The long life

                Часть I


         Когда Льва Николаевича назначили на новую ответственную должность, семья Вишневецких переехала в Москву из Санкт - Петербурга, где у них имелся свой дом на Невском проспекте. Им пришлось снимать квартиру в Москве, потому что глава семьи не собирался задерживаться здесь надолго. Он сам выбирал подходящую квартиру, не советуясь с супругой, потому что та была слишком молода и, по его мнению, легкомысленна. Адъютант его превосходительства нашёл для них три квартиры в разных районах Москвы, и Лев Николаевич лично съездил и посмотрел каждую. В конце концов, он выбрал просторную квартиру в Большом Успенском (позже - Кривом) переулке, №12.  Квартира занимала весь второй этаж доходного дома супругов Троицких и насчитывала около двенадцати комнат. Около, потому что в ней имелись ещё несколько подсобных помещений, которые можно было использовать и как жилые комнаты для прислуги, и как гардеробные.

         Квартира была обставлена приличной, старинной дубовой мебелью. На окнах висели дорогие, тяжёлые шторы и белоснежные «маркизы». Стены украшали картины в золочёных рамах, и большие зеркала над каминами отражали свет хрустальных люстр под высокими потолками. В кабинете Льва Николаевича диван и стулья были оббиты дорогой кожей. Почти во всех комнатах стояли напольные часы с маятниками и с боем. Они громко тикали в тишине комнат, и каждые полчаса, а то и четверть часа, в квартире начинался мелодичный перезвон. Несколько окон квартиры выходили в оживлённый Успенский переулок, а несколько - во внутренний двор дома. Длинный балкон с французскими окнами из гостиной тоже смотрел в переулок.

       Супруга Льва Николаевича, Елена – Эвелина, увидела квартиру уже при переезде. Квартира ей понравилась тем, что в ней было много места, воздуха, высокие потолки, и всегда можно было найти уголок для уединения, чтобы почитать, выпить чашку чая или просто посидеть одной на диване, укрывшись пледом. Она выбрала себе отдельную спальню с окнами во внутренний двор и объяснила это мужу тем, что не может спать при шуме с улицы. Лев Николаевич был возмущён в душе таким проявлением полного равнодушия к нему и пренебрежением женой супружескими обязанностями, но подавил свой гнев и никак не выказал своего неудовольствия при прислуге. Их семейная спальня была роскошной: в большой комнате с тремя французскими окнами главное место занимала прямо-таки царская кровать с балдахином. Она стояла на невысоком подиуме и выглядела великолепно с атласными одеялами и шёлковыми подушками. Кровать была такой широкой, что на ней могли вполне поместиться четыре человека, не мешая друг другу. Но эта кровать обычно пустовала.  Камин находился довольно далеко от постели, и сразу было видно, что зимой здесь будет довольно холодно. Елена почувствовала себя неуютно в этой спальне, и выбрала себе более скромную комнату. К тому же от мужа вечно пахло крепким табаком и коньячным перегаром, что вызывало у Елены стойкое отвращение и даже тошноту.  Лев же Николаевич, оскорблённый поступком жены, ночевал, чаще всего в своём кабинете на кожаном диване. Здесь Семён стелил ему постель, втайне посмеиваясь над «стариком». Семён не прочь бы был приударить за молодой хозяйкой, но она была совершенно холодной и не обращала на него никакого внимания.

        Для ведения хозяйства у них была нанята экономка, которую прислали из конторы по найму. Для покупок и поручений имелся адъютант его превосходительства, офицер Карцев, которого в семье звали просто - Семён.  Экономка, Ванда Карловна, нашла хорошую кухарку и двух приходящих горничных. Она так умело начала вести их домашние дела, что ни молодая хозяйка, ни её супруг не знали никаких забот и хлопот.


                *       *       *


          Сами Вишневецкие были из поляков. Их родственники жили в Варшаве, и только Лев Николаевич, настоящее имя которого было - Лех, и его двоюродный брат – Станислав, уехали сначала учиться в Питер, а потом и остались там служить. Лев Николаевич был уже не молод. Его первая жена, подарив ему сына и дочь, умерла и была похоронена в Питере. Дети -  оба выросли, сын, Стах, тоже служил офицером, а дочь, Марыся, вышла замуж за солидного магната. Несколько лет назад Лев Николаевич решил вновь жениться. Он обратился к своим знакомым и родственникам, и ему посватали молодую, богатую невесту – Елену – Эвелину Ольбрыхскую. Она была из хорошей, известной семьи, кроткого нрава, потому что – полу сирота. Отец её к тому времени умер, оставив ей приличное наследство. Лев Николаевич съездил на смотрины, невеста ему очень понравилась: юная, тоненькая, как веточка, романтичная и какая-то воздушная в своём белом летнем платье с красным поясом, она приглянулась ему своей юностью и наивным, детским выражением лица.  Елена прекрасно играла на фортепиано, знала три иностранных языка, много читала и была рукодельницей. Это его очень устраивало, потому что, будучи домашним деспотом, он собирался закрыть её дома в четырёх стенах. Но если она такая образованная, в уединении, она не будет скучать и найдёт, чем ей заняться.

          Елена – Эвелина не была в восторге от своего будущего жениха, он ей совсем не понравился: грузный, высокого роста, лысеющий мужчина, часто вытиравший пот с лица и шеи носовым платком и пахнущий табаком и алкоголем. Он был настоящим грубым солдафоном и не умел или не хотел ухаживать за женщинами.  К тому же, как все молоденькие девушки, Елена уже была влюблена в молодого, симпатичного художника, который написал её портрет, по просьбе покойного отца, и подарил ей своё сердце. Художник сделал большое количество набросков лица Елены, а потом написал два портрета вместо одного: один – небольшой, в пояс. А второй – парадный портрет в роскошном парчовом платье во весь рост. Его он и отдал её отцу, а меньший оставил себе на память. Девушка понимала, что с этим красивым, талантливым юношей у неё нет никакого будущего, но душа её противилась замужеству, да ещё с таким неприятным женихом. Её мать долго беседовала с ней и объясняла, что любовь и замужество – это разные вещи. Что ей, молодой, неопытной девушке, нужна защита и опора в жизни, что именно этот жених может обеспечить ей тот уровень жизни, к которому она привыкла. Что будущее её и её детей должно быть обеспечено, и только так можно обрести счастье. Елена молча выслушивала наставления матери, и, хотя была не согласна с ней, понимала, что её мать всегда права, и что она желает ей только добра.

          Когда Лев Николаевич посватался к ней, она попросила время на раздумье. Она надеялась, что это заденет его, такого самоуверенного мужчину, и он откажется от неё сам. Но он согласился, хотя и с недовольством, подождать её решения. Тогда Елена поставила матери условия.  Она хотела, чтобы они составили брачный контракт, где бы оба не претендовали на имущество супруга. Чтобы у общества не сложилось впечатление, что они женятся из корыстных целей, и чтобы в случае смерти имущество досталось только детям, если они будут. Чтобы свадьба была скромной, только для близких людей. Мать нашла эти условия странными, но была рада, что дочь смирилась со своей судьбой и согласилась, потому что в случае развода или смерти мужа её дочь не осталась бы нищей. Но она опасалась, что жених будет против.   А Елена именно на это и надеялась.

             Мать Елены проявила чудеса дипломатии и преподнесла это условие жениху очень красиво, сказав, что невеста не хочет, чтобы он думал, что она выходит замуж «за деньги». Лев Николаевич воспринял это нормально, только просил ускорить свадьбу. И Елене пришлось согласиться. Со своим художником она виделась редко, будучи под неусыпным контролем матери. Они могли только обмениваться записочками через посыльных и довольствоваться мимолётными встречами на улице, когда Елена ехала к портнихе или к подруге. Но когда уже согласие на брак было дано, и даже заказали шить приданое и свадебное платье, Елена захотела увидеться со своим Серёжей наедине, о чём и написала ему письмо. Она просила его устроить тайное свидание. Художник, хотя и очень талантливый портретист, был ещё беден и снимал для себя мастерскую на чердаке доходного дома. Здесь у него было жарко летом и довольно холодно и сыро зимой. Но другую квартиру он снять не мог, поэтому пригласил Елену именно сюда.

            Она приехала к нему почти утром на извозчике, отпросившись у матери, якобы, к портнихе, и рассказала ему о своём будущем замужестве. Сергей был в шоке и сразу предложил ей бежать с ним. Елена, после долгих разговоров с матерью, уже ясно представляла себе нищенское существование с этим юношей, но романтичное сердце её не хотело смириться. Она неопределённо пообещала ему что-нибудь придумать, сказала, что будет любить его всегда, и что они всё равно, рано или поздно, будут вместе. Художник смог купить бутылку шампанского и фрукты для свидания. Они выпили немного вина, закусили ломтиками сладкого ананаса, и их первое и последнее любовное свидание завершилось на медвежьей шкуре на полу возле самодельного камина. Елена сама захотела этого, чтобы её первым мужчиной стал любимый человек. На чердаке было холодно и неуютно, но молодые люди даже не заметили этого.

        - Теперь ты –  моя жена навеки перед Богом! - сказал Елене восхищённый художник. Он не хотел её отпускать, но она очень спешила и быстро его покинула, пообещав написать, когда что-нибудь придумает.


                *            *             *


          Венчание состоялась на этой же неделе в маленькой церкви, в Кронштадте, свадебный обед -   в загородном имении Льва Николаевича в кругу нескольких, самых близких, родственников. Сын жениха, Стах, присутствовал на обеде, а сослуживец Льва Николаевича, генерал Никитин, держал венец   над головой Елены, отчего она чувствовала себя неуютно. Стах ей не понравился, потому что был копией своего отца – грузный, лысеющий и бесцеремонный, он много курил и пил за обедом. Дочь, Марыся, тоже приехала с супругом, и оказалась похожей на отца. Возможно, в детстве, она была миленькой, но в замужестве располнела и выглядела этакой рыхлой и нездоровой молодой женщиной. Её муж, на удивление, чем-то походил на отца жениха, так что они все выглядели родственниками. Венчание и праздничный обед состоялись закрытыми для широкой публики, и нигде не было упомянуто, что генерал женился. Обед был скучным и совсем не весёлым. Елена еле сдерживалась, чтобы не плакать.

           После свадьбы, Лев Николаевич объявил жене, что жить они будут здесь, в имении, а он будет ездить на службу в Питер и иногда там ночевать в своей квартире, когда случатся неотложные дела или непогода. Такой расклад вполне устраивал Елену, чтобы пореже видеть своего супруга. Но, единственно, она поняла, что не сможет ни видеться со своим художником, ни состоять с ним в переписке, потому что имение стояло далеко от Санкт-Петербурга и Кронштадта, и у неё не было доверенных ей людей. Но и это её устроило, потому что она боялась теперь встретиться с ним лицом к лицу. Елена написала ему коротенькое письмо и долго носила его в тайном кармане пышной юбки, пока, наконец, не представилась возможность отправить письмо адресату. Вот, что она написала, стараясь сохранить анонимность сообщения, в случае провала:

           «Любимый! Прости меня, пожалуйста, но я не успела ничего придумать. Меня выдали замуж, и теперь мы не сможем с тобой видеться. Я всегда буду помнить и любить только тебя. Всегда буду молиться за тебя. Твоя Э.»  Она подписала письмо буквой «Э», чтобы было понятно только ему, потому что её звали Елена-Эвелина, и отец звал её Эва, так же называл её и художник.


                *      *      *


          Пусть не сразу, но жизнь как-то налаживалась. Мать Елены погостила у дочери с месяц и уехала в Варшаву, где после смерти мужа у неё остался дом.  А Елена, уже поняв, что она «в ожидании», начала много гулять, читать и как-то скрашивать своё пребывание за городом. Муж, обнаружив, что его супруга «в ожидании», был неприятно удивлён и стал приезжать домой только в выходные дни, да и то, не всегда. Так что Елена была предоставлена себе самой. Она бродила по парку имения, сидела с книгой на лавочке или часто даже выбиралась на берег Финского залива и гуляла по песчаному пляжу. Но здесь дул свежий морской ветер, и Елена, боясь простудиться, возвращалась домой. Мысли её летели к Серёже, но она тут же возвращала их обратно, понимая, как хрупко и ненадёжно её положение. Нужно было выбросить эти мысли из головы, но сами чувства не забывались.

           Первый месяц в имении с Еленой жил муж и несколько слуг: кухарка, горничная, конюх и сторож. Потом некоторое время гостила мать Елены. Когда же она уехала, муж прислал в загородный дом свою служанку, Ильиничну, которая раньше была няней у его детей.  Не совсем пожилая, полная и невысокая, она была ещё довольно подвижной и энергичной. У неё было приятное круглое лицо, почти без морщин, и доброжелательный и спокойный характер. Она быстро взяла в руки всё хозяйство и ключи от кладовок, и ничто в имении не происходило без её ведома. Нянька не была назойливой и давала молодой хозяйке время побыть одной. Тем более, что та заверяла её, что никогда не скучает.    

             И, действительно, замкнутая по характеру, Елена не любила скопление людей и пустопорожние разговоры. Она самостоятельно обходила все тропинки и закоулки имения и находила интересные места там, где другие их не видели. Так в самом дальнем уголке имения, у забора, где уже начинался настоящий лес, она нашла небольшой деревянный сарай, похожий на избушку. Сарай стоял, можно сказать, заброшенным, но у него была хорошая, целая крыша из соломы, а на дверях висел ржавый замок. Два маленьких, грязных окошка выходили в оба бока сарая. Елена, конечно, заглянула туда и увидела, что там есть лежанка с матрасом и какими-то тряпками, стол и стул, была даже какая-то печурка в углу. Всё было пыльное, но целое. На столе стояла свечка в грязном подсвечнике. Значит, кто-то жил здесь раньше?

           Елене было очень интересно посмотреть, что там внутри, и она в одну из своих дальних прогулок незаметно прихватила с собой кочергу. Кочергой она зацепила и дёрнула ветхий замок, он сначала не поддался, но с третьего раза дужка его рассыпалась ржавчиной и отскочила. Скрипучую дверь удалось отворить тоже с помощью кочерги. Изнутри Елене в лицо пахнуло пылью и затхлым воздухом. Ни крыша, ни стены в сарае не протекали, и внутри было довольно сухо, только много паутины и пыли. Елена осмотрелась по сторонам. Здесь явно кто-то раньше жил или скрывался. Сарай сливался по цвету со стволами деревьев и почти по самую крышу зарос кустами.

           Елена плотно прикрыла дверь сарая, вернула кочергу на место в доме и никому ничего не сказала. Потом уже она стала расспрашивать няню о былой жизни имения, но та мало, что помнила, потому что больше жила в Питере, и только летом приезжала сюда с детьми. О сарае ничего узнать не удалось, но зато в разговоре Елена узнала, где лежат запасные замки и ключи к ним.  Елена нашла в кладовке и взяла один большой навесной замок и ключ к нему и потом, гуляя по парку, навестила сарайчик и повесила на дверь новый замок, закрыв его на ключ и замотав сверху куском клеенки, чтобы не ржавел. Теперь у неё был свой секрет. Никто из слуг никогда не упоминал об этом сарайчике, и Елена подумала, что если ей что - ни будь, когда-нибудь нужно будет спрятать, то это подходящее место.

          Кстати сказать, что «имение» только называлось так, а по сути это был небольшой дачный летний дом на просторном участке земли на берегу залива и почти среди леса. Если бы дом был деревянным, его смело можно было бы назвать «дачей», но он был построен каменным, с мансардой и двумя колоннами у входа. Поэтому видимость у него создавалась солидная. Но комнаты в доме все были тесными, с низкими потолками и узкими окнами. Кухня располагалась во дворе, рядом с конюшней, так что еду носили в дом через двор. И прислуга жила в отдельном бараке за конюшней.


                *         *       *


          Время шло. Елена научилась явно не показывать отвращение к своему мужу, находила утешение в уединении и чтении книг, всегда внимательно его выслушивала мужа и старалась выказывать ему уважение даже тогда, когда он был не прав или сердит. А он часто бывал сердит, потому что видел, что молодая жена еле его выносит и не испытывает к нему никаких нежных чувств, хотя он ни в чём ей не отказывал, и она была одета в самые лучшие платья.  На все праздники он дарил ей драгоценности или дорогие подарки. Но её нежности и благодарности хватало от силы на день-два. Супруг Елены стал дольше задерживаться в Питере, а когда подошёл срок, вообще постарался быть вдалеке от этого.

          Нянюшка Ильинична поддерживала Елену, объясняя ей, что мужчины не любят всяких этих «женских» дел, а Лев Николаевич, так и детей своих маленьких никогда не любил и интересовался ими только тогда, когда уж они в гимназии учились.

           Нянюшка позаботилась обо всём сама. Она заранее пригласила знакомую акушерку из Выборга, и та жила у них в имении последний месяц. Когда настал срок, всё прошло спокойно, без суеты и паники. На свет появилась девочка с нормальным весом. Елена тоже чувствовала себя хорошо. Лев Николаевич узнал об этом событии через неделю, когда приехал. На слова няни о ребёнке он брезгливо поморщился, но все же пошёл навестить жену. Она уже вставала и встретила его очень радостно и любезно. Супруг поцеловал её в лоб и подошёл посмотреть на дитя в колыбели. Ребёнок не спал и смотрел на него раскрытыми глазами. Хотя волосы на головке девочки были скрыты чепчиком, Лев Николаевич мог рассмотреть, что ребёнок не был на него похож: смуглое личико, а не белое и рыхлое, как у него и его старших детей, большие глаза с тёмными ресницами, курносый носик.

        - Не наша порода! – констатировал супруг с подобием улыбки. Конечно, он не имел в виду ничего обидного, просто хотел сказать, что девочка не похожа на Вишневецких, а взяла черты Ольбрыхских.

           Больше он ребёнком не интересовался и, если спрашивал, то только о здоровье жены. Он предоставил заниматься хлопотами о дочери женщинам. Маленькую Юлию – Софию, родившуюся зимой, решили окрестить уже весной, когда стихли вьюги и метели, и установилась более или менее сухая, солнечная погода. Ближайшая церковь находилась в Кронштадте, и если уж везти её куда-нибудь, то лучше в Питер. Да и о крёстных нужно было побеспокоиться, о приличных. С этим вопросом Елене всё же пришлось обратиться к мужу. И тот, уважая внешние проявления традиций и этикета, согласился на крещение ребёнка в Санкт - Петербурге и предложил крёстными жену своего младшего брата – Софью Михайловну и своего сослуживца, молодого генерала Никиту Потоцкого, который тоже имел польские корни и относился к Льву Николаевичу с большим уважением и почтением.

            Молодая мать переехала с дочкой и няней Ильиничной в Санкт - Петербург, и в мае состоялось крещение Юлии – Софии в Исаакиевском соборе. Присутствовало много народу, после обряда на улице накрыли длинный стол для публики, а праздничный обед состоялся в зале большого ресторана на Невском. Ребёнку и матери гости подарили множество подарков. Среди гостей было несколько известных в столице людей.

         Елена осталась жить в Санкт - Петербурге, только на короткое время выезжая на «дачу», когда устанавливалась хорошая погода. Она не забывала о своём секретном сарайчике, сама навела там порядок и чистоту, и наведывалась туда изредка, когда хотела побыть одной. Муж люто ревновал её ко всем, поэтому она встречалась только с дамами, почти никогда не выезжала без супруга и старалась даже глаз на мужчин не поднимать. Она втайне надеялась встретиться здесь, когда- нибудь со своим художником, хотя и понимала, что это крайне опасно и совершенно невозможно.

                *        *        *


            Дочка Юленька росла здоровой, хорошенькой, весёлой и резвой девочкой. Она рано начала ходить и бегала в питерском доме по всем комнатам. Нарядная, ладненькая, с пышными волосами и ямочками на щеках, она была всеобщей любимицей. Ильинична давно уже не успевала её догонять. Наняли няньку Таню, помоложе, но и она не успевала бегать за резвой девочкой. Звонкий голосок и смех Юленьки раздавался то здесь, то там по дому, а её платьице мелькало в разных уголках большой квартиры. Иногда она пряталась в укромных местах, и для её поисков привлекали даже горничных. Для девочки это была весёлая игра, а служанки боялись, как бы с ней ничего не случилось, потому что она пряталась и в шкафах, и в кухне, и на балконе. 

             Если Юленька попадалась на глаза Льву Николаевичу, он недовольно морщился и говорил: «Заберите ребёнка!». Он сам не понимал, почему у него нет к дочери тёплых чувств. Она была совсем другая, не похожая на его старших, флегматичных детей, и слишком красивая. Его даже раздражало, что мать чересчур нарядно одевает девочку. Ленты, банты, кружева – зачем это ребёнку? Зачем так рано приучать девочку к роскоши и кокетству? Елена молчала, но делала, по-своему. Она думала о том, что почему бы не побаловать ребёнка, пока есть возможность? Когда мужа не станет, неизвестно, как сложится их жизнь.

             Юленьке всё же удалось преодолеть равнодушие отца. Она часто спрашивала мать:

          - Почему папа не любит меня? Я что-то сделала не так? Я была плохой девочкой?
          - Нет, дорогая, папа просто – занятой человек, он – военный, общается только с мужчинами, много работает. У него не остаётся времени на нежности и игры с детьми.

          - А почему дядя Станислав и тётя Соня любят меня, всегда дарят мне конфеты и игрушки, а папа – нет?

           - Понимаешь, доченька, у них же есть свой сын – Володя, они привыкли заниматься с детьми, разговаривать с ними, а у папы старшие дети уже очень взрослые, и он уже забыл, как это – общаться с детьми или играть с ними.

           Уже в Москве, подросшая, хитрая Юленька начала потихоньку заглядывать в кабинет отца. И если она видела, что он в благодушном настроении и просто читает газету или сидит перед камином и ничего не делает, она тихонько подходила к нему и обнимала его за шею или клала свою ручку на его руку и шептала: «Папочка, я только поцеловать!». Лев Николаевич сначала, было, сердился, но потом его тронула доверчивость и наивная любовь этого ребёнка, и он уже не звал никого забрать её.  Да и не нужно было, потому что няньки тут же прибегали и уводили её, извиняясь. Постепенно она стала задерживаться у него ненадолго, и он разговаривал с ней. Она смешно лепетала, отвечая на его вопросы, и он видел, что Юленька – добрейшее на свете существо и любит всех без исключения.

           Так, расспрашивая её о том, чем она занимается с Ильиничной и другой няней, он узнал, что Юленька только выучила две молитвы – «Отче наш» и «Богородице, дева, радуйся» и учит третью, трудную – «Символ веры». Что она знает сказки и несколько букв, умеет считать до десяти. Лев Николаевич вдруг серьёзно задумался о том, что девочке уже пять лет, шестой год, и что ей пора уже учиться чему-то более серьёзному. Она, правда, наигрывала лёгкие мелодии на рояле под руководством матери, но он считал, что ей пора учиться с учителями. Об этом он сообщил жене за завтраком в выходной день, и Елена была растрогана тем, что супруг, наконец, заинтересовался воспитанием дочери.

          - У Володьки, племянника, уже год есть гувернёр, и мальчишка читает и говорит на двух языках. Я посоветуюсь с братом и его женой, где лучше найти учительницу для Юлии.

         Елена открыла рот, чтобы что-то предложить, но, увидев выражение лица мужа, замолчала. Он всегда всё решал сам.

        - И Ильиничне будет облегчение – не весь день за девочкой по дому бегать.

         Прошло две недели, и в квартиру в Успенском переулке начали приходить молодые и пожилые женщины на собеседование. Иногда Лев Николаевич звал в кабинет и Юлю, чтобы на неё посмотрели потенциальные учительницы, и чтобы она поговорила с ними. Он хотел видеть, как они будут общаться, и чему они смогут научить дочь.

          Некоторые из претенденток сразу не понравились генералу, и он отпускал их, обещая сообщить о своём решении. Он был очень придирчив. Ему не нравилась неаккуратность одних или некомпетентность других.  Кто-то был безвкусно или вызывающе одет. У некоторых не было рекомендаций, или они не работали в других семьях. За несколько дней он не смог выбрать ни одну. Женщины, действительно, были разными и не нравились ему по-разному. Одна слишком строгая и холодная, другая – слишком мягкая, третья говорит глупости. Лев Николаевич обратился к своему брату за советом, а тот, в свою очередь, перенаправил его к своим знакомым, которые уезжали за границу и не брали с собой гувернантку – француженку своих детей, отец которых её очень хвалил. Что, якобы под её руководством, дети достигли потрясающих успехов в изучении языков и музыки.

           Лев Николаевич взял у них адрес и послал адъютанта пригласить её на беседу. Семён в этот же день съездил домой к этим людям, где всё ещё жила гувернантка, и пригласил её в Большой Успенский переулок, о чём доложил его превосходительству с какой-то хитрой улыбочкой, которую тот, впрочем, не заметил.
   
                *      *       *


         Она явилась на следующий день, когда Елена гуляла с Юленькой на Чистых прудах. Лев Николаевич был приятно удивлён, когда её увидел. Это была утончённая дама, элегантно одетая, очень интересная, лет 25-26, блондинка, которая явно подкрашивала волосы, но мужчины обычно в таких нюансах не разбираются, с небесно-голубыми глазами и пухлыми губками, белой кожей с нежным румянцем и каким-то русалочьим взглядом. Она держалась прямо, как светская дама, не смущалась и спокойно отвечала на все вопросы Льва Николаевича. Звали её мадемуазель Дюбуа.  Луиза Дюбуа. Она приехала из Лиона пять лет назад и все эти пять лет работала в семьях богатых людей в Санкт - Петербурге. Рекомендации у неё были.

         Лев Николаевич, привыкший всё решать быстро, почему-то даже не стал знакомить её с дочерью. После короткой беседы сразу сказал, что мадемуазель Дюбуа принята и может приступать к работе, когда пожелает. Луиза попросила два дня для переезда к ним и сказала, что хотела бы осмотреть комнату, которую ей предоставят. Лев Николаевич вызвал горничную и велел ей показать гувернантке одну из гостевых комнат и подготовить всё по её желанию. В квартире как раз имелась совершенно отдельная комната в конце коридора. Это была очень хорошая, просторная гостевая комната, выходящая окном и балконом в торец здания. В ней всегда останавливалась мать Елены, когда приезжала к ним из Варшавы. Гувернантке комната понравилась, она сделала кое-какие замечания, чтобы передвинули иначе мебель и добавили ей туалетный столик и кресло. И она ушла.

        Когда Елена вернулась с дочкой с прогулки, ей сообщили об изменениях в доме, и она очень удивилась. Муж  не посоветовался с ней, не познакомил дочь с новым человеком, ведь Юленька – совсем ребёнок, и ей может не понравиться посторонняя женщина…Однако за обедом Лев Николаевич сам сообщил ей о гувернантке.

          - Сегодня приходила одна молодая женщина на место гувернантки, я взял её на пробу. У неё хорошие рекомендации из двух домов, она аккуратная, приехала из Франции, знает ещё и английский и играет на фортепиано. Так что Юлия начнёт серьёзно заниматься, пора уже.

         Елена глянула на него и только спросила:

       - Как её хоть зовут, раз Вы нам её не представили?

       - Мадемуазель Дюбуа.

       - А зачем Вы поселили её в мамину комнату?

       - Ваша маман приезжает к нам раз в году, и комната стоит остальное время пустая. А гувернантка – дорогая, привыкшая к комфорту, ей не понравится, и она уйдёт. Всё делается ради Юлии. Ваша маман прекрасно разместится в любой другой комнате. Если уж так переживаете, отдадите ей свою…

           Елена проглотила эту грубость, и в очередной раз подумала, какой же он, всё же, солдафон.

           Гувернантка переехала через день. Вещей у неё было совсем немного: небольшой дорожный баул и саквояж. Отдельной стопкой были связаны несколько книг. У неё даже не было шляпной коробки, хотя она приехала в шляпе. Её переезд шёпотом обсуждали слуги, рассмотрев весь её багаж. Но вечером почти все они ушли по домам, так что оставшейся няньке Татьяне можно было обсудить это только с Ильиничной. Ильинична же, в свою очередь, доложила свои наблюдения хозяйке. Ей "мамзель" не понравилась. «Фифа!» - таково было её мнение. Потом она не знала, как разделят между ними обязанности? Кто будет укладывать Юленьку спать, поднимать её, умывать и купать? Где будет кушать новая "мамзель", и кто будет кормить девочку? Со всеми этими вопросами нужно было идти к хозяину.

       Лев Николаевич, когда Ильинична пришла к нему с этим, опять недовольно поморщился:

        - Неужели вы, женщины, сами не можете разобраться с тем, кому, что делать?!

        Потом подумал и, всё же, распределил обязанности так: укладывают спать, поднимают, умывают и моют девочку няньки. Гувернантка занимается с ней, кушает вдвоём с Юленькой в детской комнате, прививает ей хорошие манеры и правила поведения за столом и гуляет, если Елена чем-то занята и не может погулять с дочкой. На том и порешили.

   
                *            *          *


           На следующий день, умытая и причёсанная, Юленька сидела в своей комнате за столом и ждала завтрак. В комнату зашла «мамзель», как её называли слуги, и усевшись за стол, начала знакомиться с девочкой. Она выглядела очень красивой, с аккуратной причёской золотистых волос, в тёмно-синем шерстяном платье с белым кружевным воротником. Скромный католический крестик на тонкой цепочке украшал её шею.

          - Доброе утро, Юленька. Меня зовут мадемуазель Дюбуа. Я буду тебя учить французскому и английскому языкам и музыке. Мы с тобой подружимся, вот увидишь.

         Подали завтрак. Мадемуазель почти ничего не ела, так, слегка перекусила, но внимательно наблюдала, как ест Юленька. Конечно, няньки следили только за тем, сколько съел ребёнок, а - как?– они не беспокоились  об этом. Поэтому уже за обедом "мамзель" начала делать девочке мягкие замечания. После завтрака Луиза предложила поиграть в куклы и при этом заучивать французские слова. Они уселись вместе на диван, взяли двух небольших кукол в красивых платьях и начали играть в «Гости». "Мамзель" называла части одежды кукол на французском, а Юленька повторяла. Потом учили вежливые приветственные фразы, и Юленька быстро их запомнила. Куклы «ходили» друг к другу в гости, кланялись, здоровались: «Бонжур!», делали реверансы и потом пили чай из кукольной посуды и прощались: «Оре вуар!».

         Когда Юленька немного устала, перешли в гостиную к роялю. Здесь мадемуазель сыграла несколько небольших пьес, потом спела ей короткую французскую песенку, и они стали её учить. У Юленьки оказался хороший слух, и она сразу запомнила мелодию, хотя и не понимала слова. Гувернантка начинала ей нравиться.

          Позже были небольшие уроки математики и чистописания. Юля выводила палочки в тетради, старательно высунув язык. В течение всех этих уроков Елена подходила к дверям детской и гостиной и прислушивалась к тому, что там происходит. Уроки шли спокойно и доброжелательно, и Елена успокоилась.  Муж взял хорошую учительницу.

         После чистописания Юленька сама прибежала к матери спросить, пойдёт ли она с ней гулять, или пойдёт "мамзель"? Елена решила попробовать, как дочке понравится гулять с гувернанткой, и она отпустила их самих. В передней нянька одела Юленьку, соответственно погоде, гувернантка надела чёрное пальто и шляпку с вуалью, выглядела она очень элегантно, так что её можно было принять за мать девочки, и они отправились на прогулку.

         Часа два Елена читала роман и вышивала вензеля в уголках носовых платков. И когда она уже начала волноваться и подошла к окну, внизу хлопнула дверь, и гувернантка с дочкой вернулись. У Юленьки были розовые щёчки, она была взбудоражена и хотела рассказать обо всем прямо с порога:

       - Мамочка, мама! Какого мы видели щеночка! Весь беленький, а носик – чёрненький. А ещё мы видели красных рыбок в пруду! Они ели хлеб, мы им бросали кусочки булочки! А белки в парке брали орешки прямо у меня из руки!

           Эмоции переполняли девочку, и видно было, что она очень довольна прогулкой. Елена поняла, что гувернантка, действительно, опытная и знает, куда повести ребёнка, чтобы ей было интересно.

           За обедом супруг спросил Елену, как ей показалась новая учительница? Та ответила, что ещё не говорила с ней, но первый её день с дочкой Елене понравился.

              Днём Юленька заснула, устав от переполнявших её впечатлений. Ильинична уложила её в детской. Елена пригласила мадемуазель Дюбуа для разговора в диванную к чаю. В доброжелательной обстановке она расспросила Луизу о её семье, образовании и о тех знаниях, которые она может дать ребёнку. Луиза рассказала ей, что в Лионе у неё есть пожилая мать, вдова, что сама она училась в пансионе при монастыре кармелиток, но, когда отец заболел и умер, она вернулась домой и вышла замуж за английского моряка, жила два года в Англии, отсюда знание английского языка. Муж её погиб в море в шторм, поэтому она поехала искать работу за границу, чтобы помогать матери. Всё это звучало очень убедительно, к тому же Елена не всё поняла из рассказа Луизы, потому что изрядно подзабыла французский язык за годы замужества в окружении нянек и слуг. Она была удовлетворена рассказом молодой женщины и только просила её уделить больше внимания воспитанию у дочери манер поведения в обществе и этикету.

           В планы Елены совершенно не входило как-то подружиться с гувернанткой. Она была самодостаточна и любила уединение. Луиза, судя по всему, тоже не стремилась к сближению с хозяйкой. Теперь Елена могла больше времени уделять себе, гулять одной, читать, музицировать и даже посидеть иногда в кондитерской с чашкой шоколада. У неё появились приятельницы в Москве из высшего общества, немного, но она проводила с ними время изредка, и они ездили друг к другу в гости. Иногда она присутствовала на уроках Юленьки и видела, что та делает успехи. В декабре, перед Рождеством, Юлия с Луизой выучили наизусть французское стихотворение из двух четверостиший. Половины слов девочка ещё не понимала, но произношение повторяла правильно, потому что у неё был хороший слух. И Елена посоветовала ей, по секрету – пойти и рассказать стишок отцу. Юленька, как всегда, подгадала момент, когда отец после обеда сидел в своём кабинете и читал газету, обычно он бывал в это время в расслабленном, добродушном настроении. Она бесшумно, на цыпочках подошла к нему сзади, обняла его за шею и прошептала:

         - Папочка! Можно я прочту Вам стихотворение по-французски?
Лев Николаевич очень удивился, отложил газету и сказал:

        - Конечно, дорогая!

        Юлия вышла вперёд, торжественно встала перед ним на ковре, расправила платьице и с выражением прочла:

     Bonne annee a toutes les choses;
      Au monde! A la mer! Aux forets!
     Bonne annee a toutes les roses;
     Que l`hiver prepare en secret.
    Bonne annee a tous ceux qui m`aiment
     Et qui m`entendent ici – bas…
      Et bonne annee aussi, quand meme,
      A tous ceux qui ne m`aiment pas.

        Лев Николаевич был поражён.

      - Какая же ты молодец, дочка!  Володьке, моему племяннику далеко до тебя! Знаешь, Святой Николай тоже слышал, как ты рассказывала стихотворение. И он принесёт тебе теперь такой подарок, какой ты сама захочешь. О чём ты мечтаешь?

      - Я хочу новые краски и кисточки, альбом для рисования, и ещё видела одну куклу в витрине магазина на Кузнецком мосту, у неё красивое личико и такие золотые волосы, как у "мамзели" Дюбуа. У неё голубое длинное платье, всё в кружевах и оборках. Я так бы хотела с ней поиграть! – сказала Юленька и молитвенно сложила ручки.

         - Ну, уже совсем недолго осталось до праздника. Посмотрим, что подарит тебе Святой.

   
                *        *         *


            Раньше, в Питерском доме, небольшую ёлку ставили только в детской, для дочери. Лев Николаевич не приветствовал больших празднований дома из-за шума и лишних хлопот. Одно дело пригласить друзей на партию в вист или преферанс, а другое - шумная толпа детей, мусор и ёлочные иголки по всему дому. Но в Москве всё было иначе. На рождественские праздники приехал из Питера двоюродный брат Льва Николаевича с семьёй, и нужно было обязательно пригласить их в гости. Они привезли своего маленького сына, Володю, поэтому можно было поставить хорошую, большую ёлку и пригласить ещё гостей с детьми, потерпеть один раз в году. Тем более, что в Москве больше в ходу были домашние праздники, а не светские. Это мероприятие Лев Николаевич решил предоставить своей жене, пусть уже учится управляться с домом, как хозяйка. За обедом в один из дней начала декабря он сообщил об этом супруге.

            Елена даже обрадовалась. Ей очень хотелось самой проявить себя и показать, что она тоже умеет со вкусом организовывать домашние праздники, а не только суаре с карточной игрой. Конечно, она привлекла к обсуждению Ванду Карловну, и они вдвоём составили небольшой план самого праздника и список предстоящих дел и покупок. Ёлку заказали в лесничестве, ёлочные игрушки и мишуру ездили покупать на Тверскую. Там же купили маски и всякие смешные шляпки для детей для костюмированных выступлений, конфетти и серпантин, свечки для ёлки. Отдельным заездом закупили новые скатерти, салфетки с Рождественской символикой и недостающую посуду.

          Гувернантка с Юлей учили наизусть два стихотворения: одно о Святом Николае, по-русски, второе - на французском, о каком-то их Ноэле. Но девочка очень старалась, потому что знала, что в гости приедут другие дети, и будет стыдно, если хозяйка будет знать стихи хуже гостей. Девочке сшили красивое розовое платье с кружевами, хотя отец не приветствовал такие наряды.

         18-го декабря большой зал закрыли от детей и наряжали там огромную ёлку. Адъютанту Семёну тоже пришлось поработать. Он на высокой стремянке устанавливал Вифлеемскую звезду на макушке ёлки под самым потолком под «охи» и вздохи двух помогающих горничных. Из зала убрали лишнюю мебель, оставив рояль и несколько кресел для гостей. Ёлка была роскошная и дважды отражалась в зеркалах над каминами. На полках каминов висели Рождественские носки для сладостей и денег, по - западному, как в Польше. Паркет был натёрт до блеска так, что по нему было страшно ходить, как по льду. Большую хрустальную люстру опускали с потолка и намывали и натирали мягкими тряпочками, так что все подвески сверкали и переливались огнями. Двери и лестницу на второй этаж украсили хвойными гирляндами, перевитыми серпантином и лентами.

            С утра в доме царил переполох, беготня и приятные хлопоты. С кухни доносились аппетитные запахи, несмотря на пост. Горничные бегали по лестнице вверх и вниз с какими-то платьями, шарфами и шляпами, потому что предполагалось устроить домашний театр и разыграть в нём сценки о Святом Николае и его жизни. Юленька не была задействована в сценках, но она должна была прочесть два стихотворения и повторяла их неоднократно, каждый раз что-то путая и забывая. Наконец, всё было готово. Дамы успели сделать причёски с помощью парикмахера и нарядиться в свои лучшие платья, когда прибыли гости.

           Кузен Льва Николаевича, Станислав Маркович, с супругой, Софией Михайловной, и малолетним сыном Володей поднялись по лестнице. За ними начали съезжаться и другие гости. Мадемуазель Дюбуа посадили за рояль и попросили сыграть что-нибудь праздничное для настроения. В этот день гувернантка была особенно хороша - в нарядном платье из голубого бархата, так идущего к цвету её глаз, с завитыми локонами золотистого цвета и скромными небольшими серёжками в маленьких ушах, она выделялась ярким пятном на фоне чёрного рояля. Все невольно задерживали на ней взгляд. Она играла рождественские песни и марши. Настроение у всех было приподнятое. Потом мадеумуазель заиграла сначала полонез, а потом и мазурку. Музыка была такой задорной, такой красивой! И гости, поначалу робко, а потом смелее, начали танцевать. 

          Юленьку подвели к родственникам и заставили поцеловаться с Володей. Они чмокнулись для вида и разбежались в разные стороны. Юля побежала к роялю, а Володя - рассматривать ёлку на предмет наличия пряников и мандаринов. После вступительных танцев всех гостей пригласили в гостиную посмотреть сценки. В них принимали участие и горничные, и адъютант его превосходительства, и сама хозяйка дома. Затем состоялся маленький концерт, на котором Юленька прочла два стихотворения, дамы пели дуэтом, а Володя спел английскую песенку. Его родители бурно аплодировали своему хорошенькому сыну. Белокурый, в крупных кудряшках, Володя, был очень симпатичным и смышленым ребёнком. И родители его обожали. К Юленьке они тоже очень хорошо относились, поэтому привезли ей дорогой подарок, который пока что был спрятан с другими подарками в комнате матери.

              После представления всех гостей пригласили к ужину. Взрослым стол был накрыт в столовой, а детей посадили отдельно  в соседней комнате. За ними приглядывали няня Ильинична и молодая няня Татьяна. Гувернантку на сей раз пригласили за хозяйский стол. За взрослым столом звучали тосты, и текла беседа. Мадемуазель вела себя скромно, в разговоре не участвовала, но бросала быстрые и внимательные взгляды по сторонам.

             Дети же, быстро наевшись, начали баловаться и бегать вокруг стола. Но нянька плотно закрыла двери во взрослую столовую, чтобы их не беспокоить. После ужина снова были танцы, Юленька смотрела, как танцуют взрослые и тоже танцевала за роялем. Хозяйка  дома, Елена  сменила француженку у рояля , а гувернантку всё время приглашали танцевать. Танцевали и горничные, и молодая нянька, и даже привели с кухни кухарку и тоже пригласили её танцевать. Веселились все, бросали серпантин, хлопали хлопушки, зажигали бенгальские огни. Даже хозяин дома, пан Лех и его кузен, пан Станислав, принимали участие в танцах и веселье. Когда всё это закончилось, Юленька так и не узнала. Она заснула на диване с конфетой в руке, присев на минутку отдохнуть.

          Проснулась она уже утром в своей постельке, в ночной рубашке, и, осознав, что уже утро, и что можно бежать, смотреть подарки, она вскочила на ноги и, небрежно сунув ноги в домашние туфли, помчалась в зал, к ёлке. Там, действительно, лежали подарки. Она схватила самую большую, продолговатую коробку, нетерпеливо разорвала бумагу на ней, и, о, Господи! В коробке лежала та самая желанная кукла с витрины магазина, очень похожая на "мамзель". Юленька порывисто прижала куклу к груди, и только потом, отстранившись, начала её рассматривать. «Я назову её Маргаритой!»- вслух произнесла Юленька. Она пощупала нарядное платье куклы, оборки с кружевами, батистовые панталончики и нарядные туфельки. Всё было бесподобно и приводило её в восторг. А эти золотистые локоны вкруг милого фарфорового личика куклы! И нарядная шляпка на головке! Как же Юленька была счастлива!

          - Спасибо тебе, Святой Николай! Я буду хорошей девочкой, обещаю! – прошептала она, обращаясь к потолку. Она даже не очень обрадовалась другим подаркам, среди которых были книжки сказок с яркими картинками и тонкая золотая цепочка с маленькой золотой ладанкой. До этого у Юлии была серебряная цепочка с крестиком.

                *           *           *


           Юленька не могла видеть всё празднование целиком, потому что заснула, как и её троюродный брат Володя. Он заснул в кресле гостиной тоже с пряником в руке. А между тем праздник продолжался, взрослые мужчины изрядно выпили шампанского и коньяку, и события продолжали разворачиваться. Гостей приехало человек двадцать.  Среди них было трое или четверо детей подросткового возраста. Они постоянно куда-то бегали друг за другом, танцевали и смеялись, бросали серпантин и конфетти. После ужина свечи в люстре зала почти догорели и погасли, светились только свечки на ёлке и в канделябрах, в комнатах царил полумрак, и невозможно было определить, кто и где находится. Поэтому некоторые мужчины имели возможность «приволокнуться» за горничными и молодыми дамами. Некоторым даже удалось сорвать поцелуй где-нибудь в полутёмной комнате или на лестнице. А хозяин дома, пользуясь случаем, протанцевал три танца с гувернанткой, обнимая её за тонкую талию и крепко держа её за изящную ручку. "Мамзель" Дюбуа призывно ему улыбалась и так откровенно смотрела ему в глаза во время танца, что пан Лех понял это, как поощрение к дальнейшим действиям.

              Гости начали разъезжаться под утро, когда уже догорели свечи и на ёлке, и в канделябрах. Усталые слуги меняли же, конечно, свечи, но в зале было душно, пахло духами и пудрой, и к этому запаху примешивался запах догоравших свечей. Когда все разъехались, Елена разрешила слугам идти спать, а убирать всё после, и сама отправилась в свою комнату, потому что буквально падала с ног. Она не могла видеть, что её супруг переоделся в свой бордовый бархатный домашний халат со стёгаными  атласными отворотами и домашние турецкие туфли и бродил по дому, проверяя, все ли слуги легли. А потом, улучив момент, постучался в комнату гувернантки в конце длинного коридора.  Она открыла дверь и впустила его.

              Никто не видел, как он входил. Но зато на следующий день, когда лакей принёс хозяину утренний кофе, он обнаружил, что хозяина ни в спальне, ни в кабинете нет. Лакей поставил поднос с кофе в кабинете хозяина и пошёл доложить экономке, что кофе он отнёс. Ванду Карловну ему тоже не удалось разыскать, несмотря на полдень. Она ещё спала в своей комнате. Зато ему встретилась няня Ильинична, и он сказал ей, что принёс кофе в кабинет, но хозяина нигде нет. Няня велела ему идти заниматься своими делами и пошла посмотреть, где же может быть хозяин. Она прошла по нескольким комнатам и перед поворотом в длинный коридор встретила смущённую молодую няньку барышни, Татьяну, которая бежала в комнату Юлии. Ильинична сразу поняла по её виду, что что-то не так и остановила её.

               - Что случилось? Почему у тебя такой странный вид? – спросила Ильинична.

            Девушка прикусила губу, как бы в раздумье, помолчала и шёпотом, оглядываясь назад, сказала:

               - Даже не знаю, можно ли это говорить? Но я видела своими глазами, как наш хозяин вышел сейчас из комнаты мамзели… Я убирала с утра в одной из комнат в том коридоре, приоткрыла дверь – выходить, и вдруг слышу - шорох и шаги. Я дверь прикрыла, оставив маленькую щелку, и вижу, как хозяин, крадучись, выходит из её комнаты и, тихо ступая, идёт к себе в кабинет. Как ты думаешь, Ильинична, что это может быть?

              - Я не знаю, что это может быть, но тебе советую держать язык за зубами, поняла? Если хочешь здесь работать, ты ничего не должна «видеть» и, тем более, болтать об этом. Иди!

              Ильинична, много лет прослужившая в доме Вишневецких, не раз видела нечто подобное со стороны хозяина. Он был не против пофлиртовать со знакомыми женщинами и иногда заходил очень далеко. Но такие истории всегда заканчивались одинаково: дама ему надоедала, и он возвращался к семейному очагу. Если дама была уж слишком настойчива или влюблена, энное количество денег решали проблему, а перед покойной супругой он всегда всё категорически отрицал. С Еленой всё было иначе. Она была молода и привлекательна. Но она пользовалась отдельной спальней и неохотно выполняла свой супружеский долг. Поэтому в случившемся всегда можно было обвинить её саму. Конечно, нянька, не собиралась посвящать никого в секреты семьи, но всё тайное становится явным, в конце концов.


                *        *        *


             После праздников жизнь потекла своим чередом. Елена с дочерью ездили на разные детские балы и утренники, просто в гости к знакомым, давая гувернантке отдых. Юля везде брала с собой новую куклу Маргариту, рассказывая всем, что её новая мадемуазель  Дюбуа  точь - в - точь похожа на эту куклу. Занятий у неё не было, потому что начались зимние каникулы, как и у всех детей. Гувернантке Елена предложила небольшой отпуск, но та никуда не поехала, оставаясь дома у хозяев. Её теперь часто приглашали за хозяйский стол, и она чувствовала себя свободней и уверенней.

             Визиты хозяина к ней теперь участились. И если Ильинична хранила тайну, то сначала начали шептаться горничные, а потом и Ванда Карловна заметила неладное. Все старались не подавать вида о своём открытии, но молоденькие горничные, отчасти, может быть, даже из зависти к француженке, начали вести себя иначе, более развязно. Зоя, горничная, что побойчее, начала дерзить гувернантке и бросать на неё нескромные, насмешливые взгляды. Кто совсем не подозревал о происходящем, так это супруга хозяина, Елена – Эвелина. Во-первых, муж её не очень интересовал, во-вторых, она не могла поверить, что такой не симпатичный, дурно пахнущий, усатый мужчина, может кого-то соблазнить, и, в-третьих, она не могла бы поверить, что такой серьёзный, респектабельный генерал, находясь на ответственной должности, может так рисковать репутацией.

              Но прислуга продолжала обсуждать шёпотом сложившуюся ситуацию и делать вид, что ничего не знает. Возможно, Елена так бы и осталась в своём неведении, но роковую роль сыграла женская болтливость и несдержанность. Месяца через три после семейного бала гувернантка так уверилась в своей утвердившейся позиции в доме, что стала вести себя очень высокомерно по отношении к прислуге. Однажды утром горничная Зоя, подавая ей утренний кофе, неловко наклонила поднос, чашка с блюдцем поползли к краю, и немного кофе пролилось на ковёр на полу. Зоя сразу же извинилась, но "мамзель" начала её сердито отчитывать и в заключение своей речи сказала:

          - Когда я стану вашей хозяйкой, я сумею навести в доме порядок!

           Зоя выскочила из комнаты гувернантки и, в смятении, побежала на кухню. Её распирало от услышанного, и она не знала, с кем, в первую очередь, поделиться своим возмущением. Первой ей попалась на глаза кухарка, готовившая поднос для завтрака хозяев. Зоя покрутилась возле неё, но та была занята и сосредоточена на сервировке, так что совсем не обратила внимания на возбуждённое состояние горничной. Когда она закончила и передала поднос второй горничной, Наташе, в кухню заглянула нянька Ильинична. Она-то и обратила внимание на взбудораженный вид Зои.

          - Что ещё у тебя случилось? Что ты места себе не находишь? – спросила она девушку.

           Зоя пересказала случившееся, немного приукрасив эмоциями, и торжественно передала последнюю фразу гувернантки слово в слово. Она с любопытством ждала реакции няньки на свой волнующий рассказ. Но та помолчала пару минут и сказала:

          - Что себе воображает эта "мамзель", я не знаю, но советую тебе об этом не болтать, чтобы не дошло до хозяйки, и не случился скандал. Лев Николаевич всегда был охоч пофлиртовать с дамами, и всегда это заканчивалось быстро и без последствий. Так что прикуси свой язычок и иди работать!

             Зоя даже немного обиделась. Как же! Она принесла такую скандальную новость, а ей рот закрывают. Но ей не хотелось потерять эту лёгкую работу в приличном доме, и она опустила глаза и покорно вышла из кухни. Теперь она стала внимательно наблюдать за поведением хозяина и «мамзельки». Надо сказать, что пану Леху уже поднадоела эта мимолётная связь, тем более, что мадемуазель Дюбуа стала требовательной и корыстной, и генерал только обдумывал, каким способом ему удобнее от неё избавиться. У него даже созревал в уме вариант сделать это с помощью своего молодого и симпатичного адъютанта. Но пока он, всё же, изредка наведывался в комнату гувернантки.

          В один из таких визитов их увидела Юленька, которая прибежала вечером в комнату "мамзели" сообщить ей, что брошка, которую она обронила, нашлась. Девочка понимала, что она пришла без разрешения, и "мамзель" может быть раздетой, поэтому подошла тихо и заглянула в небольшую щель между створками двери. И она увидела, как её отец, в халате и домашних туфлях, обнимает за талию гувернантку и целует её в шею. Юленька сначала не знала, что и думать, потом почему-то решила, что эти двое не обрадуются её появлению, и тихо, на цыпочках, отошла от дверей и быстро побежала в свою комнату.

          Сначала Юленька хотела расспросить  обо всю Ильиничну. Но вечером её укладывала спать молодая нянька, а ей девочка не очень доверяла, потому что слышала не раз, что Ильинична обзывала её дурочкой. Мама была в этот вечер в гостях у соседки – графини, так что Юлия заснула наедине со своими сомнениями. Утром поднимать её пришла Ильинична, и во время умывания и одевания девочка решилась задать свои вопросы.

          - Нянюшка! Можно я тебя о чём-то спрошу?

          - Да, конечно, детка, спрашивай.

          - А что, мадемуазель Дюбуа наша родственница?

          - Нет, конечно. С чего это ты взяла?

          - Я подумала, что раз папа её целует, может быть, она - его кузина? Или племянница?

           - Когда это ты видела, что папа её целует? Тебе это приснилось?

           - Нет, почему же – приснилось? Я вчера нашла ту брошку, что мадемуазель потеряла и ещё горничных ругала. Я хотела её обрадовать, а маман не было дома, и я побежала прямо в комнату мадемуазель. И я видела в щелку у неё в комнате папа, и он её целовал. Я испугалась и убежала.

            - Деточка! Тебе это показалось, потому что ты смотрела именно в щёлку. Это нехорошо заходить в комнаты к взрослым людям без разрешения, а, тем более, подглядывать! Люди могут быть раздетыми или лежать в кровати, да мало ли?

           Ильинична журила девочку, одевая её, и они обе не видели, что в дверном проёме комнаты стоит Елена и всё слышит. Чтобы не смущать Ильиничну, Елена незаметно вышла. Она зашла позже, когда дочка была уже одета и не стала расспрашивать Юленьку об услышанном. Теперь она стала внимательнее относиться к происходящему вокруг неё и прислушиваться к разговорам прислуги.

            В этот же день ей не удалось услышать ничего подозрительного; Ильинична делала вид, что хлопочет по хозяйству, а супруг уезжал на службу сразу после завтрака и возвращался поздно вечером. Но на следующий день Елена заметила, что одна из горничных, Зоя, убирая в комнате, стремится поговорить с другой горничной, Наташей, которая убирала в кабинете мужа. Елена специально вышла из комнаты, чтобы облегчить ей задачу, и, спрятавшись за плотной портьерой, приготовилась слушать, о чем же они будут говорить.

          - Ты знаешь, Наташа, что у нас происходит?  Хозяин крутит шашни с «мамзелькой», бегает к ней по ночам, но это полбеды. «Мамзелька» собирается за него замуж  и обещает «навести порядок в доме». Представляешь? – зашептала Зоя, влетев в комнату с метёлкой для сбора пыли.

          - Что ты говоришь? Этого не может быть! - так же шёпотом, оглядываясь на дверь, ответила Наташа, вытаращив глаза.

          - Поверь мне! Я сама видела, как он от неё выходил утром. Когда я сказала Ильиничне, та хотела меня успокоить и сказала, что такое уже у них было и закончилось быстро и без последствий!

            Елена не стала слушать продолжения этого разговора, она твёрдым шагом направилась в комнату Ильиничны. За шесть лет своего замужества Елена полюбила эту женщину и доверяла ей. Когда она вошла, Ильинична сидела на сундуке и сортировала постельное бельё для стирки. Нянька взглянула на неё, и они обе поняли по глазам, что тайное стало явным. Елена спросила только:

           - Что ты посоветуешь, нянюшка, что делать?

           - Да ничего не делать, всё утрясётся, милая. Плохо только, что барышня тоже в курсе, хотя и не понимает всего.  Мерзавку эту, "учительницу", надо выгнать. Думаю, что хозяин возражать не будет.

             Елена была так потрясена этим открытием, что почти не соображала, что делает. Кровь ударила ей в голову, и она действовала машинально, как будто кто-то другой руководил её действиями. Она решительно направилась в классную комнату дочери, где гувернантка занималась с Юленькой. Когда она резко открыла дверь, они обе подняли головы от стола, где занимались чистописанием.

           - Юленька, пойди, дорогая, в свою комнату, поиграй, мне нужно поговорить с мадемуазель.

           Юлия послушно поднялась и вышла из классной комнаты. Гувернантка продолжала сидеть и выжидающе смотрела на Елену, хотя та стояла перед ней.

         - Мадемуазель. Я не собираюсь вам ничего объяснять или выяснять отношения. Вы сейчас же соберёте свои вещи и навсегда покинете этот дом. Никаких расчётов или рекомендательных писем, если вы не хотите иметь дело с полицией. Вы поняли меня? Иначе я сообщу, куда следует, что вы украли у меня драгоценности! Вам вызовут извозчика, и я больше не желаю никогда о вас слышать!

          Елена повернулась и стремительно покинула комнату.  Гувернантка ещё несколько минут продолжала сидеть за столом, обдумывая случившееся. Она уже хорошо понимала, что надоела хозяину, и тут у неё тоже не получилось осуществить свои далеко идущие планы. Потом тоже решительно встала и направилась в свою комнату. Собрать свои вещи – было минутным делом. Она быстро смотала свои нехитрые пожитки в этакие тугие валики, компактно уложила всё в свой вместительный баул, мелочи покидала в саквояж, с минуту смотрела на стопку книг и решила их не брать. Она оделась и спустилась с вещами вниз, в подъезд, никого, не встретив по пути. Вещи оставила на сидении пролётки, которая уже ждала у подъезда и поднялась снова, как будто, что-то забыв.

         - Ах, вот вы как со мной! Ну и я вам покажу, как обращаться с порядочными людьми. – Бормотала она. – Сначала один старый ловелас соблазняет меня, делая туманные намёки о возможном замужестве со мной, рассказывая, что жена ему надоела. Потом не хочет меня достойно наградить, когда страсти охладели. И теперь эта "холодная рыба" вышвыривает меня на улицу без денег и рекомендательного письма и ещё и угрожает мне! Ну, вы ещё узнаете меня. Я вам отомщу сполна!

            Она зашла в детскую, где играла со своей Маргаритой ничего не подозревавшая Юленька.

         - Маман сказала, чтобы мы шли гулять. Одевайся.

          Юленька хотела взять куклу с собой, но гувернантка сказала ей строго:

         - Маман не велела брать куклу с собой. Там сегодня на улице сыро, и ты можешь испачкать её платье.

           Юленька привыкла слушаться маму и со вздохом положила куклу на диван, укрыв её детским одеяльцем. Мамзель быстро одела девочку в первые попавшиеся вещи, которые оказались в шкафу с краю: осеннее пальтишко и капор, быстро надела ей ботинки и, тихо ступая по ковровой дорожке в коридоре, они спустились вниз. Мамзель подсадила Юленьку на ступеньках пролётки, усадила её рядом с собой и сказала извозчику:

          - Трогай! На Николаевский вокзал!

          Гувернантка хорошо понимала, что их скоро хватятся и известят полицию. Надеялась только на то, что без Льва Николаевича Елена не сможет предпринять какие-то решительные действия, а он на службе и возвратится поздно. Но приехав на Николаевский вокзал и выгрузившись перед зданием, она тут же взяла другого извозчика и велела ехать в другой конец города на Саратовский вокзал.  Здесь она купила билеты до Воронежа, завела Юленьку в буфет, купила ей бублик и стакан сельтерской. В стакан она незаметно насыпала снотворный порошок, и когда они садились в поезд, Юленька уже едва держалась на ногах. В купе же она почти сразу заснула, доверчиво положив свою головку на колени мадемуазель Дюбуа и держа в руках надкушенный бублик.


                *         *        *


             Елена некоторое время ходила в своей спальне из угла в угол. Ей не хотелось сталкиваться с гувернанткой, и нужно было успокоиться. Когда нервное напряжение немного улеглось, она выглянула в окно и увидела, что пролётка отъехала от их подъезда. Теперь угроза встречи с француженкой миновала, и Елена начала думать, что она скажет мужу?  Очень не хотелось устраивать скандал, выяснять отношения при прислуге… А ведь надо будет как-то объяснить и внезапное увольнение француженки, и высказать свои подозрения. Елена ходила по комнате и мысленно готовила гневную речь, находя всё больше важных аргументов и доказательств неверности мужа. Это заняло у неё около часа времени. Ильинична робко заглянула к ней в комнату и спросила, какие распоряжения будут насчёт Юленьки, потому что в это время она обычно занималась с гувернанткой, а потом гуляла с ней же. Елена, наконец, очнулась от своих мыслей и вспомнила о дочери.

           - Юленька играет в детской. Спроси её, не хочет ли она молока с печеньем, и пускай они с няней Таней пойдут погуляют. Только пусть потеплее оденутся, сегодня очень холодно.

           Прошло с четверть часа, и Ильинична явилась снова. Она развела руками и сказала, что девочки в комнате нет, а её любимая новая кукла лежит на диване. Ещё она добавила, что заглянула почти во все комнаты и звала барышню, но та, наверное, спряталась. Елена с досадой глянула на няньку: как всё это не вовремя, когда в семье такие события. Она велела подключить горничных и экономку к поискам ребёнка, а сама снова начала проигрывать в мыслях будущий разговор с мужем.

           Долго искать не пришлось, потому что горничная Зоя, которая всегда всё замечает, пожала плечами и сообщила, что барышня поехала с гувернанткой гулять, она сама видела в окно, как они садились в пролётку. Ещё она добавила, что, на удивление, видела, что француженка взяла с собой саквояж. Служанки гурьбой побежали в комнату мадемуазель Дюбуа и, действительно, обнаружили, что её вещей в комнате нет, но зато на окне небрежной стопкой лежат книги. Бросились в комнату барышни. Оказалось, что шубка и меховая шапочка Юлии на месте, но зато отсутствует осеннее пальтишко и капор.

            Слуги были в ужасе. Как доложить об этом хозяйке? Она хоть и не давала никаких приказаний на счёт дочери, но получается, что они, прислуга, занятые сплетнями и домыслами, отсиживались в своих комнатах и на кухне, а ребёнка украли среди бела дня. Никто не решался пойти к хозяйке с таким известием. Только Ильинична, понимая всю серьёзность положения, отправилась к Елене. Когда она сообщила молодой матери о похищении Юленьки, та даже сразу не могла взять в толк, о чём она говорит. В голове не укладывалось, что из дома, полного людей, могли похитить ребёнка. Потом она, наконец, осознала весь ужас случившегося и побежала в кабинет мужа к телефону. Руки у неё тряслись, трубка так и прыгала в её руках, срывающимся голосом она назвала телефонистке номер. Но ответил на звонок не муж Елены, а его адъютант, сказав, что генерал на совещании и освободится не раньше, чем через час.

         - Так передайте вашему патрону, Семён, что его любовница сбежала из дома и похитила нашу дочь, Юленьку!  Сообщите в полицию! – Тут голос у неё сорвался окончательно, и она безудержно зарыдала. Не в состоянии больше говорить, она положила трубку.

