Рассказ о том, что случается, когда будущее прошло

1.

 Будущее прошло. Это стало очевидно в обычное утро обычного дня. Мне стало от этого факта не легче и не тяжелее, скорее даже мысли мои приобрели недозволенную им ранее непрактичную невесомость и , если угодно, легкомыслие. Мир не исчез, люди не пропали и даже часы на руке, по прежнему, добросовестно отсчитывают минуты…К слову, никогда не любил я часы с секундной стрелкой, поскольку в столь относительном приборе подобная детализация лишена отводимого ей  смысла. Как знать, возможно мое естество готовилось к этому событию заблаговременно, что и обеспечило мне ряд привычек и предпочтений, подобных этой.
Не знаю, что делает обычный человек в такой ситуации, поскольку ситуация крайне необычна и, вполне возможно, даже в чем-то выдающаяся, уникальная. А может, напротив, она настолько типична, словно это всего лишь переход улицы в разрешенном для этого месте, что воспринимается как неотъемлемое.
Не будучи из тех, кто «не зная, что делать,  не будет делать ничего», я выпил свою утреннюю чашку «эспрессо». Затем, словно в автоматическом режиме, заложенным традиционным укладом,  перешел к обличению в «форму». Одел серые брюки, свитер с горлом, теплое пальто и простые ботинки на толстой подошве и после, сверившись, в зеркале, с получившимся результатом и , видимо, удовлетворившись им, вышел из дома во двор, преисполненный намерения сесть в машину и двинутся в сторону города. Без особого дела, без особого желания, утешаем лишь тем, что именно движение позволит мне разобраться в сложившейся ситуации. А направление этого движения не имело никакого существенного значения. При этом всем, было несколько странно, что  для меня оставалось важным как я выглядел… если, конечно, это все еще был я.
Поскольку след утра уже простыл, вместе с типичными для этой части дня пробками, то дорога была полупустой, что позволяло мне перемещаться из точки «А» в неведомую , пока, мне точку «В» со скоростью несколько выше дозволенной. В этом не было ничего странного, это было типично для меня и ранее. Осталось типичным и теперь для того, кем я стал, или может, кто стал мной. С этим мне еще предстояло разобраться. А пока, наслаждаясь лучами скупого и редкого осеннего солнца северных широт, я ехал под фон из классических вариаций, звучащих на частоте радиостанции, вещающей классический репертуар...ее название и раньше не имело для меня особой ценности, ведь , помимо самой музыки, ценность была в цифровом обозначении частоты вещания... Ведь именно так ее можно было идентифицировать, листая кнопками на руле весь диапазон вещания средних волн. Тут  уместно отметить, что привычкой добавлять в избранное понравившиеся станции, я так и не обзавелся, аргументируя самому себе это лишь тем, что мои музыкальные предпочтения менялись не реже времен года...   Со стороны, а верное,  могло показаться даже странным, что я не испытываю тревоги, беспокойства и сомнений, учитывая открывшийся немногим ранее факт, ознаменовавший начала моего повествования. Но мне действительно было просто и спокойно ехать в машине, слушать музыку и смотреть в окно на пейзаж из лесов и полей, поспешно готовящейся к зимнему сну.
Так, незаметно для себя, я заехал в город, проехал пару районов и остановился в центре, у обочины, рядом с Инженерным замком. В голове промелькнуло клише из информационного потока , полученного мной за прожитые годы -  «Бедный Павел»...что это была за фраза, или целое  название фильма , сейчас не имело значения вовсе. Я так думал, даже скорее ощущал всем, недавно имевшим отношение ко мне, естеством.  Почему я вспомнил эту фразу еще как-то можно было объяснить, даже вполне просто , но вот мою остановку именно у этого места.… Это было для меня столь же неясно, как и то, что меня тут уже ждали.
В голове пронеслись не моя мысль, которая усиленно хотело стать моей. Она не имела ни начала, ни конца, однако, при этом была на удивление законченной: "Сердце-это единственный человеческий орган, который нужно слушать Мозгу".
-Здравствуйте, любезнейший! А я уж, право, успел несколько озябнуть, поджидая Вас. Уже даже, стыдно признаться, грешить начал мыслью о халатном отношении ко времени Ан нет! Вы, как всегда, собственно, пример пунктуальности и непомерного уважения ко времени, как к чужому, так и, конечно же, к своему. Ну полно, голубчик, миндальничать... Нас ждут Великие дела.
Мужчина средних лет , ухмыльнулся себе в неестественно пышные усы, словно взятые на прокат из века 18-го и бодрым движением , указав левой рукой направление, к замку, сделал пару четких, строевых, как мне показалось в этот момент, шагов. А затем, не оборачивая в мою сторону, а я при этом, оставался неподвижным, стоящим у машины, добавил:
- Павел Петрович будут очень Вам рады! Так ждал, так ждал...

2.

