивыми мыслями, чтобы прозрения эти, чтобы правда такая,                больше не посещала тебя, никогда, никогда  больше не посещала. 
Так легко отмахнуться от не нужного, не решать, а отмахнуться, именно отмахнуться                и послать все подальше так легче, ведь легче же, так. 



Решать, да это тяжело, подвергнуть себя тому чего не хочешь, чему отчаянно сопротивляешься, так сопротивляешься, что порой убить готов все, что напомнит тебе о необходимости переосмысления и  да,  очищения.               

Очищения от ненужного, от ненужной заразы, сора, скверны в голове твоей засевшей, засевшей давно, прочно и кажется на всегда    решать, о, как это трудно, что - то решать вот так вот, с собой! 

Ведь так затянуло, так сложилось все замечательно и что же, решать?               

Менять? 

Переосмысливать?   

Но ведь если пере...  тогда, тогда все ясно, но как?!! Нет, не смогу я этого, в деле своем все мог, а вот выйти из него не смогу, а может    смогу, все - таки.   



Делаем карьеру, барахтаемся, но ведь так устроен этот чертов мирок, так все в нем закружилось, когда - то давно и теперь уж, по другому - то не предвидится, так ведь и будет в дальнейшем.               

Делаем карьеру, сначала чтобы вылезти из дерьма, потом чтобы укрепиться в новом статусе и поднимаясь все выше и выше доказывать и всем и себе что твое это, что достоин ты этого, что по праву, по мозгам это   твое все оно.                Что есть и будет еще у тебя.                Твое!   

Делаем карьеру, а для чего?!  Ведь не только чтобы хорошо питаться, одеваться и жить в хороших условиях, чтобы престижное место отдыха, модная тачка, большой загородный особняк, тусовка, что без ума от тебя  и жена с всегда свежи, значит никогда не опускающимися ниже экватора, несмотря на года, годы, идущие и ведь  проходящие, проходящие годы.   

Мы делаем карьеру не только для хороших связей, то есть не только для того чтоб эти связи способствовали обогащению.

Мы делаем карьеру для того чтобы, она помогала нам в случае трудных, часто непредвиденных ситуаций,                выбираться из дерьма,                из того самого, ощущения социального лузера, заведомо поигравшего,                из ощущения от которого так отвыкли мы,    годами успешной карьеры и так пылко низвели до удела неудачников,
страхуясь ими же — годами успешной карьеры!

Вот для чего мы делаем карьеру, а разве не для этого, разве, не так?!

А для чего же мы делаем карьеру, если не для этого!!



                Действие пятое

                Кабинет Чака Корка.


(Будучи в настроении, склонный же однако к, пусть не на кого конкретно не направленной, но все же, иронии мистер Корк решил пошутить и развлечься, он включает магнитофон,                звучит легендарное вступление в котором узнается вся песня «Yesterday», однако это минусовка, мистер Корк намерен петь.) 


Чак Корк —               

1к.
Доллары!                Как прекрасны вы и там и тут,                Всюду вы, и манят и зовут                Меня к себе,                О, доллары! 

Доллары!
Вместе тащимся мы сквозь года,                Не сочтут друзьями никогда
Ведь слишком много вас у меня! 

Припев:               

Я, так, вас люблю
Как, пожалуй, Америку всю - у - у
За, то, вечно ваш,                Что вы лучший есть пейзаж - аш - аш - аш


2к.
Доллары! 
Как прекрасны вы до той поры,                Пока жив я на Земле лихой!                Такой чудной, уверенной!

Припев:

Ус-пех всех нас ждет
Уж объявлен новый поход,                Слепят да - а – ры,  глыбы нашей                Доллары - ы - ы – ы!



3к.
Доллары!
Как прекрасны вы и там и тут,
Всюду вы и манят и зовут                Меня к себе,
О, доллары!

О - О - О - О — Доллары!!   



               
                Действие Шестое

                Кабинет Мистера Сэлипса 
                Фил Сэлипс, Артур Уэйман.

Фил Сэлипс — Не нравишься ты мне, что - то Артур, в  последнее время.                Какой - то ты,  мятый, сдутый, не обижайся, но кто еще, если не я, кто еще может тебе сказать это.
И я говорю тебе Артур, что - то, что - то не так с тобой! Вот чувствую я! Понимаешь? Ты может, надумал чего? Давай советуйся, дела то идут, так что в целом... 

