Седьмая волна

Игорь Мерлинов

«Седьмая волна»
*1*

- Принеси мне воды, Сережа.
- Несу. Живой или мёртвой, Тассио?
- Не знаю. Я уже не знаю.

Сережа была родом из жаркого городка в горах. Городок назвали в честь одного великодушного короля. Каждую зиму жители с тревогой ожидали наводнений.  Тогда они отсиживались на верхних вторых этажах. Мать Сережы и её пять сестёр жили в низине, в одноэтажном здании.

- Тебя муж бьёт?
- Нет, не бьёт. Но он очень ревнивый.

Сережа поправила медные пряди волос. Она смотрела на Тассио изумрудно-серыми глазами.
На её плече сидела голубая бабочка. Под родинкой на белой шее тянулась тонкая золотая цепочка. На цепочке был амулет – сердечко из чёрного оникса.

- Никогда не звони мне.
- Твоя мать ответит?
- Нет, она не ответит.

*2*

Тассио похож на метиса из лесной пустоши за прибрежной полосой. Его можно застать на закате на скамейке перед океаном со стаканчиком мороженого из плодов капустной пальмы.
Его глаза приобрели за годы оттенок южной Атлантики. Его широкое лицо обрамляет недельная небритость. 

*3*

- Иди ко мне.

Тассио широкими ладонями подхватывает Сережу за лодыжки. Он удерживает её ноги на плечах. Он поворачивает голову влево и вправо и целует пальцы на ногах у Сережи. Трижды подряд он быстро продвигается наполовину. Затем один раз стремительно глубоко. Он задерживается на секунду. Затем всё повторяется снова. Тассио знает, что ни одна женщина не смолчит за тысячу его движений. Тихий голос Сережи переходит в ругательства.

- Puta que pariu! - Caraca! - Vai!

Ругательства переходят в вой. Вой переходит в крик. Тассио опирается правой рукой о ложе. Он подхватывает Сережу левой рукой за задницу и прижимает к себе. Он отталкивается от ложа и опускается с силой. Он отталкивается снова. Они оба парят в воздухе и опускаются с силой. Пружины и сила Тассио вновь поднимают их вверх.

Наконец Тассио садится спиной к стене. Его двуглавые мышцы бедра под икрами Сережи. Стоя на коленях спиной к Тассио, Сережа движется вдоль ложа вперёд и назад.

Затем они оба изнеможденные лежат лицом к лицу. По их животам стекают струйки пота. Сережа будто что-то вырисовывает указательным пальцем на груди Тассио. В ответ он лишь молча гладит её по голове.

*4*

Наступал истинный полдень. В это время года солнечное время здесь «спешило» более чем на двадцать минут. Тассио всегда жил по солнечному времени. Он привык следить за солнцем.  Вот и сегодня он смотрел, как солнце движется по небосводу налево. Оно пройдёт над городом, чтобы упасть в океан почти у самого берега, перед скалою.

После фонтана, Тассио и Сережа присели на скамейке напротив Трёх Марий, или прекрасной бугенвиллеи. В фиолетовых цветках шепталась пара синих дакнисов, самец с бирюзовым окрасом и самка с зелёным.

- Я хочу, чтобы у меня с богом был мир.
- Ты не можешь ни о чём договариваться.
- Хорошо. Я хочу, чтобы у меня был мир с самим собой. Хотя бы с самим собой. Я знаю, что не могу заново всё обговорить. Всё давно решено. Возможности ставить свои условия никогда и не было.
- Не бери на себя то, о чём ты не должен заботиться.

Взявшись за руки, они шли вдоль длинной прямой аллеи с королевскими карибскими пальмами по обеим сторонам. На Сереже было длинное платье почти до земли. На Тассио были белые парусиновые брюки и соломенная шляпа.

*5*

- Держи!

Стоя у воды, Тассио передал Сереже полное ведёрко.

- Зачем тебе?
- Для молитвы.

Вода водопада с шумом уходила под мост. Чуть поодаль, на другой стороне от моста, в кустах стояла заброшенная ванна. Покрытый зелёным мхом уличный фонарь напоминал каску. На посту, за потускневшим монументом на месте имения старого барона, выложенным глазурованным кобальтовым изразцом, никого не было.