          Елена ждала, что муж сразу же приедет домой, но время шло час за часом, а известий от него не было. Елена решительно оделась, и сама отправилась в полицейский участок.

          - Фотографию Юленькину возьмите! – на ходу подсказала Ильинична.
Елена даже не брала извозчика и добежала пешком до ближайшего участка. Пальто у неё было не застёгнуто, тонкий пуховый платок сполз на затылок, волосы растрепались. Она сбивчиво рассказала уряднику о похищении. Тот пожурил её за то, что она не сразу к ним обратилась, и что они потеряли драгоценное время. Он взял фотографию Юленьки, составил протокол и посоветовал Елене возвратиться домой и ждать новостей у телефона. Урядник хорошо знал Льва Николаевича, его крутой нрав, поэтому решил не принимать никаких срочных мер без его одобрения. Так что у похитительницы было много времени для того, чтобы хорошо замести следы.


                *        *       *


              Пока в доме генерала только начинался переполох, гувернантка с девочкой уже давно ехали поездом в южном направлении. Билеты француженка взяла до Воронежа, но прекрасно понимая, что очень скоро их начнут искать, решила выйти раньше, в Туле. Тулу они проезжали, когда уже совсем стемнело. Проводник отлучился в соседний вагон, и мадемуазель Дюбуа удалось выйти на станции незамеченной и почти на руках вынести Юленьку, которая никак не могла проснуться. Подскочивший с тележкой грузчик быстро принял у них багаж и повёз к зданию вокзала. Гувернантка посадила девочку на тележку, сзади вещей, и та, не понимая, где она, и что происходит, доехала до привокзальной площади, периодически впадая в сон. Здесь они успешно перегрузились в пролётку извозчика и покатили дальше.

         Перед тем, как усесться в пролётку, мадемуазель спросила у извозчика, где находится в Туле Дом презрения или детский приют, назвавшись попечительницей богоугодных заведений. Мужик почесал свой затылок и сказал, что есть один детский приют, но он находится на окраине города, почти в деревне.

          - Едем! – скомандовала гувернантка, и они тронулись. Дорога была плохая, улицы еле освещены газовыми фонарями, но как раз это гувернантку и устраивало. Добирались около часа, на улице совершенно стемнело, и веяло холодом, поднялся нешуточный ветер.

        - Приехали, - доложил извозчик и остановил коня перед невзрачным двухэтажным деревянным зданием с поломанным, некрашеным забором.

           Гувернантка велела ему подождать её, взяла на руки девочку и скрылась в темноте. Поднявшись на невысокие, разбитые ступеньки тускло освещённого лампочкой крыльца, француженка посадила ребёнка на верхнюю ступеньку и громко постучала в дверь. В окнах не было света, вероятно, все уже спали. Она постучала ещё раз и, сказав Юленьке:

         - Сиди и жди! Сейчас тебе откроют! - скрылась в темноте. Сев в пролётку, она приказала извозчику:

         - Гони на вокзал! -  И откинулась на спинку сидения.

          Юленька осталась сидеть на ступеньках, дверь так никто и не отворил, потому что старая сторожиха, которую оставляли ночевать в приюте, в очередной раз напилась вместе с дворником и спала крепким, безмятежным сном в своей каморке под лестницей. Девочка всё еще находилась в оцепенении от снотворного, которое дала ей мадемуазель вместе с водой. Она совершенно не понимала, что с ней происходит, ей очень хотелось спать, но было очень холодно. В конце концов она свернулась калачиком на верхней ступеньке, в уголке, и впала то ли в сон, то ли в забытьё, спрятав мерзнущие ручки в рукава пальто.


                *       *       *


            Городовой Евсеев под утро возвращался домой от своей дамы сердца. Он покручивал усы и изредка «крякал», с улыбкой качал головой, вспоминая угощение и тёплый приём Василисы, которая работала кухаркой в богатом доме и таскала домой столько сэкономленных продуктов, что хватало самой поесть от души и даже угостить такого уважаемого гостя. Евсеев был вдовцом без детей, его жена и единственный сын умерли несколько лет назад от холеры, так что городовой был холост и считался завидным женихом. У него было несколько «дам сердца», он посещал их тайно, так что никто наверняка не знал, к кому именно он ходит. Но дамы не оставались на него в обиде. Евсеев был очень обходительным кавалером.Проходя мимо забора приюта, он бросил быстрый взгляд на окна и входную дверь здания, так как боялся, что его увидят в этот час, потому что директриса этого приюта была тоже одной из «дам его сердца». Окна были все тёмными, тусклый фонарь освещал щерблённую лестницу и какую-то кучу тряпья на ней.

          Евсеев остановился, присмотрелся. «Никак опять подкидыша оставили?»- Подумалось ему. Пришлось подойти ближе, подняться по ступенькам. Теперь он рассмотрел, что это – свернувшаяся калачиком девочка лет 4-5-ти. Городовой потрогал её, она не шевелилась, не подавала признаков жизни и была совершенно холодной. «Ну и ну! Вот тебе и приятное завершение субботнего вечера!» - Пробормотал Евсеев, подхватил ребёнка на руки и принялся стучать в дверь каблуками своих сапог, стоя к дверям спиной. Ему пришлось довольно долго барабанить в двери, пока, наконец, за ними послышалось движение, и в проёме появилась всклокоченная голова сторожихи.

        - Открывай, Мироновна! Дрыхнешь, как пень, а у тебя ребёнок мёртвый на пороге лежит! – Прокричал ей городовой.

         Та нехотя открыла дверь и пропустила его с его ношей внутрь. Он прошёл в приёмный покой, положил девочку на клеёнчатый медицинский диван и велел сторожихе срочно раздобыть ему маленькое зеркальце. Мироновна порылась по ящикам и, действительно, нашла крошечное круглое зеркало. Городовой приложил его к губам девочки и увидел, что оно слегка запотело.

        - Дышит! Живая! Надо её отогревать. Неси, Мироновна, воду горячую и что там у тебя есть?

         Та, кряхтя и слегка шатаясь, отправилась растапливать потухшую печку и через несколько минут явилась с остатками водки в бутылке. Городовой велел ей раздеть девочку и растирать ей руки и ноги водкой. Вдвоём они довольно долгое время трудились, растирая совершенно застывшие конечности девочки. Когда, наконец, у ребёнка шевельнулись ресницы, Евсеев велел Мироновне взять несколько её пустых бутылок, налить в них горячей воды, укрыть девочку двумя одеялами и обложить сверху вокруг бутылками с горячей водой. Их совместные действия возымели успех, и девочка открыла глаза, не понимая, где она и что происходит.

        - Девочка! Как тебя зовут, как ты здесь оказалась, где твои родители? – спрашивал её Евсеев. Она молчала и всматривалась в их лица, не понимая, кто они, и о чём её спрашивают. Евсеев понял, что вопросов слишком много, и ребёнок не сможет ответить на все. Поэтому повторил свой первый вопрос:

         - Девочка! Как тебя зовут?

         - Юлия – София, - прошептала девочка. Но так как голос у неё почему-то пропал, то получилось только последнее слово «София».

          - Ага, Соня, значит, а фамилия какая?

          Но Юля уже поняла, что они её не слышат, к тому же, ей вдруг опять так захотелось спать, что она снова впала в забытьё. Мироновна успела быстро ощупать снятую с девочки одежду, проверить карманы, и обнаружила в одном из них сложенную вчетверо бумажку. Она передала её городовому. Евсеев расправил записку и прочёл: «Соня Иванова».

         - Вот, видишь, Мироновна, кто-то специально положил ребёнку в карман записку на случай, если она потеряется.


                *        *        *


           В Москве Елена не находила себе места, переходя из одной комнаты в другую, выглядывая в окна. Вестей ниоткуда не было. Ильинична, было, сунулась к ней с обедом, но та так сердито её прогнала, что та уже боялась попадаться ей на глаза. Больше всего Елену злило то, что виновник всего этого, её бессовестный муж, не только не приехал сразу домой, но и вообще не давал о себе знать. Она несколько раз звонила к нему на службу, но трубку не брал даже его адъютант. Елена заламывала себе руки, кусала губы и готовила шквал обвинений для супруга. Хорошо ещё, что она дала знать в полицейский участок, может быть хоть они что-то делают?

           Когда уже начало смеркаться, Елена зашла в комнату к нянькам и спросила Ильиничну, что она об этом обо всём думает? Та ответила, что, наверняка, Лев Николаевич организовал погоню и сам в этом участвует. Что скоро он явится с Юленькой на руках. Елена не могла спокойно ждать, она металась из комнаты в комнату, от окна к окну. И только, когда совсем стемнело, к подъезду подъехала служебная карета, и послышался какой-то странный топот на лестнице. Елена нетерпеливо побежала к входным дверям, распахнула их и была поражена тем, что увидела.

          Четверо военных, одним из которых оказался адъютант Семён, с большим трудом поднимают по лестнице её мужа, который даже на ногах не стоит. Двое рослых мужчин несли верхнюю часть тела, положив его руки себе на плечи. Двое других возились с его ногами, стараясь не причинить ему боль и не задеть стены и перила на поворотах. Когда они, наконец, достигли дверей, пришлось раскрыть вторую створку двери, чтобы всем пройти. В коридор выбежали все слуги, никто пока ничего не понимал, Елена просто остолбенела. И только Ильинична, Быстро поняв, что с хозяином что-то неладно, скомандовала: «Несите в спальню!», и топающая процессия направилась в семейную спальню.

           Льва Николаевича благополучно погрузили на обширную кровать. Ильинична вместе с Семёном начала его раздевать, снимать ботинки. И только потом, разогнувшись и отойдя с Еленой в сторону, Семён начал объяснение. оказывается, утром, до событий дома в Москве, позвонили из Санкт - Петербурга и сообщили, что старший сын Льва Николаевича, Стах, погиб в перестрелке с террористами. Погиб, выполняя свой долг. Лев Николаевич держался молодцом и даже не отменил важное совещание. Но во время совещания ему стало плохо с сердцем, пришлось сделать небольшой перерыв и вызвать врача. И как раз в это время позвонили из дома с известием о гувернантке и похищении дочери. Семён, который отвечал на телефонный звонок и слышал срывающийся голос Елены, словно окаменел у телефона.

        - Что там? - нетерпеливо спросил Лев Николаевич, который почувствовал себя чуть лучше после приёма лекарств. – Да, говори же, чёрт бы тебя побрал!
Семён беспомощно развёл руками и молчал.

        - Что ещё там случилось? - начал кричать генерал, держась рукой за сердце. – Уволю тебя к чёртовой матери!

         Семёну ничего не оставалось делать, как рассказать о несчастье патрону. Сделал он это деликатно, подойдя к нему очень близко, и прошептав всё на ухо, чтобы другие не слышали. Генерал смотрел на него несколько секунд выкатившимися из орбит глазами, потом вдруг задёргался, повалился на спину и потерял сознание.
Доктор укоризненно взглянул на адъютанта, коротко сказал:

          «Помогайте!», и они попытались поднять грузное тело, но пришлось прибегнуть к помощи ещё нескольких человек, чтобы поднять и перенести тело генерала на кушетку. Врач возился с ним несколько часов, пока тот не пришёл в сознание. Сразу было видно, что у его превосходительства случился удар. Лицо его перекосило на одну сторону, тело не слушалось, речь отнялась. После длительной возни с лекарствами, уколами и нюхательными солями решено было не везти Льва Николаевича в больницу, а доставить домой и обеспечить уход в домашних условиях. Вот его и доставили вечером в сопровождении нескольких офицеров.

          Елена была в шоке. Она впала в  какой-то ступор, беспомощно сидела на диване, обессиленно опустив руки, и просто не знала, что делать. Хорошо ещё, что рядом находилась верная нянька Ильинична, и экономка тоже не успела уйти домой, так что они обе суетились, бегали, что-то приносили врачу. А Елена могла хоть как-то расспросить Семёна о поисках дочери. Но он только сообщил, что звонил в полицию, и они обещали начать поиски.

         Следующие дни прошли, как в тумане. Елена сидела то у постели мужа, то ждала у телефона, но ничего не происходило. Муж всё так же был без сознания или приходил в себя на короткое время, жалобно мычал, плакал и снова погружался в забытьё. Полиция ничего не сообщала, и Елена наведалась к ним, чтобы узнать о поисках. Начальник отдела заверил её, что они уже напали на след гувернантки. Что она оказалась совсем не той, за кого они её приняли, и пожурил Елену за неразборчивость в выборе учительницы для дочери. Мадемуазель Дюбуа оказалась известной авантюристкой, миссис Панч, которая меняла имена и паспорта и втиралась в богатые дома со своими корыстными целями. Что последний её хозяин пользовался её благосклонностью и написал ей хорошее рекомендательное письмо в купе с энной суммой денег, чтобы хоть как-то от неё избавиться.

         Что могла возразить Елена? Что муж был так очарован самозванкой, что взял её, даже не посоветовавшись с женой, а потом ещё закрутил с ней роман? Позор, один позор. Ей пришлось промолчать и выслушивать наставления полицейского. Он добавил, что они почти напали на её след, но мошенница умело скрывалась, и пока сыщики идут по её следу.


                *           *           *


             Утром к найденной девочке городовой вызвал врача, и тот велел немедленно везти её в больницу, потому что послушал её и сказал, что, возможно, у неё начало воспаления лёгких. Юлию, теперь уже  - Соню, закутали в одеяло, и на извозчике довольно быстро доставили в больницу. Здесь её уложили в кровать в палате к двум женщинам и начали лечить. Она была всё время без сознания, в этот же день у неё поднялась высокая температура, девочка надрывно кашляла и совсем не могла глотать. Горло болело так сильно, что, даже глотая слюни, она вся вздрагивала, напрягалась и стонала от боли.

            Доктор попался сердобольный и добросовестный, и, хотя он знал, что девочка – «подкидыш», скорее всего – сирота, он лечил её всеми доступными методами и лекарствами. Недели три лечили воспаление лёгких и подозревали дифтерию, потом появилось осложнение сначала на горло, затем – на уши. Медсёстры и соседки по палате не могли равнодушно смотреть на то, что ребёнок ничего не ест, и пытались как-то её кормить. Вливали ложечкой в рот воду, бульон, молоко. Потом догадались поить девочку киселем, его ей было легче глотать. Юлия провалялась в больнице три месяца. Она страшно похудела, вокруг глаз пролегли синие тени, её роскошные густые волосы свалялись во время горячки, и их остригли под машинку. Девочку не узнала бы и родная мать. Она стала похожа на худого, несчастного мальчика с «ёжиком» на голове. Ей теперь плотно завязывали на голове белый платочек, потому что ещё и уши у неё болели. 
 
            Выписали Юлию из больницы весной, когда уже на улицах растаял снег, и звонко запели птички на деревьях. В больничной рубашке, в своих чулках и ботинках и завёрнутая в одеяло, она была снова доставлена в приют. Её одежда таинственно исчезла, и девочку одели в серое приютское платье и чёрную накидку для улицы. 
 
            Директриса приюта неохотно записала в новую воспитанницу в число своих подопечных. У них и так были проблемы с попечительством приюта и снабжением. Детей кормили впроголодь кашами и хлебом, если кто-то из купцов - попечителей выделял приюту крупы и муку. Единственным аргументом в пользу девочки был совет городового Евсеева. Он почему-то считал, что девочка явно потерялась из хорошей семьи, и, если родители её ищут, то возможно получить хорошую благодарность за то, что девочку нашли и лечили. Надежда была слабая, но Евсеев взялся сам разыскивать родственников «Сони Ивановой». Директриса приюта была одной из «дам его сердца», поэтому она прислушивалась к его мнению.

            Девочку поселили в общую спальню, где жили 16 воспитанниц разного возраста, на крайнюю кровать в конце спальни. Здесь стояли две пустые кровати, на которых никто не спал, потому что они находились рядом с дверью «чёрного хода», из которой тянуло холодным воздухом. Дверь выходила на лестничную площадку второго этажа. А под ними на первом этаже находилась кухня, куда доставляли воду, продукты, просто приходили какие-то люди к кухарке или прачке, дверь часто открывалась, и на лестнице было очень холодно. Новой воспитаннице выдали ветхую постель и тоненькое одеяло. На кровати лежали худой, сбившийся комками тюфяк и совершенно плоская подушка. Юля не умела сама постелить себе постель, и ей помогла старшая девочка лет тринадцати, Груша, которую все воспитанницы слушались.  Потом Юлю проводили в классную комнату, показали ей её парту, тоже в конце класса и стали расспрашивать, кто она и откуда. Юля ещё не совсем даже понимала, что с ней происходит. Из одного чужого дома её перевезли в другой чужой дом, ещё более страшный. Если в больнице к ней относились по - доброму, заботились о ней, то здесь она уже никому не была нужна и должна была сама обслуживать себя.

          И поэтому Юлия молчала. Девочки ей не нравились, их лица не были хоть сколько - то красивыми или интересными. Коротко постриженные, худые и страшненькие, они с каким-то тупым любопытством рассматривали её в упор и ждали от неё интересного рассказа. Но Юлия ещё плохо себя чувствовала, у неё кружилась голова, и иногда перед глазами появлялись чёрные точки, когда она наклонялась, а горло всё ещё продолжало болеть. К тому же она ничего не помнила, просто совершенно ничего. Она находилась в каком-то равнодушном отупении и только как бы отмечала происходящее вокруг.  Ей очень хотелось есть, было холодно и неуютно. Она сжалась в комок и ничего не отвечала на вопросы.

         Девочкам, ожидавшим от неё какой-нибудь интересной и, может быть, даже страшной истории, надоело задавать ей вопросы, и они постепенно все от неё отстали. Старшая девочка, Груша, сделала ей выговор за то, что та такая нелюдимая и не хочет с ними дружить. Юля молчала. Когда их позвали обедать, ей опять досталось самое крайнее место в конце стола и самая маленькая порция невкусной каши. Хлеба ей вообще не хватило, потому что хлеб делила Груша, и она решила наказать новенькую за несговорчивость.

         Так Юля легла спать голодная в холодную, неприветливую кровать и тихонько заплакала. Почему она здесь? Что она сделала плохого?

         На следующий день, с утра, её вызвали к директрисе. В кабинете сидел тот самый городовой Евсеев, который её нашёл на пороге приюта, но Юлия его не помнила. Мужчина улыбался, поглаживая свои густые усы.

         - Ну, девочка, расскажи нам, наконец, кто ты и как к нам попала?
Юлия попыталась что-то сказать, но голос её не слушался, и из горла вылетало только тихое сипение.

         - У тебя в кармане лежала записка, там было написано, что ты - Соня Иванова. Это так? Где ты живёшь?

          Юлия опять попыталась что-то сказать, но у неё ничего не получалось.

         - Ну, что ж. Так пока и запишем: Соня Иванова. И будем искать твоих родных. Ты помнишь, как звали твоих папу и маму?

         И Юля вдруг поняла, что она ничего не помнит. Девочка обречённо молчала, опустив голову.

         - Доктор говорит, что у неё долго держалась высокая температура, и это могло повлиять на мыслительную деятельность, - пояснила директриса Гликерия Самсоновна. - Возможно, память вернётся к ней, но не сразу. Нужны какие-то ассоциации, напоминания или внезапный толчок, если она увидит что-то знакомое. Так доктор сказал, который наблюдал её три месяца.

         - Ну, что ж. Тогда я буду искать свидетелей и очевидцев её внезапного появления около вашего приюта. – заключил Евсеев.- А ты, девочка, если начнёшь вспоминать, обязательно сообщи мне или Гликерии Самсоновне. Договорились?

           Юля кивнула своей стриженной головой.


                *         *        *


          Жизнь Юлии в приюте была сплошным кошмаром. Жалкое сатиновое платьице, хоть и было длинным, почти до пола, совершенно не грело. Домашние чулки и ботинки совсем износились, к тому же ботинки стали ей малы и нещадно жали. Печки в приюте топили только с утра. Вечером только плита в кухне ещё оставалась немного тёплой. Кормили отвратительной едой, и Юля похудела ещё больше. Она скоро простудилась возле двери «чёрного хода» в спальне и снова заболела. Её вновь отправили в больницу, чему она была даже рада, потому что больница, по сравнению с приютом, была просто раем. Здесь, в больнице, санитаркам часто помогали монахини из какого-то монастыря. И одна из них, часто видевшая Юлю, как-то присела к ней на кровать и спросила:

       - Ты - крещёная, дитя моё? Где твой крестик?

         Юлия растерянно провела рукой по шее и поняла, что крестика нет. Она пыталась вспомнить, был ли он у неё? Но монахиня спросила не для этого. Она вытащила из кармана простой деревянный крестик на шнурке и надела его на шею девочке.

         - Носи, детка, раз у тебя другого нет. Пусть он бережёт тебя от болезней!

         Ночью Юле приснился сон, очень смутный, но какой-то знакомый. Она лежала в другой, мягкой кроватке, и над ней склонилось доброе лицо какой-то женщины. Она спросила:

        - Ты помолилась на ночь, детка?

         И Юля не знала, что ей ответить и от этого проснулась среди ночи. Кто это был?

          Когда Юлия снова вышла из больницы, был уже май, но май холодный и дождливый. Она опять тряслась от холода в ситцевом платьице и тонкой накидке. Кровать в спальне встретила её неприветливо, девочки тоже не проявили к ней никакого интереса. Она была для них - «лишний рот» в столовой, Соня Иванова. В первую же ночь Юле снова приснился сон. Она опять увидела себя в той, другой, мягкой и удобной кроватке, женщина снова склонила к ней своё лицо, и Юлия увидела, что это пожилая, добрая женщина, и Юлия даже вспомнила, как её зовут: няня, Ильинична! Она спросила:

        - Юленька, детка, а где твой крестильный крестик?

        И у девочки всплыло в памяти, что у неё раньше был другой, красивый крестик на цепочке. Интересно, куда он делся? И почему она назвала меня – Юленька? В этом имени было что-то очень знакомое. И тут снова откуда-то из подсознания всплыло другое милое женское лицо, и оно произнесло:

       - Юлия-София! У нас сегодня будут гости! Надо красиво причесаться! Сейчас придёт няня и причешет тебя. Не капризничай!

         Теперь Юлия забиралась в укромные уголки и напряжённо думала. Что-то сразу всплывало в памяти, что-то как бы не хотело и пряталось в тумане мыслей.

        - Да, меня зовут Юлия – София. Но не Иванова. Я не знаю эту фамилию. У меня была какая-то такая длинная, красивая, но трудная фамилия!

          Потом ей вспомнились няня Ильинична и молодая няня Таня.  Во сне она блуждала по какой-то большой квартире и как бы что-то искала, но не могла найти. Там было много людей, но их лица не были чёткими в её снах и расплывались в тумане.

          Юле хотелось поделиться своими воспоминаниями с добрым полицейским Евсеевым, но он днём заходил в приют редко. Один раз она подошла к Гликерии Самсоновне в коридоре и сказала ей робко:

          - Я вспомнила! Меня зовут Юлия - София.

          - А фамилия какая?

          - Не могу пока вспомнить.

          - Ну, иди вспоминай. Когда вспомнишь побольше, тогда и расскажешь.

           Юлия теперь «трудилась» с утра до вечера и каждую свободную минут у - пыталась вспомнить что-то о своей семье.

            Один раз, проснувшись среди ночи, она чётко вспомнила московскую квартиру. Она села в кровати, обняла коленки и старалась запомнить то, что вспомнила. Старшая девочка Груша заворочалась в своей кровати посреди спальни и сердито спросила:

           - Чего не спишь?

           - Понимаешь, я вспомнила! Меня зовут Юлия – София, я жила в большой квартире, у меня были мама и папа, няня Ильинична и няня Таня. Мы с мамой ходили гулять и кормили уток на озере.

           - Да, конечно! Все вы выдумываете себе красивые истории. Ты ещё скажи, что ты украденная из королевского замка принцесса! Спи лучше, не морочь голову!
           Юля легла, но спать не могла и всё думала, думала, пока не заснула на рассвете.


                *           *           *


            Елена уже не надеялась увидеть дочку живой и оплакивала её каждый день. Теперь она часто посещала церковь, молилась, заказывала молебны и «сорокоусты» за здравие мужа и дочери. Но Льву Николаевичу лучше не становилось. Он, по-прежнему, лежал беспомощно и неподвижно в их огромной семейной кровати. Доктор посещал его через день, но никаких утешительных прогнозов не давал. На службе всё ещё надеялись, что он выздоровеет и вернётся к исполнению своих обязанностей в департаменте. Адъютант дежурил у них дома каждый день и очень помогал Елене, надеясь, что она обратит на него своё внимание, ведь «старик» совсем плох.

            Через полгода речь, хоть и невнятная, стала возвращаться к генералу, и он как-то спросил, сообщили ли о его болезни старшей дочери, Марысе?  Елена ответила ему, что Марыся была в «ожидании», поэтому они не хотели её волновать и не сообщили ей печального известия. И Лев Николаевич ясно дал понять, что хочет видеть свою дочь. Елена пообещала немедленно её вызвать. Она написала письмо в Петербург, но постаралась выразиться деликатно и не пугать молодую мать горькими подробностями.  Недели через две пришёл ответ, написанный незнакомым почерком. В нём муж Марыси сообщал, что его любимая жена скончалась в родах месяц назад, ребёнок тоже умер, но, зная, что отец  Марыси плох после «удара», он всё не решался сообщить печальное известие. Марыся с ребёнком уже похоронены на Пискарёвском кладбище. Брат Льва Николаевича, Станислав с супругою, присутствовали при печальном прощании с покойницей.

           Елена сама удивлялась себе – как она ещё не сошла с ума при таком количестве несчастий, свалившихся на её семью? Что она скажет мужу, что придумать, чтобы не навредить ему в таком положении? Какое-то время ей удавалось скрывать случившееся от мужа. При этом ей приходилось невероятными усилиями не показывать виду, что она что-то знает, что её волнует ещё что-то, кроме болезни мужа и похищения маленькой дочери.

           Лев Николаевич по утрам смотрел на неё вопросительно, пытался спросить о дочери, но она говорила ему, что пока вестей нет, что, возможно, она с мужем уехала в Польшу. Однажды вечером, когда Лев Николаевич после необходимых процедур заснул, по крайней мере, закрыл глаза и успокоился, Елена вышла в соседнюю комнату, оставив в дверях щель, чтобы сразу откликнуться, если мужу что-нибудь понадобится. На ночь приходила сиделка, но было еще часов семь вечера, и её пока не было. В Елене подошла экономка, Ванда Карловна, спросить о планах на завтрашний день. Они разговаривали громким шёпотом, чтобы не побеспокоить больного. При этом Елена время от времени заглядывала в дверной проём: не проснулся ли муж? Но тот лежал спокойно с закрытыми глазами. И тут экономка спросила:

         - Ну, когда же приедет дочь Льва Николаевича? Я видела, что вы получили письмо из Питера.

          Елена испуганно оглянулась на дверь, отошла от входа подальше и зашептала:

         - Она не приедет. Умерла в родах и уже похоронена. Как я могу ему это сказать? Это известие его просто убьёт…

          Ванда Карловна охнула и озабоченно покачала головой. Да, всё это было очень печально. Тут, наконец, явилась ночная сиделка. Елена рассказала ей, какие процедуры уже успели сделать, и какие лекарства ещё нужно дать больному.  Сиделка быстро переоделась в белый халат и отправилась в комнату к больному. Она заметила, что глаз он не открывал, но по его лицу катятся слёзы. Тормошить его она не стала, просто сделала нужный укол и уселась в кресло рядом с кроватью. Целый день она проработала в больнице, потом ехала в пролётке, устала, и сон сморил её, она задремала.

          Очнулась она уже среди ночи. В комнате было тихо, так тихо, что даже не было слышно дыхания больного. Сиделка встала и подошла его проверить. Лицо его было спокойно, слёз не было, но и дыхания не было слышно. Сиделка взяла больного за руку и почувствовала, что рука совершенно холодная. Она схватила зеркальце со стола, приложила к его губам, зеркальце осталось чистым. Поднимать шум среди ночи она не стала, накрыла его простынёй и аккуратно всё прибрала на столике и вокруг кровати.

          Рано утром первой в спальню заглянула Ильинична. Она обратилась к сиделке: «Ну, как ночь прошла?». Та кивнула на кровать и сказала только: «Отошёл ночью». Ильинична перекрестилась, вытерла уголком фартука набежавшую слезу и горестно уставилась на кровать, где неподвижно лежал её хозяин. Потом спохватилась: «Надо за доктором послать пораньше, пока он по больным не поехал». В доме началась тихая суета. Все говорили шёпотом, словно боясь разбудить усопшего хозяина. Елена поднялась позже, и её не беспокоили до поры, до времени. Изменить она ничего не могла. Когда она пошла в спальню, там уже находился доктор, он только что констатировал смерть генерала от повторного удара и постарался успокоить вдову.

          Елена находилась в каком-то состоянии отупения от всех бед. Доктор давал ей успокоительные капли, и она ощущала себя в как в вате, когда окружающее тебя не касается.  Экономка делала какие-то распоряжения, адъютант бегал по поручениям, давал куда-то телеграммы, сообщал в департамент, договаривался насчёт похорон. Ильинична с какой-то её знакомой сами обмыли тело хозяина и обрядили его в мундир. Он лежал теперь на столе в гостиной, величественный и спокойный, в мундире туфлях, потому что сапоги не представлялось возможным надеть. Его ордена и медали лежали на отдельной тумбочке на бархатной подушечке бордового цвета.

          Когда всё это было сделано, Ильинична переключилась на хозяйку. Вместе с двумя горничными нашли в шкафу подходящее чёрное платье, одели Елену и причесали, потому что начали подходить и подъезжать разные люди с соболезнованиями и с разными делами. Нужно было достойно всех принять, отвечать, принимать какие-то решения насчёт похорон. Доктор выписал свидетельство о смерти. Приходил гробовщик, потом представители с работы. Решили хоронить на Ваганьковском кладбище. От двоюродного брата Льва Николаевича из Питера пришла телеграмма. Они ехали с супругой и просили дождаться их с похоронами. В доме царила суета, несмотря на печальные события. Нужно было решить немедленно много вопросов. Хорошо, что в доме была толковая экономка, Ильинична и адъютант Семён. Они и решали все семейные проблемы. Но руководила всем Ильинична, которая знала порядки в доме и то, как бы хотел сделать сам покойный хозяин.


                *          *          *


               Юленька прожила в приюте недолго. Она часто и тяжело болела, поэтому какое-то время провела в больнице, где лучше кормили, и кровати были удобными, а постели чистыми. Сёстры и монахини относились к неё ласково, жалели её и иногда приносили то пряник, то хлеба, то кусочек пирога.  А осенью, когда снова начали топить печи, в приюте случился пожар. Мироновна, которая совсем спилась с круга, ночью затопила у себя в каморке под лестницей печку- буржуйку и не закрыла дверцу, собираясь подбрасывать дровишки, которые лежали на полу перед печкой. Она заснула крепким сном. Искра из печки упала на пол, вторая упала на дровишки и хворост возле печки. Разгорелся сначала маленький огонёк, который ещё можно было потушить, но Мироновна крепко спала, аж храпела. Огонь разгорелся не на шутку, загорелись дрова перед печкой, ветхий коврик на полу, потом тряпьё в углу под лестницей, и начался настоящий пожар.

         Юлия, спавшая у дверей «чёрное хода», даже во сне почувствовала запах дыма. Ей приснилась старая Ильинична, она склонила к ней своё доброе лицо и сказала: «Деточка, когда печка дымит, надо позвать взрослых и выйти на свежий воздух!». Юленька проснулась и села на кровати. Она почувствовала, что сильно пахнет дымом, вскочила, быстро надела чулки и ботинки, завернулась в ветхое одеяло и подбежала к двери, откинула тяжёлый крюк.  Дверь на лестницу со скрипом распахнулась, потянуло холодным воздухом. И Юленька как бы опомнилась: если она убежит, то остальные девочки сгорят в пожаре. Она набрала в лёгкие воздуха и пропищала: «Девочки, вставайте, у нас пожар!».

        Никто не пошевелился, кроме старшей девочки Груши. Она недовольно поднялась в своей кровати и злым голосом спросила: «Что ты пищишь? Что тебе не спится ночью?!». Но потом она тоже почувствовала запах дыма и увидела, что «Соня Иванова» стоит у дверей «чёрного хода» в одеяле, а в спальне почти светло от какого-то огня снизу. Она тоже вскочила, обулась и начала тормошить девочек. «Вставайте, вставайте, пожар!» - кричала она более громким голосом, чем пищала Юля. Потом, закутав в одеяла несколько девочек, она спустилась с ними по лестнице и помогла отодвинуть тяжёлый засов на входных дверях. Выпустив этих девочек вместе с Юлей на улицу, она снова поднялась наверх, чтобы поднять остальных, ей удалось растолкать и частично одеть ещё четырёх детей, спустить их вниз. Но четырёх девочек, спящих ближе к «парадной» лестнице, под которой как раз и разгорелся пожар, добудиться она не могла. А потом ей стало нехорошо, и она упала на пол и потеряла сознание.

          Пожар уже заметили, приехала пожарная команда с бочкой воды. Начали тушить. Сбежались местные жители, тоже помогали носить воду, принесли свои вёдра, передавали «по цепочке». Пожарный спросил испуганных детей, что жались друг к другу на улице, все ли здесь? Юленька сказала, что старшая девочка Груша побежала будить оставшихся девочек, но не вернулась. Пожарные побежали на второй этаж «чёрным ходом», потому что со стороны парадной лестницы всё уже пылало огнём. Им удалось вынести Грушу и ещё четырёх девочек, но все они были без сознания. 

       Один из прибежавших соседей привёл лошадь с телегой, девочек без сознания погрузили в телегу на сено, накрыли какими-то овчинами.  Остальным девочкам пришлось просто идти за телегой. Их всех отправили в больницу, потому что среди ночи их некуда было девать. В больнице пострадавших детей разместили в отдельной палате. Две девочки оказались уже мертвы, три – в тяжёлом состоянии. Остальных поместили в палату с четырьмя койками. Девочки легли по двое в одну кровать и, обнявшись, пытались заснуть после ночного потрясения.


                Часть  II



           Спасшихся в пожаре восьмерых  девочек  отправили в женский монастырь в Подмосковье. Монахиня, которая помогала в приюте, испросила позволения у матери - настоятельницы, и та позволила привезти сирот. При монастыре был дальний скит, где почти все монахини умерли при эпидемии. Оставалась одна матушка – настоятельница  Серафима и две простые монахини: сестра Алипия и сестра Неонила.  Девочек поместили в отдельный дом, где было как раз восемь келий и трапезная. Четырёх, самых маленьких воспитанниц поселили по две: одну -постарше, другую - помладше, чтобы старшие девочки помогали младшим заправлять постели, причёсываться и т.п, а в одной из оставшихся келий ночевали по очереди сёстры -  монахини, и в последней келье поселили  старшую девочку, Грушу, которая не сразу вернулась к ним после пожара, она с месяц лежала в больнице.

        Здесь, в скиту, была совсем другая жизнь. Детей поднимали рано, до рассвета. Стояли заутреню. Потом завтракали в трапезной, прибирали в кельях и на подворье , и начинались занятия. Одна из монахинь читала им Библию, Евангелие, Житие Святых. Вторая учила их читать,  писать и немножко – считать. Занятия были не трудные. Но монотонный голос сестры  Алипии, которая толковала им Библию, звучал тихо и успокоительно, и многих девочек начинало клонить в сон, потому что вставали рано, и они не высыпались.

        Пища в скиту была простая, но никто не голодал.  Ели картошку, квашеную капусту, грибы из местного леса, хлеб, который монахини сами пекли, всякие ягоды. Летом и осенью сами делали заготовки на зиму: солили, квасили, варили варенья. Настоятельница Серафима упоминала какую-то богатую и щедрую даму-благотворительницу, которая жертвовала им то муку, то мёд со своей пасеки, то деньгами на помин души своего   мужа. Поэтому все девочки и монахини должны были ежедневно молиться за здоровье этой незнакомой дамы и её семьи.  Даму звали – раба Божья –Анна. В миру же - Анна Николаевна Карпова.

       Девочки довольно быстро привыкли к жизни в скиту, на нормальном питании они стали даже немного поправляться. Юлия чуточку подросла, вытянулась, волосы  у неё отросли и доставали пока только до плеч. Груша помогала ей причесаться и заплетала ей две короткие косички по бокам, завязывая беленькими тряпочками. Отношения между девочками стали более тёплыми и дружественными после пережитого пожара.  Груша зауважала «Соню» после того, как именно она разбудила их и спасла от неминуемой гибели, а Юлия стала уважать Грушу за то, что она повела себя в ночь пожара так ответственно, как взрослая, и помогла спасти большинство девочек, рискуя своей жизнью.

        Дети находили положительные стороны даже в жизни в скиту. После насыщенного трудового дня  (а работы в скиту было много), у них оставался небольшой отрезок времени для отдыха и игр. Когда выдавались тёплые, солнечные дни, они резвились и бегали во дворе скита, сидели в крытой беседке во дворе;  если же шёл дождь, или было холодно или снежно зимой, они собирались  в трапезной после ужина и рассказывали друг другу незамысловатые истории из своей или чужой жизни и обсуждали их.  Им очень хотелось рассказать подружкам что-то интересное, заинтриговать других девочек своей историей, поэтому зачастую  они выдумывали  всякие небылицы.      

         Иногда они приходили друг к другу в кельи перед сном, забирались в кровать по нескольку человек, хотя монахини не одобряли эти собрания. И тогда они могли откровенно рассказать о своей прошлой жизни, если помнили что-то. Так однажды в грозовой вечер три девочки прибежали в келью к Груше , и она разрешила им залезть к ней на кровать и накрыться одеялом.  Среди них были Юленька и её соседка по комнате – Катя. Катя было постарше Юлии года на два. Вот она  вдруг попросила:

        - Грушенька! Расскажи о себе! Ты всегда ругаешь нас, что мы выдумываем наши истории. Расскажи свою, только честно!

        Груша окинула их взглядом, подумала и сказала:

       - Ну, хорошо, хотя ничего весёлого в моей истории нет.  Мои батюшка и маменька жили в большом, богатом доме в Туле. Батюшка был купцом, торговал бакалеей и другими товарами.

    - Тула – это где? – спросила Катя.

    - Это именно там, где был наш приют. Город такой, торговый.

    - Понятно.

    - Так вот. Жили мы, не тужили. Братьев и сестёр у меня не было, маменька рассказывала, что померли они все ещё маленькими. У меня были красивые сарафаны и атласные рубашки с вышивкой, а ещё у меня были красные сафьяновые сапожки и душегрейка настоящая. Родители любили меня сильно, покупали мне пряники тульские и петушков на палочке. И всё у нас было хорошо. Да как-то раз поехал батюшка среди зимы по своим торговым делам в Москву.

    - А Москва – это что? – спросила одна из девочек.

     - Это такой большой торговый город, ещё больше Тулы. Там много церквей, соборов и монастырей. Там большой базар, много людей живёт, и избы высокие и из камня.

    - Как это – из камня?

    - Ну, так люди строят. Камень кладут на камень, склеивают камни глиной и получаются такие дома, которые от огня не горят, не то, что наш деревянный приют.

    - Ладно, девочки, не мешайте, пусть про себя рассказывает.

    - Ну, так вот. Батюшка поехал в Москву и на обратном пути попал в пургу - метель. – рассказывала Груша.- Пришлось всю ночь пережидать, мёрзнуть  на морозе. Вот он и заболел. Маменька что только ни делала, и в бане его парила, и отварами поила. Не помогло. Через неделю он умер. Матушка так горевала, так убивалась по нему, что тоже очень скоро умерла. Осталась я одна - одинёшенька.  Соседи ко мне приходили, помогали первые дни. А родственники наши где-то далеко жили, в Пензенской губернии, адреса я не знала. Вдруг приехал какой-то дядька, говорит, я – троюродный брат твоего отца. Стал хозяйничать, всё по-своему делать. На меня всё косился, косился. Говорит: «Избаловали тебя родители! Надо тебя на Землю вернуть. Отдам тебя в хорошую школу, тебе там быстро мозги вправят», - так и сказал.

          И отвёз меня в приют. Я тогда маленькая была, восемь лет мне было, я и не понимала, куда он меня привёз. Только потом уж  поняла, да поздно было. Никто мне помочь не мог.

          Девочки печально замолчали, они сочувствовали Грушеньке. Тут Юленька, чтобы разрядить обстановку, предложила рассказать свою историю. Все приготовились слушать.

    - На самом деле меня зовут вовсе не Соня, а Юлия - София. Мой папа – генерал, его превосходительство. Мы жили в большом доме в большом городе. У меня была молодая и красивая мама и две добрые няни- няня Ильинична и няня Таня. У меня была своя комната – детская, много игрушек и роскошная кукла Маргарита.

      - Что ты выдумываешь? – перебила её Груша. Мы прекрасно помним, что ты - подкидыш. Тебя привезли и бросили ночью на ступеньках приюта. А потом ты болела и потеряла память. Так что нечего рассказывать здесь сказки. Ты фантазируешь!

     - Грушенька! Я постепенно вспоминала, а ночью, во время пожара, всё вспомнила!

         Но Груша скептически отнеслась к рассказу Юли и отправила всех спать по кельям. Юленьке было очень обидно, что  ей не поверили. Она вспомнила, что их бывшая директриса и городовой Евсеев интересовались её историей, просили рассказать, если она что-то вспомнит. Но теперь неизвестно, где они были. Приют сгорел, директрису, по слухам, перевели в другое место, а Евсеев остался на своей должности в Туле. И если бы Юлю или других девочек спросили, где они сейчас находятся, то они бы затруднились ответить. «Где-то в лесу»,- наверное, был бы такой ответ.


                *           *          *


           В Москве состоялись торжественные похороны  генерала на Ваганьковском кладбище. Кроме приехавших родственников на них присутствовали  представители департамента, военные и много известных в Москве лиц. Все выражали соболезнование вдове, пожимали её руку в чёрной перчатке и говорили хорошие слова о покойном на поминальном обеде, который заказали не дома, а в ресторации на Кузнецком мосту.  Елена бы не выдержала  подобного столпотворения дома. Всем занимался двоюродный брат Льва Николаевича, Станислав Маркович.

           После похорон они с супругой остались на несколько дней в Москве, чтобы помочь Елене разобраться с её последующей жизнью. Она просто не знала, что ей делать дальше.  Родственники уселись  в кабинете Льва Николаевича и приступили к обстоятельному разговору.  Нужно было обсудить, что хочет сама Елена, и как быть с квартирой и всем остальным?

       Станислав Маркович изложил свою точку зрения для дальнейшего рассмотрения и обсуждения на семейном совете: от квартиры в Москве нужно отказаться, вернуться в Питер, где у генерала остались дом и дача.Тогда они с родственниками смогут помогать Елене, находясь в одном городе. Слуг надо рассчитать, но после того, как они помогут собрать вещи и привести квартиру в первоначальный вид для сдачи хозяевам. Елена слабо возразила, что здесь она ждёт известий о дочери. Станислав Маркович ответил, что они сообщат Питерский адрес полиции и хозяевам дома на случай, если поступят какие-то новые сведения о девочке.  Елена заплакала. Она носила в себе свою главную боль, и ей не с кем было поделиться, потому что она боялась, что даже Ильинична осудит  её за то, что она горюет не по мужу, а по дочке.

           Наплакавшись вдоволь и, обласканная Софьей Михайловной, Елена, наконец, успокоилась. Было решено сделать так, как предлагал Станислав Маркович.  Родственники отбыли в Питер, а Елена занялась сортировкой и упаковкой вещей. Она собрала слуг, сообщила им, что они работают последний месяц и в конце этого срока  получат полный расчёт.  Ильинична изъявила желание ехать с Еленой в Санкт - Петербург.  Так же сопровождать вещи до Питера должен был адъютант Семён.
Вещей было не так много, потому что мебель в квартире стояла хозяйская. Но за то время, что Вишневецкие  жили в Москве, они обросли разными нужными предметами. И теперь нужно было решить, что брать с собой в столицу, а от чего отказаться.

           Много слёз Елена пролила в детской комнате, перебирая Юленькины вещи. Она хотела все их взять с собой, и только разумные доводы Ильиничны немного привели её в чувство.  Всё равно, всю одежду дочери Елена упаковала в большой чемодан. В отдельную  коробку положили игрушки и куклу Маргариту. Не брали только детскую кроватку с балдахином, постель и всякие декоративные украшения. Тщательно завернули в мягкие вещи и переложили бумагой посуду и вазы. Всё это вместе с книгами из кабинета генерала и его регалиями и памятными вещами должно было ехать багажом отдельно  в сопровождении Семёна. Елена же с Ильиничной ехали поездом налегке, с парой чемоданов и саквояжей.

        Елена тепло попрощалась с Вандой Карловной и остальными слугами. Очень просились ехать с ними в Санкт - Петербург  няня Татьяна и кухарка Лаврентьевна. Кухарку взяли, а Таню оставили в Москве, потому что она остро напоминала бы Елене о дочери.  Переезд состоялся в мае, когда уже было почти тепло, распускались листочки на деревьях, и пели птицы. Елену ничего не радовало. Она уезжала с тоской в душе, боясь что без неё сюда придут известия о дочери, а она будет далеко. Но мадам Троицкая, хозяйка дома, клятвенно заверила её, что если станут известны хоть малейшие сведения о Юленьке, она будет телефонировать ей в Питер, и взяла адрес и номер телефона Елены и кузена Льва Николаевича, Станислава Марковича.

                *        *       *


         Жизнь в скиту была довольно монотонной. Вставали рано, молились, убирали в кельях и в трапезной, занимались с монахиней, а потом  включались в работу на подворье и в доме. Груша, как старшая, распределяла, кому, чем заниматься, кто дежурит, кто накрывает на стол, кто помогает готовить, и кто моет посуду. Когда всё было сделано, девочек сажали учиться шить. В тёплые дни они усаживались работать в беседке, в холодную пору -  в трапезной. Сестра Неонила показала девочкам основные швы, и они старательно работали иголками, подшивая полотенца, скатерти и простыни.

         Всё в кельях было деревянное: и столы, и лавки, и скрипучие двери, и посуда, и ложки. Когда девочки кушали, ложки аппетитно постукивали о посуду. Сёстры – монахини следили, чтобы все кушали аккуратно, не крошили хлеб и съедали всё, что подавали на стол.  Стряпала обычно сестра Неонила, ей помогала дежурная девочка. Постепенно детей приучали готовить простые кушанья, чистить картошку и лук, печь пирожки.

          Обе сестры – монахини очень по-доброму относились к девочкам и внушали им, что когда они вырастут, то самое лучшее в их положении – стать послушницами в монастыре, а потом и монахинями. Здесь для них было бы безопасно, сытно, и они бы могли молиться за своих умерших родственников. Девочки внимательно слушали сестёр, кто-то соглашался, кивал, кто-то думал о своём. Больше всех с ними была согласна Грушенька.  Развитая не по годам, можно сказать, красивая девушка с тёмными густыми волосами, заплетёнными в длинную косу, живыми глазами и здоровым цветом лица, она совсем не походила на остальных девочек - сирот, она выглядела очень уж «мирской»!  Ей шёл 14-й год, она вполне уже могла стать послушницей, и она всеми силами старалась выполнять все правила монастыря.  Ей нравилось командовать девочками, нравилось участвовать в церковных службах. Хотя она больше помнила о мирской жизни и мечтала о семье, детях, Груша готовила себя к тому, что она никому не нужна, кроме Бога. Поэтому её суждено стать Божьей невестой, как сёстры – монахини, которые казались вполне довольны своей жизнью.

                Юлия тоже слушала сестёр – монахинь, но ей совсем не хотелось оставаться здесь навсегда. Она надеялась, что случится чудо, и мама и папа найдут её даже здесь, в лесу. Когда сестра Неонила беседовала с ней во время дежурства, она советовала Юлии больше молиться, если она надеется на чудо. И Юлия молилась. А ещё она хорошо пела и иногда даже солировала в их детском хоре. Мать – настоятельница научила их всех петь несложные молитвы и церковные песни. И, благодаря звонкому и чистому, как колокольчик, голоску Юлии, хор звучал просто замечательно. И странно, но начав петь в скиту, Юлия вспомнила те песенки, которым учили её мама и няня. Она вспомнила даже французскую песенку, которую они разучили с гувернанткой, но ей не хотелось её петь. Все эти песенки Юлия пропела девочкам, когда они сидели летом в беседке.  Груша всё равно не поверила, что Юлия жила в богатой семье, и что у неё были две няньки и гувернантка.

              Летом произошло событие, которого долго ждали. В скит приехала попечительница  -  Анна Николаевна Карпова. Приехала она не одна, а с младшей  дочерью  Анастасией, которой к этому времени было лет 13-14. Они остановились, как всегда в монастыре, но мать – настоятельница рассказала им о сиротках – погорельцах, и Анна Николаевна изъявила желание поехать в скит и посмотреть на девочек.  Так на третий день своего пребывания в монастыре дамы отправились в скит в пролётке монастыря с конюхом Евграфом. Дорога шла лесом, и дамы побаивались разбойников, поэтому выехали рано утром и к полудню были уже в скиту. Монахини встретили их радушно. Девочки заранее готовились к этому визиту, скребли и мыли всё, что возможно. Гостей разместили в отдельном каменном доме из четырёх комнат. Там они и трапезничали, отдельно от всех с матерью - настоятельницей. Детей распирало любопытство – какая она – дочка попечительницы? Они беспрестанно выглядывали в окна, но девочка не показывалась. А сестра Алипия ворчала на них, потому что они отвлекались от занятий по Библии.

          Наконец, на закате, когда девочки закончили все свои дела, они уселись в беседке и тихонько разговаривали, боясь  показаться гостям непослушными или невоспитанными.  Из гостевого дома вышла девочка, огляделась и медленно пошла к беседке, где сидели сироты.

     - Здравствуйте, девочки! – Сказала она. – Меня зовут Анастасия Карпова. Но мама и мои родные называют меня Анастейша, на английский манер.  Я учусь в гимназии, во втором классе. А как вас зовут? И сколько вам лет?

          Девочки начали по очереди представляться, очень смущаясь при этом. Им удалось  рассмотреть  Анастейшу вблизи. Это была довольно высокая, худенькая девочка с бледным лицом  и в очках. Волосы  неопределённого цвета заплетены  в длинную косу, завязанную чёрным бантом, как у гимназисток. Лицо ничем не примечательное, нос с горбинкой, которая очень это лицо портила. Девочки были немного разочарованы её видом. Они представляли в своих мечтах этакую столичную красавицу, почти царевну. А это была обыкновенная, можно сказать, не очень красивая девочка. Но, судя по всему, умная, раз учится в гимназии!

              Постепенно разговор у детей получился. Особенно подружилась Анастейша с Грушенькой. Дочка попечительницы захотела всё своё время проводить с девочками, и даже кушать с ними.  Её матери очень понравилось в скиту: лес, тишина, чистый воздух. Она решила провести здесь больше времени.Так гости пробыли в скиту почти две недели. За это время им удалось лучше узнать девочек – сирот, познакомиться с их жизнью в монастыре. Анна Николаевна исправно посещала все службы, очень много молилась. Вечерами девочки  пели гостьям церковные   песни,показывали своё рукоделие. Анастейша проводила с ними всё время, только спать ходила в гостевой дом, потому что мать боялась за её здоровье.Она как раз приехала помолиться не только об упокоении своего мужа, но и о здоровье дочери, которая была очень болезненной.

          Анастейша заходила в кельи к девочкам и, чаще всего, в Грушеньке. Ей удалось войти в доверие к ровеснице, и та поведала ей свою историю во всех подробностях.  Анастейша  даже принесла свой блокнот и записала имя, отчество и фамилию Грушеньки, которая называлась Аграфена Васильевна Ковалёва. Потом она записала её старый Тульский адрес и название деревни, где жили родственники родителей Груши.  Деревня Михайловка, Ковровского уезда, Владимирской губернии. Груша дала Анастасии эту информацию, но сама не знала, зачем это? Она не верила в чудеса, хотя тоже искренне всегда молилась о них.

           Две недели пролетели в такой компании быстро, и гостям уже нужно было уезжать. Тепло распрощались, спели им напоследок красивую песню . Анна Николаевна обещала прислать девочкам чего-то вкусного, и на том уехали.


                *             *            *


             Санкт - Петербург встретил Елену   пасмурным небом и дождём. Хотя   была уже середина  весны, погода стояла сырая и промозглая. Сразу пришлось затопить печи в старом доме; печи начали дымить, их требовалось  хорошо прочистить.  Повседневные заботы  навалились на женщин и отвлекали Елену от горьких дум.  Станислав Маркович, как и обещал, старался помочь Елене, посылал ей рабочих, трубочиста, советовал, где и что лучше купить, и как сэкономить.  Сразу же по приезде он повёл Елену к нотариусу для чтения завещания брата, потому что оно находилось именно в Санкт - Петербурге. 
 
          Пожилой строгий нотариус  Мюллер зачитал  им завещание  Льва Николаевича, в котором он отписывал равные части своего имущества детям и жене. Но так как в живых остались только Елена с  пропавшей дочерью, то они становились единственными наследниками дома на Невском, имения на взморье и материального  наследства в ценных бумагах, акциях и наличных деньгах.  Опекунами  части наследства дочери назначалось Елена и этот самый нотариус. Он пояснил Елене, что пропавшая дочь семь лет считается живой, пока не будет доказательств, что её нет в живых.  По прошествии семи лет её признают умершей, и тогда её часть наследства тоже перейдёт к Елене. При этих словах Елена расплакалась, Станислав Маркович принялся её утешать.  Он отвёз её к себе домой и оставил на несколько дней на попечение своей супруги.  Софья Михайловна, крёстная мать Юленьки, окружила Елену теплом и заботой, и та оттаивала душой в семейном, родственном окружении.

            Пока Елена гостила у родных мужа, они много разговаривали о её жизни в столице.  Станиславу Марковичу очень не нравилось то, что  Елена, хоть и с двумя другими женщинами, жила в доме совсем одна, без мужской защиты. Они обсуждали это положение с супругой и решили послать  к ним в дом  своего дворецкого. Это был надёжный, проверенный человек, 60-ти лет, на которого  можно было положиться. Звали его Никита Силыч. Хозяин вызвал его в кабинет и рассказал, что он просит его поработать какое-то время в доме у невестки.  Жалование он будет продолжать платить ему сам, питаться будет в доме новой хозяйки, у него будет своя комната. Станислав Маркович объяснил ему ситуацию и очень просил согласиться. Никита Силыч дал своё согласие, и через несколько дней хозяин сам привёз его в дом к Елене, представил и попросил выделить ему хорошую комнату. Слуги в доме жили в цокольном этаже, там же находилась и большая  кухня, где Лаврентьевна готовила для всех, и где столовались слуги за большим, длинным столом. Дворецкому выделили приличную комнату бывшего управляющего.

              Станислав Маркович через своё  ведомство  провёл в дом Елены телефон для связи  и, чтобы, Никита Силыч не стал женщинам обузой, прислал целую телегу продуктов им на кухню. Так что  все остались довольны, и кухарка не ломала себе голову, из чего готовить. Она ещё не знала, где находится базар, и где покупать продукты. Первые дни женщины обходились чаем и хлебом с мёдом.

            Когда хозяйственные дела более-менее утряслись, мысли Елены опять  горестно вернулись к дочери. Где она? Что с ней? Боже! Она бы всё на свете отдала, чтобы вернуть девочку. И вот в это время ей пришла в голову мысль: почему она одна колотится, переживает за ребёнка, а её отец находится в счастливом неведении и, возможно, счастливо проживает свою жизнь. Она нашла себе оправдание в том, что хочет от него только помощи в поиске дочери и ничего больше. Долго не размышляя, она собралась с духом и отправилась в мастерскую художника по старому, известному ей,  адресу. В подъезде дома с облупленной штукатуркой сидела консьержка за стеклянной перегородкой.

     - Добрый день, мадам! Скажите, художник Петров всё ещё проживает в этом доме?
          - В пятом этаже, вверх по лестнице, -  не глядя на неё сообщила консьержка. Она привыкла, что к нему ходит много народу от художников и заказчиков до натурщиц.

          Елена начала подниматься по мраморной лестнице, которая внизу была ещё  чистой, но становилась всё грязнее с каждым этажом. После четвёртого этажа лестница выглядела вообще немытой и благоухала котами. Елена остановилась  перевести дух. Ещё раз подумала и решительно двинулась на пятый этаж, а точнее, на чердак, где находилась мастерская художника Сергея Петрова. Постучала. В ответ - тишина. Она постучала сильнее. Послышались шаги, и дверь открылась. На пороге в полумраке  стоял лохматый, небритый мужчина, одетый в грязную блузу  и запачканные брюки.Он явно только что проснулся, потому что удивлённо взирал на Елену и никак не мог взять в толк, кто к нему пришёл. Елена стояла на пороге в чёрном шёлковом платье и в шляпке с густой вуалью. Она заговорила первой:

     - Добрый день . Можно я войду?

     - Пожалуйте, - посторонился мужчина и пропустил её.

             Елена скользнула внутрь, окинула взглядом мастерскую. Всё, как прежде: беспорядок, подрамники, холсты, засохшие кисти в банках с краской, голые окна без занавесок. Только шкура медведя на полу перед камином из старых воспоминаний. Елена подумала, что теперь другой человек или люди снимают этот чердак. Она не узнала его. Повернулась к мужчине. Теперь, при более ярком свете ей удалось лучше его рассмотреть. Это был Сергей, но очень похудевший, осунувшийся, заросший густой бородой, с воспалёнными глазами и каким-то трагичным выражением  лица, как на иконе. Только пышная шевелюра и тёмные, пушистые ресницы над карими глазами напоминали прежнего  милого Серёжу.

     - Чем могу служить? – спросил он, всё ещё не узнавая её.

     - Здравствуй, Серёжа! – Сказала Елена, поднимая вуаль.  Он некоторое время смотрел на неё, тряхнул головой, как бы отгоняя видение. Потом закрыл лицо руками и заплакал. Елене не приходилось видеть, как мужчины  плачут, и она растерялась. Потом, взяла его за руку, повела к ободранному дивану, скинула свободной рукой на пол  какие - то бумаги, небрежно лежавшие на нём, и усадила его рядом с собой на диван.

      - Не надо плакать, Серёжа. Видишь, я пришла, как только смогла.

                Он оторвал руки от своего лица и смущённо ответил:

      - Не так я представлял себе нашу встречу. Позволь, я пойду приведу себя в порядок?

          Сергей  ушёл куда-то за ширмы, а Елена сняла шляпку с вуалью, положила на относительно чистую каминную доску  и стала ходить по комнате и рассматривать работы Сергея. Работ было немного: несколько набросков, акварельные этюды и два незаконченных портрета. На одном был изображён мужчина средних лет, на другом – мальчик лет шести. Портреты были неплохие, но в них не было уже той тонкости, которая отличала ранние  работы  и портреты Сергея.

           Его не было довольно долго, так что Елена успела осмотреть всю комнату и посидеть на старом, продавленном диване. Из всего увиденного она поняла, что он живёт,  по-прежнему, один и не разбогател. Никаких следов женщин в его мастерской не было. С одной стороны она уговаривала себя, что её не касается его личная жизнь, что она пришла только из-за дочери, но с другой стороны  - она боялась обнаружить в его мастерской предметы дамского туалета, которые могли оставить те же натурщицы.

         Сергей провозился за ширмой минут двадцать. Но зато, когда он снова появился в комнате, это был совсем другой человек. Чисто выбритый, умытый, с зачёсанными назад волосами, в чистой белой рубашке с отложным воротничком и в приличных чёрных брюках и новых ботинках, он смотрелся очень импозантно, несмотря на свою худобу. Глаза его уже не были красными, а светились огнём любви. Он не был уверен в том, с какой целью явилась к нему Елена, но уже то, что она помнила его адрес и пришла к нему, наполнило его счастьем.  Елена жестом пригласила его сесть рядом и, когда он сел, взяла его за руку.

    - Серёжа! Ты прости меня, что я не давала о себе знать все эти годы. Я жила в Москве и не имела возможности это сделать. Я была замужем за серьёзным человеком и не могла подвести его и испортить  его карьеру пошлой изменой, хотя и не любила его. Теперь я овдовела и свободна .  Но я должна сделать тебе признание.  Когда я выходила за него, я уже ждала ребёнка. От тебя. После нашего последнего свидания в этой самой комнате.  У меня родилась дочь, Юлия - София, ей сейчас  шесть лет.  Я назвала её в честь моей и твоей мам, ты же мне говорил, что твою звали Софией.

       Она сделала паузу, потому что Сергей должен был переварить эту новость  и прийти в себя. Он был так потрясён, что сидел с расширенными глазами и просто не дышал. Потом опять закрыл лицо руками и сел, согнувшись к коленям.
Елена решила продолжить, чтобы снять напряжение.

     - Так вот, дорогой Серёжа. Я пришла к тебе не просто так. Мне нужна твоя помощь. Нашу девочку выкрала гувернантка, которая у нас служила в доме. Мой муж  уволил её за проступок, она разозлилась,  что он не дал ей расчёт и рекомендательное письмо и, чтобы отомстить нам, сбежала из дома и забрала нашу девочку с собой.  Это известие  сразило моего мужа, у него случился удар, он недолго прожил после этого и умер. Полиция ищет и гувернантку, и нашу Юленьку, уже прошёл почти год, но нет никаких результатов. Я несколько раз сама была в полиции в Москве, но кроме того, что они узнали, кто на самом деле была наша гувернантка, они никак не продвинулись. Мне пришлось переехать из Москвы в Питер, я оставила в полиции и хозяйке нашей квартиры  мой адрес, но я просто не могу вот так сидеть, сложа руки, и ждать.  Поэтому я пришла к тебе посоветоваться, что ещё можно сделать? Как ты думаешь?

        Сергей понемногу приходил в себя после услышанного. Известие о том, что дочка всё же пропала, привело его  в чувство, и он начал как-то понимать, что происходит.  Значит, Елена – Эвелина, которую он раньше, а потом в своих мыслях и мечтах называл всегда Эвой, пришла к нему не потому, что всё ещё любила его, а потому что её дочь пропала. И ещё вопрос, чья это дочь? Такие мысли полезли ему в голову, и сомнение отразилось на его лице. 

        Елена, увидев эту борьбу чувств  в его глазах, достала из своего ридикюля несколько фотографий дочери. Она так гордилась  её красотой, что часто водила её к фотографам, и у неё были снимки девочки и во весь рост, в разных нарядах, и портреты дочки. Стоило Сергею глянуть на них, и его сомнения отпали. Ребёнок был несомненно похож  на него: те же пышные, чуть вьющиеся,  волосы, те же тёмные глаза с загнутыми ресницами, те же правильные черты лица, та же смуглая кожа. Сергей просто глаз не мог оторвать от фотографий. «Какая же она красивая!» - сказал он , наконец.