В одном из служебных коридоров, в которых я запутался тотчас мы в них попали со внутреннего двора, за многократно перекрашиваемой дверью цвета, скорее условно белого, нежели какого иного, что была , в отличии от прочих, приглашающе приоткрыта, нас действительно ждали.
Это был мужчина лет пятидесяти, или близко к тому, в добротном двубортном шерстяном костюме неаполитанского кроя, цветом близким к цвету осенней воды в Неве. Галстук не обременял его безупречно белую рубашку, платок паше занимал положенное место в боковом кармане и был с яркой, но при том всем, уместной расцветкой, в общий тон облика. Образ дополняли темно-коричневые строгие туфли английского образца, на которых, несмотря на наличие в помещении достаточного количества "пылесборников" в виде папок с бумагами, различных кубков , настенных календарей разной масти и различной мелкой настольной чепухи, не было ни пылинки.
Что до лица его, то оно, конечно же, не могло диссонировать с практически безупречным образом, а посему сияло радушием, было чисто выбритым и словно ценная картина, обрамлялось густыми седыми волосами длинны чуть более средней, аккуратно зачёсанными назад.
Несмотря на вся педантичность передаваемого образа, он ровным счетом был лишь антуражем для главного... его глаз! Такие глаза нельзя, единожды увидев, забыть никогда. Их цвет не имел значение, хотя они были серо-зелено-голубые ( цвет словно менялся в процессе нашего диалога, хотя и проходил он, примерно, в одном положении каждого из собеседников). Эти глаза поглощали все Ваше внимание, подчиняя себе сразу же и лишь для того, чтобы уже не отпустить, лишив Вас всякой надежды не только на наличие воли, но и спасения в целом. В них не было доброты, в них не было злобы.. в них была сосредоточена чистая энергия, которая, и это становилось понятно сразу же и без лишних слов,  могла созидать, но могла и низвергнуть все сущие... одномоментно.
- Голубчик мой, рад! Очень рад, что удалось нам наконец-то встретится. Наслышан. Молодца, молодца!
Не поворачивая головы мой визави, который, стало быть звался Павлом Петровичем, обратился, по военному сухо и прерывисто к моему провожатому с шикарными усами:
- Платон Игоревич, дружище, будьте на ближайшие два часа предоставлены сами себе. О потребности в Вас сегодня Вам сообщат дополнительно.
Мужчина развернулся и исчез за дверью, с той же решительностью, что и двигался он от моей машины, указывая собой верный путь. Дверь за ним закрылась и, что странно, мне показалось, что он, это Платон Игоревич, к этому действию никакого отношения не имел. Или она сама по себе закрылась, что мало вероятно. Или же там, за дверью, в этих спутанных неухоженных коридорах замка, есть еще кто-то, кто блюдет покой своего патрона. То, что Павел Петрович был тут главный, конечно же, сомнений никаких не вызывало.
- Ну те с, голубчик мой, давайте, как говорят с места да в карьер. Не то сейчас время, чтобы миндальничать, да кофе распивать. Уж прошу простить за эту бестактность, но начну... Как Вы уже знаете, а  если еще и не смирились с мыслью этой, то догадываетесь уж подавно, больше у Вас нет будущего. Причем, это не в той банальной ипостаси сей фразы, что мол карьера кончена, али хворь скоропалительная какая... Нет! Ваше будущее прошло.. Плохо ли , хорош ли, это сейчас не важно. Важно то, что Вам выпало с этим быть.
Тело его было лишено любых перемен и в течении всей этой тирады сохраняло офицерскую выправку, а глаза, напротив, словно живые существа, заключенные в сосуд этого добротно одетого тела, проживали с неистовой силой не то, что каждое сказанное слово, но каждую звучащую букву, если вообще ни звук... Павел Петрович продолжил, но с чуть смягчившейся манерой, поскольку все мое естество выдавало некоторую потерянность и непонимание не только самой ситуации, но и абсурдности излагаемого.
- Вы, мой дорогой, теперь должны успеть уйму дел переделать, а посему, с делами Вашими, что так важны Вам были еще давеча, знайте, покончено. Нет, не волнуйтесь, не в том смысле, конечно, что все на самотек, да в кювет. Нет, конечно же. Сделали Вы не мало и отрадно продолжить это будет и далее, на благо развития дальнейшего, да процветания... только не Вам. Отрадно, что есть  смена, есть кому встать у штурвала... А Ваши дела совсем иных толков теперь. И, не преувеличу, если скажу, что важности в них поболее будет для всех нас. Вот так, дражайший мой. Сроку на все про все у нас с Вами не много, но, думаю, к первым морозам, справимся.
Он продолжил, немного театрально, дабы разрядить паузу, откашлявшись.
- Помогать, конечно Вам меня сподобили, но помощи, любезный мой, от меня много Вам не будет, поскольку я вынужден присутствовать во времени настоящем, с его естественной текучестью и непостоянством. Однако, в те моменты когда Ваше постоянное и мое временное будут неминуемо пересекаться, милости прошу к нам. Уж тогда, верьте, право, всецело к Вашим услугам.
Говорил он весьма кратно, несмотря на весьма плавные обороты речи и , казалось, не много... Вот только когда он означил окончание моей аудиенции, мне стало понятно, что пролетело не меньше, чем два часа. Об этом же свидетельствовали и часы на моем запястье.
Прощение наше описывать смыла не имеет, поскольку оно было любезное, но краткое. Конечно же, не обошлось без рукопожатия, но его я отчего то совершенно не оставил в своей памяти. Как, собственно и того, ка я покинул его кабинет, выбрался, нисколько, причем, не заблудившись в коридорах , во внутренний двор замка и оказался у машины.
Я судорожно пытался вспомнить сказал ли я хоть слово, но не смог... Я еще долго сидел в машине, включив зажигание и не мог тронутся. Из динамиков звучала классическая музыка, что-то из Баха, с его нарочито торжественной глубиной и какой-то невольной причастностью к божественному...
Через какое-то, полагаю, продолжительное время, я тронулся с места и направился к себе в дом. Мысли, обычно состоящие из пары толковых и массы сорных, словно уступили места в моем мозгу только одной, да и ту мыслью я бы не назвал... Мысль-то ее же "думать надо", а эта засела, словно аксиома, без начала, без конца, без чего бы то ни было связанного с переменами, или изменениями...Будущее прошло.
Ложился спать я с надеждой, что все случившееся не имеет никакого отношения к завтрашнему дню. В этом я ошибался ровно на столько, насколько вообще может ошибаться человек...
Завтра не наступило. Наступило утро дня, но, открыв глаза я точно знал, что этот день не следовал за вчерашним, хотя при этом все он имеет и свое начало и, стало быть, окончание, ни за каким-то еще. Да, это были ближайшие 24 часа, сутки, которые станут днем прошедшего времени... или, иными словами, меня ждало будущее, которое прошло.
Часы, размещенные с вечера,  на прикроватной тумбочке  послушно отсчитывали минуты и часы...
- Как хорошо, что на них нет даты, - подумалось мне в этот момент.
Я не думал об этом специально, но это ощущение правильности мысли этой пронизывало меня всецело.  Даже не ощущение то было, а полная безоговорочная уверенность. День без даты. Дат в моей жизни больше не предвиделось  как минимум, на ближайшие пару лет, согласно краткому содержания недавнего спича Павла Петровича из Инженерного замка.
Началось...

