Трещины на полотне

"Я заплатил жизнью за свою работу, и она стоила мне половины рассудка."
В.Г.

1
Миновав ледяное озеро, каменные рвы и три пояса, я прибыл в Шереметьево. Задержанный рейс, долгая посадка, четыре часа перелета, и вот внизу показался К. Типовые многоэтажные дома и церкви – узнаваемый облик русских городов.

Меня встретил Миша. На стоянке располагался его новенький BMW, купленный на деньги с проданного антиквариата. Я бросил на заднее сидение рюкзак, в котором было всё, что я взял с собой в полёт, сел вперед, и мы двинулись.

Автомагистраль между аэропортом и городом по обе стороны окружали аккуратные ряды деревьев. У некоторых из них уже начали желтеть кроны. Стволы немного наклонились, прогибаемые наступающими ветрами. Дорога была почти пустая. Миша молчал всю поездку, и я был ему за это благодарен. Серое тяжелое, словно вот-вот упадёт, небо давило на меня. Такое небо бывает, когда прогноз погоды обещает сильный ливень, но на людей, вооруженных зонтами, за целый день не падает ни одной капли.

Гостиница «Москва». Миша высадил меня у центрального входа.

- Звони, если будет что-то нужно, - бросил он через открытое окно и уехал.

Гостинца встретила меня мраморной лестницей с перилами в виде щупальца, которая вела к холлу. На моё имя уже был забронирован номер, и я, взяв ключи, отправился в него.

Тёмные пастельные тона, приглушенный тёплый свет. Я бросил рюкзак, снял тренч и свалился на широкую кровать.

Дремота мгновенно настигла меня. Мне снилось, как все мои работы, развешанные на белых стенах, поглощаются беспощадным огнём. Но это не вызывало ужаса, как подобает творцу, а напротив я был спокоен и холоден, будто так и должно быть.

В дверь постучали. Мне не хотелось вставать, прерывать сон, который уже постепенно стал улетучиваться, скрываясь в туманной дымке. Но дверь распахнулась без моего согласия, и в номер вошёл Борис:

- Хотел быть приличным, но с тобой это невозможно, - сказал он, продвигаясь прямо в обуви к кровати.

- Привет, Боря, - ответил я сонным голосом.

Голова болела так, словно кто-то положил её под пресс. Я встал и вынул из минибара бутылку незнакомого виски, и тут же опустошил только что налитый стакан.

- Когда привезут картины? – спросил Боря.

- Сегодня вечером.

- Тогда до вечера нужно чем-то заняться. Покажу тебе город. Не Москва, конечно, но здесь есть чем себя развлечь, - подмигнул мне Борис так, что лоб покрылся волнами морщин. – Я сейчас пойду оплачу твой номер. – Я выпил ещё стакан. Борис удивленно посмотрел на меня. – И, судя по всему, дополнительный минибар. А ты пока собирайся.

Борис вышел, громко захлопнув за собой дверь. Собираться мне было незачем. Ведь я не взял с собой даже сменную одежду, не считая нижнего белья и носков, планировав просидеть всё время в номере, провести выставку и улететь обратно в Москву.

Я лёг обратно на кровать. Слева стояла тумба из тёмного дерева, на которой небрежно лежали старые журналы: «Вокруг света», пара старых выпусков «Максим». Отлично. В номере можно было выпить, помастурбировать и посмотреть на места, в которых многие никогда не побывают. Меня устраивало. Но я понимал, что от Бориса просто так не отделаешься. Он всё равно тебя вытянет в общественную жизнь, хочешь ты того или нет.

Я достал из рюкзака свои единственные духи, которые за два года были израсходованы лишь на четверть. Два «пшика» по обе стороны шеи, и я считал себя готовым.

Боря стоял на первом этаже, о чем-то мило разговаривая с девушкой-регистраторшей. Симпатичная рыжая девушка, которая, казалось, только недавно стала совершеннолетней, кокетливо строила глазки. Борис, завидев меня громко воскликнул:

- А вот и наша звезда! Знакомьтесь, Светочка. Тот самый художник, о котором я вам говорил. Вы, Светлана, приглашены на выставку послезавтра, правда Арсений? – задал мне вопрос Борис, показывая глазами, чтобы я ему подыграл.

- Конечно, - ответил я. – Пойдём, куда ты собрался меня вести.
Я прошёл мимо флиртующей парочки и вышел из гостиницы. Боря, попрощавшись и навешав обещаний рыжей красотке догнал меня через пару минут.

- Хороша девчонка! Ну, - радостно сказал он, - сначала отправимся пообедать. Кристина нас уже ждёт.

2

В душном и грязном пивном баре (куда ещё меня мог привезти Борис? А может это самое приличное место в этом городе? Не знаю) сидели трое. Недовольный жизнью, зажравшийся художничек, организатор выставок и человек, который ничего не делал, но играл какую-то важную роль – менеджер. Последнего звали Борисом.

