Время собирать камни-3

Уверенно, но немного запыхавшись (пятый этаж пешком), в дверь вошли двое в синих комбинезонах. Увидев спокойно сидящего в кресле Лунёва, они недоуменно переглянулись.

— Это он? — кивая в сторону сидящего, произнёс один из них. — Ну ладно, рассказывайте, что тут у вас?

Рассказывать было нечего: боли на данный момент отсутствовали, о чём тогда речь вести? И вот именно здесь, когда, пожав плечами, они должны бы удалиться восвояси, Надежда произнесла: «Постойте, я сейчас вам всё объясню!»

Усадив их на стулья, она поведала им свой план действий: прежде всего, чтобы они запросили «Первоградку», и не надо делать такие глаза. Вся Москва знает, что там мест нет. Скажете, что Татьяна Сергеевна звонила. Они дают вам добро, и мы едем...

Старший из них с очень скептическим выражением лица стал связываться по своей рации, но по мере того, что он слышал в ответ на свои слова, лицо его стало принимать достаточно удивлённое выражение, какое бывает у ребёнка, впервые увидевшего Деда Мороза. Наконец, он оторвался от трубки, прикрыв её рукой, произнёс:

— Давайте, собираемся?! Берите зубную щётку, туалетную бумагу... Ну, вы и так знаете, что надо. Я чувствую, не первую «ходку» делаете. — Неуместно пошутил он, поглядывая на согбенного Лунёва.

Тот, видно, от своих мыслей или ненужных предчувствий весь как-то скукожился и побледнел. Но потом вдруг ожил и сразу засобирался, довольно ловко укладывая в целлофановый пакет все такие необходимые на время пребывания в больнице вещи.

Незаметно потемнело. Ехали быстро: иногда включая сирену, игнорируя правила дорожного движения, спустя полчаса добрались.

Ох уж эта приёмная или «приёмное отделение», как ни называй, а суть одна — сюда входишь и в лучшем случае потом выходишь, но в другую дверь и в другом месте, а сейчас это для многих только начало восхождения на Голгофу.

Как только врачи скорой передали больного на руки местным, жена тут же пошла по кабинетам, выспрашивая, что им делать и с чего начинать. Одно дело, если бы Лунёв лежал на каталке, истекал кровью и бился в конвульсиях, тогда он смог бы привлечь к себе внимание снующих по неуютному коридору людей в белых халатах. А так — он смиренно сидел на кушетке, меланхолично разглядывая стену напротив, иногда выхватывая женский силуэт из проходящих мимо сотрудников. Но его не цепляло — это был первый признак, что с ним далеко не всё в порядке. Да и как могло быть иначе, если он здесь? Всё, ты больной, и тебя надо лечить. Он точно знал, что будет то, что будет, и от его телодвижений сейчас ничего не зависит. Надежда сделает всё необходимое, а ему остаётся только ждать.

А вот и она с доктором. Ему под сорок — самый расцвет врачебной практики. Виктор Петрович. Надо запоминать. Лунёв редко вот так с лёту запоминал имена, как правило, он потом по несколько раз переспрашивал, извиняясь, что не смог это сделать сразу. Но тут он постарался зафиксировать это имя в своей памяти, насколько мог, конечно. Так было нужно.

Врач объяснил, что сейчас надо сдать все анализы. А потом уже в палату, но пока в хирургическое отделение, а потом видно будет. Урология заполнена с верхом. Там яблоку негде упасть...

На всё про всё ушёл час... К ним подошёл санитар с коляской, меланхолично поглядывая на Лунёва, сказал:

— Садитесь... Пора. А вы, дамочка, можете идти домой. — неожиданно фамильярно закончил он.

Лунёв поудобней устроился в кресле, мало понимая, почему бы ему не дойти пешком.

— Возьмите с собой только необходимое, — дежурно процедил санитар и стронул коляску с места.

