Папа Коля

          Настроение было испорчено с самого утра. Вроде бы и причины особой не было, просто сон приснился. Ерунда какая – сон!.. И снится-то всё одно и тоже: детство, папа с мамой ссорятся, а она плачет... Столько лет прошло, пора бы уже забыть! Всего лишь сон, но всё валилось из рук, и Елизавета решила прогуляться, тем более, что осень наконец-то подарила погожий день.  Ноги как-то сами собой привели её в старый парк. Нашла пустую скамейку под кустами сирени и села так, чтобы видеть только площадку с клумбами, где доцветали последние астры, и группу желтеющих в синем сентябрьском небе берёз.
          Налетел ветер, поднял с дорожек опавшие листья, закружил, уронил, снова подбросил… Вместе с листьями в этом осеннем танце закружилась пёстрая бумажка, то ли конфетная обёртка, то ли кусочек картинки. Елизавета рассеянно следила за её полётом. Новый порыв ветра бросил этот разноцветный клочок ей на колени. Взяла его в руки, повертела – да, фантик от конфеты. Пёстрый, золотисто-коричневый…  Машинально прочла – золотом по чёрному – «Папа Коля»…
          Папа Коля! Когда-то, давным-давно, она часто произносила эти слова. Папа Коля… Сколько же это – «давным-давно»? Тридцать лет? Сорок? Нет, наверно уже больше пятидесяти… Как же летит время! Щемящее чувство вины поднялось в душе. Папа! Старая вина, старая боль. И не поговорить, не объяснить… Неожиданно для себя самой, Елизавета вынула из сумки блокнот, шариковую ручку, и неровной прыгающей строкой по бумаге побежали слова…
          «Я хочу, папа, чтоб ты знал: я помню тебя! Я всё-всё помню! Помню, как ты водил меня в парк, где стоит чудесный дворец с удивительным круглым куполом, обнесённый кирпичной стеной с маленькими башенками, и уверял, что там живёт настоящая сказочная принцесса. А каждую весну мы с тобой ездили на ВДНХ, и ты показывал мне фонтан, совсем такой же как у Хозяйки Медной горы, и другой, где блестели среди упругих водяных струй красивые золотые фигуры. Мы с тобой обязательно объезжали всю выставку на смешном маленьком автобусе, и ты катал меня на лодке по огромному пруду. А потом мы встречали маму, и все вместе шли обедать в какое-нибудь чудесное кафе, где вместо стен были деревянные решётки, увитые зеленью…
          Ты, наверно, хотел сына, но родилась я, и ты учил столярничать меня. Ты сделал мне маленький деревянный стол, по совместительству выполнявший обязанности верстака. У меня даже были свои инструменты: пила, молоток и настоящий маленький рубанок…
          А ещё мы вместе паяли из цветных лампочек гирлянду для ёлки. Как чудесно пахла канифоль, как красиво блестело олово, расплавленное жалом паяльника!
          Я помню твои медали и Гвардейский знак с отбитым кусочком эмали. Ты говорил, что в это место угодил осколок, и значок спас тебя… Больше ты никогда ничего не рассказывал про войну, ты не любил говорить о ней...
          Помнишь, как мы с тобой ездили в лес на лыжах? Далеко-далеко, до самых прудов! Там можно было катиться с высокой горы и не бояться, потому что внизу ждал ты...
          А как мы с тобой ходили на речку удить окуней? И всегда возвращались с добычей! Из длинной ветки ты сделал мне настоящую удочку с поплавком, крючком и грузилом из круглой капельки свинца. Ты учил терпеливо ждать, пока поплавок не начнёт подрагивать и не уйдёт под воду, тогда надо было резко подсечь – и вот он серебристый окунь с красненькими плавниками!
          Нам было весело и хорошо вдвоём! И я любила тебя, папа...
          А потом умерла бабушка… Наверно, она как-то умела поддерживать мир в нашей семье, потому что с её смертью всё рухнуло.
          Я не знаю, почему вы ссорились с мамой… Я думаю, она просто никогда не любила тебя, а вышла замуж потому что… Ну не знаю, почему… Потому что дедушка умер, а без мужчины в доме тяжело… Потому что время шло, молодость проходила, а женихов после войны было мало… Помню, я была совсем маленькой, года четыре, когда спросила: «Мама, а ты папу любишь?» – и ничего не услышала в ответ… Больше я никогда не задавала этот вопрос.
          Когда родители ссорятся, ребёнок сначала горько плачет – эти ссоры разрушают его мир! – но рано или поздно всегда становится на сторону одного из родителей… Вот и я в этой домашней войне выбрала маму. А ты стал нашим общим врагом. Мне стыдно вспоминать об этом, но с тех пор я уже не звала тебя «папа Коля», я тебя вообще никак не называла… я научилась не любить тебя… Вы в конце концов развелись, и наша небольшая квартира превратилась в коммуналку: в одной комнате жила наша семья: я и мама, а в другой жил сосед – это был ты…
          Однажды я услышала, как ты сказал маме: «Зря настраиваешь Лизу против меня и  учишь её ненависти, потом тебе самой от этого будет плохо». Я тогда возмутилась: что значит «настраиваешь»? Я сама большая и умная, я сама всё понимаю! Знаешь, а ведь ты оказался прав… Может быть нелюбовь так крепко завладела мамой, что ей всегда нужен был домашний враг? Когда исчез ты, этим врагом стала я, а моя нелюбовь к тебе, посеянная и взращённая ею, обратилась против неё самой… Пятая Заповедь велит «Чти отца твоего и матерь твою, да благо ти будет...» Но я не знала Заповедей, я знала только нелюбовь...
          Зачем вы втянули меня в ваши ссоры? Это была ваша жизнь и может быть, вы и хотели бы прожить её дружно и счастливо, но получилось жестоко, горько, несправедливо… Я могу только жалеть, что не хватило мне ума, не хватило сердца, чтобы просто любить вас – такими как вы были. Любить, несмотря ни на что. И прощать ваши ошибки и слабости. Но разве могла это понимать та глупая девчонка, воспитанная нелюбовью? Папа, почему понимание приходит так поздно, когда не изменить, не исправить...
          Я не могу судить вас – ни тебя, ни её! А себя? Себя я всегда буду судить, только не смогу никогда никому это рассказать и тем облегчить душу...»
          Елизавета перечитала написанное… Задумалась… Перечеркнула всё.
          Вырвала новый листочек из блокнота. Написала всего одну строчку: «Прости меня, папа Коля! Твоя Лиза»
          Изорвала листок в мелкие-мелкие кусочки и отдала ветру… Отнеси!..