По Украине. Путевые заметки

Колёса так приятно: тук-тук. Стою в коридоре, смотрю в окно на степной пейзаж. Выгорело всё, а красиво. Скоро Сиваш, хочется на него поглядеть.
Подходит субъект в майке, вся грудь, все плечи, все руки в наколках. Заговаривает со мной. Распирает его поговорить.
То да сё, жарко в Крыму, дыни созрели. Хвастаться начинает, как он «строит гаишников»:
- Что ты, говорю я гаишнику, тычешь мне в нос радаром? Ну да, он показывает сто десять, ну и что? Он у тебя, вообще, сертифицированный? Покажи мне на него сертификат! Гаишник в ответ: «бэ-мэ». Что он мне скажет? Я юрист, знаю законы, а он дуб стоеросовый. Иначе с этим фуфлом нельзя. Иначе они, козлы, борзеть начинают!
До чего же противный тип.
- Бедные, - говорю. - Столько хамов развелось на украинских дорогах, а у них руки связаны.
- Да, - кивает, - маршруточники обнаглели.
- Не только маршруточники. И без них хамов полно. Даже на красный свет внаглую прут.
- Ну и что тут такого? Если помехи нет, почему ж не проехать? Стоять и ждать, пока загорится зелёный?
- Вот именно: стоять и ждать. Только так.
«Юрист» присматривается ко мне, словно кумекая, не переодетый ли мент перед ним. Постояв с полминуты молча, уходит к себе в купе.
(2009)

***
Пообщался с юными киевлянами. Специально общения не искал, так получилось. Теперь жалею. Почему-то мне стыдно, что стал серьёзно  отвечать на их вопросы.  Контингент безнадёжный, абсолютно бесполезно что-то пытаться им доказать.
Они уверены: тот, кто хочет жить на Украине, обязан убить в себе русского. Американцы, немцы, французы, евреи, китайцы имеют право быть на Украине самими собой, им дозволяется открывать свои школы и пропагандировать свои культурные ценности – русским же это заказано, они обязаны стать украинцами. Альтернатива: «чемодан, вокзал, Россия!».
Почему именно русским людям нельзя быть самими собой на Украине? Почему им, наравне с евреями, поляками, румынами, нельзя иметь здесь свою культуру? Почему президент гарантирует автономию крымским татарам и за то же стремление к автономии отдает приказы бомбить русские города Донбасса? Я задавал эти вопросы юным бывшим моим землякам, и в ответ слышал одно: между собой вы можете говорить на русском, никто вам этого не запрещает. То есть они к нам снисходят, нам надо не возмущаться, а благодарить их.
Им дана власть делить людей по сортам и категориям. Русские – низший сорт, брак «прогрессивного человечества». Это расчеловечение. Конкретно – нацизм.
Удивительно, о «русском шлаке» они ведут диалоги на русском. Я спросил, не удобнее ли им перейти на украинский. Нет, юные киевляне в большинстве остаются русскоязычными. Почему же они не дорожат своим родным языком? Ведь они не хотят остаться немыми, косноязычными? «Наши дети, - отвечают они, - будут говорить только на украинском». В советское время с той же интонацией говорили: «Наши дети будут жить при коммунизме». 
В СССР русским людям внушили, что они советский народ. В независимой Украине русским людям так же внушили, что они украинцы. Русские, которые не соблазнились идеологией украинского национализма, их уличают в предательстве, поэтому они их ненавидят. Так ненавидят, что готовы оправдывать их физическое уничтожение.
В провинции, где мне тоже довелось побывать в этот приезд на Украину, я такого ожесточения не почувствовал. Мне показалось, что провинциальная украиноязычная молодёжь более терпима к русской культуре, чем русскоязычные киевляне, что украинская глубинка в целом культурнее, чем столица, город мещанский, жлобский. Тот, кто не разошёлся со своей национальной культурой, не станет отрицать культуру другого народа. Национальные культуры в принципе неантагонистичны. Антагонизм возникает только между культурой и бескультурьем. Самый большой очаг бескультурья в нынешней Украине это, конечно, Львов. Город, построенный немцами, словно в насмешку, населен дикарями, какой-то первобытно-агрессивной, совершенно не приемлющей инаковости, ордой. Но киевляне, похоже, львовян в своём одичании догоняют. (2016)