- А хорошо, Кристина, что ты решила наконец-то и нашему городу показать Арсения! Правда, друг? – обратился он ко мне, пихнув меня в бок локтем. – «Известный художник приехал в провинциальный К., чтобы показать обычному народу свои шедевры!». Уже месяц отовсюду пестрят эти объявления, даже по местным новостям вещают.

Принесли пиво, и Борис заткнулся на время глотка. Я научился абстрагироваться от его бесконечной болтовни и погрузился в свои мысли. Это словно дремота с включенным телевизором. Ты уже одной ногой не в этом мире, но на фоне слышатся неразборчивые звуки.

Что я здесь делаю и зачем вообще согласился на эту выставку? Получить очередной гонорар? Удовлетворить своё тщеславие? Я не пишу уже год. Никогда я не славился продуктивностью, но примерно раз в месяц на свет рождалось новое произведение. Но всемирное признание, публикации обо мне во многих модных журналах, огромные суммы денег от проданных картин словно убили всё желание, или может умение, творить.

Пустота, которая подкатывала к горлу с самого детства, достигла предела и стала изливаться в мир апатией и прокрастинацией. Безразличие к себе, к окружающему, к близким. Даже смерть сестры, последнего родного человека в моей жизни, не вызвала
у меня никаких эмоций. О чем говорить, я даже на похороны не прилетел. Лишь отправил её мужу денег, чтобы он всё организовал.

Дни теперь текут медленно. Нет. Они всегда текли медленно. Только раньше спасало искусство, которое придавало жизни какой-то смысл. А теперь не помогает и оно. Я стал часто прикладываться к алкоголю, пробовал наркотики. Но решил остановиться на первом. Отсутствие сна, жизнь на снотворных. Бутылка за бутылкой. Деструкция. Поиск себя через саморазрушение, как в одной известной книге, тоже не помогал.

Борис всё это замечал. Для него я был не просто партнёром, но и другом. Он насильно отвёл меня к психологу. К первому. Второму. Третьему. Эти люди вызывали отвращение. Помешанные пытаются помочь помешанным. Абсурд, но реальность жизни. Сюр современности. Я пытался найти вдохновение, кремень, который зажжёт искру. Путешествия, девушки, дорогие покупки. Ничто не приносило удовольствие. За год я выстрадал лишь одну картину – тёмно-синий кружочек на чёрном фоне – которая через секунду после того, как я отложил кисть, была порвана на мелкие куски.

Я выбрался из круговорота мыслей. Борис всё ещё болтал. По Кристине было видно, что она пожалела об этой встрече. Такие муки были изображены в её выражении лица. Она теребила кольцо на левой руке, и вставленный в него рубин слегка пошатывался.

Борис вышел из разговорного транса из-за звонка телефона.

- Да-да, отлично! Вези их сразу в выставочный зал. Тебя там будут ждать, - прокричал он в трубку и после бросил мне. – Картины привезли. Мы с Кристиной поедем их принимать и думать, как выставлять. Ты с нами?

- Нет, прогуляюсь по городу. Вы сами справитесь.

- И то верно! Тебе нужно отдохнуть. Кристи-и-на! – протянул подвыпивший Борис. - Поехали.

Статная женщина, не проронившая ни слова за всё время нашего совместного пребывания, встала из-за стола и последовала за Борисом.

3

Я оплатил счёт и вышел из бара.

Город погружался в сумерки. Утренний ветер сменился городским штилем. Центр К. выглядел типично для провинциального городка: автомобильная дорога, которая с двух сторон была окружена старинными зданиями – элементы, плюющего на людей, культурного наследия, где не разрешалось устанавливать даже пластиковые окна. На выходные улицу перекрывали от движения транспорта, поэтому по проезжей части людей шло больше чем по тротуару. Подростки, влюбленные парочки, начавшие появляться с приближением вечера выпившие компашки, которые направляются в бар.

Мне было неуютно находиться одному среди большого количества незнакомых людей в незнакомом городе. Я свернул в проулок, который был накрыт тянущейся аркой и закурил. Стены в проулке были исписаны уличными художниками: надписи, рисунки, ссылки на знакомые многим сайты, номера телефонов. В другом конце проулка стояли молодые парень и девушка, сливаясь в страстном поцелуе. Девчушка была одета в белое платье слегка не доходившее до колен, которое идеально шло к её светлым волосам, а ноги её украшали белые туфли на не высоком каблуке. Она сияла белизной среди серых цветов города. Парень же был одет в чёрный спортивный костюм. Одной рукой он держал девушку за талию, а из другой не выпускал зеленую стеклянную бутылку.

Я стоял, делая затяжку за затяжкой, и в прямом смысле слова пялился на них. Прошло минут десять, сигарета в моей руке давно потухла, когда они прекратили свои дела, и оба, как будто всё это время знали, что я смотрю на них, обернулись на меня. Я резко отвернул голову, бросил окурок и вышел из переулка обратно на улицу.

Зажглись первые фонари, ночь стремительно расправляла свои крылья. От вчерашней полной луны кто-то откусил кусочек. Я почувствовал усталость в ногах и решил отправиться в гостиницу.

