дабы сохранить честь семьи

ДАБЫ СОХРАНИТЬ ЧЕСТЬ СЕМЬИ
    Это история подлинная, рассказала её моя бабушка Кривобокова Анна Григорьевна. Трагедия произошла, в селе Стан-Бехтемир Алтайского края в самом начале двадцатого века. Имена и фамилии вымышлены.
Глава первая

   —Мужики! Идите к столу, а-то картошка остынет,—
    крикнула Варвара мужу и сыновьям. Глава семейства Архип не спеша воткнул в чурку топор, нарочито медленно подошёл к бочке с водой и вымыв руки коротко буркнул:
—Теперь можно. Аккуратнее, не-то всю воду расплещете.
    Первым подбежал Пашка, самый младший из братьев. Сунул руки в воду и сразу вытер об штаны. Несмотря на возраст, он на голову выше братьев близнецов и шире в плечах. Лицо парня простодушное, слегка наивное, а взгляд синих глаз осторожный и немного дикий. Он не отличался умом, поэтому и получил от сельских жителей кличку—Пашка придурок. Спокойный характером, он обладал недюжинной силой и крепким здоровьем. Пашка никого не обижал, даже когда его оскорбляли и дразнили, улыбался и отходил в сторону.
    Братья Василий и Егор всячески издевались над полоумным, задирали, пытаясь вывести парня из себя. Архип заступался за сына, не раз отвешивал затрещины близнецам.
    Порядком в семье заправлял дед Еремей Ильич, высокий худой старик с длинными костлявыми ручищами и зычным командирским басом. Его побаивались, в том числе и сын Архип. Дед без разговоров мог, ударить в лоб большой деревянной ложкой; да так, что сидевший за столом провинившийся, сваливался с табуретки. Пашку любил, как любят, маленького глупого щенка или котёнка. В семнадцать лет любимый внук догнал и перегнал ростом Еремея. Лёжа на русской печи, старик мечтал о будущем Пашки:
   —Может, со временем пройдёт его тупость? Такой мужичина вырос, а ума на копейку. Что с ним дальше будет?
    Последнее время Еремей Карнаков стал замечать, что Пашка сметает всё со стола, как голодная собака. Он догадался; внуку не хватает еды. Видимо, крупное телосложение и физическая мощь требовали, дополнительного питания. Дед украдкой подкармливал внука, Пашка в ответ благодарно улыбался.
    Вот и сейчас сидя за столом, за обе щёки уплетал горячую картошку, одновременно заталкивая в рот нарезанное сало и солёные огурцы. Голодными глазами взглянул на опустевший чугун, и вдруг вырвал из руки Васьки кусок хлеба. Брат обиделся, с размаху опустил Пашке подзатыльник.    Варвара закричала:
   —Сколько тебе можно говорить, не бей его по голове!
    Еремей довольно шустро спрыгнул с печи, схватил деревянный половник и саданул Ваське в лоб:
   —Не смей обижать неразумного! Пришибу!
    Двадцатилетний Василий поднялся с пола, отскочил к двери. Потирая ладонью вскочившую шишку, выкрикнул:
—Давайте, жалейте его! Он скоро изо рта будет хлеб выхватывать. Вырастили придурка, он что хочет, то и делает.
    Пашка широко улыбнулся, затем повернулся к Егору и сдавив ему руку, забрал ломоть хлеба. Быстро проглотил и невозмутимо посмотрел в глаза отцу. Промычал, что-то на своём языке и вышел из-за стола.
    Вечером во время ужина, Пашка забрал молоко у братьев. Не обращая внимания на их крики, быстро выпил оба стакана. Он догадывался, что дед Еремей всегда встанет на его защиту. Едва внук вышел из-за стола, Еремей Ильич произнёс:
   —Варвара! С завтрашнего дня будешь, кормить Пашку отдельно. Не хватало, нам ещё драки за столом.
глава вторая
    Стоял жаркий июль. Архип с сыновьями затеял строительство новой бани.
Старая совсем сгнила, нижние брёвна превратились в труху. По весне заготовили лес, ошкурили и раскатали для просушки. Работы хватало , лишь младший Пашка отсиживался на чурке. Топор ему не давали, не умел им работать. Его звали, когда нужно принести или положить бревно на венец. Он легко брал лесину, словно играючи ставил на попа и закидывал на плечо. Старую кобылу в семье берегли; тяжёлую работу лошади выполнял младший сын.