***
Сулимовка, вотчина последнего малороссийского гетмана Сулимы. Здесь, на краю бывшего парка, стоит Ленин. Видимо, не оказалось в селе вожаков из буйных, не сковырнули его бульдозером, не сорвали краном. Более того, нашёлся какой-то бывший пассионарий, в ком ещё бодрствует упрямая вера в пролетариат, который не поскупился, не поленился освежить кумира бронзовой краской. И теперь Ильич, в зарослях крапивы, сныти и всякого прочего сорного зелья, сощурился диалектически и думает думу затаённую-потаённую: «Догадал меня чёрт родиться не Кобзарём».
Так, без буйных бульдозеров, и должны умирать памятники разоблачённым кумирам. (2017).

***
«Нас гасили свинцовые ливни Чечни…», «И сквозь годы войны мы достойно несли своё звание – русский солдат», «…Боевое братство России…» - разносится по многолюдным окрестностям киевского рынка "Полесье" из динамиков, установленных на капоте старой «копейки».
Подхожу. Парень лет 22 в камуфляже. Одной ноги нет. Руки скрещены на груди. Суров. Не человек – скала.
Рядом девушка с коробкой, в коробке с десяток разных банкнот. На коробке фломастером выведено: «НА ОПЕРАЦИЮ ИНВАЛИДУ АТО».
«Ты не бойся синевы – не утонешь:
Это сказочная быль, а не сказка».
Поскольку он быль, кладу ему «мазепу» в коробку. За правильные песни.
- Я, - говорю, - из России.
Сначала не врубился, а когда дошло – заулыбался. И руку вскинул в десантном приветствии, чтобы я ударил по ней.
- Брат! – прорычал. – Благодарю! (2018)

***
По ночам во дворе истошно вопят бомжи, спать не дают. Этой ночью тоже вопили, потом был взрыв - и тишина. Представилось: бомжи надоели какому-нибудь психопату-атошнику, он и кинул на них с балкона гранату. Я ждал: сейчас приедет полицейский патруль, днём их постоянно замечаешь в потоке машин на улицах Киева: мигают мигалками, словно оцелопы из "Кин-дза-дза". Не приехали. Видимо, радио громко в салоне играло, не услышали взрыва гранаты. А из жителей никто их не вызвал: ни одно окно не засветилось.
Киевляне привыкли к стрельбе и взрывам. Повсюду только и слышишь разговоры о том, сколько оружия из "зоны АТО" теперь на руках.
Знакомые интеллигенты в один голос предсказывают скорый переворот. Гадают, кто им воспользуется: Юлька или не-Юлька? Ненависть к шоколадному президенту зашкаливает.
Им обидно, что мне безразличны и Юлька, и Порошенко. Недоумевают, как это я ни разу за две недели не включил телевизор.
Да, Киев по-прежнему возбуждён. В Киеве надо быть готовым, что твоя самая, казалось бы, невинная реплика может вызвать истерику. Повсюду сталкиваешься с грубостью. Но ещё противнее галичанская медоточивая брезгливая вежливость - лучше б они хамили.
В общем, я уже две недели не высыпаюсь. (2018)

***
Умер чиновник с незапятнанной репутацией украинского патриота. Его отпевал поп "Киевского патриархата". В крематории речи произносились преимущественно на мове. И вот после прощания с телом вдова приглашает его друзей и коллег домой на поминки. Выпивая и закусывая, они тепло поминают его, а потом просят вдову показать его древние фолианты: покойник был страстным библиофилом. Она открывает дверцу заветного шкафа - а там с загогулины свисает... георгиевская ленточка. Сама вдова на неё не обратила внимания, привыкла к тому, что она здесь висит, а гости-друзья-коллеги переглянулись и... стали нахваливать книги. В самом деле, мало ли у кого на Украине висят в укромных местах георгиевские ленточки. (2018)