     - Что будем делать?- спросила Елена.

     - Когда это произошло?

     - Получается, уже почти год прошёл.

      - Я вот, что думаю. Раз прошло так много времени, несколько дней роли не сыграют.  Мне нужно закончить два портрета. У меня появятся деньги. Мы сможем поехать в Москву, нанять частного сыщика через бюро, обрисовать ему все обстоятельства, связать его с полицией, и пусть он пойдёт по следу. Это единственное, что мы можем предпринять.

      - Серёжа, дело не в деньгах. Деньги у меня есть. Просто меня одну не воспринимают серьёзно. Я хотела твоей поддержки, как мужчины. Обязательно нужно заканчивать эти твои работы?

       Сергей смутился: «Да, я обещал. Я не хочу подводить людей.»

      - Тогда вот, что. Я поеду вперёд одна. Постараюсь нанять толкового сыщика. А ты приедешь, когда сможешь. Я остановлюсь в гостинице или в нашем старом доме, если у хозяйки найдётся  свободная комната, и дам тебе знать.

      - Мы даже не поцелуемся на прощание? – спросил Сергей грустно. Он был явно расстроен их прохладной встречей.Елена подошла к нему, обняла и положила свою голову к нему на грудь.

      - Мы поцелуемся, когда найдём нашу дочь. – Сказала она твёрдо и посмотрела ему в глаза.

      - Ты можешь оставить мне хотя бы пару её фотографий?

      - Конечно. Бери любые. Но мне надо будет ещё дать фотографию и сыщику.

        И Елена надела свою чёрную шляпку с густой вуалью перед облупленным зеркалом за ширмой и покинула мастерскую.


                *               *                *

            Лето в том году закончилось быстро, зарядили дожди, и жизнь в скиту стала безрадостной и грустной. На улице всё время было мокро, холодно. Ни бегать на подворье, ни даже сидеть в крытой беседке было невозможно. Девочки всё время находились  в кельях или в трапезной. Их даже реже звали в храм отправлять службы, чтобы грязь не несли на ногах. В один из таких ненастных сентябрьских дней в скит приехал монастырский конюх Евграф и привёз полную телегу припасов, укрытых попонами от дождя. Старшие девочки вместе с Грушенькой, накрывшись мешковиной,  выскочили разгружать телегу.   Но Евграф сам носил под навес тяжёлые мешки, а потом протянул им небольшую торбу и сказал: «А это вам попечительница Карпова передала!».

            Девочки были удивлены, но торбу взяли и отнесли в трапезную. Сами они не посмели её открыть, ждали сестру Неонилу. После обеда, когда все собрались в трапезной, сестра Неонила  развязала торбу. В ней оказались две металлические расписные коробки с печеньем и коробка конфет. Девочки замерли и молча глядели на эти сокровища. Они не знали, позволят ли им монахини полакомиться этими сладостями.Сестра Неонила сложила коробки друг на друга и сказала, что посоветуется с матерью - настоятельницей и сестрой Алипией, что с этим делать. В торбе так же лежали два письма. Одно предназначалось сестре  Неониле, второе – Грушеньке.

         Сестра Неонила тотчас распечатала своё письмо и прочла его сначала про себя, а потом и вслух.

         «Дорогие сёстры! Эти дары прислала вашим девочкам  Анна Николаевна Ковалёва. Она была в восхищении от их трудолюбия, пения и рукоделия. Если они этого заслужили, разделите, пожалуйста, всё поровну и порадуйте их. Ваша матушка Серафима»

         Печенье и конфеты  были тотчас разделены поровну между всеми, включая сестёр – монахинь, по настоятельному желанию девочек. Каждой досталось по три печенья и по две конфеты. Девочки отнесли их в свои кельи и наслаждались сладостями перед сном. Грушенька тоже распечатала своё письмо, оно было от Анастейши.

         «Здравствуй, милая Грушенька! Пишу тебе письмо, чтобы сказать, что я очень по тебе скучаю, что мне не хватает наших вечерних разговоров и твоих советов. Жаль, что ты так далеко, я бы очень хотела иметь такую подругу, как ты. Я нашла твоих родственников в той деревне, что ты рассказала. Конечно, я не ездила туда сама, но там был по делам мой дядя, и он отвёз им моё письмо. Они очень удивились и обрадовались, узнав, что ты жива и живёшь в монастыре. Не удивляйся, если кто-то из них вскоре к тебе приедут. До свидания. С мыслями о тебе. Твоя Анастейша».

           Прочтя  письмо, Груша положила голову на стол и заплакала. Это было то чудо, о котором она молилась последние пять лет. Сестры – монахини и девочки окружили её, спрашивали, что случилось, но Груша не могла говорить, всё плакала и плакала. Сестра Неонила взяла у неё из рук письмо, прочла и сказала громко:
 «Алиллуйя!  Дети мои! Вот, что значит сила молитвы. Груша усердно молилась о чуде , и оно свершилось! Нашлись её родственники. Видите, Господь всемогущ! Он может сотворить чудо, если вы в это верите!».

           Конюх, закончив разгружать телегу, зашёл в трапезную, сняв шапку, поклонился и сказал: «С вашего позволения, я нынче заночую в скиту где-нибудь в сарае или прямо в телеге под навесом, а утром поеду обратно. Мне велено захватить с собой  Аграфену Васильевну Ковалёву, собственной персоной, с вещами. Приехал к ней кто-то. Кстати, все эти припасы привезли и прислали вам её родственники, кроме маленькой торбы».

            То-то поднялся здесь шум! Все девочки радовались, обнимали Грушеньку, целовались, подпрыгивали! Такое счастливое известие  привёз  им конюх Евграф в пасмурный, сырой и скучный день!  Настоящее чудо!  Долго не ложились спать, бегали из кельи в келью, шептались, высказывали разные предположения. Евграфа,  на радостях, уложили спать в гостевом доме. Это был пожилой, бородатый мужик, старовер, так что его можно было оставить на одну ночь в скиту. Зачем человеку мёрзнуть, тем более, привезшему такие прекрасные новости?

            Рано утром Евграфа досыта накормили ещё до завтрака девочек. Груша тоже позавтракала с ним и с узелком в руках уселась в телегу. К счастью, дождь закончился, и можно было ехать, не накрываясь  попоной.  Груша коротко попрощалась со всеми, пояснив, что, наверное, повидается с родными и вернётся назад. Поэтому долгих проводов не было. Девочки вышли провожать свою старшую подружку и махали ей вслед платочками и просто руками, пока повозка не скрылась из глаз на лесной просеке.  Они ещё не знали, что больше не увидят Грушу, потому что тётка  сразу заберёт её во Владимирскую губернию в свою семью. Девочки узнали об этом только через несколько дней от матери-настоятельницы  монастыря, которая заезжала в скит по делам. Они очень сожалели о том, что хорошо не попрощались с ней и не подарили ей что-нибудь на память о себе.

            А Юленька поверила в чудо и стала молиться ещё усерднее о том, чтобы родители нашли её в этом скиту. Вместо Груши старшей стала девочка Раиса, ей было всего 12 лет. Таких девочек было трое, но Раиса была самой серьёзной и дисциплинированной. Две другие её ровесницы не хотели ей подчиняться и часто ссорились из-за этого.Через два месяца Груша прислала в монастырь письмо, но мать – настоятельница  решила не бередить девочкам души и только передала им привет от счастливицы.


                *       *       *


             Елена сообщила Станиславу Марковичу, что хочет поехать в Москву с целью продолжения поисков дочери. Тот сразу резко воспротивился тому, чтобы невестка ехала одна и пообещал поехать с ней вместе. За две недели он уладил свои дела, и они отправились поездом в Москву. Елена немного стеснялась ехать с ним в одном купе, но он вёл себя безукоризненно, старался создать ей комфортные  условия, выходил на станциях покурить и приносил ей из станционных буфетов то лимонаду, то что-нибудь вкусненькое.

             Наутро они вышли на вокзале в Москве, взяли извозчика и покатили в сыскное бюро. Здесь им сразу удалось нанять толкового сыщика, снабдить его фотографией и нужными сведениями и представить его в полицейском участке, чтобы он мог воспользоваться нужной информацией. Затем Станислав Маркович отвёз Елену в приличную гостиницу и поехал на вокзал за обратными билетами. Предварительно он спросил у неё, не хочет ли она погостить в Москве и повидаться со своими знакомыми, но Елена не хотела никаких расспросов и соболезнований, поэтому отказалась сразу. Они договорились, что поедут домой завтра, а сегодня у Елены свободный день, а сам он переночует у товарища.

             Елена воспользовалась случаем и поехала повидать бывшую хозяйку квартиры и узнать у неё, не было ли новостей о дочери. С трепетом зашла она в знакомый подъезд, посмотрела на широкую мраморную лестницу. Всё же пять лет было прожито в этой квартире. Мадам Троицкая встретила Елену радушно, провела её в свою гостиную, усадила на диван. Она удивилась, что Елена ещё в глубоком трауре. Предложила чаю с пирожными. Женщины мило посидели с час, обговорили все новости и варианты того, где нужно искать девочку. Потом Елена тепло попрощалась с бывшей хозяйкой квартиры и, взяв извозчика, поехала по магазинам. Она не собиралась  покупать, потому что стеснялась деверя. Что он подумает, если она начнёт покупать наряды? Ей хотелось посмотреть, что нынче носят в Москве, какие моды?

            Елена проехалась  по двум-трём  модным, большим магазинам и даже не удержалась - и купила себе шёлк на платье. Его можно было сложить и незаметно разместить в саквояже. Ещё она купила кое-что из красивого нижнего белья. Всё это можно было незаметно провезти в небольшом багаже.  Елена пообедала с деверем в хорошей ресторации, и  Станислав Маркович удивился, что Елена ничего не купила в Москве. На что Елена ответила, что ещё не готова выйти из траура, а подарки покупать некому.

            Деверь отвёз Елену в гостиницу, а сам отправился ночевать к своему товарищу. Следующий день прошёл незаметно и без ярких событий, вечером они отправились на вокзал.На сей раз они ехали в разных купе: Елена с какой-то пожилой дамой, а Сергей Маркович – с мужчиной средних лет. Елена из вежливости поговорила с попутчицей о погоде и потом задремала, прислонившись к спинке бархатного дивана. Ей не хотелось ни знакомиться, ни вести личные разговоры.

           На следующее утро они прибыли в Санкт - Петербург. Встречал их Никита Силыч с их собственным экипажем и отвёз сначала в дом Станислава Марковича. Здесь их уже ждала с завтраком Софья Михайловна. Она старалась не расспрашивать их о результатах, но сама с нетерпением ждала рассказа о поездке. Ничего важного и интересного они всё равно рассказать не могли.

          Елена вернулась в свой дом в этот же день, скупо рассказала Ильиничне о поездке и уединилась в своей комнате. Ей хотелось сразу же побежать к Серёже, но надо было соблюдать приличия. Поэтому она провела следующий день дома, занимаясь хозяйственными делами. И только на третий день ей удалось вырваться из дома и зайти к художнику. Он ждал её с нетерпением, и Елена увидела, что он много работал в её отсутствие. Оба портрета были готовы и сохли. Сергей навёл порядок в мастерской, вероятно, пригласив для этого какую - нибудь подёнщицу. Пол был тщательно вымыт, пыль вытерта, а подрамники и мольберты стояли аккуратно у стены. Засохшие кисти и банки из-под краски исчезли, и даже на окнах появились недорогие шторы. Елена про себя отметила эти перемены и была рада, что Сергей понял, что по -  холостяцки дальше жить нельзя.

         Кроме того Елена увидела ещё две новые небольшие картины,  они стояли на полке, повёрнутые лицом к стене. Елена улучила момент, когда Сергей вышел за ширмы, и посмотрела, что это за новые работы? Это были два портрета Юленьки, срисованные с фотографий. На одной был портрет девочки, тщательно прописанный в деталях, на другой Юлия была изображена в полный рост в розовом платье. Фотографии были чёрно-белые, но Сергей как-то сразу почувствовал, что платье должно быть розовым. Елена вздохнула и поставила рисунки так, как она стояли.

         Она рассказала ему о поездке и о том, что с неё ездил брат покойного мужа, так что Сергею нет необходимости ехать в Москву. Елена начала расспрашивать  его о жизни и заметила, что Сергей покашливает. В первую их встречу она не обратила на это внимания.

      - Ты простудился? – Спросила она его, переходя на «ты».

      - Да нет. Это я так, много курю.- Ответил художник. – Да и краски у меня многие со свинцом.

      - Надо следить за своим здоровьем, Серёжа. Думаю, тебя надо показать врачу. – Предложила Елена.

      - Это всё – ерунда. Не обращай внимания! Пройдёт!

        Но Елена решила заняться его здоровьем. Ей хотелось делать что-то полезное, не сидеть, сложа руки. И она стала искать для него хорошего врача.


                *           *          *


              Следующим летом госпожа Карпова приезжала в монастырь одна. Она объяснила, что Анастейша лечится за границей, куда мать отправила её с родственниками. Попечительница опять привезла разные припасы для монастыря и, по просьбе матери Серафимы, четыре «штуки» чёрной шерстяной материи.  Матушка-настоятельница считала, что девочки уже подросли, и пора им становиться настоящими послушницами. Для этого надо было сшить соответствующие одеяния для всех, а материи в скиту не было. Вот она и попросила благотворительницу помочь им с тканью.

            Теперь в часы для рукоделия девочки шили себе платья. Сестра Неонила раскроила ткань. Но шили не всё сразу, а по очереди. Сначала все шили платье для одной девочки, потом  - для следующей. Ещё каждой была нужна накидка на голову с чёрными ленточками на затылке. Девочки сидели все вместе в беседке, работали иголками и пели песни и молитвы, чтобы себя подбодрить. Эти платья для них были, как приговор – остаться здесь навсегда. Юлии  должны были сшить в последнюю очередь, ей было всего семь лет, и она не достигла возраста послушниц. Но ей решили сшить «на вырост», с запасом ткани в подоле и в рукавах.

            Юлия ещё не понимала того, что было очевидно для других девочек. Платье для неё было только платьем, а не приговором остаться здесь навсегда. Правда, живость своего характера она почти утратила и радость жизни находила только в пении. Ей очень нравилось петь, и иногда она уходила в дальний угол подворья и пела там другие песни, которые вспомнила из детства. По большим церковным праздникам девочек приглашали петь в собор большого монастыря, где была прекрасная акустика, и детские голоса звучали, как голоса ангелов с небес. Юленька теперь ждала именно этих праздников, чтобы петь с наслаждением.

            К концу лета всем девочкам сшили чёрные платья с длинными рукавами и накидки на головы. Юленьке разрешили пока носить белый платочек вместо накидки. К зиме монахини из монастыря сшили им этакие зимние стёганные  душегрейки на вате. Их шить было гораздо труднее, поэтому сёстры – монахини  сшили их сами, и уже осенью все девочки были одеты соответственно своему положению.

            Теперь, когда Грушеньки в скиту не было, девочки стали чаще сами рассказывать свои, порой придуманные, истории. И они просили и Юленьку рассказывать её историю. Но Юленьке надоело то, что к её рассказу девочки тоже относились, как к фантазии. Только соседка по комнате, одиннадцатилетняя Катя, верила ей и внимательно слушала перед сном в келье её рассказы, когда они оставались вдвоём. Катя искренне сочувствовала малышке и вселяла в неё надежду, говоря, что, вот, приедет Анастейша и поможет ей.

             Но Анастейша приехала только через год, следующим летом. Юленьке к тому времени уже исполнилось восемь лет. Она не помнила, когда у неё день рождения, в её памяти спутались все праздники, когда ей дарили подарки: Рождество, именины, день Святого Николая. Но в скиту и не спрашивали, когда у девочек дни рождения, а отмечали только именины по церковным святцам. Так день Святой Софии выпадал на 30 сентября, в этот день и отсчитывали её возраст.  В день именин девочки могли испечь имениннице какой – нибудь пирожок с капустой или с ягодами, помолиться за неё за столом и спеть церковную песню.

             Анна Николаевна с дочерью приехали в монастырь в июне, остановились в основном монастыре.  Об этом девочки узнали от сестёр - монахинь. Никто не знал, приедут ли они в скит? Тут выдался большой праздник - Троица.  И девочек повезли в монастырь – участвовать в торжественном богослужении. По прибытии в собор, их сразу отвели на балкон, где они были должны петь. Так что они не видели Анастейшу и её мать. С балкона тоже ничего не было видно, потому что перед ними стояла монахиня, которая дирижировала хором. Юля, как всегда, солировала в двух молитвах и одной церковной песне, и её голосок колокольчиком рассыпался под куполом собора.

             После длинной службы девочек пригласили к столу, накрытому во дворе собора. Вот здесь девочки и увидели Анну Николаевну и Анастейшу. Они беседовали с матерью – настоятельницей Серафимой. Потом, когда уже встали из-за стола, Анастейша подошла к девочкам, ласково поздоровалась с ними и спросила, какая из девочек так красиво пела соло? Девочки расступились и подтолкнули смущённую Юлю вперёд.  Анастейша взяла её за руку и отвела в сторонку. Они сели на лавочку в тени, и Анастейша начала расспрашивать её  о том, где  девочка научилась так красиво петь? Юлия сказала ей, что маман и мисс Дюбуа учили её петь и играть на рояле дома. Анастейша заинтересовалась рассказом девочки, но тут её позвали, и она извинилась и пошла к матери, пообещав обязательно приехать в скит и дослушать рассказ «Сони Ивановой».

             Юлия и Катя с нетерпением ждали приезда  Анастейши в скит. Попечительница приехала с дочкой через несколько дней, сказав, что не надолго. Анна Николаевна похвалила одежду девочек, даже не поверив, что они почти всё шили сами. Похвалила пение девочек и отправилась с монахинями в молельную. Анастейша же сразу вызвала Юлию в беседку и приготовилась слушать её рассказ. Девочки, которые  были свободны от дежурства и работ на подворье, тоже хотели послушать, но Анастейша ласково их отправила гулять, сказав, что они уже не раз слышали этот рассказ.

             -      На самом деле меня зовут не Соня Иванова, а Юлия - София Вишневецкая. У меня есть мама и папа, они живут в красивом доме в большом городе. – Начала свой рассказ Юлия. Дальше она постаралась рассказать Анастейше всё, что помнила. Даже адрес ей удалось воспроизвести: Большой Успенский переулок, 12.- Потому что рядом Успенский собор, так часто говорила няня Ильинична.- Единственно, чего Юлия не помнила, какой это был город?  Родители упоминали два города: Питер и Москву. Но где они жили на момент похищения, Юля не помнила. Единственно, что она могла ещё вспомнить, что они с мамой гуляли на Чистых прудах. Анастейша внимательно выслушала рассказ девочки и даже что-то себе записала для памяти. Она не могла не поверить Юлии,потому что та была совсем не похожа на других сирот:  правильные черты  лица, тонкие пальчики и какое-то интеллигентное поведение выдавали в ней благородное происхождение. И рассказывала  она очень уверенно и помнила мельчайшие подробности своего детства. 
            Анастейша не стала очень уж обнадёживать девочку, но сказала, что постарается ей помочь. Потом она поговорила со всеми девочками, сказала, что уезжает в Питер учиться в Смольном институте благородных девиц, куда её приняли по рекомендации крёстной матери – княгини Трубецкой. Поэтому Анастейша попрощалась с девочками и сказала, что теперь не знает, когда они ещё увидятся.

           Гости отбыли в этот же день. Юлия  часто думала о том, что сейчас делает Анастейша, куда она едет, вспоминает ли она о ней, Юлии? Катя подогревала её мысли своими рассуждениями о том, что может сделать Анастейша со сведениями, полученными от Юлии. Но дни шли за днями, и ничего не происходило.
    
      
                *           *           *

            В Санкт-Петербурге начали происходить кое-какие изменения. На улицах бегали какие-то возбуждённые люди с винтовками, на площадях собирались митинги, простые люди опасались вечером выходить на улицу. Елена не замечала всего  этого. Она словно начинала жить заново: заказала у портнихи несколько новых платьев, хотя всё ещё ходила в трауре. В доме она наводила новый порядок, выбрасывала какие-то старые вещи, покупала новые шторы, ковры. Купила у Сергея три картины и повесила их на стене парадной лестницы. Наняла подёнщиц, чтобы хорошенько вымыли окна и двери. Так что в доме стало гораздо светлее и чище, что соответствовало настроению Елены.

           Для Сергея она нашла хорошего врача, и тот сразу определил у художника начальную стадию чахотки. Это очень огорчило Елену , и она серьёзно взялась за его лечение. Доктор настоятельно рекомендовал ехать на курорт в Германию, Швейцарию или, на худой конец, в Крым. Сергей категорически отказывался, понимая, что такая поездка стоит больших денег. Елене удалось, всё же, уговорить его на поездку в Крым.

           В её доме тоже произошли изменения. Никита Силыч очень подружился с Ильиничной, и та расцвела прямо на глазах: начала носить свои шёлковые платья,бусы, кружевные воротнички и манжеты, которые давно пылились в шкафу. Елена, заметив это, подарила ей ещё несколько новых вещей, и Ильинична, можно сказать, просто преобразилась. Вечерами они с Силычем степенно пили чай в кухне  и вели долгие беседы. Кухарка, правда, тоже при этом присутствовала, но она рано уходила спать, чтобы пораньше встать. Так что эти трое были так заняты сами собой, что  Елена обрела  больше свободы и могла теперь не отчитываться, куда идёт.

            В мае она сказала слугам, что по рекомендации врача едет в Крым  со знакомой дамой поправлять здоровье. Никита Силыч тут же доложил Станиславу Марковичу, но у того у самого были какие-то проблемы со здоровьем, и он одобрил её поездку. Недавно он получил сведения от своего сыщика, который проследил поездку гувернантки до Тулы. Но дальше след девочки терялся. В приюте, в который могла попасть Юленька, не было ни одной Юлии и, тем более, Вишневецкой.  Так, чтобы не расстраивать невестку, Станислав Маркович охотно отправил её отдыхать, не рассказав о результатах поисков.

           Чтобы слуги не сидели без дела, Елена предложила им ехать втроём в имение и наводить там порядок, наняв столько дополнительных подёнщиков и подёнщиц, сколько потребуется.И слуги отбыли в имение сразу после её отъезда.

           Елена взяла билеты себе и Сергею в разных вагонах, чтобы провожавший её на вокзал Никита Силыч  ничего не заподозрил. У вагона её встретила знакомая дама, можно сказать, приятельница, с которой Елена предварительно договорилась. Она с минуту поговорила с ними и  для вида поднялась по ступенькам  в вагон. Потом прошла по коридору и вышла на перрон из другой двери. А Елена попрощалась со слугой и пошла в своё купе. Она купила все места в купе, так что на следующей же станции к ней присоединился Сергей, и дальше они ехали вместе. Елена, наконец, смогла переодеться в светлое, лёгкое платье и красивые туфельки. Впереди их ждало солнце и море. Елена верила, что Сергей сразу пойдёт на поправку.

            Через несколько дней, уже в июне, мадам Троицкая разбирала свою почту в московской квартире и натолкнулась на странное письмо, написанное неуверенным почти детским, почерком и адресованное «Господам Вишневецким». Хозяйка покрутила его в руках и была в замешательстве. Вскрыть письмо было неудобно. Но вдруг это письмо от самой Юлии? Она должна быть уже большая и, наверное, умеет писать. Мадам Троицкая думала о письме до самого вечера, пока не появился муж из их магазина. Посоветовалась с ним: может быть, отнести письмо в полицию? На что супруг справедливо заметил, что в полиции письмо может бесследно пропасть, и родственники так ничего и не узнают о судьбе своей дочери и крестницы. Было решено: письмо вскрыть и прочесть. Если там что - то положительное, надо звонить в Питер. Если же что-то плохое, то письмо запечатать и отправить в Питер по почте. 

           Мадам Троицкая, под руководством мужа, аккуратно расклеила письмо над кипящим чайником и прочла вслух следующее:

           «Уважаемые господа Вишневецкие! Вам пишет Анастасия Карпова, дочь полковника Карпова, ныне покойного.
            Прошу меня извинить за беспокойство, возможно, те сведения, что я Вам хочу сообщить, ложные, и Вас не касаются. Но я должна довести до  Вашего сведения, что будучи с моей матушкой в паломнической поездке в Покровском монастыре, я встретила в дальнем скиту девочку лет 7-8- ми, которая утверждает, что она – Ваша дочь, Юлия – София Вишневецкая. Она рассказала мне, что её похитила гувернантка и отвезла в сиротский приют в городе Тула. Потом, после большого пожара, оставшихся в живых девочек забрали в Покровский монастырь. Девочка эта записана там, как Соня Иванова, по записке, найденной у неё в кармане. Она очень красивая, хорошо поёт и, безусловно, благородного происхождения. Я обещала ей помочь, поэтому пишу в два адреса: в Москву и в Питер, потому что она не помнит, в каком именно городе она жила. Возможно, кто-то и откликнется.
        Ещё  раз извиняюсь за беспокойство.
        С наилучшими пожеланиями
        Анастасия Карпова»

          Мадам Троицкая сейчас же схватилась за телефон и начала названивать в Питер, чтобы обрадовать Елену. Но на другом конце провода никто не брал трубку. Телефон Станислава Марковича она не знала. Они с мужем звонили по очереди часа два, потом принялись звонить утром. Но почему-то никто не отвечал. Тогда хозяйка аккуратно  сложила письмо, заклеила конверт клеем, потом вложила его в больший конверт, надписала адрес Елены и отправила почтой в Питер.
       


                *         *         *


           В скиту имелся  «гостевой» дом на четыре комнаты. Чтобы как-то сводить концы с концами, монастырь сдавал этот домик разным женщинам: иногда это были девицы, которых родители хотели удержать от нежелательного замужества, иногда – просто девушки, родители которых хотели научить церковным обрядам и традициям, иногда – гости, приехавшие на моления. Мужчины на территорию скита не допускались. Кое-кто мог приехать в монастырь, к матушке – настоятельнице, но их ограничивали определёнными помещениями.

           Благотворительница Карпова, по слухам, переехала с дочерью в столицу. Так что дом пустовал какое-то время. Но осенью в дом заехали сразу две девицы -  сёстры лет 15-ти и 17-ти. Потом приехала какая-то пожилая барыня с двумя служанками, так что все комнаты в «гостевом» доме были заняты. Старшим девочкам стало гораздо интереснее жить в скиту. Они общались с «мирскими» девушками и жадно впитывали в себя сведения о той жизни, которая была им недоступна. Монахини, конечно, старались присутствовать при общении послушниц с гостями, но работы в скиту было очень много и в огороде, и на кухне, так что уследить за всеми не было никакой возможности. И девочки находили время, чтобы поболтать с приезжими то в беседке, то возле баньки, то вечером во дворе.

             Девушек звали Лиза и Марфа. Это были купеческие дочки, которых отец не хотел выдавать замуж до поры, до времени. Девушки держались скромно и при монахинях глаз не поднимали от пола, сложив руки на животе.  Но стоило им остаться одним или наедине с послушницами, они прыскали от смеха, корчили рожицы и передразнивали монахинь.  Особенно бойкой была младшая – Марфинька.  В семье её баловали, и она могла себе позволить веселиться сверх меры. Но послушницам нравилось в них именно это – непослушание и свобода действий.

            Наедине Лиза и Марфа просвещали послушниц, как можно самовольно выйти замуж – «уходом», и говорили, что это – верный способ уговорить родителей. Старшие девочки слушали, открыв рот. Юленьке эти разговоры были совершенно неинтересны и даже как-то неприятны, и она уходила подальше ото всех, в уголок подворья, и играла там веточками, с наколотыми на них тряпочками, представляя, что это – куклы. У неё были куклы - мамы, куклы – папы и куклы – дочки. Она разыгрывала с ними целые истории, в которые сама верила. Девочки – послушницы считали её маленькой и не принимали её всерьёз.

           В День Покрова Божьей Матери всех девочек пригласили в собор монастыря, как всегда – петь в хоре. Девушек – гостей тоже взяли посмотреть. Матушка – настоятельница прислала за ними две пролётки и телегу. Одной из пролёток правил монастырский конюх Евграф, в телеге ехал сторож  Михей, а второй пролёткой Евграф поручил править  своему сыну, восемнадцатилетнему Алексею.  Это был видный, высокий парень с копной светлых кудрей и с голубыми, быстрыми глазами. Он держался очень скромно, кланялся в пояс, смотрел подобострастно прямо в глаза и исполнял все приказы отца.
 
          К нему в пролётку уселись обе монахини и три младшие послушницы, с Юлией в том числе. Монахини думали, что это предохранит девушек от общения с парнем. Лиза и Марфа, ехали в другой пролётке с пожилой гостьей и одной из её служанок.  А оставшиеся четыре послушницы поместились в телеге. В скиту оставили одну из служанок и старшую девочку Раису. Они должны были топить печки и приготовить ужин для всех. Время уже было прохладное, осень пришла рано, деревья в лесу всё пожелтели, и путешественницы могли любоваться в дороге разноцветьем листьев Подмосковного леса.

         Пролётка с девушками ехала впереди пролётки с монахинями, а телега с послушницами плелась сзади.  Барыня села со своей служанкой лицом по ходу движения, а Лиза и Марфа – сели напротив них. Поэтому они всю дорогу могли вдоволь смотреть на пригожего молодого возницу следующей за ними пролётки.  Они делали вид, что любуются деревьями и растениями на обочинах, вертелись и крутились  во все стороны и посылали пламенные взгляды Алексею. Наконец, барыня не выдержала и сделала им замечание: «Девицы! Хватит вертеться, у меня от вас в глазах рябит!». Это немного успокоило слишком подвижных девушек, но они продолжали посылать томные взгляды молодому человеку.

         Когда, наконец, через час они прибыли в монастырь, сестра Алипия сделала девушкам замечание, что в святом месте надо вести себя скромнее. Те на время притихли, но Марфа следила глазами за тем, куда направился Алексей распрягать коня.  Сестра Алипия лично завела всех девушек и гостей в собор, разместила их в первых рядах и села рядом. Послушницы поднялись на клирос.

        Служба прошла, как всегда, торжественно. Девочки пели в хоре очень красиво, за что получили похвалу матери – настоятельницы.  Сестра Алипия о чём- то пошепталась с ней, смиренно наклонив голову, та кивнула, и на обратном пути в скит второй пролёткой правил пожилой сторож  Евсей, к великому разочарованию девиц.

       Пока они ехали, похолодало ещё больше, полетели отдельные крупные снежинки, а уже на подъезде к скиту снег повалил вовсю. В пролётках подняли верх, а в телеге сторож поднял капюшон своей куртки, а девочки накрылись парой мешков, которые нашли на дне телеги.


        - Настоящее Покрова! – восхитилась сестра Неонила.

        - А как же иначе? Так и должно быть! – спокойно ответила ей гостья – барыня.
         
            Только Лиза и Марфа обиженно молчали. Так хорошо начинался праздник, и так неважно закончился. Когда теперь они увидят этого симпатичного парнишку – Алексея?

            В скит они добрались все в снегу.Долго топали и отряхивались в сенцах.  Их встретили жарко растопленные печки и вкусный ужин. Вечером пили чай с мёдом. Тепло и уютно было так сидеть с чашкой чая у потрескивающей печки, когда на улице началась настоящая вьюга.


                *          *           *


          Елена и Сергей снимали небольшую квартиру в Гурзуфе. Сергей не любил роскоши, а Елена не склонна была тратить деньги впустую. Хозяйка квартиры стряпала им нехитрый обед. Утром и вечером они пили то покупное молоко, то кофе или чай. Сергей не был гурманом и довольствовался самой простой пищей. Елене удалось познакомиться с хозяйкой, державшей коз, и она каждый день покупала у неё козье молоко, которое было полезно Сергею.

          Днём они ходили к морю и сидели в холщовых шезлонгах. Иногда Сергей брал с собой небольшой этюдник и писал морские пейзажи или корабли на море. Похищение дочери наложило отпечаток на их отношения. В них не было ожидаемой радости и счастья. Елена грустила, глядя на набегавшие волны. Но должна была признать, что море её очень успокаивало. Правда, ночью шум прибоя не давал ей спать, и она часами лежала без сна, глядя в потолок или в окно.

          Сергей принимал морские и солнечные ванны, лечился по рекомендации питерского врача, соблюдал режим и диету, но кашель так и не проходил. Они так и не спросили врача, может ли Елена заразиться от него? И поэтому Сергей не настаивал на близости, и спали они в разных кроватях, хоть и в одной комнате.
Два месяца пролетели быстро. Елена получала письма от подруг из Питера. Пришло два письма и от Софии Михайловны. Она не сообщала ничего о поисках Юлии, но зато написала, что их Володька баловался с отцовским пистолетом и прострелил своему товарищу живот. По счастью, всё обошлось, и парень выжил. Но у Станислава Марковича были большие неприятности по службе. Володьку решено осенью отдать в кадетский корпус на жёсткое воспитание.

           Всё это Елена прочла без интереса. Значит, сыщик никого не нашёл. А ведь обещали – то! У неё появилась мысль – самой ехать искать дочь. Ей казалось, что она может просто узнать её где-то на улице в том городе, если её кто-то усыновил. Но Сергей отговорил её, и она успокоилась.  Сергей всё еще кашлял, и они остались в Крыму ещё на два месяца, переехав из Гурзуфа в Ялту. Курортный сезон закончился, людей было немного, солнце всё ещё палило нещадно, что было даже неприятно им, северянам. И в конце сентября они отправились домой.



                *           *            *


                На юге Сергей немного поправился и уже не выглядел таким худым и больным. Они с Еленой не обсуждали свою дальнейшую жизнь, и этот вопрос оставался открытым.  Прибыли в Питер, никого не известив, чтобы не было мороки со встречанием.  На вокзале как-то даже смущённо попрощались, Елена пообещала вскоре его навестить. Оба взяли извозчиков и разъехались по своим домам.

               Слуги встретили Елену радостно-недоуменно: почему не сообщила о приезде, её бы встретили? Но Елена отмахнулась и начала расспрашивать о питерских новостях. А новости были. Никита Силыч и Ильинична, которую, кстати, звали Наталья, решили обвенчаться и жить вместе. Елена была удивлена, но удивлена приятно. Но дальше вставал вопрос: где они будут жить? Ведь Никита Силыч был слугой Станислава Марковича, а Ильинична служила у Вишневецких.  Пока решили ничего не менять, а там - видно будет.

               Потом они рассказали о том, что было ими сделано на даче, какие ремонтные и восстановительные работы были ими произведены. Дом находился в полном запустении, поэтому пришлось много ремонтировать, штукатурить и белить. Часть мебели пришла в негодность, её сложили в сарае. Пришлось заново отстроить кухню и переложить в ней печь. Потом ремонтировали и красили забор. Счета за некоторые работы были не оплачены и ждали своей очереди на письменном столе в кабинете покойного мужа.

               Елена отправила женщин за продуктами, дала кое-какие распоряжения по хозяйству и позвонила кумовьям, чтобы сообщить, что она приехала. Станислав Маркович не порадовал её новостями о дочери, и она опять загрустила.

             Елена привела себя в порядок, распаковала вещи, выпила чаю и только потом пошла в бывший кабинет мужа – разобрать почту. А её накопилось за четыре месяца целая куча. Елена удобно расположилась в кресле и начала разбирать. Тут были и счета из магазинов и лавок, от подрядчика, их Елена складывала в отдельную стопку. Потом пошли письма. Три письма были от её матери из Варшавы, их Елена прочла в первую очередь.  Мать волновалась о её здоровье, сердилась, что Елена так долго не даёт о себе знать и не сообщает свой адрес в Крыму. 

           Елена специально не давала ей свой адрес, потому что мать могла запросто приехать к ней в Крым, а она этого не хотела. Елена тут же начала писать ей ответ, тщательно обдумывая каждое слово. Пришлось скомкать несколько листков бумаги, потому что объяснения получались неубедительными. Пока она возилась с ответом, вернулись женщины с продуктами, и она оставила недописанным письмо и пошла обсуждать и готовить с ними обед. Потом пообедали, ещё поговорили, и только когда уже почти стемнело, Елена снова вернулась в кабинет к письменному столу.

           Она перечитала черновик своего письма, вдохновение больше не посетило её, и она решила отложить его на завтра.  «Утро вечера мудренее». Потом она взялась разбирать оставшуюся пачку писем, читая только фамилии и адреса отправителей. Дошла очередь до толстого конверта, подписанного госпожой Троицкой.

          - Интересно, что это она мне решила написать? – удивилась про себя Елена. Вскрыла ножиком для бумаг конверт и увидела в нём ещё одно запечатанное небольшое письмо, подписанное вовсе незнакомым почерком.

           Елена почему-то заволновалась, дрожащими руками еле справилась и с этим конвертом и быстро пробежала глазами содержание письма. Она так разволновалась, что содержание его ускользало от её понимания, и ей пришлось перечитать письмо несколько раз, чтобы уразуметь, что всё это значит. Когда, наконец, ей удалось преодолеть своё волнение и понять, что же всё же там написано, она кинулась к телефону, висевшему у них на стене в гостиной. Елена позвонила Станиславу Марковичу и сообщила, что получила письмо с информацией о дочери. Он сразу сказал, что они с супругой тотчас приедут. Время было ещё не позднее, 5 часов, хотя и стемнело. Жили Лисецкие на Васильевском острове и вполне могли успеть приехать до разведения мостов.

           Они подкатили через час в своей коляске. Софья Михайловна, не раздеваясь, быстро поднялась к Елене на второй этаж. Станислав Маркович перекинулся парой слов со своим слугой, Никитой Силычем, и тоже присоединился к женщинам. Елена велела подать самовар и закуски в малую гостиную на втором этаже, и они уселись на диван обсуждать ситуацию.  Станислав Маркович прочёл сначала про себя, потом вслух пришедшее письмо, и в комнате воцарилось молчание. Все стали думать, что делать дальше. Слуг не посвящали в создавшееся положение, пока сами не решили, что делать.

             Первым заговорил Станислав Маркович. Его трезвый ум, как всегда, оценил все возможные варианты и не давал уступить место эмоциям.

           - Мы не должны преждевременно радоваться или огорчаться, моя дорогая Елена. – Сказал он. – Возможно, всё это правда, и мы найдём нашу девочку. Но если это происки вашей бывшей гувернантки, то нужно быть готовыми к любым поворотам. Безусловно, нужно ехать на место. Но если учесть, что сейчас осень, плохая погода и распутица на дорогах, то не надо спешить и пороть горячку. Я думаю, что мы поедем вдвоём с Еленой. Может быть, разумно взять с собой кого-то из слуг? Для усиления, так сказать, нашей компании. Мало ли что? Лес, разбойники, глушь… Если и брать, то Никиту Силыча. Он мужчина внушительный, поможет с охраной и с багажом. Хотя багажа надо брать минимум. Нужно взять денег, потому что монастырь, возможно, не захочет её просто так отдать. Значит делаем так: сегодня и завтра собираемся, продумываем всё до мелочей. Сейчас я скажу Силычу, чтобы тоже собирался. Завтра с утра пошлю за билетами на поезд до Москвы. А там уж будем добираться, как придётся. Какие будут возражения и дополнения?

            Возражений не было. Елена заикнулась об одежде для девочки, но деверь досадливо от неё отмахнулся.

           - Откуда вы знаете, как она выглядит, какого она роста? Вдруг она нас не узнает и не захочет ехать с нами домой? Или вообще это не она? Нет, у нас есть более сложные задачи, чем тряпки.

            На том и порешили. Станислав Маркович переговорил со своим слугой. Гостям отвели большую спальню для ночлега, все поужинали и отправились на покой. Елена спустилась в кухню и рассказала об их планах Ильиничне и кухарке. Те только руками всплеснули и принялись плакать, вытирая глаза краешком фартука и носовым платочком. Теперь, когда Ильинична была возведена в должность экономки, она именовалась – Наталья Ильинична и носила приличное шерстяное платье с кружевным воротничком. И в кармане у неё теперь всегда лежал чистый батистовый платочек.  Отъезд хозяйки немного нарушал планы слуг на ближайшее время, потому что Ильинична и Никита Силыч как раз собирались обвенчаться и скромно отметить это событие сразу после Покрова. Но такое радостное событие можно было отложить из-за ещё более радостного.


                *           *           *


              В скиту жизнь пошла своим чередом.  После праздника сразу похолодало, но мокрый снег сменялся дождём, и дороги совсем развезло, особенно в лесу.  За две недели сюда смогла добраться только одна телега с провиантом, да и то, застряла на середине пути, и конюх Евграф ходил в монастырь за помощью, сам никак не мог выбраться. Его сын, Алексей, и сторож Евсей приложили немалые усилия, чтобы вытащить телегу из образовавшегося болота.  Когда же они, все в грязи, появились в скиту, то сразу стало ясно, что обратно они не смогут отбыть в таком виде и по такой дороге. Их пришлось поселить в сарае, где хранился разный инвентарь монахинь: лопаты, тяпки, вилы и мотыги, вёдра и кадки. Сюда удалось закатить телегу, в ней мужики и должны были спать.

              Монахини истопили им баньку, принесли им в сарай пару подушек и одеяла. А когда мужики попарились в баньке, послали им с послушницами ужин: варёной картошки и квашеной капусты с хлебом.

             Следующие три дня лил дождь, иногда чередуясь с мокрым снегом. Даже по двору было трудно пройти. Мужики помогли монахиням и проложили несколько досок от одного домика до другого.  Девушки-гостьи, Лиза и Марфа, прослышали, что Алексей находится сейчас в скиту, но повидать его не было никакой возможности. Они все глаза в окошки проглядели, но он во дворе показался только раз, когда доски клали, и на окна не смотрел.

            Еду мужикам сначала отнесла сама сестра Неонила, а потом посылала послушниц, считая, что они еще маленькие, и что они все хотят жить при монастыре и на мужиков заглядываться не будут. Так завтрак им носила Катя, ей было 12 лет, а обед и ужин, потяжелее, посылали Раису, которой было 13 и шёл 14-й год. Девочкам приходилось надевать мужские, тяжёлые сапоги, чтобы дойти до сарая. Туда досок не проложили, посчитали излишним.

            Мужчины прожили в скиту четыре дня. Потом сёстры – монахини забеспокоились, что так они у них все припасы поедят. И сестра Алипия пригласила конюха Евграфа в трапезную для разговора. Он был у них за старшего. Монахиня выразила своё сожаление, что никак не может дольше принимать их в скиту, и просила их попытаться всё же вернуться в монастырь. Мужики не обиделись, понимая, что нарушают все правила, и на следующий день, прямо с утра, выкатили телегу из сарая и запрягли в неё бурую лошадку, что стояла эти дни под навесом в попоне, и тронулись в обратный путь.

            Девицы - гостьи припали к узким окошкам, но послушницы занимались своими делами и никакого виду не показали, что их волнует отъезд мужчин.  Бойкая Марфа всё время повторяла с хитрой улыбочкой, что, если бы мужчины пробыли в скиту ещё хотя бы пару дней, Алексей бы от неё никуда не делся. Говорилось это, конечно, шёпотом и в отсутствие сестёр - монахинь. Послушницы при этом опускали глаза в свои тарелки и никак такие разговоры не поддерживали.      

            Прошло три дня. Мужчины не вернулись в скит, значит, всё же, добрались до монастыря.  Погода немного изменилась, дожди прекратились, во дворе всё равно стояли лужи, так что доски для переходов из дома в дом всё ещё были нужны. Девушки - гостьи и две служанки второй гостьи приходили кушать в трапезную, они сами этого хотели. А приезжая барыня столовалась у себя в комнате, ей носили еду в дом.

           Через неделю неожиданно ударил мороз, и пошёл снег. Дороги сразу подмёрзли, а потом покрылись толстым слоем снега. Доски во дворе вмёрзли в грязь и тоже скрылись под покровом снега.  Вид из окон стал гораздо светлее и радостнее, и на душе у многих стало чуть веселее. Юленька сидела с рукоделием у окошка в трапезной, здесь было светлее и думала о Рождестве, скоро ли наступит этот праздник, и что он ей принесёт? Она первая увидела въезжающие в ворота сани, которые тащила неизменная их бурая лошадка Манька.  В санях сидел какой-то мужчина в меховой шапке и дохе с меховым воротником. А санями правил Алексей.

            Юля вскочила со своего места, положила рукоделие на стол и бросилась из трапезной – сообщить послушницам, что кто-то приехал. Те сидели по своим кельям и читали Библию. Она вылетела в длинный коридор, секунду подумала, куда сначала бежать и потом двинулась ко входу, чтобы узнать, кто же это всё же приехал? Обычно так выглядел доктор, если кто-то из детей заболевал.

            Она почти добежала до сеней, остановилась на минутку перевести дух и увидела, что из сеней заходят двое мужчин. Один из них – несомненно – Алексей, в шапке - малахае и тулупе. Второй – солидный мужчина в очках в золотой оправе. Он снял высокую барашковую шапку, стряхнул снег, потом скинул доху, в которую был закутан, и оказался в чёрном пальто с небольшим барашковым воротником и белом кашне. От него пахнуло хорошим одеколоном и чем-то таким знакомым, что у Юли вдруг защемило сердце.

         - Я его откуда- то знаю. - Подумалось ей. Она пристально продолжала на него смотреть, а потом, наблюдая, как он отряхивает снег, снимает пальто, она вдруг узнала его по движениям, запаху и какому-то неуловимому, общему признаку.

         - Дядя Станислав? - спросила она робко.

          Он обернулся к ней, секунду смотрел на неё, а потом протянул к ней руки:

         - Девочка моя! Юленька! – дальше он не мог говорить. Она подбежала к нему, обняла на уровне пояса, и они застыли в объятиях друг друга так, что невозможно было их разнять.

           На шум голосов в коридор вышли обе монахини и были неприятно поражены тем, что двое мужчин самым наглым образом нарушили устав монастыря и скита.

         - Алёша! Ты же знаешь наши правила. Как ты мог сам заехать, да ещё постороннего мужчину сюда привезти? – напустилась на него сестра Алипия.

         - Матушка, не гневайтесь на меня. Нас прислала сама мать Серафима, и письмо Вам передала, - низко кланяясь, отвечал Алексей. – Тут дело спешное. Это родственник Вашей послушницы Софьи, они нашли её с Божьей помощью и пожелали срочно её видеть.

           Монахиня велела ему выйти во двор, а гостя пригласила в молельный дом. Они перешли через двор в дом, наподобие церкви, Юлия вцепилась в полы сюртука дяди и ни на минуту его не отпускала. Она не плакала, но смотрела на него немигающими глазами и только спросила: «Ты ведь заберёшь меня отсюда домой?». В молельне при входе были маленькие сени с лавочками по бокам. На них все и уселись. Юля держала дядю крепко за полы, но он и не думал её отцеплять.

         - Прошу Вас отдать мне письмо, - довольно холодно сказала сестра Алипия. Она пробежала его глазами и дала прочесть сестре Неониле.  Потом сказала:

         - Вот видишь, дитя, ты молилась, и Господь исполнил твоё желание. Твои родные нашлись. Мы с сожалением отдаём Вам это дитя, но которое возлагали большие надежды. Увы. Сначала забрали нашу лучшую послушницу Аграфену, теперь, вот, Софью, нашу солистку.

         - Не Софья я! Меня зовут Юлия, я же Вам говорила! – с обидой пробормотала Юленька.

         - Ну, Юлия, так Юлия, - со вздохом согласилась сестра Алипия. – Не забывай нас, мы будем тоже о тебе молиться. Пойдёшь, попрощаешься с девочками?

           Юлия подумала, подумала и решила не прощаться. А вдруг она отпустит дядю, а монахини запрут её и не отдадут? К тому же она вспомнила, как девочки смеялись над ней и не верили её рассказам о семье.

         - Нет! – Сказала она решительно. – Кланяйтесь им от меня.
Монахини благословили её прямо в объятиях дяди, и все снова вышли во двор. Из дверей выбежала Катя и кинулась к Юленьке.

         - Сонечка! Вот, видишь. Я же говорила тебе, что всё образуется! Ты же не забывай меня, хоть в молитвах вспоминай!

          Девочки поцеловались на прощание и обнялись. Катя была единственной, кого действительно любила здесь Юля.

         - Вы не волнуйтесь, одежду мы сразу вам пришлём, как только переоденем её. – Заверил монахинь Станислав Маркович.

         Они уселись в сани с кибиткой, Алексей что-то поправлял в открытой части саней, потом поклонился монахиням, вскочил на облучок, и они тронулись.
Юлия была, как во сне. Она не могла поверить, что всё это происходит наяву, а не снится ей в одном из её счастливых снов. Она крепко прижалась к дяде, он закутался сам и закутал её в большую доху, и она даже заснула. Ехали довольно быстро, и где-то через час добрались до монастыря.  Перед воротами Алексей остановился, оглянулся на своих седоков в кибитке – те спали или дремали. Тогда он развернул какие-то шкуры в открытой части саней, и оттуда выпрыгнула послушница Раиса с узелком в руках. Она быстро метнулась в сторону и спряталась за большой елью.  Алексей постучал в ворота, и они въехали на подворье.

          Когда они показались во дворе, навстречу им выбежала взволнованная Елена.  Она была в накинутом полушубке и пуховом платке. Нетерпеливо ждала, пока Алексей слезет с облучка, разбудит седоков, пока они освободятся из дохи и покажутся снаружи. Слов тут было не нужно. Объятия, поцелуи, слёзы радости и бессвязные восклицания – вот, что было следующие полчаса.

         Прошли в гостевой дом монастыря, разделись, грелись у печки. Пришла матушка Серафима, что-то говорила, но никто её не слушал, все были во власти своих эмоций. Елена сняла с дочки косынку и крутила её во все стороны, то целуя, то притягивая к себе, то опять рассматривая её со стороны, и ища в ней знакомые черты. Чтож?  Девочка выросла. Почти восемь лет!  Худенькая, тоненькая. Только пышные волосы и выразительные глаза с тёмными пушистыми ресницами напоминали прежнюю Юленьку. 

          Никто не обратил внимания на то, куда делся Алексей. Он сам открыл ворота, снова выехал в санях из монастырского подворья, закрыл ворота. В сани к нему быстро села Раиса с узелком, прятавшаяся за елью, и они помчались прочь через лес.


                *          *          *


           Елена и Станислав Маркович прожили в монастыре ещё три дня. Отслужили благодарственные молебны, оставили богатые пожертвования монастырю, купили большую икону для дома и узнали адрес Анны Николаевны Карповой и её дочери Анастасии. 

           На второй день хватились Алексея. Его отец сначала просто спрашивал монахинь, не услал ли кто его по делам в село или в город. Но когда от всех знакомых в монастыре он получил отрицательный ответ, тут он по - настоящему забеспокоился. Ведь привёз же парень господина с послушницей из скита, всё было в порядке, жив – здоров. Куда же он делся? Как сквозь землю провалился!  А тут ещё из скита пришла весть: пропала послушница Раиса. Конюх Евсей возил туда дары от благодарных родственников Юленьки и случайно узнал. Матушка Серафима очень расстроилась, даже слегла. К ней вызвали врача. Но что было дальше, Станислав Маркович и Елена уже не узнали.

          Они договорились с крестьянином из ближайшей деревни и отправились в его санях прямо в Москву.  Дорога была длинной, но т.к. санный путь уже устоялся, то ехали они довольно быстро, и к вечеру оказались на окраине Москвы. Остановились на постоялом дворе, потому что очень устали. Переночевав, переехали в приличную гостиницу в центре. Нужно было переодеть девочку, заехать, повидаться с мадам Троицкой (она всё же участвовала в спасении девочки) и купить билеты в Питер.

         Одежду для Юленьки купили на Кузнецком мосту. Монастырское чёрное одеяние упаковали в пакет и передали вознице, который вёз их из монастыря в Москву.  Переодетая в бархатную голубую шубку, отороченную белым мехом по подолу и рукавам, голубой капор с мехом и нарядные тёплые ботиночки, Юленька, конечно же, преобразилась, но всё равно было ещё видно, что она очень худенькая, и под её глазами пролегли тени.

         Мадам Троицкая встретила их крайне радушно. Прямо не знала, куда посадить и чем угостить. Юля всматривалась в обстановку квартиры и пыталась вспомнить этот период своей жизни в этом доме. Но, увы, в квартире мадам Троицкой только планировка комнат напоминала ей прежнюю московскую квартиру. Всё остальное было чужим и неузнаваемым.  Все дни после чудесного воссоединения семьи Юленька была вялой и сонной, всё время зевала и впадала в дремоту. Так же случилось и у мадам Троицкой. Девочка какое-то время слушала разговор женщин, зевнула и заснула тут же на диване в гостиной.

         Зинаида Арсеньевна Троицкая была дамой опытной и сразу обратила внимание на необычное поведение девочки.

        - Дорогая Елена! Девочку надо показать хорошему врачу. С ней явно что-то не так. У меня есть замечательный знакомый врач, царей лечил. Могу ему позвонить. Мне так кажется, потому что после всех приключений и пережитых волнений ребёнка надо осмотреть – мало ли что там было в скиту? Вы ведь сами говорили, что до этого там все монахини умерли от какой-то болезни.

         Она действительно позвонила доктору, и он согласился их принять. Пришлось задержаться на несколько дней в Москве. Елена позвонила домой, попросила Ильиничну за эти дни приготовить комнату для Юленьки.  А Станислав Маркович позвонил супруге и предупредил, что немного задерживается.

         Доктор Берс принял их в своём частном кабинете, осмотрел и послушал Юленьку, и сам увидел её состояние. Он сказал следующее:

         - У любого человека, тем более, у ребёнка, в стрессовой ситуации включается защитная реакция организма. Ваша дочь пережила очень сильные потрясения, утратив родных, а потом неожиданно обретя.  Поэтому её детский организм не справляется со стрессом. Вы должны внимательно наблюдать за ней, потому что она может даже впасть в летаргический сон. Что нужно делать в данном случае? Покой, сон, прогулки на свежем воздухе, успокоительные капли и только положительные эмоции. Никаких потрясений, страхов и негатива. Водите её в цирк, зоопарк, в детские весёлые компании.  Не нужно сразу грузить её учёбой, пусть отдохнёт, наберётся сил, летом свозите на море. И только через несколько месяцев, по показаниям, можно будет постепенно начинать заниматься музыкой, рисованием, пением. Потом уже потихоньку добавлять другие предметы.

          Елена горячо поблагодарила доктора, заплатила ему приличный гонорар, и они отбыли, наконец, в Питер.



                III  часть.


             Всю дорогу в поезде Юленька спала, положив голову на колени матери. Елена и Станислав Маркович почти не разговаривали, чтобы её не разбудить. Утром на вокзале их встречал Никита Силыч с их собственным экипажем. Юленьку, всё ещё спящую, вынес на руках дядя  и так и ехал с ней на руках до самого дома.

              Когда они прибыли в дом Елены, у подъезда их встречали Ильинична, Софья Михайловна и кухарка. Но Юлия спала, поэтому её не стали будить, поахали над ней и понесли в спальню, где женщины раздели девочку, облачили её в тёплую ночную рубашку и уложили в постель. Елена немедленно послала за доктором. Тот явился и сказал почти то же самое, что и московский врач: девочка спит, так она реагирует на свой психологический стресс, и сколько она проспит, неясно. Но она дышит и шевелится во сне, это значит, что всё хорошо, и она может скоро проснуться.

                Так и получилось. Юленька проснулась утром на третий день. Она была в хорошем настроении и сразу всех узнала. Она, конечно, спросила и про папеньку. Но ей пока не стали говорить о том, что он умер, боясь её реакции на такое сообщение. Сказали, что он с дипломатической миссией за границей. Пока Елена не удостоверилась, что с дочкой всё хорошо, она ничего не сообщала Сергею.  И только когда она успокоилась и смогла поручить заботы о дочери Наталье Ильиничне и крёстной Юленьки - Софье Михайловне, она написала Сергею письмо, где рассказала о том, что привезла дочку из монастыря, и что она здорова. Письмо она отправила с посыльным.  Сергей ответил сразу с тем же посыльным, хотел немедленно прийти. Но Елена попросила его подождать, потому что в доме много людей, которые его не знают и не должны узнать.

                Она пообещала, что в ближайшие дни, как только девочка привыкнет и будет себя чувствовать хорошо, они сами приедут к нему в студию. Это успокоило Сергея, и он согласился ждать.

                Наталья Ильинична, которая теперь не была няней Юленьки, а была произведена в экономки, не отходила от девочки ни на шаг, придумывала, чем бы её вкусненьким ещё накормить. Они с кухаркой изобретали всякие десерты, посылали Силыча то за изюмом, то за шоколадом в кондитерскую, и сами  пекли пирожные и готовили бланманже. Правда, вскоре вмешалась Елена и положила конец этому баловству. Ребёнок должен питаться полезной пищей, а не сладостями.

                Когда Юленька проснулась, она сразу встала, ей заплели довольно толстые косы до плеч, потому что волосы у неё снова выросли пышные. В косы вплели красивые ленты, так что девочка сразу стала красивой. Елена пристально всматривалась в черты лица дочери и видела, что это действительно Юленька, и похожа она на Сергея, как две капли воды. Те же правильные черты лица, те же тёмные глаза с длинными ресницами и яркими бровями, та же чистая и чуть смуглая кожа.

              - Хорошо, что Лев не дожил увидеть её взросление. Он бы сразу догадался, ведь Юленька не похожа ни на меня, ни на него...- Подумалось ей.
              Целую неделю Юленька ходила по дому и привыкала к домашней обстановке. Наталья Ильинична помогала ей вспомнить детство, нашла в коробке её любимую куклу Маргариту, рассказывала ей смешные истории из её детства. Няньку очень радовало то, что Юленька стала набожной, без напоминания молится утром и вечером и даже просит её помолиться вместе с ней.

         Крёстные Юленьки приезжали к Вишневецким каждый день. Софья Михайловна всегда обнимала девочку, целовала, сажала рядом с собой и расспрашивала о её жизни в приюте и в скиту. Такая мягкая, задушевная беседа помогала девочке рассказать о том, что с ней случилось. Сама она не хотела вспоминать и рассказывать о том периоде жизни. Взрослые тщательно избегали говорить с девочкой о Льве Николаевиче, но она всё спрашивала, сообщили ли папеньке о том, что она нашлась, и обрадовался ли он?

         На третий день после того, как Юленька проснулась и стала привыкать к дому, Станислав Маркович получил сообщение от своего нанятого сыщика. Тому удалось, наконец, выйти на полицейского, который нашёл Юленьку на пороге приюта. И тот сообщил ему важные сведения: девочка была очень похожа по описанию на Юленьку, но в кармане у неё лежала записка, на которой было написано: «Соня Иванова». А т.к. девочка ничего не помнила и не возражала, в приюте её так и записали. Тем более, что она долго болела и потеряла память.

         Теперь все  части разрозненной картины сошлись, и всё стало понятно. Елена дала себе слово: больше не нанимать никаких гувернанток, а самой учить дочь всему, что она знает. Наталья Ильинична с радостью ей во всём помогала, а Софья Михайловна, тоскуя по своему единственному сыну Володе, который учился в закрытом кадетском корпусе, с радостью проводила время с крестницей и тоже занималась с ней рукоделием. Елена помнила, что доктор не велел нагружать девочку первое время, и поэтому просто играла дочери на рояле, пела ей романсы и песенки, учила рисовать карандашами и акварельными красками.

         Сергею пришлось ждать почти три недели, пока Елена, наконец, привезла девочку к нему в мастерскую на Невском.

        - Мы заедем сейчас к одному очень хорошему человеку, Юленька. Это известный, талантливый  художник, который когда-то, очень давно, писал и мой портрет, что висит у нас в гостиной. – Предупредила дочь Елена.

         Они ехали в своей коляске в кондитерскую, и по дороге остановились у дома Сергея. На лестнице Юленька наморщила носик уже на площадке третьего этажа:

         - Фу, как здесь нехорошо пахнет…

         Постучали в высокую, облезлую дверь. Раздались шаги, и в дверях появился симпатичный худой мужчина в блузе художника, измазанных краской брюках и в домашних туфлях. Он явно их не ждал, но очень обрадовался. Пышные волосы у него были в беспорядке, вероятно, он их перед этим ерошил рукой и не успел пригладить. Радостно и гостеприимно он распахнул дверь, и гостьи зашли в обширную мастерскую на чердаке старинного дома. Дамам было предложено раздеться и расположиться на диване. Елена представила дочь:

       «Это моя дочь, Юлия- София. А это – мой хороший друг и прекрасный человек Сергей Иванович!».

      Юля кивнула головой и хотела, было, отойти и рассмотреть всё в этой чудной комнате. Но Сергей Иванович тепло пожал её ручку, даже поцеловал пальчики. Юлия руку быстро забрала. Она очень недоверчиво относилась теперь к незнакомым людям. Сдержанно ответила на вопросы и всё- таки пошла по мастерской - рассматривать картины и всякие предметы для рисования.

          Сергей был в восторге от девочки, он разговаривал с Еленой на диване, но сам всё время посматривал в сторону  Юлии. А та, проходя по периметру комнаты и рассматривая картины, дошла, наконец, до камина, на котором стоял её собственный портрет. Она замерла в недоумении и несколько минут молча его разглядывала. Потом спросила, обращаясь к матери:

        - Это ведь мой портрет? А как он сюда попал?
 
          Елена переглянулась с Сергеем и объяснила:

        - Понимаешь, доченька, когда мы тебя искали, я показывала твои фотографии всем моим знакомым, и Сергею Ивановичу тоже. А ему так понравилось твоё милое личико, что он с фотографии написал твой портрет. Ну, мы же должны были тебя искать и раздавали фотографии и полиции, и сыщикам.

         - А! – протянула Юленька равнодушно. Её явно не порадовало то, что у чужого человека на видном месте стоит её портрет, хоть и детский. В этом было что-то противоестественное для неё. Осмотрев всё и задав несколько интересующих ей вопросов относительно рисования, Юленька села и всем своим видом показывала, что она хочет уже уходить, и визит затянулся. Не захотела она ни чаю, предложенного Сергеем Ивановичем, ни пирожного.

         - Мамочка, мы же едем в кондитерскую…- Сказала она.
Елена тоже засобиралась, видя, что дочке здесь надоело быть. Когда они спускались по лестнице, Юленька спросила:

         - Мамочка, а зачем мы к нему приходили?