Артур Уэйман - Тяжело Фил, много понято всего и сразу.   

Фил Сэлипс — Всего и сразу!? Обычно эти слова звучат у тебя более радостно и оптимистично, и ты знаешь, я заметил, всегда к деньгам, к большим деньгам Артур!

Артур Уэйман — Так сразу то, объяснить сложно.   Ты вот говоришь радость, а я ведь,  Фил, давно не рад, не радуюсь ни чему, давно...   только понял это недавно.

Фил Сэлипс — Насколько недавно?               

Артур Уэйман — Дня четыре. 

Фил Сэлипс — Ну, тогда это можно исправить, я то подумал ты год чего - то обдумывал, не радуется тебе значит, м-м, ну, а что, собственно, чем же ты недоволен?
Что гнетет то тебя?!  Расскажи?  Поделись?                Я твой босс все - таки, я сделал тебя человеком...
               
Артур Уэйман — Нашел что сказать.               

Фил Сэлипс — Да, шутить, ты не настроен, хоть и не шутка это была. Ну, так?...   

Артур Уэйман — Понимаешь не тем я... не то делаю и все это так тяготит теперь, так… 

Фил Сэлипс — Может, выпьешь? 

Артур Уэйман — Но, как сказать тебе, вот ты говоришь исправить, а я, я не хочу исправлять то понятое мной в эти дни, понимаешь, не хочу ни чего исправлять!

Фил Сэлипс — Да у тебя депрессия! Вот некстати!   


Артур Уэйман — Нет у меня никакой депрессии, черт!!                Я не хочу так дальше, и работать и жить, вот!

Фил Сэлипс — Это не суицидальные настроения, ты не скажешь?

Артур Уэйман — Не болтай чепухи!

Фил Сэлипс — Ага, значит дело в работе, а что тебе тут - то не нравится, у тебя все!                И власть над ними! И мнение у нас по делам твое! Твое!  До моего, разумеется... но, как правило,  одобрения! Слушай, ты чего расклеился? 

Действительно, серьезно   

Тебя может кто, но кто! Артур, ты скажи кто тебе жить мешает, только скажи я его!
Я! Ну ты меня знаешь! 

Испепелю! И все.                И в офсайд, на помойку кем бы он ни был, если конечно... ты скажи Артур,                Артур!


               
                (Пауза) 


Фил Сэлипс — Молчишь, все молчишь, молчишь, завел меня и молчит! Каков!               

Ну, скажи мне, у тебя неприятности, только спокойно и конкретно неприятности?                Какие?! С кем?! В чем?! Разошлись ваши мнения, скажи мне Артур, я уже должен знать!
Скажи!   


Артур Уэйман — Я еще ни чего до конца не решил, но ты знаешь, спасибо тебе за все, что полагается верну, я знаю правила, решу Фил,   решение придет, идет уже.

          
  (Артур Уэйман уходит из кабинета хозяина.)













                Действие седьмое

                Кабинет Линды Херенвуд 

Линда Херенвуд, Эдвин Эппелман, позже       Артур Уэйман.

Эдвин Эппелман — Да, Линда и вот еще что позвони миссис Бромонс, проинформируй, что цена, за которую она хотела продать свои безделушки, изменилась, и не так как она                хотела бы. Пусть придет в четверг или в пятницу. Лучше в четверг, надо обсудить, новую ситуацию, дому нужны удачные торги, но цена должна быть адекватной и за такую красоту, кто к итоге ее купит уже известно, все должно пройти как всегда, без сюрпризов, мы решили подстраховаться и снизили цену, но прежней клиент мог бы заупрямится и передумать, а нам нужны и доходы, и показатели, ну ты в курсе...   

Линда Херенвуд — Подстраховаться? Что - то не похоже на Артура. 

Эдвин Эппелман — А это не Артур решал, мы  с Дином, Линда не надо вопросов ты же умная женщина.   

Линда Херенвуд — Обычно так мужчины говорят, когда женский ум не думают и в помине. 