Оказавшись в своём номере я сбросил с себя всё одежду. Тело было липкое от пота. Я выключил телефон, выпил залпом полный стакан виски и в одних трусах лёг спать.

4

Весь следующий день я провёл в номере. Смотрел фильмы, отвечал на звонки. Ничего не ел, но пил. Много курил.

Ближе к вечеру в номер постучался швейцар. В руках он держал сложенный мольберт и пакет с красками.

- Добрый день. Просили вам передать.

Я взял у него принадлежности, поблагодарил и захлопнул дверь. В пакете лежала записка:

«Вдруг тебе захочется поработать :).
Борис.»

5

На выставке собралось множество народу. Я не ожидал, что вне Москвы и Петербурга такое количество людей интересуется искусством. А может решающую роль сыграла рекламная кампания Бориса.

Выставка состояла из трёх частей. Первый зал – натюрморты, второй – пейзажи, а в третьем было то, что сейчас называется современным искусством. Три больших, выбеленных штукатуркой, зала, которые увешаны картинами в черных деревянных рамах. По залам расхаживали нанятые официанты с бокалами шампанского на подносах.

Моя личность была не то что бы в тайне, но мало кто представлял, как я выгляжу. В социальных сетях были в основном фотографии картин, и лишь несколько моих снимков пятилетней давности были доступны общественности. Благо с тех пор я внешне повзрослел, поэтому люди на выставке не узнавали меня. Я был одет в брючный черный костюм, который взял в аренду перед самой выставкой и переоделся в него прямо в салоне. Борис ещё минут тридцать выбирал галстук, который мне подойдет, но в итоге мы остановились на черной бабочке. Одеждой я не слишком отличался от официантов, поэтому в полном спокойствии, затаившись в углу, наблюдал за людьми.

Больше всего людей собралось в третьем зале. Оно и неудивительно. Высококультурные ценители современного искусства! Нет, я не презирал современное искусство, ведь сам работал в этом жанре, но будучи на чужих выставках интересовался больше пейзажами и портретами.

Я был в зале с натюрмортами, когда увидел компанию из трёх девушек. Они разглядывали яблочный диптих. Двое из девушек выгляди словно близняшки: русые волосы, черные платья, лишь немного не достающие до лодыжек, туфли на шпильках.

Но третья выделялась, была словно чужая среди них. Блондинка с завитыми волосами, достающими до плеч, в синем, слегка прикрывавшем колени, платье и белых туфельках. Её безупречная талия затмевала собой невыраженные формы. Она на мгновение обернулась в мою сторону, и я увидел её чуть неказистые, острые черты лица и широкие карие глаза. Её губы тонкие и длинные линии, словно два ярко-красных акварельных мазка. В них была какая-то деталь, которую я никак не мог уловить. Что-то такое, что при взгляде на них вызывало желание отвести глаза, но одновременно и притягивало.

Меня отвлёк подошедший ко мне Борис.

- Сеня, Сеня! Почему ты на своей собственной выставке напугано стоишь в углу, а не общаешься с гостями и пьешь шампанское? – громко спросил Боря.

- Тише, тише, - несколько гостей обернулись в нашу сторону и стали пристально нас рассматривать. – Смотрю на реакции людей. Не надо орать, что это моя выставка.

- Ладно, как всегда скромный. Аж бесишь. Пошли со мной, с тобой кое-кто хочет переговорить.

Я ещё поглядывал на блондинку и не хотел прекращать это делать, но в итоге пошёл за Борисом.

В отдельной маленькой комнате за круглым столом сидел пожилой мужчина с лысой головой и седыми усами. Он был одет в серый твидовый костюм с красным галстуком.

Я сел за стол напротив незнакомца. Борис стоял около меня, упершись руками в стол.

- Вот, Сеня, познакомься! Это Владимир Алексеевич, он – коллекционер.

- Добрый вечер, - сказал я и протянул через стол руку.
Мужчина, казалось, призадумался стоит ли обмениваться рукопожатиями, но всё же протянул руку в ответ.

- Рад познакомиться. У меня мало времени, поэтому, если вы не против, перейдем сразу к делу. Я хочу купить вашу картину.

- Какую?

- Владимир Алексеевич хочет купить пейзаж «Зимняя Москва. Обзор на Красную площадь», - перебил Борис. – Он считает тебя очень перспективным художником. Правда, Владимир? – мужчина кивнул.

- Сколько? – поинтересовался я.

- Два миллиона рублей.

- Хорошо, - ответил я, желая быстрее закончить этот разговор и вернуться в зал. - После выставки можете её забрать. Борис, возьмешь на себя все вопросы, связанные с продажей?

- Конечно, конечно, - быстро произнёс Борис, предвкушая прибыль и для себя.

- Спасибо. Владимир Алексеевич, если вопросов ко мне больше нет, я позволю себе удалиться.

Я общался в деловом стиле, который когда-то увидел в различных фильмах и книгах, где взрослые богатые мужики решают важные вопросы, но от этого чувствовал себя некомфортно.