         - Просто так, зашли по приятельски. Он тоже волновался, когда тебя искали. Я хотела ему тебя показать.

          - А почему он всё время называл тебя Эвой? Почему не мадам Вишневецкой? Папа его знает?

          - Солнышко, мы знакомы с ним чуть ли не с детства. Ты забываешь, что меня зовут  Елена – Эвелина. И в детстве мама меня звала Эвой и папа, вот и он так называет.

           Юленька недоверчиво всё это выслушала, а про себя решила, что у них и так полно родных и близких людей, зачем ещё привлекать каких-то художников или, там, портних? Они ведь совсем чужие люди…


                *          *         *


           Когда, наконец, жизнь потекла по привычному руслу, Юленька напомнила матери, что хорошо бы разыскать и поблагодарить девушку, Анастейшу Карпову, за то, что именно она написала письмо её родителям, и те смогли отыскать её так далеко. Елена согласилась, и они одним погожим зимним утром отправились по адресу, который им дали в монастыре. Анна Николаевна снимала квартиру на Васильевском острове в бельэтаже старинного дома. Елена с дочкой поднялись по широкой мраморной лестнице и позвонили в звонок возле красивой, резного дерева, двери. Им открыла молодая горничная в белом фартуке и наколке.

          - Дома ли мадам Карпова? Скажи ей, что её хочет видеть госпожа Вишневецкая с дочерью.

           Горничная  пропустила их в просторную прихожую с двумя бархатными диванчиками и попросила подождать. Через минуту она вернулась и спросила их, по какому вопросу они пришли. Елена сказала, что они хотят поблагодарить мадемуазель Анастейшу  и саму Анну Николаевну за оказанную им услугу.

           Горничная ушла и на сей раз отсутствовала дольше, чем в первый раз. Потом появилась в дверях, предложила гостьям раздеться и провела из в небольшую гостиную.  Здесь вся обстановка была скромной, даже немного казённой: два окна с тёмно – зелёными шторами, длинный диван вдоль стены, большой дубовый письменный стол у окна, стулья и книжные шкафы вдоль стен. Это, скорее всего, был кабинет.

           К ним стремительно вышла дама средних лет с умным, но некрасивым лицом, одетая в чёрное платье с брошью на груди. Сбоку у неё висел монокль на длинной золотой цепочке.

          - Здравствуйте. Я Анна Николаевна, вы хотели меня видеть?-Дама повелительным жестом предложила им сесть на диван, а сама взяла стул и села напротив них. Выражение её лица не было приветливым, скорее всего, оно ничего не выражало. К ней обращалось очень много разных людей за материальной помощью, зная её благотворительную деятельность. Поэтому она и не принимала никого дома, и к незнакомым людям относилась настороженно.

          - Разрешите представиться, я – Вишневецкая Елена Владиславовна, жена генерала Вишневецкого, а это моя дочь- Юлия – София. – Начала Елена. – Нам дала ваш адрес в Подмосковном монастыре матушка Серафима. Дело в том, что ваша прекрасная дочь, Анастейша, помогла нашей семье найти украденную нашу девочку именно в том монастыре, и мы бы хотели поблагодарить её.

           Анна Николаевна успела рассмотреть обеих посетительниц и, со свойственной ей проницательностью, поняла уже, что это не просительницы, а обычные приличные гости, которые реально пришли поблагодарить.

           - Я ничего не знала о том, что моя дочь занимается какой-то поисковой деятельностью…- Сказала она.- Её, кстати, нет дома, она теперь учится в Смольном .институте благородных девиц. У неё всё есть, она ни в чём не нуждается, а вашу благодарность я передам ей, когда буду её посещать.

            Елена увидела, что Анна Николаевна не расположена долго их принимать, вид у неё усталый, несмотря на утро, и она поспешила попрощаться. Юлия была разочарована холодным приёмом Анны Николаевны. Когда уже встали, она тоненьким голоском обратилась к ней:

           - Анна Николаевна! Вы не помните меня? Меня в скиту звали Соня Иванова, я пела для Вас, когда Вы приезжали к нам в монастырь.

           - Соня Иванова?- удивилась Карпова.- Хорошо помню. А почему же?..- и снова села, приготовившись слушать.
 
            Елене пришлось усесться на диван, Юленька продолжала стоять возле неё, и они изложили Карповой всю историю. На сей раз она  немного смягчилась и сказала, что Анастейшу можно проведать в Смольном в приёмные дни, и что учится она в одном из старших классов.  Дамы тепло попрощались и покинули квартиру Карповой.

            Буквально на следующий день, в субботу, Елена с дочкой  отправились в коляске в Смольный. Юля попросила надеть ей красивое яркое платьице из шотландской материи, красное в чёрную и тонкую зелёную клетку. Ей заплели две толстые косички с красными ленточками, и выглядела она прекрасно. Юленьке хотелось, чтобы Анастейша увидела её совсем  в другом свете. В Смольном  им пришлось довольно долго ждать у начальницы в приёмной, пока та освободилась. Потом пришлось объяснять ей, что они - дальние родственники Анастейши Карповой и пришли её повидать с разрешения её матери. Начальница, строгая дама лет 55, позвонила по телефону Анна Николаевне, и только, получив подтверждение, согласилась пригласить к ним Анастейшу. Их провели в специальную комнату для посещений институток, и они не садились, ожидая прихода девушки.

          Та пришла минут через десять. Невысокая, в очках, блондинка в форменном голубом платье, с косой до пояса и завязанным в ней белым бантом. Невыразительное лицо, нос с горбинкой, она не производила особо приятного впечатления. Поздоровалась с реверансом, дамы тоже ей поклонились, и все уселись на диван в углу комнаты.

        - Деточка! Мы пришли к Вам поблагодарить Вас  от всего сердца за то, что Вы не пожалели своего времени и известили нас, где наша девочка дорогая находится, наша кровиночка. Это благородный поступок, и мы бесконечно будем благодарны Вам до гроба. Что хотите у нас просите, всё исполним.

           Анастейша удивилась, посмотрела на Елену, на Юленьку, потом опять на Елену.

         - Простите меня великодушно. Но я Вас не знаю. Не ошиблись ли Вы?

           Юленька встала, подошла к ней, сняла свой капор. Анастейша внимательно смотрела на девочку, но всё равно не узнавала. Тогда Юленька запела своим тонким чистым голоском церковную песню, которую она пела в монастыре.

          - Соня! – вспомнила Анастейша. – Соня Иванова!

          Она встала и обняла девочку. Потом отстранила её от себя, начала рассматривать.

          - Боже мой! Тебя же невозможно узнать! Какая же ты славненькая! Я очень рада, что моё письмо всё- таки дошло до твоих родителей, и тебя тоже нашли, как и Грушеньку. Ну, теперь тебя ожидает только счастливая жизнь. Я желаю тебе всего самого светлого и радостного!

          Елена принесла с собой большую и красивую коробку конфет и жестяную банку с печеньем.

        - Спасибо тебе! Угостишь своих подружек, Настенька. Обязательно приезжай к нам в гости!

         Расстались тепло, пообещали видеться, и Елена с Юленькой уехали.


                *           *         *

         Теперь у Елены было столько дел, что совсем не оставалось свободного времени, и она почти не видела Сергея. Сначала нужно было уладить дела с нотариусом по доле наследства Юлии. Потом наладить хозяйство, организовать питание дочери, посещение врачей, портнихи, шляпницы, парикмахера.  К кому же, кумовья хотели часто видеть Юленьку и приезжали к Вишневецким почти через день, в другие же дни они приглашали дам к себе. 

         Юленька чувствовала себя у них, как дома, была обласкана ими и с удовольствием проводила время даже в компании взрослых, просто сидя рядом и наблюдая, как Станислав Маркович раскладывает пасьянсы и курит трубку. Или, сидя рядом с Софьей Михайловной и помогая ей вышивать цветы на скатерти. Их сына Володю она видела всего раз, и он очень ей понравился: светловолосый, с волнистым чубом и зелёными глазами. Держался он немного свысока и показался ей очень взрослым, хотя был старше её всего на два года. Володя получил небольшой отпуск домой на время зимних каникул.

        Рождество праздновали  дома у Лисецких. Наряжали ёлку в зале, клеили самодельные ёлочные игрушки из серебряной бумаги и длинные разноцветные бумажные «цепи». Дома Юленька  вместе с Натальей Ильиничной укладывала вату с блёстками между оконными рамами и приклеивала на стёкла бумажные снежинки. Положительных эмоций было очень много,  и девочка хорошела день ото дня.

          Елена не решалась сама рассказать дочери о смерти отца и попросила это сделать Лисецких. Станислав Маркович сам вызвался поговорить с крестницей, и ему это вполне удалось. Еще до праздников он позвал Юленьку в свой кабинет для серьёзного разговора и, предварительно подготовив её библейскими притчами и рассуждениями о жизни и смерти, сообщил ей, что её отец умер в тот день, когда её похитила гувернантка. Юленька выслушала его с сухими глазами, весь вечер потом молчала и ни с кем не разговаривала. Елена опасалась рецидива её сонного состояния, но ничего не произошло. Утром Юленька спросила только Наталью Ильиничну, нужно ли ей носить траур по отцу? И, получив отрицательный ответ, попросила мать отвести её в собор – помолиться за упокой души отца.

        Юленька сказала матери, что не нужно в этом году ставить ёлку и веселиться дома, потому что хотя отец и умер давно, она не сможет предаваться радости, узнав, что его больше нет. Лисецкие, узнав об этом, тут же предложили перенести празднование в их дом. Софья Михайловна умело организовала детский праздник для крестницы и сына, пригласила еще три семьи с детьми на ёлку.

        Нарядные дети разного возраста водили хоровод вокруг ёлки, пели Рождественские песни, играли в разные игры, и потом все получили небольшие подарки и сладости. Взрослым накрыли отдельный большой стол в столовой, а для детей поставили угощение в малой гостиной, и руководили застольем детей Наталья Ильинична и специально нанятый актёр в костюме Святого Николая. Было очень весело. Юленька в воздушном голубом платье и с голубыми лентами в косичках смотрелась просто очаровательно. Она сидела рядом с Володей, он ей всё время улыбался, и она чувствовала себя абсолютно счастливой.


                *               *            *


               Весна в Питере выдалась холодной и дождливой. Гулять удавалось очень редко, поэтому Юленька сама взялась за книги. Иногда ей читала Наталья Ильинична, чаще - Елена или Софья Михайловна, а иногда Юленька пыталась читать сама и отмечала карандашом абзацы, которые удавалось прочесть. Софья Михайловна  привозила ей Володины книжки, которые он уже прочёл, и рассказывала Юле, что ему понравилось в них, а что – нет. Так Володе уже нравились приключения и  всякие рассказы об индейцах и непослушных мальчиках, а Юленьке больше по душе были сказки или истории с хорошим концом.

              Лето наступило как-то внезапно, сразу. Елена никак не могла решить, куда ехать. Теперь, когда дочка была дома, она не могла часто видеться с Сергеем. И так же не могла ехать отдыхать втроём, потому что Лисецкие слишком активно принимали участие в их жизни, а девочка уже была такой взрослой, что могла что-то заметить и проговориться крёстным. Рассказывать же ей правду было слишком рано.

             Обдумав всё это, Елена приняла решение выехать на всё лето на дачу или «в имение», как называли их дачу на взморье в семье. Слуги сделали там хороший ремонт и уборку, всё было готово к приезду хозяев. И в середине июня Елена с дочкой и кухаркой отбыли в имение в своём экипаже. За ними следом тронулась подвода с вещами в сундуках и тюках в сопровождении Никиты Силыча. Решили, что Наталья Ильинична пока останется в городе, а её супруг будет ездить с экипажем то в город, то в имение.

             На даче наняли двух работников в деревне, которые помогли разгрузить и расставить вещи. Елена пригласила из местных двух приходящих девушек в горничные и одну девочку – подростка для помощи кухарке. Никита Силыч оставил подводу и лошадь в сарае и уехал обратно в Питер с экипажем, пообещав вернуться через два дня.
   
            С помощью новых слуг Елена быстро навела порядок в их небольшом доме, послала в деревню за продуктами, распорядилась насчёт того, что готовить ежедневно им с дочкой, и где кормить новых слуг. Затрещала дровами печка во дворе, застучали топорами новые работники, раскалывая щепки для растопки, повеяло вкусным дымком с кухни – в имении возрождалась жизнь. На второй день уже можно было отдыхать в соломенных креслах в саду и пить чай из самовара под яблонями. Сходили Елена с дочкой и поздороваться с морем. Оно встретило  их свежим ветром и солёными брызгами бурного прибоя. Для Юленьки это было так ново, так радостно, что она воспринимала всё, как подарок жизни.

            В свой секретный домик Елена смогла наведаться только через неделю, когда приехала Наталья Ильинична и привезла Юленьке раскраски, альбом для рисования и карандаши, которые они в спешке забыли дома. Юленька, сидя рядом с Ильиничной, увлечённо начала рисовать и раскрашивать картинки, и Елена сказала, что она пойдёт немного пройтись. Она уже взяла с собой ключ от замка в домике и немного постного масла в маленькой бутылке из-под лекарства. За годы замок мог безнадёжно проржаветь. Она довольно долго пробиралась по почти совершенно заросшей тропинке вглубь их сада, переходящего в лес. Домик так зарос со всех сторон кустарником, что его нельзя было заметить, если точно не знаешь, что он там есть.  Кусты и грубая трава сорняков росли перед самой дверью домика. Так что, даже открыв ключом навесной замок, Елене пришлось приложить потом немалые усилия, притоптать траву и пригнуть кусты, чтобы дверь в домик открылась.

            Внутри всё было по – прежнему: хоть и пыльно, но сухо и чисто. Елена открыла дверь пошире – проветрить, зажгла свечку на столе, потому что внутри было совсем темно из-за того, что листва деревьев совсем закрыла маленькие грязные окошки. Елена посидела на деревянной кровати у стены, внимательно осмотрелась, прикинула, что тут нужно сделать и вышла наружу. Она хотела ещё проверить калитку за домом, ведущую в лес. Петли на ней совсем проржавели и не хотели открываться. Елена смазала их  маслом, немножко покрутила дверцу и снова закрыла её на крюк. Потом потушила в домике свечу, закрыла дверь на замок и медленно пошла домой. Ей подумалось, что это - идеальное место для встреч с Сергеем.


                *         *         *


             Для слуг в имении стоял отдельный домик, типа сторожки, ближе к воротам. Там поселилась кухарка с новой помощницей, и имелись ещё две комнаты для Натальи Ильиничны с супругом. Остальные слуги были приходящими, горничные уходили ночевать домой, а работники ночевали в сарае, рядом с конюшней и кухней на заднем дворе. Елена предупредила всех, что им с дочкой нужен покой и тишина, и чтобы слуги в доме не болтались и на глаза не попадались. Наталья Ильинична часто ездила в город, присматривать за квартирой, а Никита Силыч её отвозил, так что они ночевали на даче дня три-четыре в неделю.

             Когда дачная жизнь наладилась, Елена пригласила в имение Сергея. Слугам и Юленьке она сказала, что один знакомый художник хочет снять у них на лето комнаты, чтобы писать свои картины. И она поселила Сергея в левом крыле дачи в комнате с верандой. Комната выходила окнами на задний двор и лес, имела свой отдельный выход через веранду, так что Сергей мог совершенно свободно выходить на этюды, когда ему вздумается и не привлекать внимание дворовых. Когда он приехал со своим багажом и мольбертом, Елена встретила его на пороге и сама показывала ему комнаты. Она предупредила его об осторожности в отношениях и рассказала о секретном домике в глубине парка.  Юленька была неприятно удивлена, узнав художника. Она ревниво относилась к матери, и ей не нравилось, что Елена проявляет столько внимания  к  чужому человеку.

            Так же Юленьке не понравилось, что гость теперь завтракал и обедал с ними за одним столом, задавал ей какие-то вопросы, и она была вынуждена на них отвечать, поспешно жуя и освобождая рот для беседы. Юленька не улыбалась ему и всем своим мрачным видом показывала, что ей это не нравится. Когда Наталья Ильинична бывала в имении, она тоже садилась с ними за стол, и тогда Сергей Иванович вёл себя скромнее, и разговаривал только с Еленой, называя её за столом по имени и отчеству.

          Обычно после завтрака художник брал свой этюдник, кисти и палитру, уходил то в лес, то к морю и работал там до обеда. В это время Юленька занималась чем – нибудь с Еленой или Натальей Ильиничной. Они или гуляли, или читали, или музицировали на стареньком рояле в гостиной. Иногда Юленька бралась рисовать, но когда Елена советовала ей спросить совета у постояльца, она всегда отказывалась. Не то, чтобы он ей не нравился, но она дичилась его, стеснялась и ревновала к нему мать.

          Ещё покойный супруг Елены установил на даче телефон, так что Лисецкие звонили им каждый день. В начале июля Софья Михайловна позвонила им, сказала, что соскучилась и напросилась в гости. Елена сообщила об этом вечером Сергею, и они решили, что он, на время её визита, переедет в секретный домик в парке. Рано утром он сложил свои вещи, этюдник и кисти с красками, и Елена провела его тайной тропинкой к домику. Сергею домик очень понравился, он с удовольствием в нём расположился. Единственная проблема была с едой. Но Елена показала ему калитку, через которую он мог пройти через лес в деревню. К тому же она обещала тайно приносить что-нибудь съестное по возможности.  Вернувшись в дом, она тут же набрала в корзинку продуктов, которые можно было взять незаметно, и отнесла в домик Сергею. Тут была картошка и лук, несколько яиц, яблоки, кусок хлеба. Она прихватила для него нож, спички, котелок, миску и чашку.

       - Ну, прямо пикник у меня будет.- смеялся Сергей.

        Софья Михайловна прибыла на авто мужа. Её привёз личный шофёр, помог выгрузить вещи и занести в дом и уехал.   Елена поселила родственницу в правом крыле дома в такой же, как у Сергея, комнате с деревянной верандой и окнами на лес. Софья Михайловна, дама очень энергичная, быстро устроившись на новом месте, начала осматривать дом  и оценивать ремонт. Увидев крестницу, она сразу же сказала:

        - Господи! Как же ты выросла, моя девочка! И зачем тебе на даче заплетают такие тугие косички? Головка должна отдыхать летом! Ну-ка иди сюда.
Она посадила девочку на маленький пуф перед собой и расплела ей ленточки в косичках, потом взяла свою мягкую щётку и расчесала Юленьке её пышные волосы.

        - Ну, как тебе, так лучше?- спросила она, показывая отражение девочки в ручном зеркале.

           Юлия тряхнула головой. Действительно, волосы рассыпались по плечам свободно, тугие косички не тянули ей волосы.

         - Здорово! – Сказала Юлия.

          Елена не была против такой вольности. А вот Наталья Ильинична только головой неодобрительно покачала:«Непорядок»…

         Софья Михайловна обошла все комнаты имения, сделала кое-какие замечания по убранству, подёргала за ручку закрытую дверь комнаты Сергея.

         - А здесь что у вас? Почему закрыто?- спросила она сопровождавшую её горничную.

         - Эту комнату у нас один художник снимает. Пейзажи на природе  рисует.

        - И где же он? Почему закрыто?

        - Наверное, в город уехал за красками. Там его вещи остались.

         За обедом Софья Михайловна спросила Елену:

        - А что это за художник у вас комнату снимает?

         Елена успела подготовиться к этим расспросам, поэтому равнодушно ответила:

       - Это один художник, папин ещё знакомый, когда-то мой детский портрет рисовал.  Я его случайно встретила в городе, и он попросился на пленер на пару недель. Со здоровьем у него неважно, кашляет, вот ему доктор и прописал - свежий воздух, море. Ну, я  согласилась по старой памяти. Да и какой - никакой мужчина в доме, здесь место уединённое, одним страшно. Он как раз в город уехал по делам.

        Софья Михайловна бросила на неё внимательный взгляд, но, не найдя в её лице никакого смущения, успокоилась.  Она снова переключила своё внимание на крестницу. Стала расспрашивать: чем занимается, сколько гуляет, как со здоровьем? За Юлю отвечала мать, стараясь обходить настойчивые вопросы Софьи Михайловны,  и переводила разговоры в другое русло.  Крёстная привезла Юленьке несколько книжек, одну из них, с яркими картинками, на французском языке, и тут же начала её учить читать по- французски.

        С приездом крёстной Юленька оживилась. Она радовалась, что «чужой» Сергей Иванович уехал, и ничто её больше не смущает за столом. Софья Михайловна выписала настройщика из города, и уже на второй день старенький рояль зазвучал нормально. Теперь дамы по очереди музицировали и по часу занимались с Юленькой. Наталья Ильинична хлопотала по хозяйству, пока мадам Лисецкая гостила у них. Часть продуктов она покупала в деревне, а деликатесы привозил автомобиль из Питера.  Софья Михайловна захватила с собой семена каких-то редких цветов и собственноручно высадила их на клумбе вокруг фонтана. Работников она заставила выкрасить заново все лавочки в саду и побелить деревья вокруг дома. Проведя в этой кипучей деятельности десять дней, она опять отбыла в Питер на авто мужа.

         Все эти десять дней Елена не видела Сергея, потому что Софья Михайловна постоянно с ней общалась, не оставляя её ни на минуту одну. Даже когда она занималась с Юленькой, она могла позвать Елену и спросить, так ли она делает? Может быть, лучше иначе? Она могла постучать и зайти в спальню Елены поздно вечером, чтобы обсудить немедленно то, что ей сейчас пришло в голову. Конечно, ничего в этом не было навязчивого. Она вела себя просто по –родственному. Но Елена была скована по рукам и ногам и переживала, не голодает ли там Сергей в домике?

         Только после отъезда родственницы Елена смогла побежать в их секретное место. Сергей был весел и встретил её радостно. Он покупал продукты в деревне и готовил себе на костре за забором в котелке. Ему это даже понравилось: лес, тишина, пение птиц, свежий воздух, уединение.

          Сергей снова занял комнату в имении, «вернулся», так сказать, к недовольству Юленьки. Теперь он снова сидел с ними за обеденным столом, задавал девочке шутливые вопросы, а она даже аппетит потеряла. Елена придумала способ, как избежать  подозрений окружающих: при посторонних и при дочке они с Сергеем разговаривали теперь по - немецки. Языков Юленька не знала, только азы французского, а Сергей свободно говорил по-немецки.  Но если слуги никак не реагировали на их конспирацию, то у девочки это вызвало ещё больше подозрения. Отдых на даче стал ей не в радость.
 
          К счастью для Юленьки, погода резко испортилась. Жаркие дни сменились холодными и дождливыми  сутками, подул свежий ветер с моря, принёс тяжелые, грозовые тучи. Гулять стало почти невозможно, везде стояли лужи, к тому же, Юленька простудилась и начала кашлять. Елена упомянула об этом в телефонном разговоре с Лисецкими, и Софья Михайловна прикатила на авто буквально на следующий день и забрала крестницу к себе. Елена уезжать отказалась, сославшись на дела, поэтому Юленьку быстро собрали, закутали, и она отправилась к Лисецким в сопровождении Натальи Ильиничны, Елена настояла на этом. Она сказала, что так ей будет спокойнее, и что Юленька привыкла, чтобы за ней ухаживала няня Ильинична. Сама Наталья Ильинична не возражала, потому что давно хотела переехать в город, где её супруг находился дома в одиночестве.

          В Питере Юлю сразу уложили в постель, вызвали доктора и окружили заботой и вниманием. Приехавший врач тщательно прослушал и простукал девочку и не нашёл ничего серьёзного. Он прописал ей постельный режим на неделю и тёплое питьё.  Софья Михайловна подолгу просиживала у постели крестницы, читала ей книжки, рассказывала всякие истории, читала ей володины учебники по предметам начальной школы. Наталья Ильинична ухаживала за Юленькой, кормила её, обтирала, но вечером она неизменно уходила домой, в дом Елены, там ночевала и возвращалась утром.

         Лежа в постели вечером, после того, как её укладывали спать, Юленька сначала горячо молилась и благодарила Всевышнего за то, что она снова дома среди родных и любящих людей. А потом долго думала обо всём, что случилось, и о том, что было ей непонятно. Иногда мысли её возвращались к девочкам в скиту, но, кроме Кати, Юля ни к кому не была привязана, так что она просто вспоминала отдельные моменты: то свою келью и длительно мучительные всенощные в молельном доме, то девушек – купеческих дочерей, что приезжали на обучение, и сына кучера – Алексея. Потом она вспомнила девочку Раису, которая пропала в последние дни их пребывания в монастыре, и исчезновение того же Алексея. И в этих мыслях Юленька засыпала, чтобы проснуться счастливой в мягкой, чистой постели в родной семье. Дом Лисецких она считала тоже своим родным домом и любила дядю и тётю всем сердцем.


                *              *           *


          Елена вернулась с дачи в конце августа, несмотря на плохую погоду. Нужно было хлопотать об устройстве дочери в гимназию. Но оказалось, что Софья Михайловна уже похлопотала через своих влиятельных знакомых, и Юлию  уже приняли в прогимназию. Ещё до приезда матери, Софья Михайловна водила девочку на экзамен в это учебное заведение.

         Юля, красиво одетая и с заплетёнными волосами в одну косу с бантом, подбадриваемая крёстной, блестяще ответила на все вопросы  учителей, сидевших в комиссии, с выражением прочла наизусть стихотворение Лермонтова  и, то французское стихотворение, что учила в детстве о Рождестве, потом рассказала священнику три молитвы и даже смогла ответить на вопрос по географии. В результате Юлия была принята во второй класс прогимназии, которая находилась недалеко от дома Лисецких. И Софья Михайловна предложила Елене, чтобы девочка после школы приходила к ним, делала уроки и оставалась у них до субботы, а в выходные дни возвращалась домой, к матери. Водить в школу первое время будет горничная Лисецких, Лиза. Софья Михайловна объяснила, что прогимназия находится далеко от дома Елены, и чтобы девочка могла дольше поспать и не беспокоиться каждое утро об опозданиях в школу, будет удобнее водить Юленьку от них. Елена подумала и согласилась.  Так она смогла бы чаще видеть Сергея, а в выходной день уделять больше внимания дочери.

        Школьную форму Юле купили готовую в магазине, хотя пришлось подгонять её по фигуре, потому что девочка была ещё очень худенькой. Фартуки, чёрный и белый, были строгими, без всяких там, оборочек. Ещё купили новые ботинки на шнуровке и соломенную шляпку с лентой на тулье. В другом магазине приобрели портфель и новые тетрадки, учебники и разные канцелярские товары. Юленьке очень понравился запах новых книг и тетрадей. Она уже представляла, с каким удовольствием будет учиться. Софья Михайловна приготовила для крестницы две комнаты: уютную спальню с красивой девичьей кроватью и умывальником и небольшую классную комнату, где Юленька могла бы делать уроки, с письменным столом  у окна и полкой для книг, небольшим диваном и креслом у камина.

        Первого сентября Юленька, сопровождаемая матерью, крёстной и Натальей Ильиничной, отправилась в школу. Ей заплели, как взрослой, одну косу с коричневым бантом, коса уже доставала почти до лопаток. У входа в прогимназию девочек встречала строгая дама в пенсне и провожала детей, которые пришли в первый раз, до нужного класса. Юленьке пришлось попрощаться с родными у входа и вручить себя заботам этой дамы. 

       - Меня зовут Евдокия Лаврентьевна. Я - классная дама второго класса. Пойдём, я покажу тебе твой класс. – Представилась дама.- А как зовут тебя?

        - Юлия Вишневецкая. Второй класс, - тихо ответила Юлия.

        Они прошли довольно далеко по широким коридорам, поворачивая то направо, то налево и очутились перед высокой крашеной дверью, откуда доносились оживлённые детские голоса. Дама решительно открыла дверь, и они оказались в просторном классе с тремя большими окнами.Когда они вошли, шум в классе быстро прекратился, и все девочки встали возле своих парт. Евдокия Лаврентьевна остановилась возле учительского стола, дождалась полной тишины и сказала:

      - Good Morning, girls! It is your new pupil - Julia Vishneveckaya.

           Потом повернулась к Юленьке и пояснила:

          - Сегодня у нас «английский день».  Мы все стараемся говорить между собой только по – английски. Садись за парту и готовься к занятиям. Первый урок- Закон Божий.

            Юля нерешительно окинула взглядом  класс, незнакомые лица девочек и села на свободное место за первой партой у окна. Ей не хотелось идти по классу, чтобы её все рассматривали, и поспешила сесть на ближайшее же место. Классная дама задала вопросы дежурной девочке по поводу присутствующих и уселась за отдельный столик в конце класса. Со звонком в комнату быстро вошёл полный священник в чёрном облачении, и урок начался с молитвы. В левом, верхнем углу от доски висела большая икона с лампадкой, а посредине стены над доской - портрет царя.

              На перемене некоторые девочки подошли к Юленьке знакомиться. Евдокия Лаврентьевна напоминала им, что говорить на перемене нужно по – английски. Юля этого языка не знала и больше молчала. Она внимательно всматривалась в их лица, пытаясь отгадать сразу, с кем можно подружиться, а с кем – нет. Девочки в школе не были похожи на девочек из приюта. У этих были смышлёные, весёлые лица, аккуратные причёски и одежда, доброжелательное и приветливое отношение к новенькой.

             Соседкой по парте оказалась девочка Полина, худенькая блондинка с зелёными глазами. Когда девочки познакомились с новенькой и удовлетворили своё первое любопытство, Полина начала посвящать Юлю шёпотом в правила поведения в прогимназии. Она рассказала о дамах – начальницах школы и о том, кто строгий и требовательный, а кто относится к ученицам с добротой и сочувствием. На переменах девочки ходили по коридору, могли съесть свой, принесённый с собой, завтрак, и разрешалось так же выйти на воздух во внутренний двор школы, если стояла благоприятная погода. Во дворе можно было побегать, поиграть в подвижные игры или просто посидеть на лавочке под деревьями.      

          Первый день не оставил в памяти Юленьки особого следа. Ей всё понравилось, и она охотно включилась в гимназическую жизнь. Её небольшой, но яркий жизненный опыт подсказывал ей, как надо осторожно строить отношения с окружающими, не быть слишком наивной и доверчивой. Поэтому она больше присматривалась ко всему, больше молчала и слушала. В классе за предыдущий год у девочек уже сложились какие-то свои компании, дружеские отношения. Но Юленька не спешила присоединяться к какой-то группе, держалась особняком и общалась больше с соседкой по парте, Полиной. После занятий Юлию всегда встречали: первое время или крёстная, или Наталья Ильинична, или горничная Лиза. Так что вне занятий Юлия не имела возможности общаться с одноклассницами

          Дома у крёстных ей было очень хорошо. После занятий обедали вместе в большой столовой. Станислав Маркович приезжал на обед в авто. За столом обсуждали новости, спрашивали Юленьку об учёбе, об учителях и одноклассницах. Крёстные всегда проявляли живой интерес к настроению девочки, её желаниям и отношениям с ровесницами. Потом Юленька делала уроки в своей комнате за столом у окна. Обычно крёстная помогала ей, заходя время от времени в комнату. После приготовления уроков можно было отдохнуть, и Юленька или гуляла во внутреннем дворе дома со своей Маргаритой, или сидела с ней на диване, если шёл дождь. Ужинали в шесть часов вечера.  Три раза в неделю приходила учительница музыки, и они с Юлией занимались час у рояля в гостиной.  После этого Юленька мылась, чистила зубы, желала всем спокойной ночи и шла в свою комнату, где могла ещё посмотреть картинки в книжках или постоять у окна, любуясь вечерним небом.

           В субботу за дочкой приезжала Елена. Иногда они обедали у Лисецких и ехали к себе домой. По дороге они могли заехать в кондитерскую или в магазин. Иногда ездили в гости к знакомым. Но дома Юленьке было почему-то скучнее, чем у крёстных. Она чувствовала, что мать, хоть и старается проявлять к ней интерес и развлекать её, но мысли её где-то далеко и заняты вовсе не ей. Наталья Ильинична, которая очень любила Юленьку, тоже была занята своим новым мужем и старалась побыстрее заканчивать служебные дела и бежать к нему. Поэтому Юленька не очень ждала выходные дни. К тому же иногда, в воскресение, кузена Володю отпускали домой, но Юленька с ним не встречалась, а только слушала рассказы крёстной о том, как он учится и какой он умный и талантливый.

          По воскресеньям Елена возила дочку на прогулки в парк. Доктор велел девочке больше гулять на свежем воздухе. Ездили в Петергоф или  просто за город. Обедали в каком-нибудь ресторанчике. И часто Елена на обратном пути заезжала к художнику Сергею Ивановичу. Приходилось подниматься к нему в мастерскую и сидеть у него какое-то время, что Юленьке очень не нравилось. Елена очень хотела, чтобы Сергей и Юленька подружились, но этого не происходило. Девочка чувствовала какой-то подвох в этих отношениях, и не понимала, зачем ей нужно с ним общаться. Поэтому иногда она отказывалась ехать к нему и предлагала матери посидеть и подождать её в коляске, пока Елена поднимется с ним повидаться.


                *       *       *


         С первых же дней обнаружилось, что Юленька совсем не знает английского языка, а её одноклассницы уже далеко ушли вперёд по этому предмету. Поэтому Елена наняла учительницу английского языка, и она приходила теперь к ним домой по воскресеньям и занималась с Юленькой по два часа с небольшим перерывом. Учительница была среднего возраста, настоящая англичанка, мисс Джексон. Она раньше работала у кого-то гувернанткой, но сейчас уже достигла того возраста, когда проводить с детьми  целый день ей было тяжело, и она только давала уроки на дому у учеников. Мисс Джексон была довольно строгой дамой, но терпеливой. Она спокойно объясняла урок, не сердилась и не повышала голоса. Если Юленька что-то не запоминала сразу, она задавала повторить и добивалась полного понимания и усвоения материала. Так что месяца через два Юлия почти догнала своих одноклассниц и выучила достаточное количество слов и фраз, чтобы отвечать на вопросы учительницы и участвовать в «английских» днях по понедельникам. В среду у них был «французский» день, и здесь уж Юлия чувствовала себя гораздо уверенней и вскоре стала одной из лучших учениц по этому предмету.

           К концу учебного года Юленька подружилась ещё с двумя девочками из класса, кроме Полины. Их звали Женя и Наташа. Они были очень разными, но обе жили в соседних домах от дома крёстной, и часто вместе возвращались домой вместе с Юлей и встречавшей её горничной Лизой. Женя – худенькая шатенка, бойкая и смышлёная девочка, дочь военного. Наташа – немножко глуповатая  симпатичная блондиночка с кудрявыми волосами, добрая и, всегда улыбающаяся, купеческая дочка. На переменках эти девочки часто играли вместе или болтали, сидя на лавочке во внутреннем дворе школы. Они могли поделиться своим завтраком с подружками.

          Оказалось, что у Жени день рождения в декабре. И её родители устроили небольшой детский праздник, куда пригласили её одноклассниц. В большой комнате девочек угощали чаем с пирогами и конфетами, потом играли в «фанты», «шарады» и срезали конфеты с нитки с завязанными глазами. А в заключение Женина тётя играла им на рояле, а девочки пели и танцевали польку. Гостей набралось человек двенадцать.

          Не все девочки нравились Юленьке. Особенно она не любила, когда кто-нибудь из них начинал хвастаться и выдумывать всякие небылицы. Так одна из одноклассниц, Верочка Щербакова, часто рассказывала, как они с её мамой ездят по лучшим магазинам и покупают самые модные вещи и ткани, как портнихи угождают им, перешивают и переделывают их наряды, если им с мамой что-то не нравится. Другая девочка, Оля Северина, закатывала глаза и говорила, что её папа выполняет любые её желания и покупает ей всё, что она захочет. Проверить эти рассказы не представлялось возможным, потому что все девочки ходили в форме, а в гости пока друг друга не приглашали. Юленька понимала, что это всё выдумки, но другие девочки верили и слушали рассказчиц, раскрыв рот.

           В апреле мама  Полины пригласила Юленьку с её мамой к ним в гости на день рождения дочки. Это было скромное чаепитие в небольшой квартире Головиных. Елена принесла с собой коробку с пирожными, а Юленька подарила Полине бархатный альбом для фотографий и книгу сказок народов мира. Так Юленька познакомилась с семьёй одноклассницы и увидела, что не все девочки  в  классе живут одинаково в достатке.

           Елена удивила Юленьку, рассказав ей, что её собственный день рождения десятого мая, а не 30 сентября, как она думала  в приюте и в скиту. Мать предложила дочке тоже пригласить к ним девочек на день рождения.  Но Юленька не хотела видеть у себя дома «воображал» и других девочек, которых плохо знала, и потому выразила желание пригласить только трёх своих подружек: Полину, Женю и Наташу.

         - Но, дорогая,  вам будет скучно. Для того, чтобы поиграть в какие-то игры, нужно хотя бы шесть детей. Пригласи ещё кого-нибудь. Не все же девочки такие уж неприятные! – Посоветовала Елена.

         - Ладно, я подумаю. – Согласилась Юленька и позвала ещё Катю Петровскую и Лиду Карцеву, которые доброжелательно с ней разговаривали на переменах.

          Юленька волновалась, чтобы день рождения не был скучным и попросила мать придумать что- нибудь весёлое и интересное. И ей бы хотелось пригласить и крёстных вместе с Володей. Елена взялась всё организовать. Она подключила к подготовке Софью Михайловну и Наталью Ильиничну. Экономка  вместе с кухаркой приготовили разнообразное угощение: маленькие канапе с разными начинками, профитроли и пирожные, пирожки и варенья. Крёстная взялась организовать конкурсы и шарады, а так же научить девочек играть в детские карточные игры, типа «зеваки» и «веришь - не веришь». Елена взяла на себя музыкальные развлечения. Праздник задумывался сугубо детский, потому Станислав Маркович, если захочет прийти, будет развлекать себя сам. Елене очень хотелось пригласить и Сергея, но она понимала, что это немыслимо.

        Десятого мая было воскресение, и девочек пригласили к обеду. Нарядные одноклассницы начали собираться к двум часам, их привозили родители, и Елена просила их всех остаться на обед. Наташу и Полину привели матери, а Женю привёз отец, так что для Станислава Марковича образовалась компания. Володя не смог приехать, его не отпустили в увольнение, но он прислал подарок кузине. Юленька была слегка разочарована, но потом началось веселье с музыкой и танцами, играми и беготнёй, и настроение её улучшилось. 

       Праздник удался на славу. Угощение всем понравилось. Для детей накрыли отдельный стол в малой гостиной, и они чувствовали себя свободно. Взрослые обедали в столовой с шампанским и коньяком, так что никто никому не мешал. Потом сразу начали петь, танцевать, играть в разные игры, так что веселье длилось до самих сумерек. И только часов в шесть гости начали собираться домой и, наконец, разъехались.

        Юленька складывала подарки в своей комнате, и только теперь начала их рассматривать вместе с матерью. Елена её мягко пожурила и сказала, что подарки нужно принимать и смотреть сразу при дарителе, чтобы ему было приятно внимание. Юлия выслушала мать и пообещала, что в следующий раз так и сделает.  Девочки подарили ей книжки, карандаши и краски. Крёстная - золотую цепочку с крестиком и небольшую шкатулку для драгоценностей. Крёстный принёс  ей большую коробку, в которой оказалось очень красивое летнее платье с оборками и большим атласным бантом сзади. От Володи она получила красивую фарфоровую чашку с блюдцем и тарелочкой. Были ещё мелкие подарки от Натальи Ильиничны, других девочек и горничных. Мать подарила ей маленькую бархатную коробочку с золотыми серёжками,красивые туфельки и зонтик.
      
        - Когда ты вырастешь, мы проколем тебе ушки, и ты будешь носить эти серьги. А пока пусть лежат у тебя в шкатулке.- Сказала Елена дочке.

        Юленька разложила свои новые богатства на диване, любовалась ими какое-то время, потом посмотрела картинки в подаренных книжках и заснула счастливым сном прямо на диване. Елена с помощью Ильиничны переложила её на кровать, раздела, но девочка так крепко спала, что даже не проснулась.


                *          *         *

           На следующий день девочки в  прогимназии  восторженно обсуждали Юлин день рождения. Те ученицы, которые были  приглашены, весело рассказывали о конкурсах, шарадах и играх на празднике. А другие девочки, не присутствовавшие на именинах, скептически морщили свои губы и делали вид, что ничуть не завидуют  им. Особенно старались фыркать и выказывать своё безразличие три девочки высокого роста, которые составляли небольшую компанию и считали себя старше и умнее других. Одна из них, Вера Щербакова, собрала вокруг себя на перемене своих подружек и громко рассказывала, как она была на дне рождении у своих дальних родственников, и какое у них было богатое угощение.

               - Да, и вообще, что это за праздники – в начальной школе? Вот, когда я вырасту, я буду учиться в  Смольном  институте благородных девиц и дружить с девушками из дворянских семей, я буду  приглашать их к себе на дни рождения! Вот это будут настоящие  праздники, а не какие-то там, шарады!- Добавила она.

              - Интересно, каким это образом ты попадешь в Смольный? – Быстро спросила её Полина.- Ты ведь – дочь простого врача, а совсем не «благородная девица»!

             Юле было всё равно, что говорят эти несносные девчонки, но  стало немножко обидно, что Вера просто так упомянула Смольный, о котором втайне мечтала сама Юлия. Она постаралась переменить тему и больше не упоминать о своём дне рождения. Теперь они с подружками обсуждали интересующие их вопросы на переменах во дворе, подальше от других девочек.

            Учебный год благополучно закончился. Все девочки перешли в третий класс и разъехались на лето по дачам и загородным домам. Юленька с матерью тоже отправились в их имение в сопровождении трёх слуг. В семье обсудили планы на лето и решили, что первый месяц Юленька проведёт с матерью на даче, а в июле отправится с крёстными в Италию, куда  Станислава Марковича посылали на время по делам, а супруга хотела сопровождать его. Поездка не обещала быть очень развлекательной, но Софья Михайловна хотела взять крестницу на море. Их Володя уезжал на два месяца в Германию на обучение, так что дома мог провести только июнь. Юленька видела его мельком и успела перекинуться парой слов, потому что он всегда был занят и спешил. И хотя она давно уже не напоминала девочку из приюта или монастыря, похорошела и была красиво и модно одета, Юленька немного смущалась в присутствии кузена. Ей казалось, что он всегда помнит, что она провела вне дома какое-то время, и у неё есть недостаток воспитания и образования. Он разговаривал с ней немножко снисходительно и свысока, и Юленька спешила покинуть дом крёстных.

               Не успели Елена с дочкой как следует обосноваться на даче, как пришла телеграмма из Варшавы: мать Елены была серьёзно больна. Пришлось менять все планы, сообщать об этом Станиславу Марковичу и ехать в Польшу. Елена хотела взять с собой дочку, и чтобы Сергей сопровождал их в поездке, но это оказалось невозможным по причине того, что у него появились срочные заказы, а провожать их на вокзал, как всегда, собирались кумовья и слуги. Елена с Юленькой вернулись в Питерскую квартиру, быстро собрали небольшой багаж и поездом выехали в Варшаву. Наталью Ильиничну Елена не стала брать с собой. Нужно было, чтобы кто-то присматривал за домом в её отсутствие, да и Ильинична не была уже такой расторопной и полезной для дела. Поэтому с ними в Варшаву поехала горничная Софьи Михайловны – Лиза, которая целый год водила Юленьку в прогимназию и присматривала за ней в доме крёстных.

            
                *         *         *


             В Варшаву Елена с дочкой прибыли ранним утром и сразу отправились в дом к матери. Она была очень плоха, но очень им обрадовалась. Оказалось, что у неё случилось два инсульта подряд, и отнялась левая рука,  она очень плохо говорила. Но приезд дочери и внучки подействовал на неё ободряюще: она силилась улыбаться и пожимала им руки здоровой рукой. Елена тут же взялась ухаживать за матерью и проводила с ней всё свободное время, сидя у постели. Юленька тоже сидела рядом с бабушкой, держала её за руку и старалась как-то её развлечь.  Она хотела бы ей почитать книгу или газету, но бабушка Юлия, в честь которой и была названа внучка, лучше понимала по-польски, и другие языки её утомляли. Поэтому мать часто отсылала дочку гулять с горничной Лизой. В Варшаве у них  было  очень мало знакомых, поэтому Елена не боялась, что Юленьку могут похитить.

             Горничная Лиза была очень смышлёной девушкой, она расспросила слуг о том, куда лучше ходить гулять с девочкой, и они чаще всего ездили в парк Королевские Лазенки с его удивительным островом на озере и дворцом короля Станислава Августа Понятовского, последнего польского монарха. В парке, созданном последним королем, можно было полюбоваться не только живописными пейзажами, но и осмотреть шедевры архитектуры. Здесь степенно гуляли разодетые в пух и прах дамы, весёлая молодёжь. Можно было увидеть последние новинки моды. Лиза обычно брала с собой пару игрушек для Юленьки и книгу для себя. Пока девочка катала серсо по аллеям парка или прыгала через скакалку, она сидела на скамейке и делала вид, что читает книгу, а сама, как бы с трудом отрываясь от чтения, зорко рассматривала гуляющих по аллеям. Пару раз к ней даже подходили симпатичные молодые люди, здоровались, приподняв шляпу. Но потом оказывалось, что Лиза ни слова не понимает по – польски, и кавалеры, откланявшись, исчезали.

             Елена провела больше месяца у постели матери. Несмотря на хороший уход и положительное настроение, у старой графини Ольбрыхской случился третий «удар», и она скончалась во сне в середине июля. Елена была готова к этому, поэтому, немножко, поплакав, и подобрав траурный наряд из гардероба матери, занялась непосредственно похоронами и делами по вступлению в наследство. Она была очень рада, что взяла с собой Лизу, и Юленька находилась под её присмотром. Ещё перед смертью графиня - мать сумела дать Елене знать, где у неё лежат драгоценности и настояла, чтобы Елена забрала их сразу и спрятала, чтобы в суматохе похорон и всяких перемен ничего не потерялось.

           Это была довольно объёмная шкатулка из красного дерева с инкрустацией. Елена, оставшись в комнате одна, разложила всё на столе и перебрала. Здесь были и маленькие девичьи колечки и серьги, цепочки с кулонами, ожерелья и диадемы. Были и броши, и браслеты с драгоценными камнями, крупные серьги и подвески. Елена разложила всё на три кучки. В большую она положила то, что не собиралась носить в ближайшее время: ожерелья, диадемы и подвески. В маленькую кучку она отправила все недорогие вещи, которые можно было носить Юленьке или подарить прислуге. И в основную, небольшую кучку Елена отобрала те вещи, которые сможет носить сама.

             Шкатулку Елена упаковала в багаж, который собиралась везти домой, но ничего в неё не положила, кроме пары фарфоровых чашек с блюдцами, очень тонкой работы, в память о матери. Драгоценности она упаковала в два свёртка, замотала их в платья и тоже отправила в багаж, но в другие чемоданы. Из недорогих драгоценностей Елена выбрала несколько штук серёг и колечек и подарила их слугам графини в память о хозяйке. Дворецкому она просто дала денег и хорошую рекомендацию, а горничные и кухарка получили золотые украшения и кое-что из посуды и мебели.

            После встречи с нотариусом Елена решила продать дом в Варшаве и всё имущество, потому что жить в Польше не хотела. Всё это требовало времени и внимания, поэтому они с дочкой провели в столице всё лето. Имущество удалось частично продать на аукционе, а продажа  дома так быстро не получалась. Дом был старинный, трёхэтажный, очень красивой постройки, и отдавать его за бесценок Елене не хотелось. Поэтому она «законсервировала» его с помощью нанятой прислуги; оставшиеся картины, ценную мебель и ковры спрятали в комнате верхнего этажа, мебель и люстры затянули чехлами. Она оставила в доме пожилого сторожа с супругой и поручила адвокатской конторе показывать дом, если найдётся подходящий покупатель, и сообщать ей в Питер.
               

                *          *        *

             Вишневецкие вернулись в Питер в конце августа. Елена велела Лизе распаковать вещи Юленьки, а свои распаковала сама. В Варшаве они с дочкой успели обновить свой гардероб, купили и сшили на заказ по нескольку новых вещей и модных платьев. Елена просто разложила их на кровати и стульях, а горничная уже вешала их потом в шкаф. Дома Елена вернула почти все драгоценности в шкатулку и думала о том, куда её лучше спрятать. Оставлять дома было небезопасно, потому что слуги тщательно убирали все помещения и могли обнаружить шкатулку. К тому же, Софья Михайловна всегда проявляла живой интерес к ведению их хозяйства и тоже могла случайно найти этот маленький клад. В первый же день Елена сначала спрятала шкатулку на чердаке дома, куда вела отдельная лестница, и закрыла дверь на ключ. Как только они разобрались со всеми домашними делами, Елена взяла извозчика и поехала на дачу.

              В имении было совсем тихо. Мебель и люстры затянуты чехлами, в комнатах было душно, потому что всё лето помещения не открывались. Елена попросила извозчика подождать её у ворот, сама прошла через главный вход и вышла через «чёрный» на задний двор. Она с трудом пробралась по заросшей тропинке к своему секретному домику, открыла замок ключом и оказалась внутри избушки. Здесь всё было по-прежнему, даже пыли почти не прибавилось. Елена взяла маленькую лопатку за дверью и выкопала ямку в дальнем углу земляного пола комнатки. Потом она обернула шкатулку льняным полотенцем, положила её в углубление, засыпала землёй и утрамбовала пол, а потом задвинула это место деревянной лежанкой. Вернувшись в дом через «чёрный» ход, Елена вымыла руки водой, которая нашлась в одном из кувшинов, и, выйдя через центральный вход, заперла двери дачи. Извозчику не пришлось долго её ждать, и они покатили обратно в город.

             В этом учебном году Елена решила изменить распорядок жизни, и теперь Юленька жила дома. Лиза так же осталась при ней, Софья Михайловна великодушно уступила им свою горничную и взяла себе другую. Юленька сама теперь ездила в прогимназию в их коляске, а Лиза только помогала ей с гардеробом и туалетами. Так что в доме постоянно находились Ильинична с супругом, Лиза, новая горничная Елены – Маша и приходящая кухарка – Петровна. Ильинична исполняла роль экономки, следила за порядком в доме и за другими слугами. В случае надобности она могла пригласить на время для работ в доме ещё людей. Так раз в неделю приходила в дом прачка стирать и гладить бельё. А конюх, отвечавший за выезд, жил в комнате при конюшне во внутреннем дворе дома.

             Юленька пошла в третий класс, и в прогимназии у неё всё было благополучно. С девочками она приятельствовала, иногда приглашала их к себе домой - поиграть, с разрешения матери. Но это бывало не часто. Изредка и она бывала у Полины и Жени в гостях, но они жили далеко от их дома, поэтому такие посещения случались редко.

             Елена теперь могла бывать у Сергея по утрам, когда дочка находилась на уроках. Он ещё больше похудел и всё покашливал, чем очень беспокоил Елену. Она опять водила его по врачам, а те советовали или ехать на юг, или менять климат для жизни. Елена тщательно следила за тем, чтобы он принимал те лекарства, которые ему советовали врачи. А когда весной он почти слёг с простудой, она объявила Софье Михайловне и Станиславу Марковичу, что у неё самой плохо со здоровьем, и доктор велел ехать на юг.  Она снова перевезла Юленьку к крёстным, купила билеты и повезла Сергея в Крым.

           В Ялте она пробыла весь апрель, сняв квартиру у моря. Потом оставила Сергея на попечение врача и вернулась домой. Родственники начали уже волноваться о её здоровье, советовали своих врачей. Елена для их успокоения прошла обследование, и врачи, действительно, сказали, что ей нужно ехать на юг, но не в Крым, а лучше – в Италию и на всё лето. Так что у неё появился реальный предлог воспользоваться случаем. О своём здоровье она не волновалась, она беспокоилась о Сергее. В начале июня, когда Сергей вернулся в Питер, она собралась и отправилась с Юленькой в Италию. Сергею она купила билет в другой вагон, так что они ехали в Италию вместе, но в разных вагонах.
            
               

                *        *        * 


           Долгий путь в Италию очень утомил путешественников. Остановка в Варшаве и небольшая передышка в доме матери немного поддержала их. Но когда Юленька увидела, что художник Сергей Иванович едет с ними, она очень расстроилась, замкнулась и не получала от поездки никакого удовольствия. В Варшаве вся компания посетила известный парк в Лазеньках, Сергей здесь никогда не был, и ему, как художнику, было очень интересно осмотреть дворец на острове. Он всё пытался наладить отношения с девочкой, но она не шла на контакт, хотя мать говорила ей, что это невежливо. Юле почти не удавалось остаться наедине с матерью, и только однажды, перед сном, когда Елена зашла пожелать ей спокойной ночи, Юленька прямо спросила её:

          - Мама, ты, что, собираешься выйти за него замуж?

          - Дочка, дорогая, я ещё молода, неужели мне всегда оставаться одной?

          - А как же память о папе? Что скажут Станислав Маркович и крёстная? Они же сразу отвернутся от нас и перестанут помогать, общаться с нами…

          - Мы не особо нуждаемся в помощи, дорогая. Деньги у нас есть. А что до общения… Не все родственники общаются так тесно, как мы с Лисецкими. И это нормально. Надо жить своей семьёй.

          - Мама!  Но он же просто – художник, не дворянин. И небогатый художник, можно даже сказать – бедный. Что скажут твои знакомые?

          - Юленька, ты ещё маленькая и всего не понимаешь. Вот, когда ты подрастёшь, я расскажу тебе…

          - Мама! Я ничего не хочу знать. Мне будет стыдно перед крёстными, если у меня будет такой отчим. Я горжусь тем, что мой отец был генералом, и я хочу всегда оставаться его дочерью, Юлией-Софией Вишневецкой.

           После такого разговора Елена серьёзно задумалась над тем, нужно ли ей официально оформлять отношения с Сергеем.  Дочка была непреклонна и к Сергею Ивановичу относилась спокойно, но холодно, как к чужому.

          В середине июня они, наконец, добрались до Рима, пробыли там неделю для осмотра достопримечательностей, а потом отправились к морю на западное побережье страны. Елену больше всего интересовали курорты и клиники, где лечили туберкулёз. Они побывали проездом в Неаполе и Салерно, и потом переехали на Капри. Здесь Елена сняла небольшой домик у моря, наняла местную женщину для уборки и готовки и устроила Сергея в пансионат при лечебнице. Они почти каждое утро ходили с Юленькой к морю, дышали морским воздухом. Юленька играла в песке на берегу, собирала ракушки, потом они купались в море в специальных купальнях, сидели в соломенных шезлонгах на солнышке. Иногда нанимали местного лодочника и катались в лодке по морю.

          Через несколько дней с ними познакомились  две русские семьи из Москвы с детьми. Девочка Алина 12 лет и мальчик Саша 10 лет быстро подружились с Юленькой, и она повеселела, проводила с ними много времени и начала по-настоящему наслаждаться отдыхом. Алина не первый раз приезжала на этот курорт и немного говорила по – итальянски. Саша знал несколько нужных слов на этом языке, но больше изъяснялся по – французски. Дети весело проводили время. Юля научила их играть в детские карточные игры и раскладывать простые пасьянсы. На берегу они строили песочные замки, обменивались ракушками и красивыми камешками, учились играть в большие шахматы на набережной. Шахматные фигуры были детям почти по плечо, но им было интересно учиться играть.

          Июль пролетел быстро и незаметно. В августе Елена получила письмо от Софьи Михайловны. Она писала, что Наталья Ильинична тяжело больна, и хорошо бы им уже вернуться домой. Елена серьёзно обеспокоилась, посоветовалась с Сергеем и решила вернуться. Она оплатила Сергею лечение ещё на месяц, и они с дочкой отправились назад. Юленька за два месяца подросла, загорела и похорошела. На смуглом личике появился румянец, она окрепла, стала весёлой и более уверенной в себе. Она с удовольствием вспоминала время, проведённое с детьми, и теперь не смущалась знакомиться и общаться с новыми людьми.

         Поездом они опять доехали до Варшавы, провели три дня в доме матери и отправились в Питер. Елена уже смирилась с тем, что дом трудно продать и поручила своему поверенному сдавать комнаты в первых двух этажах дома.


                *        *        *

           Санкт - Петербург встретил путешественниц, как обычно, пасмурной погодой и мелким дождём. На вокзале их ожидал кучер Лисецких с их экипажем и горничная Елены, Маша. Быстро привязали багаж сзади коляски и покатили домой. Кучеру было дано указание везти дам в дом к родственникам, но Елена не согласилась, и они поехали домой. Елена очень волновалась о здоровье Натальи Ильиничны и хотела знать новости как можно быстрее. После солнечной и жаркой Италии улицы столицы казались им серыми и мрачными. От каналов веяло сыростью, и дамы кутались в лёгкие накидки, но это не спасало их от промозглой погоды.

           Когда подъехали, наконец, к дому, Елена поручила дочку Маше, а багаж - кучеру и подоспевшей Лизе, и побежала в спальню к Ильиничне. Она хотела видеть всё своими глазами и узнать новости из первых рук. На удивление, Ильинична сидела в своей постели, обложенная подушками, и пила чай из чашки. Она аж вскрикнула от неожиданности, увидев Елену. Быстро поставила чашку на тумбочку и протянула навстречу хозяйке обе руки.

          - Матушка, голубушка! Вот радость – то, вот не ожидала! – Запричитала она.

          Елена быстро подошла к постели старой няни, села рядом, взяла обе её руки в свои и пожала их. Она очень обрадовалась тому, что Ильиничне явно было лучше, и она не умирает. А та, в свою очередь, даже заплакала от того, что хозяйка приехала в такое тяжёлое для неё время.

        - Что случилось, Наталья Ильинична? – Взволнованно начала расспрашивать Елена. – Софья Михайловна написала мне, что вы больны, и мы поспешили домой.

        - А вам ничего не рассказали? Вы не знаете? - Удивилась Ильинична. – Никита Силыч ведь помер месяц назад. Неожиданно так, не болел, не жаловался ни на что. Сидел вечером, пил чай у самовара, а потом вдруг повалился на стол и умер. Я так перепугалась, что затряслась вся, сердце схватило, не знала, что и делать. Хорошо, что Лиза на мои крики прибежала, позвала кучера. Мы Никиту –то. Силыча, сердечного, на кровать положили все вместе, а Лиза позвонила по телефону вашим родственникам. Я – то потом сразу чувств лишилась, даже не знаю, что и было дальше. Очнулась в своей кровати, доктор рядом, лекарства какие-то мне давали. Не знаю, сколько и пролежала. Доктор говорил – «удар» у меня. Мужа моего без меня похоронили, да простит меня Господь. Я всё лежала и лежала, как в забытьи. А потом меня как-то отпустило.  Доктор сказал: «Чудо!». Что только у женщин такое может быть, а мужчины навсегда остаются калеками. Рука у меня, правда, «тянет» до сих пор и плохо работает. И встаю я пока ненадолго и с палкой. Но, матушка, Елена  Мирославовна, я поднимусь, скоро поднимусь, вот увидите.

         Говорила она медленно, как бы - через силу, с трудом.
 
        - Что ты, что ты, милая! Не волнуйся так! Ты своё отработала и отдых заслужила! Лежи, выздоравливай, а мы уж о тебе позаботимся.

         Юленька тоже прибежала к старой няне, едва раздевшись в своей комнате.  После пережитых событий в своей собственной маленькой жизни она стала слишком сердобольной и чувствительной к несчастьям других людей, особенно – к детям, животным и старикам. Она всегда подавала милостыню всем нуждающимся, стремилась любой ценой помочь несчастным животным и детям. Елена иногда даже журила её за излишнее сочувствие к чужим людям, называя это детской доверчивостью и наивностью. Но Юленька пока не менялась и часто проливала слёзы над одинокой потерявшейся собачкой на улице или бедными, голодными детьми. А матери она однажды сказала:

        - Не ругайте меня, маман. Я только жалею их, потому что знаю, каково это – быть бедной и никому не нужной. Вы и сами жалеете бедных и больных: сколько сил и денег тратите на этого несчастного художника, Сергея Ивановича. Он ведь нам не родня…

         Елене нечего было возразить, и она перестала очень уж журить дочку, только слегка сдерживала её порывы.

         Юленька даже обняла старую няню и прослезилась, но Ильинична уверила её, что ей гораздо лучше, и, сердечно её обняв и поцеловав в лоб, принялась расспрашивать о путешествии.  Елена смогла пойти заняться разборкой вещей и домашними делами, а Юленька осталась сидеть возле постели больной и рассказывать ей о неведомой стране – Италии. Рассказ получился живым и доступным для понимания простой женщины. Она интересовалась укладом жизни итальянцев, ценами на продукты и особенностями климата. Ильиничне не верилось, что где-то есть место на Земле, где почти не идёт дождь, солнце светит большую часть дней в году, и вода в море такая тёплая, что можно целый день купаться и не замёрзнуть. Потом Юленька заметила, что Ильинична задремала, и она тихонько встала и на цыпочках вышла из комнаты.

        До начала занятий в прогимназии оставались ещё три недели, и Елена проводила это время очень активно, решая домашние проблемы. Она оставила заявку на новую экономку в агентстве, каждый день посещала родственников, советовалась с ними. Юленька ездила с ней через раз, но большую часть времени проводила у постели няни. Потом Елена отправилась на дачу, проверить, как там дела. Взяла с собой обеих горничных, кухарку и кучера. Пока слуги наводили порядок и готовили для всех обед «на скорую руку», она наведалась в свой тайный домик и спрятала там кое-какие, пока излишние, деньги. Родственники предупредили её, что в Санкт-Петербурге сейчас неспокойно, много криминальных группировок, поэтому дома лучше ничего ценного не хранить. Елена и сама это понимала. Она знала, что даже если слуги сами ничего не украдут, она им доверяла, то они могут случайно рассказать своим знакомым или родственникам, что в доме есть что-то ценное. Дом, хоть и запирался, но мужчин в нём не осталось со смертью Никиты Силыча, кучер жил во флигеле во дворе, и на него надежды было мало. Да и «от вора не запора», как все знают. Родственники советовали Елене держать деньги и ценности в банке. Но Елена и банкам не очень доверяла, помня рассуждения на этот счёт своего покойного мужа.

         Юленьке в том году исполнилось 12 лет. Она была вполне разумной девочкой, очень сообразительной и смышлёной, хотя, по мнению Елены, ещё наивной и доверчивой.  Елена решила, что дочка достаточно взрослая, чтобы доверить ей свои секреты. В конце августа она взяла Юленьку с собой на дачу. Они поехали только с кучером и кухаркой, чтобы она приготовила им там небольшой обед. Дома кухарка оставляла что-нибудь уже приготовленное, и оставшиеся там домочадцы только разогревали еду для себя.