День второй.

Память была ясна, как и случившееся небо. Мысли отсутствовали совершенно, но  оттого было гармонично и покойно, словно я достиг искомого так многими просветления. В общем-то это таковым, наверное и является... но мне почем это знать... у меня просто это было. Последовал утренний ритуал омовения и подготовки к выходу в люди, затем я выпил свою утреннюю чашку «эспрессо».
И тут раздался звонок на мобильный телефон...
- Привет! Прости, что рано, но он пропал. Знаешь он был только что... и пропал. Представляешь? Какого, а ! И где мне теперь его искать? Что мне теперь делать?
Женский голос в трубке интуитивно был знаком, но в то же самое время я понятия не имел кто мой собеседник. Голос весьма молодой, подошел бы для девушки лет 27, но, впрочем, я могу ошибаться. Волнение в голосе присутствовало, однако все то время , что я слушал ее монолог, не мог избавится от мысли о некоторой театральной наигранности произносимых ее фраз и их чередования в целом...
Она продолжила в той же тональности, не просто не дожидаясь хоть маломальского ответа от меня, но складывалось твердое ощущение что это звонок так и останется монологом.
- ..я еще со вчера говорила ему, чтобы он подготовился. День-то, сам знаешь, важный. Это же не просто тебе какая-то суббота, а самая что ни на есть Суббота!
Именно повторное указание на день недели, выбивалось из общей риторики и было утвердительно резким. Мне даже, на миг, показалось, что слово "суббота" из одного ряда с командами "лечь, встать, бегом и прочими в том же духе", которые, собственно в лексиконе этой знакомой незнакомки было , по ощущению, чужеродны до неприличия.
- Ну и что ты намерен с этим делать? Время то не остановилось! День не бесконечен, а его нет!
Ее манера стала меняться, уйдя от простого повествования к ультимативному требовательному тону, который при все этом, всей моей внутренней сущностью не расценивался как бестактность, или хамство.. право сказать и руководством к действию я е воспринимал ее слова. Они были сами по себе, я сам по себе, да и эта девушка в своем гипотетическом возрасте 27-30 лет была абсолютно сама по себе, причем где-то там, где не было ни меня, ни его. Он пропал. Мне, конечно, показалось немного смешным, хотя неясно отчего, ее указание на то, что время не остановилось. Что она знает о времени... Что я знаю о времени? Может быть Он знает о времени больше, поэтому его и нет?  Если же он знает нечто неведомое мне и, вероятно ей, то , его следовало бы найти и расспросить. Но, возможно эта информация принесет больше вреда нежели пользы... Но девушка в телефонной трубке прервала мои беспочвенные и никуда не ведущие умозаключения.
- Когда ты сможешь прихоть? Приезжай, пока он не нашелся... потом и его поищем...наверное. Все же суббота.
Связь прервалась. Номер не определился.
Не будучи из тех, кто «не зная, что делать,  не будет делать ничего», я, помятую, что движение приводит к результату, желаем мы того или нет, во всяком случае, вчера было именно так... я начал собираться в путь. Не представляя куда я еду и что меня ждет я выбрал для себя простой наряд из серых брюки, свитера с горлом, теплого пальто и простых ботинок на толстой подошве. Обрядившись я отправился привычной дорогой, под привычный аккомпанемент.
Остановился в этот раз я н улице Маяковского, рядом с Невским. Оплатил сразу же три часа за парковочное место в ближайшем паркомате и зашел в корейский ресторан поблизости.
- Здравствуй, - послышалось с правого столика, не успел я дойти до середины зала.
Голос был совсем иным недели у звонившей. Он был бархатист и неспешен. Что-то завлекающее звучало в каждой оброненной букве. Я повернулся.
Это была она. Я узнал бы ее из множества, в толпе, идущей от меня спинами.
Я было сделал шаг по направлению к ней, но тут же поймал себя на мысли, что ее же нет в моей жизни уже пять лет. Нет не только в моей жизни. Нет вообще. Но, при все этом, это была она. Она та самая, какой я запомнил при нашей последней встрече.
На ней было ее любимо зеленое платье чуть выше колен. Оно приятно облегало точеную фигуру. Цвет этот зеленый, скорее бутылочный, оттенял ее золотую копну вьющихся волос, а бледно голубые глаза были бездонны. Туфли на невысоком каблуке, из серой замши, без ненужных деталей. Свернутый бежевый плащ лежал рядом , на сумочке из серой, в цвет туфель, замши, с одной плетеной ручкой.
- Это правда ты? - только и смог я выдавить из себя, вместо всех полагающихся и уместных случаю приветствий.
- Это я. И знаешь его нет. Я даже думаю, что его нет специально. Он был все время, а сегодня, в субботу, его нет. Понимаешь в Субботу!
 -Это хорошо? - спросил я .
- Это хорошо,- тихо, словно испытывая неловкость, сказала она.
- Ты что-то уже заказала?
- Я не голодна, -  отрезала она.
- Тогда пойдем? - спросил я, не задумываясь, без запинки, свойственной неоконченному мыслительному процессу. Хотя, конечно, пока даже не понимал ни куда мы пойдём, ни как вообще случилось так, что она оказалась сейчас здесь и я даже толком не  знал где это здесь. Удивительно это было ровно оттого, что мы с ней тут, в этом самом заведении, не были вместе никогда.
Она встала, поправила платье, накинула плащ на левую руку , взяла сумочку в правую и направилась к выходу. Я покорно проследовал за ней. Не знаю, были ли в зале люди, подходил ли кто-тот из официантов принять заказ.. Не знаю, не видел, не помню... ведь тут, в этот самый миг, была Она.
В голове промчалась мысль из недавнего прошлого, что неизвестно откуда и почему появилась в моем мозгу и, как видеться, прижалась в нем, раз ей присуще повторение: Сердце - это единственный человеческий орган, который нужно слушать Мозгу...

День третий.

