На дорожке золотого забоя

   
Вопреки утверждению М.Горького: «Сила советского воспитания заключается в том, что это воспитание правдой!» (на ярком кумаче  красного уголка в культурно-воспитательной части)  Демидов видел цель Гулага в другом:  принуждении к каторжному труду под автоматом.  Эта мысль не нуждается в доказательствах. Разве ее уточнить словами  В.Шаламова:  «Арестант на предложение «давай» отвечает всеми мускулами – нет. Это есть и физическое и духовное сопротивление. Государство и человек встречаются лицом к лицу на дорожке золотого забоя в наиболее яркой, открытой форме, без художников, литераторов, философов и экономистов, без историков». («Воспоминания (о Колыме)»).
 
Если же перейти на язык статистики, то правда в том, что себестоимость добычи металлов была  в  семь – пятнадцать раз выше мировой цены (по данным А.Н.Пилясова - исследователя экономической эффективности гулаговского «Дальстроя»), а добыча золота была связана с валютным курсом, сильно заниженным директивно. К  40-м годам ХХ века сумма инвестиций в «Дальстрой»  в два с лишним раза превышала стоимость конечного продукта (золото, олово, вольфрам, кобальт). Издержки неэффективности производства возмещались за счет численности узников – в пролетарском государстве их количество не составляло проблемы. Не секрет, что на  изымание людей из общества спускались разнарядки.  Дальнейшее превращение разношерстной гигантской массы под названием «рабсила» в реальных  рабов было отлажено как конвейер.  Истязание приравнивалось к  воспитанию. Произвол отождествлялся с  порядком революционной законности, не знавшей в своей жестокости ничего другого, чем невежество и фанатизм. «Врожденную жестокость и нравственную неполноценность тут так легко скрыть за казенной буквой Устава!» – пишет Демидов.  Это и есть обратная сторона утопии, где всех и вся сталкивает и объединяет одна стихия – страха и ненависти.
   
«Изнуренным от непосильного голода  людям, - продолжает Демидов, -  тут никто не сочувствовал. Наоборот, они вызывали злобное презрение, особенно в тех случаях, когда еще и впадали в обычное при дистрофии голодное слабоумие. Плетущегося позади всей бригады еле передвигающего ноги человека с особой злобой пинали прикладами конвоиры. В забое его непрерывно награждали толчками и ударами бригадиры и десятники, в бараке – дневальный, а то и просто те, кто был хоть немного посильнее…  А чего с ним валандаться? Начал подыхать, так и пусть подыхает, а не путается тут под ногами…  В человеческом стаде инстинкт враждебности к беспомощному ближнему проявляется с особой силой там, где это стадо состоит из людей, насильно согнанных в какой-нибудь общий загон, каковым является, например, концентрационный лагерь».               

Позднее такой же вывод сделал американский психолог Ф. Зимбардо, поставивший в 1971 году так называемый Стэнфордский тюремный эксперимент. Но он изучал психологию заключенных и охранников на студентах-добровольцах в подвале университета со специально оборудованными тюремными камерами и на деньги управления военно-морского флота, а Георгий Демидов – на своей шкуре,  бесплатно и, главное, вопреки всем и всему, на свой страх и риск.  По Стэнфордскому эксперименту поставили несколько фильмов, он стал легендой, а рукопись Демидова арестовали и упрятали в архив КГБ.               

О светлой природе человека, казалось бы, в таких условиях говорить не приходится. Но Демидов видит ее.  Таков Ученый из рассказа «Интеллектуал». Возможно, подобные характеры  удаются Демидову, потому что он наделяет их своей любовью к науке, своей увлеченностью музыкой, знанием литературы, интересом к истории, философии, даже своим отношением к хаосу. (Разумеется, все эти чувства имеют условный характер, пока иссохший мозг способен на память, родственную фантомной боли, как все искалеченное, растоптанное.) Известные ученые сэр Роджер Пенроуз и Вахе Гурдзадян нашли бы в размышлениях демидовского Ученого о хаосе много интересного. Именно при изучении этой материи  в масштабе Вселенной они  сделали свои открытия относительно констант Природы и цикличности времени Вселенной. Но герою рассказа  не суждено было это узнать. Он, в прошлом руководитель университетской кафедры математического анализа, а теперь член бригады навальщиков-откатчиков, умер по дороге на рудник  колымской сопки Оловянная. Удар носком тяжелого сапога конвоира по его неподвижному телу  констатировал эту смерть.               
    
При различии тем и сюжетов в рассказах ли, повестях Демидова пространственная ситуация предстает одинаково - как хождение по стране смерти, населенной живыми людьми, которым  с теоретической убежденностью садистов предопределена участь ходячих скелетов с потухшими глазами,  некоторым предопределена – ни за что. Вряд ли колымское золото под слоем окаменевшей глины нуждалось в такой цене. Ведь, добытое, оно сосредотачивало в себе не человеческий интеллект, а кровь. Но в этом слове так много литературы, что пересилить её может лишь тишина.