Исповедь. Инсценировка по поэме М. Ю. Лермонтова С

М.Ю. Лермонтов
«Сашка»
4 актера(2 актрисы, 2 актера).
Режиссер(рассказчик)
Артисты( Тирза, Параша, Сашка)

Начало. Доносится звон колоколов. Выходят на сцену артисты. Расставляют стулья и реквизит. Идёт подготовка к репетиции. Актеры рассаживаются по сцене. Режиссер раздает сценарий и  начинает репетицию.
 
Режиссер(в руках сценарий):
Наш век смешон и жалок, – всё пиши
Ему про казни, цепи да изгнанья,
Про темные волнения души,
И только слышишь муки да страданья.
Такие вещи очень хороши
Тому, кто мало спит, кто думать любит,
Кто дни свои в воспоминаньях губит.
Впадал я прежде в эту слабость сам,
И видел от нее лишь вред глазам;
Но нынче я не тот уж, как бывало, –
Пою, смеюсь. – Герой мой добрый малый.
Он был мой друг. Сашка.(указывает на актера)
Сашка встает. Насмешливо кланяется. Оживленный, готовый репетировать.

С ним я не знал хлопот,
С ним чувствами и деньгами делился;

Сашка: Он брал на месяц, отдавал чрез год,
Режиссер: Но я за то нимало не сердился
И поступал не лучше в свой черед.
Сашка: Печален ли, бывало, тотчас скажет,
Когда же весел, счастлив – глаз не кажет.
Режиссер: Не раз от скуки он свои мечты
Мне поверял и говорил мне ты;
Хвалил во мне, что прочие хвалили,
И был мой вечный визави в кадрили.
Музыка!
Актрисы начинают отбивают ритм танца ладонями(постепенно ускоряя ритм),появляется музыка и все заглушает. Актеры танцуют.
 Рассмеявшись актеры, обнимаются. Сашка спиной.
Режиссер: Он был мой друг. Уж нет таких друзей…
Мир сердцу твоему, мой милый Саша!
Пусть спит оно в земле чужих полей,
Не тронуто никем, как дружба наша,
В немом кладбище памяти моей.
Ты умер, как и многие, без шума,
Но с твердостью.
Режиссер отворачивается, чтобы скрыть слезы. Сашка разворачивается к залу.
Сашка: Таинственная дума
Еще блуждала на челе твоем,
Когда глаза сомкнулись вечным сном;
И то, что ты сказал перед кончиной,
Из слушавших не понял ни единый.
Режиссер: И было ль то привет стране родной,
Названье ли оставленного друга,
Тирза: Или тоска по жизни молодой,
Параша: Иль просто крик последнего недуга –
Сашка: Как разгадать? Что может в час такой
Наполнить сердце, жившее так много
И так недолго с смутною тревогой?
Режиссер: Один лишь друг умел тебя понять
И ныне может, должен рассказать
Твои мечты, дела и приключенья –
Глупцам в забаву, мудрым в поученье.
Будь терпелив, зритель милый мой!
Сашка(в зал): Кто б ни был ты: внук Евы иль Адама,
Тирза(поворачивается в зал, сидя): Разумник ли,
Параша(поворачивается в зал, сидя):шалун ли молодой, –
Режиссер: Картина будет; это – только рама!
От правил, утвержденных стариной,
Не отступлю, – я уважаю строго
Всех стариков, а их теперь так много…
Сашка: Не правда ль, кто не стар в осьмнадцать лет,
Тирза: Тот, верно, не видал людей и свет,
Параша:О наслажденьях знает лишь по слухам
Рассказчик: И предан был учителям да мукам.
Артисты ударяют ладонями о сцену резко и  поворачиваются спиной.
Режиссер: Герой наш был москвич, и потому
Я враг Неве и невскому туману.
Сашка встает.  Облокатившись  на стену, рассуждает.
Cашка: Там (я весь мир в свидетели возьму)
Веселье вредно русскому карману,
Занятья вредны русскому уму.
Там жизнь грязна, пуста и молчалива,
Как плоский берег Финского залива.
Режиссер: Москва – не то: покуда я живу,
Клянусь, друзья, не разлюбить Москву.
Там я впервые в дни надежд и счастья
Был болен от любви и любострастья.
Хватает актрис за талии. Прижимает к себе.
Режиссер: Москва, Москва!..
Актрисы вторят ему: Москва! Москва!(полифония)
Рассказчик: Люблю тебя как сын,
Как русский, – сильно, пламенно и нежно!
Тирза: Люблю священный блеск твоих седин
И этот Кремль зубчатый, безмятежный.
Параша: Напрасно думал чуждый властелин
С тобой, столетним русским великаном,
Сашка: Померяться главою и – обманом
Тебя низвергнуть.
Сашка подходит к другим. Берутся крепко за руки(как-будто держат оборону).
Режиссер(остальные звук м): Тщетно поражал
Тебя пришлец: ты вздрогнул – он упал!
Вселенная замолкла… Величавый,
Один ты жив, наследник нашей славы.
Режиссер(остальные ему вторят):Ты жив!..
Ты жив, и каждый камень твой –
Заветное преданье поколений.
Режиссер(остальные ему вторят): Москва! Москва! Клянусь, друзья, не разлюбить Москву!
Вместе со звуком разрывают руки.
Каждый берет в руки свой сценарий.
Режиссер:Я не философ – боже сохрани! –
И не мечтатель. За полетом пташки
Я не гонюсь, хотя в былые дни
Не вовсе чужд был глупой сей замашки.
(обращаясь к одной из актрис)Ну, муза, – ну, скорее, – разверни
Запачканный листок свой подорожный!..
Не завирайся, – тут зоил безбожный…
 По ходу следующей сцены встают в мизансцену запряженной кареты. Ставят три стула вплотную друг у другу. Сашка перед стульями. Актрисы встают на боковые стулья. Режиссер посредине. По ходу текста звуки скачущих лошадей.
Сашка: Куда теперь нам ехать из Кремля?
Тирза: Ворот ведь много, велика земля!
Сашка: Куда?
Режиссер:  «На Пресню погоняй, извозчик!» –
Сашка: «Старуха, прочь!.. Сворачивай, разносчик!»
Параша: Луна катится в зимних облаках,
Как щит варяжский или сыр голландской.
Режиссер: Сравненье дерзко, но люблю я страх
Все дерзости, по вольности дворянской.
Сашка: Спокойствия рачитель на часах
У будки пробудился, восклицая:
«Кто едет?»
Тирза:«Муза!»
Сашка: «Что за черт! Какая?»
Режиссер: Ответа нет. Но вот уже пруды…
Белеет мост, по сторонам сады
Под инеем пушистым спят унылы;
Луна сребрит железные перилы.
Сашка: Гуляка праздный, пьяный молодец,
С осанкой важной, в фризовой шинели,
Держась за них, бредет – и вот конец
Перилам. – «Всё направо!»
Режиссер:  Заскрипели
Полозья по сугробам, как резец
По мрамору…
Тирза: Лачуги, цепью длинной
Мелькая мимо, кланяются чинно…
Параша: Вдали мелькнул знакомый огонек…
Режиссер: «Держи к воротам… Стой, – сугроб глубок!..(попадали в разные стороны)
Режиссер(берет за руку сперва одну, потом вторую девушку):
Пойдем по снегу, муза, только тише
И платье подними как можно выше».
Режиссер вместе с актрисами, взявшись за руки, медленно идут, будто по снегу, на авансцену.
Режиссер (остальные звуки вьюги и скрип снега): Калитка – скрып… Двор темен. По доскам
Идти неловко… Вот, насилу, сени
И лестница; но снегом по местам
Занесена.
По одному, будто поднимаясь по лестнице, выстраиваются в линию. Впереди Тирза, за ней Режиссер, Сашка, за ним Параша.
Режиссер: Дрожащие ступени
Грозят мгновенно изменить ногам.
Взошли. Толкнули дверь – и свет огарка
Ударил в очи.
Резкий импульс вперед и расходятся. Все спиной, кроме Параши.
Параша: Толстая кухарка,
Прищурясь, заграждает путь гостям
И вопрошает: «Что угодно вам?»