    Временами  исчезал со двора, уходил на Бию и играл с малышами. Иногда совершенно один сидел на валуне, перебирал, цветные речные камушки. К нему подходили подростки, лет по пятнадцати и задавали непонятные вопросы:
   —Паша, а ты голых женщин видел?
    Парень отрицательно мотал головой. Мальчишки смеялись над простодушным верзилой, выпытывали:
   —Может, ты знаешь, что такое Кунь-Кунь? Хочешь попробовать?
    Один из пацанов, загнул из указательного и большого пальцев колечко. Пальцем другой руки стал в него тыкать:
   —Смотри Паша, вот что такое Кунь-Кунь… Вот так, мужики с бабами тыкаются. Завтра приходи, мы тебе голых девок покажем. Они вечером в протоке купаются, сквозь кусты можно подглядеть. Даже бабы приходят.
    Пашке стало интересно, но говорил он плохо и расспросить не мог. Слова Кунь-Кунь, запомнил сразу, несколько раз  повторил.
    К вечеру следующего дня он примчался на речку, дождавшись пацанов, побежали на протоку. Спрятавшись в кустах, затаились. Послышался смех, четыре девушки на бегу снимая платья, нагишом бросились в воду. Пашка во все глаза пялился на купальщиц, но расстояние мешало разглядеть их наяву. Он пошевелился, девчонки услышав шорох с визгом выскочили на берег и спрятались в чаще.
     Едва они скрылись, Пашка поднялся. Он почувствовал странное возбуждение, но ничего понять не мог. Прибежал домой и столкнулся с отцом. Архип внимательно оглядел сына, покачал головой и спросил:
—Ты куда исчез? Что у тебя штаны колом вздулись?
    Догадавшись, тут же поднял с земли кленовый прут и резким ударом стегнул сына по выпуклому месту. Пашка вскрикнул, зажался ладонями и зло взглянул на отца. Архип зашёл в дом:
   —Батя, слезь с печи, поговорить надо.
    Выйдя на улицу, рассказал отцу о Пашке, в конце добавил:
   —Боюсь, я батя за него. Как бы чего не наделал? Он ведь с любой бабой справится, а нам потом что делать? Снасильничает кого-нибудь, ему-то, что дураку… Ты подумай, у тебя голова мудрая.
    Еремей сокрушённо покачал головой, расстроился и тяжко вздохнул.
глава третья
    Клавдия Попова жила с больной матерью над берегом Бии. Старушка второй год не поднималась с постели, её полностью разбил паралич. Дочь молила Бога, чтобы скорее забрал её к себе. Она устала ухаживать за больной, нельзя отлучиться из дома ни на шаг.
    Клавке около тридцати, всю жизнь одна. Вышла замуж, а через месяц муж сбежал в неизвестном направлении. Может, оттого, что половина лица супруги скрыта родимым пятном. Женился в пьяном угаре, а скорее всего, на спор. Когда пришёл в себя, с ужасом взглянул на физиономию Клавы и стал думать, как сделать ноги. Выпросил у соседа лодку, ночью уплыл вниз по течению. Клава не кинулась вслед, решила жить для себя. Изредка ночью приводила мужика, да и то не из местных. Женатых, обходила стороной, разъярённые жёны могли запросто лишить жизни. В те времена народ жил без власти, Советы ещё не добрались до глухих сибирских деревень. Всем заправлял местный священник.
    Покормив мать, Клава спустилась через огород к реке. Уже не в первый раз  видела, рослого парня сидевшего у воды. Знала, что зовут его Пашкой и он слабоумный. Широкие плечи парня и сильные руки, словно магнитом притягивали женщину. Хотелось приласкать несчастного, прижаться грудью, погладить по взъерошенным волосам. Стосковавшись по мужской ласке, Клавка присела рядом. Запустила руку ему под рубаху и начала ощупывать плечи и живот. Нежно прошептала на ушко:
   —Пашенька, пойдём со мной.
    Настойчиво потянула парня за рукав. Пашка, молча последовал за ней, не понимая, что хочет от него эта женщина.
