Пламя. Повесть-размышление. Глава 39

    ПО КАКОМУ ПРАВУ?

Лапшину в это утро позвонил прокурор Севрук.
– Добрый день, Алексей Витальевич!
– День-то ещё впереди, уважаемый Филипп Иванович, и если судить по делам – пока не совсем добрый, но он наступил и есть надежда, что будет результативным.
– «Надежды юношей питают…» – пошутил Севрук и сообщил: – Я просмотрел представленный вами материал и подписал ордер на взятие под стражу Опановича. Его причастность к преступлению очевидна. С областным начальством тоже согласовано, а решение о партийности и снятии депутатской неприкосновенности будет принято в ближайшие дни. Сейчас вам доставят постановление, и приступайте к задержанию…
– Спасибо, Филипп Иванович, за оперативность. Теперь будет проще вести следствие.

*  *  *
Взятие человека под стражу – процедура сложная и неприятная. К этому выводу Лапшин пришёл с первых практических шагов следственной работы. Ты становишься очевидцем трагедии, происходящей на твоих глазах, по твоему сценарию. Это в фильмах преступники геройствуют, изображают из себя неизвестно какого супермена, а на самом деле – это стрессовое состояние для каждого из фигурантов, каким бы матёрым преступником он не был. В душе иногда проявляется сочувствие к этим людям. Не дай бог самому оказаться в подобной роли. Как говорится в народной мудрости: «От сумы и от тюрьмы не зарекайся…». «Эта мудрость сформулирована жизнью и непредсказуемостью судьбы», – сделал вывод Лапшин и посмотрел на часы.  А ведь задержание Опановича, дело психологически сложное. Не простой он человек – личность, волей случая попавший в беду. Личность всегда выступает как член общества, как исполнитель определённых общественных функций, социальных ролей. К тому же он ещё и актёр народного драматического театра. Для людей театра сама действительность – порой своеобразный спектакль. Как сказано у Шекспира, например:
Весь мир – театр.
В нём женщины, мужчины – все актёры.
У них свои есть выходы, уходы,
И каждый не одну играет роль…
Жалко мне Опановича, жалко. Но что поделаешь… Каждый должен отвечать за содеянное.
Лапшин опять глянул на часы.
Было восемь утра! «Как время-то летит, а сколько предстоит дел – сутки коротки! Была бы моя воля, я бы удлинил сутки на пару часов, чтобы на приём пищи хватало времени», – играл мыслями следователь, но тут же, вернулся к реальности.
Задержать бы Опановича до начала рабочего дня. Здание исполкома – многолюдное место, на работе задержание проводить нежелательно. Такой факт станет достоянием многих свидетелей, и рабочий день всего учреждения пройдёт в обсуждении этого факта. Нужно было спешить. Лапшин позвонил дежурному с просьбой обеспечить транспортом и выделить пару человек для конвоя.
В дверь кабинета постучали.
– Разрешите? – заходя в кабинет, спросил помощник прокурора. – Здравствуйте, Алексей Витальевич! Я принёс постановление. Распишитесь в получении. Филипп Иванович просил задержание производить как можно скромнее, незаметнее, без шума и лишних глаз.
– Спасибо за подсказку. Это само собой разумеется. Я так и планирую.
Помощник прокурора был немногословен. Оформив передачу постановления, попрощался и удалился.
В кабинет зашёл участковый.
– Алексей Витальевич! Меня прислали к вам в помощь. Людей не хватает, дали только одного человека для конвоя. Мы готовы, машина – у крыльца.
– Хорошо! Едем. Это – не бандит, а человек, попавший в беду, как в несчастный случай, и сопротивление нам оказывать не будет.

*  *  *
У знакомого подъезда женщина-дворник, которую все звали баба Дуся, подметала асфальтированную дорожку. Она обратила внимание на остановившуюся во дворе машину ГАЗ-69, из которой выбрались два человека в милицейской форме и ещё один, унылый, в штатской одежде с папкой в руке. Он вышел последним и окинул взглядом двор. Дворничиха сразу же прониклась к визитёрам уважением, замешанным на страхе перед человеком в форме, и машинально замерла по стойке «смирно», приставив к ноге метлу, как ружьё у часового. Участковый, уловив комичность такого поведения дворничихи, улыбнулся и сказал:
– Вольно! Можете продолжать свою работу, не отвлекаясь на то, что вам не свойственно.
– Ой, хлопцы! Такие люди просто так не являются! По чыю душу вас нечистая сила прынесла? Зараз будете понятливых искать? Дык я сагласная!
– Спасибо, гражданка. Если понадобитесь – позовём! – сказал Лапшин и увлёк коллег в подъезд.
Участковый подошёл к двери. Прислушался. Сказал шёпотом Лапшину:
– В квартире кто-то есть! – и постучал в дверь.
В ответ – ни звука. Пришлось повторно постучать. За дверью явно кто-то находился, но не хотел проявлять себя. Тогда участковый решительно подёргал за дверную ручку и громко произнёс:
– Опанович! Откройте! Милиция!
В это время в подъезд зашла дворничиха и сказала:
– Хозяйка из этой квартиры пабегла на працу, а хозяина я не бачыла, каб ён выходзив. Але у гэты час ён завсёды як зайчык бяжыть… Мима мяне так не праскочыш! Я всё бачу!
– Спасибо, гражданка. Идите, работайте, мы позовём, если понадобитесь.
– Опанович! Открывайте! Мы знаем, что вы дома! Не усугубляйте своё положение, – сказал участковый и решительней постучал в дверь.
Из смежных квартир высунули носы любопытные соседи. Внизу заплакал ребёнок, и женщина из этой квартиры подтвердила, что хозяин находится дома:
– Слышно, как он ходил!
В это время за дверью раздался мужской голос:
– Кто там?
– Откройте, Опанович! Это участковый. Мы опрашиваем свидетелей происшествия.
– Как оденусь, открою! – сказал за дверью мужчина и опять затаился.
Участковый понял, что обитатель квартиры хитрит и, отступив пару шагов, врезался плечом в дверь. Она мгновенно распахнулась и чуть не слетела с петель. Трое сотрудников милиции быстро вошли в квартиру и увидели, что Опанович неподвижно сидел за столом, положив голову на руки. При виде появившихся людей он встал, машинально поправил галстук и спросил:
– По какому праву вы врываетесь в квартиру человека, имеющего депутатскую неприкосновенность?
– Депутатская неприкосновенность – дело временное, а уголовное преступление, в котором вы подозреваетесь, даёт основание на её лишение. Мы вам всё поясним, а сейчас я буду спрашивать, а вы отвечать! – сказал Лапшин, глядя на человека, с которого слетала спесь, как тополиный пух с веток от дуновения ветра.