Джон Бурк. На границе с Круком. Из главы 2

С картинками: https://vk.com/club87908871






              Отрывки из книги Джона Г. Бурка «На границе с Круком».

                (из главы 2)


У нас бывали в гостях разные люди из соседней страны. Первой, которую я припоминаю, была скво, которой жестокий и ревнивый муж отрезал кончик носа. Женщина была совсем недурна с виду, и не было на посту мужчины, который бы не жалел несчастную, которая за какое-то упущение, действительное или воображаемое, была так варварски изуродована.

Этот возмутительный способ наказания, в котором, между прочим, апачи напоминали некоторые народы древности, преобладал в полной силе до тех пор, пока генерал Крук не подчинил это свирепое племя закону и дисциплине, и первым, или, по крайней мере, среди самых первых правил, которые он установил для них, было то, что с женщинами племени нужно обращаться так же хорошо, как и с мужчинами, и за каждое нарушение этого правила грозило самое суровое наказание из всех, какие только могла применить армия. С тех пор эта практика полностью исчезла как среди апачей, так и среди уалапаев.

Потом появилась старая увядшая карга, ведущая женщину помоложе, но уже сморщенную от жизни, полной забот и тяжелой работы, которая выпадает на долю матроны апачей, и третий член этой интересной компании, мальчик десяти или двенадцати лет, который страдал от укуса гремучей змеи в ногу.  Знахари их группы энергично пели и применяли лекарства, которые по их мнению лучше всего подходили для данного случая, но недуг оказался им не по силам, и они посоветовали им отправиться в Кэмп-Грант, чтобы посмотреть, что сможет сделать лекарство белого человека  для страдальца.

Еще одна интересная картина, возникшая в моей памяти, — это согбенный старый дед, который хотел сдаться из-за откровенно признанного бессилия оставаться дольше на тропе войны. Сражения были только для юношей, и по мере того как люди становились старше, у них становилось больше здравого смысла, и они понимали, что все должны жить как братья. Этот мир был достаточно велик для всех, и в нем должно было хватить еды и для индейцев, и для белых людей. Были люди с жестоким сердцем, которые не слушали разума; они хотели драться, но что касается его самого, то его ноги уже не могли карабкаться по горам, царапая ноги колючками. Его сердце было добрым, и до тех пор, пока этот камень, который он положил на землю, будет цел, он желает, чтобы Великий Отец знал, что он хочет быть его другом.

А есть ли у его брата, начальника поста, табак?

Много часов я просидел рядом с нашим другом и братом, наблюдая как он ловко выкалывает наконечники стрел из осколков стекла от пивных бутылок, или восхищался той ловкостью, с которой он тер две палки друг о друга, чтобы образовалось пламя. Спички были его самым большим сокровищем, и он никогда не уставал выпрашивать их, и как только они бывали получены, он тщательно заворачивал их в кусок оленьей кожи, чтобы защитить от непогоды. Но мы до последнего оттягивали этот момент, и дарили спички ему только после того, как он добудет огонь вручную, а наблюдать за этим мы могли очень долго, и много раз просили его повторить, чтобы получше все рассмотреть.
 

Всех этих членов племени держали в плену больше для предотвращения их нежелательных связей с враждебными группами, чем из-за каких-либо подозрений в попытке их побега. Они были совершенно довольны и сыты, им нечего было делать, кроме того, что было абсолютно полезно для них самих, в плане физических упражнений, и за исключением того, что им приходилось спать ночью под наблюдением часовых, они были так же свободны, как и все остальные обитатели гарнизона. Раз или два индейские курьеры приезжали из лагеря Апач (Camp Apache) — или лагеря Томаса (Thomas), как его тогда называли — в Сьерра-Бланке. Те, кого я впервые увидел, были почти голыми, их единственная одежда состояла из муслиновой набедренной повязки, пары мокасин (остроносых) и шапки с перьями ястреба. У них не было оружия, кроме копий, луков и стрел. У одного из них был небольшой круглый щит из сыромятной кожи, украшенный орлиным оперением, у другого была красивая скрипка, сделанная из сустава похожего на бамбук растения, а у третьего была колода карт монте, вырезанных из высушенной кожи пони, с грубыми раскрашенными изображениями фигур в четырех мастях. 