Cашка(в зал): И, услыхав ответ красноречивый,
Захлопнув дверь, бранится неучтиво…
Сашка разворачивается обратно спиной. Параша плюется и также встает спиной.
Режиссер(лицом к залу): Но, несмотря на это, мы взойдем:
Вы знаете, для музы и поэта,
Как для хромого беса, каждый дом
Имеет вход особый; ни секрета,
Ни запрещенья нет для нас ни в чем…
Тирза(читая сценарий):  У столика, в одном углу светлицы,
Сидели две… девицы –
Сашка(ставя ей стул): Не девицы…
Красавицы… названье тут как раз!..
Рассказчик(ставит стул для другой девушки): Чем выгодней, узнать прошу я вас
От наших дам, в деревне и столице,
Красавицею быть или девицей?
Садятся на стулья труакар .
Рассказчик: Красавицы сидели за столом,
Раскладывая карты, и гадали
О будущем. И ум их видел в нем
Надежды (то, что мы и все видали).

Сашка: Одна из них (красавиц) не вполне
Была прекрасна, но зато другая…
 О, мы таких видали лишь во сне,
И то заснув – о небесах мечтая!
Режиссер сидит сбоку на авансцене. Сашка возле ног Тирзы.
Тирза(разворачивается к залу): Слегка головку приклонив к стене
И устремив на столик взор прилежный,
Она сидела несколько небрежно.
В ответ на речь подруги иногда
Из уст ее пустое «нет» иль «да»
Едва скользило, если предсказанья
Премудрой карты стоили вниманья.
Сашка(смотрит на Тирзу): Она была затейливо мила,
Как польская затейливая панна;
Режиссер: Но вместе с этим гордый вид чела
Казался ей приличен. Как Сусанна,
Она б на суд неправедный пошла
С лицом холодным и спокойным взором;
Такая смесь не может быть укором.
В том вы должны поверить мне в кредит,
Тем боле, что отец ее был жид,
Сашка: А мать (как помню) полька из-под Праги…
И лжи тут нет, как в том, что мы – варяги.
Все начинают перелистывать страницы сценария. Находят подтверждение и соглашаются.
Тирза: Под рубищем простым она росла
В невежестве, как травка полевая
Прохожим не замечена, – ни зла,
Ни гордой добродетели не зная.
Но час настал, – пора любви пришла.
Сашка притягивает к себе Тирзу. Держит в объятьях.
Сашка: Какой-то смертный ей сказал два слова:
Она в объятья божества земного
Упала;
Тирза( вырываясь из рук Сашки): Но увы, прошло дней шесть,
Уж полубог успел ей надоесть;
И с этих пор, чтоб избежать ошибки,
Она дарила всем свои улыбки…
Мечты любви умчались, как туман.
Свобода стала ей всего дороже.
Обманом сердце платит за обман
Режиссер: Я так слыхал, и вы слыхали тоже.
Тирза: В ее лице характер южных стран
Изображался резко. Не наемный
Огонь горел в очах; без цели, томно,
Покрыты светлой влагой, иногда
Они блуждали, как порой звезда
По небесам блуждает, – и, конечно,
Был это знак тоски немой, сердечной.
К ней со спины подходит Сашка.
Сашка: Безвестная печаль сменялась вдруг
Какою-то веселостью недужной…
Режиссер: Дай бог, чтоб всех томил такой недуг!
Сашка и Тирза: Волной вставала грудь, и пламень южный
В ланитах рделся, белый полукруг
Зубов жемчужных быстро открывался;
Головка поднималась, развивался
Душистый локон, и на лик младой
Катился лоснясь черною струей;
И ножка, разрезвясь, не зная плена,
Бесстыдно обнажалась до колена.
Сашка сажает ее на стул. Тирза расставляет руки и ноги.
Тирза:Когда шалунья навзничь на кровать,
Шутя, смеясь, роскошно упадала,
Режиссер: Не спорю, мудрено ее понять, –
Она сама себя не понимала, –
Сашка(готовый прыгнуть к ней ): Ей было трудно сердцу приказать,
Как баловню ребенку.
 Тирза(расставив руки): Надо было
Кому-нибудь с неведомою силой
Явиться и приветливой душой
Его согреть…
Режиссер(останавливает их): Явился ли герой,
Или вотще остался ожидаем,
Всё это мы со временем узнаем.
Теперь к ее подруге перейдем,
Чтоб выполнить начатую картину.
Тирза отворачивается.
Сашка слева на авансцене.
Параша(обрадовавшись, что наконец до нее дошли, читает сценарий):
Они недавно жили тут вдвоем,
Но души их сливались воедину,
И мысли их встречалися во всем.
Она была свежа, бела, кругла,
Как снежный шарик; щеки, грудь и шея,
Когда она смеялась или шла,
Дрожали сладострастно; не краснея,
Она на жертву прихоти несла
Свои красы.
 Широко и неловко
На ней сидела юбка; но плутовка
Поднять умела грудь, открыть плечо,
Ласкать умела буйно, горячо
И, хитро передразнивая чувства,
Слыла царицей своего искусства…
Режиссер(подходит к ней. Актеры-звуки шипения змеи):
 Она звалась Варюшею. Но я
Желал бы ей другое дать названье:
Скажу ль, при этом имени, друзья,
В груди моей шипит воспоминанье,
Как под ногой прижатая змея;
И ползает, как та среди развалин,
По жилам сердца. Я тогда печален,
Сердит, – молчу или браню весь дом,
И рад прибить за слово чубуком.
Итак, для избежанья зла, мы нашу
Варюшу здесь перекрестим в Парашу.
Все вторят: Параша! Варюша!
Режиссер: Увы, минувших лет безумный сон
Со смехом повторить не смеет лира!
Живой водой печали окроплен,
Как труп давно застывшего вампира,
Грозя перстом, поднялся молча он,
И мысль к нему прикована… Ужели
В моей груди изгладить не успели
Столь много лет и столько мук иных –
Волшебный стан и пару глаз больших?
(Хоть, признаюсь вам, разбирая строго,
Получше их видал я после много.)
Параша дает пощечину.
Режиссер(остальные звук м): Да, много лет и много горьких мук
С тех пор отяготело надо мною;
Но первого восторга чудный звук
В груди не умирает, – и порою,
Сквозь облако забот, когда недуг
Мой слабый ум томит неугомонно,
Ее глаза мне светят благосклонно.
Так в час ночной, когда гроза шумит
И бродят облака, – звезда горит
В дали эфирной, не боясь их злости,
И шлет свои лучи на землю в гости.
Режиссер(взяв в руки сценарий):
Пред нагоревшей сальною свечой
Красавицы раздумавшись сидели,
И заставлял их вздрагивать порой
Унылый свист играющей метели.(Артисты: звук метели)
И как и вам, зритель милый мой,
Им стало скучно…
Все кроме рассказчика: звуки лая собаки, полифония, звук кольца, голос, звуки шагов.
Рассказчик: Вот, на место знака
Условного, залаяла собака,
И у калитки брякнуло кольцо.
Вот чей-то голос… Идут на крыльцо…
Параша: Параша потянулась и зевнула
Так, что едва не бухнулась со стула,
Тирза(садиться спиной на стулья, полулежа): А Тирза быстро выбежала вон,
Рассказчик: Открылась дверь. В плаще, закидан снегом,
Явился гость…
Тирза на стуле спиной. Параша перед ней лицом к залу. Сашка входит спиной к залу.
 Насмешливый поклон
Отвесил и, как будто долгим бегом
Или волненьем был он утомлен,
Упал на стул…
 Параша(подставляет стул): Заботливой рукою
Сняла Параша плащ, потом другою
Стряхнула иней с шелковых кудрей
Пришельца.
Сашка: Видно, нравился он ей…
Режиссер:Всё нравится, что молодо, красиво,
И в чем мы видим прибыль особливо.
Сашка: Он ловок был, со вкусом был одет,
Изящно был причесан и так дале.
На пальцах перстни изливали свет,
И галстук надушен был, как на бале.
Ему едва ли было двадцать лет,
Но бледностью казалися покрыты
Его чело и нежные ланиты, –
Режиссер: Не знаю, мук ли то последних след,
Но мне давно знаком был этот цвет, –
И на устах его, опасней жала
Змеи, насмешка вечная блуждала.