        Сначала Елена провела предварительную беседу с дочкой в доме.

         - Юленька, ты уже взрослая, и я считаю, что могу доверить тебе мой секрет. – Начала она.

          Юлия поморщилась, она подумала, что мать начнёт рассказывать ей о похождениях своей молодости, и ей не хотелось ничего такого слушать. Но Елена облегчила ей задачу и заговорила о другом.

        - Ты – единственная моя законная наследница, и я хочу обеспечить твоё будущее. Я получила от моих обоих родителей кое-какие деньги и драгоценности от матери. Сейчас такое смутное, непростое время, когда никому нельзя доверять. Запомни, дорогая, никому! Я частично положила деньги в банк, у нас остался бабушкин дом в Варшаве, и доверенный сдаёт его в наём. Но большую часть денег в золотых монетах и наши с мамой драгоценности я спрятала здесь, на даче. Я тебе сейчас всё покажу, но ты должна дать мне слово, что никому и никогда об этом не расскажешь: ни крёстной, ни Ильиничне, ни подругам твоим, ни молодому человеку, в которого ты влюбишься со временем!

         Юленька при этих словах покраснела, но слово дала. Елена сказала кухарке, что они отлучатся на час к морю и повела дочку тайной, совершенно заросшей тропинкой к секретному домику. Юлия очень удивилась тому, что ничего не знала об этой избушке, хотя часто гуляла на всей территории имения и облазила там почти все уголки. Елена показала дочке, где зарыты драгоценности, и где спрятаны деньги. В одном из брёвен стены была небольшая ниша, замаскированная куском дерева. Там в жестяной коробке от табака лежали деньги и какие-то бумажные акции. Потом Елена показала Юлии калитку возле домика, что вела за пределы имения, показала, как она смазывает железные петли у калитки и двери избушки и навесной замок. Показала так же, где прячет ключ, чтобы не носить его с собой и не потерять. Потом, ещё раз предупредив дочку о секретности их тайны, она повела её обратно у дому.

       За обедом Елена сказала дочке ещё раз о том, что нужно во всём знать меру, и помогать людям только тогда, когда они об этом очень просят, или, когда есть угроза жизни. Что чужие люди могут, конечно, помогать другим людям, но делать это надо с умом и не беспредельно. Юлия выслушала её, доедая суп, а потом всё же возразила:

      - Мама! Вот вы всё учите меня, а сами только и возитесь с этим Сергеем Ивановичем. Ну, что он вам? Да, он хороший человек, талантливый, но зачем тратить на него столько времени и денег?

      - Дочка, ты уже взрослая, и я могу тебе сказать… Сергей Иванович – он моя первая и сильная любовь. И на самом деле – он- твой настоящий отец. Так получилось, понимаешь?

       Юлию просто бросило в жар. Она, конечно, подозревала что-то такое, о романе матери с этим художником. Но ЭТО было уже слишком. Неприятное открытие. Юлия молчала, переваривая услышанное.  Ага, значит, вот, почему она была ни капельки не похожа на Льва Николаевича… И он её не очень-то любил. А этот художник держал её, Юлин, портрет в своей мастерской и всегда как-то странно с ней разговаривал, как бы желая сблизиться. Юлии понадобилось несколько минут, чтобы осознать услышанное от матери. Второе блюдо прошло в полном молчании. Впрочем, и аппетит у девочки пропал.

           - Так получается, что я – Юлия Петрова? Ужас какой. Сначала была Иванова, а теперь – Петрова. Значит, прощайте крёстные, знакомые, одноклассницы, прощайте мечты о Смольном… Я теперь и в прогимназию не покажусь от стыда. - Сказала Юлия и заплакала.

           Елена смутилась и быстро заговорила:

         - Почему ты решила, что надо что-то менять, дорогая? Всё так и останется, как было. Я не собираюсь выходить второй раз замуж. И об этом моём секрете знаем только мы с тобой и Сергей Иванович. Не волнуйся, никто посторонний не узнает об этом. Нужно только сохранить тайну и никому ни под каким предлогом не рассказывать об этом.

         Юлия отложила салфетку, вытерла слёзы и сказала:

        - Напрасно вы мне это рассказали, маман! Я очень расстроена. Я не хочу ничего этого знать и хочу всегда оставаться Вишневецкой, любящей крестницей Станислава Марковича и Софьи Михайловны, кузиной Володи и подругой моих одноклассниц. И вы простите меня, но я не хочу пока видеть вашего художника.

            Всю дорогу домой Юлия молчала. Она любила свою мать, но та нанесла ей душевную травму, которая причиняла ей боль, т.к. Юлия хорошо помнила Божьи заповеди и собиралась по ним честно жить.


                *        *        *


            Занятия в прогимназии отвлекли Юлию от тяжёлых раздумий о жизни взрослых. Дома её, по – прежнему, называли Юленькой, а в прогимназии девочки называли её просто Юлей, а классная дама и учителя обращались к ней по – разному: «мадемуазель Вишневецкая» или «Юлия- София». Но чаще – по фамилии. И теперь Юлия более трепетно и уважительно относилась к своей фамилии. Соседка по парте – Полина, уехала с родителями за границу, и теперь Юлия сидела за другой партой в среднем ряду, потому что подросла за лето. И соседка у неё была другая – Галя Краснощёкова. Она была весёлой хохотушкой, ни к чему не относилась серьёзно и училась не очень прилежно. Но Юлии это не мешало. Учёба давалась ей легко, она научилась подолгу сидеть за партой, сложа руки, как этого требовали учителя, и думать о чём-нибудь своём. На переменах девочки успевали выбежать во двор, посидеть и поболтать там на лавочках, съесть свой завтрак и поделиться новостями с подружками.

          К крёстным Юлия выбиралась с матерью теперь не часто, хотя иногда Софья Михайловна просто присылала за ней коляску с кучером. Крёстная следила, чтобы Юленька была аккуратно и модно одета, чтобы она читала полезные для неё книжки, разучивала на фортепиано модные пьесы и романсы и даже начала вывозить её в театры. Юлии очень хотелось нравиться крёстной, потому что она понимала, что та рассказывает о ней Володе. С ним Юле удавалось видеться крайне редко, но она видела, что он по-другому начал к ней относиться, не подшучивал больше и смотрел на ней с интересом, даже иногда – с восхищением.

         Елена была очень благодарна Лисецким за такое внимание к её дочери и всегда отзывалась о них уважительно. Она, конечно, понимала, что только Володя станет их единственным наследником. Но светские связи Лисецких могли помочь Юленьке поступить в Смольный, как она мечтала, и приобрести нужные знакомства в обществе.

         После уроков девочки небольшой компанией шли вместе домой пешком. Они договаривались об этом заранее, и Юля часто говорила кучеру, чтобы он не приезжал за ней, и что она пойдёт домой пешком. Елена не одобряла эти пешие прогулки, но Юлия уговорила мать, что ей нужно гулять на свежем воздухе и общаться с девочками вне стен школы. И мать разрешила делать это не чаще одного – двух раз в неделю. Обычно девочки шли пешком в субботу, когда не надо было спешить делать домашние задания, и впереди их ожидал воскресный день. Они шли по набережной, могли посидеть на лавочках на бульваре, постоять на одном из мостов, глядя в мутные воды канала, или даже зайти в кондитерскую за печеньем, если у кого-то находились деньги. Юлия чаще всего угощала чем-нибудь девочек, потому что деньги в кармашке фартука у неё водились. Ей совала монетку Ильинична, клала рубль в портфель Елена, дарила немного денег крёстная при каждом удобном случае.

         И вот, как-то в один из тёплых весенних дней, девочки сидели втроём на скамейке на бульваре недалеко от кондитерской и ели конфеты. Лёгкий ветерок играл прядками их волос. Галя, Юлия и Алина шелестели конфетными фантиками и обсуждали смешную причёску учительницы немецкого языка. Как вдруг они увидели бегущего мальчишку – подростка. Он выскочил из боковой аллеи и явно искал, куда спрятаться. Юлия как-то сразу разглядела, что это не босяк, одет чисто, но просто, симпатичный, очень запыхался и явно испуган. Когда он поравнялся с ними, она быстро сказала ему: «Полезай за скамейку!». Он удивлённо на неё посмотрел, но послушался и прыжком оказался за их скамейкой. Вокруг густо росли кусты. Девочки расселись пошире, расправили свои юбки, рядом расставили портфели, и мальчишку стало совсем не видно. На аллее появился городовой со свистком в руках. Но свистеть не стал, осмотрелся, прошёл мимо девочек и скрылся в боковой аллее. Мальчик посидел за скамейкой ещё немного, потом вышел, дружелюбно кивнул Юле и тоже исчез.

        - Что это было? – Поинтересовалась Галя, доедая конфету. 

        - Надо было помочь. Мы же не хотели бы видеть, как жандарм потащит мальчика в участок? - Пояснила Юлия.

         - А вдруг – это какой-нибудь воришка или хулиган? – Удивилась Алина.

         - Ну, нет. По лицу же видно, что хороший мальчик. – Возразила Юлия. Она заметила, что девочки не очень одобрительно отнеслись к происшествию. Хотя необычное приключение их развлекло.

          Когда девочки расстались, и каждая отправилась своей дорогой, Юлия уже почти подошла к своему дому, её вдруг догнал тот самый мальчишка. Теперь Юлия рассмотрела его лучше: невысокого роста, одет скромно, но чисто. Из-под кепки выбивался русый чуб. Большие голубые глаза смотрели весело и дружелюбно. Смуглый золотистый цвет лица со здоровым румянцем на щеках, какой бывает у блондинов, говорил о частом пребывании на воздухе. Мальчик просто пошёл рядом, как бы отдельно, но при этом сказал: «Спасибо тебе, девочка, ты здорово меня выручила». Юлия повернула к нему голову, улыбнулась и ответила: «В следующий раз будь осторожнее!». Потом кивнула ему головой и позвонила в дверь своего дома. Когда она обернулась, его уже не было рядом.

             Дома Юлия не стала рассказывать матери об этом эпизоде.  Она знала, что та начнёт отчитывать её за неосмотрительность и доверчивость.


                *          *          *


               Вместо заболевшей Ильиничны у Вишневецких работала теперь новая экономка – Домна Карповна. Её прислало бюро по найму, и она сразу чем-то понравилась Елене: довольно молодая, лет сорока, миловидная и очень полная, но подвижная и энергичная, она напомнила ей Наталью Ильиничну в те годы, когда только познакомилась с ней. Домна Карповна всегда была аккуратно и красиво причёсана, поверх шерстяного серого платья носила белоснежный фартук и сразу вникла во все тонкости жизни в доме. Она заняла просторную комнату в цокольном этаже, где раньше жили Наталья Ильинична с супругом. К себе домой она наведывалась только в выходные дни. А Наталью Ильиничну Елена поселила теперь на первом этаже в отдельной спальне, выходящей окнами во внутренний двор. Так няне было спокойнее, она могла выходить гулять через «чёрный» ход, и Юленька могла с удовольствием просиживать у неё какое-то время, если была свободна.

           Юлия очень любила няню, часто рассказывала ей, как видела её во сне в приюте и в скиту. Она читала Ильиничне вслух книжку или газеты, если та хотела, а чаще расспрашивала её о прошлой жизни своей семьи. Юлия ни разу не обмолвилась ей о Сергее Ивановиче, но няня видела, что девочку что-то гнетёт. Ильинична не спрашивала её, надеясь, что когда-то Юлия сама расскажет ей о своих сомнениях.

         Вот ей, как раз, Юлия и рассказала о случае с тем мальчиком. Ильинична выслушала её и сказала:

      - Деточка! Я знаю – у тебя золотое сердце, ты всем хочешь помочь. Может быть, мальчик, действительно, хороший. Но он может быть из плохой компании или неважной семьи. Ты ничего о нём не знаешь. Будь осторожной, не раскрывайся ему, не доверяй сразу и безоговорочно. Проверь его сначала. Если он узнает, что ты из богатой семьи, что помешает ему залезть в дом или направить сюда своих товарищей? Теперь, когда Никита Силыч оставил нас, мы плохо защищены в нашем доме. Одни женщины, кучер спит во флигеле, не добудишься. Буль осторожной, дитятко.

            Юлия приняла к сведению совет няни. Она теперь реже ходила пешком домой. Девочки даже обижались, что она не хочет с ними гулять. Но она приглашала их в гости, и они гуляли у них во внутреннем дворе. Одноклассницы Юлии тоже все подросли, начали превращаться в барышень, и им уже хотелось внимания со стороны мужского пола, так что гулять во дворе дома им было неинтересно.

         В один из субботних дней они всё же уговорили Юлию пройтись домой пешком. Девочки, как всегда, хотели зайти в кондитерскую, но тут они увидели на бульваре мороженщика, и Юлия придумала угостить подружек мороженым. С вафельными рожками в руках девочки уселись на скамейки и болтали, греясь на солнышке и облизывая шарики мороженого. Мимо проходили гуляющие дамы, няньки с детьми. Вдруг одна фигура отделилась от толпы и стала возле них, отбросив тень. Это был тот самый мальчик лет 12-13.

         - Добрый день, барышни! – Сказал он, приподняв кепку.

         - Добрый день, мальчик! – Ответила только Юля, прищурив глаза. Солнце слепило их, и почти ничего не было видно. - Как вас зовут? Мы с вами не знакомы. – Добавила она, как бы извиняясь за подруг, которые не соизволили с ним поздороваться.

        - Фёдор. - Солидно представился мальчик. – А вас как зовут?

        - Меня зовут Соня, а это – мои подруги: Женя и Наташа. – Быстро представилась Юлия, боясь, что девочки скажут иначе. Те переглянулись с улыбкой, но промолчали.

         - Опять гуляете? – поинтересовался Фёдор.

         - Нет, просто возвращаемся домой и решили съесть мороженое. А вы, Фёдор, уже не прячетесь от городового?

          - Нет, конечно. Это было недоразумение. Полицейские устроили облаву возле рынка, я шёл мимо, и меня они тоже хотели забрать. Вот я и побежал тогда.

        - А чем вы занимаетесь, Федя? – Поинтересовалась Юлия, чтобы как-то поддержать разговор, потому что пауза затянулась.

        - Я – ученик слесаря на заводе. Сегодня – выходной, вот и гуляю.

       Девочки постарались быстрее доесть своё мороженое и, распрощавшись, разошлись в разные стороны.  Фёдор тоже встал, постоял немного, заложив руки в карманы, потом пошёл вслед за Юлией. Она не спешила, шла медленно, и он очень скоро оказался рядом.

        - Соня, я вот, что хотел вам сказать. Вы меня выручили, и если вам когда-нибудь понадобится моя помощь, то я всегда готов вам помочь. Ну, мало ли?

      - И где я должна вас искать? – Улыбнулась Юлия.

     - Я живу на Литейной, в доме купца Семёнова. Мы снимаем квартиру в полуподвале. А вы живёте в этом доме? - Сказал он, когда они подошли к дому Вишневецких.

       - Мы тоже снимаем здесь квартиру с мамой. – Соврала Юлия. – Моя мама работает здесь экономкой, папа умер.

       - А кто хозяева этого дома? - Поинтересовался Федя.

       - Точно не знаю, какие-то разорившиеся люди. – Опять соврала Юлия.

        На этом дети расстались. Юлия позвонила в дверь, а Фёдор моментально скрылся.
   
                *           *          *


            Елена, уверившись, что у дочки всё нормально с учёбой, и что Ильинична хорошо устроена и идёт на поправку, снова начала часто посещать Сергея в его мастерской. Он даже написал с неё большой парадный портрет в вечернем тёмно-синем платье, когда у него образовалась пауза между заказами. Елена его об этом не просила, а он почти в каждое её посещение делал наброски карандашом, потом попросил посмотреть её самое любимое «парадное» платье, и она принесла ему его, бархатное замечательное платье с декольте и кружевами вокруг выреза, хотя не понимала - зачем?  Сергей надел его на портновский манекен и писал платье отдельно. Так что портрет явился сюрпризом для Елены.  Они с Сергеем общались душа в душу, никогда не ссорились, хотя и спорили иногда. Сергей был очень мягким, интеллигентным человеком, деликатным и скромным. Они с Еленой стали бы прекрасной парой. Но Сергей понимал, как многое отделяет их друг от друга, и не настаивал ни на браке, ни на более открытой их жизни. Елена же, напротив, искала пути и возможности как-то закрепить их отношения и получить официальное оправдание для помощи любимому.

            В конце – концов она придумала: тайно обвенчаться с Сергеем и проводить с ним больше времени или в имении, или в Польше, в доме матери, или ездить с ним лечиться за границу. Конечно, это требовало меньше времени уделять дочери, но Елена видела, что Юленьку горячо опекают крёстные, Ильинична, горничная Лиза и даже новая экономка, Домна, которая разрешила Елене называть себя просто по имени.

          Елена выбрала время летом, когда у Юлии были каникулы, и крёстные взяли её на месяц на свою дачу на Взморье. Елена с Сергеем скромно обвенчались в церквушке в Выборге, взяв в свидетели товарища Сергея по Академии Художеств, Василия Ливанова и его супругу, тоже художницу. После венчания заехали по дороге в приличный трактир с гостиницей, отметили там событие небольшим застольем, и обе пары переночевали в тамошних номерах. Наутро вся компания вернулась в город, и никто ничего не узнал. «Медового месяца», к сожалению, не получилось, потому что, Юля неожиданно заболела ангиной и слегла. Елена должна была ухаживать за ней, потом ангина дала осложнение на сердце, и Елене пришлось почти всё лето провести дома. Она снабдила Сергея деньгами и отправила его «на кумыс» в какие-то степи, как велел доктор. Сергей писал ей оттуда длинные и ласковые письма, полные любви и благодарности, и это очень поддерживало Елену. Она тоже отвечала ему нежными сообщениями, и ей даже нравилось писать ему и получать от него признания в любви в письменном виде, потому что так было легче выразить всю любовь, накопившуюся в душе и не бояться быть смешной, не будучи юной девушкой.

           Юлия окончательно выздоровела и окрепла только в августе. Мать предложила ей поехать к ним в имение, но Юлия помнила, что там обязательно появится тот художник, которые, якобы, её отец, и она отказалась ехать. Елена пообещала дочке, что художника не будет, потому что он уехал в другое место, и они отправились на дачу, взяв с собой горничную Лизу, кухарку и кучера. Горничную Машу оставили в помощь Ильиничне.

          Как на грех, после солнечной погоды июля, когда Юлия вынуждена была лежать дома, в августе зачастили дожди и похолодало. Елена наведалась в свой секретный домик вместе с дочкой, они проверили свой «клад», убедились, что всё цело, смазали петли дверей, калитки и замок машинным маслом и снова закрыли свою тайную избушку.

         Елена хотела показать дочке, как надо управляться с замком и заржавевшими петлями, чтобы она потом не растерялась, если будет здесь одна. Пробыв почти неделю в имении и вынужденно сидя в комнатах по причине проливных дождей, Елена решила изменить планы. Они с дочкой и слугами вернулись в Санкт-Петербург, убедились, что дома всё в порядке, и отбыли вдвоём поездом в Варшаву. Елена хотела предварительно навести порядок в доме матери, подготовить им с Сергеем квартиру на случай, если они неожиданно решат туда приехать.


                *        *        *


            В Варшаве было не так дождливо, как на даче, но тоже прохладно. Последний летний месяц не обещал быть жарким, и путешественницам пришлось носить накидки и шляпы. Елена быстро разобралась с поверенным, забрала собранные от сдачи комнат деньги и наняла троих женщин – убрать в доме. Первый этаж всё так же сдавался внаём, второй этаж Елена выбрала для их собственного проживания, его тщательно убрали и заново декорировали. Здесь было всего три комнаты и кухня, но так как на первом этаже был ещё и небольшой магазин, то на его крыше была устроена просторная веранда с летним садом. Растения стояли в кадках и горшках и на зиму убирались в стеклянный павильон, построенный здесь же, у стены соседнего дома. Елена поставила на веранде металлический садовый стол и несколько таких же белых стульев, не боящихся дождя, и кресло-качалку. Было очень приятно сидеть здесь в затишье, пить чай или читать книгу. Елена уже представляла, как они приятно будут проводить здесь время с Сергеем.

           Елену здесь величали «пани Эвелина», и она старалась говорить по-польски или по-немецки с теми, кто понимал этот язык. Много раз она с благодарностью вспоминала свою мать, пани Юлию, за то, что она так разумно устроила её жизнь и обеспечила ей и дочери безбедное существование. Она регулярно заказывала молебны и литургии за её упокой, проведывала могилку матери на кладбище.

          За три недели Елене удалось отремонтировать и убрать третий этаж  и приготовить к сдаче ещё три комнаты. Так что в Польше деньги тоже накапливались, и Елена могла приехать сюда в любое время с Сергеем и ни в чём не нуждаться.
В конце августа Вишневецкие вернулись домой.  Их сразу пригласили к себе Лисецкие, они соскучились по Юленьке. Софья Михайловна сообщила радостную новость: она замолвила словечко своим влиятельным друзьям на счёт поступления Юлии в Смольный институт. Юлия обрадовалась, но Елена хотела больше узнать об этом учебном заведении, и сама поехала на приём к начальнице, чтобы расспросить обо всём.
 
           Каково же было её удивление и разочарование, когда она узнала подробности обучения в Смольном. Девочки должны были находиться там безотлучно круглый год, их не отпускали домой даже на каникулы. Те дети, которые жили в Санкт-Петербурге, могли изредка видеться с родными с разрешения начальства и в присутствии классной дамы. Спали девушки в больших дортуарах по 30 человек, сами заправляли себе узкие кровати и следили за своей одеждой. Причёсываться они тоже должны были сами и гладко. В спальнях было очень холодно, нельзя было надевать тёплые ночные рубашки, и укрываться можно было только тонким одеялом. Питание было очень скудным, а режим дня был расписан по минутам с подъёмом в 6 утра. Ходили повсюду строем парами, как солдаты. За мелкие провинности наказывали всякими унизительными наказаниями: стоянием в углу или возле стола, снятием фартука или ещё каким – нибудь обидным наказанием. Гулять разрешалось только во внутреннем дворе по полчаса и парами. Крайне редко летом воспитанниц выводили строем в Таврический сад, предварительно очистив его от публики.

           Узнав всё это, Елена посчитала своим долгом обсудить информацию сначала с Софьей Михайловной, а потом и с дочерью. Крёстная, конечно же, хотела видеть Юленьку высоко образованной особой, возможно, принятой ко двору. Она понимала, что учиться в таком заведении не просто, может быть, даже мучительно, но для дальнейшей успешной жизни нужно было чем-то пожертвовать. Елена понимала, что, отдав дочь в такое заведение, она будет свободна и сможет насладиться личной жизнью. Но ей было жалко девочку, которая и так уже настрадалась по чужой вине. Решено было спросить мнение самой Юлии.

           Юленька выслушала мать, никак не выдавая своих чувств. Ей очень хотелось попасть в это учебное заведение, которое находилось в таком прекрасном здании. Здесь училась и Анастейша Карпова, которая помогла ей найти родителей, и казалась ей такой прекрасной барышней. Она видела и гуляющих «смолянок» в их форменных платьях. Ей хотелось находиться среди этих красивых, умных девушек и гордиться тем, что она здесь учится. Вот, Володя всегда хвастается, что он учится в своём Кадетском корпусе, упоминает «однокашников»: князь такой-то, сын генерала такого-то, виконт такой-то. Юлии тоже хотелось приобщиться к светской жизни, пусть и ценой некоторых лишений. И она сказала, что хочет там учиться.

                *          *           *

           Но, как говорится, «человек предполагает, а Бог располагает». За неделю до начала занятий Юлия опять разболелась. От резких перемен климата у неё началась тяжёлая ангина с высокой температурой. К ней пригласили их домашнего врача, Юрия Карловича. Он -  то и решил проблему выбора учебного заведения. Ему даже сначала показалось, что у девочки дифтерия, так обложено было горло, и он назначил ей строгий постельный режим и изоляцию от домочадцев. Первые дни за Юлей ухаживала специально приглашённая медицинская сестра. Но потом, всё же, диагноз не подтвердился, ещё два врача, приехавших на консультацию, определили, что это лакунарная ангина, и лечение немного изменили.

           Домашний доктор, беседуя с Еленой у постели Юленьки, высказал своё мнение по поводу учёбы:

          - Дорогая Елена Мирославовна! Я хочу вам напомнить, что у вашей дочери не очень крепкое здоровье. Она много болела в детстве, находилась в очень неблагоприятных условиях для воспитания ребёнка, и вы должны об этом помнить. С виду наша барышня красивая и здоровая, но её организм в любой момент может отреагировать на любые негативные факторы развития. Я бы, со своей стороны, не советовал бы переводить мадемуазель Юлию в Смольный институт. Забрать её оттуда до определённого срока вы не сможете, а ей это может стоить жизни. Я понимаю, что обучение в таком учебном заведении очень престижно, и если вы видите свою единственную дочь при дворе, посвятившую свою личную жизнь Государю Императору, то тут я вам не советчик. Это ваше личное дело. Но если вам дорога ваша дочь и наследница, если вы хотите, чтобы она выросла здоровой и счастливой, то отбросьте эту идею – обучать её в Смольном. Есть очень много других престижных учебных заведений в Санкт – Петербурге, и вы можете выбрать любое с вашими связями. Для девушки, что главное? Чтобы она была воспитана, в меру образованна и удачно вышла замуж. Смольный не обеспечит вам эти условия.

          Елена и Юленька выслушали доктора молча.  Елена молчала, обдумывая его слова, а Юленька просто ещё не могла говорить, потому что горло было обложено, и даже глотать было больно. Но они обе ещё имели время хорошо всё обдумать. Елена пересказала мнение доктора Софье Михайловне, когда та приехала проведать крестницу, и та, на удивление, легко согласилась поискать другое учебное заведение для Юлии.

           Софья Михайловна активно включилась в процесс поиска гимназии для крестницы, и уже через неделю было решено отдать девочку в Мариинскую женскую гимназию для приходящих девиц, условия обучения в которой были очень лояльными и более комфортными для детей. Гимназия была не менее престижная, чем Смольный институт, находилась на углу Невского проспекта и Троицкой улицы, так что Юлия могла ходить туда пешком. Как только Девочка выздоровела, Софья Михайловна повела её на собеседование в гимназию, где специально для них собрали малый педсовет из трёх учителей.  Они, каждый педагог, предложил девочке по нескольку вопросов по своему предмету, и Юлия блестяще сдала экзамен и была принята в 5 класс.

         Юлия была рада узнать, что эта гимназия, как и Смольный институт, при успешном её окончании, давала звание «домашний наставник» и разрешала преподавать в школах для девочек. Здесь не было специальной формы, это немного расстроило Юлию, но зато и не было никаких ограничений в передвижении по городу и дисциплине. Занятия начинались в 10 утра и заканчивались в два тридцать.  Предметы в этой гимназии делились на обязательные и не обязательные. К необязательным относились иностранные языки, музыка и танцы. Но Софья Михайловна сразу сказала, что согласна платить за необязательные предметы, если Елена не согласна. Но Елена, конечно же, хотела, чтобы Юлия занималась по всем предметам, и они решили, что за уроки иностранных языков будет платить сама Елена, а за музыку и танцы – крёстная.

         Юлии купили готовое шерстяное платье тёмно-синего цвета, очень напоминавшее форму учениц средних классов Смольного, и чёрный фартук. Вместо портфеля Елена приобрела для дочери изящную сумку для книг и тетрадей, и Юлия отправилась в новую гимназию.

 
                *         *        *


         В пятом классе, как и в прогимназии, куда Юлия попала во второй класс, уже был сформирован коллектив учениц, и гармонично вписаться в него было непростой задачей. Классная дама усадила Юлию на свободное место уже на предпоследнюю парту, потому что девочка была среднего роста. Соседкой по парте Юлии оказалась некая Елизавета Трубецкая, с первого взгляда не понравившаяся девочке. Лиза была некрасивая, в очках, немножко угрюмая и замкнутая. Волосы черного цвета гладко зачёсаны назад и заплетены в длинную косу с чёрным бантом. Высокий лоб и маленькие уши соседки как-то невольно обращали на себя внимание. Лиза была тоже высокого роста и очень худенькой. За первый учебный день девочки успели перекинуться только парой слов, и Юлия не составила о ней никакого мнения. В классе училось приблизительно 30- 35 учениц, и Юлия не успела познакомиться ни с кем, кроме соседки по парте.

         Домой Юлия шла одна, потому что не завела себе ещё новых попутчиц. И каково же было её удивление, когда почти у самого её дома она снова встретила того мальчишку, Фёдора. За лето он чуть-чуть подрос, но всё равно был маленького роста. Лицо загорелое, с румянцем, весёлые глаза, улыбка до ушей.

        - Привет, Соня. Случайно тебя увидел. Как дела?

        - Здравствуй, спасибо, хорошо.

        - Что-то давно тебя не было, я даже думал – переехали.

        - Нет, мы с мамой уезжали к родственникам, а потом я долго болела.

        - Ты теперь в другом месте учишься?

        - Да. Я закончила начальную школу в прогимназии, теперь, вот, в гимназии учусь. – Ответила она.  (Про Смольный Юлия упоминать не стала, помня предостережения Ильиничны).

        - А я в ремесленное училище поступил.

        - Да?

        - Батя настоял, чтобы профессию, значит, получить.

         Когда уже подошли к самому дому, Фёдор спросил:

        - А где твоё окно?

        - Зачем тебе?

        - Если я тебя долго не буду видеть, я брошу камешек тебе в стекло, и ты выглянешь.

        - Ну, вот ещё! Мама будет недовольна, да и окно у меня выходит во двор.

        - А на каком этаже?

        - На втором. Но если кто-то увидит, будут неприятности!

        - А кто может увидеть?

        - Кроме нас с мамой, там ещё жильцы живут, квартиры снимают.

        - Понятно. Я постараюсь осторожно, - усмехнулся Фёдор.

          Юлия зашла в дом, и на сердце у неё стало неспокойно. Зачем ему её окно? Не собирается ли он влезть туда, когда её нет?

       
                *        *        *


             Елене теперь приходилось вести «двойную» жизнь. По утрам она посещала Сергея в его мастерской, а после обеда должна была быть дома, потому что дочь возвращалась в четырём часам из гимназии. Пока было тепло, Елена предложила Сергею пожить на их даче, в имении. И Сергей воспользовался этим предложением, потому что заказов у него ещё не было. Елена, по совету Софьи Михайловны, наняла для Юлии гувернантку – англичанку, мисс Филдинг. Она помогала Юлии с уроками и занималась с ней английским языком дополнительно. Гувернантка, пожилая строгая женщина, приходила к пяти пополудни, чтобы Юлия успевала пообедать и отдохнуть, и находилась у них до семи-восьми часов вечера. Так что Елена могла ездить на дачу и возвращаться к ужину. Она всегда приглашала к столу и гувернантку, так что та была довольна: и деньги получить за занятия, и вкусно отужинать.

           Сергей, хотя и немного поправился на кумысе и на свежем степном воздухе, всё ещё был худым и иногда покашливал. Доктор сказал, что питерский воздух и сырость вредны для его здоровья, и он должен каждый год хотя бы на пару-тройку месяцев выезжать на юг и лечиться.  Елена подумывала о Баден-Бадене или Швейцарии, но отложила поездку до весны. Надо было пережить зиму.

          Сергей очень неохотно принимал помощь от Елены, он никак не хотел зависеть от женщины, тем более, что он и сам неплохо зарабатывал. Но его длительные отлучки сказались на количестве заказов, их становилось всё меньше. Елена настаивала, что он должен лечиться, и она, как жена, рада тратить на него свои деньги, что он и дочь – самое дорогое, что у неё есть. Мастерская Сергея, как он её ни обустраивал, всё равно была холодным и неуютным помещением. Здесь и работать было сложно: мёрзли руки, а зимой изо рта пар шёл. А уж жить здесь было совсем невозможно, хотя Сергей спал прямо у камина на диване, завернувшись в тёплое одеяло, и накинув сверху тулуп.

           Елена убедила его снять хотя бы комнату или квартиру в этом же доме, чтобы большую часть дня находиться в тепле, а работать – в мастерской по несколько часов в день.  Она сама посмотрела и договорилась с хозяином дома об уютной квартирке в две комнаты с кухней на первом этаже, во флигеле. Елена оплатила квартиру на полгода и помогла Сергею перенести часть вещей в новое жильё и обставить комнаты.  В обеих комнатах имелись камины, а на кухне – печка с дымоходом. Дворник принёс им дрова, часть сложили в кухне, часть оставили у дверей во дворе, накрыв их попоной. Дворник и растопил им камины и печку, и они сами могли поддерживать тепло в помещениях.  Елена договорилась с дворником, что он будет приходить каждый вечер, выгребать золу и топить печки заново. Днём Сергей сможет работать в мастерской, а возвращаться в тёплую квартиру.

          Сергей очень ценил заботу своей возлюбленной, но ему, по-прежнему, было неловко и мучительно как бы находиться на содержании жены. Такое положение вещей лишало их возможности   заявить о своём браке и жить открыто. Приходилось скрываться, прятаться, соблюдать приличия. А тут ещё Софья Михайловна вдруг решила, что надо Елену выдать замуж, и начала сватать ей то одного, то другого знакомого вдовца. Елена не знала, что и придумать, чтобы Софья Михайловна оставила её в покое. Но та настойчиво вывозила её на приёмы, в театры, балы. Приглашала к себе на рауты и приёмы по средам. С одной стороны, Елене нравилось бывать в обществе и хоть изредка надевать свои прекрасные туалеты и украшения, но с другой стороны, за ней начинали ухаживать мужчины, причём - пожилые, и надо было как – то деликатно отклонять их ухаживания.

          Ранней весной, когда снег ещё не везде растаял, Елена заболела. Она начала так же кашлять, как Сергей, сухим, мучительным кашлем. Доктор уложил её в постель и назначил лечение. Обычно подвижная, активная Елена как-то ослабла, похудела и чувствовала себя неважно. Ей удалось дать знать о своей болезни Сергею письмом, где она просила его ничего не предпринимать и не посещать её.

           Юленька очень переживала по поводу болезни матери. Ночами ей начали сниться кошмары, что она опять остаётся одна. Она просыпалась в ужасе и потом долго не могла заснуть. Ильинична, которая к этому времени уже поднялась и немного ходила по дому, дежурила у постели Елены и лечила её своими народными методами: отвары трав, молоко с мёдом, горчичники. Домна Карповна тоже хлопотала вовсю: покупала свежее молоко, домашних курочек, чтобы был куриный бульон, придумывала с кухаркой какие-то особые куриные фрикадельки. Она же следила за приёмом лекарств, назначенных врачом.

          Вся эта кутерьма с лечением убедила Софью Михайловну отставить пока затею со сватовством. Но она почти каждый день навещала больную и приносила ей то фрукты, то какие-нибудь деликатесы, чтобы порадовать Елену. В одно из таких посещений она доверительно подсела поближе к изголовью больной и сказала, что хочет поговорить. Елена внутренне напряглась, думая, что речь опять пойдёт о каком-нибудь вдовце. Но Софья Михайловна заговорила совсем о другом.

           - Леночка, дорогая, мы вот, что со Станиславом Марковичем надумали. Ты же знаешь нашего Володю. Он, конечно, шалопай, каких мало, но он ещё так молод, перебесится, войдёт в ум. У него прекрасные перспективы в карьере, он красивый и добрый юноша. И мне кажется, что они с Юленькой нравятся друг другу. Они – троюродные брат и сестра. Церковь разрешает такие браки, я узнавала. Юленька – именно та девушка, которая бы очень подошла нашему Володе. Она красивая, хорошо воспитанная, умная. Что, если нам их поженить? Не сейчас, конечно. Это просто предложение. Ты поговоришь с дочкой, и если она будет не против, то, когда ей исполнится 16, мы отпразднуем помолвку, а в 18 они обвенчаются. Володе к этому времени будет 21. У них останется время присмотреться друг к другу, подумать. А Володька остепенится и станет более серьёзным и ответственным. И капиталы наши останутся в семье, для детей.

           Елена не очень удивилась этому предложению, она и сама об этом подумывала. Но её собственные мысли были сейчас совсем о другом. Поэтому она не придала разговору серьёзного значения и согласилась побеседовать с дочкой.


                *         *          *

           Уже растаял снег в парках, чаще выходило из туч солнышко и робко светило в окна спальни Елены, а она всё кашляла и кашляла. Доктор выразил серьёзные опасения по поводу её здоровья не только ей самой, но и родственникам и домашним. Он велел ей ехать лечиться за границу. Софья Михайловна живо отреагировала на рекомендации доктора, взяла все хлопоты по дому и уходу за крестницей на себя, и Елена, немного окрепнув для дальнего путешествия, отбыла поездом в Варшаву. Она хотела по пути навестить свой дом и забрать там деньги для путешествия. Сергей, конечно же, тоже ехал этим же поездом, но в другом вагоне. Последние два заказа он закончил, а новых ему не поступало.
Прощаясь с Юленькой, которая очень расстраивалась отпускать мать далеко и надолго, Елена напомнила ей о секретном домике в имении и просила сохранять тайну. Об этом и просить её было не нужно, Юлия и так всё прекрасно понимала. О разговоре с Софьей Михайловной Елена как-то напрочь забыла и ничего не сказала дочери.

         Софья Николаевна настаивала, чтобы Юлия переехала жить на время к ним в дом, но Юленька попросила позволения остаться у себя, так как за ней приглядывать будут сразу три женщины: Наталья Ильинична, Домна Карповна и мисс Филдинг, которая, по-прежнему, приходила каждый день делать с ней уроки и заниматься английским языком. И это, не считая ещё двух горничных: Лизы и Маши. Машу Елена не взяла с собой, оставив её для помощи Ильиничне. Субботу и воскресение Юлия обещала проводить у крёстных и там заниматься музыкой и пением с Софьей Михайловной или приходящей учительницей.

          Елену с соответствующими напутствиями и пожеланиями проводили с Балтийского вокзала, и уже на первой же остановке к ней присоединился Сергей, перейдя из своего вагона. Теперь они были в купе только вдвоём и могли чувствовать себя свободно, потому что ни на вокзале, ни в поезде не встретили ни одного знакомого. Елена, хоть и была ещё слаба после болезни, воспрянула духом, смеялась и шутила, стараясь быть весёлой. Сергей тоже оживился, они спросили себе у проводника шампанского и наслаждались поездкой.

         В Варшаве их квартира была совершенно готова к их приезду, даже чехлы с мебели и люстр сняты. Елена велела дворнику протопить печи в комнатах, потому что после зимы комнаты ещё хранили холод. А сами они, оставив вещи в прихожей, отправились в ресторацию обедать.

          Время, проведённое в этой квартире, можно было назвать «медовым месяцем». Супруги никуда не спешили, подолгу валялись в постели, слегка завтракали кофе с гренками и мармеладом, потом ехали куда-нибудь кататься и обедать.  Консьержка покупала для них молоко, яйца и хлеб, и они забирали всё, вернувшись вечером. Много гуляли в парке Лазенки, кормили уток на озере, посетили несколько раз синематограф и театр. Елена написала письма, Юленьке и Ильиничне из Варшавы, где рассказывала, что доехала прекрасно и консультируется с врачами.  Но недели через две такой беззаботной жизни они оба с Сергеем вспомнили о своём здоровье, потому что постоянное покашливание изматывало. И, неохотно отрываясь от такого счастливого времяпровождения, они поехали дальше, в Баден-Баден.

                *        *        *


            Первое время Юлия тосковала по матери, по её голосу, по спокойным беседам с ней. Но заботливая опека со стороны всех женщин не давала ей почувствовать себя одинокой. Ильинична была ей, как родная бабушка. Софья Михайловна или сама приезжала проведать крестницу чуть ли не через день, или присылала за ней авто в выходные дни и забирала её к себе. Горничные, Лиза и Маша, не только следили за её одеждой, причёсывали её, помогали умываться и купаться, но и болтали с ней на разные темы и с удовольствием выслушивали её рассказы о гимназических делах.

            Юлия подружилась со многими девочками не только из своего класса, но и из классов старше и младше. Она с удовольствием общалась с ними на переменах, иногда вместе ходила с ними домой, а ещё она посещала дополнительные занятия по музыке и вокалу и с некоторыми девочками пела в гимназическом хоре.  Эти девочки, уже почти девушки, были одного уровня с ней. Они читали одни и те же книжки, могли обсудить прочитанное. Пели одни и те же песни, романсы и арии, играли на музыкальных инструментах, с ними Юлии было интересно.

          Соседка по парте, Лиза Трубецкая, оказалась княжной. И звали её дома не Лиза, а Бетти, на английский манер, от «Элизабет». Она очень мало рассказывала о себе, но, узнав её получше, Юлия поняла, что она – очень приятная во всех отношениях девушка, скромная и воспитанная, начитанная и талантливая. Она прекрасно аккомпанировала на фортепиано, читала ноты с листа, и они вдвоём, бывало, репетировали вместе, когда в музыкальной комнате никого не было. Из разговора Юлия узнала, что мама у Бетти долго болела и умерла, что живёт она с отцом и тёткой, его сестрой, и что у неё есть старший брат, военный, который значительно старше неё.  Юлия даже приглашала Бетти к себе домой в гости, и ей понравилось, как скромно и деликатно Бетти вела себя у неё дома.

          Ещё среди девочек к ней очень привязалась хорошенькая Лидия Незнамова, дочка владельца небольшого магазина. Если Бетти была смуглой брюнеткой, то Лидия, с её золотистыми волосами и светлым симпатичным личиком, казалась её полной противоположностью. А сама Юлия, обладательница каштановых волнистых пышных волос, с её карими глазами и длинными ресницами, совсем не была на них похожа, и они трое напоминали «Три грации», такие тоненькие и, обещавшие стать красавицами.

         Юлия продолжала дружить и с прежними своими подружками, Женей и Наташей, но так как они теперь учились в разных школах, видела их редко. У многих девочек появились дома телефоны, и они перезванивались друг с другом, когда это было возможно.

         В один из весенних дней Юлия опять встретила по дороге из гимназии парнишку Фёдора. Выглядел он вполне прилично, но держал руки в карманах, как босяк, и Юлия не хотела, чтобы кто-то увидел их вместе. Когда он догнал её и пошёл рядом, она предложила ему сесть на небольшую лавочку под деревом. Здесь было меньше людей и меньше шансов быть замеченными. Фёдор, как всегда, улыбался до ушей и был вежлив. Но то, что он держал руки в карманах и иногда сплёвывал сквозь зубы, как-то напрягало Юлию, и она немного нервничала.

       - Привет, красавица! Как дела? - Заговорил парнишка.

       - Спасибо, всё хорошо. - Отвечала Юлия.

       - Где твои подружки? Вы больше не сидите на скамейках на бульваре? Не едите мороженое?

        - У меня теперь другие попутчицы, им не разрешают одним гулять в городе. Да и их забирают на авто или в колясках.

        - Понятно. И как это ты с ними учишься? Тебе не скучно с ними? Они, наверное, жуткие воображалы, хвастаются перед тобой своим богатством?

        - Представь себе, - нет! Они интересные, много читают, с ними всегда есть, о чём поговорить. А почему ты так странно спрашиваешь?

        - Я просто удивляюсь: ты такая простая девчонка, нормально со мной разговариваешь, а учишься и дружишь с «буржуйками». Они же кровопийцы, пьют кровь простого народа…

         Юлия очень удивилась такому повороту разговора. Она никак не ожидала, что парнишка так относится к её сословию. Потом вспомнила, что сама говорила ему, что она - дочь экономки в богатом доме, но никак не дочь хозяйки дома. Нужно было как-то выкручиваться из создавшегося положения.. Поэтому она не стала развивать эту тему и перевела разговор в другое русло.

       - Чем ты занимаешься? Учишься? Работаешь? - Спросила она заинтересованно.

       - Да, я закончил училище, теперь работаю в мастерских завода, только уже не учеником, а помощником столяра, жалованье получаю. – Ответил Федя гордо. – Могу угостить тебя мороженым, если хочешь.

        - Нет, нет, спасибо, не сегодня. – Поспешно отказалась Юлия. - У меня что-то горло побаливает, боюсь подхватить ангину. А что это ты всё о каких-то «буржуях» говоришь? Где это тебе рассказывают?

         Фёдор подвинулся к ней поближе и тихим голосом пояснил:

        - У нас на заводе кружок такой образовался. Мы обо всём говорим, что происходит в городе, как народ угнетают, и как можно с этим бороться. Только это секрет, я никому, кроме тебя, не рассказывал, даже родителям. Они обязательно заругают, потому что за это можно и с работы вылететь.

         -И как же с этим можно бороться? – Поинтересовалась Юлия, тоже приглушив голос.

          Фёдор оглянулся по сторонам, убедился, что рядом никого нет, и никто их не подслушивает и почти зашептал:

         - Мы распространяем листовки среди народа, расклеиваем их на стены, чтобы люди читали, раздаём на заводе. Если хочешь, я и тебе дам пару штук, чтобы в гимназии твои подружки почитали.

         - Спасибо, конечно, но я не могу так рисковать, да и читать там никто не станет. – Ответила Юлия.

          Фёдор отодвинулся от неё и сказал только:

         - Если тебе понадобится моя помощь, или ты захочешь меня увидеть, запомни адрес: улица Литейная, 25. Мы живём в полуподвале с левой стороны двора. А то приходи на завод, я в столярном цеху работаю, во дворе.

         Юлия заверила его, что обязательно свяжется с ним, если что, улыбнулась ему напоследок и пошла домой.

                *        *        *


          В начале мая Елена с Сергеем вернулись в Санкт-Петербург, как раз, к дню рождения дочери. Юлия очень обрадовалась приезду матери, даже больше, чем подаркам, привезенным из-за границы. Домашняя жизнь опять вошла в свою колею, Домна Карповна рада была передать бразды правления хозяйством и заботы о барышне в руки хозяйки и немного отдохнуть.

         Елена недолго пробыла дома, повидала родственников и друзей, заверила всех, что она вполне здорова, и собралась переезжать в имение на лето. Ей хотелось всё время быть рядом с Сергеем, как настоящей жене. Открыться она, по-прежнему, боялась, поэтому тайно они могли жить вместе либо в имении, либо за границей.  Елена решила, что горничная Лиза вполне может вернуться обратно к Софье Михайловне, кухарку и Домну Карповну она отправляла в отпуск, и с собой в имение брала только кучера, а свою горничную Машу оставляла для помощи Ильиничне.Елена сказала, что наймёт людей из ближайшей деревни, если будет в этом нужда.

         Софья Михайловна была удивлена таким решением, Лизу приняла обратно, но промолчала. Единственно, предложила, что, если Юлия заскучает на даче, или погода будет там плохая, чтобы она приехала к ним. Юлия поблагодарила, но сказала, что хочет побыть с матерью. Крёстная просила её звонить им, если надо будет прислать за кем-то из них авто. Софья Михайловна даже не спросила Елену, сказала ли она дочери об их планах, как-то не было случая. Но она видела по поведению Юлии, что та ничего не знает. Это было не к спеху, ведь девочке шёл только шестнадцатый год.

          В начале июля погода почти установилась: чаще выглядывало солнышко, потеплело, воздух стал уже не таким влажным. Елена не брала с собой много вещей, потому что в имении и так было много припасено. Взяли запас продуктов, постели и одеяла, книги, ноты и всякие мелочи для комфорта. Кучер вёз всё это, упакованное, в их коляске, а самих Елену с Юлией водитель отвёз в авто Лисецких. Кучера сразу поселили во дворе, в домике при конюшне. Пока Юлия разбирала привезенные вещи и расставляла их по комнатам, Елена съездила с кучером в деревню и наняла двух женщин для помощи на кухне и в доме и двух мужиков для охраны. Обедали тем, что привезли из дома, кучер растопил во дворе печь, поставил самовар.

         К вечеру на извозчике прибыл Сергей Иванович. Елена обрадовалась, что не придётся ночевать одним в доме. А Юлия расстроилась, поняв, что мать опять придётся делить с этим человеком. На следующий день пришли из деревни нанятые новые слуги: кухарка Марфа и горничная Люба. Елена представила им Сергея, как хозяина, и начала показывать их новое хозяйство и рассказывать, что надо делать. Обе женщины были приходящими, и на ночь уходили ночевать домой, в деревню. Два мужика, сторожа, пришли рано утром. Елена показала им домик во дворе, где они будут жить, и помещение, где они будут питаться два раза в день. Кухарке предстояло готовить и для господ, и для слуг, поэтому вторая женщина, Люба, была только с утра горничной, а потом должна была помогать на кухне.

        Юлия настроилась на грустный лад. Мать она, конечно, видела то за столом, то в саду, но та стремилась больше времени проводить с Сергеем, и Юлия не ощущала душевной близости с ней. Юлия старалась занимать себя сама: читала, рисовала, музицировала и пела, но всё это было как-то не в радость. Фортепиано в гостиной за год опять расстроилось, звучало глухо и фальшиво, так что музыка и пение больше раздражали, чем радовали.  Настроить его – надо было везти мастера из города, а Елена не хотела привлекать к этому Лисецких, потому что Софья Михайловна тут же явилась бы сама.

         Первые две недели тихая жизнь в имении упорядочилась и текла спокойно и немного уныло для Юлии. Мать, не желая травмировать дочь ещё больше, спала с Сергеем в разных спальнях и вела себя сдержанно. Если они хотели уединиться, то, предварительно договорившись, уходили «гулять» в разное время из дома и встречались в секретном домике Елены, которые она постаралась сделать более уютным. Юлия догадывалась, что они ходят туда, но это её устраивало больше, чем, если бы они открыто жили при ней в имении.

          Выдержав три недели такой тихой и унылой жизни на даче, Юлия позвонила крёстной и сказала, что соскучилась и с удовольствием бы с ней повидалась. Софья Михайловна хотела заехать за ней сама, но Юлия возразила, что достаточно будет просто прислать за ней авто. Когда они договорились, Юлия объявила за завтраком, что поедет к крёстной погостить. Елена хотела, было, выговорить дочери за самовольство, но увидела виноватое выражение лица у Сергея Ивановича, и ничего не сказала. Пусть поедет, погостит. Тут она вдруг вспомнила о предложении Софьи Михайловны и даже ужаснулась, что до сих пор ничего не сказала дочери, она решила с ней поговорить.

         - Юленька! – Начала она, оставшись с ней наедине в её комнате. - Совсем забыла тебе рассказать. Ещё перед моим отъездом за границу Софья Михайловна спрашивала меня, нравится ли тебе их Володя?

           Юлия, сама, не зная, почему, вдруг покраснела и ответила, не вдаваясь в подробности:

         - Ну, так, нравится.

         - Понимаешь, дочка, они со Станиславом Марковичем, хотят вас поженить. Говорят, что вы – хорошая пара, и чтобы деньги остались в семье. Конечно, Володя – ещё тот шалопай и лоботряс. Он, хоть и учится хорошо, даже отлично, по характеру – избалованный эгоист. Не знаю, какой из него получится муж, пока что он неважный сын, доставляющий им много неприятностей. Но, иди – знай, может быть, как раз он окажется любящим и заботливым мужем. Так что ты подумай сама, всё взвесь, и, если Софья Михайловна спросит тебя об этом, ты скажи, что я говорила с тобой. Если сразу не сможешь дать ответ, скажи, что тебе надо подумать. Договорились?

          Юлия была удивлена этим разговором, она надеялась, что мать посоветует ей, как ей лучше поступить, а та предоставила ей самой решать такую трудную задачу. Вскоре прибыло авто с водителем, и Юлия с небольшим саквояжем отбыла в Питер к крёстным.
 
                *        *         *

          В этот свой приезд Юлия не чувствовала себя свободно в доме крёстных после разговора с матерью. Она была напряжена, скованна и всё время ждала, что Софья Михайловна начнёт с ней разговор о Володе. Но та молчала и, так как уже установилась более-менее тёплая погода, предложила всей семьёй выехать на дачу. Дача Лисецких находилась тоже на взморье, но не на самом берегу, а приблизительно в километре от моря. Деревянный дом в два этажа с верандой располагался в просторном дворе с беседками и английской лужайкой. Юлии отвели спальню на втором этаже с окнами во двор. Вокруг росло много деревьев и кустарников, так что вид из окна был чудесный, пели птицы, откуда-то издалека слышались крики петуха и лай собак.

           Жизнь на даче текла лениво и однообразно пару дней. Юлия бродила по двору, сидела в беседке с книгой, играла с соседским огромным ангорским котом. Но в выходные дни приехал Володя с тремя своими друзьями, и на даче сразу стало шумно и весело. В первый же день Володя представил Юлию всей компании. Она, не зная, что он приехал, но, услышав необычный шум во дворе, спустилась вниз с книгой в белом батистовом платье, в мелкий цветочек, и с широким розовым поясом, завязанным сзади бантом.  Свои пышные, волнистые волосы она не заплетала, а только заколола верхние пряди большой заколкой на затылке, так что выглядела она прелестно.

          И каково же было её удивление, когда она сразу неожиданно увидела четырёх молодых людей, расположившихся в беседке. Володя улыбался довольной улыбкой, видя, какое впечатление она произвела на его друзей, и как смущена была Юлия, обнаружив столько незнакомых молодых людей у них во дворе.

         - Знакомьтесь, господа. Это моя, моя…кузина, мадемуазель Юлия. – Представил он, сделав широкий жест рукой и, слегка поклонившись. – А это мои друзья: Виктор Евдокимов, Григорий Нарышкин и Марк Дробот. Прошу любить и жаловать.

          Когда он называл своих друзей по имени, они все кланялись ей и шаркали ножкой. Юлия тоже сделала им небольшой книксен и быстро взяла себя в руки. Что её смущаться? Так даже лучше. Чужие люди, и ей не так мучительно будет оставаться с Володей наедине, пока она не привыкнет к мысли, что он – её будущий жених.

         - Что вы читаете? – Поинтересовался черноволосый Виктор.

         Юлия показала ему обложку романа, который был у неё в руках, и сказала, что пользуется случаем почитать что-нибудь из библиотеки крёстных, пока она у них гостит. Молодые люди успели обменяться только парой фраз, как Софья Михайловна позвала их в дом, показывать комнаты для ночлега. Юлия осталась в беседке одна. Она не успела толком рассмотреть молодых людей и составить о них какое-то мнение. Подумала только, что гостить с ними одновременно на даче будет не совсем комфортно, но зато не так скучно.

         В следующий раз она увидела молодых людей в столовой за обедом. Они умылись с дороги, переоделись и выглядели очень достойно. Черноволосый Виктор показался ей слишком наглым, он всё время рассматривал её сквозь свои очки и обращался к ней с разными вопросами. Григорий, невысокий, веснушчатый блондин, был более скромен, но тоже смотрел на неё открыто и с интересом. Третий же их товарищ, Марк, показался ей более всех симпатичным. Кареглазый, стройный блондин с волнистыми волосами и мягким, добрым выражением лица, он смотрел на неё с восхищением, но не в открытую, а как бы ненароком, лишь изредка бросая на неё ласковый взгляд. Володя на их фоне выглядел этаким красавцем, но держался, как всегда, высокомерно, свысока, всех перебивал и высказывал своё мнение, никого не слушая.

         Юлия пришла к выводу, что это даже хорошо, что мальчики приехали.  И действительно, после обеда затеяли играть в карты в беседке, потом гуляли по посёлку, дошли пешком до побережья, бросали камешки в воду, чтобы они подпрыгивали много раз. Потом притащили из сарая велосипед на трёх больших колёсах и по очереди катались по просёлочной дороге. Юлия не хотела кататься, но они заставили её, пообещав держать с двух сторон. И держали за руль и сидение, когда Юлия всё-таки отважилась оседлать велосипед. С одной стороны – Виктор, с другой – Григорий. Володя с улыбкой наблюдал за ними. А по лицу Марка было видно, что он расстроился тем, что ребята опередили его. Но Юлия, видя это, бросала на него через плечо такие ласковые взгляды, что он тоже заулыбался и, и настроение у него поднялось.

         Ужинали на веранде при свечах, за столом царило оживление и веселье. Пили чай со всякими пирогами и вареньями, потом хотели, было, играть в шарады, но Софья Михайловна вдруг предложила послушать музыку. Сначала сыграла польку сама; когда заиграла вальс, Виктор пригласил Юлию танцевать, и они сделали тур вальса. Софья Михайловна заиграла вальсы Штрауса, и Юлии пришлось станцевать со всеми четырьмя молодыми людьми. Видя, что у крестницы закружилась голова, Софья Михайловна предложила Юлии самой сыграть и спеть. Но та отказалась, говоря, что ноты расплывутся у неё в глазах. Тогда крёстная вызвалась ей аккомпанировать и просила спеть хотя бы пару романсов. Юлия согласилась. Ей и самой хотелось показать себя, потому что никто из молодых людей не слышал, как она поёт, в том числе и Володя.

          Она запела под аккомпанемент крёстной, и её нежный и сильный голос разнёсся не только на веранде, но и в окрестностях дачи. Даже соседи замерли в доме через дорогу, услышав её прекрасное пение. Юлия выбрала два модных романса: «Не уходи» и «Калитка». Гости восторженно аплодировали ей, просили спеть ещё, но Юлия извинилась и, сославшись на усталость, поднялась в свою комнату. Ей хотелось подумать, как-то проанализировать свои впечатления от этого бурного и шумного дня.  Она сама себе удивилась, поняв, что Володя не так уж и нравится ей в сравнении с другими молодыми людьми. Она вспоминала ласковый взгляд Марка, и чувствовала, что ей хотелось бы именно с ним проводить время и с ним гулять, взявшись за руки.

          Юлия долго лежала без сна, глядя на звёздное небо и слушая ночные шорохи и звуки в саду. Ей показалось даже, что она слышит тихие шаги в коридоре, и, как будто, кто-то пытается открыть дверь в её комнату. Но потом шаги удалились, и она заснула.

          На следующее утро Юлия очень тщательно одевалась и причёсывалась. Ей даже пришлось позвать на помощь горничную Лизу, которая теперь снова работала у крёстных, но могла красиво причёсывать барышню.  Лиза соорудила ей модную причёску, подняв волосы вверх и уложив их вверху локонами. Так Юлия выглядела старше, но очень красиво. Она вдела в уши маленькие изящные серьги, и они довершили её утренний образ. Платье Юлия выбрала голубое, воздушное, с множеством оборок. Глянув в зеркало, она осталась довольна отражением и спустилась к завтраку.

          Мальчики уже сидели за столом и встретили её восторженными приветствиями. Софья Михайловна, тоже, как всегда, тщательно одетая к завтраку, спросила молодых людей об их планах на воскресение. Володя со скучающим видом пояснил, что сегодня к вечеру они уезжают. Но хотят успеть сыграть несколько сетов в лаун-теннис на местном корте и искупаться в море.  Он высказал надежду, что Юлия к ним присоединится. Юлия ничего не имела против лаун - тенниса, но сказала, что у неё нет специального костюма для этого. Тётка, у которой имелся огромный гардероб даже на даче, пообещала, что поможет ей что-нибудь подобрать. И после завтрака они спустились в специальную комнату, где у крёстной висели многочисленные наряды. Софья Михайловна довольно быстро нашла для Юлии белую плиссированную юбку, доходившую до середины икры, белую блузку с короткими рукавами и теннисные туфли. Надо сказать, что Софья Михайловна, несмотря на свой возраст, была та ещё щеголиха и сумела сохранить хорошую фигуру. Так что её наряды с лёгкой коррекцией вполне подходили тоненькой Юлии.

         И вот через полчаса Юлия уже была готова играть в лаун-теннис. Волосы она перехватила белым шарфиком, сложенным в ленту. Молодые люди с восхищением взглянули на её стройную фигурку. А Марк был так поражён, что оступился и упал прямо в траву. Играли «на вылет» парами. Володя сыграл в самом начале и вылетел.

        - Где это ты научилась так играть? – Удивился он.

        - Когда мы ездили в Италию, так кроме тенниса нечего было делать. Вот я и научилась. – Пояснила Юлия.

         Но сыграв два сета, Юлия решила предоставить корт мальчикам и ушла переодеться в своё нарядное голубое платье. Мальчики поиграли до обеда оставалось время, и они затеяли в одной из комнат играть в карты в «дурака» на желание. Проигравший должен был выполнить желания выигравших. Играли вчетвером тоже «на вылет», Юлия сначала наблюдала и смеялась вместе со всеми, когда проигравший Марк должен был пойти и поцеловать у кухарки ручку. Потом втянули и её. В карты Юлия хорошо играла, но на третий раз проиграла и она.

       - Вы жульничаете! – возмутилась она, увидев валявшуюся на полу карту, но доказать это  было невозможно.

       Ей пришлось поцеловать трёх игроков в щёчку, что она и сделала, предварительно убедившись, что тёти нигде рядом нет. Володя, который не играл этот кон, как-то недобро наблюдал за происходящим. К счастью, их тут же позвали обедать, и игра больше не возобновилась, хотя мальчики очень хотели. Им пришлось самим довольствоваться вистом и покером. Юлия к ним в комнату больше не поднялась и сидела с крёстной в гостиной, раскладывая пасьянс.

       Как раз в это время Софья Михайловна и спросила ей, говорила ли ей мать об их планах на будущее? Юлия, опустив глаза на стол, где раскладывала сложный пасьянс, ответила, что да, говорила. Что Володя ей, конечно, нравится, но времени ещё много, да и неизвестно, как Володя к этому отнесётся.

       - Ты права, Юленька. Время ещё есть. Я думала так: когда тебе исполнится 17-18, мы объявим о помолвке, а потом через год сыграем вашу свадьбу. У вас будет время подумать и понять, как сделать лучше.

        Софья Михайловна была очень любящей матерью. Она знала, что их сын избалован и уже имеет в свете репутацию несерьёзного молодого человека, взбалмошного и несдержанного.  Станиславу Марковичу уже несколько раз приходилось всеми правдами и неправдами вызволять сына из больших неприятностей. Так что слухи о молодом Лисецком ходили очень неблагоприятные, и не каждая семья захотела бы с ними породниться. А Юлия ему подходила тем, что была из хорошей семьи, богата, хорошо воспитана и образованна, и Софья Михайловна думала, что Юлия будет послушна ей и мужу во всём. Поэтому она и вынашивала эту идею – женить сына на троюродной кузине.