Эдвин Эппелман — Точно умная, Линда, с Артуром, что - то не ладится, но ни чего и ни кому.

Линда Херенвуд — Это я знаю, но что...?

         
                (Появляется Артур Уэйман.) 

Артур Уэйман — Возьми, отчетность экспертов.

Линда Херенвуд — Что - то не так? Ты не хочешь взглянуть на нее, я же только утром положила это на твой стол, Артур?! 
Уже прочитал, и что?  (листает)

Артур Уэйман — Привет Эдвин.

Эдвин Эппелман — Как дела, Артур?

Артур Уэйман — Бывало и веселей.

Линда Херенвуд — Ты не смотрел это Артур, не читал, может, объяснишь?!

Эдвин Эппелман — Линда занимайся работой, не надо лишнего не говорить, не думать! 

Линда Херенвуд — В своем кабинете Эдвин я как раз работой и занимаюсь и не понимаю, почему ведущий эксперт дома не желает знакомится с очередным отчетом экспертизы,   близятся торги и я...

Эдвин Эппелман — Линда! 

Артур Уэйман — Линда, слушай Эдвина, он  знает что говорит,  знает, он все хорошо знает 
и понимает.   


                (Артур Уэйман уходит.)   


Эдвин Эппелман — Удачи, Артур!

Линда Херенвуд — Хорошего дня, мистер Уэйман!


Эдвин Эппелман -  Это у него, вряд ли.   








                Действие восьмое

Корпоративная вечеринка Аукционного дома «Сэлипс» для его сотрудников. Дорогой ресторан пышет роскошью и надуманным, слишком показным благородством, с другой же стороны, нельзя отказать в способности такой обстановки вдохновлять на радость и удовольствие от отдыха.   

Здесь все, нет только Артура Уэймана, некоторые из присутствующих знают, поняли уже, что его и не будет, официально Артура никто не увольнял, но Фил Сэлипс, Эдвин Эппелман и Дин Мигэн понимают, что дом ждут необратимые изменения, что делать без Артура никто толком не представляет, так много на нем держалось и потому эти трое пребывают в состоянии заметной грусти, остальные, а это их подчиненные догадались уже что что то не так, но что именно никто точно сказать не может, да и не хочет, например остаться без работы, все молчат, если и переговариваются то исключительно формально, предпочитая не развивать разговор, обстановка не та, не к тому.

Со стороны все происходящее, наверняка вызывало бы, не понимание и в общем иронию, такая уж странная, по странному проходила эта вечеринка, но мероприятие только для своих, в режиме «лишних нет», кто их видит то?  Никто! И потому, не опасаясь не пониманий и слухов, все играют эту такую яркую внешне, и в то же время пустую без Артура сцену. 

Говорят действительно мало, выпивают, никто толком не веселится, но  саму атмосферу веселья никто, ни поведением своим ни возможными намеками не отрицает, держаться все мирно как и держаться  обычно коллеги и  сотрудники не желая идти на биржу труда. 

Вкусы Фила Сэлипса всем хорошо известны и потому даже нарядами своими все участники вечеринки, сотрудники дома «Сэлипс» изобразили, как могли,  семидесятые. 

Сначала  звучит Demis Roussos                песня: «With you», затем он же, песня: «Names».

Далее после небольшой паузы                звучит Engelbert Humperdinck                песня: «My Confession».

(Музыка и эмоциональная и одновременно, необходимо - фоновая,                под такую хорошо играть,                впрочем, хорошим актерам под любую музыку играть, хорошо) 

Редкие танцы и скрасили бы общую растерянность, но Фил Сэлипс слишком расстроен, это заметно и все тихо понимают:            

«Веселиться надо, но тихо, не в усладу»

Впрочем, совсем стоять так же не желательно, вечеринка все - таки, потому и танцы, тихие, но подшушукивания, аккуратные смешки, очевидная озабоченность в случае если что то прозвучало слишком громко, короче все характеристики вечеринки где:                все нормально, но что - то не так. 

Романтика прекрасных песен из ушедшего уже мира слишком светлых иллюзий печально разбавлена меркантилизмом корпоративной этики режима вечеринки.



            
                Действие девятое

                Кабинет мистера Сэлипса.               

                Фил Сэлипс, Дин Мигэн. 