Сашка: Заметно было в нем, что с ранних дней
В кругу хорошем, то есть в модном свете,
Он обжился, что часть своих ночей
Он убивал бесплодно на паркете
И что другую тратил не умней…
В глазах его открытых, но печальных,
Нашли бы вы без наблюдений дальных
Презренье, гордость;
Режиссер(остальные звуки м): Хоть он не был горд,
Как глупый турок иль богатый лорд,
Но всё-таки себя в числе двуногих
Он почитал умнее очень многих.
Борьба рождает гордость. Воевать
С людскими предрассудками труднее,
Чем тигров и медведей поражать,
Иль со штыком на вражьей батарее
За белый крестик жизнью рисковать…
Клянусь, иметь великий надо гений,
Чтоб разом сбросить цепь предубеждений,
Как сбросил бы я платье, если б вдруг
Из севера всевышний сделал юг.
Но ныне нас противное пугает:
Неаполь мерзнет, а Нева не тает.
 Режиссер(возвращась к сценарию):
Ну что же, продолжаем.
Герой мой, друг мой – Сашка!.. Жаль для вас,
Что случай свел в минуту вас такую,
И в этом месте… Верьте, я не раз
Ему твердил, что эти посещенья
О нем дадут весьма дурное мненье.
Я говорил, – он слушал, он был весь
Вниманье…
Сашка: Глядь, а вечером уж здесь!..
Режиссер: И я нашел, что мне его исправить
Труднее в прозе, чем в стихах прославить.
Герой мой Сашка тихо развязал
Свой галстук…

Сашка: Он галстук снял, рассеянно перстом
Провел по лбу, поморщился, потом
Спросил: «Где Тирза?»
Параша: «Дома».
Сашка:  «Что ж не видно Ее?»
 Параша:  «Уснула».
Сашка: «Как ей спать не стыдно!»
Сашка идет к Тирзе.
Режиссер: И он поспешно входит в тот покой,
Где часто с Тирзой пламенные ночи
Он проводил…
Сашка:  Всё полно тишиной
И сумраком волшебным; прямо в очи
Недвижно смотрит месяц золотой
И на стекле в узоры ледяные
Кидает искры, блески огневые,
И голубым сиянием стена
Игриво и светло озарена.
И он, мой Сашка слышит,
В углу на ложе кто-то слабо дышит.
Он руку протянул, – его рука
Попала в стену; протянул другую, –
Ощупал тихо кончик башмачка.
Схватил потом и ножку, но какую?!..
Так миньятюрна, так нежна, мягка
Казалась эта ножка, что невольно
Подумал он, не сделал ли ей больно.
Меж тем рука всё далее ползет,
Вот круглая коленочка… и вот,
Режиссер и параша смеются.
Сашка: Вот – для чего смеетесь вы заране? –
Вот очутилась на двойном кургане…
Сашка(все остальные ему вторят): Блаженная минута!…
Тирза ударяет его по рукам.
Сашка:Закипел
Мой Александр, склонившись к деве спящей.
Он поцелуй на грудь запечатлел
И стан ее обвил рукой дрожащей.
В самозабвенье пылком он не смел
Дохнуть…
 Он думал: «Тирза дорогая!
И жизнию и чувствами играя,
Как ты, я чужд общественных связей, –
Как ты, один с свободою моей,
Не знаю в людях ни врага, ни друга, –
Живу, чтоб жить как ты, моя подруга!
«Судьба вчера свела случайно нас,
Случайно завтра разведет навечно, –
Не всё ль равно, что год, что день, что час,
Лишь только б я провел его беспечно?..»
Режиссер: И не сводил он ярких черных глаз
С своей жидовки и не знал, казалось,
Что резвое созданье притворялось.
Тирза(немного привстав): Меж тем почла за нужное она
Проснуться и была удивлена,
Как надлежало…
Режиссер:  Страх и удивленье
Для женщин в важных случаях спасенье.
Тирза: И, прежде потерев глаза рукой,
Она спросила: «Кто вы?»
Сашка:  «Я, твой Саша!»
Тирза: «Неужто?.. Видишь, баловник какой!
Ступай, давно там ждет тебя Параша!..
Нет, надо разбудить меня… Постой,
Я отомщу». И за руку схватила
Его проворно и… и укусила,
Режиссер: Хоть это был скорее поцелуй.
Сашка: Да, мерзкий критик, что ты ни толкуй,
А есть уста, которые украдкой
Кусать умеют сладко, очень сладко!..
Сашка(Тирза стоит на стуле, Сашка перед ней):
Тирза: «Откуда ты?»
Сашка:  «Не спрашивай, мой друг!
Я был на бале!»
Тирза:  «Бал! А что такое?»
Параша и Режиссер- звуки(на протяжении следующего монолога Сашки  обивание ритма, напевание мелодии ,переходящее в музыку)
Сашка: «Невежда! Это – говор, шум и стук,
Толпа глупцов, веселье городское, –
Наружный блеск, обманчивый недуг;
Кружатся девы; чванятся нарядом,
Притворствуют и голосом и взглядом.
Кто ловит душу, кто пять тысяч душ…
Все так невинны, но я им не муж.
И как ни уважаю добродетель,
А здесь мне лучше, в том луна свидетель».
Кружатся в танце. Уставши, сваливаются на стулья.
Режиссер: Каким-то новым чувством смущена,
Его слова еврейка поглощала.
Сначала показалась ей смешна
Жизнь городских красавиц, но… сначала.
Тирза: Потом пришло ей в мысль, что и она
Могла б кружиться ловко пред толпою,
Терзать мужчин надменной красотою,
В высокие смотреться зеркала
И уязвлять, но не желая зла,
Соперниц гордой жалостью, и в свете
Блистать, и ездить четверней в карете.
Сашка: Она прижалась к юноше. Листок
Так жмется к ветке, бурю ожидая.
Тирза: Стучало сердце в ней, как молоток,
Уста полураскрытые, пылая,
Шептали что-то. С головы до ног
Она горела.
Сашка: Груди молодые
Как персики являлись наливные
Из-под сорочки… Сашкина рука
По ним бродила медленно, слегка…
Режиссер(прерывает их):
Но… есть во мне к стыдливости вниманье –
И целый час я пропущу в молчанье.
Перелистывает страницы сценария.
Режиссер(остальные тихо, звуки мыши,сверчка):
Всё было тихо в доме. Облака
Нескромный месяц дымкою одели,
И только раздавались изредка
Сверчка ночного жалобные трели;
И мышь в тени родного уголка
Скреблась в обои старые прилежно.
Моя чета, раскинувшись небрежно,
Покоилась, не думая о том,
Что небеса грозили близким днем,
Что ночь… Вы на веку своем едва ли
Таких ночей десяток насчитали…
Тирза: Но Тирза вдруг молчанье прервала
И молвила: «Послушай, прочь все шутки!
Какая мысль мне странная пришла:
Что если б ты, откинув предрассудки
Режиссер:: Она его тут крепко обняла,
Сашка притягивает ее к себе.
Тирза: Что если б ты, мой милый, мой бесценный,
Хотел меня утешить совершенно,
То завтра, или даже в день иной
Меня в театр повез бы ты с собой.
Известно мне, всё для тебя возможно,
А отказать в безделице безбожно».
Сашка: «Пожалуй!» – отвечал ей Саша. Он
Из слов ее расслушал половину, –
Его клонил к подушке сладкий сон,
Как птица клонит слабую тростину.
Сашка захрапел.
Режиссёр (отвлекшись от сценария и от сцены): Блажен, кто может спать! Я был рожден
С бессонницей. В теченье долгой ночи
Бывало беспокойно бродят очи,
И жжет подушка влажное чело.
Душа грустит о том, что уж прошло,
Блуждая в мире вымысла без пищи,
Как лазарони или русский нищий…
Режиссер ложится на колени Параши. Параша тихонько напевает колыбельную.