Открыв глаза я понял, что оказался вновь у себя дома, в своей кровати. Я был один.
С тех пор, как со мной произошло то, что произошло, я лишился не только времени в его естественном, ускользающем, понимании, но я лишился много большего...эмоций. Хоть, по привычки, в своем повествовании я позволяю себе некоторые отсылы к эмоциям и иные экзерсисы на этот счет, но, по факту, с того самого утра, когда я лишился будущего, то лишился и эмоций.
Не было место в моем мире больше ни удивлению, ни радости, ни печали, ни сожалению. Кто-то скажет, что часть из этих, перечисленных эмоций, с удовольствием бы утратил в собственном бытии, но то будет ошибка сродни глупости. Ведь именно контрастность эмоций дарит глубину переживания и впечатления от событий, людей и их поступков.
Так, или иначе, но мой нынешний мир был лишен всего и я, словно некий вневременной статист, существовал в событиях, которые начинались без начала, оканчивались без конца и, мало того, не приносили мне ровным счетом никаких эмоций. Хотя эмоциональная насыщенность для моей, утраченной, мирской жизни, была бы непременно зашкаливающая.
Она была со мной... Она была со мной вновь! Та, которую я возжелал, питаемый иллюзорной надеждой. Та, которой я обладал краткий миг своей жизни равный 32 дням. Та, которую я потерял безвозвратно, когда она ушла из моей жизни, чтобы подарить исключительный вкус к жизни другому человеку.  Что сталось с ней затем? Как часто я задавался этим вопросом в моменты одиночества. Бесконечное количество раз спрашивал я себя об этом, деля свою жизнь с другими, что были, возможно, прекраснее, моложе, испытывали чувства ко мне много большие, нежели могли получить от меня и, явно, большие, нежели Она позволяла себе в отношении ко мне. Помнил о ней, когда Она забыла мое имя... или мне казалось это, или я придумал это, или внушил. Да, полагаю, внушил, ведь так много легче встречать рассветы не с ней.
Теперь мне не не хватало времени, но мне не хватало эмоций. Так думалось мне и в тот миг, когда очередной маршрут, проложенный словно по наитию,  привел меня на встречу, которой не суждено было состояться в моем мире из недавнего, который я считал единственно возможным и единственно вероятным...
Он мог бы даже не поворачиваться ко мне - я все одно узнал бы его из бесчисленного количества людей. Узнал бы точно, хотя мы и не виделись с ним более двадцати лет. Но его образ так сильно засел в мое памяти, что сомнений быть не могло.
Время его не тронуло, но теперь то я понимал, что времени нет вообще и он, вероятно, живет там, двадцать лет назад, ровно таким и так, как я его ощущал будучи юношей студенческих лет.
Было прохладное утро и в Михайловском саду людей почти не было. Он стоял, всматриваясь куда-то в небо, словно вел немой диалог с кем-то бесконечно далеким, но при этом, безмерно близким. На нем была теплая куртка темно-синего цвета, голубые джинсы и черная вязанная шапка. Горло согревал свитер крупной вязки теплого, коричневого, цвета.
Когда я подошел к нему, со спины, он не поворачиваясь, начал говорить. Без сомнений он нал, что я буду тут, а , точнее, он был тут именно ради встречи со мной.
Сейчас, вспоминая это, у меня накатываю слезы и я не в состоянии сдерживать их, но тогда я был беспристрастен и эмоционально обезвожен ровно до того состояние, которое в пору признать эталонной величиной - абсолютом ничего.
- Здравствуй, сынок! Ты теперь так возмужал, что по возрасту мне, верно, одногодка (он приветливо улыбнулся и в глазах его промелькнула искра, чье тепло в состоянии не просто согреть, а испепелить все находящееся поблизости.. но то было родное тепло, всепоглощающее). Иди ко мне, обнимемся.
Я покорно сделал шаг навстречу и мы обнялись. Крепко. Только так, наверное, могут обнимать друг-друга родные люди, которые не виделись многие десятки лет, но невзирая на разлуку, сохранили сердечное тепло и родственную любовь, неподвластную ни расстоянием, ни временам. У него был прежний запах. Наверное так пахнут настоящие мужики. Этот запах состоял из соли сурового северного ветра, что сушил его кожу день ото дня, пока он работал на строительстве очередного дома, или какого-то иного, невыразительного своим однообразием объекта,  крепкого табака его сигарет, которые он курил не так часто, как это стал делать я , в последствии,  запаха бескрайнего поля, по которому он проносился на своей "красной яве" и терпкости дегтя еловой смолы, которая капала ему на плечо, когда мы сбирали грузди поздней осенней порой, вблизи тех мест, где родился он и где, по неведомой для меня причине, записали и меня, хоть и родился я немного поодаль. Это не был запах легкий, но он был роднее и ближе многих прочих, что в сравнении с ним имели налет инфантилизма и неуверенности. Именно запах мне остался от него на память, неизменным. Ведь облик его стал много старше в день, когда  попрощался с ним навсегда, в зале для церемоний городского морга. Я прощался с человеком , который больше походил на моего деда, нежели отца... но то был он, мой отец.
Я не успел с ним попрощаться, а более того, я не успел с ним так много, что хотел и о че сожалел затем ту часть жизни, большую, что провел без него. Он был непрост, как и его запах. Он был сложен в быту, скор на выводы и подчас слишком несдержан, но, точно знаю, что он любил и меня и маму Любил так, как мог и как научился любить за свою непростую жизнь. С годами я понял, что это была любовь, настоящая, безусловная любовь, которая столь же многолика, как рассветы, которые суждено встретить каждому из нас ровно отмеренное количество. Они все будут разные, но каждый из них станет предвестником нового, лишь начинающегося дня, наполненного бесчисленным количеством событий и Событий.
Мы долго стояли и молчали. Так молчать, в этом я убежден, могут лишь по-настоящему родные люди. Какое молчание красноречивее всех слов, произнесенных на свет до и тех, что будут после этого мига, после этой бесконечности.
Он крепко сжимал меня своими крепкими, жилистыми руками, словно не хотел больше никуда отпускать. Я покорялся, поскольку не хотел ничего иного теперь: ни слов, ни событий...ничего, а лишь стоять вот так, посреди безлюдного парка, обнимая отца.
Конечно, в глубине души меня переполняла потребность рассказать ему о моей жизни, о событиях, что соткали ее, словно пестрый ковер, о людях, который кто помогал его ткать, кто, напротив, распускал его, а были и те, кто просто прошелся по этому ковру в нечищеных сапогах. Но, где-то там же, во мне существовала абсолютная уверенность, что он знает это, знает в деталях больших, нежели способна передать человеческая речь. От этого становилось покойно и тепло.
Слова становятся лишними, время не важно и лишь события имеют право происходить так и тогда, когда им вздумается случится.
Пока мы стояли, в моей голове пронеслась мысли, а он, словно прочитав ее, еще не успевшую окончится, посмотрел на меня, через глаза, через мою оболочку, прямо в душу  сказал, спокойно, неспешно:
- Нет, не думай. Я не за тобой пришел. Я пришел к тебе.
И сильно сжав мои плечи своими руками продолжил:
- Да, все верно. Когда приходит время уходить отсюда, то присылают кого-то близкого, родного чаще, чтобы было легче. Так, знаешь, много проще, донести происходящее с сущностью, убрать страхи и сомнения.... а потом, как и описывают, длинный тоннель и теплый, манящий яркий свет в конце. Тьма тут и мы оставляем ее, вместе с телом. У тьмы той не отрицательная роль, она просто другая. Ведь несмотря на то, что мы делим все на добро и зло, но рождаются они из единого, ровно как и мы.
Все это время его глаза были словно погружены внутрь меня, но затем, он отвлекся на миг и перевел взгляд свой на небо... Его, как и меня, вслед, привлекло курлыканье гусей. Их длинный косяк летел в теплые края и кличем этим прощался со всеми. Многие из них вернутся следующей весной... Хоты о чем это я! Какой весной, какой следующей... разве будущее есть?
Его взгляд вернулся и он продолжил:
- Будущее есть. Не сейчас, но оно, знай, обязательно еще будет у тебя, у мамы, у моего внука и моей невестки.. у всех Вас еще есть будущее! Вам еще слишком рано, чтобы его не иметь.
Хорошо, что ты захотел встретиться. Спасибо, что хранишь память обо мне и не сетуешь на то, что было из числа не самых приятных событий. Это была жизнь и она , как теперь ты и сам знаешь, она не бывает только белая и только черная, она разная, она цветная. Ровно как  и эта планета...