Их прямые, длинные черные волосы, стянутые налобными повязками из красной фланели, их великолепная грудь, расширенная постоянными упражнениями в высоких горах, и их сильные мускулистые ноги подтверждали все, что я уже узнал об их силе выносливости от мексиканцев-полукровок и «ручных» апачей на посту — таких людей, как Мануэль Дюран, Николас и Франсиско, которых тогда называли «ручными апачами» и которые никогда не жили с другими своими соплеменниками в горах, а принадлежали к той их части, которая много лет назад заключила мир с белыми и никогда его не нарушала, а также от сбежавших пленников, таких как Хосе Мария, Хосе де Леон, Виктор Руис или Антонио Бесиас, которые были оторваны от своих домов в Соноре в раннем возрасте и так долго жили среди дикарей, что хорошо познакомились со всеми их обычаями, а также знали их язык. Почти весь этот класс переводчиков и проводников уже мертв. У каждого была замечательная история, вполне достойная подробного описания, но я не могу позволить себе соблазниться более подробным упоминанием любого из них в данный момент.

Тот факт, что гарнизонный торговец только что получил запас новых товаров, означал две вещи: это означало, что он ошибся в своем заказе и получил партию, отличную от старых товаров, которые он до сих пор с гордостью хранил у себя на стеллажах, а это означало, что казначей собирался нанести нам визит и оставить часть денег дяди Сэма в стране. В магазине было два ассистента, Пол и Спиди. Пол уже был в годах, но Спиди был молод и сообразителен. Пол в какой-то период своей жизни был и умным и образованным, но виски, карты и табак давным-давно притупили все его способности, на которые он мог когда-то претендовать, и превратили его в бедного здоровяка, работавшего за еду и выпивку в подобных этому местах.  В Страсбурге его обучили столярному делу, и когда он был в хорошем настроении и не слишком пьян, он склеивал и полировал, вырезал и инкрустировал шкатулки, сделанные из древесины мескитового дерева, мадроньо, мансаниты, ясеня и грецкого ореха, чей вид радовал даже глаз даже вполне искушенных критиков.   

Спиди был самым активным человеком на посту. Он был одним из наших лучших бегунов, и судя по всему, лучшим пловцом в прохладных глубоких заводях, которые образовывались на Сан-Педро там, где река выходила из песка недалеко от офицерских помещений, и в которых мы часто купались  ранними вечерами, с кем-то из группы на страже, потому что затаившиеся апачи всегда представляли постоянную угрозу в этой части Аризоны.

Я не знаю, что стало со Спиди, он был исключительно хорошим человеком во многих отношениях, и если он не был хорошо образован, то восполнял врожденный интеллект тем, что другие, более удачливые, получают из книг. От отца-янки из Мэна он унаследовал проницательность в денежных делах и умение видеть выгодные стороны сделки. Мать-испанка наделила его приятной вежливостью и хорошими манерами.

Спиди был единственным человеком из всех моих знакомых, который действительно видел призрака в Соноре, путешествуя с обозом. По его описанию, он был очень похож на «человека», и был одет в костюм из белого холста, с белым шлемом, зеленой вуалью, синими очками, и носил красные бакенбарды. Он не сказал ни слова моему другу, но бросил на него решительно холодный взгляд, и это было все, чего Спиди ждал, прежде чем броситься за щеткой. Примерно в сотне ярдов сзади тянулась вереница вьючных мулов, нагруженных каркасами кроватей, ваннами, шляпными коробками и прочей ерундой, которая могла заранее иметь или не иметь какое-то отношение к призраку. Спиди и его мул были слишком взволнованы, чтобы задавать вопросы, и продолжили свой путь дальше в Эрмосильо.

Информация, полученная примерно в это же время из Соноры гласила, что некий ирландец торговал в стране яки и вокруг нее, и вполне возможно, что он мог бы сообщить много информации о привидении, если бы у него спросили, но Спиди упорно верил, что ему был «звоночек» из потустороннего мира, и несколько недель пребывал в глубокой депрессии.

Спиди оказал ценную помощь в наших добровольных археологических изысканиях в «руинах» рядом с нашим постом - остатками поселения доисторической расы, связанной с пуэбло из Рио-Гранде, или с пима и папаго.

 

Разбитая глиняная посуда, раскрашенная и некрашеная, один или два кремневых ножа, несколько наконечников для стрел, три или четыре каменных топора и многое другое в том же роде были нашей единственной наградой за тяжелый труд. Великий вопрос, который доводил нас до лихорадочного жара, заключался в том, кем были эти жители? Фельмер сразу же решил, что они были финикийцами — на каком основании я не знаю, и очень сомнительно, чтобы Фельмер знал кого-то еще, кроме них,  а Оскар Хаттон сказал, что они могли быть «кем-то из тех самых египетских негров, которые построили пирамиды в Библии».