- Конечно, Арсений. Думаю, мы с Борисом решим все формальности и без вас, - сказал коллекционер, как мне показалось, слегка обижено. – До свидания.

Я встал и, не попрощавшись, вышел из комнаты. Надеясь, что девушка в синем платье ещё не ушла, я устремился в первый зал. По пути я заметил двух её подружек, но самой девушки с ними не было. Я испугался, что она ушла, но всё равно отправился в первый зал.

Она до сих пор стояла, разглядывая мой яблочный диптих. Кроме нее в зале была еще пара пожилых людей. Я долго собирался с мыслями, но всё же решился подойти.

- Добрый вечер, - произнёс я тихо, подходя к ней.

Она повернула голову в полоборота и, улыбаясь, оценила меня взглядом.

- Вам понравились эти картины? Вы смотрите на них уже минут двадцать.

- Да, - смущенно, с ноткой грусти, ответила она. – Я совсем не смыслю в искусстве, но что-то в этих картинах меня зацепило. Пытаюсь понять, что хотел показать художник.

- Могу попытаться вам помочь. Как вас зовут?

В её лице читались невинность и чистота, а от тела исходил свежий запах юности вперемешку с цветочным ароматом духов.

- Лиза, - ответила она, хлопая большими карими глазами.

- Красивое имя, - произнес я, и тут же разозлился на самого себя: банальный, идиотский комплимент.

Её тонкие длинные губы расплылись в улыбке.

- Думаю, что автор хотел показать свой взгляд на заезженную веками тему, - быстро сменил я вектор разговора. - Посмотрите на первую картину. Сочное зеленое яблоко.

Когда смотришь на него, в голове уже прокручивается момент надкуса и представляется тот самый приятный для ушей хруст. Но этот запретный плод окружен чем-то мерзким, отвратительным и отталкивающим, что заполонило собой целую комнату. Все эти насекомые – уродство во всех представлениях. Но даже среди этого омерзения есть что-то прекрасное, стоит только обратить на это внимание. А увидев красоту перестаешь обращать внимание на изъяны.

Лиза внимательно слушала меня, уперев взгляд в картину. В зал входили и выходили люди. Где-то далеко слышался громкий хохот Бориса. Я перешел ко второй картине.

- Здесь полная противоположность. Всё говорит о красоте и уюте. Чистая светлая квартира, дорогая мебель. В обстановке чувствуется умиротворенность. Но в центре тоже яблоко. Сморщенное. Гнилое. Вызывает отвращение, правда? А из него вылезают черви, которые обвивают это яблоко по кругу. Вывод такой же простой, как и в первом случае: во всем есть уродство, даже в том, что кажется невероятно красивым и лишенным изъянов. И если не подавлять зачатки этого уродства, оно захватит тебя полностью, как черви захватили это, некогда свежее, яблоко.

Елизавета, после нескольких секунд молчания и раздумий, вдруг заговорила:

- Откуда вы так хорошо это знаете? Вы искусствовед?

- Не дай бог, - рассмеялся я. – Просто я автор этих картин.

- Что? Правда? – удивленно спросила она.

- Чистейшая.

- Мне очень приятно с вами познакомиться, - торопливо заговорила девушка. – Это великолепные работы!

- Благодарю. - ответил я. – Особенно приятно слышать от человека, который, как он утверждает, ничего в этом не смыслит. Пойдемте, я покажу вам остальные картины.

Я повёл её по залу, показывая свои стоящие, по моему мнению, работы. На мои рассказы обращали внимание другие посетители, некоторые становились рядом и слушали. Борис, увидев меня идущего рядом с Лизой, присвистнул и показал большой палец. Мы бродили так около часа, не отходя друг от друга ни на метр. Иногда наши плечи соприкасались, от чего меня всего передергивало и покрывало мурашками. Я глубоко дышал, чтобы уловить каждую частичку запаха её духов.

Мы подходили к последней картине экспозиции, когда меня охватило чувство между скукой и усталостью. Снова эта темнота в мыслях и внутренний голос, говорящий: «Тебе это не нужно». Боязнь сближения с человеком, даже если это ни к чему не обязывает? Или боязнь самого себя? Меня привлекала её внешность, её запах, и, признаюсь, я не был к ней равнодушен. Но я решил погасить эти ощущения, пока не стало поздно.

Выставка закрывалась, персонал стал сообщать об этом посетителям, и люди начали покидать зал. Небольшое количество народу стопилось у выхода, обсуждая увиденное и решая, куда направятся дальше.

Меня нашёл Борис и поманил пальцем к себе.

- Нормальную девчонку нашёл, Сеня!

- Это не то, о чем ты думаешь, - ответил я, словно оправдываясь, и обернулся на Лизу.

- Конечно, конечно, - рассмеялся Борис, - поэтому тебе не было дело до продажи картины, и ты, как можно быстрее, хотел вернуться в зал.

Лиза стояла с подругами, тихо беседуя и хихикая. «Близняшки» окинули меня оценивающим взглядом и продолжили шептаться.  Лиза обернулась, и в её взгляде читалось ожидание какого-то продолжения. Но я не нашёл ничего лучше, чем просто помахать ей рукой в знак прощания, и повернулся обратно к Борису.