Жена махнула рукой, а Лунёв не успел ответить даже взглядом, как они скрылись за поворотом... Его долго везли по коридорам, которые то поднимались по уровню, то уходили вниз. Случись бы Олегу Дмитриевичу возвращаться назад, он не смог бы этого сделать — настолько запутан был их путь. Наконец лифт и вверх...

А тут уже всё было более привычным: коридоры, двери палат, сестринский пост, куда его подвезли. Всё как всегда — ничего нового, всё так до боли знакомо. Сколько раз за свою жизнь Лунёв бывал в такой обстановке? Санитар ушёл, оставив Лунёва на попечении сестры. Она попросила подождать, а сама пошла застилать ещё неубранную с прошлого больного кровать.

В палате он оказался четвёртым, пятое место пока пустовало, да и усталость давала о себе знать. Лунёв прилёг. Стрелки настенных часов ушли вверх, показывая начало новых суток. Из форточки тянуло майской ночью. Чего бы не жить? Но главный, ещё нерешённый вопрос не давал ему расслабиться, и так будет впредь, пока всё не решится и не будет поставлена точка.

Утром, сидя в столовой и поедая манную кашу, Лунёву казалось, что он уже здесь давно. Знает тут всех, а с ним все здороваются…

Потом был обход. В группе с врачами он заметил Виктора Петровича, который объяснял коллегам, каким образом здесь оказался больной из другого отделения. А Лунёв в это время думал о другом: на сколько магическим являлось имя Татьяны Сергеевны, что люди пошли на такую мешанину, лишь бы только приютить у себя этого «камненосца».

Он любил знакомиться с товарищами по несчастью, но потом кто-то автоматически отпадал, кто-то прирастал — становился более близким. В углу напротив лежал мужчина лет сорока пяти после ДТП. Как успел заметить Олег Дмитриевич, все конечности были на месте. Была загипсована только нога, и то уже без всякой подвески, а просто покоилась сверху одеяла. Наверное, долеживал.

Лунёв часто замечал за собой такое, да и мы с вами не без греха: если заболит что-нибудь, то начинаешь думать: а если бы?! Что, если? Если бы не камни, а… что?.. Олег Дмитриевич вспомнил, как лежал в этой же больнице с первым инфарктом, только в другом корпусе, и как он со своим сопалатником решил наведаться «в гости» на четвёртый этаж в неврологию, посмотреть, как там люди живут… Они оба пришли в ужас, осмелившись пройти только по коридору из одного конца в другой. Этого было достаточно, чтобы бежать оттуда как из ада. Мест в палатах не хватало — люди лежали тут же в коридоре. Лежали — это мягко сказано. Многие корчились от нестерпимой боли и кричали. И когда «экскурсанты» вернулись к себе на пятый этаж в кардиологию, им показалось, что они попали в рай. Тихо, ни звука… Все в палатах, а чего кричать? Ведь если что?.. Так сразу… Эта мысль согревала душу, но это тогда — десять лет назад, а сейчас всё было по-другому…

Здесь, в хирургии, было спокойно и тихо, но Лунёв понимал, что он не в пансионат приехал. Наступит момент, и за него возьмутся. Вот только что будут делать с ним? Дробить или резать? Что лучше? Этого он не знал и пока пил лекарства. Виктор Петрович при встрече всегда интересовался: болит — не болит? И не болело, а это давало время для принятия единственно правильного решения. Так совсем незаметно прошли дня три.

— Олег, завтра тебя в урологию переводят. Там уже начнут лечить. — прозвучал в трубку голос жены.

На следующее утро появился озабоченный Виктор Петрович, но для Лунёва он старался быть бодрым и весёлым. Но эта весёлость была настолько поддельной, что очень напоминала состояние персонажа из рассказа Чехова, где тот пришёл на службу к другу сообщить, что его жена умерла, но начал издалека, при этом мило улыбаясь...

Корпус урологии представлял из себя двухэтажное здание постройки начала 19-ого века. Первый этаж занимало мужское отделение, на втором «царствовали» женщины.