Казначей пришел и ушел, солдаты потратили свой последний доллар, последний «пьяный после зарплаты» был пойман и отправлен в караулку, бормоча сентиментальный вызов врагам, солнце нагревало своими лучами слой из гальки на плацу,  флаг безвольно и вяло свисал с толстого шеста, лошади были в табуне, черные дрозды с красными плечами, кардиналы, пересмешники и сойки искали самые глубокие тени, не было ни звука, который заглушил бы настойчивое жужжание раздражающих мух. или голос только что собравшегося регистратора гарнизонного суда, который судил рядовых А., Б., С., Д. и других, чьи имена и звания теперь забыты, за то, что «тогда и там», и «на или около»  поста Кэмп-Грант, штат Аризона, совершили различные и разнообразные преступления против закона и правил — когда прямо через плац, с быстротой перепуганного оленя, пробежал наполовину или на три четверти голый мексиканец, прямо к дверям помещения «команданте».

 

Он был почти босиком, обувь на его ногах висела кусками, его брюки были так изорваны шипами и колючками, что теперь с его талии свисали только лохмотья. Его шляпа была сброшена во время испуганного бегства от какой-то необъяснимой опасности, которая по бледному лицу, почти скрытому спутавшимися прядями, и по рубашке, покрытой кровью, все еще свободно стекавшей из раны в груди, убедительно указывала на то, что это была засада апачей.

С акцентом, срывающимся и прерывистым голосом страдалец объяснил, что он был одним из более чем тридцати мексиканцев, прибывших из Тусона для работы на ранчо Кеннеди и Исраэля, которые жили примерно в миле от нашего поста вниз по реке Сан-Педро. В обозе ехало несколько женщин и несколько детей, и ни у кого не было ни малейшего подозрения об опасности, как вдруг на вершине склона, ведущего к длинной «столовой горе» как раз по эту сторону Каньон-дель-Оро, они оказались окруженными с трех сторон отрядом апачей, численность которых, по всей видимости, составляла от тридцати до пятидесяти воинов.

 
Сa;on del oro Аrizona.


Американцы и мексиканцы сражались изо всех сил, и им удалось сдерживать дикарей до тех пор, пока женщины и дети не достигли относительно безопасного места, но и Кеннеди, и Исраэль были убиты, и несколько других были убиты или ранены, наш информатор был одним из последних, с раной на левой стороне груди, где пуля прошлась по его ребрам, не причинив серьезного вреда. Апачи стали грабить фургоны, нагруженные вещами общего назначения, которые владельцы ранчо в те дни были вынуждены держать на складе, для прокорма множества служащих, которых они должны были нанять для обработки своих полей, а также для их охраны, и мексиканцы, видя это, побежали с такой скоростью, на какую только были способны их ноги, под предводительством тех из ихнего отряда, которые были знакомы с тропами, ведущими через хребет Санта-Каталина к Сан-Педро и Кэмп-Грант. Одна из этих троп проходила через  Apache Springs (Апачские Источники) на северной оконечности хребта, и по ней было легко пройти, так что большинство людей были в безопасности, но нас настоятельно просили не терять времени и идти по более длинной дороге, вдоль которой, как он полагает, апачи все еще преследовали нескольких человек.

 



Мексиканец Доминго видел сержантов Уорфилда и Мотта, двух старых ветеранов, проходивших через пост, и они, не дожидаясь приказов, пригнали стадо и сняли седла в ожидании того, что, как научил их опыт, обязательно произойдет. Каждый человек, которого можно было посадить верхом, был тотчас же в седле, независимо от его роты или полка, и менее чем через двадцать минут первый отряд переправился через Сан-Педро и вошел в длинное ущелье, известное как каньон Санта-Каталина - возможно, не очень хорошо оснащенный для длительной кампании, поскольку у некоторых людей не было воды во флягах, а у других была только горсть сухарей для пайка, но это не имело значения. Нашей задачей было спасти женщин и детей, окруженных дикарями, и сделать это с наименьшей возможной задержкой. По крайней мере, так рассуждал на эту тему полковник Дюбуа, и у нас был только один долг - подчиняться приказам.

За нами следовал второй отряд с фургоном, груженым водой в бочонках, пайком на десять дней, медикаментами, одеялами и всем прочим необходимым для проведения такой разведки, какая может потребоваться.

Вперед! Было сказано, и пятки ударили в бока, и каждая лошадь натянула удила. Как бы мы ни старались, мы не могли быстро продвигаться по каньону, который при его общей длине в двенадцать миль был полон зыбучих песков, но на каждом участке дороге мы задавали максимально возможную скорость.