- Давай уедем отсюда подальше, - сказал я ему.

- Не знаю, что с тобой опять творится, но хорошая тусовка после успешной работы – это необходимость! Знаю я одно место…

6

Половину следующего дня мои тело и голова отходили от похмелья. Вечером я обещал заехать к Кристине, чтобы подписать формальные бумаги об успешном окончании выставки и распределить прибыль.

По мере улучшения самочувствия на меня стал накатывать безумный голод. Я спустился в ресторан-столовую на первый этаж, где заказал себе суп-лапшу - лучшее лекарство от похмелья (если не считать холодное пиво, конечно) – и пару куриных отбивных. После совмещенного завтрака и ужина, я отправился к Кристине, где пробыл от силы минут пятнадцать.

Завтра я отбывал в Москву, чего, признаться, совсем не хотел. Я не желал возвращаться в этот быстрый, подхватывающий и несущий тебя, словно безжалостный южный ветер, темп жизни.

В гостиницу возвращаться желания не было, да и спать, чувствовалось, захочу не скоро. Я позвонил Борису, и он предложил приехать к нему.

Борис уже года три жил в Москве, но в К. у него была коммуналка, доставшаяся ему от покойной матери. Казалось, что после её смерти он ни к чему не прикасался: стоявшая неизвестно сколько кухонная утварь, горы немытой посуды, скопившаяся на полках и полу пыль, заставленный банками с соленьями балкон. Борис сидел на кухне, печатая что-то в компьютере и держа тлеющую сигарету в зубах. Стол, не смотря на то, что рядом с компьютером стояла пепельница, был усыпан окурками.

Я сидел на табуретке, спиной прижавшись к стенке, и молча глядел на тараканов, ползающих по кухне.

- К Кристине заезжал? – спросил Борис, не переставая печатать.

- Да.

Пятнадцать тараканов. Они ползали в поисках еды, которой здесь давно уже не осталось. Появление человека в квартире придало им надежды, что будет новое поступление провизии, но Борис был не из тех, кто станет что-то готовить, даже если будет умирать с голоду.

- Завтра улетаешь?

- Да. Но как-то даже не хочется.
Борис разговаривал словно на автомате. Казалось, он даже меня не слышит.

- Что ты там печатаешь? – спросил я, понемногу теряя терпение.

- Журналисты хотят взять у тебя печатное интервью. Прислали вопросы. Я знаю, как ты терпеть этого всего не можешь, поэтому отвечаю за тебя, - ответил Борис, выплёвывая окурок на стол.

Не успевшее достигнуть пика раздражение разом утихло и сменилось чувством благодарности к этому человеку. Тараканы выстроившись шеренгой начали убегать через дырку в стене, окончательно убедившись, что здесь ловить нечего.

- Все, закончил, - воскликнул Борис, ударив ладонями по столу так, что окурки и пепел разлетелись в разные стороны. – Даже не буду предлагать тебе читать. Знаю. Не любишь. Видишь, как о тебе забочусь! – засмеялся он. - Не хочешь уезжать? А я тебе что говорил? Чудесный город! Чу-дес-ный! Я здесь пробуду ещё три дня. Оставайся. А потом вместе полетим в Москву.

- Даже не знаю. У меня здесь нет знакомых, кроме тебя. Чем я буду здесь занима…

- О-о, - протянул он. – У тебя же есть мастер всех мастеров по развлечениям! И к тому же, ты ведь себе подружку нашёл.

В моей голове возник образ Лизы. Но тут же я стёр его, как ластиком стирают неудавшуюся карандашную линию. И в голове Бориса, видимо, произошло то же самое.

Он продолжал:

- И, кстати, завтра будет веселое мероприятие. Мой знакомый отмечает день рождение в поселке поблизости. Там у него отцовский коттедж. Богатенький сученок.

Но какая там вокруг природа! М-м-м… - сделал он глубокий вдох. – В общем, это то, что нужно для твоих заевших шестеренок. Ладно, я опять решил всё за тебя, - подмигнул Борис. – В гостиницу не возвращайся. Оставайся у меня. Можешь спать на кровати.

Мне понравилось предложение. Я позвонил в гостиницу и попросил продлить проживание ещё на три дня, пообещав, что оплачу при выселении. Трубку взяла рыжая девушка (как же её зовут?), с которой заигрывал Борис, поэтому проблем не возникло.

Мы поболтали с Борей ещё около часа, обсуждая прошедшую выставку, после чего я отправился в спальню.

Пошарпанные обои, порванный линолеум, осыпающийся потолок навеяли неприятные воспоминания из детства. Кровать была не застелена, даже подушка была без наволочки, но меня это не смутило. Я улегся, как был, в одежде и залип в телефоне, не помня, как уснул.

7

Борис не обманул насчет природы.  Различных видов деревья, из крон которых доносилось пение птиц, раскинувшиеся на сотни метров зеленые луга, чистый, отдающий хвоей, воздух.

