Консерватория -Тува

Сумею ли я записать удивительную историю моего путешествия к родной Чаку, под фонограмму моих диалогов с младшенькой Тати.

Новосибирская консерватория (НГК) – мой очередной дом. Рядом (в двух часах лету на Як-40), в Туве проживает у бабки с дедкой дочь. Прошли бури размолвок и развода, осталась любовь к дочери и беспросветный эгоизм всё ещё зеленых папы и мамы.

Где-то в 80-м представился удобный расклад ноябрьских праздников в сочетании с выходными. Осталось сдать кровь и получить ко всему ещё пяток деньков отгула. Рано радовался.

Приодел тулуп, удержанный от сторожевых страстей Кызылского музучилища (проще – спёр), грязно-бежевую ушанку, и рванул в гораэропорт, предвкушая скорую встречу с дочькой и присными. Да. Аэропорт зловеще помалкивал. И, если в Колпашево гоняли каждые полчаса, то о Кызыле – гробовая тишина. Оказывается, еще с прошлых рейсов остались люди. Даже с билетом на руках не было надежд на отправление.

Таинственный нефтяной кризис, оказалось, бил по милой Туве. Дело в том, что керосин в Туву доставлялся через Саяны на бензовозах. И тайна заключалась в том, что керосина в Кызыле не было, поэтому прилетающие малолитражные Як-40 и Ан-24 возвратиться не смогли бы. Что-то происходило в мировом масштабе, но отдалось это в Туве. В Колпашеве – всё тип-топ, но Тува – это стратегическая высота, где и разгораются катаклизмы мировых заморочек. Наверное, бензовозы застыли в панике перед мировым кризисом.

И вот день следующий – те же ждущие, те же бабушки с внучатами, тот же вечно улыбающийся хохол и тувинец со словом Колпашево на устах… Мой героический большевицкий ум  - надо идти в обком. Пошли с упалнамоченными из толпы. Вышел к нам сочувствующий партиец по транспорту, выслушал, ничего не пообещал. Мой герболум (героический большевицкий ум) – строчит телеграмму в ЦК. На 3-й день ответ – получил оператор Борисенко (ирония судьбы).
И вот на 4-й (день) нас лихо сажают в Ан-24, мол в Кызыл. Прилетаем в Емельяново (гораэропорт Красноярска). Это с детьми, старики. На что поменялась благодарность за мою кипучую деятельность у всех в душе, думаю, не будет сомнений. Потом оказалось, что здесь есть и местные неотправленные тувинцы.

Мосты сожжены в натуре. В нашей компании оказались лица, которые прекрасно могли бы употребить свои полномочия именно здесь, на чужбине (в Новосибирске, хоть были тылы – не полетел – пошел домой, - а здесь?). Оказывается, нас сюда заслали по причине того, что Красноярск – есть глава Кызыла, и ему решать эти проблемы. А мы вроде груза-такелажа. Наши же тойоны предпочли отсиживаться в ресторане. И, когда мы, всё-таки прорвались к борту, эти козлы немало потрепали нервов нашей группе своим медленным прибыванием к месту своего отлета домой – за их отсутствие нас не допускали в самолет (головы и паспорта сочтены). Так бы и снял  с них их ондатры да по морде их гладко-пьяной.

Я рванул во все тяжкие. В управление. Встретил Копылову. Вот девка – огонь – всё сдвинула. Пока я дергался среди толпы, слышу – посадка на Ил-18, в Кызыл, а мы сидим в отдаленном блоке со всеми пожитками и спящими внучатами. Бегом в терминал, а там – уже местные штурмуют. Я, нагло сдвигаю покорных силе-власти тувинцев, и сую свою пачку паспортов. Ил-18 может вернуться без дозапрпавки. После посадки в Кызыле меня отблагодарила за всё бабуся кусочком пирога с рыбой. Впервые ел такое создание, да ещё с костями. Какая радость…

Приехал на Шерстинкина-Кровавченко, Кретинкина-Шершавченко (это вариации моего покойного брата Евгения на названии улицы Щетинкина-Кравченко) – а там Майя. Выясняется следующая заноза – паром не ходит, так как по реке Пий-хем идет шуга, а самолеты (этажерки) еще не запустили, Созвонился с Авай (в Чербях), договорились - на самочинной лодочной переправе Каа-хема (эти речушки сливаются в Кызыле и образуют Улуг-хем – Великая река, короче Енисей родной) встретит на машине.

Приехал к переправе. Каа-хем весь в шуге. Напротив стоит теща с машиной. Дала лодочнику трёшку. Тот возвратился хорошенький и не восхотел рисковать. Так и уехала теща без зятя. Завтра – воскресенье. Авай обещала прислать машину к переправе. Лодочник всё-таки решился меня переправить. Слава Богу, переплыли. Слава Богу, приехал парнёк. Поехали. Через три минуты, посреди степи, при 45 градусах лютого мороза тувинской котловины, в воскресный день (без надежды на штатных проезжих), на виду у тёплого сытого Кызыла (на противоплоложном берегу), мы обнаружили полное отсутствие горючего в баках нашего грузовичка. Парень молодой розовощёкий улыбающийся. Мы стали жечь метровые перекатиполе – толку - 0.
 
Вдруг. Едет некто (сейчас-то я знаю, Кто это был). Мой шофер не выражает эмоций о встрече. Либо - это - совершенно ему не знакомый (что было бы странно), либо я совершенно не различаю эмоций тувинцев. С такой же беззаботной улыбкой мой водила встретил хозяина стоянки, до которой нам хватило горючего от ангела выручателя. Хотя хозяин стоянки не желал выручить нас именно потому, что уличил моего шофера в его преступном действии в отношении к его (хозяина стоянки - русского) грузовику, точнее к целостности новенького кузова - в щепы. Но, услышав повествование о моей одиссее, сжалился и налил вожделенную дозу в бак моему улыбчивому юноше, и я приехал, наконец, к дочери, уже засыпающей. Чаку-у, где ты.
Через денек пора цурюк. Из Чербей лечу на этажерке. Тоже пришлось прорываться среди местных. Самолетик забрал лишь треть желающих.

В Кызыле картина прежняя. Причем, возвращаются многие те же – и улыбхохол, и «колпашево», и калмычка студентка, отдавшая мне свою многоцветную авторучку (еще в Н-ске), как наиболее писучему активисту. И здесь пришлась кстати её ручка. Такая жертва с её стороны была достойно вознаграждена. Я пропустил её вперед себя (во, какой добрый), чем продлил своё присутствие в Кызыле ещё на сутки.
В принципе, все мытарства достойные упоминания моим потомкам.