День четвертый

Открыв глаза я понял, что оказался вновь один. Я стоял на песчаном берегу залива и, судя по мелководью, что тянулось ровно на столько, сколько хватало взгляда, то был Финский залив... Значит я недалеко от дома, подумалось мне, хотя этот вывод и не имел под собой никакого смысла.
Что же все таки со мной такое? Я застрял где-то там, где нет времени, но есть перемены. Там, где я могу встретить тех, кого не мог встретить в обычной жизни, но кого жаждал встретить, наперекор всякой логики и пониманию жизни в целом.
Мое будущее испарилось словно иллюзия из моей бытности, но мне дарована надежда иметь будущее... может то и не надежда вовсе, может и не будущее.
Был вечер. Солнце уже торопилось сесть за горизонтом, но еще благоволило, возможно именно мне, даруя шанс насладится своим эффектным исходом чуть дольше обычного. Возможно это была иллюзия, н воспринималось это мной именно так.
Обнаженные камни были  прекрасны в своем постоянстве. Я смотрел на них и понимал, что вот именно эти камни и олицетворяют вечность, без будущего и прошлого, но ровно на отрезок нашей, краткой человеческой жизни. А вот если посмотреть глобально, то камни эти были чем-то большим и станут в итоге песком, или вообще ни чем... но это будет не с нами, но с каким-то другим наблюдателем их вечного и неизменного естества, несравнимого с  бренной мимолетностью последнего.
Вода была почти уже черная и на ней отчетливо проступало отражение закатного неба, во всем неописуемо прекрасном буйстве жизнеутверждающих красок. Подобные эмоционально сильные моменты всегда казались мне изрядно  кинематографичными, но, при этом, не лишенными настоящей жизнеутверждающей силы.
"...с кем я встречусь теперь?" - задался я внутренним вопросом ( прозвучавшим без какого либо начала) и тут же получил ответ. Ответ этот звучал где-то, одновременно глубоко внутри меня и, при этом, шел из вне. Причем внешне он заполнял собой все: и этот заказ, и камни, и залив... вообще все. Словно это все и было в истинной сути своей ответом, или, по меньшей мере, декорациями к ответу: "Сегодня ты встречаешься с собой..."
 Вспомнилось детство. Мне лет пять-шесть. Я еду в коляске мотоцикла. Зеленый "Урал" несется вдоль поля и за рулем его, конечно, мой дед. На нем добротный финский шерстяной костюм темного цвета, в серо-голубую мелкую полоску, светлая рубашка, а на ногах сапоги, в которые заправлены штанины. Мы едем вдоль поля, затем поворачиваем к лесу, чтобы остановится недалеко от излучены лесной речушки и проверить мережи.
В этом воспоминании нет ни диалогов, ни цели, лишь просто слайды воспоминаний, которые содержали некогда эмоции и тем остались бесценны.
Теперь другое. Отчетливо вижу, как, примерно в тот же период, со своей теткой, которая, впрочем, была немногим старше меня, сидим в школьном кабинете и клеим каких-то зверей их цветной бумаги клеем ПВА. Я больше смотрю, нежели участвую. Но смотрю , словно зачарованный, как из набора листов получаются настоящий слон, затем, жираф... Это сродни волшебству.
Вдруг выключили свет. Я в квартире, которая была у моих дедушки и бабушек. Все перемешаются со свечками, поскольку вырубило подстанцию, а я сижу в спальне с прабабушкой и безотрывно смотрю, как таит воск, а часть его , собираясь в нагар, словно слезы, застывает.. Я его отламываю и опускаю ближе к фитилю, чтобы он плавился и восковые реки устремлялись вниз, на чайное блюдце, на котором и стоит свеча теплого, желтого цвета.... Отчего-то в это момент мне как никогда затем, уютно и тепло. Мгновение, подаренное памятью, возвращает меня в тот миг и я не хочу его покидать... Почему это мгновение е стало тем, когда будущего нет, почему оно прошло скоротечно...
Хорошо, что память сохраняет такие отрывки из жизни. Огрезки я назвал их когда-то , в одном и написанных стихотворений. Мечты из прошлого, которые произошли в этом прошлом, но дороги сердцу настолько, что возвращающиеся в грезах вновь и вновь...Вот мне и...