***
Никакая тварь не выживает без воды. Водопой - это место, где удобнее всего наблюдать животных в дикой природе. Об этом хорошо знают профессионалы с Би-Би-Си: мы с удовольствием смотрим их фильмы. Они снимают не только о животных, но и о людях. Если бы им захотелось снять фильм о жителях Киева,  они обязательно пришли бы ночью к одному из киевских бюветов - водопою, куда стекаются киевские бомжи.
Они здесь не только пьют бесплатную артезианскую воду. Они также моются ею, стирают бельё и тут же развешивают его по деревьям. Потом устраивают себе праздники, где пьют и нюхают то, что удалось за день добыть из мусорных баков. Потом ругаются, дерутся, любятся, мешая спать добропорядочным обитателям окрестных многоэтажек.
А в дневное время на водопой собираются киевские пенсионеры. Они брезгливо морщатся на оставленные нечистоты, отбрасывают их носками туфель, чтобы подставить под кран колонки свои бутылки. Это тоже дно, но только помельче.
Нельзя сказать, что киевская власть совсем о живущих на дне не заботится. По утрам в булочных "Киевхлеба" продают социальный хлеб, за ним выстраивается очередь за час до открытия магазинов. В некоторых микрорайонах видел передвижные приёмные врачей-терапевтов.
В городе победившей европейской демократии европейская филантропия. Медицина становится недоступной - так вот вам врач прямо под ваш бювет. Наслаждайтесь демократическими ценностями и ни в чём себе не отказывайте.
В Киеве и собачек бродячих больше никто не отстреливает: их гуманно кастрируют и вешают на ухо чип. На украинских пенсионеров и бомжей чипов пока не вешают, видимо, не принят пока такой закон в Европейском Союзе, чтобы позволял оцифровывать украинских бомжей и пенсионеров.
Повсюду слышишь: "Мы никому не нужны. Они хотят, чтобы мы поскорее издохли".
Зато среди молодых немало тех, кто гордо величает себя европейцами. "Ти куди кидаєш сміття, свинюка! Хіба не знаєш, шо ми йдемо до Європи?" Кто их знает, может, они и есть новые европейцы? Я в этих классификациях не разбираюсь.
Факт, что народ убывает. Точно не нужен рациональной Европе этот народ. Ей нужны плодородные земли, недра и чтоб осталось немного чернорабочей силы. Всё остальное подлежит утилизации. Не потому ли дно всё шире и шире, а горлышко уже и уже? (2018)

***
Стрижи молча летают в сумерках. Как летучие мыши.
Я сбежал на кухню от телевизора, где Попов со Скабеевой выясняют, великая ли Россия держава, после того как она победила по пенальти испанцев. Зал возбудился: «Великая! Великая! Не то что Украина!» Ну да, Украина даже не пробилась в финал.
Грустно: Россия и Украина превращаются в два фанатских сектора. (2018)

***
Фотографирую в Лавре черешневое дерево, усыпанное яркими ягодами, и вдруг слышу за спиной тонкий, вкрадчивый голосочек:
- Це черешня.
Оглядываюсь – чёрный монашек улыбается мне сквозь жиденькую курчавую бороду. Рад, что просветил неучёного. (2018)

***
МОНОЛОГ КИЕВСКОЙ ДВОРНЯГИ

"Нет, я больше не Шарик, ты меня так не называй. Я теперь Джек. Присмотрись: у меня европейский чип в ухе. Я его ношу как медаль. Ничем другим особо гордиться пока что не получается.
Вчера, например, меня опять покусал бультерьер. Хозяин как водил его, так и водит выгуливать без намордника. Я подозреваю, что он умышленно спускает его с поводка, когда видит меня: чтобы тот на мне тренировал свою хватку. В общем, никуда не делись в нашей стране ни беспредел, ни коррупция.
Когда два года назад в наш двор приехала специальная скорая помощь от Европейского Банка Реконструкции и Развития и предельно вежливый, демократический ветеринар, прооперировав меня под наркозом, повесил мне в ухо чип, я подумал: "Ну наконец-то у нас началась Европа!". Скоро, мечталось, нас завалят педигрипалом.
Но пока у нас одни ротвейлеры и бультерьеры, гуляющие без намордников и поводков.
Однако мы терпеливые, не унываем. Потому что знаем: если не мы, то внуки наши будут жить по европейским стандартам. Скажешь: какие там внуки после ветеринара из Европейского Банка Реконструкции и Развития? А вот я всё равно верю в них, в своих внуков. И скажу тебе: "Всё у нас хорошо!"
Сейчас ты меня сфотографируешь, и я сладко вздремну прямо тут, на травке. А потом придёт одна сердобольная дамочка в соломенной шляпке и с жёлто-голубой ленточкой на плече и косточку мне принесёт. Каждый день она мне косточки носит.
Ну давай, щёлкай скорей, а то зевнуть очень хочется, кадр испорчу тебе". (2018)