Лунёв за эти дни успел побывать здесь в каком-то кабинете — что-то просвечивал, что-то уточняли. И сейчас, входя в душный коридор, переполненный телами страждущих излечиться мужчин, он хорошо понимал, что там, в хирургии, он жил как на даче в сосновом бору, а сейчас настала необходимость вернуться в город в коммунальную квартиру, где люди выстраивались в очередь, чтобы попасть в туалет, и вообще за всем, даже чтобы попасть в палату, они приходили сюда каждый день отмечаться и сдавать анализы. Если освобождалась койка, то очередной счастливчик тут же занимал её. И опять подумалось нашему больному: «Татьяна Сергеевна — посланник с неба, если с ним так долго возятся».

И действительно, войдя в палату, Виктор Петрович указал ему в угол на свободную койку.

— Это ваше место. Располагайтесь. Привыкайте. Всё, начинаем работать.

Доктор ушёл. Лунёв остался наедине с собой. Надо понимать правильно. Десятиместная палата не предусматривала хоть какой-то намёк на отдельное проживание. Быть наедине с собой — это способ Лунёва огородить себя от внешних обстоятельств, влезая как бы в свой защитный скафандр, который помогал ему отстраниться от происходящего. Его кровать находилась в углу, вдали от окна, и по «тюремным меркам» такое место считалось бы далеко не лучшим, но об этом ли ему сейчас было думать, когда в коридоре сидят больные усталые мужики, готовые в любую минуту вышвырнуть тебя на улицу, потому что ты занял место одного из них, который лелеял мысль сегодня перебраться из коридора в этот уютный уголок. И этот человек не знал, что по какому-то там звонку его место займёт, на первый взгляд, совсем здоровый мужчина, который только ради приличия морщинит лоб, показывая свою причастность к общей болезненной обстановке.

Практически всегда, находясь в больнице, у тебя стираются различные инстинкты, и тебе ничего и никого не хочется. Это только к концу, по мере выздоровления, под белыми халатами наконец начинаешь различать первые признаки женщин: медсестёр, нянечек, врачей. А когда ты ещё на пике болезни, а свыше не показано, в какую сторону она будет развиваться, — тебе всё равно. Ты в тёмном тоннеле, и твоя задача рассмотреть впереди хоть малое просветление — надежду на то, что ты выберешься отсюда и на этот раз.

Но это всё относилось к другим отделениям и болезням, а тут больной мог лежать поверх простыни совершенно голый, а медсестра в это время приносила лекарства и могла не двинуть бровью в сторону этого представления обнажённой плоти. Что там было у них внутри, у женского медперсонала, Лунёв не знал, но это его забавляло и не более.

Настало утро нового дня, и новости не заставили себя ждать.

— Завтра будем пробовать дробить?! — рубанули по слуху Лунёва слова доктора. — Это часов в десять. Постараться не есть овощи, чёрный хлеб. В общем, всё, что способствует газообразованию. Вы поняли? Вот и ладушки, не забывайте пить воду.

От слова «дробить» Лунёва бросало в дрожь. Ему почему-то постоянно виделся такой крепкий загорелый парень с тяжеленным отбойным молотком в руках, оглушающий округу нестерпимым рокотом своего инструмента, а вокруг него разлетались куски асфальта, тяжело брякая о землю.

Действительно, из всего самого плохого можно вынести и какие-то положительные моменты, к примеру: дробить — это уже не резать. А операция — это наркоз, и это если разговор о почках, а случись простата, как у каждого второго здесь, тогда что?..

— Петров, на клизму?! — слышалось из процедурной.

А где клизма, там и выбривание... И всякое другое, и это простой бритвой, а занимается этим какая-нибудь лихая медсестра — местная умелица. А потом лежи и жди, когда тебя увезут по длинным коридорам в операционную, а потом привезут, как трясущееся желе, и свалят на кровать, и потянется твоё долгое восстановление. И это только тебя, а твоя «нужность» женщинам надолго повиснет нерешённым вопросом. Вот Лунёв и рассуждал, взвешивая все за и против, что дробить не так уж и плохо по сравнению с другими экзекуциями.

