Двойник

    
К 100 – летнему юбилею Московской филармонии.

     Эта правдивая история, началась, развивалась и разрешилась в счастливой доковидной жизни, когда посещать  концерты можно было без кодов и сертификатов.

      Для коренного москвича любой житель страны, даже из областного города-миллионника - провинциал. Пусть провинциал этот будет  завзятым театралом,  истым меломаном и пытливым учёным-исследователем тайн наномира. Провинциал и точка. И тут уж ничего не попишешь.
      Провинциал Александр Петрович сочетал все три достойных  качества и пристрастия.  Попадая в столицу,что давно превратилась в процветающее государство внутри огромного и менее процветающего государства, Александр Петрович, помимо дел научных, приносящих какие-никакие доходы, спешил удовлетворить и духовные потребности, получить удовольствие высокое. В столице в наши дни высокие удовольствия, как известно, несколько "расшатывают бюджет"  не столичного жителя,  даже доктора наук. Чем громче имя на афишах концертов и спектаклей, тем  ощутимей расшатывание. 
     Александр Петрович издавна, ещё во времена Советского Союза,  приохотился слушать концерты в залах Московской Консерватории, особо выделяя   знаменитый БЗК. Пока был достаточно молод, довольствовался местом на балконе, среди публики демократической, утешаясь замечательной акустикой и соседством  портретов Великих музыкантов.  Но с возрастом завсегдатай-меломан посчитал себя  достойным  партера с публикой почтенной. Внешность Александра Петровича вписывалась в эту публику, как нельзя лучше. Седеющая бородка, лысая макушка в окаймлении седеющих волос, очки удобно обосновались на носу с горбинкой. За очками взгляд серых глаз упрямо-внимательный и одновременно наивный  и беззащитный, как у всех с детства-очкариков. В целом подобная внешность не должна привлекать особого внимания в Большом зале Московской консерватории.
     Однако в какой-то момент  Александр Петрович заметил необъяснимый интерес  к своей  скромной персоне  именно у почтенной публики. Незнакомые люди, по виду музыканты или  творческая интеллигенция, всматривались внимательно, выказывая узнавание, улыбались, сияли глазами, некоторые раскланивались, и как бы чего-то ожидали от Александр Петровича. Затем на их лицах появлялось недоумение, когда тот не раскланивался в ответ. Но больше всего удивляли люди молодые, по виду студенты консерватории. Летящие стайки консерваторской молодёжи,  столкнувшись с Александром Петровичем в великолепном фойе БЗК, на шикарной лестнице или в буфете, замирали, затем расступались почтительно, здоровались хором и далее продолжали движение более степенно и с достоинством.  Непостижимыми для моего героя были ситуации, когда незнакомые дамы заговаривали с ним о людях и делах ему неведомых, интересовались  здоровьем и новостями его жизни. Александр Петрович, будучи человеком воспитанным, был вынужден отвечать нечто приятное и позитивное, порой слегка удивляя интересующихся.
       Подобными загадочные и необъяснимые явления сопровождали Александра Петровича довольно много лет. Он давно понял, что его принимают за кого-то другого, за известного в консерваторских  кругах человека, возможно знаменитого музыканта. И в душе даже гордился этой схожестью. Отсвет известности и популярности нежданно-негаданно ложился и на Александра Петровича. И как-то помимо воли повышал чувство его собственной значимости, что   даже льстило Александру Петровичу, хотя и забавляло его. Особенно приятно было, когда  с ним раскланивались музыканты, которых он сам знал и высоко ценил.
      И вот однажды… Уже в достаточно зрелые годы свои Александр Петрович, будучи в Москве проездом,  купил билеты в Рахманиновский зал на вечерний концерт с интригующим названием «Мастера инструментального детектива. Й. Гайдн – Б. Мартину» Вечер был субботний, программа интересная, и Рахманиновский зал заполнился до отказа. Однако концерт начинать не спешили. На сцене одиноко стоял старинный клавесин, к нему подсел настройщик, исполненный чувства собственной важности, и минут двадцать прилежно и неторопливо настраивал клавесин, затем выкатили  хаммерклавир. И он тоже требовал настройки. С ним настройщик тоже не спешил, похоже, ему нравилось на сцене, и он вкушал внимание публики, пока та не начала роптать, ведь она пришла слушать Мартину и Гайдна, а не настройщика. Александр Петрович тоже волновался -  в 22 часа отходил его поезд, и концерт мог заканчиваться уже без него.
      Наконец, пришло время музыки, заявленной в программе.  Объявили Гайдна, и на сцену вышел Алексей Любимов. Его игра, выбор произведений и аутентичное звучание клавишных инструментов были свежи и насыщены, с лёгкостью увлекали в музыкальные потоки и водовороты. Слушатели реагировали горячо, понятно было, музыканта любили и высоко ценили. Здесь собралась именно «своя публика», публика Алексея Любимова. Играть для неё музыканту также отрадно, как и публике слушать.
     Но Александра Петровича поразила не только музыка, игра и редкие инструменты. Поразил облик Алексея Любимова. Он увидел за инструментом себя, но чуть старше и вдохновеннее. Сердце заныло и запело одновременно.  Он вдруг с грустью осознал:   порывы вдохновения из высших сфер  нечасто достигают человека, посвятившего себя науке. Благодарность человечества тоже. Или приходит запоздало. Для человека искусства творческое бытие является нормой. Творческое бытие это подлинное бытие, отданное человеку во владение. В подлинном бытии человек осуждён быть свободным. Он строит законченную картину мира, пусть даже не для себя, а для вкушающих его творчество, сопереживающих и благодарных. Сотворчество слушателя, зрителя, читателя, так необходимое творцу искусств, но практически недостижимо для творца науки.
    Пока звучала музыка, Александр Петрович чудесным образом перевоплотился в Алексея Борисовича Любимова – того самого музыканта, за которого его принимали много раз. Сейчас,  когда  Алексей Борисович вдохновенно играл Гайдна и Мартину, люди  не обращали внимания на Александра Петровича, на их разительное сходство. Настоящий был на сцене. Двойника никто не замечал.
      Концерт учёный не дослушал... Конечно, и демонстративный настройщик был в этом виноват.  Лишил концертной симфонии  и оставил Александру Петровичу всего полчаса на дорогу к Курскому вокзалу. Однако этого времени хватило. Должно быть,  окрылённость и одухотворённость музыканта заразила и учёного.
     Вернувшись домой Александр Петрович нашёл об Алексее Борисовиче Любимове в интернете всё, что смог. Слушая его игру, его беседы о музыке, о творчестве, он  понял, почему так сияли глаза обознавшихся людей, принимавших скромного учёного за  знаменитого  музыканта.