Они поднялись вверх, по пустой дороге, тянущейся серпантином между скалой и обрывом, мимо капеллы - кармелитской часовни, в сторону экспозиции, устроенной на месте старого сарая. На экспозиции никого не было. Охранник спал в темноте будки. На мокрой от влаги паутине играл солнечный свет. Столовый холодильник, оборудованный под книжную полку, был на замке. За стеклом Тассио разглядел два тома, Милтона и Вергилия в издании Британской Энциклопедии.

На детской площадке возле пруда и места для рисования пели птицы.

- Время не идёт, Сережа.
- Это мы проходим, Тассио.

*6*

- Ты красивей молодой Франсишки!

Сережа и Тассио задержались в саду, возле павильона. Хрустальные стёкла павильона были заменены на стеклянные. В саду их окружали яркие геликонии, розовые цветки тибухины, оранжевые цезальпинии и голубые шары Нильской лилии.

- Возьми меня с собой в Аравию! Я буду кататься с песчаных дюн.
- Только если ты непременно поменяешь пустыню, пропустив горсточку песка через свою ладонь.
- Мы же не за этим поедем туда?
- Милая Сережа, я давно всё понял. Куда бы мы ни путешествовали, мы словно муравьи, ползающие на поверхности круглой капли прозрачной янтарной сосновой смолы. Мы медленно увязаем в ней, чтобы застыть навсегда. И нам никогда не увидеть далёких урочищ.

*7*
- Один итальянский фотограф как-то сказал: «Овца умирает, ягненок умирает.
Вол и осел умирают. Люди умирают, полные неприятностей. Но боль в заднице никогда не умирает». Спускаясь вниз, Тассио и Сережа присели на одну из ступеней. Прижимаясь к стене, они укрывались от мелкой мороси, ложившейся наискось. Наверху доносился стук и скрежет трамвайных колёс. Где-то впереди, в серой дымке, в заливе, за растрёпанной пальмой, по воде шла лодка под чёрными парусами.

- Из тебя бы получился весёлый зять для моей матери. Ты бы всем распоряжался в доме, пока бы меня не было!

- Да-ну! Я бы говорил тогда приятелям: «Да здравствует свободная любовь! Возьми мою тёщу и отдай мне свою жену».

- Ты неисправим, Тассио.

- Ты же знаешь, Сережа, что ты – самая красивая. Как же я смогу оторвать тебя от своих глаз? Как говорил один поэт: «Женщина, подайте ему милостыню, ибо нет ничего в жизни больнее, чем быть слепым в Гранаде».

*8*

Тассио сидел на бетонной скамье. Перед ним был широкий бульвар с тротуаром из чёрного, белого и изредка красного известняка, выложенного неровно в форме открытого моря. Под скамьёй валялись грязные салфетки, вымазанные гнилым фруктовым месивом. Тротуар сдал возле решёток, и многие камни размером со спичечный коробок были выбиты из ряда. Их легко можно было извлечь из песка: белые, чёрные, красные.

- Нет, не время собирать камни.

*9*

Тассио вовсе не был неисправимым. Он всегда жил по-особому, им составленному воображаемому календарю. В этом календаре месяцы шли против часовой стрелки. Сейчас эти стрелки были где-то на самом юге. Его початки кукурузы были всегда полными, крупными, со свежими плотными молочными зернами. Они доставались ему легко, от урожая до урожая. Он предвкушал их, засыпая под звёздным небом. Он просыпался и находил их в руках. Но теперь они становились всё реже и реже. Они доставались ему с выбитыми или с почерневшими зёрнами. Ему всё меньше и меньше хотелось их. Стоили ли они того? Стоили ли они бессонных ночей, долгих и опасных дорог в горах? Тассио больше не мог утвердительно ответить на этот вопрос.

*10*

Тассио шёл в сторону порта вдоль трамвайных рельс. На левом плече у него сидел маленький попугай. Фасады храмов глядели на него сверху наискосок. Он повернул на улицу, ведущую к таможне. Справа, у военно-морской школы, в доках стояли тральщики. Слева, в порту, словно марсианские пришельцы, замерли жирафами портовые краны.