Расстояние казалось бесконечным, но мы продолжали идти, миновав Four-mile Walnut (Четырехмильный Уолнат), мимо Cottonwood (Коттонвуда), молча проскользнув под высокими стенами, заслонявшими нас от солнечных лучей, шла вторая половина дня. За гораздо меньшее время, чем мы думали, мы достигли конца плохой дороги и остановились на минуту, чтобы снова затянуть все ослабленные ремни, и подготовиться для быстрого путешествия к Каньон-дель-Оро.

Перед нами простиралась пересеченная холмистая местность, ограниченная с востока и запада Тортолитой и Сьерра-Санта-Каталиной соответственно. Наступило лето, но великолепие весны еще не исчезло с лица пустыни, которая все еще демонстрировала великолепие красок, с акрами питательных трав, которые наши лошади щипали каждый раз, когда мы останавливались на мгновение, осматриваясь по сторонам. Каньон Санта-Каталина на протяжении более четырех миль не шире обычной городской улицы и окружен стенами, возвышающимися на тысячу футов над тропой. Везде, где можно было найти опору, там стоял на страже гигантский кактус с колючими ветвями или колючие пластины нопала покрывали поверхность откоса. Высоко на стенах каньона один из самых видных из питахайи, или гигантских кактусов, был пронзен стрелой - истинно метким выстрелом из лука - вонзившейся по самое оперение. 


 

 

Каньон Санта-Каталина.
Наслаждаться красотой природы у нас не было времени,  все о чем мы думали, это побыстрей оказаться там, где караван попал в засаду. и был уничтожен. Итак, мы снова двинулись впередс максимальной скоростью.

Солнце садилось в алом и золотом сиянии за хребтом Тортолита, до Каньон-дель-Оро оставалось еще несколько миль, и все еще не было никаких признаков группы, которую мы так усиленно искали. «Они, должно быть, были ближе к Каньон-дель-Оро, чем думал мексиканец» - такова была общая идея, потому что к этому времени мы достигли длинной возвышенности, на которой, как нам казалось, мы должны были бы увидеть остатки фургонов.

Мы двигались теперь быстрым шагом, строем, с карабинами «наизготовку» и все было готово к началу боя либо с фланга, либо с фронта, в зависимости от обстоятельств, но врага нигде не было видно. Мы развернулись в стрелковую цепь, чтобы покрыть огнем как можно большую территорию и подобрать любое мертвое тело, которое могло бы лежать за мескитовыми зарослями и пало-верде, тянущимися вдоль дороги. Чувство уныния охватило наш отряд, который вопреки всему надеялся найти выживших людей. Но, хотя койот уже взвизгнул на луну, и стаи перепелов с жужжанием пронеслись по воздуху, поднимаясь из своего уединения в кустах, а траурного вида вороны, взгромоздившись на верхушки питахайи, уныло каркнули, не было слышно ни звука человеческого голоса, который мы так хотели услышать.

Но что это- крик койота или вопль сородича, попавшего в беду? Койот, конечно. Да, это так, и нет, это не так. Каждый имел свою веру и не терпел инакомыслия. Вдруг раздалось: «Hel-lup! Hel-lup!  Боже мой!». 

«Сюда, Мотт! Остальных мужчин держи там, на дороге». Меньше чем за десять секунд мы достигли небольшого ручья, не очень глубокого, идущего параллельно дороге и не более чем в двадцати ярдах от нее, и там, ослабевший и обессиленный, весь в собственной крови, лежал наш бедный, несчастный друг Кеннеди. Он полностью был в сознании и мог узнать каждого, кого знал, и рассказать связную историю. Что касается первой части нападения, то он согласился с Доминго, но предоставил дополнительную информацию, что как только апачи увидели, что большая часть отряда отступила вместе с женщинами и детьми, которых, по общему мнению, было более тридцати, они предприняли смелую атаку, чтобы смести небольшой арьергард, который занял позицию позади фургонов. Кеннеди был уверен, что апачи понесли большие потери, и сказал мне, где искать тело воина, убившего его напарника Исраэля. Исраэль получил смертельное ранение в голову, которое заставило его упасть на колени, но прежде чем он испустил дух, его винтовка, бывшая с уже прижатым к плечу прикладом, была разряжена и убила высокого, мускулистого молодого дикаря, который, судя по всему, возглавлял атаку.