Режиссер : И жадный червь ее грызет, грызет, –
Я думаю, тот самый, что когда-то
Терзал Саула; но порой и тот
Имел отраду: арфы звук крылатый,
Как ангела таинственный полет,
В нем воскрешал и слезы и надежды;
И опускались пламенные вежды,
С гармонией сливалася мечта,
И злобный дух бежал, как от креста.
Но этих звуков нет уж в поднебесной, –
Они исчезли с арфою чудесной…
И всё исчезнет. Верить я готов,
Что наш безлучный мир – лишь прах могильный
Другого, – горсть земли, в борьбе веков
Случайно уцелевшая и сильно
Заброшенная в вечный круг миров.
Светилы ей двоюродные братья,
Хоть носят шлейфы огненного платья,
И по сродству имеют в добрый час
Влиянье благотворное на нас…
А дай сойтись, так заварится каша, –
В кулачки, и… прощай планета наша.
И пусть они блестят до той поры,
Как ангелов вечерние лампады.
Придет конец воздушной их игры,
Печальная разгадка сей шарады…
Любил я с колокольни иль с горы,
Когда земля молчит и небо чисто,
Теряться взором в их цепи огнистой, –
И мнится, что меж ними и землей
Есть путь, давно измеренный душой, –
И мнится, будто на главу поэта
Стремятся вместе все лучи их света.
Его прерывает сильный храп. Храпят все.
Режиссер(встает):Простите!
 Итак, герой наш спит, приятный сон,
Покойна ночь, а вы, зритель милый,
Пожалуйте, – иначе принужден
Я буду удержать вас силой…
Все встают. Вчетвером будто толкают огромную махину.
Вместе: Роман, вперед!..
Сашка: Не и;дет?
Рассказчик:  Ну, так он
Пойдет назад.
Все: А как ?
Режиссер-рассказчик: Герой наш спит покуда,
Хочу я рассказать, кто он, откуда,
Кто мать его была, и кто отец,
Как он на свет родился, наконец,
Как он попал в позорную обитель,
Кто был его лакей и кто учитель.
Сашка(беря сценарий): Его отец – симбирский дворянин,
Иван Ильич N., муж дородный,
Богатого отца любимый сын.
Был сам богат; имел он ум природный
И, что ума полезней, важный чин;
Режиссер(в центре, с одной стороны сидит Тирза, с другой Параша, Сашка ближе к авансцене): Он был врагом писателей и книг,
В делах судебных почерпнул познанья.
Спал очень долго, ел за четверых;
Ни на кого не обращал вниманья
И не носил приличия вериг.
Однако же пред знатью горделивой
Умел он гнуться скромно и учтиво.
Но в этот век учтивости закон
Для исполненья требовал поклон;
А кланяться закону иль вельможе
Считалося тогда одно и то же.
Сашка: Он старших уважал, зато и сам
Почтительность вознаграждал улыбкой
Тирза: И, ревностный хотя угодник дам,
Женился, по словам его, ошибкой.
Сашка: В чем он ошибся, не могу я вам
Открыть, а знаю только (не соврать бы),
Что был он грустен на другой день свадьбы
И что печаль его была одна
Из тех, какими жизнь мужей полна.
Режиссер: По мне они большие эгоисты, –
Всё жен винят, как будто сами чисты.
Тирза и Параша соглашаясь с ним по очереди целуют его руки.
Режиссер(садится, обнимая девушек): Благодари меня, о женский пол!
Я – Демосфен твой: за твою свободу
Я рад шуметь; я непомерно зол
На всю, на всю рогатую породу!
Параша(встает на свой стул): Кто власть им дал?.. Восстаньте, – час пришел!
Тирза(также встает на стул): Я поднимаю знамя возмущенья.
Ура! Сюда все девы! Прочь терпенье!
Параша: Конец всему есть! Беззаботно, явно
Идите вслед(смотрит в сценарий)
Режиссер:за Марьей Николавной!Это мать его(указывает на Сашку)
Сашка(показывая отца, изображая его): Иван Ильич стерег жену свою
По старому обычаю.
Тирза(показывая его жену): Проказница ж жена (не утаю)
Читать любила жалкие романы
Или смотреть на светлый шар Дианы,
В беседке темной сидя до утра.
Режиссер: А месяц и романы до добра
Не доведут, – от них мечты родятся…
А искушенью только бы добраться!
Сашка: Она была прелакомый кусок
И многих дум и взоров стала целью.
Как быть: пчела садится на цветок,
А не на камень; чувствам и веселью
Казенных не назначено дорог.
Тирза: На брачном ложе Марья Николавна
Была, как надо, ласкова, исправна.
Но, говорят (хоть, может быть, и лгут),
Что долг супруги – только лишний труд.
Мужья у жен подобных (не в обиду
Будь сказано), как вывеска для виду.
Режиссер(возвращая актеров к сценарию): Два года жил Иван Ильич с женой,
И всё не тесны были ей корсеты.
Сашка: Ее ль сложенье было в том виной,
Тирза: Или его немолодые леты?..
Режиссер: Не мне в делах семейных быть судьей!
Иван Ильич иметь желал бы сына
Законного: хоть правом дворянина
Он пользовался часто, но детей,
Вне брака прижитых, злодей,
Раскидывал по свету, где случится,
Страшась с своей деревней породниться.
Режиссер(вновь отвлекся от сценария, рассуждает)(остальные звуки м): Какая сладость в мысли: я отец!
И в той же мысли сколько муки тайной –
Оставить в мире след и наконец
Исчезнуть!
Сашка(рассуждает): Быть злодеем, и случайно, –
Злодеем потому, что жизнь – венец
Терновый, тяжкий, – так по крайней мере
Должны мы рассуждать по нашей вере…
Тирза: К чему, куда ведет нас жизнь, о том
Не с нашим бедным толковать умом;
Параша: Но исключая два-три дня да детство,
Она, бесспорно, скверное наследство.
Режиссер: Бывало, этой думой удручен,
Я прежде много плакал, и слезами
Я жег бумагу. Детский глупый сон
Прошел давно, как туча над степями;
Но пылкий дух мой не был освежен,
В нем родилися бури, как в пустыне,
Но скоро улеглись они, и ныне
Осталось сердцу, вместо слез, бурь тех,
Один лишь отзыв – звучный, горький смех…
Там, где весной белел поток игривый,
Лежат кремни – и блещут, но не живы!
Сашка (прерывая режиссера): Прошло два года.
Все возвращаются на места. Перелистывают сценарий.
 Третий год
Обрадовал супругов безнадежных:
Параша-Звуки(плач младенца).Тирза держит в руках кулек, как младенца.
Тирза: Желанный сын, любви взаимной плод,
Предмет забот мучительных и нежных,
У них родился.
Сашка: В доме весь народ
Был восхищен, и три дня были пьяны
Все на подбор, от кучера до няни.
Режиссер(остальные вой собак): А между тем печально у ворот
Всю ночь собаки выли напролет,
И, что страшнее этого, ребенок
Весь в волосах был, точно медвежонок.
Сашка(защищая): Старухи говорили: это знак,
Который много счастья обещает.
Режиссер: И про меня сказали точно так,
А правда ль это вышло? – небо знает!
К тому же полуночный вой собак
И страшный шум на чердаке высоком –
Приметы злые; но не быв пророком,
Я только покачаю головой.
Сашка: Гамлет сказал: «Есть тайны под луной
И для премудрых».
Рассказчик: Как же мне, поэту,
Не верить можно тайнам и Гамлету?..
Параша(останавливает их спор): Младенец рос милее с каждым днем:
Живые глазки, белые ручонки
И русый волос, вьющийся кольцом, –
Пленяли всех знакомых; уж пеленки
Рубашечкой сменилися на нем;
Тирза: И, первые проказы начиная,
Уж он дразнил собак и попугая…
Года неслись, а Саша рос, и в пять
Добро и зло он начал понимать;
Но, верно, по врожденному влеченью,
Имел большую склонность к разрушенью.
Сашка: Он рос… Отец его бранил и сек –
Затем, что сам был с детства часто сечен,
Режиссер: А слава богу вышел человек:
Не стыд семьи, ни туп, ни изувечен.
Понятья были низки в старый век…
Сашка: Но Саша с гордой был рожден душою
И желчного сложенья, – пред судьбою,
Перед бичом язвительной молвы
Он не склонял и после головы.