    Клава завела парня в сарай, скинула одежду и развалилась на свежее- скошенной траве. Требовательно потащила его за штанину, приглашая лечь  рядом.
    Четверо мужиков вытаскивали невод из воды, напротив Клавкиного огорода. Услышали громкий крик, похожий, на призыв о помощи. Женский крик переходил в стоны, хрипел и угасал.
   —Похоже, Клавку убивают! Бежим скорее!
    обеспокоенно закричал один рыбак. Вытащив невод, они бросились к дому. Открыв двери сарая, мужики оцепенели… Пашка, без штанов лежал на Клавке, ручищами сжимал тело и старался задавить. Женщина уже прощалась с жизнью, как один из мужиков успел, схватить подвернувшийся под руку цеп и огреть парня вдоль спины. Пашка взревел от боли,  кинулся на обидчика. Защищаясь, мужик заехал цепом ему в лоб. Насильник замертво свалился.
    Клавдия кое-как поднялась, прикрылась одеждой и отдышавшись, с трудом выговорила:
   — Вот конь, так конь! Думала, задавит, чуть шею не свернул. Здоровый бугай, наверное, рёбра переломал. Чёрт меня дёрнул, связаться с ним. Прости, меня господи! Польстилась, дура, хотела по тихому обучить парнишку, а оно вона как вышло. Спасибо мужики, век буду благодарна!  Я вас прошу, никому не сболтните, а то позору не оберёшься.
    На Пашку надели штаны, выволокли из сарая и утащили к берегу. Клава зашла в дом, на всякий случай закрыла двери на крючок.
  Вечером того же дня Архип уже знал, в какую историю попал младший сын. Зашёл в дом, попросил жену выйти во двор. Подсел к отцу и всё рассказал. Еремей Ильич расстроился, запустил пальцы рук в седую голову:
—Ума не приложу, что с ним делать? Не упускайте его из виду, за каждым шагом надо следить. Егорке с Васькой накажи, пусть будут рядом. Теперь, за ним глаз да глаз нужен.
глава четвёртая
    Казалось, что после случая с Клавкой Пашка заметно притих. На речку ходить перестал, больше времени проводил с родными. Дед Еремей наблюдал за внуком, неоднократно замечал, что у Пашки, при встречах с женщинами оживлялись глаза, и менялось выражение лица. Старая поговорка про чёрта и тихий омут, не выходила из головы. Еремей Ильич откровенно опасался за внука.
    Тёплым сентябрьским днём в село заехали цыгане; пошли побираться по домам, просили у жителей что-нибудь из продуктов для голодных детей. Во двор Карнаковых зашла молодая привлекательная цыганочка с высокой грудью. Стала просить у хозяйки милостыню. Варвара отрезала кусок хлеба и сунула ей в руки. Поблагодарив, женщина направилась в сторону леса; там остановился табор с повозками.
    Отец с сыновьями конопатили внутри новую баню, мать копалась в огороде. Пашка незаметно выскочил за ограду и побежал вслед за цыганкой. У края леса  догнал женщину, схватил за плечо:
—Дай, Кунь-Кунь,— жалобно попросил он, спуская штаны.
    Испуганная насмерть женщина, громко закричала, но Пашка повалил её на землю. Накинулся, словно зверь и принялся срывать одежду. Она завизжала, тут же рука парня закрыла ей рот. Цыганка, сумела прокусить ему ладонь, но Пашка ещё больше возбудился. Он навалился на неё, стал задирать подол…Женщина боролась, но слишком сильным оказался насильник.
    Пашка не услышал, топота сапог но почувствовал спиной резкий болезненный удар. Что-то просвистело над ухом и впилось в тело. Жгучие удары кнутов обрушились на ноги, плечи и руки… Хлёсткие щелчки вынудили, парня прикрыть голову. Он замычал от нестерпимой боли и отполз в сторону. Вокруг стоял гвалт, цыгане окружив парня , старались забить насмерть. Каждый норовил, попасть по голове палкой или кончиком бича.
    Вдруг со стороны деревни послышался шум, толпа мужиков во главе с Архипом, вооружённая топорами и вилами, стремительно выскочила на лесную поляну. Избиение прекратили, цыганка с криками и воплями рассказала о попытке изнасилования.