На утро следующего дня в проёме двери в палату показалась голова незнакомого доктора.

— Это вы Лунёв? Собирайтесь. Кабинет номер семнадцать. Это здесь, на первом этаже. Через десять минут жду. Не забудьте полотенце, — отчеканил он.

Как часто бывает? Мы так много накручиваем в своих мыслях, что, когда подходит оно, то «страшное», о чём мы так долго думали, то не знаешь, куда волнение девается. Тебе вдруг становится всё равно — будет, что будет. Вот с такими чувствами Лунёв подходил к дверям кабинета, где его уже ждали.
Аппарат был явно ещё из первых поступлений. Он напоминал бочку с водой, зачем вода, трудно было сказать. К Олегу Дмитриевичу подключили провода в районе нахождения камня, и он лёг на эту конструкцию. Доктор отошёл к компьютеру, разглядывая изображение, диктуя Лунёву, как повернуться, чтобы лучше прицелиться для «атаки» на камень.

Сказать, что Лунёв ощутил какую-либо боль, сложно, после того, что он перенёс во время своих приступов, импульсы, которые подавал аппарат, были для больного как лёгкое пощипывание. Да, не очень приятно, но что эта неприятность по сравнению с почечными коликами.

— Ну вот… вставайте, вытирайтесь и подождите в коридоре. Я выйду и всё скажу вам, — произнёс доктор, заканчивая процедуру.

Ждать пришлось не более десяти минут. Потом вышел доктор и, протянув Лунёву маленькую пробирочку, сказал:

— Вот возьмите. Будете её наполнять тем, что выходить будет, но для этого надо смастерить один прибор. Я вам расскажу. Да, но этого, что мы сделали, пока недостаточно. Пройдёте ещё одно дробление на более современном аппарате...
Вот откуда у Лунёва появилась эта бутылка с марлей. Теперь он с ней не расставался. Всё что ему теперь оставалось – это собирать камни. Что удивительно – в прямом, а не в переносном смысле.

Последовал день отдыха, а потом ещё два дробления, но на современных аппаратах. И потянулось время большого «отлова». Пробирка постепенно наполнялась. Олегу Дмитриевичу казалось, что они, как камнепад в горах, сразу свалятся, и можно будет поставить точку, но не тут-то было: в день по небольшому осколку — и это уже праздник?!

— Вы поймите, больше вашего мужа мы держать здесь не сможем, каждое место на вес золота. Посмотрите, какая очередь в коридоре... Все необходимые процедуры он прошёл, а теперь остаётся ждать, когда в виде осколков выйдет весь камень, но на это уйдёт не один месяц. Поэтому будьте внимательны, не пропустите ни одной частички. Это для вас очень важно! Необходимо удостовериться, что он полностью вышел, — напутствовал Виктор Петрович пришедшую забирать мужа Надежду...

...Вот и сейчас, по прошествии месяца, по выходу из больницы, Лунёв аккуратно укладывал очередную частичку в пробирку, по-прежнему недоумевая: и как такое количество разнокалиберных осколков могло выйти из него, а что больше страшило его? Это когда он мысленно собирал их в единый монолит, то в сознании вырастал такой камень, который представлялся больше в песке на пляже в Анапе, но никак не в протоках его организма.

Теперь можно было собираться на дачу, хотя половина лета 2014 года уже прошла. Ну и пусть. Главное, что теперь можно было вздохнуть свободно. Что его ждёт впереди, он не знал, но то, что пройден очередной перевал на его жизненном пути, — это совершенно точно. Теперь дыши ровно, Олег Дмитриевич, набирайся сил перед новыми испытаниями, но пока можно расслабиться, а там видно будет...

— Олеша, ну как там сегодня? — поинтересовалась жена.

Олег, подняв вверх наполненную осколками пробирочку, победно воскликнул:

— По-моему, всё?! Надя, теперь можно ехать...

                Январь 2022г.к)