Фил Сэлипс — И что теперь?       

Дин Мигэн — Может Глоустерна пригласить? 

Фил Сэлипс — Но ты же знаешь, тогда за ним припрется этот дурак Гэйвидсон, а он мне здесь не нужен!

Дин Мигэн — Да! Есть сложности с этим Гэйвидсоном, а может специальным условием Глоустерну, чтобы без...

Фил Сэлипс — Говоря откровенно, других слов я жду от тебя,  Дин Мигэн!

Дин Мигэн — Знаете босс...

Фил Сэлипс — Ты на вы не переходи, погоди, успеешь дистанцироваться, ты скажи мне прямо тебе, дурья башка, сорок пять лет,                ты и дальше хочешь оставаться вторым экспертом дома, вторым!  Чего не просишься?! Не зовешься?!               

А?!!   

                (Небольшая пауза) 

Дин Мигэн — Сэр, я прекрасно чувствую себя на этом месте, поверьте.   

Фил Сэлипс — Облажаться боишься, плевать на деньги, лишь бы не ответственность?! Так?!! 

Дин Мигэн — Сэр, поверьте... 

Фил Сэлипс — Да не поверю!!                Вечно второй, кого это может устраивать?!                Ты же не имбецил, ты все понимаешь!!               

Дин Мигэн — Мистер Сэлипс, я очень... я бы с большой... так сказать... я...                Я привык помогать быть, ну, чуть позади что ли, это чисто психологическое, и потом вы ведь понимаете, в данной ситуации нам нужны не перестановки, нам нужно обновление новый человек, умеющий не хуже Артура обтяпывать сделки, договариваться с экспертами, знать все подноготную возможного компромата на каждого, знать кучу вещей, в конце концов умеющего организовывать этот спектакль как незаменимую часть торгов, чтобы хорошо контролировать их, нужен классный первый, в этих срочных условиях я... я... я, сэр... 

Фил Сэлипс — Да я то сэр, ты то кто?!                М-да, не хуже Артура, не хуже  Артура! Черт его дери! Тоже мне, романтик!! 

Дин Мигэн — Да он выбрал крайне не желательное время чтобы... 

Фил Сэлипс — Заткнись, Дин!   
Крайне …. да я, я ему, он что же мальчишка, пацан, но не дурачок же?!!    

Не понимает я, ведь только если,  если захочу, он у меня не то, что не в деле, он у меня будет бензин заливать сам, своими руками и то,                где нибудь в Гондурасе или в Тобаго, это кажется Африка?! 

Дин Мигэн — Кажется Африка сэр к тому же...

Фил Сэлипс — К тому же ты просто не помнишь, идиот!   

Он что же у меня думает «ведущий эксперт» бывший?! «Ведущий эксперт», - да я сделаю это слово визитной карточкой его удручающей жизни. Бывший!                Да, он у меня будет бывший, во всех смыслах, сукин сын! Во всех возможных смыслах, а нам возможно все.                Что же, что же, он не понимал, всего этого? Не может быть, не мог он не понимать, что я сотру его, значит, значит, подожди, … веские основания у него были думать, что не сделаю, просто не начну!! Ага! Так, так думай Фил...
чертенок! Он знал, что я и лично к нему...               
но ведь и это можно пересмотреть, он знал что я так подумаю и не стану пересматривать, не стану! Поганец!               

Чего смотришь?!                Второй!   

Дин Мигэн — Мистер Сэлипс я только хотел,  напомнить есть еще: Хэмпстэл, Дьюи и Блэкэншир, правда последний попросит не мыслимо, но... вам решать. 



Фил Сэлипс — Ты думал! Кому же еще здесь решать, теперь!!

Дин Мигэн — Если больше нет вопросов сэр, вы позволите, я...               

Фил Сэлипс — Иди отсюда, башка, нет вопросов, вопросов действительно, нет. 


            (Дин Мигэн выходит из кабинета.) 


Вопрос! Кто?!                Кто?! 

Кто же теперь, Артур? 

Романтик, думаешь, мне, что все это нравится, но раз уж повелось, подфартило, пошло дело то, так чего же теперь, все - таки поганец ты Артур!                Большой пакостный поганец!

Чертенок!   