Кеннеди вел неравный бой до тех пор, пока мог, несмотря на потерю большого пальца левой руки, который ему отстрелили при первых выстрелах. Когда мексиканцы по обе стороны от него пали, он выхватил нож, перерезал упряжь ближайшего к нему «колесного» мула, вскочил в седло и ринулся напролом, прямо сквозь ряды наступавших апачей. Его дерзость сбила их с толку, но им удалось воткнуть стрелу ему в грудь и еще одну в ребра его мула, которого не нужно было больше подгонять, и он пустился в бешеный галоп, прыгая через камни и колючки. Кеннеди не мог удержать уздечку левой рукой, а боль в легком была мучительной. «Как будто я проглотил горящий уголь, парни», — выдавил он полуневнятно. Но он проскакал на муле несколько сотен ярдов и уже начал лелеять слабую надежду на успех, когда пуля преследователей попала животному в бедро и причинила ему такую боль и страх, что он сбросил седока  через голову и бросился прочь в сторону, скрывшись среди кактусов и мескитовых деревьев, и больше его видно не было. Кеннеди с большим усилием добрался до маленького ручья, в котором мы его нашли и где он лежал, страшась каждого звука и каждую минуту ожидая услышать, как апачи идут, чтобы найти и замучить его до смерти. Его опасения были необоснованными. Как оказалось, к счастью для всех заинтересованных сторон, апачи не устояли перед искушением грабить и сразу же начали взламывать и растаскивать все ящики и свертки, находившиеся в фургонах, совершенно забыв о мексиканцах, сбежавших в предгорья, и про Кеннеди, который находился очень, очень близко от них.

Полдюжины хороших людей были оставлены под командой сержанта, чтобы позаботиться о Кеннеди, в то время как остальные поспешили вперед, чтобы попасть на место боя.

Это было ужасное зрелище, от подробностей которого я хотел бы уберечь своих читателей. Там были дымящиеся обломки фургонов, разбросанные куски разбитых ящиков, бочек и всяких пакетов, медные гильзы, стрелы, луки, одно или два сломанных ружья, порванная и прогоревшая одежда. Там лежало и тело бедного Исраэля, раздетое, с маленьким кусочком кожи, отрезанным от макушки, но брошенным на труп — апачи не очень любят скальпировать — его сердце вырезано, но также брошено рядом с трупом, который был подтащен к огню горящих фургонов и частично сожжен, также видна была рана от копья в спине, одна или две раны от стрел — они тоже могли быть ранениями от копья, но, скорее всего, были ранениями от стрел, но сами стрелы, которые их сделали, сгорели в огне, на его лице был кровоподтек под левым глазом, куда его, возможно, ударили прикладом винтовки или карабина, и смертельная рана от уха до уха на затылке, через которую вытекал мозг.

 


Лицо Исраэля было таким же спокойным и решительным после смерти, каким было и при жизни. Он принадлежал к классу пограничников, представителей которого теперь осталось немного -к тому же классу, к которому принадлежали такие люди, как Пит Китчен, Дунканы из Сан-Педро; Даррел Дуппа и Джек Таунсенд из Агуа Фриа; люди, чья жизнь была полна приключений и опасностей, неописанных в книгах, потому что они никогда не бывали в городах, где коротышка-корреспондент с большей вероятностью столкнулся бы с каким-нибудь пограничным Мюнхгаузеном, чьи рассказы о лишениях и опасностях были бы в прямом соотношении с восприимчивостью и доверчивостью корреспондента.

Было слишком темно, чтобы делать что-либо еще, поэтому мы вызвали Кеннеди, который, казалось, был в таком хорошем физическом состоянии, что мы были уверены, что он справится, так как мы не были вообще уверены в том, что в него попала стрела, и все попытались утешить его тем, что маленькое круглое отверстие в его груди, из которого почти не вытекло крови, было сделано мелкой дробью, или чем-то подобным. Но Кеннеди знал лучше. – «Нет, парни - грустно сказал он, качая головой – Мне конец. Я знаю, что это была стрела, потому что я сам отломил ее конец. Я собираюсь умереть».

Часовые были расставлены за кустами, и вся команда расположилась молча ожидать наступления завтрашнего дня. Апачи могут вернуться назад — неизвестно, что они захотят еще предпринять — и нам лучше быть начеку. Старое правило фронтира, как я узнал от таких людей, как Джо Фелмер, Оскар Хаттон и Мануэль Дюран, сводилось к следующему:  «Если ты увидишь признаки  апачей, будь осторожен, но если не видишь ни единого признака, то будь еще осторожнее».