Когда-то на спор Тассио перешёл пешком через длинный мост над заливом. Считая балки и пролёты, он шёл по узкой пешей полосе. Он разглядывал суда на рейде. Ограждение не доходило ему и до пояса. Казалось, каждый порыв воздуха от проезжающего мимо авто мог унести его вниз с моста. Но этот мост был ему словно младший брат от второй матери. Как гребень в волосах океана, он отражался в зеркальном небе. Тассио знал ветер по имени. В каждом порту свой ветер. Он встречает на рейде и провожает в океан. Всё, что происходит между этими двумя событиями остаётся тайной между ветром и каждым входящим. 

Тассио присел на набережной, в редкой тени деревьев, цепляющихся за рыжую землю. Время здесь не шло, а значит, никакого начала и не было. Тассио шёл шестой год, когда строительство моста началось по-настоящему. Это был счастливый год. Все были вместе, все были живы, было прекрасное светлое чувство хорошего времени впереди. Это и было началом для него.

Сережа иногда спрашивала его, откуда он родом. Конечно, она знала, что он был с северо-востока. Но, тем не менее, она говорила: «Тассио, ты откуда?» Тассио никогда сразу не отвечал. Он выдерживал паузу. Он брал что-нибудь, стаканчик мороженого или мятный леденец, и только потом отвечал. Но теперь, он мог бы ответить: «Я ниоткуда». Тассио больше не боялся дать такой ответ. Может быть, он и не знал сам больше. Конечно, он помнил, как всё начиналось для него. Но он всё меньше верил, что дело было только в этом. Он был только зритель перед большим настенным панно с цветными воздушными шарами, бипланами, дамочками с зонтиками, кровлями домов, пассажирами, сходящими на землю с ручной кладью и фигурой крылатого Икара.

Раз в неделю Сережа ходила на службу. Завтра должно быть одно из таких воскресений. Обычно в этот день Тассио садился за велосипед. Он обычно отшучивался и говорил, что ему попадётся какой-нибудь особый рай, один из многих, куда в своё время будет посадка и куда будет дуть попутный ветер. Сережа, право, его в этом не понимала, но не обижалась.

Мимо Тассио, пережёвывая бойкие волны, резво прошёл серо-ржавый маленький проворный буксир с грузом. ‘Don’t Dream It’s Over’, - доносилось с палубы.  Тассио давно понимал, что даже там, в глубине его разума, в самых сокровенных мыслях, даже там никакой свободы не было. Но даже эту несвободу можно было потерять. Но, пока этот разум не растерян, можно сидеть на набережной и наблюдать за курсом бойкого буксира, пока тот не скроется из виду за пролётами моста, уходя в бухту, в гавань, в известное ему место назначения.

*11*

Как-то Тассио и Сережа задержались возле бурой кирпичной кладки полуразрушенного здания. Над пролётами, через проём моросил косой дождь. В нём, за беспорядочными серыми высотками по почерневшей поверхности залива бежали тут и там белые пенные барашки.
Сережа отвернулась в сторону залива. Она говорила что-то, выученное ею наизусть:

«Копаться в себе, чтобы найти себя. Погрузиться в существование. Поместить жизнь в промежуток времени. Копаться в себе, чтобы победить страхи, неуверенность, тревогу. Копаться в себе, чтобы спасти свой свободный смех, свои свидания с собой. Копаться в себе, чтобы погрузиться. Один взгляд внутрь, процесс исцеления. Копаться в себе, чтобы появиться после разрыва завесы, после разрыва с одомашненным женским телом, с каждым пережитым изменением, с каждым размышлением о себе, женщине, добавляются мазки кистью. Светло в ванне. Звенит утренний звонок. Приглашение к настоящему погружению в эти глубокие синие моря. Я ухожу с чистой душой.»