День восьмой

Я стоял у витрины магазина, на Невском, рядом с Думской и бессознательно выискивал что-то на полках внутри, или кого-то внутри... Какое-то время этот процесс бесполезного убивания того, чего я не имел, продолжился. Наверное это могло бы и дольше происходить, однако в поле моего зрения появился некто.
Одет он был стильно, почти сдержанно, но отдельное внимание заслуживали туфли. Добротные туфли из кордовой кожи в комбинации коричневого и зеленого, бутылочного, цвета. Эти туфли словно вышли из моего гардероба, хотя таких у меня нет, не было и …
Однако не только одежда этого человека средних лет приковала мое внимание. Даже, скорее, совсем не одежда.
Я не видел его лица и мне оставалось лишь наблюдать за тем, как он и его спутница, приятная во всех отношениях особа с невычурной, но благородной красотой лица и изяществом фигуры, неспешно гуляли меж столов и полок с одеждой, обувью и аксессуарами. Лицо его спутницы я видел отчетливо , но вот чтобы уловить черты его лица, я не мог никак выловить момент, хотя неотрывно мой взгляд следовал за ними.
Почему именно этот человек ? Отгадка не заставила себя ждать. Как только он повернулся, то любые сомнения отпали... да, это был мой сын. Он был в том возрасте, когда я его , при всем желании и естественном течении времени, не смог бы застать ввиду скоротечности жизни земной. Однако ни сомнений, ни колебаний не было. Это был мой сын.
Первой моей мыслью, после осознания данного факта, стало то, что я очень хочу его обнять, а потом сказать ему...что-то очень важное всенепременно сказать.
Но, несмотря на это сильное желание, а вернее, вопреки его, я не мог сдвинутся с места, ни на шаг. Череда попыток закончилась безуспешно. Однако, ка любой пытливый ум, я начал искать альтернативу и очень быстро  нашел ее. Ведь , если я не могу двинуть ногами, то я смогу привлечь его внимание, если начну стучать руками по стеклу... Но и тут меня ждало разочарование... Руки , вступили в немой сговор с ногами, и не слушались меня... Альтернатива, нужна альтернатива Если не ноги, если не руки, то голос...Я могу закричать!
Конечно и голоса я был лишен. Все попытки завершились неудачей. Я мог быть лишь пассивным наблюдателем маленького фрагмента его жизни, со стороны.
Когда осознание этого пришло полностью, я понял, что подаренный мне шанс бесценен, ибо я могу , наблюдать за ним, таким, каким он стал... Именно из его поведения мне предстоит понять о состоянии его дел, о том, что он не одинок, возможно, а я надеюсь, что так, что он счастлив. По нюансам, мимике, полужестами его, его спутницы... Я был , словно дегустатор, знакомящийся с редчайшим напитком , встречаемом в жизни: смаковал каждую деталь, без суеты, без спешки, вне времени...
С ним все хорошо! Это главное. Все стоило одного этого. С ним все будет хорошо! Уверенность пронизывала меня, наполняя легкие воздухом.
Я еще долго стоял и смотрел на него, моего сына. Смотрел, смотрел, смотрел...

Вечер накануне последнего дня.