Умел он помнить, кто его обидел,
И потому отца возненавидел.
Рассказчик: Великий грех!..
Сашка:Но чем теплее кровь,
Тем раньше зреют в сердце беспокойном
Все чувства – злоба, гордость и любовь,
Как дерева под небом юга знойным.
Рассказчик: Шалун мой хмурил маленькую бровь,
Встречаясь с нежным папенькой; от взгляда
Он вздрагивал, как будто б капля яда
Лилась по жилам.
Сашка: Это, может быть,
Смешно, – что ж делать! – он не мог любить,
Как любят все гостиные собачки
За лакомства, побои и подачки.
Тирза и Параша(вдвоем останавливают их спор):
 Он был дитя, когда в тесовый гроб
Его родную с пеньем уложили.
Он помнил, что над нею черный поп
Читал большую книгу, что кадили,
И прочее… и что, закрыв весь лоб
Большим платком, отец стоял в молчанье.
И что когда последнее лобзанье
Ему велели матери отдать,
То стал он громко плакать и кричать,
И что отец, немного с ним поспоря,
Велел его посечь… (конечно, с горя).
Сашка: Он не имел ни брата, ни сестры,
И тайных мук его никто не ведал.
До времени отвыкнув от игры,
Он жадному сомненью сердце предал
И, презрев детства милые дары,
Он начал думать, строить мир воздушный,
И в нем терялся мыслию послушной.
Режиссер: Таков средь океана островок:
Пусть хоть прекрасен, свеж, но одинок;
Ладьи к нему с гостями не пристанут,
Цветы на нем от зноя все увянут…
Сашка: Он был рожден под гибельной звездой,
С желаньями безбрежными, как вечность.
Они так часто спорили с душой
И отравили лучших дней беспечность.
Они летали над его главой,
Как царская корона; но без власти
Венец казался бременем, и страсти,
Впервые пробудясь, живым огнем
Прожгли алтарь свой, не найдя кругом
Достойной жертвы, – и в пустыне света
На дружний зов не встретил он ответа.
Режиссер: Я не берусь вполне, как психолог,
Характер Саши выставить наружу
И вскрыть его, как с труфлями пирог.
Скорей судей молчаньем я принужу
К решению…
Параша: Пусть суд их будет строг!
Пусть журналист всеведущий хлопочет,
Зачем тот плачет, а другой хохочет!..
Сашка: Пусть скажет он, что бесом одержим
Был Саша,
Режиссер:  я и тут согласен с ним,
Хотя, божусь, приятель мой, повеса,
Взбесил бы иногда любого беса.
Возвращаются к сценарию.
Я совсем не моралист, –
Ни блага в зле, ни зла в добре не вижу,
Я палачу не дам похвальный лист,
Но клеветой героя не унижу, –
Ни плеск восторга, ни насмешки свист
Не созданы для мертвых.
Режиссер (отвлекшись): Я прикажу, кончая дни мои,
Отнесть свой труп в пустыню и высокий
Курган над ним насыпать, и – любви
Символ ненарушимый – одинокий
Поставить крест: быть может, издали,
Когда туман протянется в долине,
Иль свод небес взбунтуется, к вершине
Гостеприимной нищий пешеход,
Его заметив, медленно придет,
И, отряхнувши посох, безнадежней
Вздохнет о жизни будущей и прежней –
И проклянет, склонясь на крест святой,
Людей и небо, время и природу, –
И проклянет грозы бессильный вой
И пылких мыслей тщетную свободу…
Но нет, к чему мне слушать плач людской?
На что мне черный крест, курган, гробница?
Пусть отдадут меня стихиям! Птица
И зверь, огонь и ветер, и земля
Разделят прах мой, и душа моя
С душой вселенной, как эфир с эфиром,
Сольется и развеется над миром!..
Пускай от сердца, полного тоской
И желчью тайных тщетных сожалений,
Подобно чаше, ядом налитой,
Следов не остается… Без волнений
Я выпил яд по капле, ни одной
Не уронил; но люди не видали
В лице моем ни страха, ни печали,
И говорили хладно: он привык.
И с той поры я облил свой язык
Тем самым ядом, и по праву мести
Стал унижать толпу под видом лести…
Но кончим этот скучный эпизод
И обратимся к нашему герою.
Сашка(перелистывают несколько страниц):
 До этих пор он не имел забот
Житейских и невинною душою
Искал страстей, как пищи.
Длинный год
Провел он средь тетрадей, книг, историй,
Грамматик, географий и теорий
Всех философий мира.
Учитель говорил,
Но Саша не внимал его словам, –
Рассеянно в тетради над строками
Его рука чертила здесь и там
Какой-то женский профиль, и очами,
Горящими подобно двум звездам,
Он долго на него взирал и нежно
Вздыхал и хоронил его прилежно
Между листов, как тайный милый клад,
Залог надежд и будущих наград,
Как прячут иногда сухую травку,
Перо, записку, ленту иль булавку…
Тирза: Но кто ж она? Что пользы ей вскружить
Неопытную голову, впервые
Сердечный мир дыханьем возмутить
И взволновать надежды огневые?
К чему?..
Сашка: Он слишком молод, чтоб любить
Со всем искусством древнего Фоблаза.
Его любовь, как снег вершин Кавказа,
Чиста, – тепла, как небо южных стран…
Ему ль платить, обманом за обман?..
Параша и Тирза(ожидая кто из них): Но кто ж она?
 Режиссер: Не модная вертушка,
А просто дочь буфетчика, Маврушка…
Сашка: И Саша был четырнадцати лет.
Он привыкал (скажу вам под секретом,
Хоть важности большой во всем том нет)
Толкаться меж служанок. Часто летом,
Когда луна бросала томный свет
На тихий сад, на свод густых акаций,
И с шепотом толпа домашних граций
В аллее кралась, – легкою стопой
Он догонял их; и, шутя, порой,
Его невинность (вы поймете сами)
Они дразнили дерзкими перстами.
Режиссер: Но между них он отличал одну:
В ней было всё, что увлекает душу,
Волнует мысли и мешает сну.
Но я, друзья, покой ваш не нарушу
И на портрет накину пелену.
Сашка: Ее любил мой Саша той любовью,
Которая по жилам с юной кровью
Течет огнем, клокочет и кипит.
Боролись в нем желание и стыд;
Он долго думал, как в любви открыться, –
Но надобно ж на что-нибудь решиться.
Режиссер: И мудрено ль? Четырнадцати лет
Я сам страдал от каждой женской рожи
И простодушно уверял весь свет,
Что друг на дружку все они похожи.
Волнующихся персей нежный цвет
И алых уст горячее дыханье
Во мне рождали чудные желанья;
Я трепетал, когда моя рука
Атласных плеч касалася слегка,
Но лишь в мечтах я видел без покрова
Всё, что для вас, конечно, уж не ново…
Сашка: Он потерял и сон и аппетит,
Молчал весь день и бредил в ночь, бывало,
По коридору бродит и грустит,
И ждет, чтоб платье мимо прожужжало,
Чтоб ясный взор мелькнул… Суровый вид
Приняв, он иногда улыбкой хладной
Ответствовал на взор ее отрадный…
Режиссер: Любовь же неизбежна, как судьба,
А с сердцем страх невыгодна борьба!
Сашка: Итак, мой Саша кончил с ним возиться
И положил с Маврушей объясниться.
Режиссер: Случилось это летом, в знойный день.
В саду, в беседке темной и сырой,
Лежал полураздетый наш герой
И размышлял о тайне съединенья
Двух душ, – предмет, достойный размышленья.
Сашка снимает рубашку и ложится.
Режиссер(Тирза и Параша звуки): Вдруг слышит он направо, за кустом
Сирени, шорох платья и дыханье
Волнующейся груди, и потом
Чуть внятный звук, похожий на лобзанье.
Как Саше быть?
Сашка: Забилось сердце в нем,
Запрыгало… Без дальних опасений
Он сквозь кусты пустился легче тени.
Режиссер(берет Парашу в объятия):Трещат и гнутся ветви под рукой.