         Молодые люди закончили играть в карты и спустились в сад. А Юлия поднялась к себе за шляпкой. Вдруг в полутёмном коридоре кто-то схватил её в крепкие объятия и прижал к стене. Она испуганно пыталась вырваться, но державший её, сильно поцеловал её в губы. Когда всё же ей удалось высвободиться из его объятий, она увидела, что это Володя.

        - Только я могу тебя целовать! И ты не должна никого целовать, даже в шутку! Запомни! Мать ведь сказала тебе, что ты – моя будущая невеста? - Зашептал он ей на ухо довольно недобрым тоном.

           Юлия настолько не ожидала такого нападения, что растерялась и не знала, что и сказать. Это было сказано и сделано грубо и зло. Совсем не так представляла себе Юлия помолвку и любовь. Она с силой вырвалась из его рук и убежала вниз, к тёте. Тем временем, мальчики уже собрались уезжать, прощались в гостиной и вскоре отбыли в город в авто Станислава Марковича.


                *         *         *


           Последний, выпускной класс в гимназии дался Юлии нелегко. Елена часто болела, дома всё время были какие-то хлопоты с врачами и лекарствами. А тут ещё осенью умерла Ильинична. Проболела всего неделю, вроде бы простудилась, и в один из дней не проснулась утром. Юлия глубоко переживала смерть старой нянюшки. Она не хотела терять своих немногочисленных близких людей, которые её искренне любили. Мать утешала Юлию, как могла, но та расстраивалась ещё больше, видя, что и мать сама плохо выглядит и не здорова. К крёстным Юлия теперь ездила реже, боясь  встретить Володю с глазу на глаз. Со временем она успокоилась, но старалась посещать родственников только в то время, когда она точно знала, что Володи не будет дома.

          Врачи снова советовали Елене сменить климат. Так как Сергей чувствовал себя ещё хуже неё, Елена решила ехать в Италию. После похорон Ильиничны она выждала месяц, убедилась, что учёба дочери идёт нормально, и объявила Лисецким, что вынуждена уехать. Родственники прекрасно понимали, что со здоровьем шутить нельзя, они были не против лечения Елены, но хотели обсудить, как лучше будет устроить жизнь для Юлии. Экономка Домна Карповна очень умело и тщательно вела хозяйство и заботилась о Юлии. Горничная Маша должна была тоже остаться теперь в помощь барышне. Переезд к крёстным ни Елена, ни Юлия не одобрили, говоря, что Юлия уже взрослая, и будет неправильно ей жить в доме жениха, хотя помолвка и не была оглашена.

        Решили, что Софья Михайловна берётся контролировать хозяйство Вишневецких и жизнь Юлии. Она собиралась регулярно наведываться в их дом, сотрудничать с экономкой и руководить немногочисленными слугами. В доме оставались экономка, горничная и кухарка. Кучера оставили на всякий случай, как сторожа. Он теперь жил в доме, в нижнем этаже. Елена собралась в дорогу довольно быстро, не беря с собой лишних вещей. Перед отъездом она поговорила с дочерью, предполагая, что они расстаются ненадолго.

      - Дорогая моя! Я не знаю, сколько я буду отсутствовать, может быть, месяц, а может быть, и два. Доктор говорит, что мне нужно серьёзно лечиться, и что климат Петербурга совсем мне не подходит. Так что, возможно, когда я вернусь, мы подумаем, куда лучше переехать жить: в Москву ли, на Юг ли? Сейчас я думаю в первую очередь о здоровье. А ты – уже вполне взрослая девушка, учись быть самостоятельной. Крёстная и слуги позаботятся о тебе, я буду писать очень часто. Ты должна научиться принимать решения и брать на себя ответственность за свои поступки. Помни о нашем секретном домике и о том, что обеспечит тебе безбедную жизнь в будущем. Мы с Сергеем Ивановичем поедем через Варшаву, проверим, как там наш дом. Помни, что это и твой дом, ты можешь приехать туда и жить в любое время. Ты- его наследница. Ключи от квартиры я оставлю у консьержки.

         Юлия слушала мать с нарастающим ужасом. У неё сложилось впечатление, что мать прощается с ней навсегда. Слёзы навернулись на её глаза:

        - Маман! Не уезжайте. Неужели нельзя лечиться здесь? Ведь и в Петербурге есть хорошие врачи! Вы и так возились с этим Сергеем Ивановичем и заразились от него, а теперь оставляете меня одну! Мне страшно, я не хочу вас терять!

       - Юленька! Сергей Иванович – твой отец, и ты не должна так о нём говорить. Я виновата перед ним и искупаю свою вину, разделив с ним жизнь. Он – прекрасный, талантливый человек и любит нас обеих. Я должна его вылечить и вылечиться сама. Надо верить, молиться, и всё будет хорошо. Ты остаёшься не одна, о тебе есть, кому позаботиться. А если уж совсем станет грустно, переезжай к крёстной. Я надеюсь месяца через два-три вернуться. Мы оба с Сергеем хотим присутствовать на твоём выпуске. Я попросила Софью Михайловну заказать тебе у портнихи новый гардероб и оставила деньги. Вкус у неё отменный, ты скажешь ей, что тебе хочется, и вы вместе подберёте тебе всё необходимое для выпускного бала. Тогда сразу и помолвку объявим, если вы с Володей к этому времени найдёте общий язык.

         Юлия молчала, потому что её горло сжал ком, и она боялась разрыдаться и расстроить мать. Всё это было печально и безрадостно.


                *             *             *


         Рождественские дни и святки прошли в том году как-то грустно и без особого праздничного настроения. Елена понемногу собиралась в дорогу, и Юлия видела, что эти сборы для матери важнее, чем домашние хлопоты с украшениями и подарками. Ёлку в гостиной поставили, Юлия даже сама украшала её вместе с горничной Машей и под руководством Домны Карповны. Елена, как всегда, купила несколько новых ёлочных игрушек взамен разбитых в прошлом году, но и они не радовали Юлию. Она всё время думала о том, что уже нет Ильиничны, что круг их близких сокращается, что уже и в этом году за праздничный стол сядет меньше людей, а там и мать уедет. Милый дом пустел, печаль закрадывалась в его уголки, и даже солнечные лучи не могли разогнать чувства горести и утраты. Елена подбадривала дочь, как могла. Она купила ей отличные подарки к Рождеству и предложила Юлии поздравить в этом году и Домну вместо Ильиничны. Они пригласили на праздничный обед крёстных дочери с Володей, всех слуг, и даже бывшую их горничную Лизу. Такая у них была семейная традиция.

          Лисецкие тоже устраивали Рождественский приём с танцами, и, конечно, Вишневецкие были приглашены. Ещё в ноябре Елена заказала у портнихи три новых платья для Юлии, одно из них как раз предназначалось для Рождественских праздников. Платье было из нежного золотистого шёлка, украшенное алансонскими кружевами и отороченное по декольте белым мехом. Юлия выглядела в нём бесподобно. Рукава-«фонарики» скрывали худенькие плечи, а мех немножко добавлял объёма. Платье шилось целый месяц, пришлось несколько раз ездить на примерки, и только оно радовало Юлию, представляющую, какое впечатление она произведёт в нём на приёме у Лисецких. Юлия была приглашена и на другие приёмы и балы у подруг и знакомых, но её больше всего волновал именно этот приём.

          На Рождественский обед дома Лисецкие приехали без Володи, они извинились за него, но сказали, что завтра на приёме у них он будет. Юлия, которая тщательно готовилась к встрече с ним, была очень разочарована, и настроение у неё упало. Софья Михайловна осыпала её комплиментами, старалась всячески её подбодрить, но за столом не было никого, кто мог бы по-настоящему оценить её красоту, и Юлия сожалела о том, что все её старания были впустую.

         Обед прошёл тихо, слуги вели себя скованно, больше молчали. Говорил, в основном, Станислав Маркович. Он провозглашал тосты и старался шутить. Но так как совсем недавно ушла из жизни Ильинична, и Елена собиралась уезжать сразу после святок, за столом веселья не было. После обеда перешли в гостиную, пели Рождественские песни под аккомпанемент Елены за роялем. Танцы решили не устраивать, потому что из кавалеров был в наличии только Станислав Маркович.

          Кучер отпросился сразу к родственникам в Выборг, так что после пения все получили подарки, рассмотрели их, поблагодарили и разошлись. Юлия получила удивительный подарок от матери – велосипед. Елена сказала, что теперь Юлия может кататься на нём на даче, раз уж она каталось на велосипеде у Лисецких. От крёстных Юлия получила украшения и золотые монеты, от слуг – мелкие подарки: ленты, вышивку и ноты модных романсов. Крёстная, которую Юлия называла «тётя Соня», вдруг предложила Юлии пригласить на их приём двух- трёх своих подружек «из хороших семей», как она выразилась. Дело в том, что на приём собирались прийти Володины товарищи, и может не хватить дам для танцев. Юлия обещала спросить своих одноклассниц.

          Подарки как-то немного утешили Юлию, и она спала в ту ночь крепко и спокойно. На следующее утро она проснулась поздно, ещё раз рассмотрела подарки, померила серьги и колье, подаренные крёстными, и вдруг поняла, что она уже не так волнуется перед встречей с Володей, что совсем успокоилась и может собираться на приём как посторонний человек.  Юлия позвонила, в первую очередь, Жене и Наташе, одноклассницам по начальной школе. Но Наташа сразу отказалась приехать, они семьёй обедали у родственников. Женя тоже сожалела, что уже дала согласие другим людям. Пришлось звонить Бетти Трубецкой, в согласии которой Юлия и так не сомневалась. Бетти, конечно, пожурила её, что она приглашает её в последний момент, но обещала заехать к ней домой. Юлия позвонила ещё двум девочкам и заручилась согласием Лидочки Незнамовой и Веры Морозовой, одноклассниц, с которыми она просто приятельствовала. Обе девочки должны были приехать к ней домой, и за ними крёстная обещала прислать авто с водителем.

          Приём был назначен на шесть вечера, и к пяти часам Юлия была уже причёсана и готова. Елена заканчивала одеваться, когда начали собираться девочки. Юлия бегло, но незаметно оглядывала наряды подруг и сравнивала со своим внешним видом.  Бетти приехала первой и выглядела очень мило в синем бархатном платье с широкими белыми кружевами на манжетах и декольте. Единственно, что её портило, это – очки, вернее – пенсне. Юлия ласково посоветовала ей отказаться на вечер от них, и Бетти согласилась. Свои чёрные волосы Бетти уложила красивой причёской, с длинными локонами, с одной стороны.  Она стала расспрашивать Юлию о молодых людях, которые будут на приёме, и Юлия призналась ей, что будет её кузен, Володя, с которым у неё вскоре состоится помолвка, и приедут его товарищи по кадетскому корпусу. Бетти очень заинтересовалась будущим женихом Юлии. А Юлия, в свою очередь, надеялась, что Бетти по секрету расскажет об этом девочкам. Но Бетти не стала этого делать.

          Прибывшие вместе Лида и Вера выглядели по-разному, но тоже очень мило. Лида была в розовом воздушном платье, а Вера – в светлом шёлковом. Девочки покрутились перед зеркалом в Юлиной комнате, обменялись новостями в гимназии, и вскоре прибыло авто с водителем. Решили, что Елена поедет в своей коляске, а девочки – машиной. Девочки закутались в свои манто и шубки, уселись в автомобиль, в которой был поднят верх, но всё же было очень холодно, и авто тронулось.


                *        *       *


          Дом крёстных на Васильевском острове встретил их сиянием огней, ещё с улицы была слышна музыка, уже танцевали. Девочки высадились у подъезда, и их встретил усатый швейцар, распахнув двери.  Юлия с подружками сняли свои шубки внизу, переобулись в бальные туфельки, посмотрелись в огромные зеркала в вестибюле и начали подниматься по широкой лестнице, застеленной ковровой дорожкой.

           В большой гостиной уже собралось немало гостей. У входа в зал стояли хозяева дома и всех приветствовали. Юлия представила им своих подруг, которые по очереди делали хозяевам реверанс. Софья Михайловна одобрительно кивала девочкам головой. Единственно, на Лидии её взгляд задержался, и она кивнула не слишком приветливо. Розовый наряд девушки был слишком ярок для такого солидного приёма.
Тут подоспел Володя с приятелем Виктором, которого Юлия уже хорошо знала. Девушки были представлены и им. Юноши тут же предложили им свои руки, и, взяв по две дамы с каждой стороны, повели их знакомиться с молодёжью.  Большая ёлка, сверкающая огоньками, стояла в гостиной, в эркере, отражаясь в тёмных окнах и в двух больших зеркалах над каминами. Середина зала была свободна, и здесь уже танцевали несколько пар. Молодые люди подошли к группе у камина и представили девушек ещё двум молодым людям. Один из них был – Марк, которого Юлия уже видела на даче, второй был незнакомый юноша яркой испанской внешности. Оказалось, что он – француз по имени Поль Жерар.

           После представления молодые люди пригласили девушек на танец, и все закружились в вальсе. Юлия танцевала очень хорошо, и её первым кавалером был Володя. Он кружил её легко и свободно, и крёстная залюбовалась этой красивой парой. Смотрелись они очень гармонично. А Юлия удивлялась сама себе, тому, что она совсем не волнуется, держа Володю за руку. И даже успевала посмотреть и порадоваться за Бетти, которая танцевала с французом. У Бетти раньше совсем не было кавалеров, потому что она большую часть времени проводила дома. А тут –такой бал, такие симпатичные молодые люди!

          Танцы продолжались до самого ужина. У Юлии не было отбоя от кавалеров, её приглашали наперебой на все танцы. Она запыхалась, устала, у неё уже начала кружиться голова, но она всё танцевала и танцевала. Чаще всех её приглашал Марк. И после кадрили с ним, она начала обмахиваться веером, висевшим у неё на поясе. Марк сказал:

         - Здесь так жарко и душно. Не хотите ли подышать свежим воздухом?

         - Да, пожалуй, - отвечала Юлия и повела его в зимний сад, который был на этом же, втором этаже, на веранде.

          У Лисецких была этакая веранда на втором этаже во внутреннем дворе. Летом они ставили здесь кадки с пальмами и рододендронами, ящики с цветами, и получался настоящий сад на крыше первого этажа. А на зиму все эти растения заносили в большой стеклянный павильон, здесь же, на веранде, и получался зимний сад. Здесь было довольно холодно, но камин и печь с другой стороны стены обогревали павильон, и для растений этого было достаточно.

         Юлия, держа Марка за руку, провела его в этот зимний сад. Здесь было почти не слышно громкую музыку из зала, и сквозь стеклянный потолок было видно звёзды на небе и луну. Когда они вошли в павильон, Юлия отпустила руку Марка и, невольно поёжившись от холода, обняла сама себя руками.  Марк тут же снял свой китель от мундира и накинул его Юлии на плечи. Она улыбнулась ему в ответ, а он, приняв это, как одобрение к действию, притянул её к себе и поцеловал. Юлии был очень приятен этот поцелуй и это короткое свидание в зимнем саду, но она помнила, что ей говорил Володя, и что надо соблюдать приличия. Поэтому она мягко освободилась из его объятий, сняла китель и выскользнула из павильона.

        Танцы, тем временем, закончились, и всех пригласили к ужину, накрытому в парадной столовой. Юлия сидела за столом между Володей и Марком. Елена и крёстные сидели напротив и наискосок, так что наблюдали за ними только издалека. С другой стороны, от Володи посадили Лидочку, а слева от Марка сидела Бетти. Разговор за столом поддерживало, в основном, старшее поколение, молодёжь больше помалкивала. Володя чаще поворачивался к Лидочке, потому что она была его соседкой слева, а Юлия почти ничего не ела, ей было неловко между двумя не безразличными ей молодыми людьми, к тому же она боялась испачкать свои белые перчатки, поэтому только пила лимонад маленькими глотками и даже не прикасалась к вилке.

         Володя заметил это и, как бы между прочим, шепнул ей:

       - Да сними ты эти перчатки! Попробуй нежнейшее фрикасе! Очень вкусно!

        Юлия покраснела, опустила руки на колени и начала потихоньку стаскивать длинные, выше локтя, перчатки пальчик за пальчиком. Когда, наконец, после долгих усилий ей это удалось, тарелку, что стояла перед ней, уже убрали и заменили чистой. Так что фрикасе она так и не попробовала. Но зато пока подавали следующее блюдо, она сидела, положив руки на колени, и почувствовала, как Марк очень осторожно прикоснулся к её руке, а потом слегка пожал ей пальчики. Тут ещё Володя повернулся к ней что-то сказать. Юлия испуганно отдёрнула свою левую руку, схватила правой рукой салфетку с колен и, подержав её двумя руками, как бы поправляя, снова положила салфетку на колени, а руки, уже обе, вернула на стол.

         Подали мороженое. Его Юлия начала есть ложечкой, боковым зрением поглядывая на обоих кавалеров. Марк сидел, весь красный от смущения. Володя ничего не заметил и продолжал болтать с обеими девушками. Встали из-за стола. Гости разделились на несколько групп: часть пошла в малую гостиную играть в карты, несколько человек устроили в кабинете хозяина спиритический сеанс, а молодёжь собралась в музыкальном салоне, надеясь, что после небольшого импровизированного концерта можно будет ещё потанцевать.

         Первыми хотели предоставить возможность показать себя гостям.  Но Володя сыграл сначала для «разогрева» немецкую Рождественскую песню «O, Tannenbaum, o, Tannenbaum!”, и, стоящие несколько молодых людей у рояля, красиво её спели. Потом он довольно громко сыграл «Турецкий марш» и уступил место следующему.  Девушки ещё стеснялись, поэтому к роялю сел Виктор и исполнил две модные песенки на английском языке. Марк сыграл два вальса Штрауса, а Виктор пригласил танцевать Юлию, француз танцевал с Бетти. Но места было мало, так что танцы не развернулись в полной мере.

        Наступила очередь девушек.  Юлия пригласила выступить своих подруг. Бетти очень красиво спела два модных романса, аккомпанируя себе сама. У неё был низкий, но очень мелодичный голос, и играла она на рояле мастерски. Лидия же и Вера не были сильны, как пианистки, поэтому они согласились спеть дуэтом под аккомпанемент Виктора. Они очень посредственно исполнили две новогодние песенки и, смущённо хихикая, уступили место Юлии. Но Юлия тоже не хотела сама себе аккомпанировать и предложила спеть с кем-нибудь дуэтом. Володя не откликнулся на этот призыв, потому что стоял в это время у окна с Лидочкой и Верой и что-то им рассказывал. Зато Марк отреагировал очень быстро и уселся за рояль. Юлия встала в изгибе инструмента и предложила всем подпевать. Она спела арию из оперетты Кальмана «Сильва», Марк, к её удивлению, тоже знал, и она исполнили этот дуэт так, как будто репетировали не раз. При этом они смотрели друг другу в глаза и взглядом передавали всё то, что не могли сказать словами. Голоса их прекрасно слились воедино, и даже Софья Михайловна с одним из гостей заглянули в салон, посмотреть, кто это поёт. За ними потянулись и другие гости.

        Дуэт прозвучал так гармонично и красиво, что все начали просить их спеть ещё. И они исполняли всё, что смогли вспомнить, или для чего нашли у хозяев ноты. Наконец, Юлия устала, к тому же она заметила, что Володя подошёл ближе и внимательно за ней наблюдает. Поэтому она перестала смотреть на Марка и извинилась, что больше не может петь. Она отошла от рояля и скрылась в другой комнате – поправить причёску.

        Вскоре гости стали разъезжаться. Елена и Юлия подвезли в своей коляске домой Верочку и Бетти. А Лидию с другими гостями должен был отвезти водитель на авто. Все тепло прощались с хозяевами и благодарили за прекрасный приём.


                *         *        *


           Уже дома, лёжа в своей постели, Юлия перебирала в мыслях события приёма и прислушивалась к своим ощущениям, чувствам. Но мысли о скором отъезде матери за границу возвращали её к действительности и мешали предаваться приятным воспоминаниям. Она отметила про себя, что Володя, хоть и старался соблюсти приличия и оказывал ей знаки внимания, но он оказывал такие же знаки внимания Лидочке и Вере и вёл себя достаточно отчуждённо. А вот Марк, по нему было видно, что он теряет от неё голову и готов забыть всё и вся ради общения с ней. Юлии стало немного досадно, что Володя не оценил по достоинству её красоту и наряд, который она так тщательно готовила. Всё-таки именно он был её будущим женихом.

          Отъезд матери состоялся в середине января. Юлия проплакала полночи и заснула только на рассвете, вся в слезах. У неё пропал интерес к учёбе, она уже не старалась быть лучшей по всем предметам, училась нехотя и не очень прилежно. Теперь у неё появилось масса свободного времени, она не отчитывалась перед экономкой в том, где она была, и могла гулять после школы, где хотела. Зима, правда, выдалась суровой и снежной, так что особенно и гулять – то не хотелось. Но Юлия теперь охотно заходила в гости к подружкам, когда звали. Зачастую у них обедала. Иногда девушки посещали кондитерскую на Невском и пили там чай с пирожными. Софья Михайловна, по просьбе матери, распоряжалась их финансовыми вопросами и выдавала ежемесячно деньги на хозяйство экономке и карманные деньги Юлии. Так что деньги у девушки всегда водились.

          В один из зимних дней Юлия снова столкнулась на улице с Фёдором. Он окликнул её, и она очень удивилась, что он узнал её, закутанную в шубу, и в меховой шапочке с вуалью.  Фёдор немного подрос, возмужал и выглядел теперь не мальчишкой, а юношей. Одет он был аккуратно, но как рабочий: брюки заправлены в сапоги, кожух, застёгнутых на одну сторону и кепку с опущенными «ушками». Он, как всегда улыбался во весь рот и выглядел здоровым с ярким румянцем на щеках.

         - Привет, Соня. Давно тебя не видел. Как дела?

         - Привет. Дела, можно сказать, неплохо. Заканчиваю в этом году гимназию.

         - Что дальше будешь делать? Куда пойдёшь работать? Что-то ты не очень весёлая.

          Юлия не была готова к таким вопросам, поэтому постаралась увести разговор в сторону.

          - Я ещё не знаю. А ты как? Что нового?

          - У меня родители переехали в деревню. Говорят, будет война. Они и меня уговаривали, но что в деревне делать? Работы нет, в поле копаться я не хочу. Живу сам в нашей комнате.  Заходи ко мне в гости как – нибудь. А вы так и снимаете квартиру в этом доме?

           Юлия прекрасно помнила наставления Ильиничны и матери по поводу чужих людей. Поэтому уклончиво пообещала забежать, когда будет свободное время, и зашла домой не через парадный вход, а со двора, через «чёрный».

           Теперь и девушки – одноклассницы чаще заходили к Юлии в гости. Она поила их чаем или кофе, они вместе готовили уроки или читали, а больше – болтали о пустяках, сидя с ногами на диванах. Чаще всех у Юлии бывала Бетти, и Юлия очень любила эти посиделки. Бетти была интересной собеседницей, она много читала и знала, но, что более всего ценное, - она обладала добрым сердцем, всегда могла понять собеседника, не осуждать его и не сплетничать о других людях. Не имея дома собеседниц женского пола, Бетти тоже тянулась к Юлии и всегда старалась поддержать её. Иногда у Юлии в гостях бывали и Лида, и Женя с Наташей. Так что собиралась целая компания. Володя тоже заглядывал хотя бы раз в неделю. И Юлия обязательно должна была обедать у крёстных в воскресение.

         Елена писала дочери регулярно раз в неделю. Она описывала природу Швейцарии, где они лечились с Сергеем Ивановичем, людей, с которыми знакомилась и общалась. Письма были длинными и интересными, и Юлия перечитывала их по нескольку раз, лёжа вечером в постели. Некоторые из них она зачитывала Лисецким, потому что они всегда интересовались тем, что пишет Елена. Но Юлия просила мать в ответных письмах или не упоминать о Сергее Ивановиче, или писать о нём на отдельном листке, чтобы Софья Михайловна не смогла о нём прочесть, если вдруг ей вздумается взять письмо и читать самой. Конспирацию удавалось соблюдать. Юлия так была озабочена болезнью матери и отношениями с Володей, что почти не замечала того, что происходило за пределами её дома. Девочки в гимназии шёпотом обсуждали на переменах политические события в мире, но они пока мало волновали Юлию.

         Станислав Маркович читал после обеда газеты в кабинете и редко обсуждал события за столом. Только если уж происходило что-то из ряда вон выходящее. Володя после окончания своего кадетского корпуса жил в казарме и редко бывал дома. Он очень изменился, не просто возмужал, а стал каким-то грубым, резким, хотя и старался сдерживаться дома. Они часто спорили со Станиславом Марковичем на политические темы, но Юлия не вникала в суть споров, хотя тётя Соня иногда высказывала и своё мнение, совпадавшее с мнением мужа.


                *          *         *


            Зима миновала как-то безрадостно и сменилась холодной и долгой весной. Зачастили дожди, поднялась вода в Неве, и появилась угроза наводнения для полуподвальных этажей. В конце апреля Юлия получила очередное письмо от матери, где та сообщала, что Сергей Иванович отошёл в мир иной. Письмо было в разводах и пятнах какой-то влаги, скорее всего, слёз Елены. Она писала, что Сергея похоронили там же, в Швейцарии, но что она приехать домой пока не может, потому что болеет. В следующем письме она, уже немного успокоившись, старалась подбодрить дочь, просила крёстных быть на её выпуске и верить в будущее. К дню рождения Юлии Елена прислала ей посылку с шикарным платьем, украшениями и туфельками, отдельное письмо для крёстной и письмо для Юлии. Посылку привезла семья, которая возвращалась из Швейцарии в Питер.

            В письме к дочери Елена писала, что ей предстоит ещё довольно долго лечиться, но, чтобы она не унывала, и, если не хочет жить у крёстных, то осталась бы дома, пригласив  к себе компаньонку из подруг или одноклассниц, которые нуждаются в помощи. Елена советовала дочери проявлять твёрдость характера и научиться говорить людям «нет». Так же она напоминала Юлии об их секретном домике и о том, что она становится совершеннолетней и может сама управлять своим капиталом и деньгами семьи, обратившись к их нотариусу.

          Что писала мать крёстной, Юлия не узнала. Её день рождения прошёл безрадостно. В гимназии она угостила нескольких девочек чаем в кондитерской. Софья Михайловна устроила для ней торжественный семейный обед у них дома.  Володя не смог присутствовать, но крёстная подарила Юлии подарок и цветы, якобы от него.  Софья Михайловна за столом начала осторожно высказывать планы на дальнейшую жизнь крестницы. Тут был и переезд к ним в дом, и скорое обручение с Володей. Юлия молчала и никак не поддерживала этот разговор, а Станислав Маркович, видя смущение и нежелание племянницы говорить на эту тему, взглядом останавливал супругу, когда она начинала рисовать заманчивое будущее крестницы.

            Кроме болезни матери и смерти отца, у Юлии появились и другие жизненные проблемы. Домна Карповна получила наследство от дальней родственницы в Москве. Кроме денег она унаследовала и дом в Замоскворечье. Это событие требовало её присутствия, и экономка собралась уезжать, хотя бы на время. Об этом Юлия просила её не сообщать Софье Михайловне. Домна обещала дождаться Юлиного выпуска в гимназии и только тогда ехать.

          Кучера с лошадью и коляской Юлия отправила в имение – сторожить дом, и чтобы лошадь могла пастись на природе и находиться в нормальных условиях. Так что в доме, кроме собирающейся в дорогу Домны, оставались кухарка Лаврентьевна и горничная Маша. Юлия пока не думала о дальнейшей жизни, она надеялась, что теперь мать скоро вернётся домой, и они заживут по – прежнему. К выпускному Юлия с тёткой заказали для девушки три платья, купили в Пассаже всякие мелочи, типа белья и перчаток. И Софья Михайловна советовала Юлии уже думать об обручении, выбрать для этого платье и начинать заказывать приданое. К тому же она советовала сделать кое-какие изменения в доме, готовясь жить семейной жизнью: оборудовать спальню, гостиную и столовую, где они будут находиться с мужем.

           Всё это отвлекало Юлию от печальных мыслей, но она никак не соглашалась на перемены в доме без матери. В гимназию её завозил обычно шофёр крёстных на авто. Домой она почти всегда шла пешком. Когда компанию ей составляли девушки, всё шло хорошо. Но иногда Юлия задерживалась из-за дополнительных занятий или репетиций к выпускному концерту и шла домой одна. И Юлия стала замечать, что за ней следит некий молодой человек, прячась то за кустами на бульваре, то за углом здания.  Выглядел он, как студент или гимназист старших классов: высокий, худой, этакий - неопределённого цвета волос, шатен, в мундире и без головного убора. Сначала это забавляло Юлию. Но потом стало как-то навязчиво и непонятно. А вдруг это - воришка или какой- то наводчик на квартиру? Когда они один раз шли домой с девушками, Бетти тоже заметила этого молодого человека и обратила внимание Юлии и Лидочки на него. Он спрятался и тут же исчез, а Юлии стало не по себе.

           Тут ещё Домна уже почти собралась и только ждала Юлиного выпуска, надеясь, что та сразу переедет к родственникам. В один воскресный день Юлия решилась и, сказав Домне, что едет к крёстным, поехала на извозчике на Литейную, искать Фёдора.  Ей довольно долго пришлось бродить дворами и искать нужную квартиру. Но она её всё же нашла. Это была большая коммунальная квартира в полуподвале, где у Фёдора находилась комната в конце тёмного коридора. Юлия не надеялась, что застанет его дома, но постучала в дверь. Из соседних дверей высунулись сразу несколько голов и с любопытством уставились на девушку. Дверь открылась, и в полумраке появился Фёдор со встрёпанной причёской светлых волос. Юлия быстро поздоровалась и попросила его выйти во двор, сказав, что будет ожидать его там.

              Она тут же покинула эту мрачную квартиру и вышла в грязный, заброшенный двор. Фёдор сразу же выбежал за ней, только пригладив непослушные волосы.  Они прошли вглубь двора и нашли более-менее чистую скамейку, чтобы сесть. Юлия вкратце рассказала Фёдору о незнакомом молодом человеке и о своих опасениях и спросила у него совета, что же делать? Фёдор, задал ей несколько дополнительных вопросов и сказал, чтобы она не беспокоилась, и что он всё уладит. Потом он опять стал расспрашивать Юлию о её жизни. И девушке пришлось признаться, что мать тяжело болеет и лечится в санатории, что дома у неё только чужие люди, а тётка живёт на Васильевском острове, и что ей очень тревожно. Фёдор снова заверил её в своём желании помочь и защитить её, если надо, и Юлия поспешила уйти, потому что здесь явно тоже было небезопасно. Взяв извозчика, она покатила к Лисецким обедать, как всегда.


                *              *              *


            Май пролетел быстро, как одно мгновение, наполненный хлопотами. Юлия всё ждала с нетерпением мать, но та не приехала, ни на выпуск Юлии из гимназии, ни позже. На торжественное собрание по поводу вручения аттестатов выпускницам приехали Софья Михайловна c  супругом и Домна Карповна. Юлия закончила среди лучших учениц, и ей вручили аттестат одной из первых, и потом ей было предложено перейти в 8-й, дополнительный класс с педагогическим уклоном. Она сказала, что посоветуется с матерью и тогда решит. Софья Михайловна не поддерживала эту идею, потому что хотела побыстрее выдать её замуж за сына и считала, что лишнее образование ей ни к чему. Юлия и так изучала в гимназии дополнительные предметы и была уже достаточно образованна.

           После торжественной части все выпускницы и учителя были приглашены на бал в великолепный дом на Большой Морской улице. Дом принадлежал князьям Голицыным, чья дочь тоже окончила гимназию в этом году. До бала было достаточно времени, чтобы девушки съездили домой переодеться и отдохнуть. Юлин наряд висел приготовленным с вечера; горничная Маша красиво уложила ей волосы и воткнула в причёску шпильки с жемчужинами на конце, так что все домашние успели полюбоваться и нарядным платьем, которое очень шло Юлии, и её причёской.

          Вечером дом на Большой Морской сиял огнями. Широкая мраморная лестница вела на второй этаж, где в просторном зале играл оркестр. К ярко освещённому входу подъезжали кареты и авто, из них выпархивали нарядные девушки, которые уже переоделись в вечерние платья. Их сопровождали не менее нарядные матери и солидные отцы. Юлия приехала в сопровождении крёстных и Володи, который отпросился ради этого случая. Хотя она была расстроена тем, что мать не присутствует на её празднике, ей было приятно подниматься по лестнице, застеленной ковровой дорожкой, под руку с красивым молодым человеком и в сопровождении своих родственников.

          В зале вдоль стен стояли стулья и кресла. Родители могли сесть и любоваться своими прелестными дочками. Надо сказать, что не все девушки - выпускницы смогли приехать на этот бал. Кому-то было далеко ехать, а у кого-то попросту не было красивого наряда. Так на бал не приехала Лидочка, которая была из очень небогатой семьи. Бетти тоже не собиралась на бал, но, потому что ни отец, ни её брат не позаботились заранее о её наряде. К счастью, Юлия узнала об этом за несколько дней до бала и, пригласив Бетти к себе домой, заставила её надеть платье, присланное Еленой из Швейцарии, и снабдила всеми нужными мелочами к нему: перчатками, веером, туфельками. Так что Бетти присутствовала на балу, потому что Юлия прислала за ней свою коляску. Володя галантно подхватил под руки обеих подруг и танцевал с ними по очереди. Когда Юлия кружилась с Володей в вальсе, она заметила, что Бетти тоже танцует с каким-то молодым человеком, и, когда приблизилась к ним в следующем туре, увидела, что это тот самый француз, с которым они уже были знакомы. Юлию приглашали и другие кавалеры, и она танцевала с удовольствием, забывая о своих бедах. Она чувствовала себя красивой и желанной, и только мысль о том, что мать не видит её в день триумфа, слегка омрачала её настроение.

         Юлия танцевала все танцы без исключения, в паузах она обмахивалась своим белым веером и не успевала сесть, как её приглашали снова. Она даже не видела, что делали другие девушки, и почти упустила из виду Бетти. Только после полуночи, когда гости начали разъезжаться, Юлия вспомнила о подруге и поискала её глазами. Бетти о чём-то беседовала с Софьей Михайловной и согласилась ехать домой с Юлией в её коляске и переночевать у неё дома. Крёстная отправила девушек в сопровождении Володи, а сами с супругом отбыли в своём авто.
По дороге девушки молчали. Присутствие Володи немного сковывало подруг, и они не могли поделиться впечатлениями. Володя высадил кузину и Бетти у крыльца дома и, убедившись, что они благополучно вошли в подъезд, покатил  к себе домой в Юлиной коляске. Кучера отпустил спать с условием, что тот заберёт коляску и лошадь на следующее утро.

         Только очутившись наедине, девушки быстро разделись сами внизу и побежали в диванную – делиться впечатлениями. Спать совсем не хотелось. Юлия и Бетти прямо в бальных платьях  залезли с ногами на диван, сбросив туфельки, и принялись болтать.

        - Я видела, что ты несколько танцев танцевала с тем французом. Это он, тот самый? Что он тебе говорил?

        - Да, это Поль Жерар, с которым мы познакомились на приёме у твоих родственников. Представляешь, он узнал меня! Сказал, что я прекрасно выгляжу, что думал обо мне…Ну, а ты? Что говорил тебе Володя? Когда у вас будет помолвка?

        - Знаешь, Бетти, я не уверена, хочу ли я этого. Хорошо, что я никому, кроме тебя, не рассказывала о предстоящей помолвке, и мне не придётся никому ничего объяснять. Ты ведь никому не рассказывала?

         - Нет, конечно, как я могу без твоего разрешения?

         - Вот и хорошо. Приедет мама, и мы с ней все обсудим.

          Девушки болтали ещё с час, обсуждая наряды дам и то, сколько танцев и с кем им удалось протанцевать. Потом они обе начали зевать, разговор замедлился, и они отправились спать. В спальне они помогли друг другу раздеться, надели ночные рубашки и улеглись вместе в Юлину кровать. Заснули мгновенно и спали до позднего утра.

                Часть       IV


           Люди зачастую думают, что никак не потеряют своих друзей, зная их адрес или номер телефона. Но жизнь распоряжается иначе. Юлия надеялась, что теперь они часто будут видеться с подругами после окончания гимназии. Свободного времени было много, никаких особых забот не предвиделось. На следующий день она проводила на вокзал Домну Карповну. Экономка сердечно обняла её и обещала уладить дела в Москве и вернуться.

         - Милая барышня, как бы я была рада, если бы мы поехали вместе! Но у вас другие планы, и ваша тётушка, наверняка, не позволит вам ехать с чужой женщиной. А мы бы так чудно провели время! Там, по слухам, большой дом и хороший сад. Мы бы пили чай, сидя под деревьями и варили бы варенье. Ну, ничего, скоро увидимся. Вот вам мой адрес. Если что – пишите!

          Юленька вернулась в опустевший дом. Печально пообедала в одиночестве в большой столовой и пошла в диванную – обдумать дальнейшую жизнь. Кухарку надо будет отпустить домой, она давно просит отпуск. Кучера отослать в имение. Юлия даже не успела додумать свои планы, как явилась Софья Михайловна и сказала, что немедленно забирает её к ним домой, раз в доме остались только кухарка и горничная. Юлия наскоро собрала с помощью Маши кое-какие нужные вещи, и они отправились на авто в дом к крёстным

         Юлия заняла свою комнату в доме родственников, Маше тоже дали комнату в цокольном этаже на половине слуг. Она помогла барышне  расстелить постель, положила сверху на одеяле ночные принадлежности и пошла к себе. Ужинали в большой столовой, пили шампанское за здоровье выпускницы и много шутили, смеялись. Все выглядели счастливыми. После ужина тётушка попросила Юлию спеть несколько арий, а потом сама села за рояль и играла вальсы, а Юлия с Володей танцевали. Только около полуночи все вспомнили, что пора бы спать, и разошлись по своим комнатам.

         Юлия раздевалась сама, потому что было уже поздно, горничная спала. Она даже не подумала запереть дверь, потому что так поздно к ней никто уже не должен был зайти. Юлия надела свою длинную ночную рубашку и юркнула под одеяло, как ей почудился лёгкий стук в дверь. Она замерла, прислушиваясь. Дверь тихонько отворилась, и в темноте показалась чья-то фигура.

       - Кто это?- Испуганно прошептала Юлия.

       - Тсс!- Прошептала фигура. И в лунном свете показался Володя в домашнем халате и домашних туфлях.

        Он, тихо ступая, подошёл к кровати и сел с краю. Нащупал руку Юли и потянул к себе. Юлия вырвала у него руку и натянула шёлковое одеяло по самое горло.

        - Что ты хочешь? Зачем так поздно? – Шёпотом спросила она.

        - Тсс! Не говори ничего, не надо!- Зашептал он, опять наклоняясь к ней.
         – Зачем эти разговоры? Мы с тобой почти муж и жена. Можем хоть завтра объявить о помолвке и через месяц пожениться. Зачем тянуть? – Он опять сделал попытку обнять её, но она отодвинулась и забилась в угол кровати.

         - Володя! Не надо этого делать. Что скажут твои родители, если узнают??? Я их очень уважаю и не могу так их разочаровать. И моя мама...

        - Что – мама?

        - Меня не так воспитывали, я не какая-то девка – горничная или белошвейка. Я не могу так поступить.

         Володя сделал ещё одну попытку схватить её, но Юлия вскочила с постели, побежала к французскому окну, выходившему на балкон, распахнула дверь и, стоя на пороге, прошептала:

        - Володя! Уходи! Иначе я закричу!

        - Ну и зря! – Сказал он, вставая с постели. – Смотри, чтобы не пожалела потом!

          Он ушёл, а Юлия подбежала к двери и заперла её на замок. Почти всю ночь она не спала, думая о происшедшем. Правильно ли она поступила? И сама себе отвечала: «Конечно, правильно!». Что бы подумали о ней родственники и мама? Стыд какой! Юлия забылась коротким сном только на рассвете.

         Как только она проснулась, сразу стала собирать свои вещи в саквояж. Покидала всё, как попало. Потом тихонько оделась, взяла саквояж, на цыпочках прошла по коридору и спустилась вниз. Юлия даже не стала искать Машу, сама открыла парадную дверь и вышла на улицу. Вдохнула свежий утренний воздух и немного успокоилась. Тут же подъехал ранний извозчик, и Юлия покатила домой. Она всё обдумала. Надо было действовать быстро.

         Дома, переодевшись, она взяла свои документы и направилась к их поверенному. Тот принял её со всем вниманием и уважением. Юлия объяснила ему, что отныне сама будет распоряжаться своими деньгами, потому что уже она совершеннолетняя. Поверенный подтвердил, что её мать оставила доверенность и разрешила ей распоряжаться своими финансами. Юлия подписала все необходимые бумаги, взяла чековую книжку и сказала ему, что будет пока жить или в имении, или погостит в Москве у родных. На этом они расстались.

         Дома её уже ждала недоумевающая Маша, но Юлия не стала ей ничего объяснять, а послала за билетами на вокзал. Кухарку Юлия полностью рассчитала и предложила ей ехать вместе с ними по пути в Москву, где и был её дом. Та радостно согласилась. Сразу позвонила тётя Соня с вопросами: что случилось? Почему такой внезапный отъезд? Юлия не стала пояснять причину, только сказала, что долго думала ночью и считает, что нехорошо ей жить в доме жениха до свадьбы. Потом сослалась на головную боль и завершила разговор.

         Маша смогла купить билеты только на следующий день, и Юлия, чтобы избежать встречи с тёткой, которая непременно бы явилась, отправилась с Машей и кучером в имение. Когда их коляска выезжала их подворотни, к ним на ступеньку вскочил какой-то молодой человек в надвинутой кепке. Маша вскрикнула, но Юлия узнала Фёдора и велела ей молчать. Коляска покатилась по улице, а запыхавшийся Федя уселся рядом с Юлией и сказал:

        - Спасибо, что не прогнали. Я немножко с вами проеду и соскочу. За мной охотится полиция.

        - Опять ваши листовки?

        - Да. Мы продолжаем борьбу, а как же иначе?

        - И куда ты потом? Ведь тебя дома схватят.

          Фёдор пожал плечами:

         - Даже не знаю. Где - нибудь пересижу в подвале.

         Юлия как-то сразу приняла решение:

         - Если хочешь, можешь поехать с нами за город. Мы едем в имение, там, в домике никто не живёт, и вокруг никого нет.

         Фёдор сразу согласился, и они какое-то время ехали молча. Потом Юлия пригляделась в полумраке закрытого верха коляски и увидела, что юноша спит, прислонившись в кожаной боковине. Коляска мерно покачивалась, выехав на песчаную дорогу за городом.

         - Тпру! – громко выкрикнул кучер, когда она, наконец, заехали во двор имения. Фёдор проснулся, удивлённо огляделся вокруг и, видимо, вспомнил, как он сюда попал. Он помог барышням выгрузить два саквояжа и корзину с продуктами. Юлия повела его в дом, показать, где он может пожить. А Маша с кучером принялись растапливать печь во дворе, чтобы приготовить обед. Поставили самовар, запахло горящими дровами. Лёгкий дымок от самовара, потрескивание дров в печи поднимали настроение и создавали ощущение уюта. Обедать решили на веранде все вместе. Но кучер решительно отказался и, взяв свою миску и чашку, расположился под ивами у конюшни. А Юлия, Фёдор и Маша накрыли скромный стол на веранде и наслаждались простой, неприхотливой пищей. Юлия успела шепнуть Маше, что Фёдор – просто её знакомый, и что он не знает, что её зовут не Соня, и что она – хозяйка имения. Поэтому Маша не должна была называть её «барышней» и должна была изображать подружку.

         Впрочем, всё прошло благополучно. Фёдор был таким усталым и измученным, что, помывшись во дворе из ведра, он отпросился спать и спал до самого вечера. Девушки даже не успели с ним толком поговорить. На закате они отправились домой. Юлия написала Фёдору записку, где поясняла, где и что находится, и оставила ему денег, потому что понимала, что ему надо как-то питаться, а в доме почти ничего съестного не было.

        Вечером девушки прибыли домой. Кухарка успела уже собраться в дорогу. Она сказала, что приезжала Софья Николаевна, но кухарка не открыла ей дверь, сделав вид, что никого нет дома.



                *             *             *

            Утром кучер отвёз девушек и кухарку на вокзал и отправился в имение, никуда уже не спеша. Девушки и Лаврентьевна удобно расположились в отдельном купе и дремали под мерное постукивание колёс. Проводник выкрикивал названия населённых пунктов, где останавливался поезд, но дремавшие пассажирки даже не очень интересовались мелькавшими за окном видами. В полдень они пообедали припасёнными в корзинке хлебом, сыром, варёными яйцами и огурцами, потом пили чай, принесённый проводником. Юлия раскладывала на столике пасьянс, немного читала новый французский роман, а Маша смотрела в окно. Лаврентьевна вязала какой-то носок, но больше спала, опустив руки с вязанием на колени. К вечеру они прибыли в Москву.

            Лаврентьевна распрощалась с девушками и отправилась в подмосковную деревню, к себе домой. Юлия же, не зная толком, как ехать к Домне Карповне, решила переночевать в гостинице и утром разузнать точнее, как ехать дальше. Они сняли номер недалеко от вокзала, поужинали в ресторации при гостинице и, уставшие, улеглись спать. Юлия ещё какое-то время лежала, глядя в потолок и думая о происшедшем. Мешали посторонние звуки в коридоре и за стенкой. Но потом всё утихло, и Юлия заснула.

             Утром девушки позавтракали прямо в номере, им принесли заказанную еду  из ресторации. У полового Юлия расспросила, как доехать по известному адресу, и им вызвали извозчика, который повёз их по утренним московским улицам. Обе девушки с интересом выглядывали из коляски, замечая изменения в городе. Проехали центральные улицы, выехали в пригород, замелькали небольшие дома среди зелени садов. Потом немного даже ехали лесом, рощами и снова выехали в жилой посёлок, похожий на дачный. Извозчик спрашивал у прохожих дорогу, и вскоре они остановились перед нужными воротами.

             Дамы высадились со своим багажом прямо на траву, а извозчик хлестнул лошадь плетью и уехал. На мгновение Юлия заволновалась. Она послала Домне накануне телеграмму о своём приезде. Но вдруг она её не получила, и её нет дома? Калитка в воротах была заперта. На их стук никто не отозвался, потому что дом находился в глубине двора. Тогда девушки решились кричать в щёлку забора, и после доброго получаса стука и крика у забора, из дома, наконец, вышла женщина, вытирая о фартук руки. Она удивлённо смотрела в сторону забора, но всё же приближалась к нему, и Юлия узнала в ней свою экономку. Хотя узнать её можно было с трудом. Обычно аккуратная и подтянутая на работе, тщательно причёсанная и безупречно одетая, здесь Домна Карповна выглядела иначе: в простом платье и сером фартуке, немного растрепанная, в каких-то галошах на босу ногу, она смотрелась настоящей крестьянкой.

            Когда она отворила калитку и увидела Юлию и Машу, она несказанно обрадовалась, всплеснула руками, засуетилась. Никакой телеграммы она не получила, поэтому их приезд оказался для неё полным сюрпризом. Было видно, что она немного смущена, стесняется своего домашнего вида. Но Юлия так сердечно её обняла, наговорила столько ласковых слов о том, как они по ней соскучились и хотели её увидеть, что Домна «растаяла» и перестала смущаться. Она повела их длинной аллеей между фруктовыми деревьями в дом.


                *            *            *


         Как ни странно, но Юлия почувствовала себя комфортно, несмотря на то, что большой дом оказался довольно запущенным,  Домна Карповна не была здесь её экономкой, а была просто хорошо знакомой женщиной. Но Домна отнеслась к ним с Машей с такой теплотой и гостеприимством, что обе девушки ощутили себя в родном доме. Домна устроила их в своей, более или менее жилой комнате, а сама перебралась в светёлку на втором этаже. Сразу разложили вещи и начали вместе стряпать обед на печурке во дворе. Под вишнёвыми деревьями стоял деревянный стол и две лавки, здесь и начали накрывать к обеду нехитрую посуду, деревянные ложки. Юлия почему-то вспомнила скит. Наверное, стук деревянной посуды и ложек навеял ей эти воспоминания. И мысли эти были приятными, ей захотелось вспомнить девочек, узнать, как сложилась их жизнь.

         За обедом, прихлёбывая самодельную солянку и закусывая домашним хлебом, вели неторопливый разговор. Расстались же совсем недавно. Поэтому говорила больше Домна, рассказывая о своих делах. Каменный дом с садом достался ей от двоюродной тётки - купчихи, которая доживала здесь до преклонных лет, окружённая приживалками. Сразу после её смерти приживалки разбежались, кто куда, успев прихватить кое-что из имущества. Поэтому Домна вступила в наследство почти разорённого имения, где только сад был действительно хорош и плодоносил.

        После обеда женщины немного посидели под деревьями и пошли осматривать дом. Здание стояло на массивном фундаменте, и в нём имелся просторный подвал. На первом этаже располагались прихожая, четыре комнаты и кухня. В одной из комнат деревянная лестница вела на мезонин, где находилась комната - светёлка с маленьким балконом. Помещения требовали ремонта, обои были тёмными и старыми, кое-где отошли от стен и порвались,полы с большими щелями и скрипели, фасад дома весь облупленный. Это всё прокомментировала Домна, показывая девушкам комнаты.
Она же добавила, что крыша в мезонине прохудилась и местами протекает. На всё это у Домны не было ни денег, ни родственников, ни друзей, способных помочь с ремонтом.

        Юлия внимательно выслушала экономку и прикидывала в уме,  с чего начинать свою помощь? Но когда они с Домной остались, наконец, наедине, а Маша с корзинкой отправилась собирать вишни в конец сада, Домна усадила Юлию напротив себя и сказала:

      - Ну, вот, барышня, а теперь расскажите мне, что у вас случилось, и почему вы вдруг решили так неожиданно приехать ко мне? Что произошло?

        Юлия смущённо молчала, подбирая нужные слова и решая, как бы поделикатнее описать происшедшее. Потом, всё ещё смущаясь, она кратко описала ночной эпизод с Володей. Домна помолчала несколько минут, потом взяла Юлию за руку и начала так:

      - Барышня! Я понимаю, что вы - невинное дитя и не готовы ещё к замужней жизни. На такие темы с вами должна бы была поговорить ваша матушка, а не я. Так жаль, что пани Елена болеет и не может приехать. Что я могу вам сказать в утешение? Если вы не готовы связать себя узами брака с паном Лисецким, отсрочьте это событие. Но вы должны знать, что все мужчины одинаковы, и все они будут настаивать на выполнении ваших супружеских обязанностей. Если вы выходите замуж по любви, то такие стороны семейной жизни не будут доставлять вам неприятностей, а только радость и счастье. И вообще, счастье женщины – в детях. А без мужчины это почти невозможно.

       - Я всё это понимаю, Домна Карповна. Но мне не нравится отношение Володи ко мне. Он высокомерен, не доброжелателен, не терпелив. Я боюсь, что попаду в зависимость от него и тётушки Сони, и они будут командовать мной и руководить моей жизнью, как захотят. Поэтому я и уехала так быстро. Тётя Соня очень настойчива и всегда добивается своего. И пока я не связана с их семьёй окончательно, она старается быть со мной мягкой, но я чувствую, что всё сразу изменится даже после обручения. Потом я буду, как в рабстве, не смогу и шагу сделать без разрешения. Они будут решать за меня, сколько детей мне иметь, на что тратить деньги и как вести хозяйство.

        - Деточка! Что тебе сказать, моя милая? Такова судьба большинства женщин в нашей стране. Мы сначала зависим от родителей, а потом от мужей. Вот я – рано овдовела, Бог не дал мне деточек, потому что муж рано погиб. И я сама вынуждена работать и обеспечивать себя. Мне повезло, что я получила хоть какое-то наследство. Но мне некому помочь. – Домна горестно сложила руки.

         - Мне тоже повезло – встретить хороших людей, таких как Вы, Маша, Лаврентьевна. И мы можем помочь друг другу! Кто чем может. Даже дружеское участие – это тоже помощь.

          Маша вернулась с полной корзинкой вишен, и гостьи уселись разбирать ягоды для варенья.



                *               *               *


            Софья Михайловна была очень озабочена и раздосадована неожиданным бегством (иначе не назовёшь) Юлии из их дома. Она подозревала виновником этого Володю, но тот ни в чём не признался и отбыл в казарму. Софья Михайловна обожала своего сына, прощала ему все проступки, считала их издержками юного возраста и верила, что он «войдёт в разум», и всё сразу изменится в лучшую сторону. Она готова была всё сделать, чтобы устроить его счастье и безоблачную жизнь в будущем.

            Дозвониться до племянницы по телефону не удалось. Поэтому Софья Михайловна быстро оделась и поехала к ней домой на Невский проспект. Дверь ей никто не открыл, и было видно, что в доме никого нет. Она повторила свою попытку вечером, но в окнах не было ни огонька, и Софья Михайловна просто не знала, что и подумать. Она продолжала звонить Юлии по телефону, но на звонки никто не отвечал. На третий день она поделилась за завтраком своими сомнениями с супругом. Он, спокойно потягивая свой кофе и поглядывая сквозь очки в утреннюю газету, ответил ей:

          - Дорогая, напрасно ты беспокоишься. Юлия уже взрослая девушка, закончила гимназию. Ей захотелось получить немного свободы. Вот и всё. Скорее всего она отправилась в имение, чтобы почувствовать себя хозяйкой, побыть на природе, обдумать дальнейшую жизнь. Куда ей ещё деться? Я уверен, что она на даче у моря.

          Софья Михайловна немного успокоилась, взяла себя в руки и, когда супруг отбыл на службу, и авто вернулось домой, она оделась и велела шофёру ехать в имение Вишневецких.

          Как только они прибыли на место, она решительно направилась к парадному входу и дёрнула за ручку. Но дверь оказалась закрытой. Софья Михайловна принялась громко стучать дверным молотком, потом подошла к ближайшему окну и постучала несколько раз в стекло, начиная терять терпение. Ей очень хотелось сразу накинуться на крестницу и упрекнуть её в неблагодарности и недопустимости такого поведения. Чем дольше она стучала, тем сильнее росла её досада и злость на Юлию.

          - Спят себе, наверное, безмятежным сном до обеда, а мы волнуемся, места себе не находим.- Думала она, продолжая стучать.

          Через несколько минут такого громкого и яростного стука из-за угла дома появилась растерянная фигура кучера Василия. Он удивлённо взирал на поднявшую такой шум даму, авто и не мог понять, что же случилось? Потом узнал родственницу хозяев, поклонился ей и поздоровался.

         - Доброе утро,  Ваше сиятельство! Что случилось? Чем я могу быть полезен?

         - Здравствуй, Василий! Почему дверь закрыта? Где все?

         - Так нет никого, Ваше сиятельство. Как уехали они третьего дня, так и закрыли. Открывать не велели.- Растерянно отвечал Василий, вытирая руки краем грязного фартука.

         - Открывай немедленно! – Приказала Софья Михайловна, подозревая, что её обманывают.

          Василий отправился за ключами и вернулся уже без фартука, вымыв руки и лицо. Начал открывать дверь большим ключом, посторонился, пропуская барыню. Она нетерпеливо вошла в холл, быстро пошла по коридору, заглядывая во все комнаты. Везде было тихо и темно, мебель и люстры – в чехлах. Никого нигде не было. Но Софья Михайловна упрямо проверяла все помещения, думая, что Юлия где-то прячется от неё. Так она дошла до последней комнатки, где обычно жила кухарка, с отдельным выходом на задний двор. Здесь тоже было тихо и темно, но постель в комнате была не застелена, одеяло смято, подушки хранили следы чьей-то головы. Фёдор, который жил здесь последние дни, услышал шум и успел выскочить в сад, плотно прикрыв за собой дверь. Но постель привести в порядок он не успел.

         - Это что такое? – Грозно обратилась Софья Михайловна к Василию, который уныло тащился за ней по всем комнатам. – Кто здесь живёт?

         - Никто, барыня, не живёт. – Нашёлся сразу Василий, который был очень спокойным и сообразительным мужиком. – Это Маша здесь ночевала третьего дня да не убрала за собой. Барышня Юлия Львовна с горничной ночевали здесь одну ночь, приехали распоряжения дать перед отъездом. Вот Маша, видно, и не успела убрать. Они дом заперли, а я и не видел, что тут.

         - Куда это они уехали? – Немного успокоившись, повернулась к нему Софья Михайловна.

        - Так в Москву же. Там что –то у экономки, кажется, случилось, у Домны Карповны. Вот, они и поехали – помочь. Я думал, она Вас поставила в известность.

         - Не поставила.- Сердито ответила Софья Михайловна и, не желая продолжать эту тему, повернулась и пошла комнатами обратно к выходу. Уже на улице, поправляя перчатку и, дождавшись, когда Василий запрёт дверь, она небрежно спросила:

        - А что барышня говорила? Скоро ли вернётся?

        - Ничего не сказала. Дала распоряжения: что и куда, и велела здесь дом караулить.

        - Ладно, Василий. Вот тебе на водку. Прощай. – И Софья Михайловна уселась с помощью водителя в авто, и машина уехала, фыркая выхлопной трубой и оставив неприятный запах в чистом лесном воздухе.

         По дороге Софья Михайловна напряжённо думала о том, почему Юлия уехала без разрешения и прощания в Москву. Потом велела шофёру завернуть к их поверенному. Давид Иосифович встретил гостью со всем почётом и уважением, усадил в кресло, велел служанке подать чаю и приготовился слушать.

       - Я к Вам за советом, Давид Иосифович.- Начала она.- Вы же знаете, что в отсутствие матери я опекаю это дитя, мою племянницу. Пани Вишневецкая просила меня присмотреть за её дочерью и помочь распоряжаться с финансами и с хозяйством. – Тут она сделала паузу.

        - Могу сообщить Вам приятную новость: - Вмешался поверенный.- Вы можете больше не беспокоиться и не обременять себя заботами. Я получил чёткие указания от пани Вишневецкой. Она настояла, чтобы её дочь сама распоряжалась своим состоянием по достижении ей совершеннолетия. Как Вы знаете, Юлии Львовне исполнилось 18 лет десятого мая. Она не сразу пришла ко мне, а только спустя полтора месяца. Мы оформили с ней все бумаги, она взяла у меня чековую книжку, и отныне она – сама хозяйка своего состояния.

         Софья Михайловна молчала, обдумывая свалившиеся  на неё сведения. Ей с трудом удалось скрыть от поверенного свои эмоции. Она выпила чашку чая, откланялась и ушла. По дороге она кусала от досады себе губы, судорожно сжимала свою сумочку, щелкала замочком, соображая, что же могло произойти, если всегда послушная, ласковая племянница вдруг взбунтовалась и исчезла. В таком возбужденном состоянии Софья Михайловна вернулась домой и хотела уже подняться к себе, когда, снимая перчатки, увидела на столике в прихожей письмо поверх визитных карточек. Письмо было из Москвы от Юлии. В самых  изысканных выражениях и ласковых словах крестница просила у неё прощения за неожиданный отъезд. Она заверяла тётку в самой преданной любви и искренней дружбе. Юлия, желая окончательно оправдаться, намекнула тётке, что о причине её бегства нужно расспросить Володю.

          Письмо это Юлия написала ещё дома, перед отъездом, но не успела опустить его в ящик. Поэтому отправила его уже из Москвы. Письмо немного успокоило Софью Михайловну, но, в то же время, и озаботило. Значит, Володя чем-то напугал крестницу, и она может сорваться с их крючка. В первый же приход сына домой Софья Михайловна приступила к нему с расспросами. Но Володя отмахнулся от неё:

         - Маман! Это такая ерунда! Чем я мог напугать её в нашем доме? Я шёл по коридору, увидел, что у неё приоткрыта дверь в спальню, зашёл просто пожелать «Спокойной ночи». А эта дикарка вскочила, подбежала к балконным дверям и сказала, что будет кричать. Сущая дикость.

          Софья Михайловна поверила объяснению сына, хотя в душе понимала, что он мог и соврать. Ну и что тут такого, в принципе? Он – почти жених, она ему нравится, дело молодое…Ход мыслей её поменялся. Софья Михайловна начала думать, как ей быстрее уладить это дело, как успокоить и задобрить племянницу? Эти раздумья отвлекли её и настроили на положительный лад.


                *          *         *


          После отъезда родственницы хозяев Василий выждал какое-то время, поставил на столе самовар и продолжил варить на дворовой печурке кашу. Когда самовар начал пыхтеть, Василий бросил взгляд вглубь сада и сказал громким голосом:

       - Эй, паря, выходи давай! Кашу будем есть, да и самовар кипит. Барыня уехала!

        Фёдор неуверенно вышел из глубины сада.
 
       - Садись, давай, не тушуйся. Подумаешь, барыня приехала! Она нам кто? А никто!  Теперь барышня везде хозяйка. А раз она разрешила тебе здесь пожить, то и стесняться нечего.

       - Какая барышня? Маша, что ли?

       - Ну, почему же – Маша? Барышня – это Юлия Львовна. А Маша – её горничная, хоть та и держит её на равных, прямо, как подругу.

       - Подожди! Разве ту девушку, что с Машей, не Соней зовут?

       - Её вообще-то зовут Юлия – София. А дома кто как называет: и Юля, и Соня.

       - Так она – ваша хозяйка, барышня? – Немного разочарованно проговорил Фёдор.

      - У Юлии Львовны есть мать, пани Елена. Она – хозяйка и дома, и имения, а барышня – её дочь и наследница. Но пани Елена лечится за границей, давно уже в отъезде. Эта барыня, что приезжала нынче, тётка барышни и её крестная мать. Она заботилась о хозяйстве в отсутствие пани Елены.А чего ты так расстроился? Ты, что - жениться на барышне собирался?- С улыбкой пошутил Василий. - Так она тебе - не пара, это точно. Ты, брат, не по себе собрался берёзку рубить.

        Фёдор молчал и о чём-то сосредоточенно думал. Вот, значит, что. Она его обманывала, прикидывалась простушкой, а сама –буржуйка, их классовый враг, кровопийца народа. Фёдор не заметил, как проглотил тарелку пшенной каши и вернулся к действительности только тогда, когда Василий налил в кружки горячий и пахучий чай.

       - Барышня Юлия Львовна – очень хороший человечек, - продолжал свою мысль Василий. – К людям относится с уважением и пониманием. Горничную свою, Машу, балует: то платья ей свои дарит, то чай с пирожными с ней вместе пьёт, даже на пианино её играть учит! Вот, какая! Мне тоже - то чаю хорошего привезёт, то на портки новые денег даст. «Ты, - говорит, - Василий, больше отдыхай! Поезжай в имение, коня паси, чтобы вдоволь он травы летом поел, и сам воздухом дыши, отдыхай, когда нет работы».