Спешить мне было некуда, поскольку мое существование было отчасти эфемерным, отчасти лишенным всякой цели, а вместе с ней и смысла. Я не понимал и, что особенно интриговало, не ощущал, сколько времени прошло и сколько меня еще ждет с того самого дня, который положил отчет моему рассказу.
Не знал я , как отличать отрезки событий, происходящих со мной, поскольку любая интерпретация в привычный формат дней и часов не укладывалась ни коим образом в мое мироощущение и мироприбывание. Для собственного удобства я дал имя каждому из череды таких событий, назвав их вспышкой. Почему так? Наверное более всего на мое это решение повлиял тот факт, что незадолго до событий, описанных выше, еще тогда, когда один день был отделен от другого и с наступлением ночи приходил новый день, который становился будущим относительно проживаемого мгновения, я заканчивал работы по съемке рекламного ролика для одной компании числившейся в портфели клиентов агентства с самого его зарождения. Вспышка, по сюжету, разделяла клиповые фрагменты событий, отдельно не связанные между собой, однако именно это набор событий, в результате, складывался в единую, целостную и весьма осмысленную картину...
Так вот, в ожидании новой вспышки я бесцельно бредя по Фонтанке, решил  заглянуть в первое попавшееся, как считал тогда, заведение.
Заведение расположилось в полуподвальном помещение, некогда служившем каким-то иным целям, хотя тут я не буду с уверенностью утверждать, ведь уверенность в реальности того, или иного места, события и, если уж на то пошло, персонажа, вообще ставится мной под большое сомнение. А показалось мне, что ранее тут точно не было трактира исключительно из-за несуразности планировки... Так само помещение бара-ресторана "Точка" (да, да, именно неслучайно случайный выбор мой пал на него)  делилось на несколько небольших залов, более походящих на коридоры, которые брали свое начало из центрального, самого большого,  помещения, которое я мысленно , лишь увидев, окрестил туловищем. Отчего так? Остается лишь догадываться, что в тот миг было в моей голове, но логика и наблюдательность составляли мне компанию в этот день, а посему, благодаря этим моим компаньонам, название "туловище" вытекало из того, что все помещение было , по сути, схематическим изображением осьминога с залами-коридорами в виде щупальцев Другой вопрос, который не давал мне покоя, заключался в том , что название залу родилось до того момента, как я смог изучить его целиком, а не единой точки , из который бы открывались виду все залы одновременно , не существовало... Не существовало физически, однако , если бы я наблюдал это помещение с высоты пары метров относительно собственной головы, то картина представилась бы именно так какой и получилась. Что-то, или кто-то, ясно, дополнял мое восприятие.
Не имея представления является ли эта вспышка отражением рабочего дня на недели, илы выходным, я отметил для себя, что отсутствие людей в этот предвечерний час, скорее говорит в пользу общепринятых будничных дней. К факту пустоты в залах я не отнесся никак и, присев за столик, принялся изучать меню, располагавшееся на добротном деревянном столе в зеленой папке из толстой кожи с лаконичным тиснением в виде "точки" в нижнем правом углу. Внутренние страницы наоборот, были весьма богато иллюстрированы различными элементами, начиная от заглавных буквиц , словно это дореволюционное издание Азбуки или Евангелии заканчивая сам язык написания, точнее описания блюд...
"Отрадное кушанье  с балтийских берегов для истощенного событиями путешественника " показалось мне самым уместным в моем положении. Учитывая, то это был набор яств, походящих на закуски из разного вида обработки овощей и нескольких видов рыбы.  Меню , как я уже упомянул, нарочитой своей чрезмерностью было бы увлекательнейшим чтивом на неполные пол часа, если бы я заглянул сюда в обычной жизни. Выбор бы мой , возможно, пал и на что-то более затейливое, а может и , напротив, простое... Но это было не важно, так как сейчас название блюда и его составляющие были наиболее уместны.
Мужчина, выполнявший роль и бармена и официанта в одном лице, с того момента, как поприветствовал меня на входе, не проявил ко мне никакого интереса и занимался своими рутинными делами до самого ого момента, когда я  в голове своей сформировал пожелания... Ни секундой позднее, он поднял глаза , оторвавшись от тщательно натираемого бокала под белое вино и, отставив наполированное стекло, направился ко мне, беззвучно и как-то неестественно плавно.
Кода он приблизился , то я разглядел его получше. То был крепкий человек слегка за сорок, с окладистой бородой и средней длинны волосами, зачесанными назад. Волосы его некогда были темного цвета, о чес свидетельствовала пара не поседевших прядей на голове и несколько островков бороды. Лицо обычное, без особых отметин и зацепок, нос средней величины, с горбинкой, которая была памятью о спортивном прошлом... во всяком случае, мне подумалось так. Глаза его были радушные и бесцветные... Нет, не то, чтобы они были словно два бельма, совсем нет, они излучали тепло и радушие даже, но, если попытаться сконвертировать свое внимание на их цвете, то  получится, что они лишены цвета как такового, хотя и полны всевозможными оттенками каждого из существующих...Не глаза, а вселенная! Промелькнуло у меня в голове.
 - Могу я принять у Вас заказ, господин?
- Извольте! Я остановил свой выбор...
Тут я не успел закончить, как мою речь продолжил он столь же гармонично и естественно, словно выбор был предопределен еще до момента моего входа в дверь этого заведения...
- "Отрадное кушанье  с балтийских берегов для истощенного событиями путешественника" и , полагаю, "кофе по восточному", причем, сразу.
И в его речи не было вопросительных нот, а лишь констатации факта. Я почти удивился, хотя в моем случае, стоило удивляться вещам ранее обыденным, недели подобным, коих было в избытки в каждой вспышке.
Мужчина столь же беззвучно скрылся за дверью кухни, расположенной за баром, оставив меня на едине с пустотой заведения и заполняющей ее музыкой. Звучали джазовые композиции различных исполнителей и лет.
Я принялся разглядывать заведение, пытаясь определить для себя его стиль, который, как мне казалось, должен быть отражением подаваемой здесь кухни. Но, как и с глазами бармена, с интерьером творилась такая же штука... Тут было множество интересных объектов, которые никак не сочетались между собой, но , однако, в целом составляли весьма уютную картину, не имевшую, при этом всем, для себя определения, поскольку не принадлежал этот интерьер ни к одному из стилей знакомых мне. Я не стал долго размышлять на сей счет и окрестил его "вьюжен", или, по-русски, сплавом. Сплавлено было многое, чтобы создать нечто уникальное и, надо полагать, неповторимое ввиду невозможности повторить.
Сидеть одному мне представилось недолго.
Дверь заведения отворилась и в него вошел Павел Петрович. Как и ранее он был образчиком элегантной классики образа. Пальто из легкой шерсти было накинуто на плечи, словно он только вышел с заднего сидения автомобиля, из двери открытой водителем  и наброшенное пальто должно было защитить его от ветра, продувавшего всю Фонтанку и дворы, к ней примыкающие. Костюм был двубортный, черного цвета. Галстук того же цвета, рубашка белоснежная. Платочек в нагрудном кармане был исключительно белый.
Официант появившись на миг из кухни, радушно, как и меня, чуть ранее, поприветствовал и пропал снова за дверью.
Не осталось сомнения, что из всех столиков , которые пустовали этим днем, Павел Петрович, подсядет ко мне. Подсознательно зная это, я убрал со стула, напротив себя, наброшенное на него пальто.
Павел Петрович приблизился. Я поднял глаза и встретился с его взглядом... Мне стало холодно! Не так, ка бывает, при первых ноябрьских морозах, утром, по выходу их натопленного дома, а как-то безудержно холодно. Наверное такой холод бывает при шоковой заморозке рыбы подумалось мне... Почему рыба? Почему именно рыба?
- Рыба, голубчик мой, отражает нашу сущность, бороздящую бесконечный океан в весьма низменных целях пропитания и продолжения рода. Мы все , отчасти, рыбы... одинокие хищники, стайные травоядные, пестрые карлики и величественные гиганты. Мы все часть океана, пришедшие из него и в него уходящие. без остатка и бесследно.
Вместо традиционного приветствия начал он, а затем, не дожидаясь моей хоть какой-то реакции продолжил.
- Сегодня мы с Вами видимся последний раз, поскольку Ваши дела закончены, а мои, как Вы, полагаю, понимаете, конца не имеется. Хорошо, что успелось многое... Не все, надо помогать, не все, но все же доброе количество, ровно такое, что нужно было Вам.
В этот момент его речь прервалась и я заметил, что этому виной стал официант, который принёс кофе. Приблизился он так же бесшумно, как и удалился. Отчего -то без слов стало понятно, что Павел Петрович не намерен делать заказ, а официант не намерен, ровно настолько же, его принимать. Наверное для каждого из них правила этой игры известны и неизменны, вне времен.
- Будет хорошо, если ПОТОМ Вы доведете до конца свои дела.
Эта фраза ввела меня в полный ступор, но на вопрос, очевидно отразившейся на моем лице с той же театральной нарочитостью, что свойственна игре плохого актера, Павел Петрович не толко не спешил, а вовсе не собирался отвечать. Он это не говорил, но я это ощущал и без слов. Весь его облик, мимика, жесты говорили это.
- Дражайший мой, как я уже сказал, для Вас все оканчивается теперь.
По окончании фразы он поднялся и за пару широких шагов оказался у двери, которая распахнулась при помощи кого-то с внешней стороны, знавшего до доли секунды сценарий происходящего, или же, напротив, видевшего все происходившее, не ограничивая себя рамками стен, времен и, должно быть, иных преград , встречаемых обычным человеческим зрением. Павел Петрович тотчас вышел и дверь закрылась.
Не успел я проводить его взглядом, как перед моим столиком оказался официант с блюдом.
- Просим отведать Ваш выбор!
На блюде, которое он поставил так же беззвучно, как и  многое происходящее тут, разместилась рыба, чей род мне тяжело было опознать. Она была порезана на куски и это вносило ясность во все блюдо... Рыба была фарширована рыбным фаршем и овощами Иными словами, я получил холодную закуску "фаршированная рыба"...
- Желаю Вам приятного времяпрепровождения, - бравурно отчеканил официант и удалился.
Я принялся за еду...