И вдруг пред ним, с Маврушкой молодой
Обнявшися в тени цветущей вишни,
Сашка: Иван Ильич…
Режиссер: Прости ему всевышний!
Режиссер: Увы! Покоясь на траве густой,
Проказник старый обнимал бесстыдно
Упругий стан под юбкою простой
И не жалел ни ножки миловидной,
Ни круглых персей, дышащих весной!
И долго, долго бился, но напрасно!
Огня и сил лишен уж был несчастный.(встает)
Он встал, вздохнул (нельзя же не вздохнуть),
Поправил брюхо и пустился в путь,
Оставив тут обманутую деву,
Как Ариадну, преданную гневу.
И есть за что, не спорю…
Сашка: Между тем
Что делал Саша?
Режиссер: С неподвижным взглядом,
Как белый мрамор холоден и нем,
Как Аббадона грозный, новым адом
Испуганный, но помнящий эдем,
С поникшею стоял он головою,
И на челе, наморщенном тоскою,
Качались тени трепетных ветвей…
Но вдруг удар проснувшихся страстей
Перевернул неопытную душу,
И он упал, как с неба, на Маврушу.
Сашка: Упал! (прости невинность!). Как змея,
Маврушу крепко обнял он руками,
То холодея, то как жар горя,
Неистово впился в нее устами
И – обезумел… Небо и земля
Слились в туман.
Параша: Мавруша простонала
И улыбнулась; как волна, вставала
И упадала грудь, и томный взор,
Как над рекой безлучный метеор,
Блуждал вокруг без цели, без предмета,
Боясь всего: людей, дерев и света…
Режиссер: Теперь, друзья, скажите напрямик,
Кого винить?..
Сашка(вставая и одеваясь)
По мне, всего прекрасней
Сложить весь грех на черта, – он привык
К напраслине; к тому же безопасней
Рога и когти, чем иной язык…
Режиссер:Итак, заметим мы, что дух незримый,
Но гордый, мрачный, злой, неотразимый
Ни ладаном, ни бранью, ни крестом,
Играл судьбою Саши, как мячом,
И, следуя пустейшему капризу,
Кидал его то вкось, то вверх, то книзу.
Сашка(листает сценарий): Два месяца прошло.
Параша: Во тьме ночной,
На цыпочках по лестнице ступая,
В чепце, платок накинув шерстяной,
Являлась к Саше дева молодая;
Задув лампаду, трепетной рукой
Держась за спинку шаткую кровати,
Она искала жарких там объятий.
Сашка: Потом, на мягкий пух привлечена,
Под одеяло пряталась она;
Тяжелый вздох из груди вырывался,
И в жарких поцелуях он сливался.
Режиссер: Казалось, рок забыл о них. Но раз
(Не помню я, в который день недели), –
Уж пролетел давно свиданья час,
А Саша всё один был на постели.
Он сел к окну в раздумье.
Звуки скрипнувшей двери. Шорох.
Сашка:  Вдруг скрипнули двери,
И вы б сказали – поступь райской пери
Послышалась.
Режиссер: Невольно наш герой
Вздрогнул. Пред ним, озарена луной,
Стояла дева, опустивши очи,
Бледнее той луны – царицы ночи…
Сашка:И он узнал Маврушу. Но – творец! –
Как изменилось нежное созданье!
Казалось, тело изваял резец,
А бог вдохнул не душу, но страданье.
Режиссер: Она стоит, вздыхает, наконец
Подходит и холодными руками
Хватает руку Саши, и устами
Прижалась к ней, и слезы потекли
Всё больше, больше, и, казалось, жгли
Ее лицо…
И долго молча плакала она.
Рассыпавшись на кругленькие плечи,
Ее власы бежали, как волна.
Лишь иногда отрывистые речи,
Отзыв того, чем грудь была полна,
Блуждали на губах ее; но звуки
Яснее были слов…
Сашка: И голос муки
Мой Саша понял, как язык родной;
К себе на грудь привлек ее рукой
И не щадил ни нежностей, ни ласки,
Чтоб поскорей добраться до развязки.
 «К чему печаль твоя?
Ты молода, любима, – где ж страданье?
В твоих глазах – мой мир, вся жизнь моя,
И рай земной в одном твоем лобзанье…
Быть может, злобу хитрую тая,
Какой-нибудь… Но нет! И кто же смеет
Тебя обидеть? Мой отец дряхлеет,
Француз-учитель давно не годен никуда…
Ну, полно! Слезы прочь, и ляг сюда!»
Режиссер: Мавруша, крепко Сашу обнимая,
Так отвечала, медленно вздыхая:
Параша:«Послушайте, я здесь в последний раз.
Пренебрегла опасность, наказанье,
Стыд, совесть – всё, чтоб только видеть вас,
Поцеловать вам руки на прощанье
И выманить слезу из ваших глаз.
Не отвергайте бедную, – довольно
Уж я терплю, – но что же?.. Сердце вольно…
Иван Ильич проведал от людей
Завистливых… Всё Ванька ваш, злодей, –
Через него я гибну… Всё готово!
Молю!.. О, киньте мне хоть взгляд, хоть слово!
«Для вашего отца впервые я
Забыла стыд, – где у рабы защита?
Грозил он ссылкой, бог ему судья!
Прошла неделя, – бедная забыта…
А всё любить другого ей нельзя.
Вчера меня обидными словами
Он разбранил… Но что же перед вами?
Раба? Игрушка!.. Точно: день, два, три
Мила, а там? – пожалуй, хоть умри!..»
Режиссер: Тут началися слезы, восклицанья,
Но Саша их оставил без вниманья.
Параша: «Ах, барин, барин! Вижу я, понять
Не хочешь ты тоски моей сердечной!..
Прощай, – тебя мне больше не видать,
Зато уж помнить буду вечно, вечно…
Виновны оба, мне ж должно страдать.
Но, так и быть, целуй меня в грудь, в очи, –
Целуй, где хочешь, для последней ночи!..
Чем свет меня в кибитке увезут
На дальний хутор, где Маврушу ждут
Страданья и мужик с косматой бородою…
А ты? – вздохнешь и слюбишься с другою!»
Режиссер: Она заплакала. Так или нет
Изгнанница младая говорила,
Я утверждать не смею; двух, трех лет
Достаточна губительная сила,
Чтобы святейших слов загладить след.
А тот, кто рассказал мне повесть эту, –
Его уж нет… Но что за нужда свету?
Не веры я ищу, – я не пророк,
Хоть и стремлюсь душою на Восток,
Где свиньи и вино так ныне редки
И где, как пишут, жили наши предки.
Сашка(прервал его): Она замолкла, но не Саша: он
Кипел против отца негодованьем:
«Злодей! Тиран!»
Режиссер(успокаивая): и тысячу имен,
Таких же милых, с истинным вниманьем,
Он расточал ему.
Сашка: Но счастья сон,
Как ни бранись, умчался невозвратно…
Уже готов был юноша развратный
В последний раз на ложе пуховом
Вкусить восторг, в забытии немом
Параша: Уж и она, пылая в расслабленье,
Раскинулась, как вдруг
Тирзва(все это время нервничает,тихо, смотрит в сценарий): о, провиденье!
Все смотрят на нее.И в сценарий.Звуки шагов,треск двери.
Режиссер: Удар ногою с треском растворил
Стеклянной двери обе половины,
И ночника луч бледный озарил
Живой скелет вошедшего мужчины.
Казалось, в страхе с ложа он вскочил, –
Растрепан, босиком, в одной рубашке, –
Вошел и строго обратился к Сашке:
Режиссер:«Eh bien, monsieur, que vois-je?»(Ну, сударь, что я вижу?)
Сашка: «Ah, c’est vous!»(Ах, это вы!)
Режиссер: «Pourquoi ce bruit? Que faites-vous! Donc?»(Что это за шум? Что вы делаете?)
Сашка: «Je f<…>!» (Я…!)
Режиссер: И, молвив так (пускай простит мне муза),
Одним тузом он выгнал вон француза.
Параша: И вслед за ним, как лань кавказских гор,
Из комнаты пустилася бедняжка,
Не распростясь, но кинув нежный взор,
Закрыв лицо руками…
Режиссер: Долго Сашка
Не мог унять волненье сердца.