Звезды красиво мерцали над головой, а слабый свет луны не пробивал ночную тьму, и не делал видимость лучше. Есть только одна область во всем мире – Аризона - где можно постигнуть все величие того текста Священного Писания, который учит: «О Божьей славе говорят небеса, о деяниях Его повествует твердь».  Уже почти наступила полночь, когда грохот колес, лязг сбруи и щелканье кнутов возвестили о приближении санитарного фургона и второго отряда кавалерии.  Они привезли приказ полковника Дюбуа вернуться на пост, как только животные достаточно отдохнут, а затем как можно быстрее пуститься в погоню за апачами, чей след был  «срезан» в миле или двух выше ранчо Фелмера, показывая, что они пересекли хребет Санта-Каталина и направлялись к обрывистой местности недалеко от верховья Араваипа.

Наступающий день застал нашу группу в движении и напряженной работе. Сначала мы отыскали тело апача, стрелявшего в Исраэля. Лейтенант Джордж Бэкон, Первый кавалерийский полк, нашел его на уступе скалы, в овраге, не более чем в сотне ярдов от того места, где лежал его белый враг, простреленный, как и Исраэль, в голову. Мы не потревожили его, чего не могу сказать о голодных и выжидающих момента койотах и канюках, которые уже начали приближаться.
След дикарей вел прямо к Санта-Каталине, и беглый осмотр выявил очень любопытный факт, который впоследствии имел большое значение для преследующих войск. В фургонах был ящик с патентованными лекарствами, и апачи выпили содержимое бутылок, полагая, что в них виски. В результате, как показали признаки, несколько индейцев были серьезно выведены из строя из-за какого-то алкогольного стимулятора, который служил основой для лекарств nostrum. Они шатаясь переходили от кактуса к кактусу, падали в мескит, презирая шипы на ветвях, и лежали, растянувшись во весь рост на песке, не замечая нависшей опасности. Это было бы любопытно для нас, если бы мы прибыли на двадцать четыре часа раньше.

 

Целый час ушел на то, чтобы спустить лошадей и мулов на водопой в Каньон-дель-Оро и приготовить чашку кофе, для чего в фургонах имелась вода в бочонках. Все мы были в порядке, кроме Кеннеди, который начал вести себя и говорить странно: сначала он был взволнованным, а затем   раздражительным и подавленным. Его страдания начинали сказываться на нем, и он проявлял странное отвращение к тому, что его посадили в одну повозку с мертвецом. Мы сделали все возможное, чтобы утешить нашего раненого друга, которому казалось, что санитарный фургон будет подходящим местом, но тряска и вертикальное положение, которое он был вынужден принять, оказались для него слишком тяжелыми, и он попросил разрешения лечь во весь рост в одном из других фургонов. Его просьба была немедленно удовлетворена, и он был перенесен в фургон с Исраэлем, которого закутали одеялами так, что его совсем не было видно. 

Животные и люди в равной степени стремились оставить далеко позади сцену этой ужасной драмы, и без помощи кнутов и шпор мы быстро двигались по гравийной «столовой горе» (mesa, плоская возвышенность), пока не добрались до вершины каньона Санта-Каталина, и даже там мы продвигались вперед относительно быстро, даже несмотря на глубокий песок, ибо движение было вниз по склону, к посту.
При переходе через Сан-Педро фургон, в котором ехал Кеннеди, накренился, отбросив его в сторону и чтобы не удариться о бок, он ухватился за первое, что попалось под руку, и это оказалась холодная, липкая лодыжка трупа бедного Исраэля. Один тихий стон – это было все, чем Кеннеди выразил нежелательность такого общества. Однако этот инцидент не имел большого значения, так как его последние часы быстро приближались, и Смерть уже призвала его. Он испустил последний вздох в гарнизонном госпитале перед полуночью. Вскрытие показало наличие обломка стрелы без наконечника, длиной четыре или пять дюймов (более 10 см), застрявшего в левом легком.

Траурная церемония не заняла много времени. В этой части страны не было древесины для изготовления гробов. Упаковочные коробки, коробки для крекеров, все, что можно было использовать, было собрано для этой цели. Вышел весь гарнизон. Несколько слов из Книги общей молитвы — «Мужчина, рожденный женщиной» и т. д.; несколько комьев земли с грохотом упали вниз; затем слой тяжелых камней и колючих кактусов, чтобы койоты не выкапывали кости; больше земли; и все было кончено, кроме подготовки к погоне.

