Сиротка

В общем, он там был один.
 
Настолько один и настолько такой, что я даже его не сразу заметила и приняла, что он – это он. Потому что такой собачки – маленькой, рыжей, кудрявой, с бусинками-глазками и с красным бантиком – такой как у Кати из моей группы – такой не было. Там на витрине стояла лежа (ну так она была сделана!) большая, на овчарку похожая собака, и он прятался в ее тени. Потом, пока я тщетно высматривала на полках «Елочки» такую, как у Кати, игрушку, это овчаркоподобное чудище взяли и унесли. И выяснилось, что там еще – он.

- Ну, видишь, нету такой, - примирительно сказала мне мама. – Может, этого? – и показала на черного ушастого уродца, как бы летящего, так были распластаны в плоскости его лапы, и с куцым хвостом. Это я сейчас знаю, что у доберманов бывают такие хвосты, и у ротвейлеров, а тогда… Слезы, готовые брызнуть из моих глаз, таки плеснули, когда я с судорожным (после долгого рева) вздохом кивнула.

- Этого сиротку? – смешливая продавщица сняла его с полки и подала мне в обмен на чек, который я ей подала из маминых рук. – Ну, теперь твой.
Так он стал мой. Сиротка? Ну ладно, пусть. Но вообще-то я уже знала, что он – Бим.

 Назавтра я взяла его в садик, и там Митька немедленно разрисовал его белое пузико фломастерами, мы его потом долго отмывали мылом (с моими слезами). Больше я его в садик не брала.  Как дается четырехлетнему человеку такое решение – никто не знает, но вот, далось же, и Бим теперь ждал меня дома.
 
В садике хватало других игрушек, и там моим любимцем был мяконький коричневый Чебуратор без одного глаза, уже изрядно потасканный. А дома ждал Бим, любимчик, окармливаемый кашей каждое утро, поимый чаем и водой, купаемый во «взрослой» ванне вместе со мной, и еще я знала, что он Сиротка. У него нет мамы и папы, его мама теперь я, и вся ответственность за этого никакого не милаху, уродца, прямо скажем, но от этого еще более милого, лежала теперь на мне.
 
И ночью он был со мной. Нет, я не брала его под одеяло, почему-то не было у меня такой привычки, спать с игрушками, но Бим всю ночь верно сидел на табуретке возле кровати. И первое, что я видела, просыпаясь, была его умная морда с пластмассовым треугольным ноздрястым носом и круглыми черными глазами.

Так долгие пять лет, до второго класса, я играла с Бимом. И поила Бима, и кормила его, и купала, и причесывала. И любила.

А потом почему-то решено было мои совсем уж детские игрушки убрать в коробку на антресоли, и в число этих совсем уж детских почему-то вошел и Бим. Я даже с этим согласилась. Но иногда я просила достать его и так же нежно гладила его и тискала. Взрослела, но не хотела забывать. Не хотела взрослеть?
Кто знает…

Потом он достался в любимчики моей маленькой дочери – а потом и она решила раздать свои игрушки. Так Бим ушел из нашей с ней жизни – наверное, к другим детям. Хочется верить, что он был ими так же любим и лелеем… Бим – любим, ну складно же! И невозможно не любить такого.

А потом один человек решил, что мне не хватает как раз мягкой игрушки, и добыл мне медведя. Медведь был небольшой, с шарфиком, на ухе у него висела бирка с надписью «Все будет хорошо!». И очень похожий на этого самого человека.
Медведь с мантрой, вот ведь. Потом в бурных буднях бирка оторвалась (скорее всего, в процессе стирки) и потерялась, но незримая мантра так и сопровождает этого медведя.
 
Фото Бима – затерялось среди плохих черно-белых фоток советского детства. И это жаль. Зато фото медведя – вот оно. И песенка Мамонтенка из мультфильма «Мамонтенок ищет маму» напоминает мне в первую очередь моего Сиротку. Бима.
И ты ведь тоже хранишь в своей памяти ту самую игрушку. Или хоть фото ее. Или хоть чистую память о ней, над которой никогда и никому не дашь смеяться. Ведь так?