Знал что не стану, нет, ты только подумай, знал он, а может?! ...  а вдруг я?!! Вот что ты тогда?!!      Знал, он! 

Знал! Знал!   

Всегда он все знал, поганец!


(Фил Сэлипс, закурил сигару и откинувшись в кресле, опустил себе на голову, всегда рядом лежащую, шикарную черную шляпу с широкими полями, опустил еще ниже, теперь шляпа закрывала лицо.)


Чертенок!





               
                Действие десятое
    
                Кабинет Эдвина Эппелмана

                Эдвин Эппелман, Фил Сэлипс.


Эдвин Эппелман — Вот, собственно, это мы еще сможем провести сами .                Э-э, своими сила... средствами сэр, но то есть...

Фил Сэлипс — Я понял, дальше, дальше Эдвин!

Эдвин Эппелман — По финансам в этом месяце все в порядке, торги мы определенно проведем, как я уже говорил, я полагаю, сэр больших оснований для беспокойства нет...

Фил Сэлипс — Да?! А какие есть, маленькие?! Не тупи Эдвин, скажи мне о наших финансовых перспективах! 

Эдвин Эппелман — Безусловно, важнейший вопрос сэр, ну что же, наш рынок сейчас спокоен, надо сказать, думаю и вы ожидали  больших потрясений и пакостей от наших конкурентов и прочих заинтересованных, а их немало сэр, вы  знаете, после ухода мистера   Уэймана.  Они все отлично понимают, дом Сэлипс потерял не просто первого, от нас ушел Артур Уэйман, а это...   это очень много для нас, больше чем ведущий эксперт дома, простите если я...

Фил Сэлипс — Продолжай, приятель.   

Эдвин Эппелман — Ну так вот, больших подлостей не произошло, правда, дом «ИСТВУД», пытался, было, перетащить к себе пару наших лучших клиентов, но мы с мистером Мигэном...

Фил Сэлипс — С Дином?

Эдвин Эппелман — С Дином сэр, совершенно верно... а.. я, так вот мы с Дином не допустили этого, позвонили кому надо, в конце концов сами поговорили с нашими, это Хэйвуд и Корсенбеберг, сэр, их хотели... но неудачно, а Питер Истрер и Алекс Вудфорсон, свое еще получат, я в этом просто убежден мистер Сэлипс, мы их… 

Фил Сэлипс — Только не мы, а я. Я, Эдвин!                А так, в общем, убежден ты правильно.                Они давно напрашиваются, капну ка я об их нарушениях, спокойно,  знаю, чего ты скажешь,  не волнуйся финансист, чтоб про наши нарушения ни одна бл... ни кто не вспоминал еще лет сто, я давно с кем надо договорился.   

Эдвин Эппелман — Я всегда высоко ценил вашу деловую хватку, сэр!

Фил Сэлипс — Высоко говоришь, ладно,  считай зачтено, только не дергайся Эдвин. Запомни.               

Ты хорош в спокойствии.

Эдвин Эппелман — Я понял вас сэр, все будет отлично.

Фил Сэлипс — А куда это «все», интересно, денется?!  Конечно, отлично и превосходно!, так то!! Превосходно, над остальными! 

Эдвин Эппелман -  Превосходно, именно сэр! Как я с вами согласен!

Фил Сэлипс — Предан, предан! Ценю!                И неплохо, заметь! 







Эдвин Эппелман — Мы свое дело знаем сэр, особенно вы!

Фил Сэлипс — Пафоса столько не надо, а в обще, Америка - страна больших людей                и их больших возможностей, а?! Верно?! 


Эдвин Эппелман — Конечно сэр!   



Фил Сэлипс — Все будет хорошо, по - другому и быть не может, не допустим!

Эдвин Эппелман — Америка - страна тотальных свобод!

Фил Сэлипс —  И тотального контроля над тотальными свободами!               

Что скажешь?!                Финансовое лицо!   Ну?!! 

Эдвин Эппелман — … Поэтому мы и счастливы, сэр!   

Фил Сэлипс — Ха!                Поэтому всегда и всем есть чем заняться!

                (Крепко посмеялись.) 

               
                Окончание третьего акта.

                Пьеса окончена.

                Спектакль завершен.