Это должен был сделать лейтенант Ховард Б. Кушинг, офицер с прекрасным опытом ведения войны с индейцами, который со своим отрядом «F» Третьей кавалерии убил больше дикарей племени апачей, чем любой другой офицер или отряд армии Соединенных Штатов делал это до или после. В последние дни предыдущей осени 1869 года он нанес сокрушительный удар по  апачам, наводнившим страну недалеко от хребта Гуадалупе на юго-западе Техаса, убил и ранил многих взрослых и захватил нескольких детей и стадо лошадей.

Но лейтенант Франклин Йетон, храбрый и чрезвычайно способный офицер, только что из Вест-Пойнта, был смертельно ранен с нашей стороны, и чем больше Кушинг размышлял над этим вопросом, тем ярче разгорался его гнев, пока он не мог больше сдерживаться, но решился проскользнуть через всю страну и снова попытать счастья. Он протащил Йетона и остальных раненых в четыре перехода на грубо импровизированных «травуа» по снегу, который был необычно глубоким в ту зиму, пока не нашел защищенный лагерь возле Пеньяско, рукава Пекоса, где он оставил свой груз под сильной охраной, и с самыми свежими лошадьми и людьми повернул назад, справедливо предполагая, что враги перестанут преследовать его и соберутся в своем разрушенном лагере, оплакивая потерю родных.

Он угадал правильно и при первых же признаках утра на востоке снова повел своих людей в атаку на апачей, которые, не зная что делать с таким совершенно неожиданным натиском, в ужасе бежали, оставив множество убитых на земле позади них.
Все это не совсем компенсировало потерю Йетона, но послужило тому, чтобы выпустить излишнюю ярость Кушинга и удержать его от взрыва.

 
Братья Кушинг.

Кушинг принадлежал к семье, получившей заслуженную известность во время Войны Восстания (War of the Rebellion, так называли Гражданскую войну), три его брата погибли, и тот, о ком я говорю, тоже вскоре должен был умереть от рук апачей и заслуживает большего, чем мимолетное слово.

 


Ростом он был около пяти футов семи дюймов, худощавый, жилистый, подвижный, как кошка, проницательные серые или голубовато-серые глаза, которые смотрели сквозь тебя, когда он говорил, и давали легкий намек на решительность, хладнокровие и энергию, прославившие его имя на всей юго-западной границе. В Тусоне есть переулок, названный в его честь, и есть, или была, когда я видел ее в последний раз, ветхая, изъеденная червями доска, чтобы отметить его могилу, и это было все, чем великая американская нация отметила останки одного из самых смелых.
Но я  должен продолжать идти по следу мародеров. Кушинг, как казалось, не особенно торопился начинать кампанию, и вскоре я узнал, что он намеревался успокоиться, так как он хотел, чтобы индейцы полностью потеряли бдительность и уверили себя, что белые не идут по их следу. Стоит им хоть раз заподозрить, что за ними идет погоня, и они обязательно разобьют свой след и разлетятся в разные стороны, как перепела, и уже никто не сможет даже понадеяться что-либо с ними сделать.
 

Каждое лошадиное копыто было тщательно осмотрено и приведено в порядок, несколько запасных подков для передних ног были добавлены к вьючному обозу, с пятнадцатидневным пайком кофе, сухарями с беконом и сотней патронов.

Все, что можно было получить от мексиканцев в виде информации, было обдумано и передано на рассмотрение Фельмеру и Мануэлю Дюрану, проводникам, которые должны были вести колонну. Некоторые мексиканцы успокоились и полностью оправились от последствий своего ужасного опыта, а те кто был ранен, чувствовали себя хорошо, но женщины все еще дрожали при одном только упоминании об апачах, и некоторые из них только и делали, что перебирали четки в знак благодарности Небесам за чудо их спасения.

В Аризоне, Нью-Мексико и на юго-западе Техаса было замечено, что нужно подняться по руслу ручья, чтобы получить воду. Это правило особенно верно для Араваипа. В его устье, как обычно, нет ни капли, но если вы подниметесь по каньону на пять-шесть миль, то увидите мокрый песок, а еще миля или две приведут вас к ручью весьма солидных размеров, текущему по скалистым валунам больших размеров, между возвышающимися стенами, которые защищают от солнца, и среди пейзажей, которые живописны, романтичны и внушают благоговейный трепет. Налетчики оставили каньон Араваипа в самой обрывистой его части, недалеко от гипсовых обнажений, и устремились прямо к устью Сан-Карлос. Однако это был лишь слепой путь, и в радиусе трех миль не осталось ни одной тропы, и уж точно не в направлении горы Тернбулл.