***
Полчаса едем в такси, и полчаса ведущие возбуждённо обсуждают в прямом эфире «обёртывание шоколадом в среднестатистическом салоне красоты».
Если судить по радио ФМ, Киев – маргинально-попсовый город.
Интересно, есть в Европе другая столица, где нет ни одной радиостанции классической музыки? (2019)

***
В киевском супермаркете девушка и юноша, сотрудники магазина, выкладывая на полки товар, беседуют о том о сем на украинском наречии.
- Я в отпуск іду, - сообщает девушка.
- Куди, куди ти ідеш? - переспрашивает, кокетливо уличая ее в русизме, кавалер.
- Ну да, - смеется девушка, - іностранноє слово.
- Вот іменно! Треба казати "відпустка"! (2019)

***
Трапеза после обедни в одном из киевских храмов.
Диакон, отец Иоанн, жалуется:
- Достала меня эта Варвара! "Почему да почему не поминаете царя-батюшку?" И всё бубнит и бубнит. Ей уже и отец Димитрий замечания делал и цыкал на неё - бесполезно.
- Замочить её надо, отец Иоанн, - подначивает диакона балагур отец Дионисий.
Отец Иоанн морщит лоб, думает с полминуты, а потом отвечает серьёзно:
- Замочить бабку за разговоры в храме? Нет, пацаны, это слишком. (2019)

***
Здесь не улицы, а линии: Первая линия, Вторая линия, Третья линия - и так до Четырнадцатой. От одной линии до другой - сто-двести метров, и на каждом перекрёстке трамвайная остановка. Это Пуща-Водица, в советское время лесной курорт, сейчас - что-то вроде Рублёвки киевской.
Трамвай от Киева идёт сюда лесом да лесом. Минут пятнадцать в окне одни кусты и деревья. Ветки хлещут по окнам: нечего, мол, трамваям делать в лесу. Но трамвай знай себе едет-колышется, оглашая древний лес гулом и скрежетом.
В Пуще-Водице самое знатное место - храм Серафима Саровского. Это мой родной храм - здесь я получил своё православное имя.
Всё такой же, чистый, кроткий, немного ссутуленный. Как батюшка Серафим.
И внутри ничего не изменилось. Вот только того, кто меня крестил, я в храме больше не встречу. Отец Василий ушёл туда, где нет печали и воздыханий. Кланяюсь его портрету на памятнике. Капает дождь, и капля скатывается ему под глаз.
На паперти вижу юродивого - персонаж из далёкого прошлого. Он постоянно тихонько поскуливал во время службы. Я забыл его имя, а он, кажется, меня узнал: заулыбался. Та же плешина на голове, те же глаза плаксивые, разве что прибавилось под ними две-три морщины. И одет по-другому: на нём теперь строгий костюм. Что бы это могло значить?
Служит Литургию сам настоятель - отец Иоанн. Сегодня Евангелие о гадаринских бесах. "А чем мы, киевские жители, отличаемся от гадаринских?" - вопрошает батюшка.
А в ответ ему, так же, как когда-то отцу Василию, поскуливает юродивый.
Когда заканчивается Литургия, он оживляется и становится разговорчивым. Пристаёт ко всем с одним и тем же вопросом: "Где Маша? Где Маша?"
"Какая Маша? - никто не понимает его. - Ты о ком говоришь?" А он хватается за голову и топочет ногами от возмущения: в самом деле, как это можно не знать, какую Машу он имеет в виду?
...На обратном пути в трамвае сзади резвятся дети, а на переднем сидении горько плачет девушка в телефон.
У каждого своё счастье, у каждого своё горе.
Так было, так будет всегда. (2019)