Счастливый сапожник

/Юродивые ХХвека, глава 14/.


Добрые советы напоминают касторку: их легче давать,  чем принимать.
Б.Шоу.

"Как он посмел!" – брызжет слюной КП, – сказать, что сапоги выше Шекспира!" Имеется в виду Писарев. Вот ведь злодей какой. Только вот ВВ тоже так думал: "Сапогов никаким Пушкиным не опровергнешь". Не верите? Пустите ребят из КП недельку босиком походить – и посмотрим, что скажут. А те, кому уже случалось испытать это счастье, придерживаются отнюдь не мнения КП. По воспоминаниям Бунина один из самых известнейших наших писателей заявил ему в славные годы гражданской войны, что готов кого угодно убить за не слишком рваную обувку. А другой требовал загонять большевикам иголки под ногти до того, как устроился к ним на службу. За сапоги.  Что лишний раз доказывает положение  ВВ: "Сапоги наши – убеждения наши". Вот ведь как бывает: дворянин, а не покорми недельку – любого Раскольникова по части кровопусканий превзойдет. Кстати, задолго до Писарева Платон и Сократ относились к искусству несколько пренебрежительно, открыто предпочитая ему как более-менее пустому занятию плотничье, столярное, сапожное и прочее ремесло.
"Семейный сапожник не только счастливее, но и вельможнее министра", который только на чаевые тратит по 500 руб. в день – заработок счастливого сапожника за два года неразгибного труда. Так счел ВВ, исхитряясь угодить жене. Но детей, своих или чужих, надо кормить, а с этим у счастливого сапожника возникли сложности. И встал перед нашим счастливым сапожником "вопрос о сапогах", тот самый, который так возмущает КП, во всей своей босоногости: впору было брать себе рабоче-крестьянскую кличку Василий Босой.
КП потешается над "знаменитой статьей Добролюбова "Что такое обломовщина?", которую ВВ считал, кстати сказать, "бесподобной". "Главный вывод из сказанного тот, - поучает КП, - что эти ненужные лишние люди "не только не могли проникнуться необходимостью, но даже не могли представить себе близкой возможности страшной, смертельной борьбы с обстоятельствами, которые их давили". Потешаться - это вообще удел очень сытых, но не очень порядочных. А вот ВВ не было необходимости представлять себе страшную борьбу с обстоятельствами, которые его давили: он ее уже во всю вел. Борьбу за выживание. Хотя и не потому, что подобно древним ревнителям благочестия изволи быти яко единъ от убогыхъ.
Отметим, что даже современник Писарева и Добролюбова великий князь К. Романов писал в одном из своих стихотрворений: «Час придет неизбежной борьбе». А вот не слишком породистый журналист оную не увидел, с чего бы это?
И в этой борьбе мирный Обыватель (так ВВ частенько подписывал свои статейки) совершенно озверел. В озверении сердца своего Василий Голодный возненавидел "сытых". Хотя они имели не только те же добродетели, что и он, но даже и место службы одинаковое с ВВ: « Где бы я ни писал, я решительно ненавидел и презирал те журналы, в которых писал, и редактора, и сотрудников».  "Да за что же?" – спросит изумленный читатель. Только за то, что эти люди "буквально сытые и посмеиваются " словно господа из КП, над несчастьем ближнего. В данном случае Василия Васильевича. В то время как ВВ было не до смеха,  он был не очень сытый, одежда же его бъ худа и сплатана.  Наш праведник мог бы даже воскликнуть: «Изнеможе нищетою крепость моя и кости моя смятошася».
 "Человек, живущий бытом, семьей, своими житейскими радостями и удовольствиями", которого, заплевав до неузнаваемости, словно в тыл врага забрасывать собирались, КП взяла под крыло, вызывал не токмо злость у Василия Голодного, но еще и ненависть. "Обыватель, мещанин – это имя будет постепенно наливаться свинцом, чтобы в конце концов отлиться в реальные пули", - скорбит КП. С чего бы это в самом деле? "Я не люблю Чехова, Мережковского, Ницше…" – наливается свинцом ВВ, видя, как другие наливаются коньяком в ресторане. И только за то, что "они едят колбасу и зернистую икру в январе месяце…"