    Окровавленному парню, связали за спиной руки и на верёвке повели домой. Через час цыгане покинули село. Архип с сыновьями запёрли Пашку в бане, подперев двери берёзовым колом.
    После ужина Еремей Ильич затеял разговор, за столом сидели все члены семьи, кроме Пашки. Набив самокрутку самосадом, Еремей закурил:
   — Я расскажу вам старую историю, которой уже много лет. Это произошло в нашей деревне, в конце девятнадцатого века. Кругом  царило безвластие, народ жил сам по себе.
    Ну, так вот, жила немолодая женщина Агафья Пономарёва. Растила единственную дочь, которую звали Маня. Муж давно умер, из родных никого не осталось. Дочка подрастала, начала разговаривать, и тут мать заметила, что Манечка слабоумная. Хохотала без причины, играла с жуками, червяками и всякими насекомыми. Аппетит у дочки хороший; Агафья заботилась о Мане, отдавала последний кусок.
    Вскоре, Маня превратилась во взрослую девушку; симпатичная на личико и с хорошей фигурой. Местные парни глазели на ненормальную, похотливыми взглядами ощупывали стройную фигуру Манечки. Агафья в строгости держала дочку, уходя из дома ненадолго, брала её с собой. Пуще всего опасалась за дочку, боялась, как бы лихие парни не надругались над ней, не ославили на всю деревню. За честь дочери и свою Агафья могла пойти, на любое преступление.
    Неожиданно она тяжело заболела; появились боли в груди, часто ныло сердце. Кашляя  утром, выплюнула в ладонь сгусток крови. Агафья поняла, что её век закончен.
    Еремей вновь закурил, тяжко вздохнув, продолжил:
   
   —   Силы Агафьи таяли с каждым днём, хворь беспощадно забирала здоровье. Хорошо всё обдумав, она решилась на крайние меры. Нашла кусок стекла, принялась толочь в ступе. В это время забежала соседка Нюра, с удивлением спросила:
   —Ты что Агаша делаешь? Либо крысы одолели?
Пряча слёзы, Агафья соврала:
   —Да Нюра, что-то крысы развелись. Хочу с отрубями намешать, по углам рассыпать. Может быть подохнут…
    Просеяв отруби, в муку подсыпала толчёное стекло, принялась лепить вареники с капустой. Сварив несколько штук, позвала дочку ужинать:
   —Иди доченька, поешь вареничков.
    Чтобы не видеть, как ест дочь, вышла на крыльцо и зажав рот ладонью, заревела.
    Манечка слегла через два дня, от резкой боли в животе, кричала и корчилась. С каждым днём ей становилось хуже, девушка бредила и теряла сознание. Агафья никого не позвала, сидела и смотрела на умирающую дочь. Не прошло и недели, Манечка скончалась. Мать позвала соседей, помочь с похоронами. Схоронили Манечку, а спустя двое суток умерла Агафья.
    Еремей Ильич умолк. Тяжело вздохнул и произнёс:
   —Вы поняли, зачем я рассказал вам эту историю? Теперь подумайте, и решайте. Но с Пашкой, что-то надо делать. Утром всё скажу.
    Едва рассвело, Еремей запряг кобылу. Снохе наказал, чтобы накормила Пашку. Позвал сына и предложил:
   —Архип, вы с Варькой дома побудьте, я с внуками в верховье Бии съезжу. Давно хотел жердей наготовить, пора забор поменять.
    Архип обеспокоенно взглянул на отца, хотел возвразить, но Еремей Ильич хлопнул сына по плечу и жёстко наказал:
—Не переживай сынок, всё обойдётся. Так будет лучше, я уже решил. Нужно сохранить честь семьи, это важно.
часть пятая
    Вскоре дед с внуками выехали со двора. Для подстилки, Егор бросил в телегу пару навильников свежего сена. Еремей правил лошадью, братья близнецы расселись по бокам, а Пашка растянувшись, лениво глядел на облака.
    Ехали долго, только к концу второй половины дня поднялись на вершину горы. С высокого скалистого берега, оглядели здешние места; внизу шумела горная Бия, разбиваясь о прибрежные валуны и пороги. Над водой пролетели дикие утки; увидев людей, стаей поднялись в небо и исчезли за кривуном. Ярко светило солнце, стрекотали сороки заметив чужаков в своих владениях.