         Фёдор слушал его в пол-уха, но своё мнение он уже составил. Почему же она ему помогла? Денег дала, в полицию не сообщила, поселила в своём доме? А вдруг, всё же сообщила, но не сразу? И они могут прийти за ним в любой момент, пока её нет. Надо быть начеку.

      - Знаешь, Василий, я завтра съеду. Вдруг эта барыня опять приедет?

      - Ну, как знаешь, паря. А то бы остался. Вместе – то веселее. Каша, картошка у меня есть, молока, яиц можно в деревне достать.

      - Нет, уж. Пора мне и честь знать. Вот переночую и прощай. Спасибо тебе за кашу и разговор. Хороший ты человек, Василий.

      Этой ночью Фёдор почти не спал, всё прислушивался к звукам вокруг. А на рассвете застелил кровать, как было раньше, и тихонько выскользнул через заднюю дверь. Вставший чуть позже поить коня Василий уже его не застал. Он заглянул в комнатку, где Фёдор ночевал, увидел застеленную кровать, крякнул и запер заднюю дверь на ключ.


                *               *              *


       На  следующее утро Юлия развернула бурную деятельность. Сразу после завтрака ( Домна купила у соседей молока и яиц) Юлия пошла по дворам – узнавать, где тут что, потому что Домна ещё ничего толком не знала. Соседи сказали ей,  что мастеров для ремонта дома можно найти на лесопильне, которая расположена в соседней деревне. Но туда пешком не дойдёшь, надо ехать. Другие соседи посоветовали ей обратиться к некоему Петру через три дома, который имел коня и телегу и мог за деньги дать их напрокат. Юлия поинтересовалась, не сможет ли тот Пётр сам поехать с ней по делам. Болтливые соседки тут же рассказали, что вряд ли, потому что он – вдовец с двумя малыми детками, и ему не с кем их оставлять дома.

       Идя к дому Петра, Юлия всё «обмозговала» и пришла к нему с готовым предложением. Двор и домик Петра выглядели довольно бедно, но чисто. Калитка была накрепко заперта, и Юлии пришлось долго стучать в ворота и кричать у калитки. Наконец, калитка распахнулась, и Юлия увидела этого Петра. Лет 25-30-ти, невысокого роста, мускулистый мужик с круглым, бабьим лицом и веснушками вокруг глаз и на носу, он стоял на пороге, буквально, раскрыв рот, и удивлённо взирал на Юлию. У него был совершенно ошарашенный вид, он никак не ожидал увидеть в своём доме такую красавицу.

        Юлия прервала его ступор и заговорила первой:

        - Здравствуйте, Пётр. Меня к Вам направили ваши соседи. Они сказали, что у вас есть телега и лошадь, и вы можете дать их напрокат за деньги.

         Видя, что он всё ещё молчит и таращится на неё, как на чудо, Юлия продолжила:

       - Пётр! Меня зовут Юлия. Я – гостья Домны Карповны, вашей соседки. Ей нужно отремонтировать дом. Для этого мне надо съездить в соседнюю деревню на лесопильню. Мне нужна ваша лошадь и телега. Я вам хорошо заплачу. Потом мне нужно будет съездить в город по делам. В городе я нанимаю извозчика, но до него ещё надо доехать. Поэтому я хочу попросить вас отвезти меня по моим делам. Всё будет оплачено по вашему желанию.

        К концу её речи Пётр, наконец, начал приходить в себя, и до него дошло то, о чём она его просит. Он мучительно покраснел всем своим лицом, пригласил её жестом зайти во двор и сказал:

       - Конечно, барышня, я одолжу вам мою лошадь, если надо. Я беру обычно два рубля в день, и лошадь надо покормить и напоить. Но поехать  с вами я никак не могу. У меня двое маленьких детей, и мне им не с кем оставить дома.

        - Это не беда! Моя помощница, Маша, с удовольствием останется с вашими детками. Я её прямо сейчас к вам приведу, а вы приготовьте телегу с лошадью, мы сразу и поедем.

         Пётр ничего не сказал, у него были большие сомнения на счёт того, останутся ли дети с незнакомой женщиной? Но возражать не стал, потому что ему очень нужны были деньги.

         Юлия быстрым шагом вернулась в дом экономки и велела Маше собираться. По дороге она изложила ей свой план, и та согласилась. Девушки быстро дошли до ворот дома Петра, калитка опять была закрыта. Юлия постучала, и на сей раз Пётр отворил быстрее. « Это я от детишек запираю,- объяснил он смущённо, - боюсь, чтобы не выскочили они на дорогу, пока я тут, по хозяйству».

        Юлия представила ему Машу, та глянула на него и зарделась, хотя тоже была уже далеко не юной девой. Пётр повёл их к детям. Сразу было видно, что в доме нет хозяйки: хотя Пётр наскоро прибрал кое – что из вещей, повсюду царил беспорядок, куры гуляли по дому, а детишки оказались чумазыми, нечесаными и босиком. Маша быстро к ним присела, начала знакомиться, угостила пенками от варенья, которое уже варила у себя Домна. Дети притихли, с удовольствием ели сладкие пенки и слушали, что им говорила эта добрая тётя.

       - Всё будет хорошо, Пётр. Поехали! – Попросила Юлия. И Пётр быстро запряг в телегу уже выведенную лошадь, и они поехали, сидя впереди телеги. Несколько соседей с удивлением смотрели через забор на этих ездоков. Как же! Пётр оставил детей одних дома и везёт куда-то такую красивую даму в шляпке и кружевном платье! Надо сказать, что Юлия и сама чувствовала себя крайне неловко в таком наряде, но ничего проще у неё с собой не было.

        Первым делом, они заехали в соседнюю деревню на лесопильню, и Юлия смогла договориться с подрядчиком, чтобы он приехал и посмотрел, что можно отремонтировать в доме, и сколько это будет стоить. Всё произошло очень быстро, так что у Юлии осталось много времени. Она попросила Петра заехать в мануфактурный магазин на окраине города и купила там, тоже очень быстро, две штуки цветастого ситца, синего и тёмно - красного цвета. Юлия вчера разглядела у Домны в комнате швейную машинку и решила сшить что-то простое  для деревни себе и Маше. Потом она прикупила в соседнем магазине нитки, ножницы, почтовой бумаги, чернил и конвертов – письма писать. И после они заехали на небольшой рынок и купили там всяких продуктов. Пётр сидел в телеге и ждал, а Юлия носила то одно, то другое: картошку, лук, две головки сахару, бублики, баранки. Она же прихватила и двух леденцовых петушков на палочках, для детей Петра.

        Несмотря на то, что Юлия успела многое сделать и купить, они отсутствовали не более трёх часов. Когда телега проезжала мимо двора Петра, оттуда доносился задорный детский смех. Пётр так боялся, что дети станут плакать без него. Он выгрузил всё купленное во дворе у Домны, Юлия с ним расплатилась, и он поехал домой.

        Когда он зашёл в избу, сразу в глаза ему бросились перемены. В комнате было прибрано. Дети оказались чистыми, Маша их выкупала в корыте во дворе и причесала. У старшей девочки были заплетены маленькие косички и перевязаны чистыми тряпочками. Головка младшего мальчугана, хотя и была заросшей, но была расчёсана и приглажена. Одежда детей была выстирана и заштопана. Когда только она успела? Маша попрощалась с детьми, поклонилась Петру и побежала в свой двор.Пётр похвалил детей за то, что она не плакали и отдал им петушков на палочках, купленных Юлией. Для детей это был настоящий праздник! А Пётр заснул в сладких мыслях о прекрасной барышне.


                *             *             *


          Домна, разбирая купленные Юлией продукты, пожурила её:

         - Барышня, милая! Нельзя так много тратить денег! Вы должны учиться экономить, а мы и так обойдёмся!

         - Как же – « обойдёмся»? Мы нагрянули к вам без приглашения, сюрпризом, можно сказать. Почему вы должны нас кормить? Вот мы и вносим свой посильный вклад.- Возразила Юлия.

         Ещё больше Домна удивилась, увидев две штуки ситца, купленного девушкой. Но Юлия объяснила, что у неё, да и у Маши совсем нет платьев, предназначенных для жизни в деревне или на даче, чтобы в них можно было делать какую-то работу, даже вишни, к примеру, собирать. И Юлия хочет, чтобы они с Машей сами сшили себе по сарафану или платью, раз у Домны теперь есть швейная машина. Домна только руками всплеснула! Сами, шить! Но Юлия возразила, что их учили шить в старших классах гимназии, она сама может раскроить материю, а застрочат швы на машинке.

         Следующим утром Юлия с помощью Маши разложила на полу материю и начала кроить, предварительно сняв с себя и Маши мерки. Ситец был очень красивый, ярких красок. На тёмно-красном фоне - мелкий цветочек с маленькими  зелёненькими листиками. Второй ситец был точно таким, только на тёмно – синем фоне. Юлия нашла в ящичке машинки сантиметр и портняжные ножницы и, орудуя ими быстро и уверенно, к обеду раскроила оба платья. Теперь нужно было «наметать» швы, и они обе с Машей уже собирались начать это делать, как приехал подрядчик с лесопильни.

        Юлия сама встретила его в воротах и предупредила о том, чтобы о стоимости ремонта он говорил только с ней и не пугал хозяйку. Она повела его в дом, Домна сопровождала их. Подрядчик, пузатый мужик с окладистой бородой, ходил по комнатам, цокал языком, качал головой и цедил сквозь зубы:

      - Это надо менять, здесь штукатурить, тут пол прогнил, окна чинить, крышу латать.

       Домна слушала его с испуганным видом и ничего даже не возражала. Но когда мужик вышел во двор и, обращаясь к ней, решительно объявил, что все вещи и  мебель надо вынести во двор, чтобы не мешали, Домна ахнула и жалобно сказала:

       - Боженька, а где же мы жить-то будем? И ночевать?

        Подрядчик был непреклонен и пошёл к выходу. Юлия побежала за ним, и они вышли за ворота. Подойдя к своей повозке, подальше от Домны, как и просила Юлия, он объяснил ей, что можно сделать и за сколько. Юлия только спросила, когда они смогут начать? Подрядчик ответил, что если она даст им задаток, то уже завтра они смогут начать завозить к ним во двор стройматериалы, а начать, как только они вынесут из  дома все вещи. Юлия отсчитала ему пятьсот рублей, но попросила расписку в получении. Тот обещал привезти завтра же с первой же повозкой с материалами.

       Домна поджидала Юлию во дворе с перепуганным видом.

      - Барышня! Вы это напрасно затеяли. У меня совсем нет денег на ремонт. И потом, если мы вынесем даже ту старую мебель и вещи, что есть,  на улицу, вдруг дождь или другая какая – нибудь непогода?

      - Всё будет хорошо, Домна Карповна, не волнуйтесь. – Успокоила её Юлия. – За ремонт они недорого берут, а с вещами что-то придумаем.
 
       Девушки уселись намётывать раскроенные куски ткани для платьев, но Юлия решила проверить швейную машинку. Вместе с Машей они вынесли её во двор и поставили в удобном месте, сбоку от дома. Юлия взяла стул и стала вдевать нитку. Потом попробовала шить (машинка была ножная, с тумбочкой), но у неё ничего не получилось. Юлия велела Маше сбегать за Петром, может быть, он сможет помочь? Сказала, чтобы детей брали с собой, если он согласится. Домна высказала сомнения в том, что Пётр поможет разобраться с машинкой, потому что по профессии он – столяр –краснодеревщик. Но Маша, всё же, побежала за ним. И, на удивление, минут через пятнадцать они с Петром и детьми показались в калитке.

        Пётр опять был весь красный, но Юлия подумала, что от быстрой ходьбы. Маша вела за руки опять чумазых детей, и они пошли к колодцу умываться, а Пётр подошёл к Юлии. Она уступила ему место у машинки и стала рядом объяснять, что к чему. Пётр уселся на стул, покрутил колесо машины и сказал, что её нужно смазать, и что наверняка при машинке должна быть маленькая маслёнка. Юлия пошла в дом, поискать и, действительно, нашла её. Пётр  поднял часть машинки, начал смазывать и крутить разные детали. Юлия, чтобы ему не мешать, пошла к Маше и детям.

        Пока Пётр возился с машинкой, Маша причёсывала девочку Дуню, а Юлия придумала постричь мальчика Гришу, уж больно он зарос.  Сначала она провела подготовительную работу – поговорила с ним, рассказала, какой он будет красивый, и как ему сразу станет не жарко, и он согласился, хотя и не разговаривал ещё. Юлия принесла из дома стул, простынку, усадила мальчика повыше на подушку, замотала его по горло простынкой и начала понемножку стричь, чтобы не испугать. Но мальчик послушно сидел и не капризничал. Ему нравились эти красивые и добрые тёти. Юлия стригла осторожно и аккуратно. Она просто немного укоротила ему отросшие волосы, сохранив его природную форму причёски. Потом отряхнула с него остриженные волосы, сняла простынку и повела в дом, к зеркалу, показать, что получилось.

        Пётр довольно долго возился с машинкой, весь перемазался в масле, потел и пыхтел. Когда, наконец, ему удалось покорить упрямую старую машинку, уже вечерело. У Домны подоспел ужин, и она предложила Петру с детьми отужинать с ними в саду.  Пётр опять покраснел и попросил только разрешения  помыть руки. Маша повела его к колодцу, сливала ему воду и подавала полотенце. Потом они дружно уселись за стол под вишнями и ели варёную картошку с огурцами и хлебом. Маша сидела между детьми и помогала им обоим. А Пётр ел, молча, и изредка бросал взгляды на Юлию. Домна всё примечала. Чтобы как-то поддержать разговор и прервать неловкое молчание за столом, она пожаловалась, что надо выносить вещи из дома, а они с девушками вряд ли справятся. Пётр тут же предложил свои услуги и бросил взгляд на Юлию. Она ему одобрительно улыбнулась и сказала, что они будут очень ему благодарны.

         После ужина пили чай из самовара с баранками. Дети ели жадно и всё подряд. Потом Гриша заснул прямо за столом с баранкой в руке. Тогда Пётр  вежливо поблагодарил женщин за ужин и за детей, пообещал зайти завтра утром, взял сына на руки, и они отправились домой. 


                *              *              *


         Юлия теперь просыпалась рано от сознания того, что нужно успеть многое сделать. На свежем воздухе она поздоровела, похорошела и немножко загорела.  Ей нравилось хлопотать, помогать и быть нужной. Пока Домна растапливала печку во дворе и ставила самовар, Юлия что-нибудь делала для общей пользы: колола щепки для самовара, приносила воду из колодца, перебирала крупу для каши. Потом они вдвоём готовили завтрак, накрывали на стол во дворе, и только тогда из дома, зевая, показывалась Маша. Она быстро умывалась у колодца, и они садились за стол. Домна использовала каждый момент, когда они находились вместе без посторонних, для поучительных бесед с Юлией о необходимости брака и обязанности женщины подчиняться мужу, быть терпеливой и покладистой. Юлия, обычно, ей возражала, иногда они спорили, а Маша слушала, молча, не вступая в разговоры.
 
         После завтрака Юлия сразу села за машинку и принялась строчить на ней, сшивая куски, раскроенной для Машиного сарафана, материи. Юлия решила первой сшить платье Маше, чтобы и потренироваться, и чтобы у горничной появился наряд, удобный для работы. Машинка, смазанная и отлаженная Петром, работала отлично.  Юлия довольно быстро прострочила детали сарафана,  примерила на Машу и начала подшивать низ и обрабатывать швы. Фасон сарафана был самый простой, поэтому работа шла быстро.

        Пока Юлия заканчивала пришивать к сарафану лямки, явился Пётр с детьми. Юлия встала, чтобы  занять чем-то детей, пока Пётр с Домной и Машей будут выносить вещи из дома. Она взяла детей за руки и пошла с ними вглубь сада, в малинник. Поспело много ягод к этому времени, и Домна разрешила детям полакомиться ими. Юлия дала Дуне и Грише по металлической кружке и  велела им собирать одну ягодку в кружку, а одну – в рот. Так дети были заняты с час, пока взрослые решали, как лучше ставить вынесенную на улицу мебель. Пётр предложил ставить вещи посреди двора, а над ними сколотить временный навес из досок. Кровати вынесли в сарай, где женщины собирались спать на время ремонта. Им удалось втиснуть туда три кровати, небольшой стол и три стула. Так что, если вдруг начнётся дождь, то в сарае вполне можно было находиться.

        Потом, когда крупные вещи были вынесены, Домна руководила упаковкой и размещением мелких вещей, Юлия с детьми опять вернулась к машинке. Она стала показывать им, как можно на ней шить, и быстро сшила для Дуни платочек из ситца. Девочка очень обрадовалась и попросила обрезки ткани – играть. Юлия, конечно же, отдала ей лоскутки. Взрослые, наконец, закончили выносить вещи. Юлия заплатила Петру, как всегда, два рубля за помощь. Он поблагодарил, раскланялся и пошёл с детьми домой. Домна предлагала им остаться на  обед, но он отказался, сославшись на дела.  Он был какой-то грустный, был как бы чем-то огорчён.

        Сразу после обеда явились работники. Юлия попросила их смастерить навес для вещей. Работникам пришлось ехать на лесопильню за дополнительными материалами, потому что не было нужных тонких брёвен для навеса. Пока съездили, пока привезли, уже начало темнеть. Навес делали на следующий день. Он получился довольно прочным, хотя задумывали его только на время ремонта. Получился крытый двор. Это было очень удобно на время непогоды. Можно было ходить под навесом в сарай и летнюю кухню, которая пока тоже стояла с вещами.

        Юлия закончила сарафан для Маши, и та сразу его надела на белую льняную рубашку с длинными рукавами. Юлия сшила ей, как и Дуне, платочек на голову, и Маша стала настоящей крестьянской девушкой в сарафане и платочке. Выглядела Маша очень молодо, хотя ей было уже под тридцать. Она была здоровой, румяной женщиной, а её толстая, золотистая коса придавала ей очень юный вид.

         Каждый вечер Юлия писала письма. После ужина, когда посуда была вымыта и убрана, и шить уже было темновато, хотя сумерки держались почти до полуночи,  Юлия садилась за стол и при свете керосиновой лампы писала матери, крёстной и Бетти. Домна и Маша рано ложились спать в сарае, а Юлии там было душно, и она засиживалась во дворе допоздна.  Зная характер своей тётки, Юлия писала ей о том, как она чудесно отдыхает и как скучает по дому. Матери она писала искренние, ласковые письма, а Бетти – описывала свои чувства и переживания. Юлия старалась писать им раз в неделю. Но никому из них не давала свой обратный адрес. Она надеялась, что скоро вернётся домой.

         Ремонт начался буквально на следующий день после сооружения навеса. Подрядчик присылал то двоих работников, то троих. Работали они целый день, поэтому Юлия считала, что их надо хотя бы один раз в день кормить обедом. Домна согласилась готовить для них. Какая разница – на троих человек готовить или на шестерых? Она нашла на чердаке большой котёл, в летней кухне – вместительный глиняный горшок, чтобы готовить на такое количество людей.

         Юлия за три дня сшила ситцевое платье и себе. Так что она снова попросила Петра отвезти её на базар и в магазин за продуктами. Маша оставалась с детьми, а Юлия, в ситцевом платье и с косынкой на шее и с косой, как простая девушка, снова ехала в телеге с Петром в город. По дороге она с удивлением заметила, что Пётр сбрил бороду и значительно «помолодел», но она ничего не сказала, чтобы его не смущать.

        Юлии удалось сделать значительные продуктовые запасы для обедов рабочих, но всё время что-то заканчивалось: то лук, то мука, то крупа, то соль. Поэтому они с Петром ездили в город почти через день. Маша оставалась с детьми каждый раз, и дети к ней очень привязались. Дуня называла её «Маней», а Гриша, который ещё плохо разговаривал, называл её «Ма».

        Домна руководила ремонтом, хозяйством, готовила еду на всех и очень переживала о том, что Юлия тратит на неё столько денег. В горшке Домна варила щи, в котле - кашу или картошку и заправляла их жареным на шкварках луком. Рабочие поначалу трудились очень слаженно. Перестелили полы в двух комнатах, побелили стены и потолок в гостиной, поменяли окна в спальнях. Но через неделю подрядчик выдал им аванс, очень уж они просили, и на следующий день они не явились на работу. Запили.

       Работа остановилась. Юлии пришлось ехать с Петром  на лесопильню, выяснять, что случилось? Целую неделю никто из работников не появлялся, женщины уже думали самим начать белить дальше. Но через неделю рабочие, наконец, появились, смущённые и прячущие глаза. Обещали больше не пить до конца ремонта. Чтобы ускорить процесс, Юлия сказала подрядчику, что расплатится с ними только после окончания работ. Процесс медленно двигался к концу.

         После того, как Юлия сшила  оба ситцевых платья, остались довольно большие лоскуты ситца. И сначала она, от нечего делать, сшила весёлый фартук для Домны. А потом, взглянув на  Дуню, предложила Маше сшить девочке сарафанчик. Маша почему-то покраснела и радостно согласилась. Юлия быстро выкроила маленький сарафанчик из красного ситца для девочки, Маша сметала детали, и за один день Юлия его сшила. Платочек у Дуни уже был. Потом Юлия взяла оставшийся лоскут синего ситца, крутила его, думала и решила сшить из него Грише рубашку.  Быстро раскроила на столе, и за день рубашка была готова. Домна только головой качала.

        - Ох, барышня, балуете вы их!

        - Что вы, Домна Карповна! Какое же это баловство!  Матери у них нет, дети ходят, Бог знает, в каких лохмотьях. А Пётр столько помогает нам, почему и нам не сделать доброе дело для деток?

        Юлия сама не хотела отдавать подарки детям Петра, а попросила Машу, когда она останется с ребятишками в следующий раз, отнести им.

        Ремонт затянулся на месяц. Юлия исправно писала письма каждую неделю. Она даже написала кухарке Лаврентьевне, что скоро уже они поедут домой. Ей она сообщила свой обратный адрес, и вскоре получила от неё ответ. В своём письме Лавреньтевна сообщала ей, что она уже не вернётся с ними в Питер, что она болеет, и ей тяжело работать. Она просила прощения и прощалась с ними. Это было неожиданно, и Юлия расстроилась, потому что привязалась к этой простой женщине, любила её, как члена семьи, и ей нравилось, как она готовила и как относилась к работе. Домна пыталась утешить Юлия, говоря, что она очень быстро  найдёт хорошую кухарку в таком большом городе, как Питер.


                *             *             * 

 
         За всеми этими хлопотами время летело быстро, и Юлия даже не заметила, как прошла половина августа. Вечерами стало холодать. В сарае спать можно было, только плотно закрыв дверь на ночь. Как только отремонтировали одну спальню, кровати перенесли в дом, и спали уже в комнате. Юлия начала волноваться, что мать могла уже вернуться в Питер, а она здесь, не знает об этом.  Юлия начала подгонять работников. Ей уже захотелось домой.

         В один из дней Пётр пришёл к ним один и смущённо попросил переговорить с Юлией. Он заметно преобразился: брил бороду, рубашка на нём была чистая. Пётр сказал, что ему подвернулась работа по реставрации мебели в городе, у богатого купца. И ему надо дня на три отлучиться из дома. Не могла бы Маша пожить у него в доме с детьми? Там куры и собака, их надо кормить. Юлия позвала Машу и спросила её, сможет ли она пожить у Петра. Та, молча, кивнула головой. Договорились, что завтра с утра Маша придет к ним домой. И Пётр откланялся.

       Следующие три дня прошли спокойно. Рабочие уже заканчивали белить фасад дома. Маша с детьми приходила на обед после рабочих, и они все садились за стол под навесом. Дети вели себя смирно, не капризничали, и вечером кто-нибудь из женщин рассказывал им сказку, потом они с Машей шли спать в свой дом. На четвёртый день Маша вернулась утром домой одна и как-то смущённо объяснила, что Пётр вернулся. Никто её ни о чём не спрашивал, потому что ремонт, наконец, закончился, и нужно было заносить вещи в дом. Юлия расплатилась с подрядчиком. Работники помогли женщинам занести в комнаты мебель и распрощались с ними.

      Женщины уселись за стол во дворе, и Домна предложила  отметить окончание ремонта. Она принесла бутылку вишнёвой наливочки, которая как раз подоспела к этому времени. Накрыли на стол то, что осталось после рабочих: квашеную капусту, картошку, пирожки с горохом.

     - Ну, девушки, давайте выпьем за окончание такого великого дела, которое вы помогли мне провернуть. Дай, Бог, вам здоровья и женихов хороших. Я навеки вам благодарна!

       Выпили по рюмочке. Наливочка была крепкая, закусили. Ещё по одной. Голова оставалась совершенно трезвой, а ударило по ногам. Девушки смеялись, шутили.

     - Вот, теперь мы можем ехать в Питер, Юленька.- Резюмировала Домна. – Поедем, посмотрим, что там у вас получится. Я, конечно, вас не оставлю, пока вы замуж не выйдете. Так что можете брать билеты в Питер.

       Юлия обрадовалась, начала строить планы, сказала, что завтра же поедет с Петром на вокзал за билетами. Тут вдруг Маша хихикнула и проговорила:

       - Только вы на меня билет не покупайте.

       - Как это? – В один голос удивлённо вскрикнули Юлия с Домной.

       - А так. Я не поеду в Питер. Я замуж выхожу.

       - Это за кого же, позвольте узнать?- Спросила Домна.

        - Так за Петра же, Алексеевича. Да. Он как приехал из Москвы поздно вечером, так ко мне и пришёл на лежанку, я спала, проснулась, а он уж рядом. А утром он и говорит: «Выходи теперь, Маша, за меня замуж». Я и согласилась.- Продолжая хихикать, поведала Маша.

        Юлия, потрясённая, молчала. Домна пыхтела, не зная, что и сказать.

      - Вы же сами нам говорили, что девушке обязательно замуж надо идти! Что надо слушаться мужа, что он - защитник и кормилец.

      - Так это я барышне говорила, а не тебе! Ну и ну! У него же двое детей. Ты хоть подумала, как ты жить будешь?

      - А что мне думать? Мне уже под тридцать. Родных никого нет. Кому я нужна? Кто еще меня возьмёт? Дети эти меня  любят. Всё будет хорошо.

       Юлия продолжала молчать, Домна не знала, что ещё добавить. В полном молчании все отправились спать.

                *         *         *


        На следующее утро все три женщины чувствовали себя неловко, когда находились вместе. Разговор как-то не клеился, все чего-то ждали. Только когда им удавалось оставаться вдвоем, они обменивались негромкими репликами. Так рано утром, когда Юлия, как всегда, помогала Домне с завтраком, она поделилась с ней своими мыслями.

       - Я почти всю ночь не спала, всё думала о Маше. С одной стороны я очень рада, что она нашла такого хорошего человека, как Пётр. Но я так к ней привыкла. Как я буду без неё? Только она могла справиться с моими волосами, соорудить мне и парадную причёску, и на ночь косу заплести. Я и счастлива за неё и расстроена предстоящей разлукой. А Пётр. Надеюсь, он придёт, как положено, и попросит у нас её руки. Как вы думаете?

       - Не знаю, что и сказать вам, барышня. По моим наблюдениям, он ведь на вас смотрел влюблёнными глазами, а не на неё. Не знаю, что заставило его изменить свои симпатии, но очень всё это странно и подозрительно.

       - Что вы, Домна Карповна, они – прекрасная пара. Оба работящие, здоровые, и с ребятишками она умеет обращаться. Только, вот, я всегда думала, что Маша – городская девушка. Что она – тонкая натура, любит музыку, хорошую кухню, изящную посуду, любит читать. Не будет ли ей здесь тоскливо в почти деревенской обстановке?

       - Не надо о ней беспокоиться. Она – взрослая женщина и должна чётко понимать, на что идёт. У вас доброе сердце, вам хочется всем помочь, но это невозможно. А с волосами я вам помогу, не думайте об этом. В Питере вы сможете взять новую горничную. Хотя бы ту же Таню, что вам крёстная давала.

         Когда же Домна оставалась наедине с Машей, она не стеснялась первой завести разговор о её замужестве.

        - Что ты себе думаешь, девушка? - Говорила ей она. – Как ты собираешься здесь жить? У него – двое детей. Не факт, что он тебя любит, хотя дети и привязались к тебе. У него почти нет работы, бедствуют, еле концы с концами сводят. Ты готова поменять сытую городскую жизнь в чудесной квартире на бедность в Замоскворечье?

        - Милая Домна Карповна! Мне надо сходить замуж, завести детей. Не могу же я весь век в девках прокуковать.

        - Ты подумай, что это не «сходить»! А пойти на всю жизнь! Церковный брак не расторгается. Ты уверена, что любишь его всей душой?

         - Уверена! И я так хочу! Он - мужик здоровый , сильный, ему нужна хорошая жена.

         Когда появлялась Юлия, они замолкали. Юлия же, по доброте душевной, не считала себя вправе говорить с горничной о её личной жизни. Так прошло три дня. Пётр не показывался в доме у экономки. На третий день Юлия попросила Машу отгладить ей светлое шёлковое платье, которое привезла на всякий случай, если придётся идти в гости. Но платье провалялось в саквояже не востребованным всё это время. Девушки нашли в летней кухне два утюга. Один – большой, на углях. Второй – чугунный, литой, который нужно было нагревать на печке. Решили, что большим, на углях, гладить опасно, потому что может выскочить уголёк и прожечь дырку в материи. Или мог испачкать сажей. Поэтому выбрали чугунный. Маша очень аккуратно почти целый день гладила многочисленные оборки, и к вечеру платье было готово и висело на манекене, который девушки тоже нашли на чердаке.

        Утром четвёртого дня Юлия решилась ехать за билетами на вокзал, и ещё она хотела, наконец, прояснить, поедет ли с ними Маша? Она тщательно причесалась с помощью горничной, надела нарядное шёлковое платье с оборками и отправилась домой к Петру. Он открыл ей калитку, впустил  Юлию во двор, начал быстро собираться, выводить и впрягать лошадь. Вид у него был мрачный, не как у влюблённого жениха. И Юлию это очень удивило.

        Детей отвезли к Домне и отправились в город. Дорогой молчали. Пётр угрюмо смотрел вперёд, а лошадка бежала лёгкой трусцой. Ветерок шевелил оборки на Юлином платье, играл выбившимся из причёски локоном. Пётр глянул на неё  ещё в начале пути, а потом старался на неё не смотреть. Юлия не знала, как начать разговор о Маше. Она тоже напряжённо смотрела на круп лошадки и болтала ногами. За весь путь она так ничего и не придумала. Погода стояла прекрасная. Уже пахло осенью, жара спала, небо сияло голубизной, вдоль дороги кое-где тлели кучки сжигаемых сухих листьев. На окраине, у церкви, уже можно было нанять извозчика, и Юлия отпустила Петра часа на три. Потом он снова должен был за ней приехать.

         Юлия взяла извозчика и отправилась на вокзал. Она так и не узнала, сколько же билетов ей брать. В кассе ей сообщили, что поезда в Питер ходят регулярно, и билеты в купе первого класса всегда есть, поэтому их можно не брать заранее.  Юлия подумала и решила отложить их покупку на день отъезда. Она снова взяла извозчика и поехала в мануфактурный магазин купить батиста для занавесок. Хотя дом экономки стоял фасадом не на улицу, а в глубине сада, окна его находились достаточно низко, и какой-нибудь любопытный мог залезть к ней в сад и наблюдать через окно, если вовремя не закрыть ставни. Юлия купила несколько метров батиста для четырёх окон и надеялась успеть их сшить до отъезда. Она выпила чаю с пирожным в кондитерской, вспоминая гимназические годы. Подумала о Бетти и о матери и снова нестерпимо захотела домой.

         Она подъехала к условному месту, к церкви, где её должен был ждать Пётр, и увидела, что его лошадь с телегой уже стоит у стены, а сам он стоит рядом. Юлия поспешила положить покупки в телегу и готовилась сесть впереди повозки. Пётр, стараясь помочь, поднял её своими сильными руками и усадил на место, на несколько секунд задержав руки на её талии. Потом сам вспрыгнул в повозку, и они тронулись в обратный путь.

         После этого прикосновения Юлия как-то осмелела, почувствовала, что они с Петром – друзья, и поэтому через пару минут молчания она  с улыбкой спросила его, заглянув ему в глаза:

       - Вы ничего не хотите сказать мне. Пётр? Вы сегодня такой мрачный. Ничего не случилось?

        - Я хотел с вами поговорить, барышня, но не знаю, как и начать.

        - Не стесняйтесь, Пётр, говорите, мы ведь с вами – друзья,- поощрила его Юлия и ласково положила свою ручку с тонкими пальчиками в перчатке на его руку.
Пётр вдруг остановил лошадь, повернулся к ней лицом и проговорил довольно быстро, как бы боясь, что она его остановит.

        - Барышня! Я не знаю, что вы подумаете, но я так люблю вас! С первой минуты, как я вас увидел, я ни одной ночи не спал, всё думал о вас, мечтал, даже углем на печке ваш профиль нарисовал. Я понимаю, что я – мужик, вдовец с детьми, и вам совсем не пара, А вы - образованная городская девушка, дворянка, и вы не снизойдёте до меня. Но что мне делать? Я просто болен вами. Ваша красота сводит меня с ума. Я не могу ни о чём думать, я страдаю. Что вы мне скажете?

         Юлия ошарашено его слушала, буквально, открыв рот. Она никак не ожидала таких признаний, ведь речь должна была идти о Маше. Вместо просьбы о руке горничной услышать такое! Юлия страшно растерялась и после первых минут шока взяла себя в руки и заговорила с ним спокойным, ровным голосом.

         - Пётр! Вы заблуждаетесь. Вы поддались первому впечатлению. Ну, какая из меня жена и, тем более, мать вашим детям? Мне только восемнадцать. В Питере у меня есть жених, но я и за него не спешу замуж, потому что я ещё слишком молода и, наверное, легкомысленна. А вот Маша – прекрасная партия для вас. Она красивая, здоровая, весёлая, трудолюбивая, хозяйственная и любит ваших детей. Она прекрасно с ними справляется. Тем более, что Маша сказала нам, что собирается за вас замуж.

          Юлия замолчала и пытливо посмотрела на него. Пётр смутился, отвёл от неё глаза и начал оправдываться.

         - Всё так странно получилось в тот день. Я получил деньги за выполненный заказ, поужинал в трактире с водочкой, сильно захмелел, еле домой добрался, заснул в повозке. Хорошо, что лошадь дорогу знала, сама довезла. Я проснулся среди ночи, смотрю – стоим прямо у моих ворот. Я во двор заехал, как лошадь распрягал, не помню. Зашёл в дом и завалился на лежанку. Дальше ничего не помню. Утром просыпаюсь, а она, Маша, рядом в рубашке лежит. И говорит мне: «Ну, теперь вы, Пётр Алексеевич, должны на мне жениться». А я богом готов поклясться, что не было у нас с ней ничего.

         Юлия выслушала эту версию. Сказанное похоже было на правду. Значит, Маша его шантажирует, желая женить на себе. Что же. Это их дело, пусть теперь сами разбираются. «Поехали!» - Сказала Юлия. И Пётр тронул вожжи. Лошадка затрусила к дому.  Оставшуюся дорогу оба молчали.  Пётр высадил Юлию возле их ворот, а сам поспешил домой. Маша с детьми уже поужинали у Домны и ожидали его у него в избе. Ночевать домой Маша в тот день не пришла.


                *                *                *


          На следующее утро  Домна уже успела растопить печку и поставить самовар, когда Юлия только вышла умываться. На улице уже заметно похолодало, и жизнь на свежем воздухе уже не казалась столь приятной, как раньше. Юлия уселась за стол под вишнями завтракать и спросила:

         - А что Маша?

         Домна бросила на неё выразительный взгляд и негромко проговорила:

        - Как ушла вчера с детьми, так её и нет. Может быть, и вправду выйдет замуж? Вам Пётр разве ничего вчера не сказал? Не просил её руки?

        - Нет, не просил. Я поэтому вчера и не купила билеты, потому что не знала, сколько же мне их покупать. На вокзале меня заверили, что билеты в первый класс всегда есть, и поезда ходят регулярно, каждый день. Так что давайте сегодня соберем вещи и завтра уже и поедем. А Маша пусть сама решает, что ей делать.

        - Хорошо, барышня. Мы успеем собраться. У вас – один саквояж, я тоже много вещей брать не буду, тем более, что я всё зимнее оставила в Питере. Маша придёт, скажет нам, что она решила.

        Попили чаю из самовара. Маши всё не было. Пока Домна убирала со стола, Юлия снова села за машинку, но уже в доме, и принялась строчить батистовые занавесочки на окна. Она уже заканчивала шитьё, когда, наконец, во дворе появилась Маша. По выражению её лица нельзя было понять, довольна ли она, и как у неё сложилось. Маша поздоровалась и уселась на скамейку во дворе. Видя, что она не собирается им ничего рассказывать, Юлия заговорила первой:

        - Машенька. Мы завтра уезжаем в Питер. Сегодня собираем вещи. Решай, что ты будешь делать. Едешь с нами или остаёшься?

         Маша сладко потянулась и ответила с улыбкой:

        - Я в Питер не поеду. Хотя Пётр Алексеевич ещё предложения мне не сделал, я уверена, что скоро сделает. Он просто нерешительный. А когда вы уедете, ему уже некуда будет деваться, вот и поженимся. Вы бы, Домна Карповна, разрешили мне немного пожить у вас, я бы за домом вашим присмотрела. А там видно будет.

         Домна раздумывала с минуту, потом сказала:

        - Можешь оставаться, только жить будешь в летней кухне. Там есть лежанка, печь, стол и посуда. Дом я запру, ставни закрою, в дом не ходи и ничего там не трогай. Поняла?

        - Поняла. Вы не волнуйтесь, я за домом присмотрю. Можете спокойно ехать в свой Питер.

         Домна с Юлией успели ещё развесить занавесочки на окна и собрать вещи. Потом Домна сообщила Юлии, что от соседей узнала об извозчике, который живёт через две улицы от них, и они решили попросить его отвезти их завтра на вокзал, чтобы не трястись в телеге Петра и не смущать его вопросами о Маше. Юлия сходила к этому извозчику и договорилась с ним на завтра.

        Утром Домна с Юлией вынесли свои вещи во двор, закрыли все ставни в доме и закрепили их внутренними засовами. Домна заперла входную дверь. Маша перенесла свои пожитки в летнюю кухню, и тут как раз подъехал извозчик. С Петром решили не прощаться, не было времени. Передали ему привет и благодарность через Машу, попрощались с ней, уселись в коляску и отправились на вокзал. Юлия подарила напоследок Маше своё новое ситцевое платье и пятьдесят рублей серебром на свадьбу. Домна только головой покачала, она не одобряла Юлину щедрость по отношению к «этой предательнице». Экономка считала Машу неблагодарной и бессовестной.


                *             *           *


          Юлия купила целое купе в поезде, так что они с Домной ехали очень комфортно. Первое время разговаривали на разные темы, говорила, в основном, Домна. Она высказывала свои мысли по поводу замужества горничной, в коем она очень сомневалась. Юлия не поддерживала эту тему. Она думала о своём. Прекрасное время отдыха закончилось, теперь нужно было думать о серьёзном, а этого делать не хотелось. Конечно, если мама вернулась из-за границы, то у Юлии будет и защита, и время подумать о дальнейшей жизни. Но если мать опять задержалась, то Софья Михайловна приступит к ней с помолвкой и прочими сложностями. Думала Юлия и о Бетти. Как она? Где? Захочет ли она жить с Юлией, если нужна будет компаньонка? Мысли сменяли одна другую, и Юлия даже не заметила, что Домна уже замолчала и дремлет, прислонившись к окну. Спать, сидя, Юлия не могла, поэтому долго устраивалась на бархатном диване, но безуспешно. Стук колёс не укачивал, а мешал ей заснуть, было неудобно спать в одежде, дуло из щелей в окне. Увидев, что Домна протянула ноги на соседнем диване и спит уже удобно, Юлия попробовала тоже как-то улечься. Но у неё ничего не получалось. Только когда за окном забрезжил пасмурный рассвет, Юлии удалось вздремнуть с полчаса. Ей приснился странный короткий сон, значение которого она потом пыталась разгадать, но  быстро забыла.

       Матери дома не было. Женщины добрались с вокзала домой на извозчике. Никто их не ждал и не встречал. Юлия подобрала в прихожей несколько писем, окинула взглядом полумрак знакомого вестибюля и сказала:

      - Домна Карповна, дорогая. Я так не выспалась, пойду, вздремну по-человечески. А вы устраивайтесь, где хотите, отдыхайте. Потом позаботьтесь об обеде из ресторации. Готовить ничего не надо. У нас всё равно нет продуктов.

        Юлия поднялась по лестнице в свою спальню, бросила на пол саквояж, сдёрнула с кровати покрывало и уселась с краю. Пересиливая себя, она расшнуровала ботинки, стащила с себя тесное платье и залезла под прохладную простыню. Заснула моментально, даже не успев посмотреть, от кого письма.
Проснулась Юлия уже под вечер, когда Домна заглянула к ней в спальню, бесшумно убрала ботинки и вещи с пола, сложила покрывало. Юлия открыла глаза и поняла, что она, наконец, дома, что она лежит в своей постели и, что рядом Домна. Стало немножко радостнее на душе.

       - А что, Домна Карповна, есть ли у на что-нибудь покушать? Я ужасно проголодалась,- обратилась она к экономке.

       - Конечно, барышня. Уже принесли обед из ресторации. Я накрыла вам в столовой. Вот ваш халат.

         Юлия быстро накинула поданный экономкой свой любимый халат и умылась из фарфорового кувшина над миской. Так приятно было спуститься в свою родную столовую, где Домна уже сняла чехлы со стульев, и усесться на своё любимое место! Обед заманчиво пах, и Юлия вспомнила немецкую поговорку, которую часто повторяла Елена: «Hunger kocht gut», что означало: «Голод хорошо готовит»- в буквальном переводе.

         После обеда Юлия, наконец, решила просмотреть письма, которые пришли в её отсутствие.  Она уселась с ногами на диване в кабинете отца и принялась разбирать конверты. Одно письмо было от матери, и его Юлия решила прочесть напоследок, потому что Елена всегда писала дочери длинные, нравоучительные письма. Второе письмо было от Бетти.

        «Дорогая Юленька! Знаю, что ты в отъезде. Была у тебя с визитом, но не застала, ездила к тебе даже на дачу, и там  я узнала от твоего слуги о том, что ты в Москве. Я очень удивилась этому, ты, ведь, не собиралась никуда.
Я хотела сообщить тебе, что несчастье обрушилось на мою семью. Умер мой отец. Мой старший, сводный по отцу, брат является наследником дома и большей части состояния отца. Он уже явился к нам в дом и заявил свои права. Со мной он не знает, что делать, сказал, что отошлёт к дальней родственнице. Пока я дома. Если что-то изменится, я постараюсь сообщить тебе.
С любовью и нежностью
Всегда твоя Бетти».

        Юлия отложила её письмо в сторону, взялась за второе – от Лидии. Письмо было коротким, довольно безграмотным, почти без знаков препинания. Она сумбурно писала обо всём, перескакивая от одной мысли к другой. У Лидии тоже умерла мать, и она слёзно просила Юлию найти её хорошее место у знакомых, чтобы Лидия смогла работать. Это письмо Юлия тоже отложила в сторону. Вскрыла конверт письма матери. Елена ласково писала дочери о своей болезни, но, особенно не акцентируя на ней внимания. Больше места в своём письме Елена уделяла советам дочери для жизни. Рекомендовала взять компаньонку и не подчиняться слепо всем требованиям крёстной, если Юлии это не нравится. Мать напоминала дочери об их доме в Варшаве и секретном месте в имении. Елена нежно прощалась с Юлией и заверяла её в вечной любви.

        Вечером, за чаем, Юлия обсудила с экономкой дальнейшие планы. Она хотела полностью наладить свою жизнь прежде, чем звонить или ехать к крёстным. Поэтому посылала Домну с утра в контору по найму – найти для них горничную, швейцара и кухарку. Сама же она собиралась съездить в имение за кучером, а потом посетить Бетти и узнать, как у неё сложилось.

       Домна перестелила и освежила кровать барышни, проветрила спальню, расчесала барышне волосы и заплела ей на ночь косу и,сказав: «На новом месте приснится жених невесте», перекрестила её на ночь и ушла к себе. Юлия с удовольствием расположилась с книгой в чистой постели у настольной лампы на тумбочке. Но не успела она прочесть и двух страниц, как сон сморил её, и она заснула при свете лампы с книгой в руках. Ей снился чудесный сон, как будто она выходит замуж и очень счастлива. Жених кружил её в вальсе, она была в пышном белом платье и фате, но это был не Володя, а какой-то незнакомый молодой человек, но она его очень любила. Проснулась на рассвете, погасила лампу, потом ещё думала об этом молодом человеке и опять заснула.

                *           *            *

         «Утро вечера мудренее», - так говаривала покойная Ильинична. В первую же свою ночь дома Юлия увидела  и её во сне: они все как бы были дома: и покойный отец, и мать, и няня с её супругом, Никитой Силычем. «Как же я вас всех люблю!» - Сказала им во сне Юлия и проснулась, вся в слезах. Но её не оставляло радостное и грустное чувство, что она всех повидала.

         Домна постучала в дверь и принесла ей завтрак в постель.
        - Ну, что, приснился ли вам жених, барышня?- спросила она.

         Юлия даже покраснела.

        - Да, приснился, только я лица его не разглядела. – Ответила она.


         Домна подала барышне умыться и после того, как та выпила кофе, попробовала её причесать. Волосы у Юлии отросли почти до колен и были такими пышными, что почти невозможно было с ними справиться.

        - Вот, что, барышня, - серьёзно предложила ей экономка. – Ругайте меня, не ругайте, но мне кажется, что волосы надо укоротить, хотя бы до пояса или до лопаток. Потому что здесь нужен каждый день парикмахер. Горничную мы наймём, но сумеет ли она справиться с такими длинными волосами? Здесь нужно не только старание, но и умение!

        Юлия недолго раздумывала. Действительно, не каждая девушка сумеет хорошо её причесать. А такие длинные волосы – только обуза.

       - Хорошо, Домна Карповна, я согласна. А вы сумеете отрезать ровно?

       - Постараюсь!

        Домна принесла острые ножницы, гребень, разостлала на полу простыню и усадила Юленьку на стул. Отрезать волосы было делом несложным, важнее было определить длину. После долгих примерок определили, что волосы будут до пояса. Домна аккуратно обрезала и подровняла волосы, и теперь можно было легче сделать причёску из укороченных волос. Так что через полчаса Юлия уже была одета и готова к выходу. Домна вызвала её извозчика, и Юлия поехала в имение за своей коляской и кучером. А Домна отправилась в контору по найму прислуги.

       В конторе она оставила запрос на кухарку, швейцара, горничную и хорошую экономку. Сказала, что предоставляются комнаты для проживания и питание. Направлять кандидатов нужно было к ней самой, а потом уж, после предварительной беседы, она собиралась отправлять их к хозяйке. Домна просила найти людей, как можно, быстрее.

       Юлия же катила в коляске за город, наслаждаясь осенней прохладой, лёгким, ласковым ветерком, и любуясь ярко – голубым небом, по которому нет- нет пролетали косяки птиц. Погода стояла чудесная, воздух свеж и прозрачен, как после дождя, и дорога была совершенно гладкой. Думая о своём, Юлия и не заметила, как они остановились перед воротами имения. Отпустив извозчика, девушка пошла по знакомой дорожке прямо за дом. Кучер был на месте, мыл лошадь щёткой.

       - Ой, здравствуйте, барышня! С приездом вас! А мы уж и не чаяли вас дождаться. Тётушка ваша приезжала не раз, допрашивала меня с пристрастием. А я – что? Я ведь ничего не знаю. Серчала она шибко. Фёдора этого спугнула ещё в первый свой приезд, он так сразу и ушёл. Больше не показывался.

       - Понятно, Василий. Спасибо тебе. Ты, давай, собирайся уже в город. А я пока посмотрю в доме, всё ли в порядке?

        Юлия отворила двери, прошла по всем комнатам, кое-где открыла окна – проветрить, чтобы не было сырости. Потом сказала Василию, что она хочет, чтобы в доме немного проветрилось, и что они поедут через час, а сама отправилась по совершенно заросшей тропинке вглубь сада. Идти было почти невозможно: за лето всё заросло сорняками по пояс. Пришлось найти на заднем дворе нож, ржавый серп и прокладывать себе дорогу, прорубая и кося высокую траву и быстро выросшие, неизвестно, откуда, кусты. Юлия приложила немало усилий, чтобы добраться до их секретного домика. Она порадовалась, что, судя по заросшей тропинке и целому замку на дверях, здесь никто не побывал без неё. Юлия с трудом открыла заржавевший замок и с таким же трудом отворила разбухшую деревянную дверь. В домике стоял затхлый, застоявшийся воздух, и свежие его потоки с улицы долго ещё не могли вытеснить неприятный запах пыли из домика. Здесь всё было цело и на месте. В глубине души, Юлия опасалась, как бы Фёдор, в поисках укрытия, не нашёл бы это их секретное место. Но всё было нетронуто.

         Юлия проверила их с матерью маленькие клады, смазала замок машинным маслом, которое так и стояло на столе с прошлого раза. Так же она смазала замок на калитке из их сада в лес, снова закрыла дверь, затем она вернулась по тропинке обратно в дом. Кучер уже вывел лошадь и запрягал её в экипаж. Юлия прошла ещё по двору, посмотрела, что почти все цветы на клумбах высохли, хотя Василий и поливал их. Она успела ещё записать себе на листик, что нужно привезти в имение, и они отправились обратно в Питер. Василий радовался возможности вернуться в город, потому что, хотя он и отдыхал почти всё лето на даче, но страдал от того, что не с кем было поболтать, посидеть за самоваром, и разговаривать приходилось исключительно с лошадью.


                *              *              *


             Не заезжая домой, Юлия велела ехать сразу к Бетти. Та жила не очень далеко от Невского проспекта, на Адмиралтейском. Позвонив у парадных дверей, Юлии пришлось довольно долго ждать, пока дверь отворила нарядная молодая горничная.

        - Добрый день. Могу ли я видеть княжну Трубецкую? Доложите, что её хочет видеть Юлия Вишневецкая. Я – её подруга по гимназии. -отрекомендовалась Юлия.

        Горничная несколько секунд смотрела на неё этакими непонимающими глазами, потом сказала:

        - Извините, мадемуазель, но здесь не проживает княжна Трубецкая.

        -  А вы не знаете, где же она может находиться, уехала ли куда-то?

        -  Я здесь работаю всего месяц, и ничего не могу вам сказать. Хозяев нет дома. Из прислуги на месте только повар – француз, но он тоже здесь недавно и вряд ли сможет вам помочь.

         Юлия была очень удивлена и разочарована, но не собиралась сдаваться.

        - Скажите, номер телефона остался прежним? Когда хозяева бывают дома?

          Получив ответы на свои вопросы, Юлия отправилась домой. Домна уже вернулась к этому времени. Не ожидая, когда появятся новые горничные, она сняла чехлы с мебели, сама вытирала пыль на каминах и рояле. Юлия послала её в ресторацию за обедом для них и кучера, а сама принялась названивать по телефону сначала Бетти, потом Лидии. Но по обоим номерам ей ответили, что девушек дома нет. Тогда Юлия всё же решилась позвонить крёстной.

         - Господи, Юленька! Ну, наконец-то!  Как же я рада, что ты приехала, моя дорогая! – Затараторила Софья Михайловна. – Мы все так соскучились по тебе! Володя каждый день о тебе спрашивает, а Станислав Маркович кушать не начинает, не спросив о тебе! Когда же ты к нам заглянешь?

       - Дорогая тётушка Соня!  Я только приехала, ещё уставшая, не выспавшаяся. Мне надо привести себя в порядок, отдохнуть. Давайте уже в выходные, в субботу? Я как раз немножко приду в себя и тогда – сразу к вам.

         Софья Михайловна согласилась, но всё ещё продолжала говорить и говорить, так что Юлия даже отстранила трубку от уха, потому что речь тёти состояла из одних эмоций и не несла никакой информации. Наконец, прервав поток восторга, извинившись тем, что её зовут обедать, Юлии всё же удалось закончить разговор.

                *             *             *

          Назавтра уже несколько человек были присланы конторой по найму, и Домна Карповна беседовала с ними сама в цокольном этаже прислуги. Из всех претендентов подошёл только швейцар, солидный мужчина средних лет, немного похожий на покойного Никиту Силыча, и кухарка, бойкая пожилая женщина, представившая хорошие рекомендации из приличных семей. Их экономка наняла сама, не беспокоя барышню, предварительно обговорив с ней жалованье для слуг.

          С горничными было немного сложнее. Приходили или легкомысленного вида очень молодые девушки, или деревенские девахи, ищущие работу, но ничего не умеющие. Домна хотела нанять опытных женщин с рекомендациями, чтобы не учить их заново всему самой. Так что на второй день у Юлии уже было четверо слуг, а к концу недели экономка прислала к ней двух молодых женщин на собеседование, которые, по её мнению, более или менее подходили на это место. Одна была лет двадцати пяти, из Выборга, простая, здоровая женщина, скромно одетая, звали её Марта. Она уже работала у одной барыни, уехавшей за границу, и имела рекомендации. Вторая, маленькая блондинка лет 30, Агафья, вдова из местных, тоже раньше работала в семье военного, но потеряла работу из-за отъезда хозяев в другой город. Домна послала их к барышне обеих, оставляя выбор за нею.

         Юлия приняла их сразу после завтрака, побеседовала с ними в кабинете отца и наняла их обеих на испытательный срок. Марта должна была, в основном, убирать в комнатах и следить за порядком, а Агафья – прислуживать барышне и заботиться о её одежде. Хотя Юлия не собиралась брать больше одной горничной, но ей стала жалко обеих женщин, оставшихся без поддержки в жизни, и она рада была помочь им с работой и жильём.К тому же, если вернётся мама, то у неё сразу будет горничная.

         Теперь, когда штат слуг был укомплектован, Юлия уже не боялась встретиться лицом к лицу с крёстной. Она была не одна в доме и её нельзя было обвинить в том, что она одна. Потом Юлия очень надеялась всё же найти Бетти и обеспечить себе компаньонку до приезда матери. Она морально настроилась на то, что придётся обручиться с Володей, но хотела оттянуть срок свадьбы до возвращения матери из-за границы.

        В субботу, как и было обговорено, Юлия отправилась к Лисецким часам к двенадцати. Она выбрала для визита светлое шёлковое платье, перчатки и шляпку в тон. Причесала её новая горничная Агаша под руководством Домны Карповны, украсив ей причёску мелкими искусственными цветочками. Выглядела Юлия замечательно: нежный румянец на слегка загорелом лице говорил о её здоровье и хорошем летнем отдыхе; пышные блестящие волосы, собранные в причёску, отливали на солнце золотом, а маленькие кудряшки на шее придавали ей милый, домашний вид. Юлия катила в коляске на Васильевский остров, не заботясь о своём внешнем виде, а только слегка волнуясь перед предстоящей встречей с Володей. Как он отреагирует на неё? Понравится ли ему её такой замечательный вид?

       Софья Михайловна встретила её сама прямо в вестибюле, помогла снять накидку, обняла и расцеловала, и повела не наверх, а в малую гостиную на первом этаже.

       - Станислав Маркович уехал по делам за город, к сослуживцу, а Володя сегодня на дежурстве, - объяснила она слегка удивлённой Юлии. – Мне надо с тобой поговорить, дорогая, это хорошо, что их нет дома.

        Она усадила Юлию на диван напротив себя, улыбаясь, рассматривала её лицо и наряд и, чтобы как-то начать разговор, сказала:

       -Ну, рассказывай! Как ты там проводила время в Москве? Куда ездила, что видела, с кем встречалась?

       Юлия понимала, что не может рассказать правду о своём посещении Замосворечья, поэтому тщательно подбирала слова, описывая своё путешествие. Она только вскользь упомянула о ремонте в доме экономки, никак не отметила своё участие в нём, но зато рассказала о предполагаемом замужестве своей горничной с соседом Домны – Петром. Потом она подчеркнула положительное влияние на неё Домны Карповны, их беседы о семейной жизни и долге женщины и, в заключение, с улыбкой сообщила крёстной, что готова к помолвке с Володей.  В этом месте Софья Михайловна слегка изменилась в лице, подвинулась к ней ближе, взяла её за руку и заговорила ласковым тоном:

      - Вот, дорогая, об этом я и хотела поговорить с тобой, доченька. Я, ведь, твоя крёстная мать, а ты, стало быть, мне доченька. С помолвкой придётся немного подождать.

        Крёстная всматривалась в лицо Юлии, как она отреагирует? Но та лишь слегка подняла брови и не показала очень уж сильного огорчения, скорее, лёгкое удивление. Столько времени тётка уговаривала её, а теперь, когда она, наконец, согласилась, появилось какое-то препятствие?

      - Понимаешь, родная, я не хотела сразу расстраивать тебя. Дала тебе время побыть дома, порадоваться возвращению в родные пенаты. Ещё месяц назад я получила официальное письмо из Швейцарии, из клиники, где лечилась твоя мама. Они сообщили мне, а не тебе, по её просьбе, что она скончалась от чахотки и похоронена там же, на местном кладбище. Она просила, чтобы именно я сообщила тебе эту печальную новость.

        Юлия замерла, не понимая ещё, о чём ей говорит тётушка. Нет, этого не может быть! Мама должна вернуться, живая и здоровая! У Юлии было чувство, что её оглушили, и она стала плохо слышать. Она смотрела на крёстную и не понимала, о чём та говорит.

       - Ты, детка, сразу можешь пока переехать к нам. Станислав Маркович тоже так считает. Выезжать никуда не будем, на дачу уже поздно, но если ты захочешь…

        Слова крёстной доносились до Юлии, как сквозь туман, с каким-то эхом. У Юлии внезапно потемнело в глазах, в ушах зазвенело, и она лишилась чувств. Софья Михайловна с помощью горничной попыталась привести племянницу в сознание: они брызгали ей в лицо водой, тёрли виски и руки, и, наконец, Таня нашла нашатырный спирт в аптечке, его поднесли к носу Юлии, и она очнулась. Пришлось немного полежать на диване. Юлия молчала какое-то время, потом нашла в себе силы встать и твёрдо сказала:

       - Я останусь дома, простите меня. У меня уже есть полный штат прислуги, экономка Домна Карповна, и я собираюсь пригласить к себе в компаньонки княжну Трубецкую, как мама мне советовала. Сейчас я хочу побыть одна. Извините. Когда я буду в состоянии, я сама вам позвоню. Не беспокойтесь, пожалуйста!

       Видя её состояние, Софья Михайловна поднялась, было, вслед за ней, но только проводила крестницу до выхода.

       Юлия вышла в вестибюль, взяла свою накидку и, даже не накинув её на плечи, пошла по улице. Кучера она отпустила, надеясь, что останется у крёстных надолго. Она шла знакомой дорогой и как бы ничего не замечала вокруг. «Эх, мама, мама! Что ты наделала! Как же я теперь одна буду? Кто мне посоветует, поддержит меня?»

       Слёз не было. Юлия подошла к парапету на набережной и долго стояла, опершись на перила и глядя в воду. Совсем одна на белом свете. Правда, есть крёстные и Володя. Но как сложится её дальнейшая жизнь? Вдруг они превратят её существование в ад? Юлия очень боялась попасть в безвыходную ситуацию, когда уже ничего нельзя будет исправить.

                Часть    IV.

   
          Целую неделю Юлия просидела дома, ни с кем не видясь, кроме слуг. Домна нашла в гардеробе Елены чёрное шёлковое платье. и они вместе с новой горничной Агашей подогнали его по фигуре барышни. Нашлась и чёрная шляпка с густой вуалью. Юлия уже научилась стойко принимать удары судьбы, и, хотя была очень расстроена и убита горем, она понимала, что жизнь не окончена, и надо жить дальше. Поэтому, отсидев несколько дней дома и не отвечая на звонки крёстной, она взяла себя в руки, надела траурное платье и шляпку с вуалью и отправилась искать Бетти.

          Попытка ещё раз что-то узнать по старому адресу ничего не дала. Дверь просто никто не открыл. Юлия попыталась звонить по телефону, но в квартире Бетти никто не отвечал, зато в прежней квартире Лидии ей ответила какая-то женщина и даже дала новый адрес Лидии где-то на окраине, в рабочем районе. Юлия немедленно отправилась туда. Проезжая по бедным, грязным улицам пригорода, она невольно вспомнила Фёдора и его убогое жилище, которое посетила однажды в поисках его помощи. Интересно, где он теперь?

         Юлия без труда нашла нужный дом, но отыскать в нём квартиру Лидии ей довелось с большим трудом. В длинном, мрачном коридоре полуподвала, где находилась квартира, пахло мышами, пылью и керосинками. Юлия брезгливо пробиралась между какими-то вещами, ящиками и сундуками, стоящими в коридоре. Пришлось даже просить помощи у встретившейся ей соседки-старушки. Та указала Юлии комнату в конце коридора. Юлия постучала в облупленную дверь, и ей открыла сама Лидия. Она так обрадовалась Юлии, что той даже стало неловко. Лидия бросилась к ней на шею, обнимала, целовала руки, заглядывала в глаза и чуть не плакала от счастья.

        -  Юленька, душенька! Как я рада тебя видеть! Ты нашла меня! Это – судьба! Господи, я так молилась, так хотела тебя видеть, просто ночей не спала!- Тараторила она.

          Юлия относилась к Лидии довольно спокойно и не разделяла неприязни к ней Бетти, которая считала Лидию глупой кривлякой и лицемеркой. По доброте душевной Юлии казалось, что Лидочка искренне её любит и хорошо к ней относится. Поэтому она просто пожала руки Лидии и спросила, можно ли ей войти? Лидия засуетилась, пропустила её вглубь комнаты и усадила на старый, жёсткий диванчик у окна. Юлия незаметно осмотрелась и увидела, что маленькая передняя комната, в которой они находились, очень бедна и обставлена старой мебелью. Узкая двустворчатая дверь вела в соседнюю, более просторную комнату, там, в кресле сидела сухонькая старушка.