Любимов Алексей (фортепиано)


Пианист Алексей Любимов - фигура очень значительная в мировом музыкальным пространстве: это один из самых неординарных и разносторонних музыкантов современности.
Убежденный сторонник аутентичного исполнения музыки XVII-XIX веков, Любимов сотрудничает с крупнейшими коллективами и музыкантами, практикующими исполнение старинной музыки на оригинальных инструментах различных эпох. Музыкант первым в России начал играть на исторических клавесинах и фортепиано, а в 1997 стал одним из инициаторов создания и возглавил Факультет исторического и современного исполнительского искусства в Московской консерватории.
Другой приоритет артиста – музыка ХХ-XXI веков. Он был основателем и руководителем ансамбля «Музыка – ХХ век» (1969-1974). Благодаря А.Любимову обрели концертную жизнь многие произведения Сильвестрова, Пярта, Волконского, Шнитке, Денисова, Мартынова, Уствольской, Пелециса, Немтина, Рабиновича, Карманова, Кнайфеля, Суслина, Мансуряна. Участвовал в организации ряда фестивалей авангардной музыки в Риге и Таллине (1976-1978). Инициатор и художественный руководитель (до 1992 года) Международного фестиваля авангардной и экспериментальной музыки «Альтернатива», регулярно проводящегося в Москве с 1988 года, а также I Фестиваля Арнольда Шёнберга в Московской консерватории (1999).
В последние годы А.Любимов с учениками и молодыми коллегами каждый сезон Московской филармонии (солистом которой он является с 1975 года) предлагает слушателям изысканные программы на клавишных инструментах разных эпох, среди которых клавикорд, клавесин, тангентенфлюгель, орган-позитив, молоточковое фортепиано (Hammerklavier), тафель-клавир, рояль «Эрар» середины XIX века и современные рояли.
Из интервью 2015 года (iz.ru/news/582256) :
— Почему большинство пианистов все-таки предпочитают новые рояли — в отличие от скрипачей?
— И на современной, и на старой скрипке можно играть любую музыку, если, конечно, она из барочного состояния переведена в современное. С роялем иначе. На клавишных инструментах нельзя сыграть музыку более позднюю, чем та, в эпоху которой они созданы. Например, на инструментах XIX века музыка Моцарта не прозвучит или прозвучит не так. Каждый инструмент — лицо своей эпохи. Современные рояли передают облик XX века. На старинных же, аутентичных инструментах музыка XVIII, XIX веков звучит так, как она звучала тогда. Я не хочу сказать «исполняется», но звучит — так же. Инструменты, как зеркало, дают нам возможность ощутить звуковой мир, звуковой идеал той эпохи. Моцарт и Бетховен на современном рояле, даже если мы подстраиваемся под их стили, это всё равно подделка.
— То есть лучше вообще не играть Моцарта и Бетховена на новых роялях?
— Какое-то время назад я бы сказал, что да, лучше. Но сейчас не уверен, потому что и аутентичное исполнительство, и современное идут параллельными путями. Одно не может уничтожить другое. Ведь невозможно сейчас превратить наши большие залы в музыкальные салоны прошлых эпох. Но я старинную музыку в больших залах не играю. Принципиально. И еще я теперь не играю концерты Моцарта или Бетховена с большими оркестрами. Только с камерными, теми, с которыми можно приблизиться к настоящему балансу, что позволяет вернуть этой музыке ее собственное лицо.