Сашка: «Вздор, –
 – вздор: любовь не жизнь!»
Режиссер(остальные звуки): Но утро,
Подернув тучки блеском перламутра,
Уж начало заглядывать в окно,
Как милый гость, ожиданный давно,
А на дворе, унылый и докучный,
Раздался колокольчик однозвучный.
К окну с волненьем Сашка подбежал:
Сашка:Разгонных тройка у крыльца большого.
Вот сел ямщик и вожжи подобрал;
Вот чей-то голос:
Режиссер: «Что же, всё готово?»
– «Готово».
Сашка:– Вот садится… Он узнал:
Она!..
Параша: В чепце, платком окутав шею,
С обычною улыбкою своею,
Ему кивнула тихо головой
И спряталась в кибитку.
Режиссер(остальные звуки): Бич лихой
Взвился. «Пошел!»… Колесы застучали…
И в миг… Но что нам до чужой печали?
Давно ль?… Но детство Саши протекло.
Я рассказал, что знать вам было нужно…
Он стал с отцом браниться:
Сашка: не могло
И быть иначе, – нежностью наружной
Обманывать он почитал за зло,
За низость, – но правдивой мести знаки
Он не щадил (хотя б дошло до драки).
Режиссер: И потому родитель, рассчитав,
Что укрощать не стоит этот нрав,
Сынка, рыдая, как мы все умеем,
Послал в Москву с французом и лакеем.
Сашка: И там проказник был препоручен
Старухе-тетке самых строгих правил.
Свет утверждал, что резвый Купидон
Ее краснеть ни разу не заставил.
Тирза: Она была одна из тех княжен,
Которые, страшась святого брака,
Не смеют дать решительного знака
И потому в сомненье ждут да ждут,
Покуда их на вист не позовут,
Потом остаток жизни, как умеют, –
За картами клевещут и желтеют.
Сашка(пристает к Тирзе): Но иногда какой-нибудь лакей,
Усердный, честный, верный, осторожный,
Имея вход к владычице своей
Во всякий час, с покорностью возможной,
В уютной спальне заменяет ей
Служанку, то есть греет одеяло,
Подушки, руки, ноги…
Режиссер: Разве мало
Под мраком ночи делается дел,
Которых знать и черт бы не хотел,
И если бы хоть раз он был свидетель,
Как сладко спит седая добродетель.
Сашка: Шалун был отдан в модный пансион,
Где много приобрел прекрасных правил.
Сначала пристрастился к книгам он,
Режиссер:Но скоро их с презрением оставил.
Сашка: Он увидал, что дружба, как поклон, –
Двусмысленная вещь; что добрый малый –
Товарищ скучный, тягостный и вялый;
Чуть умный – и забавен и сносней,
Чем тысяча услужливых друзей,
И потому (считая только явных)
Он нажил в месяц сто врагов забавных.
Тирза: Любил он заговоры злобы тайной
Расстроить словом, будто бы случайно;
Параша: Любил врагов внезапно удивлять,
На крик и брань – насмешкой отвечать,
Сашка: Иль, притворясь рассеянным невеждой,
Ласкать их долго тщетною надеждой.
Сашка: Из пансиона скоро вышел он,
Наскуча всё твердить азы да буки,
И наконец в студенты посвящен,
Вступил надменно в светлый храм науки.
Святое место!
Режиссер: Помню я, как сон,
Твои кафедры, залы, коридоры,
Твоих сынов заносчивые споры:
О боге, о вселенной и о том,
Как пить: ром с чаем или голый ром;
Их гордый вид пред гордыми властями,
Их сюртуки, висящие клочками.
Звуки боя часов. Броуновское движение, уткнувшись в книги(пфд).
Бывало, только восемь бьет часов,
По мостовой валит народ ученый.
Кто ночь провел с лампадой средь трудов,
Кто в грязной луже, Вакхом упоенный;
Но все равно задумчивы, без слов
Текут… Пришли, шумят…
Звуки разговоров.
Режиссер: Профессор длинный
Напрасно входит, кланяется чинно, –
Он книгу взял, раскрыл, прочел… шумят;
Уходит, – втрое хуже. Сущий ад!..
Сашка: По сердцу Сашке жизнь была такая,
И этот ад считал он лучше рая.
Режиссер: Пропустим года два… Я не хочу
В один прием свою закончить повесть.
Зритель знает, что я с ним шучу,
И потому моя спокойна совесть,
Хоть, признаюся, много пропущу
Событий важных, новых и чудесных.
Но час придет, когда, в пределах тесных
Не заключен и не спеша вперед,
Чтоб сократить унылый эпизод,
Я снова обращу вниманье ваше
На те года, потраченные Сашей…
Актеры расставляют все как было перед тем как они уснули.
Рассказчик: Теперь героев разбудить пора,
Пора привесть в порядок их одежды.
Вы вспомните, как сладостно вчера
В объятьях неги и живой надежды
Уснула Тирза? Резвый бег пера
Я не могу удерживать серьезно,
И потому она проснулась поздно…
Тирза: Растрепанные волосы назад
Рукой откинув и на свой наряд
Взглянув с улыбкой сонною, сначала
Она довольно долго позевала.
На ней измято было всё, и грудь
Хранила знаки пламенных лобзаний.
Она спешит лицо водой сплеснуть
И кудри без особенных стараний
На голове гребенкою заткнуть;
Потом сорочку скинула, небрежно
Водою обмывает стан свой нежный…
Режиссер: Опять свежа, как персик молодой.
И на плеча капот накинув свой,
Пленительна бесстыдной наготою,
Она подходит к нашему герою,
Тирза(брызгает воду на Сашку): Садится в изголовье и потом
На сонного студеной влагой плещет.
Сашка: Он поднялся, кидает взор кругом
И видит, что пора: светелка блещет,
Режиссер: Торопливо
Вскочил мой Саша. Вот уж он одет,
Атласный галстук повязал лениво,
С кудрей ночных восторгов сгладил след;
Лишь синеватый венчик под глазами
Изобличал его…
Сашка: Но (между нами,
Сказать тихонько) это не порок.
У наших дам найти я то же б мог,
Хоть между тем ручаюсь головою,
Что их невинней нету под луною.
Сашка(остальные звуки): Из комнаты выходит наш герой,
И, пробираясь длинным коридором,
Он видит Катерину пред собой,
Приветствует ее холодным взором,
И мимо. Вот он в комнате другой:
Вот стул с дрожащей ножкою и рядом
Кровать; на ней, закрыта, кверху задом
Храпит Параша,
Режиссер: отвернув лицо.
Он плащ надел и вышел на крыльцо,
И вслед за ним несутся восклицанья,
Чтобы не смел забыть он обещанья:
Тирза и Параша повторяют несколько раз: Чтоб приготовил модный он наряд
Для бедной, милой Тирзы
Сашка(закрывает их рты руками):и так дале.
Режиссер: Сказать ли, этой выдумке был рад
Проказник мой: в театре, в пестрой зале
Заметят ли невинный маскарад?
Сашка:Зачем еврейку не утешить тайно,
Зачем толпу не наказать случайно
Презреньем гордым всех ее причуд?
И что молва? – Глупцов крикливый суд,
Коварный шепот злой старухи, или
Два-три намека в польском иль в кадрили!
Режиссер: Уж Саша дома. К тетке входит он,
Небрежно у нее целует руку.
Сашка«Чем кончился вчерашний ваш бостон?
Я б не решился на такую скуку,
Хотя бы мне давали миллион.
Как ваши зубы?.. А Фиделька где же?
Она являться стала что-то реже.
Ей надоел наш модный круг, – увы,
Какая жалость!.. Знаете ли вы,
На этих днях мы ждем к себе комету,
Которая несет погибель свету?..
И поделом, ведь новый магазин
Открылся на Кузнецком, – не угодно ль
Вам посмотреть?.. Там есть мамзель Aline,
Monsieur Dupr;, Durand, француз природный,
Теперь купец, а бывший дворянин;
Там есть мадам Armand; там есть субретка
Fanchaux – плутовка, смуглая кокетка!
Вся молодежь вокруг ее вертится.