На территории коттеджа собралось не меньше сотни людей. Как мне объяснил Борис, здесь была вся популярная молодежь города К.: блоггеры, музыканты, поэты и просто дети богатых родителей. Все эти молодые парни и девушки разбились на небольшие компании по интересам. Борис представил меня виновнику торжества, после чего повел к бару.

Взяв выпивку, мы уселись на скамейку возле бассейна, в котором плескались симпатичные, полуголые девушки и охотящиеся на них парни, которые к концу вечера рассчитывали получить свою добычу.

- Вот, что я тебе скажу, Сеня, - начал Борис. – Пора выходить из творческого кризиса. Ты за год не написал ни одной картины, и меня это пугает. Я не хочу, чтобы твой талант так быстро угас. И это я говорю тебе не как твой менеджер, а как друг.

- Нет какого-то вдохновения, понимаешь? Я бы и с радостью, но…

- Да-да, всё это я знаю и слышал. Тебе не кажется, что ты слишком закрылся в себе? Особенно в последнее время. И с каждым днём закрываешься всё больше. С кем ты вообще общаешься, кроме меня? Я тебе отвечу: ни с кем. Поэтому я тебя и вытащил сюда, чтобы ты как-то влился в социум. Конечно, в основном тут пустышки, строящие из себя важных особ, но есть и интересные люди. Да склей девушку в конце концов! Короче, я удалюсь, а ты возьми себя в руки и вылезай из своего детского домика из подушек. Ты меня понял?

- Да-да, иди уже, - взбесившись, сказал я.

- Вот и отлично, - будто не заметив моей раздраженности, ответил Борис, встал и похлопал меня по плечу. – Развлекайся.

Борис ушёл, а я продолжил сидеть и смотреть на резвившихся в бассейне людей.

Может он прав, и мне, действительно, стоит окунуться в людской поток. Хотя бы начать с того, что помочить в нем ноги. Но как перебороть этот внутренний страх даже заговорить с незнакомым человеком?

Я стал высматривать людей, с которыми теоретически мог завести знакомство. Тех, кто хотя бы внешне могли внушить мне доверие. Первая компания, попавшаяся моему взгляду, состояла из пяти молодых девушек, которые снимали друг друга на камеру телефона. Недалеко от них, рассевшись на траве, располагались две, как я понял, влюбленных пары, которые оживленно что-то обсуждали. В месте, где находился бар, сосредоточилась мужская часть гостей, слегка разбавленная женскими фигурами.

Прошло минут пятнадцать, а я всё сидел и разглядывал собравшихся на празднике людей, не решаясь взять себя в руки и завести с кем-либо разговор. Мои глаза перескакивали от одной группы людей к другой, с одного человека на другого, и так дошли до входных ворот.

Я ни раз слышал фразу, что Земля круглая (в её переносном значении), и наслышан, что в маленьких городах все друг друга хорошо знают. Но увидеть здесь и сейчас Лизу, вошедшую через ворота в сопровождении неизвестного молодого человека, для меня было неожиданно.

Рядом с Лизой, одетой в хлопковое платье белого цвета, шёл парень лет двадцати. Он шагал в развалку, шаркая своими широкими джинсами по земле и теребя рукой низ клетчатой рубашки, которая была выпущена наружу.

Чувство стыда за ситуацию на выставке перемешивалось со злостью на Лизу из-за этого парня. Они подошли к компании молодых людей, в которой я заметил уже знакомых мне подружек Лизы. Мне хотелось скрыться, чтобы девушка меня не заметила, но если всё же мочить ноги в океане людей, то кто, если не она? К тому же стоило прояснить ситуацию. Хоть я пытался себе доказать, что ничего плохого не сделал и, в целом, ни к чему не был обязан, внутри ещё тлели остатки совести и заставляли чувствовать вину.

Прошло полчаса, в которые я всячески придумывал поводы, чтобы оттянуть момент, но всё же решился. Нужно поймать миг, когда Лиза будет одна. И этот момент не заставил себя долго ждать. Она одиноко направилась в сторону бара, взяла лимонад, и на обратном пути её догнал я.

- Привет.

- Здравствуйте, Арсений, - не глядя в мою сторону, сдержанно ответила Лиза.

Я всё ещё чувствовал что-то похожее на ревность и был решителен в действиях. Моя кисть грубо охватила её запястье. Лиза резко остановилась и немного испугавшись смотрела на меня.

- Я всего лишь хочу извиниться, что тогда должным образом с тобой не попрощался.
Мой менеджер сообщил о срочных делах, и…

- Не стоит передо мной извиняться. Ты просто провел мне экскурсию по своей же выставке.

Она говорила это робким голосом, но при этом смотрела прямо в глаза. Мышцы на её руке, которую я держал, напряглись. Меня вновь охватило чувство, что я испытывал день назад. Чувство, будто что-то одновременно мягкое и тяжелое разливается по телу. И я прекрасно понимал, что это значит, хоть и не готов был себе в этом признаться. Я растерялся и ослабил хватку. После нескольких секунд молчания, Лиза отвела взгляд и сказала:

- Я не хочу здесь находиться. Недалеко есть красивое место. Не хочешь со мной пройтись?