Вдобавок "Ницше, безумный, посмел сказать, что бог умер". Хотя бог, как совершенно точно установил ВВ, жив, только у него "ядер" нет. Мог ли устроить ВВ мир, в котором" нельзя сказать попу: уплачу, батюшка, за крестины на том свете – теперь не при деньгах". "…только одни мы, страдальцы, работники, больные, зараженные, голодные, "будем получать там"… - стонет работник всемирной великой армии труда Розанов, неприятно пораженный необходимостью работать "здесь", а получать "там".  Хотя, казалось бы, все правильно: умные едят на этом свете, а верующие на том.
Ребятам из КП, естественно, хотелось бы знать, чем именно был заражен великий мыслитель. Отрицанием, господа, всего лишь отрицанием такой жизни. Хотя это тоже общественная болезнь, передающаяся внеполовым путем (не по-розановски, иначе говоря). Отрицательно заряженный ВВ поднял лапу на все общество мирных обывателей. Заднюю: "Это зажравшийся жеребец на стойле, самодовольный, хвастливый, чавкающий масляным ртом… Есть времена, … когда хочется не рассуждений, а казни", - стремительно созревает для работы в карательном отряде ЧК мирный обыватель.
 Мог ли рассчитывать на снисхождение Мережковский, если, как выяснил, покопавшись в его личном деле ВВ, "его отец был придворным"? А Философов был "сын тайного советника", - возмущается ВВ, и в его возмущении слышится: "К стенке гада!" Хотя, казалось бы, что тут возмущаться: тайный советник имеет возможность пропитать своих детей, а мелкий чиновник Розанов – нет. Так устроен мир, любую попытку изменить который КП рассматривает как половое отклонение.
В озверении сердца своего ВВ не пощадил даже В.Соловьева : он видите ли пишет трактат "О сущности любви", в то время как ВВ изнемогает не от любви, а от бракоразводных дрязг, безденежья и неустроенности. “ …ни одной строчки в десяти томах не посвятил разводу, девственности вступающих в брак, измене и вообще терниям и муке семьи. Ни одной строчкой ей не помог," – сбивается на стон Василий Страстотерпец. Хотя, строго говоря, помочь семье Соловьев пытался, указывая, что православная церковь приравнивает брачный венец к мученическому. И для этого, как мы видели, имеются все основания.
ВВ мог с полным основанием воскликнуть вместе с гг Писаревым  и Добролюбовым: "Наши гражданские деятели лишены сердца и часто крепколобы, наши умники палец об палец не ударят, чтобы доставить торжество своим убеждениям, наши либералы и реформаторы отправляются в своих проектах от юридических тонкостей, а не от стона и вопля несчастных братьев". Стон и вопль несчастного ВВ настолько злободневны, что впору согласиться с КП, вздыхающей: "…мы движемся по замкнутому кругу". Ибо и сегодня мы видим ту же крепколобость умников, желающих переключить внимание населения с  разворовывания народного достояния на более жгучий половой вопрос, как делает статейка г.Вирабова, заговорить народу зубы, пока их у него выдергивает, чтобы отучить от разорительной привычки обедать. Движемся, родимые, движемся. И на нашем пути лежат грабли, и мы кажынный раз на них наступаем.
Кстати, гг.Добролюбовы пытались помочь несчастному брату ВВ, настаивая, что каждый человек, родившись, приобретает право на все необходимое для жизни, не токмо дети тайных советников: «кажется бы, дело простое: человек родился, значит, имеет право на существование; это естественное право должно иметь и естественные условия для своего поддержания, то есть средства жизни. А так как эта потребность средств есть потребность общая, то и удовлетворение ее должно быть одинаково общее, без подразделений, что вот, дескать, такие–то имеют право, а такие–то нет».
/Продолжение следует/.