Мануэль Дюран нисколько не волновался, он сам был апачем, и никакие хитрые уловки ни в малейшей степени не влияли на его невозмутимость. Он внимательно осмотрел землю – «Ах! Вот камень, сдвинутый со своего места, и вот кто-то сломал ветку мескитового дерева, а тут — смотрите! Он у нас есть - след копыта одного из исраэлевских мулов!».  В этом нет ничего особенного. Апачи просто рассеялись и повернули, и вместо того, чтобы идти к слиянию Гилы и Сан-Карлос, повернули на запад и направились прямо к устью Сан-Педро, спускаясь по истоку Дир-Крик и пересекая его до Рок-Крик, который берет свое начало в горе Дос-Нарисес, менее чем в двенадцати милях от самого Гранта. Терпеливый поиск, наблюдение за каждой травинкой, каждым камнем или кустом и непрерывный марш привели к устью Сан-Педро, через Гилу, к истоку Disappointment Creek (Ручья Разочарования), в горах Мескаль и далее в предгорья Пиналь — и не только в предгорья, но прямо через гряду, в ее самой высокой точке.

 

Апачи, очевидно, немного нервничали и хотели совершить как можно больший круг, чтобы сбить с толку преследователей, но все их уловки были тщетны. С вершины Пиналь в долине к северу и востоку поднялся дым, а вскоре после этого к налетчикам присоединилась группа скво и детей, нагруженных горячим мескалем, и несомненно, они должны были остаться с ними до возвращения  домой, если они уже не были дома.

Кушинг не стал дожидаться, пока солнце скроется за горами Superstition или Matitzal, прежде чем отдать приказ двигаться дальше. Мануэль был более благоразумен и не склонен рисковать чем-либо из-за неоправданной поспешности. Он прождал всю ночь, прежде чем рискнул напасть на врага, за которым до сих пор гнался. Мануэль не позволил никому из американцев приблизиться, пока готовился заглянуть за гребень «разделения». Привязав к голове большой пучок пальмиллы или медвежьей травы, он дополз  извиваясь на руках и коленях до места с лучшим видом на долину, и начал вести необходимые наблюдения.

Ночь была длинной, холодной и темной, и люди уже не менее часа стояли на позициях, наблюдая за тлеющими кострами врага и готовые начать атаку в тот момент, когда станет достаточно светло, чтобы увидеть свою вытянутую руку, когда случайное происшествие ускорило события.

Один из стариков — один из группы сборщиков мескаля, присоединившихся к вернувшемуся воинскому отряду — почувствовал холод и поднялся со своего ложа, чтобы раздуть угли в очаге. Свет прерывисто играл на его резких чертах и изможденном теле, обнажая каждый мускул.

Чтобы получить дополнительное топливо, он двинулся к тому месту, где Кушинг присел, ожидая благоприятного момента для подачи сигнала к огню. Дикарь что-то заподозрил, вгляделся в темноту, развернулся назад и побежал в лагерь с криками, что пришли американцы. 
Солдаты подняли страшный вопль и дали залп, который сразил нескольких апачей сразу, на том месте, где они стояли, так как свет костра делал их присутствие совершенно очевидным для атакующей стороны. Другие попытались  найти укрытие в скалах, чтобы держать оборону от наступающих стрелков. В этом они потерпели неудачу, и на них обрушились смерть и разруха. Они боролись изо всех сил, но ничего не могли поделать. Мануэль увидел что-то, проносившееся мимо него во мраке,  поднес винтовку к плечу и выстрелил, и как оказалось, одним выстрелом убил двоих — большого, сильного воина и маленького мальчика лет пяти-шести, которого он схватил и пытался отнести в безопасное место среди скал, взгромоздив на его плечи.

 


Это было ужасное зрелище, поле крови, выигранное с небольшими потерями для нас самих. Но я не хочу распространяться о месте происшествия, так как намерен дать лишь скудное общее описание того, какой была Аризона до назначения генерала Крука командованием. Захваченные женщины и мальчики заявили, что они были группой апачей  пинал, которые только что вернулись из рейда в Сонору, перед нападением на фургоны Кеннеди и Исраэля. С ними были некоторые из их храбрейших воинов, и они бы устроили решительный бой, если бы не все они в той или иной степени находились под действием вещества, которое они выпили из бутылок, захваченных вместе с обозом. Многие были сильно пьяны, всех тошнило, и они были не в состоянии воевать. Они думали, что, объезжая страну от пункта к пункту, любые американцы, которые попытаются последовать за ними, наверняка потеряют след, но они не знали, что вместе с солдатами были апачи.