- Да, - ни секунды не думая, ответил я. – Конечно, идём.

- Только предупрежу брата и подружек, - и она быстро зашагала обратно к своей компании.

Брата! Ревность, уже итак стихавшая, вовсе исчезла.

Но этот резкий переход, это ниоткуда взявшееся предложение уединиться меня смутили. Что было в её голове?

Пока мы направлялись к воротам, в кармане завибрировал телефон. Пришло сообщение от Бориса: «Опять эта красотка! Хоть в этот раз не затупи ;)».

8

Все говорят: Кремль, Кремль. Ото всех я слышан про него, а сам бы променял все разы, в которые проходил я мимо него, чтобы ещё раз в жизни увидеть такое место.
Место, в которое меня привела Лиза. И променял бы все образы на свете, чтобы ещё раз увидеть её образ.

Всё было как в сказке? Или как во сне? Нет. Это было что-то на границе рая и ада. Что-то чистое ангельское вперемешку с похотливо-демоническим.

Хоть часть воспоминаний об этой сцене не была затуманена, туман там всё же присутствовал. Лёгкая дымка с зеленоватым оттенком стелилась над неподвижной, словно застывшей во времени, рекой, к которой вел пологий, покрытый желтеющей травой, склон. Вдоль берега реки выстроились толстые плакучие ивы. Их обширные кроны переплетаясь между собой закрывали доступ солнечным лучам. Это затемнение в совокупности с мистически-появившимся туманом создавало впечатление, что наступили сумерки.

Лиза, сбросив туфли, вприпрыжку побежала к берегу. Я медленно последовал за ней. Под ботинками сочилась примятая мною трава. Воздух был такой влажный, что стало тяжело дышать. Лиза стояла спиной ко мне. Её бледное тело, белое платье и светлые волосы слились в единое целое на фоне густой туманной дымки. Подойдя ближе, я увидел, что речка выложена мозаикой из бело-розовых кувшинок.

Я сделал шаг, затем ещё один, после чего ещё один. И замер. Лиза медленно поворачивалась ко мне, одной рукой стягивая лямку платья. Она зажала её между телом и рукой и играючи посмотрела на меня. Разжала. Выпустила из тисков. Верх её груди оголился, но место, которое принято закрывать, чтобы к цифре шестнадцать не прибавилось два, было спрятано.

Она проделала то же самое с другой лямкой, и придерживая платье, которое вот-вот сорвется с цепи, подошла ко мне. Из-за тумана кончики её волос стали влажными и закрученными. Лиза, закрыв глаза, потянулась ко мне губами. Но мои глаза оставались открытыми. Её полуголое тело, ставшие кудрявыми волосы, губы с тем самым неустановленным изъяном, который заставлял на них смотреть ещё желаннее.

Слились. Наши губы слились, но не в страстный поцелуй, от которого ты испытываешь стыд, когда случайно застаешь за ним других людей. Это было легкое касание. Как одна единственная капля воды в высохшее горло умирающего в пустыне бедуина.

Лиза, словно перекатываясь с ноги на ногу, подошла ещё ближе к берегу, а я стоял прилипши к земле. Будто трава, измятая моими ногами, решила отомстить, придав своему соку клейкие свойства и не пуская меня к этому свету. И свет этот наклонился, присел на колени и сунул руки в воду. Кувшинки, потревоженные искусственными волнами, пришли в движение. А платье, наконец полностью сбросив оковы, обнажило верхнюю половину тела.

Тянулись секунды, которые казались часами, а я всё стоял. Лиза встала. Платье, словно грациозная змея, скатилось по вычерченной талии.

Полностью скрутившиеся волосы, румянец на щеках, неровной, почти звездчатой формы ареолы. Целые созвездия из родинок на бледном теле. Даже шрам от прививки на правом плече был каким-то особенным.

Она стояла в полумраке, скрытая во мгле. Но я видел её яснее и отчетливее чего-либо в этой жизни. Она будто кричала: «Я вымазалась тонной фосфора, только смотри на меня, смотри!». За ней сплошная линия толстым слоем краски, похожая на реку. А на линии ещё несколько жирных мазков, которые, сразу понятно, изображают кувшинки. А над Лизой, над её излучающим сияние телом, арка из перекрученных ивовых веток.

Трава решила сжалиться надо мной, и отпустила. Я рванулся внутри и медленно пошёл снаружи к Лизе. А дальше… Дальше всё как в тумане. Во всяком случае для вас.

9

Я очнулся в неизвестной машине. После непродолжительного допроса, водитель объяснил мне, что везет меня из поселка. Какой-то харизматичный мужчина попросил довезти мою тушу до гостиницы, где меня должны были встретить. Последнее, что я помнил, это как мы с Лизой вернулись на торжество. Далее какой-то провал в памяти. И вот я здесь, еду один на дешевом такси в гостиницу, где меня пьяного ожидает персонал, чтобы доволочить мое безжизненное тело до номера и бросить на кровать.