Последний день

Резкий свет словно резал мои глаза через закрытые веки и оттого я очнулся. Попытался открыть глаза, но свет был излишен после той темноты, из которой, казалось, возвращалось все мое естество. Несколько попыток и я открыл глаза.
Я лежал на казенной кровати, застеленной белыми простынями и таким же покрывалом, укрывавшем всего меня, за исключением головы. Вокруг меня были непримечательные блеклые зеленоватого цвета стены, белый, мелованный потолок и скудный набор  мебели, состоявший из пары тумбочек, опять же, белого цвета. Вблизи моей кровати стоял придвинутый стул. На одной, ближней ко мне, тумбочке, стояли слегка подсохшие полевые цветы. Должно быть их поставили в пластиковую бутылку от воды с пару-тройку дней тому назад.
Цветы полевые, значит еще лето, или ранняя осень, - заключил я, словно разгоняя мозг, спавший долгое время и продолжил осмотр места.
Я был один в этом помещении. которое, по всем признакам можно было обозначить , как палата. А если это палата, то, значит я в больнице. Тут же мое сознание получило команду из мозга срочно осмотреть себя... Я пошевелил руками, ногами, головой... Все на месте, все работает. Уже неплохо.
Окно было занавешено легкой тюлью и сквозь нее проглядывал неопределенный пейзаж. Он был из таких, по которым нельзя определить ни место, ни время года. Наверное , такие окна и пейзажи за ними служат лишь для определения времени суток. Наверное так. Сейчас был день, или начало вечера. Одно точно, был еще светло. Насколько светло мне было трудно определить, поскольку глаза все еще привыкали к свету.
Дверь в палату отворилась. Вошел мужчина средних лет в белом халате. Он ухмыльнулся себе в неестественно пышные усы, словно взятые на прокат из века 18-го и бодрым движением, сделал пару четких, строевых, шагов к моей постели.
- Позвольте отрекомендоваться, Платон Игоревич, Ваш лечащий врач! Замечательно, голубчик мой, что Вы вот так вот очнулись наконец-то, а то, знаете, были у коллег уже сомнения на счет Вас.
Улыбнувшись все лицом, глаза его, необычайно живые, голубые, словно облака, заблестели как-то особенно умиротворяюще и он продолжил.
- Я то знал, я то верил, что Вам еще рано. Вам еще тут дел превеликое множество требуется переделать, а уж потом только... Ну добро, добро. Сейчас придет сестра, возьмет кровь, температуру, да и капельницу поставит а то силы то ох как нужны теперь... А я пока позвоню Вашим родным, сообщу радостную новость, а то они тут три дня назад были всем семейством и. знаете, мне показалось, что начали терять надежду.
Он откашлялся в усы.
- А я им сказал давеча, мол негоже не верить. Видно же по Вам, что не имеете привычки так вот просто сдаваться. Хорошо, что все обошлось и Вас нашел тот водитель.
Словно представляя картину, он поднял глаза к потолку, а затем, переведя на меня, продолжил
- Такая , драгоценный мой, авария, что впору верит, что Вы родились в рубашке. Машина Ваша , конечно, в утиль, но зато Вы уж на поправку, а о прочих пострадавших не сообщалось.
После паузы он продолжил.
- Дождь в тот вечер зарядил не на шутку, оттого и видимость то была никакой... Может теперь будете поосторожнее ездить, а , голубчик?
Он продолжал что-то говорить, но я его ен слышал. Мое сознание начало невольно воскрешать, как вспышки, картины из моей жизни. Из того дня, из дня до него и днем многим ранее... Прошлое, мое прошлое было со мной, всецело, без потерь. Я вспомнил сына, жену, маму... Должно быть они скоро приедут, после звонка Платона Игоревича. Это хорошо. Это отлично. что они есть, что они со мной.
Вдруг одна фраза доктора вернула меня и теплых рассуждений и заставила пристально уставится на него, не отрываясь.
- Завтра , дорогой мой, мы с Вами пройдем полное обследование и, если все хорошо, то до первых морозов будете уже дома.
Больше я его уже не слышал. В моей голове крутилось только одно:
- Завтра! Оно существует! Вот здесь и сейчас оно уже начинается, мое завтра, мое, самое что ни на есть, будущее. Будущее , в котором есть те, кого я мог потерять навсегда и оттого, верно, уже больше никогда не потеряю...ни в прошлом, ни в будущем.

2020.01.05