Мне ж всё равно, ей-богу, что случится!
И по одной значительной причине
Я только зритель в этом магазине.
Причина эта вот – мой кошелек:
Он пуст, как голова француза, – малость
Истратил я; но это мне урок –
Ценить дешевле ветреную шалость!»
Режиссер: И, притворясь печальным сколько мог,
Шалун склонился к тетке, два-три раза
Вздохнул, чтоб удалась его проказа.
Параша: Тихонько ларчик отперев, она
Заботливо дорылася до дна
И вынула три беленьких бумажки.
Сашка: И… вы легко поймете радость Сашки.
Режиссер: Когда же он пришел в свой кабинет,
То у дверей с недвижностью примерной,
В чалме пунцовой, щегольски одет,
Стоял арап,
Сашка: его служитель верный.
Режиссер: Союз довольно странный заключен
Меж им и Сашей был. Их разговоры
Казалися таинственны, как сон;
Вдвоем, бывало, ночью точно воры,
Уйдут и пропадают.
Сашка:Одарен
Соображеньем бойким, наш приятель
Восточных слов был страшный обожатель,
И потому «Зафиром» наречен
Его арап.
Режиссер:За ним повсюду он,
Как мрачный призрак, следовал,
Сашка: И что же?
Режиссер: Все восхищались этой скверной рожей!
Сашка: Зафиру Сашка что-то прошептал.
Зафир кивнул курчавой головою,
Блеснул как рысь, очами, денег взял
Из белой ручки черною рукою;
Он долго у дверей еще стоял
И говорил все время, по несчастью,
На языке чужом, и тайной страстью
Одушевлен казался.
Режиссер: Между тем,
Облокотясь на стол, задумчив, нем,
Герой печальный моего рассказал
Глядел на африканца в оба глаза.
И наконец он подал знак рукой,
И тот исчез быстрей китайской тени.
Сашка: Ему была закон
Лишь воля господина. Ведал он,
Что кроме Саши, в целом божьем мире
Никто, никто не думал о Зафире.
Режиссер: Однако были дни давным-давно,
Когда и он на берегу Гвинеи
Имел родной шалаш, жену, пшено
И ожерелье красное на шее,
И мало ли?..О, там он был звено
В цепи семей счастливых!

Но родина и вольность, будто сон,
В тумане дальнем скрылись невозвратно…
В цепях железных пробудился он.
Для дикаря все стало непонятно-
Блестящих городов и шум и звон.
Так облачко, оторвано грозою,
Бродя под твердью голубою,
Куда пристать не знает;для него
Все чуждо-солнце, мир и шум его;
Ему обидно общее веселье,-
Оно, нахмурясь прячется в ущелье.
Все(прерывая его): А что же с Сашкой?
Режиссер:Я написал последний день его,
А после(посмотрев на них), Сами знаете...

Звон колоколов(церковный). Прощание с Сашкой. Снимает с себя рубашку. Встает на стул
Сашка: О, я люблю густые облака,
Когда они толпятся над горою,
Как на хребте стального шишака
Колеблемые перья! Пред грозою,
В одеждах золотых, издалека
Они текут безмолвным караваном,
И наконец одетые туманом,
Тирза(хватает за ноги Сащку): Обнявшись, свившись, будто куча змей,
Беспечно дремлют на скале своей.
Настанет день, – их ветер вновь уносит:
Куда, зачем, откуда? – кто их спросит?
Параша оттаскивает Тирзу.
Параша:  И после них на свете нет следа,
Как от любви поэта безнадежной,
Как от мечты, которой никогда
Он не открыл вниманью дружбы нежной.
Режиссер: И ты, чья жизнь, как беглая звезда,
Промчалася неслышно между нами,
Ты мук своих не выразишь словами:
Ты не хотел насмешки выпить яд,
С улыбкою притворной, как Сократ;
И, не разгадан глупою толпою,
Ты умер, чуждый жизни… Мир с тобою!
Вторят все: Мир с тобою! Звон колоколов сильнее, слышен хор церковный.
Режиссер:  И мир твоим костям! Они сгниют,
Покрытые одеждою военной…
И сумрачен и тесен твой приют,
И ты забыт, как часовой бессменный.
Но что же делать?
Параша: Жди, авось придут,
Быть может, кто-нибудь из прежних братий.
Тирза( еле сдерживая слезы): Как знать? – земля до молодых объятий
Охотница…
Ответствуй мне, певец,
Куда умчался ты?.. Какой венец
На голове твоей? И всё ль, как прежде,
Ты любишь нас и веруешь надежде?
Тирза рыдая убегает со сцены. Параша убегает за ней, чтобы вернуть. Сашка,убегает вслед. Кричит : « Тирза, ты куда?Тирза!!!»
Режиссер остается один(перелистывает дальше сценарий)
И вы, вы все, которым столько раз
Я подносил приятельскую чашу, –
Какая буря в даль умчала вас?
Какая цель убила юность вашу?
Я здесь один. Святой огонь погас
На алтаре моем. Желанье славы,
Как призрак, разлетелося. Вы правы:
Я не рожден для дружбы и пиров…
Я в мыслях вечный странник, сын дубров,
Ущелий и свободы, и, не зная
Гнезда, живу, как птичка кочевая.
Я для добра был прежде гибнуть рад,
Но за добро платили мне презреньем;
Я пробежал пороков длинный ряд
И пресыщен был горьким наслажденьем…
Тогда я хладно посмотрел назад:
Как с свежего рисунка, сгладил краску
С картины прошлых дней, вздохнул и маску
Надел, и буйным смехом заглушил
Слова глупцов, и дерзко их казнил,
И, грубо пробуждая их беспечность,
Насмешливо указывал на вечность.
Встает на стул. Слышен церковный хор, звон колоколов.
О, вечность, вечность! Что найдем мы там
За неземной границей мира? – Смутный,
Безбрежный океан, где нет векам
Названья и числа; где бесприютны
Блуждают звезды вслед другим звездам.
Заброшен в их немые хороводы,
Что станет делать гордый царь природы,
Который верно создан всех умней,
Чтоб пожирать растенья и зверей,
Хоть между тем (пожалуй, клясться стану)
Ужасно сам похож на обезьяну.
О, суета! И вот ваш полубог –
Ваш человек: искусством завладевший
Землей и морем, всем, чем только мог,
Не в силах он прожить три дня не евши.
Но полно! Злобный бес меня завлек
В такие толки.
 Век наш – век безбожный;
Пожалуй, кто-нибудь, шпион ничтожный,
Мои слова прославит, и тогда
Нельзя креститься будет без стыда;
И поневоле станешь лицемерить,
Смеясь над тем, чему желал бы верить.
Блажен, кто верит счастью и любви,
Блажен, кто верит небу и пророкам, –
Он долголетен будет на земли
И для сынов останется уроком.
Блажен, кто думы гордые свои
Умел смирить пред гордою толпою,
И кто грехов тяжелою ценою
Не покупал пурпурных уст и глаз,
Живых, как жизнь, и светлых, как алмаз!
Блажен!.. Его душа всегда полна
Поэзией природы, звуков чистых;
Он не успеет вычерпать до дна
Сосуд надежд; в его кудрях волнистых
Не выглянет до время седина;
Он, в двадцать лет желающий чего-то,
Не будет вечной одержим зевотой,
И в тридцать лет не кинет край родной
С больною грудью и больной душой,
И не решится от одной лишь скуки
Писать стихи, марать в чернилах руки,
Или, трудясь, как глупая овца,
В рядах дворянства, с рабским униженьем,
Прикрыв мундиром сердце подлеца, –
Искать чинов, мирясь с людским презреньем.
 Собирает свой сценарий.
Ну что ж...Кто недоволен выходкой моей,
Тот пусть идет в журнальную контору,
С листком в руках, с оравою друзей,
И, веруя их опытному взору,
Печатает анафему, злодей!..
 Есть всему граница –
Наполеонам, бурям и войнам,
Тем более терпенью и… стихам,
Которые давно уж не звучали
И вдруг с пера бог знает как упали!..
Режиссер уходит, забирая реквизит. На сцене остаётся пьеса. Луч света направлен на нее, постепенно гаснет.