Во рту справили нужду не только кошки, а целый зоопарк домашних и диких животных.
От езды к горлу поступал коктейль из алкоголя, желчи и соляной кислоты. Я попросил таксиста остановить, желая пройтись и освежиться.

Я пытался заполнить пустоты памяти, но кроме эпизода с Лизой мой разум ничего не воспроизводил. А может и не нужно было. Эти мысли на корню убрали негативные последствия выпитого алкоголя, и я брёл по улице счастливый и сияющий. Ничего, казалось, не могло испортить мне настроение: ни испражняющийся под забором мужик; ни падающие за шиворот капли дождя; ни запах канализации, усиливающий желание изрыгнуть желудочный коктейль. Я даже не бесился с проезжающих мимо машин, которые издавали душе- и уширазрывающие звуки. Казалось, что всё это – часть единого пейзажа, одна цельная картинка, которая мне даже чем-то нравилась.

На пороге гостиницы меня ждала неизменная рыжеволосая девушка. Видимо, она не ожидала, что я способен самостоятельно передвигаться, так сообщил ей Борис, и была удивлена. Я прошёл мимо, не взглянув и не сказав слова в её сторону.

В номере я, не снимая одежды, поставил мольберт и разложил все необходимые принадлежности. Провалившись в беспамятство второй раз за эту ночь, я машинально начал творить. В голове события минувшего вечера. Только она. Только её свет. Мазок за мазком. Я написал эту картину. Лучшую свою работу. И, как оказалось потом, последнюю.

10
«Начинается посадка на рейс К. – Москва».

Я сижу в аэропорту с выключенным телефоном. В кафе с названием «Речная пристань» ждёт меня моя бедная Лиза. А я, сам заварив эту кашу, струсил. Звонок на следующий день после эпизода у реки, обмен любезностями, запланированная встреча. Было так приятно слушать её нежный голос, ставший ещё более скромным. И было так отвратно понимать, что мне всё это не нужно. Осознание этого наступило через полчаса после телефонного разговора. Просто возникло из ничего и ниоткуда.

Стоп. Кого я обманываю? Осознание ненужности пришло ещё на выставке. Уже тогда я всё знал и понимал. И даже принял верное решение. Но слабохарактерность снова взяла верх. Я дал надежду, дал эмоции, чтобы теперь их снова забрать. И вместо того чтобы объясниться и закончить всё на доброй ноте, что делаю я? А я не придумал ничего лучше, чем купить билет на ближайший рейс в Москву и молча улететь.

Сижу я в полупустом аэропорту в ожидании отлёта в гниющий изнутри город. Города разлагаются изнутри. Как и человек.

Я знаю, что мы могли сделать друг друга счастливее. Но долго бы это не продлилось. Очередное короткое замыкание в электросети моей черепной коробки, и всё превратится в пепел.

Но может я делаю правильно? Да, возможно, лучшее, что я мог сделать в этой ситуации – не пудрить ей голову. Хотя бы раз в жизни повести себя достойно. Ведь если сейчас интерес сменяется отвращением, а отвращение интересом, то чего ожидать потом? Я уже поступил неправильно, воспользовавшись ситуацией и случаем. Инициатива была не моя, но обязанность не дать этому случиться лежала на моих плечах. Я проявил неуважение к ней. Но прежде всего проявил его к себе. И могу ли я хоть немного оправдать себя влечением, инстинктами?

Часто мне приходилось слышать, что ради творчества приходится чем-то жертвовать. А чаще всего бывает так, что приходится жертвовать всем: близкими людьми, здоровым рассудком, простой счастливой жизнью. Так стоит ли это творчество того, чтобы расплачиваться такой ценой?

А может я такой с самого рождения? Не способный любить, или просто не способен себе в этом признаться. Открыться, отдаться, довериться. Вечный страх, постоянная тревога, всеобъемлющее недоверие и засевшая внутри пустота, что каждую секунду сражается с внешним миром, чтобы не заполниться.

Вот сижу я в этом полупустом самолете, а где-то, может быть, у реки ждёт меня моя бедная Лиза. Опять я сбежал. Второй раз не нашёл ничего лучше, как просто смыться. Оборвать связь. Исчезнуть, не сказав ни слова. И если в первый раз я, действительно, не был чем-то обязан, то в этот раз, пожалуй, обязан. Но что-то менять уже поздно. Остается лишь быть прикованным к скале и чувствовать, как сомнения каждый день клюют твои внутренности.

В багажном отсеке самолёта лежит картина. Лучшая моя работа. Но какой ценой была она создана. Красками из боли и крови, унижения и подлости был вымазан холст. Выпачканы руки и души двух людей в этих красках. И никогда не отмыть их, даже самым сильным растворителем.

Я закрываю глаза. Через два часа меня ждёт город, сверкающий красно-синими огнями.

В этот момент я понимал, что бы не случилось в моей жизни, где бы я ни был и кем бы ни стал, меня будет всегда преследовать один и тот же вопрос:
«Где же она?»