*12*

Перед скамейкой были разбросаны цветные зонтики, стулья и шезлонги. У воды на флагштоке болтался красный треугольный флажок. У стойки открытого душа то и дело выстраивались купальщики. Небо изредка перечёркивали лёгкие самолёты с тянущейся за ними рекламной летной. За спиной у киоска шла бойкая торговля фруктовым мороженым. К Тассио подсаживались дамы с собачками, ухоженные одинокие мужчины в цветном пляжном наряде, потом дети, потом какие-то странные люди без определённой затеи, потом туристы, мусорщики, а затем опять дамы с собачками всяких разнообразных сочетаний хозяек и собачек.

Тассио ни о чём не думал. Его взгляд бежал по горизонту и останавливался на горбатых скалах островков поодаль, на двух гребнях гор по правую руку, на бойких буксирах, на парусных лодочках, на, казалось, замерших тушах контейнеровозов, на возне возле душевой стойки, на спасательном вертолёте с сетью, на очереди перед постом с пляжными кабинками. За его спиной, по пешеходной и велосипедной дорожкам, по закрытому на выходной день проспекту не прекращалось движение на самокатах, на роликах, на велосипедах, на колясках, детских и инвалидных, бегом, быстрым шагом, пешком, праздным волочением ног и черепашьим движением с упором на палочку пар бесконечного возраста.

Заходящее солнце припекало уже с некоторой пощадой. Оно медленно входило в почти отвесное пике над океаном. Скоро солнечный желток, разделённый надвое ниточкой облака, растёкся над горизонтом, медленно увязая в дымке. Волны потускнели и приобрели цвет плоской тёмной земли, цвет хаки и грязи. Наступило время сумерек, время пробуждения от созерцательного спокойствия, время вытряхивать песок из сандалий.

*13*

- Не уходи, оставайся со мной.
- Я должен идти.
- Тебе нечего бояться.
- Нет, я не хочу здесь, в этих стенах. Если что случится, я не хочу, чтобы это было здесь.

Тассио положил на руку лёгкое детское одеяло в сине-белую клеточку. Он уже давно не ночевал в четырёх стенах. До океана было рукой подать.

Тассио присел на бетонную скамейку. Над осветлённым фонарями песком плыло влажное ночное марево. Оно заканчивалось шумящей темнотой в редких огнях и узкой полосой света в прибрежной волне. Это было самое тихое время суток. Тассио положил полотенце под голову и растянулся под одеялом. Он задремал, так и не досчитав до десяти.

Ему снилась мать, Дилза, в открытом окошке маленького однокомнатного белёного домика. Она протягивала руки навстречу, чтобы обнять Тассио. Но он почему-то не мог сдвинуться с места. Тяжёлая тёмная река охватывала его до пояса. Он проводил ладонью по воде, и ладонь исчезала под тёмной поверхностью. Тассио отвернулся. Навстречу ему из нефтяной вязкой черноты выходила молодая женщина. Она выходила будто видение, являющееся мореходам после кораблекрушения. На ней было бело-голубое платье. С её шеи свисали хрустальные бусы. На её запястьях были браслеты из мелких ракушек. Её тёмные длинные блестящие вьющиеся распущенные волосы доходили ей до пояса по обеим сторонам. На левой скуле под глазом задержалась выпавшая ресница. Её кожа была цвета тростниковой, выдержанной десяток лет в дубовой бочке из-под хереса. В её масляных шоколадных глазах Тассио увидел ребёнка, сидящего на одеяле в сине-белую клеточку. Сидя у воды, мальчишка мастерил связки из мелких ракушек. «Иди же за мной», - сказала русалка и отвернулась в сторону океана. Тассио успел разглядеть небольшую заживающую ранку над её локтем.

*14*

Тассио проснулся от шума и яркого солнца, бившего в глаза. По океану шла разноцветная туша сухогруза. Тассио прикрыл солнечный свет ладонью и прочёл имя судна: «Вечнозелёный». Длинные полутораметровые волны набегали на берег и разбивались близко у кромки песка. Тассио улыбнулся и зашёл в воду по щиколотку. Рядом дети прыгали через волны. «Раз, два…пять…семь!» - считал Тассио.

В этот день Тассио вернулся назад с солнечными ожогами ног и кашлем, вызванным лёгкой простудой.

- Будем жить, Сережа!

Прошедшая ночь оказалась последней ночью сна, проведённой Тассио у океана под открытым небом.

2022 г.