    Еремей развязал узелок с провизией, выбрал поляну для трапезы. Перекусили, дед позвал Пашку:
   —Пойдём, Паша к обрыву, я там видел несколько сушин. А вы внуки, сходите в тайгу, там гляньте.
    Дождавшись, когда скроются близнецы, потянул за рукав внука:
   —Пошли!
    Пашка с опаской посмотрел вниз, отступил назад, держась за руку деда. Он явно боялся  высоты. Еремей нагнулся и тихо сказал:
   —Смотри Пашка, таймень у берега стоит, здоровенный!
Внук с любопытством вытянул шею, шагнул к краю пропасти. Дед с силой толкнул Пашку в спину…
    Раздался громкий крик, затем, глухой удар тела об камни. Еремей Ильич перекрестился, заглянул под обрыв. Пашка лежал на камнях, шея неестественно повёрнута набок.
   —Прости, меня Господи! Это был единственный выход. Лучше потерять одного члена семьи, чем опозорить всех.
     Сел на корточки, жадно закурил. По морщинистым щекам старика текли слёзы:
—Прости внучок! Любил тебя, очень.
глава заключительная
    Еремей стоял возле кобылы, сухой шершавой ладонью гладил по загривку и тихо шептал:
   —Взял грех, на душу. Теперь, Бог меня накажет. Архип бы не смог, поднять руку на сына, а мне уже всё равно. Я своё отжил, скоро на погост снесут. Прости, Господи…
    Подошли Егор с Васькой, поглядев по сторонам, стали спрашивать:
   —Дед, а где Пашка? Куда ты его послал?
    Еремей Ильич закашлялся, через силу ответил:
   —Нету больше Пашки, разбился он. С обрыва упал. Лежит бездыханный. Берите верёвку, надо его вытащить. Похороним здесь, не хочу, чтобы мать с отцом таким увидели. Пол головы осталось, смотреть страшно.
    Братья спустились к реке, привязали верёвку к мёртвому телу, закинули конец вверх. Дед закрепил её к телеге, взял лошадь под уздцы и и повёл вперёд. Кое- как подняли тело наверх, положили на спину. Васька с Егором не проронили ни слезинки, видимо уже давно, втайне желали смерти младшему брату. Еремей присмотрел ровную поляну, вытащил, из под сена заранее приготовленную лопату:
   —Копайте по очереди, глубоко не надо, здесь место скалистое. Потом камнями обложим. Я пока крест налажу.
    Копали долго, мешала скальная порода и твёрдый грунт. Пашку положили в могилу, закрыли лицо рубахой и остатками сена. Натаскали камней и выложили большой холм. Еремей закрепил берёзовый крест. Стало темнеть.
   —Давайте ребятки, натаскайте дров, костёр разведём. С утра тронемся в путь. Шевелитесь, живее!— приказал дед.
    Спать легли, метрах в десяти от Пашкиной могилы. Братья заснули, Еремей Ильич всю ночь не сомкнул глаз. Добродушное лицо внука мерещилось повсюду; то появится в свете костра, то мелькнёт на диске яркой луны. Дождавшись, первой полоски света, он поднялся и пошёл запрягать кобылу. Разбудил внуков, охрипшим чужим голосом скомандовал:
   —Давайте, быстро в телегу. Надо ехать, скоро гроза начнётся. Василий, бери вожжи, я что-то захворал.
    Пока ехали, Еремей почувствовал, что не хватает воздуха. Затем, стал душить кашель.
    Внуки под руки завели деда в дом. Он с трудом забрался на печь и заснул. Варвара, узнав о страшном горе, заголосила и выскочила на улицу. Архип закрылся в бане, в одиночестве дал волю слезам.
    Еремей Ильич не вставал двое суток, на третьи, позвал сноху и сына:
—Архип, сходите с Варей к попу, пусть придёт. Мне надо, душу облегчить перед смертью. Вечером я умру.
 Надел длинную полотняную рубаху и лёг на кровать. Когда вошёл священник, Еремей попросил, всех выйти из дома.
К ночи Еремей Ильич Карнаков , отдал Богу душу.