             Соблюдая приличия, Юлия попросила быть представленной этой женщине. Лидия как бы спохватилась и повела Юлию в соседнюю комнату. Это помещение было чуть просторнее первого, но мебель здесь была так же стара и потрёпана. В дальнем углу располагалась кровать с балдахином и занавеской. Старушка сидела в большом кресле, накрытом пледом, а перед ней, слегка в стороне, стояла большая картина на мольберте, повёрнутая лицом больше к окну, чем к ней. Два полуподвальных окна этой комнаты выходили прямо на улицу, и прохожие могли созерцать всю квартирку через окно, потому что штор на окнах не было.

         -  Дорогая тётушка, - обратилась Лидия к старушке, - позвольте мне вам представить мою школьную подругу – Юлию Вишневецкую. Она -  дочь известного генерала, из очень уважаемой семьи. Юленька, позволь тебе представить мою троюродную тётушку - Марию Ивановну Нещинскую. Она – двоюродная сестра моего покойного отца. Мария Ивановна была так добра, что приютила меня в своей квартире после моих несчастий.

           Юлия сделала реверанс и приготовилась слушать, что скажет родственница Лидии. Та протянула ей свою сухонькую, горячую руку и пожала её пальцы. От неё пахло пудрой, какими-то старыми духами и чем-то неуловимо знакомым.

         - Добро пожаловать, Юлия, я рада с вами познакомиться. Вот пришлось оказывать покровительство на старости лет. – Проговорила она. – Надеюсь, вы не такая же легкомысленная, как ваша подруга?

        - Тётушка, ну, что вы говорите? – Быстро вмешалась Юлия, скорчив гримаску. – Просто я оказалась в затруднительной ситуации.

         Выслушав ещё какие-то незначительные фразы и слова Марии Ивановны, стоя перед ней, девушки, наконец, сели напротив неё на стулья.

       - А не выпить ли нам чаю? – Вдруг вспомнила тётушка, и Лидии пришлось идти ставить небольшой самовар в коридоре. Юлия поняла, что поговорить с Лидией ей не удастся. Она вынуждена была сидеть прямо на неудобном стуле и отвечать вопросы престарелой родственницы Юлии. Какая нынче погода? Что нового в городе? Присутствовала ли Юлия на праздновании 300 - летия дома Романовых? Живы ли её родители? С кем она живёт?

        Юлия удовлетворила Марию Ивановну ответами на все вопросы, и тут Лидия внесла небольшой круглый столик, накрытый белой кружевной скатёркой, и поставила перед креслом тётушки. Затем она принесла старинные фарфоровые чашки с блюдцами, кое-где щерблённые, ложечки, заварочный чайничек, сахарницу и небольшую вазочку с сушками. Потом внесла горячий самовар и поставила посредине столика.

           Чай пили долго, медленно, потому что он был слишком горяч. Тётушка настойчиво предлагала не стесняться и попробовать сушки, но Юлия их совсем не любила, и, взяв одну, долго грызла её, размочив в невкусном, слабо заваренном, чае.

            Наконец, чаепитие было закончено, Юлия помогла Лидии убрать чашки и столик и, сославшись на дела, поспешила откланяться. Лидия сказала, что проводит её до выхода, и у них появилась единственная возможность перекинуться парой слов. Лидия скороговоркой пожаловалась Юлии на свою жизнь. Она очень хотела вырваться из этого дома, работать, но не знала, как это сделать. Юлия сразу спросила о Бетти.

            - Зачем она тебе? Она такая скучная.- Удивилась Лидия. – Ну, ты с ней за одной партой сидела, вынуждена была общаться. Теперь же  всё закончилось. Ты можешь выбрать себе более весёлых подруг.

            - Я хотела пригласить княжну к себе в компаньонки. Моя мама умерла, и мне на какое-то время нужна девушка или женщина, которая поживёт со мной, пока я не выйду замуж. Так советовала мама.

           О Бетти Лидия, якобы, ничего не знала со времени окончания гимназии. У выхода из подъезда девушки расцеловались. Лидия сказала, что у них в доме нет телефона, и если Юлия снова захочет её увидеть, то может прислать посыльного с запиской. Другого способа связи не было.

         Юлия села в ожидавшую её коляску и отправилась домой. По дороге она сосредоточенно думала о том, что же теперь делать? Где ей искать Бетти, и что говорить Софье Михайловне, если та будет настаивать? Дома Юлия поделилась своими размышлениями с экономкой, и та посоветовала ей в разговоре с тёткой - не вдаваться в подробности. Сказать, что с ней будет жить компаньонка, княжна, серьёзная девушка, и всё такое. А дальше видно будет.  Юлия немного успокоилась. Она сделала ещё несколько попыток найти Бетти: звонила одноклассницам, расспрашивала соседей Бетти, хозяев соседних магазинов, где она совершала покупки, но, увы, результат был отрицательный.


                *             *             *


          Следующее утро началось необычным образом. Юлия была ещё в постели, когда раздался осторожный стук в дверь её спальни. Юлия удивлённо подняла голову с подушки и сказала сонным голосом:

         - Войдите!

         В дверях показалась кружевная наколка горничной Агаши, потом и она сама протиснулась в дверной проём и смущённо сказала:

        - Доброе утро, барышня. К вам посетительница.

        - А который теперь час? – Удивлённо спросила Юлия.

        - Половина девятого, барышня.

        - Проводи в малую гостиную на первом этаже и попроси подождать.

         Юлия встала, умылась и оделась, волосы просто расчесала щеткой и спустилась вниз. Каково же было её удивление, когда она увидела сидящую на диване Лидию. Та бросилась её навстречу, взяла за руки, посадила рядом с собой.

        - Юленька, душенька! Ты прости меня, что я так рано и без приглашения. Я всю ночь не спала, была так взволнована твоим визитом к нам. Всё думала, думала. Почему бы тебе не взять меня в компаньонки, раз Бетти нигде нет? Я поживу у тебя временно, а если ты найдёшь Бетти, то и уйду обратно к тётке. Понимаешь, она просто убивает меня своей скупостью. Считает каждую копейку, на еде так экономит, что я просто страдаю от голода. Чаинки в чайнике считает. Она, конечно, в преклонном возрасте, ест мало, а я же молодая. Я не могу целый день на одном чае с сухарями или сушками. Картину ты видела, что на мольберте стоит? Это она её на продажу выставила. Думает, что кто-то увидит в окно и зайдёт её купить.

          Юлия была несколько ошарашена таким натиском. Она не настолько любила Лидочку, чтобы с ней жить. И вдруг она всё же найдёт Бетти? Юлия помолчала несколько секунд, глядя в подобострастное лицо Лидии, потом пожала её руки и ответила:

         - Лидочка. Извини, что я не отвечу тебе сразу. Мне надо подумать. У меня же ещё есть крёстная, мои тётя и дядя. Мне нужно посоветоваться с ними. А сейчас, не хочешь ли позавтракать со мной?

          Юлия распорядилась насчёт завтрака и сказала, что поднимется к себе причесаться.

        - Ой, душенька! Давай я тебя причешу. У меня это прекрасно получается, вот увидишь!

         Девушки поднялись в спальню, Лидочка положила на стул свои более, чем скромные, шляпку, накидку и взялась расчёсывать Юлины волосы. При этом она восхищалась не только пышностью и красотой Юлиных волос, но и всем, что видела вокруг: Юлиным пеньюаром, туалетным столиком, обстановкой в спальне, видом из окна и высотой потолков. Ей действительно удалось с помощью шпилек соорудить Юлии красивую причёску. Она сделала это быстро и уверенно, как будто занималась этим каждый день. Агаша возилась с причёской обычно не меньше часа.

         Девушки спустились в столовую завтракать. Лидия вела себя за столом очень деликатно, ела и пила мало и только после настойчивых уговоров Юлии. Хвалила стряпню новой кухарки Мироновны, восхищалась чайным сервизом и столовым серебром, и говорила она только после того, как что-то сказала Юлия, и образовывалась пауза в беседе.

        После завтрака Юлия извинилась, что ей надо ехать по делам. Лидочка забрала свои шляпку и накидку и попрощалась с подругой. Юлия увидела в окно, что она медленно пошла пешком по улице и только потом сообразила, что у девушки нет денег на извозчика. Ей стало совестно и жалко Лидочку. Ведь идти до их дома было очень далеко.

       Юлия отправилась с визитом к Лисецким. Она уже была вполне в состоянии разговаривать с крёстной и принимать её соболезнования.  Чёрное шёлковое платье и шляпка с вуалью были ей очень к лицу.

       На сей раз все домашние были дома. Станислав Маркович сердечно обнял Юлию, крёстная расцеловала в обе щеки, Володя поцеловал ручку и заглянул в глаза. «Прекрасно выглядишь!» - Сказал он с улыбкой. Они старались не говорить на болезненную для неё тему, поэтому расспрашивали о поездке в Москву, о том, как устроились её одноклассницы после окончания гимназии. Многих барышень Лисецкие знали лично, встречаясь с ними на балах и раутах. Володя рассказывал какие-то лёгкие, смешные истории, чтобы как-то её развлечь. До обеда поиграли вчетвером в карты, причём Юленька три раза проиграла, и тётя Соня с особенным выражением констатировала:

       - Значит, тебе повезёт в любви, моя дорогая! Крупно повезёт!

       Обедали в парадной столовой. Два лакея прислуживали, стоя за стульями, бесшумно убирая посуду и подавая следующее блюдо. Володя обсуждал с отцом какие-то новости политической жизни, поглядывая на Юлию. Но та, будучи не в курсе, и безнадёжно отстав от хода событий в Питере за время поездки в Москву, молчала и только слушала. После обеда мужчины отправились в кабинет Станислава Марковича курить и пить портвейн, следуя модному английскому обычаю, а Софья Михайловна, шурша своим чёрным, тоже шёлковым, платьем, повела Юлию в свой будуар для разговора.

       - Юленька, дочка, - начала она ласково. – Мы теперь одна семья. Я давно хотела подарить тебе кое- что из моих украшений. Ты теперь, можно сказать, законная их наследница, можешь носить сама, а потом передашь вашей с Володей дочери. Смотри, тебе нравится?

       Она достала из футляра красивые бриллиантовые серьги и такой же сверкающий браслет. Сама надела браслет Юлии на руку и предложила померить и серьги. Действительно, это было очень красиво. Серьги свисали из маленьких Юлиных ушей блестящими нитями и сверкали огоньками при каждом движении головы. Юлия представила себя на балу в этих украшениях и улыбнулась.

      - Ну, вот, видишь, ты уже улыбнулась, моя дорогая. Всё будет хорошо! А теперь давай подумаем, когда лучше отпраздновать помолвку с Володей.

        Юлия даже испугалась, отпрянула от зеркала, сняла серьги и протянула их крёстной:

       - Нет, простите, тётушка, я так не могу! – Произнесла она. – Нужно хотя бы траур соблюсти, что скажут наши знакомые?

       - Господи! Какое нам дело до знакомых? Это наши семейные дела! Твоя мама умерла месяц назад, так что траур можно соблюдать не так долго. И не надо мне отдавать назад подарки. Это уже твоё, моя дорогая! Траур можно сократить! Тем более, что ты осталась одна, а девушке неприлично жить без старших в доме.

       -  Тётушка, дорогая! Со мной будет жить компаньонка – княжна Трубецкая. Потом у меня есть экономка, которая строго следит за порядком в доме, и полный штат прислуги. Все приличия будут соблюдены. Я не хочу сокращать срок моего траура.

        Софья Михайловна, видя, что крестница пока настроена решительно, оставила на время свои уговоры и сменила тему.

         Когда Юлия вернулась домой, она сама спустилась в комнату Домны Карповны – посоветоваться. Экономка всегда была рада помочь барышне советом и делом.

         - Как же мне поступить, Домна Карповна? Тётя обязательно приедет проверить, живёт ли у меня компаньонка? А я так и не нашла княжну в городе. Даже не знаю, что и делать.

         - Не переживайте, барышня. Ваша тётя ведь не знает в лицо княжну, они не встречались, кажется. Возьмите на время к себе другую девушку, пока не найдёте мадемуазель Трубецкую. Если вы будете больше находиться дома и не ездить по приёмам и балам, то ваша тётя не найдёт, к чему придраться.

          Совет показался Юлии правильным. Она хотела написать Лидочке записку, но потом решила, что это будет выглядеть некрасиво, и решила съездить к ней сама.

         Теперь Юлии не нужно было долго выбирать наряды, чёрное траурное платье неизменно висело готовым в спальне. Юлия купила себе ещё одно чёрное платье – шерстяное, с длинными рукавами, потому что сентябрь выдался довольно прохладным, в домах ещё не топили, но было довольно холодно.

         По дороге к Лидочке Юлия заехала в кондитерский магазин и купила большую коробку пирожных, а из цветочного магазина прихватила небольшой букет роз. Нужно было как-то умаслить тётушку Лидии. На сей раз Юлия сама быстро нашла нужную комнату в длинном коридоре и постучала в дверь. Лидия открыла ей  и радостно приветствовала её. Юлия сразу прошла в комнату тётушки, вручила ей букет цветов и поставила коробку с пирожными на столик рядом с её креслом.

        - Уважаемая Мария Ивановна! Разрешите выразить вам моё почтение и благодарность за то, что вы так по- родственному отнеслись к моей подруге, Лидочке! Здесь пирожные к чаю. Я позволила себе смелость самой выбрать их для вас. Очень надеюсь, что вам понравится. - Сказала Юлия, делая ей реверанс.

         Старушка благосклонно глянула на цветы, позволила Лидочке поставить их в вазу, но о чае на сей раз она не заикнулась.  Девушкам пришлось снова усесться на стульях напротив престарелой родственницы и ждать, что она скажет. Мария Ивановна пожевала что-то своими высохшими губами, но ничего не говорила. Видя, что чая сегодня не предвидится, Юлия сразу перешла к делу.

         -  Мария Ивановна! Я приехала к Вам с предложением, вернее, за разрешением. Я знаю, как Вы добры, и сколько Вы делаете для Лидочки. Я хотела просить Вас уступить мне Лидочку на время. Мне очень нужна компаньонка. Никого другого я не могу сейчас найти. Поэтому прошу вас отпустить Лидочку ко мне пожить на какое-то время, может быть это пару месяцев или полгода. Как ей и Вам понравится. Она всегда сможет к вам вернуться, если понадобится.

       Старушка сначала удивилась, а потом даже обрадовалась этому предложению.

       - Что ж, пусть поживёт. – Разрешила она.

       - Когда же ей можно будет переехать?

       - Да, хоть сейчас.

       Лидочка чуть ли не в ладоши не хлопала, еле сдерживая свою радость.

       - Ну, так я пойду соберусь?

       - Иди, собирайся. – Милостиво разрешила тётушка и, оставив Юлию сидеть в большой комнате, встала и пошла лично проверить, как Лидочка собирается.

        Через четверть часа Лидочка стояла в передней комнатке с узлом в руках, готовая ехать. Тётка весьма прохладно попрощалась с племянницей и, отведя Юлию в сторонку, шепнула ей:

       - Советую приглядывать за ней и относиться построже. Девица легкомысленного нрава, может выкинуть любой фортель.

        Юлия была удивлена такой характеристике, но промолчала. Зато Лидочка сияла от счастья. Всю дорогу до Невского она улыбалась, смеялась счастливым смехом и целовала Юленьку в плечико.

                *             *             *

                Юлия поселила подругу в гостевой спальне, рядом со своей. Нарядов у Лидочки почти не было, не считая трёх старых, невыразительных платьев. Юлия повела её в гардеробную матери и предложила ей что-нибудь себе подобрать. У Елены сохранилось несколько очень приличных платьев, которые она не успела ни надеть, ни отдать дочери, ни подарить прислуге. Фигуры у них всё же отличались размером, платья надо было подгонять, а времени на это не хватило. Лидочка выбрала себе два очень красивых платья, но, понимая, что у подруги траур, она не стала их сразу надевать, а нашла там же, в гардеробе чёрную шёлковую юбку и кружевную блузу такого же цвета, и носила пока исключительно этот наряд. Но и эти вещи преобразили её, и она выглядела настоящей красавицей. Красивый наряд, чёрный бант в косе, изящные ботинки, тоже из гардероба Елены, превратили её в привлекательную барышню, юную и свежую. Юлия попросила Лидочку меньше говорить при её родственниках и никак не признаваться, что она – не княжна Трубецкая.

           В этот же день Юлию навестила Софья Михайловна. Она приехала к послеполуденному чаю и застала обеих девушек за столом. Тётка явно хотела увидеть, что никакой княжны нет, но была разочарована и вынуждена признать, что Юлия не обманывала. Она отказалась разделить с девушками полдник, потому что те только начали угощаться пирожными и жевали. Говорить с ними было бы неудобно. Поэтому тётка ограничилась предупреждением, что к ним с визитом собирается кузен Володя, и чтобы они приняли его должным образом. Уходя, она столкнулась в коридоре с экономкой и повторила ей то же самое строгим голосом. «Это – кузен Юлии Львовны, близкий родственник, мой сын. Ему можно посещать барышень!» - Сказала она.

             Жизнь девушек не была очень весёлой. Юлия пребывала в подавленном настроении и с трудом заставляла себя общаться с другими людьми. Траур не позволял им ни музицировать, ни петь, ни ездить в гости. Поэтому девушки могли читать книги из отцовской библиотеки и изредка ездить в коляске дышать свежим воздухом. Юлия по вечерам раскладывала пасьянсы, Лидия этого не умела, и Юлия научила подругу нескольким несложным пасьянсам и шуточному гаданию на картах. Они загадывали имена кавалеров на каждого  карточного короля, клали их в ряд на столе, а потом возле них раскладывали всю оставшуюся колоду карт, предварительно определив, какая они по масти дама. К примеру, Лидочка была бубновой дамой. И возле какого короля выпадала эта дама, тот кавалер или думал в этот момент о девушке, или искал свидания, или ещё что-нибудь, что сами придумывали.

            Лидочка откровенно скучала, но виду не показывала  и старалась быть всем полезной. Поэтому она очень обрадовалась тому, что хоть какой-то молодой человек появится в доме. Ещё Лидия ревновала Юлию к Бетти, о которой та вспоминала почти каждый день. Постоянные разговоры о том, где Бетти сейчас, почему она ничего не пишет, раздражали Лидию и доставляли ей неприятное ощущение, что она здесь временно, и что её в любой момент могут поменять на другую подругу.

           Лидочка заискивала и перед экономкой, но опытная Домна сразу почувствовала в ней какую-то фальшь и держалась с ней вежливо, но  настороженно. Впрочем, придраться пока было не к чему. Девушка вела себя скромно, никуда не лезла, со слугами разговаривала вежливо и не заносилась, ела мало и деликатно.

         Володя явился к ним субботним утром с двумя букетами цветов и коробкой конфет. Он был весел и любезен, пошутил с Домной, вышедшей его встретить, не обратил никакого внимания на горничную,
отдавая ей фуражку и плащ, и легко взбежал по лестнице.

      - Доброе утро, милые дамы! Кузина, это вам,- сказал он с улыбкой, вручая ей букет и конфеты. - Представьте меня вашей подруге, пожалуйста!

     - Мой кузен, Владимир Вишневецкий. Моя подруга по гимназии – Лидия.

     - Очень и очень приятно, мадемуазель. Моя скромная кузина не хочет смутить меня титулами, но я, хоть и не князь, но тоже из очень уважаемого польского дворянского рода.Я вам как-нибудь расскажу о нём.- Представился он, кланяясь.

        Лидочка при этом смутилась, мучительно покраснела до ушей, но, подав ему  руку, свою фамилию называть не стала. «Лидия», - почти прошептала она. Володя коснулся губами её пальцев и пытливо глянул в глаза. Ему понравилось, что она так покраснела, значит, он произвёл на неё впечатление!

        - Дамы! Маман велела мне вас развлекать и поднимать вам настроение. С чего начнём? – Начал Володя, усаживаясь на диван в гостиной.– Хотите, я расскажу вам о соревнованиях по новому английскому виду спорта? Называется он – футбол. Как вы знаете,«Фут»- это нога по английски, а «Бол» - мяч. Игра в мяч ногами. Участвуют две команды мужчин. В этом году в Питере прошли соревнования между тридцатью шестью  командами, и лучше всех сыграла команда, под названием «Унитас», за которую я болею. Это так называется, если ты переживаешь за команду и хочешь, чтобы она победила.

               Юлия слушала его с непроницаемым лицом, и было видно, что тема футбола её никак не заинтересовала. Зато Лидочка смотрела на Володю широко распахнутыми голубыми глазами и внимала каждому его слову.  Она начала задавать ему вопросы о спорте, и Володя охотно на них отвечал, но, увидев, что Юлия не участвует в разговоре, быстро переменил тему.

         Вскоре Володя откланялся и уехал, а Лидочка предложила Юлии погулять или почитать вслух, но Юлия, сославшись на головную боль, ушла к себе в комнату. Она хотела побыть одной, помолиться о своей матери, потому что всегда делала это утром и вечером, закрывшись ото всех в комнате.Иногда ей на глаза попадалась какая-то вещь, ранее принадлежавшая матери, и тогда слёзы сами начинали струиться из глаз, и с этим Юлия пока ничего не могла поделать. Домна и слуги относились с пониманием к желанию Юлии часто уединяться от всех. Но Лидочка так навязчиво старалась отвлечь Юлию от  тяжёлых мыслей об её утрате, что начинала раздражать Юлию и сожалеть о скоропалительном решении - пригласить её в компаньонки.
               
                *             *             *

          Появлению Володи в доме Вишневецких, вернее, уже в доме Юлии, предшествовал неприятный разговор его с матерью. Софья Михайловна, которая безумно любила своего красавчика – сына и оберегала его от житейских проблем, решила открыто поговорить с ним и настроить на серьёзный лад. Выбрав для разговора время после завтрака в воскресное утро, Софья Михайловна позвала сына в диванную. Усадив его рядом с собой, она взяла Володю за руку и, понизив голос, чтобы их никто не слышал, cказала ему:

         - Дорогой мой сыночек! Нам нужно серьёзно поговорить о твоём будущем.

          Володя, одетый ещё в утреннюю куртку и домашние брюки, откинулся на спинку дивана и, заложив ногу на ногу, приготовился слушать со скучающим видом.  Он по-своему любил мать, относился к ней снисходительно, но иногда у него не хватало терпения выслушивать её наставления и планы на его будущее. Он считал, что его мать «витает в облаках», мечтая о его представлении ко двору и  службе непосредственно Его Императорскому Величеству. Но мать заговорила совершенно о другом:

            - Володя!  Я должна тебе сказать, что твой отец сделал не совсем разумное вложение финансов в какую-то аферу и прогорел на этом. Так что у нас создались  финансовые трудности. Это, конечно, не конец света, и мы сможем поддерживать тот образ жизни, к которому привыкли, но мы не сможем давать тебе столько же денег на карманные расходы, сколько раньше. И боюсь, что в наследство тебе достанется то немногое, что есть у меня. Отец же тебе ничего не сможет оставить.

         Слушая мать, Володя поморщился. Его не интересовали проблемы родителей. Избалованный с детства, он стал к двадцати трём годам закоренелым эгоистом и думал только о себе и своих удовольствиях. Софья Михайловна снова ласково взяла сына за руку и продолжила:

       - Володя! Тебе нужно поухаживать за Юленькой, у неё сейчас трудный период, всё - таки, мать умерла. Она в депрессии. Но ты не должен потерять свой шанс жениться на ней. Пока она сидит дома, и никто другой не польстился на её красоту и её деньги. Это ведь совсем нетрудно: цветочки, конфеты, знаки внимания. Её нужно держать на поводке, она и так в последнее время от рук отбилась – уехала без спросу, деньги свои начала сама тратить. Нет, ты должен взять всё под свой контроль. Да, сынок, когда будешь разговаривать с дамами, воздержись, пожалуйста, от крепких выражений и анекдотов. Помни, что это – невинные, благовоспитанные барышни, а не твои друзья - военные!

      - Маман! Вы же знаете, что Юлия мне не очень нравится, хоть и красива. Она какая-то скучная, слишком правильная и набожная. В ней много провинциального, даже не скажешь, что живёт в Питере. Но я постараюсь. Ради вас и вашего спокойствия. – Улыбнулся ей в ответ  сын и поцеловал руку. – Мы не последний кусок доедаем, я – офицер, у меня жалованье. Пожалуйста, не волнуйтесь так!

       Софья Михайловна была не очень довольна результатом разговора, но решила, что для начала хватит и этого, а потом она снова будет напоминать сыну о выгоде этой женитьбы. Володя поднялся с дивана, ещё раз поцеловал у матери руку и отправился к себе.

                *        *        * 
      
           Юлия теперь часто посещала церковь и заказывала поминальные службы о родителях. Лидочка всегда её сопровождала, но пока подруга молилась или беседовала с батюшкой, Лидочка рассматривала иконы и молящихся прихожан, бросая незаметные, как ей казалось, взгляды вокруг в поисках молодых людей. Место компаньонки оказалось для неё не таким весёлым и привлекательным, как она себе его рисовала в мечтах. Только посещения кузена Юлии вносили радость в довольно однообразную их жизнь. Володя приезжал без предупреждения и в разное время дня, так что все время нужно было быть готовыми к его визиту. Часто он заезжал утром по дороге на службу или присылал букеты из цветочного магазина.  Если он являлся слишком рано, и Юлия не была ещё причёсана, она посылала к нему Лидию – встретить и развлекать, пока она спустится. Тогда заканчивать причёску Юлии приходилось горничной Агаше, которая делала это не так быстро, как Лидочка.

            Володя вёл себя примерно, помня наставления матери. Он старательно ухаживал за обеими девушками, соблюдая приличия, и не делая между ними разницы. Он видел, что Юлия подавлена, что её совсем не радуют его посещения, и что она не посвящала подругу в свои личные дела, Поэтому он тоже делал вид, что они с кузиной только родственники. Лидочка ему нравилась даже больше Юлии. Она смеялась над его шутками серебристым, заливистым смехом, смотрела на него с восторгом, краснела под его взглядами и охотно слушала любые его рассказы и истории.

               Юлия постепенно приучала себя к мысли, что ей предстоит связать свою жизнь с Володей. Она теперь видела его чаще, привыкала к нему и старалась найти в нём положительные черты. Юлия была уверена в нём, потому что думала, что они знают друг друга с детства, и что его родители очень заинтересованы в их браке.

             Кое-что немного омрачало её улучшающееся настроение: она стала замечать, что у неё пропадают мелкие вещи. В спальне на комоде у Юлии стояла небольшая вазочка для конфет, в неё она обычно складывала мелочь, сдачу от покупок. Но именно отсюда стали пропадать монеты. Зрительно Юлия хорошо помнила, как она лежали: большой серебряный рубль – сверху, а под ним – два серебряных полтинника. Когда же она в очередной раз добавляла туда мелочь, она заметила, что этих трёх монет сверху нет. Первая мысль у неё была о том, что горничная протирала пыль и тряхнула вазочку, а монеты просто поменялись местами. Но когда она внимательно осмотрела горку мелочи в вазочке, то увидела, что этих монет нет.

           Затем  из шкатулки в спальне пропали недорогие золотые серёжки. Юлия иногда надевала их по будням, чтобы дырочки в мочках ушей не заросли. Их тоже не было в ворохе украшений. Обвинять никого Юлия не хотела, думая, что сама куда-то положила эти вещи, в другое место и забыла. Но когда ей удалось остаться с экономкой с глазу на глаз, она попросила её понаблюдать за слугами и, по возможности, или найти эти вещи, или определить, кто это мог сделать.

  Домна не была многословной и, тем более, несправедливой клеветницей, но она сказала, что подозревает Лидочку и попросила Юлию закрыть на ключ комнату матери и свою спальню тоже закрывать на ключ, когда уходит из дома. Юлия так и сделала, и пропажи прекратились. Домна незаметно обыскала комнаты обеих горничных и кухарки и ничего из пропавших вещей не нашла.

          Эти неприятные мелочи заронили лёгкое недоверие в душе Юлии, она вспомнила наставления матери и покойной Ильничны и стала осторожнее и внимательнее. Когда нужно было съездить в имение, чтобы проверить всё ли готово к зиме, она взяла с собой только Домну и обеих горничных, Лидочке же предложила завезти её на день к её тёте, чтобы забрать тёплые вещи, потому что наступало холодное время. К удивлению, Лидочка охотно согласилась. Рано утром из булочной к ним домой доставили целую корзину свежих булочек, крендельков, пирогов и бубликов. Юлия отобрала несколько штук для дома, а остальное, вместе с корзиной, Лидочка повезла в подарок тётушке.

         Когда кучер Василий с экипажем вернулся, дамы тут же отправились в имение. Все были рады побыть напоследок на свежем воздухе, насладиться дымком самовара, поставленного во дворе, простой едой, приготовленной на дворовой печурке. Девушки навели порядок в комнатах, освежили окна, вытряхнули пыль с чехлов и мебели, Домна ими руководила. А Юлия, пользуясь случаем, отправилась проведать свой секретный домик и смазать замки. Ей с большим трудом удалось пробраться в конец сада, так всё заросло за лето. Она лишь немного расчистила тропинку от сорняков, кусты же трогать не стала. Всё было на месте. Юлия там тоже вытерла пыль, подмела пол и протёрла маленькое окошко.

        Закончив свои дела, вся маленькая компания уселась перекусить на заднем дворе за большой деревянный стол, где обычно обедали слуги летом. Кроме чая из самовара Юлия разложила на тарелках свежие булочки, кренделя, нарезанный сыр, колбасу, осенние овощи, варенье в вазочках и порезанный арбуз. Уговорили и Василия закусить вместе с ними. Он очень стеснялся, но пришёл. Девушки ухаживали за ним наперебой, накладывая ему в тарелку то одно, то другое, и подливая ему чай. Василий ел медленно, старательно пережёвывая пищу немногочисленными своими зубами, и стараясь не разговаривать, чтобы ничего не выпало изо рта. Девушки немного осмелели за столом, видя, что барышня улыбается и старается их получше накормить. Они начали шутить и смеяться, поддразнивать Василия. И тот тоже заулыбался и отвечал, прикрывая рот рукой. Юлия прямо наслаждалась этой милой компанией, свежим воздухом, простой едой и по-настоящему домашней обстановкой. Ей нравились эти люди, которые не заискивали перед ней, не льстили и были естественны в проявлении своих чувств и действиях.

        После чая немного отдохнули, гуляя по саду и сидя на садовых скамейках, и начали собираться в Питер. В город въехали, когда уже начало смеркаться. По дороге забрали Лидочку от тёти с узлом в руках. Юлия зашла поздороваться со старушкой, и они отправились домой. Впятером девушки уже не помещались в экипаже, поэтому Агаше пришлось залезть к кучеру на облучок. Но доехали они быстро, так что неудобств никто не ощутил.

        К удивлению Юлии, «тёплые вещи», которые привезла в узле Лидочка, не были такими уж тёплыми.  Какой-то шерстяной жакет и каракулевым воротничком, пуховый платок, кофта – это было всё, что привезла Лидия. Юлия удивилась самой себе: неужели она не замечала в гимназии, как была одета Лидия? Но там они виделись в помещении, и Юлия не видела, что носила Лидия на улице. Ей стало даже стыдно за свою невнимательность и равнодушие.

         Сентябрь и октябрь выдались в том году тёплыми и солнечными, но ноябрь зачастил дождём и холодом. Лидия мёрзла в своём коротком жакете и теперь неохотно выезжала с Юлией на прогулки в открытом экипаже. В конце октября даже пошёл мокрый снег. Юлия на сей раз сама отправилась в гардеробную матери и нашла для Лидии манто свободного покроя, которое подходило для любого размера, и было теплее Лидочкиного жакета. Лидочка подобострастно поблагодарила подругу, рассыпаясь в комплиментах Юлиной доброте и заботливости.

         В первых числах ноября тётя пригласила Юлию на обед, желая обговорить с племянницей помолвку более детально. Юлия попросила разрешения взять с собой Лидочку, и крёстная согласилась. Обед прошёл оживлённо. Станислав Маркович и Володя беседовали с дамами, Володя всё пытался рассказать выдержки из их родословной, а Лидочка задавала вопросы по ходу его рассказа. После обеда Софья Михайловна увела Юлию в свою спальню для разговора. Мужчины остались в столовой курить и пить портвейн, а  Лидочка попросила разрешения взять книгу в библиотеке и устроилась с ней в диванной.

        Софья Михайловна усадила племянницу рядом с собой на большой сундук в ногах кровати и для того, чтобы разговор пошёл в положительном ключе, подарила ей толстую золотую цепочку с аметистовым кулоном. Юлия поблагодарила крёстную за подарок, она и так была готова к этому разговору и ждала, когда тётя заговорит.
       
       - Доченька, - начала Софья Михайловна свою речь.- Посмотри на этот кулон. Видишь: овальный аметист окружён веночком из небольших бриллиантов. Я специально дарю тебе его заранее на обручение, потому что Володя подарит тебе такое же помолвочное кольцо, вернее - перстень. И у тебя получится прелестный гарнитур. Я думаю, что помолвку мы можем отметить в субботу в узком семейном кругу. Как ты думаешь, дорогая?

         - Спасибо, тётя Соня. Кулон мне очень нравится. Да, я не против отметить помолвку в субботу. Как вы думаете, какое платье мне лучше надеть?

         - Помнишь, мы с тобой заказывали у портнихи голубое воздушное платье с оборками? По-моему, ты его так и не надела ни разу. Мне кажется, что оно подойдёт. В квартире тепло, мы печки натопим, тебе холодно не будет. Я дам тебе белый меховой палантин из норки, накинешь его на плечи, если озябнешь.

         Юлия слушала, краснела от предчувствий и кивала головой. Так было приятно, что кто-то сопереживает вместе с ней, думает, чтобы она была красивее, чтобы всё прошло наилучшим образом.

        - Цветы закажем у Фролова, украсим гостиную и столовую. Угощение не будем готовить дома, чтобы запах не стоял, а закажем в ресторане на Невском. Что-нибудь изысканное и оригинальное. Напитки я уже заказала: шампанское «Мадам Клико», ну и покрепче – для мужчин.

        Юлия слушала тётю с удовольствием, но хотела, чтобы разговор побыстрее закончился. Софья Михайловна повела её в свою гардеробную и вытащила коробку с норковым палантином. Приложила на плечи Юлии, мех ласково щекотал кожу,было очень красиво, и Юлия представила, как прелестно она будет выглядеть в голубом воздушном платье и меховом палантине на плечах. Крёстная отдала коробку с палантином горничной Татьяне, чтобы та снесла его в вестибюль. Юлия должна будет забрать его сразу домой.

       Когда обе собеседницы, наконец, вернулись в гостиную, там сидел только Станислав Маркович, читая газету. Володю родственницы нашли в диванной, сидящим рядом с Лидочкой. Девушка сидела в уголке дивана, а Володя – в большом бархатном кресле через журнальный столик. Они о чём-то беседовали и сразу замолчали, взглянув на вошедших. Софья Михайловна сказала им, что девушки уже уезжают, и их надо проводить. Володя поднялся с места, Лидочка тоже отложила книгу, которая была раскрыта на первой странице, и последовала за дамами. Их проводили до выхода, Володя помог обеим одеться и вынес им коробку в коляску.

       По дороге Лидочка поинтересовалась, что в коробке? Юлия пообещала сразу же показать дома. Когда они приехали, их встретили Домна и Агаша. Коробку отнесли в Юлину спальню. Лидочка прибежала туда и ждала, когда же подруга покажет ей тёткин подарок. Юлия извлекла палантин из коробки и накинула себе на плечи. Лидочка просто пожирала его глазами, щупала мех, цокала языком. Было видно, что она в восторге от подарка. Но когда же Юлия показала ей цепочку с кулоном, Лидочка буквально онемела от зависти. Она побледнела, села на стул и молчала. Юлия дала ей украшение в руки, Лидочка приложила его к своей шее перед зеркалом и не нашла слов, чтобы выразить свой восторг.

      - Какая ты счастливая, Юленька! Твоя тётушка такая богатая и так любит тебя! - Сказала она, наконец.
 
           - Ну, не такая уж и богатая. А любит меня, потому что она - моя крёстная мать. Она знает меня с рождения и воспитывала меня вместе с мамой. Тётя Соня не только дарила мне всегда хорошие подарки, но и принимала активное участие в моей жизни. Я ценю это гораздо больше!

      - Ой, Юленька, а покажи мне её подарки! Ну, пожалуйста! – Вдруг попросила Лидия.

       Юлия как-то даже растерялась под таким напором. Сомнения снова закрались в её душу, и Юлия ответила подруге:

      - Хорошо, я тебе потом покажу. Они в сейфе.

      - В сейфе? У тебя есть даже сейф?

      - Не у меня, конечно. Это папин сейф, старинный. Его трудно открывать, когда будет время, я покажу.

       После этого разговора Юлия спрятала коробку с палантином в спальне матери и закрыла на ключ. Золотую цепочку с кулоном она положила в бархатную коробочку и отнесла в сейф отца в его кабинете, когда Лидия ездила с Домной в кондитерскую за пирожными к чаю. Ключ от сейфа Юлия теперь носила всегда с собой. Сейф ещё не так просто было найти. Он располагался в нише стены за картиной. Картина в тяжёлой раме висела над большим креслом за письменным столом отца. Чтобы увидеть сейф, нужно было отодвигать кресло, снимать картину, и только тогда открывался доступ к сейфу.

         Юлия всё ещё не решалась объявить домашним о предстоящей помолвке. Подготовки к ней никакой не нужно было, гостей не приглашали, так что и сообщить можно было в любое время.

          За следующую неделю Володя приехал к ним в гости только один раз, в понедельник утром. Как всегда, с цветами и конфетами, весёлыми шутками и розыгрышами. Юленька, не ожидавшая его так рано, долго причёсывалась с Агашей, а пока её не было, Володю принимала в гостиной Лидочка. После того, как Юлия, наконец, спустилась, Володя оставался недолго. Отпустив парочку комплиментов кузине и, сославшись на службу, откланялся и уехал.

         В этот день девушки ездили кататься в Петергоф, наслаждаясь случайно выдавшимся тёплым днём. Юлии уже хотелось поделиться с Лидочкой своей новостью, и она всё искала подходящий момент для этого. Но Лидочка в этот день была странно молчалива и думала о чём-то своём, не поддерживая разговор. Поэтому Юлия отложила своё сообщение для более удачного времени. День прошёл совершенно спокойно. Девушки пообедали в ресторации за городом и, приехав домой, разошлись по своим комнатам – отдохнуть.

           Вечером в гостиной зазвонил телефон, горничная пригласила Лидочку, сказала, что ей звонит какая-то женщина. Лидочка очень кратко переговорила с неизвестной и поднялась в комнату Юлии, которая читала, полулёжа на диване. Она не слышала звонка.

          - Юленька, дорогая! – Смущённо сказала ей Лидия. – Мне только что позвонила соседка и сказала, что моя тётушка заболела. Позволь мне поехать её проведать. Может быть, ей нужна моя помощь?

         - Конечно, Лидочка. Но сейчас  уже шесть часов вечера. Кучер распряг коляску и поставил в лошадь в конюшню. Ты можешь поехать завтра с утра.

          - А вдруг ей совсем плохо, нужен врач прямо сейчас? Я возьму извозчика, не буду никого беспокоить. Если у тётушки ничего серьёзного, я сразу вернусь. Если нет, то я заночую и вернусь завтра. Ты ведь сможешь прожить без меня пару дней? – Умоляюще проговорила Лидия.

         - Если ты так хочешь, то вот тебе пятьдесят рублей на врача или лекарства, и вот, возьми мелочь на извозчика. Передавай тётушке низкий поклон и пожелания быстрейшего выздоровления! Хочешь, я поеду с тобой?

          - Нет, нет. Что ты? Я сама прекрасно справлюсь, и если что – пришлю записку.

           Юлии не хотелось вставать с дивана, и она не проводила подругу, надеясь, что та быстро вернётся. Ужинала она одна, подавала ей Агаша. Юлия спросила у неё, между прочим, как уехала Лидия? Но та ничего не знала и не слышала, как Лидия уехала. Юлия подумала, что подруга такая скромная, что не стала никого беспокоить и даже не попросила найти ей извозчика. Юлия прислушивалась часов до девяти, не прозвенит ли дверной звонок? Но Лидия не вернулась в этот вечер. Потом Юлия подумала, что Лидия могла бы и позвонить по телефону, чтобы она не волновалась. И вспомнила, что у тётушки не было телефона. Откуда тогда звонила соседка? С этими мыслями Юлия заснула.

           Следующий день не принёс ничего нового. Позавтракав одна, Юлия позвала экономку, сообщила ей, наконец, о своём предстоящем обручении. Она попросила Домну составить ей компанию и поехать по магазинам, купить мелочи к помолвке: перчатки к платью, заколки для волос, всякие ленточки для цветов и прочее. Домна радостно поздравила её с обручением и охотно согласилась составить ей компанию.
           По дороге Домна начала строить планы о своём отъезде сразу после свадьбы. Она хотела сообщить в контору по найму и попросить уже подыскивать новую экономку для дома. Или управляющего, как захочет Володя. Весело болтая, дамы доехали до Пассажа и довольно долго ходили по магазинам, затем уютно пообедали в небольшом кафе рядом с магазином и отправились домой. Сумерки наступали уже рано, так что до дома они добрались уже с темнотой. Лидочка ещё не возвращалась. И никаких вестей от неё не было. Юлия рассмотрела и обсудила свои покупки вместе с Домной. Спросила у горничных, не звонил ли кто – нибудь? Никто не звонил, и это было удивительно, потому что крёстная обычно не пропускала ни дня.
           Ужиная одна, Юлия опять подумала о том, что если соседка смогла дозвониться  до них, то почему же Лидочка не может сообщить ей, что там случилось с тётей? Когда Домна зашла к ней после ужина, спросить о планах на следующий день, Юлия выказала ей свою обеспокоенность и желание прямо с утра заехать к Лидочкиной тётушке, узнать, что же там случилось?


                *              *             *

          В среду утром, позавтракав опять в одиночестве, Юлия ждала экономку, чтобы отправиться с ней вместе к Лидочкиной тётушке. Домна что-то задерживалась, потом, наконец, пришла, ещё не одетая, и сообщила Юлии, что горничная, которая должна была заняться уборкой комнат, не смогла попасть в комнату Лидии, та была закрыта на замок. У экономки были ключи от всех комнат, и она спрашивала барышню, как ей поступить: открывать ли комнату для уборки? Юлия, по доброте душевной, ответила ей так:

         - Раз она закрыла комнату, значит, не хотела, чтобы кто-то туда заходил в её отсутствие. Давайте не будем открывать. Мы с вами сейчас поедем и выясним, когда она вернётся. А горничная пускай убирает пока другие комнаты.

          Дамы уселись в коляску и, купив по дороге небольшой букет для тётушки,  отправились к Лидии. Юлия уже уверенно находила дорогу, а Домна следовала за ней, брезгливо подбирая юбки, боясь испачкаться в узком, зловонном коридоре Лидочкиного дома. Юлия громко постучала в знакомую дверь, и через несколько минут ожидания послышались лёгкие, шаркающие шаги. Дверь им открыла сама тётушка, Мария Ивановна. Она была на ногах, одета в платье и чепец, т.е. было видно, что она не лежала в постели.

           - Доброе утро, уважаемая Мария Ивановна! Это я, Юлия, подруга вашей внучатой племянницы Лидии. Помните меня?

           - Как же, как же! Прекрасно помню! А что случилось?

           - Нет, ничего не случилось! Мы с моей экономкой, Домной Карповной, ездили по магазинам, проезжали мимо вашего дома и решили зайти, проведать, узнать, как вы поживаете? Можно нам войти?

            - Милости прошу, заходите!

             Старушка посторонилась, пропуская их в комнаты. Дамы зашли и, т.к. хозяйка не предложила им раздеться, стояли в первой комнате в манто и шляпах. Юлия преподнесла Марии Ивановне букет, и та, взяв его в руки, прошла во вторую комнату и пригласила войти гостей. Дамы присели на стулья, а хозяйка налила в вазочку воду из кувшина на комоде, поставила в неё цветы и села, наконец, напротив них.

           - Мы хотели узнать, Мария Ивановна, как ваше здоровье? – продолжила разговор Юлия.

           - Да, ничего, слава Богу, не жалуюсь. – Отвечала  тётушка. – А где же Лидия? Что же она не заехала?

         - О, вы нас простите, Мария Ивановна. Лидия осталась сегодня дома, на хозяйстве, так сказать. Мы и не думали, что окажемся в вашем районе сегодня, а то бы мы её непременно взяли с собой. Она здорова и весела.

          - Не сомневаюсь! – Лукаво улыбнулась Мария Ивановна. – Надеюсь, она не доставляет вам хлопот и неприятностей?

          - Нет, что вы? Всё хорошо. Вы лучше расскажите мне, как вы живёте, кто вам помогает по дому, по хозяйству? Я так необдуманно забрала у вас помощницу, и теперь совесть мучает меня, что это было эгоистично с моей стороны.

         - Мне приходит помогать одна женщина – соседка. Я по мере возможности стараюсь её отблагодарить чем-нибудь, но в последнее время мне всё тяжелее это делать. Вот, картину бы продать…Я всё надеюсь, что найдётся человек, оценит это произведение искусства. – Мария Ивановна кивнула на картину, стоящую возле её кресла на мольберте.

             У Юлии до этого времени не было возможности хорошо рассмотреть картину, и она повернулась и стала внимательно разглядывать полотно. Девушка хорошо разбиралась в живописи и сразу поняла, что картина не представляет собой ничего ценного. Позолоченная массивная рама выглядела дорого, на полотне же был изображён сосновый лес, а посредине, в траве, художник нарисовал маленького зверька, которого с трудом можно было рассмотреть: то ли медвежонок, то ли волчонок. Самой ценной в этой картине была рама.

           - Сколько же вы хотите за это произведение искусства? – Спросила Юлия после почтительной паузы.

           - Эту картину рисовал мой отец, она очень дорога для меня. Рублей за сто пятьдесят я бы смогла с ней расстаться.- Смущенно проговорила старушка.

           - И мы сможем её сразу у вас забрать?- Опять спросила Юлия, выдержав приличествующую случаю паузу.

            - Да, конечно, если вам подходит моя цена.

            - С учётом того, что эта вещь вам очень дорога, вот вам двести рублей, и мы забираем картину с собой.

             Юлия достала из сумочки деньги, которые везла на лечение Марии  Ивановны, и вручила ей. Старушка очень обрадовалась, начала благодарить. Но Юлия, чтобы не расплакаться, быстро схватила картину с мольберта, попрощалась и поспешила к дверям. Домна устремилась за ней, забрала в коридоре у неё картину из рук и несла её до экипажа сама. Ей очень хотелось сказать Юлии что-нибудь критическое по поводу картины, но она вспомнила, как барышня помогла ей самой с ремонтом, и промолчала. Всю дорогу они ехали, не разговаривая. Юлия сосредоточенно думала, а Домна боялась её расстроить и рта не открывала.

           От Лидии, по-прежнему, ничего не было. В прихожей на подносе лежало одно письмо для Домны. Юлия поднялась к себе и успела только раздеться, как в дверях показалась горничная.

          - Вы должны это видеть, барышня,- сказала она.

            Горничная повела её в кабинет покойного отца Юлии.

          - Я только зашла убрать, барышня, а тут – такое. Вас не было и Домны Карповны тоже, поэтому я так всё оставила, решила ничего не трогать.

           Юлия окинула взглядом кабинет отца. Ничего страшного здесь не было, но в комнате царил некоторый беспорядок, как будто здесь что-то искали: С полок были сняты несколько стопок книг, они лежали грудой на журнальном столике. Кресло было сдвинуто в сторону, картина за письменным столом висела криво, занавески раздвинуты в стороны. Юлия проверила сейф в стене, он был закрыт. Она достала ключ и посмотрела, что в середине сейфа. Всё было на месте. Когда она повернулась к служанкам, Домна сказала:

            - Теперь, я полагаю, мы можем открыть комнату вашей компаньонки для уборки?

            -  Да, конечно.

             Экономка с горничной ушли, а Юлия присела, сложив руки. Она не знала, что и думать.  Домна вернулась буквально через пару минут с неожиданным известием: в комнате Лидии не было её вещей. Все шкафы были пусты. Ещё через несколько минут появилась горничная с письмом в руке. Она не сразу нашла его, оно лежало на подушке. На конверте было написано: «Моей дорогой Юленьке».

           Юлия быстро распечатала конверт и прочла: «Моя драгоценная подруга, любимая Юленька! Я бесконечно благодарна тебе за то, что ты была так добра ко мне, так выручила меня, помогла мне в трудную минуту моей жизни. Но самое главное, ты помогла мне найти моё счастье - единственного и прекрасного человека, которого я безумно люблю. Не сердись на меня, моя дорогая, но твой кузен настоял на том, чтобы мы уехали тайно. Он уладит свои дела, и тогда мы сможем вернуться в общество. Тысячу раз целую тебя, люблю и благословляю. Твоя до гроба Лидия. Р.S. В благодарность за твою доброту оставляю тебе адрес Бетти, который я нашла у себя случайно. Ты ведь всё время вспоминала её». В конверте лежал ещё один небольшой листок бумаги, на котором было написано почерком Бетти: «Выборг, ул. Лесная, 16, Трубецкая Елизавета».

                Юлии пришлось прочесть письмо несколько раз, пока до неё полностью дошёл смысл прочитанного текста. Значит, Лидия сбежала с Володей. Первая мысль Юлии была: «Господи, что скажет тётя?» Она сама не понимала ещё, какие чувства испытала в первый момент. Досада? Разочарование? Удивление? Скорее – шок. Как они оба могли так поступить? Когда они смогли договориться между собою? Юлия всё ещё сидела с письмом в руках, когда к ней зашла Домна, тоже с письмом, которое пришло ей утром. Экономка извинилась и спросила у Юлии, что же всё - таки произошло? Та дала ей прочесть полученное от Лидии письмо.

              Они уже вдвоём начали вспоминать и анализировать поведение Лидии и Володи. Как и когда они сговорились? Как Лидии удалось незаметно вынести вещи?  Ещё раз осмотрев комнату подруги, Юлия обнаружила, что одно окно не закрыто, а неплотно прикрыто. Значит, Лидия могла выбросить узел со своими вещами в окно, которое выходило в переулок. А Володя мог ждать её там и подхватить узел. Как же он объяснил это матери? Юлия, совсем запутавшись в своих мыслях и ощущениях, вернулась в кабинет отца, где на стене висел телефон, и собралась звонить тётушке. Но к телефону в доме крёстной долго никто не подходил, потом ответила горничная и сказала, что Софья Михайловна не может сейчас подойти к телефону, и положила трубку.  Юлия не знала, что и думать. Тётушка, которая звонила ей почти каждый день, и сама не звонит, и к телефону подойти не может. Странно. Юлия решила завтра прямо с утра ехать к Лисецким.

             Когда первое волнение улеглось, и обсуждения зашли в тупик, Домна решилась заговорить о том письме, что получила в этот же день. Письмо было от Маши из Москвы. Бывшая горничная писала Домне, что сосед Пётр так и не позвал её замуж, а выписал из деревни какую-то престарелую родственницу для помощи с детьми и по хозяйству. Маша пожила эти два месяца в летней кухне экономки, присматривая за её домом, но потом деньги закончились, и ей пришлось искать работу. Маша писала, что нашла работу в Москве, но очень далеко от того места, где жила сейчас. Поэтому она уезжает, а ключи от дома оставляет Петру. Просила приехать, если Домна волнуется за своё имущество.

            Обеим дамам было теперь, о чём подумать. Они немного растерялись и переговаривались короткими фразами, больше размышляя над произошедшим, чем обмениваясь мнениями. Нужно было решить, как реагировать, и что делать дальше? Если у Домны напрашивался один выход: ехать, то Юлия должна была продумать и свои слова, и действия. Домна предложила даже обратиться в полицию, но Юлия, не желая скандала, и боясь разоблачения обмана перед тётушкой, решительно отказалась. Ничего ведь не пропало?. Она только решала теперь: ехать ли ей сначала за Бетти или сперва проведать  Лисецких?
          
                *           *           *

          После недолгих размышлений Юлия оделась всё в тот же свой траурный наряд и шляпку с вуалью и отправилась в своей коляске сначала к крёстным. По дороге она обдумывала, как же ей объяснить, что Лидия – вовсе не та компаньонка, о которой она рассказывала ранее. Но объясняться не пришлось. Открывшая дверь тётушкина экономка не пустила её даже в переднюю, заявив строгим голосом, что хозяина нет дома, он на службе, а её сиятельство не принимает по причине болезни. Когда Юлия всё же пыталась настоять, чтобы зайти, экономка сказала, что у Софьи Михайловны сейчас доктора, и не велено беспокоить. Она предложила или прислать узнать о состоянии здоровья тётушки вечером, или телефонировать хозяину, когда он прибудет.

          Юлия совсем растерялась. Но потом, вспомнив, что у неё есть ещё одно важное дело, велела кучеру ехать в Выборг. Погода стояла хоть и пасмурная, но сухая, и они довольно скоро и благополучно докатили до Выборга. Улицу Лесную не пришлось долго искать, и очень скоро коляска очутилась перед нужным, довольно большим домом. На звонок в дверь вышла красивая горничная в белом фартуке и наколке. Юлия сказала, что хочет видеть мадемуазель Трубецкую. Горничная пригласила её в довольно большую прихожую и просила подождать. Юлия успела осмотреться в просторной прихожей с широкой лестницей на второй этаж. Здесь всё дышало достатком и комфортом. Стены были оббиты тёмным дубом, красивые зеркала в золочёных рамах висели по обеим сторонам лестницы и отражали мраморных амуров с подсвечниками в пухлых ручках, располагавшихся по обеим сторонам лестницы на высоких подставках. Вычурная люстра свисала с высокого потолка. «Красиво», - подумала Юлия.

         Через несколько минут по лестнице к ней спустилась девушка в строгом коричневом платье с белыми манжетами и воротничком. Волосы её были гладко зачёсаны и собраны на затылке в пучок. На шнурке у неё болталось пенсне, и Юлия не сразу узнала в этой строгой барышне свою подругу. Только когда она подошла к ней почти вплотную, Юлия почти вскрикнула: «Бетти, это ты?». Девушки обнялись. И тут вдруг Юлию прорвало, и слёзы сами полились из глаз, как она ни старалась их остановить. Бетти утешала её: «Ну, что ты, дорогая? Всё ведь хорошо?». Но Юлии не сразу удалось взять себя в руки. Наконец, отстранившись и вытерев платочком глаза, она сказала: «Я так давно тебя не видела! Я так скучала по тебе!»

         Бетти попросила её подождать, поднялась наверх, потом оделась для улицы, и они вышли наружу. Юлия предложила сесть в коляску и поехать куда-нибудь в кондитерскую, выпить чаю. Бетти подсказала кучеру, как ехать, и они отправились. Юлия немного успокоилась. Уже сидя в маленькой кондитерской, девушки поведали друг другу свои новости.

         Отец Бетти умер, оставив дом её старшему брату. Брат собрался жениться на очень богатой невесте, и та поставила условием, чтобы его сестры в доме не было. Бетти пришлось искать себе работу и место, где жить. Ей посчастливилось по рекомендации друзей покойной матери найти место гувернантки в семье отставного военного в Выборге.  Место было с проживанием, и она согласилась. Бетти искала Юлию, чтобы сообщить об этом, но Юлия была в отъезде, и Бетти оставила свой адрес Лидии с тем, чтобы она передала его подруге. Но Лидия схитрила, и сама воспользовалась случаем пожить у Юлии в компаньонках. Вот всё и встало на свои места.

         Потом Юлия рассказала Бетти о своих несчастьях. Она уже взяла себя в руки и рассказывала спокойно, без эмоций, только констатируя факты. Конечно же, Юлия предложила Бетти стать её компаньонкой. Но Бетти возразила ей, что не сможет сделать это сразу, потому что связана обязательствами и должна предупредить своих новых хозяев заранее. Девушки обсудили все варианты и решили, что Юлия пока сама уладит домашние дела, а Бетти предупредит хозяев об уходе и, освободившись от работы, сразу же приедет к Юлии в Питер.

         Девушки расстались на счастливой ноте, и Юлия с лёгкой душой возвращалась домой. Всё образовывалось лучшим образом. Но, вот, что там с тётушкой? На обратном пути Юлии очень не хотелось портить себе настроение и заезжать к Лисецким.  Но долг требовал исполнения родственных обязанностей, и она велела остановиться на Васильевском острове, хотя лошадь уже очень устала.
На сей раз её впустили и провели в кабинет дяди. Станислав Маркович принял Юлию в своём кабинете.

        - Юленька, ты знаешь, что тётушка твоя очень больна, и я бы не хотел её беспокоить. Поэтому я поговорю с тобой вкратце, а уж потом, когда всё утрясётся, мы тебя будем принимать, как прежде. Наш Володька – шалопай, и до сих пор не повзрослел. Устроил себе «мальчишник» в клубе, они напились, подрались, и он избил одного своего товарища до потери сознания, очень сильно. Юноша этот оказался сыном известного дипломата, иностранного посла. Короче, получился скандал. Володька подал в отставку и уехал за границу, потому что иначе ему грозили большие неприятности. Как ты понимаешь, моя дорогая, помолвка пока не состоится. Да и ты сама, наверное, не захочешь. Мать, конечно, расстроилась ужасно. У неё был тяжёлый сердечный приступ, консилиум врачей собирали. Сейчас она ещё очень слаба.

        - Дядюшка! У меня есть дополнение к вашему рассказу. – Проговорила Юлия, выждав приличествующую паузу. – Вот у меня письмо от моей компаньонки. Прочтите! Это касается Володи.

        Юлия отдала ему письмо Лидии. Тот читал письмо какое-то время, стараясь осмыслить текст. Потом спросил:

       - Это та княжна, что была твоей компаньонкой?

       - Нет, дядюшка. Это другая девушка. Княжну я нашла только сегодня, и она переедет ко мне в ближайшее время. А Лидия – моя бывшая одноклассница, её фамилия - не Трубецкая, я пригласила её временно пожить у меня, потому что не могла найти княжну.

      - Просчитался Володька. Думал, что увёз княжну, а получил бесприданницу. Она, наверное, не богата?

      - Да, уж. У неё совсем ничего нет. Не буду говорить о ней плохо, но я даже рада, что он увёз её. Они друг друга заслуживают.

        С этими словами Юлия простилась с дядей, пожелала тётушке скорейшего выздоровления и отправилась, наконец, домой после такого насыщенного дня.
Домна ждала её приезда, чтобы расспросить обо всём. Юлия так устала, что даже ужинать не могла. Она легла на диван и рассказывала Домне о своей поездке, лёжа. Домна ахала и охала в продолжение её рассказа. Её очень обрадовало известие о том, что Бетти скоро переедет жить к Юлии. Болезнь Софьи Михайловны огорчила её, хотя не было известно, чем же, всё - таки, она заболела. Домна предупредила Юлию, что через неделю она собирается ехать домой, а сегодня приходила от конторы по найму наниматься в экономки очень приличная женщина, а завтра она снова придёт.

       Юлия была такой уставшей от событий дня, что, выпив немного молока из маленькой фарфоровой чашки, тут же заснула.

                *         *         *

        Часто, ложась спать, мы повторяем поговорку: «Утро вечера мудренее». Но не всегда в жизни получается, как в поговорке. Следующее утро началось довольно приятно: в окно светило солнышко, Агаша принесла Юлии в постель кофе со свежей булочкой, потом красиво её причесала, и Юлия спустилась в гостиную для беседы с пришедшей наниматься новой экономкой. Хотя Юлия была настроена скептически, потому что считала Домну – идеальной своей помощницей, просто родственницей, она должна была признать, что новая кандидатка на эту должность вполне соответствовала самым строгим запросам. Это была женщина лет сорока пяти – пятидесяти, худощавая, невысокого роста с неопределённого цвета волосами, за которые её можно было бы назвать: «пепельная блондинка», гладкой причёской, холодными голубыми глазами и прямой осанкой. Звали её Эмма Оттовна, она была из прибалтийских немцев.

        Когда женщина назвала своё имя, Юлия внутренне улыбнулась, вспомнив тексты для упражнений по немецкому языку: «Эмма читает книгу, Ханс рисует в альбоме», и, с трудом подавив улыбку и, стараясь быть приветливой, Юлия предложила ей сесть и ознакомилась с рекомендательными письмами, которых было всего два. В обоих домах Эмма проработала по пять лет и зарекомендовала себя, как исполнительная, ответственная и честная управляющая хозяйством. Юлия предложила кандидатке осмортеть их дом и хозяйство с помощью Домны и потом сказать, берётся ли она за такую работу. После этого Юлия передала Эмму Оттовну в руки Домне, а сама уже хотела выехать в магазин, чтобы приготовить получше комнату для Бетти, как её пригласили к телефону. Звонил дядя, Станислав Маркович. Он сообщил, что Софья Михайловна скончалась ночью во сне. Юлия тут же отправилась к крёстным. Она даже не успела сообщить эту грустную новость Домне и поручила передать это горничной Агаше.

         У Лисецких всё было печально. В комнатах встречались какие-то посторонние люди, слуги заполошно бегали с тазами и полотенцами в руках. Юлия поняла, что там были врачи. Станислав Маркович сидел в своём кабинете, горестно обхватив голову руками. Юлия подошла к нему сзади, обняла и поцеловала в голову. Он как бы очнулся, поднял к ней заплаканное лицо и покачал головой. Он не мог говорить. Юлия взяла стул, села с ним рядом, гладила его руку, пытаясь как-то утешить. Хотя ей самой хотелось плакать, она сдерживалась, понимая, что дяде нужна поддержка, и её слёзы только усилят его переживания. В кабинет зашёл один из врачей и ещё какой-то мужчина, и Юлия вышла на время, чтобы дать им поговорить.

         Она спросила у горничной Тани, где Володя? Но та, смахивая слёзы, сказала, что его нет, и никто не знает, где он, и куда ему сообщить о случившемся.

        - Вчера ей стало лучше, она даже покушала немножко вечером. Сиделку  отпустили домой. Потом к ней зашёл его сиятельство. Пробыл недолго, вышел, сказал, что она, кажется, заснула. А утром я понесла ей чай, а она уж – холодная. Я так кричала, так испугалась. Доктор мне даже капли давал. У меня руки тряслись, ничего делать не могла. Как подумаю, что она, голубушка, ночью одна была, может, ей плохо было, а сиделка только утром пришла, да уж и не надо было.

         Юлия выслушала этот сбивчивый рассказ, её тоже всё время прорывало на слёзы, но она сдерживала себя, понимая, что в такой обстановке должен находиться хотя бы один разумный человек из семьи, который сможет принимать решения, касающиеся организации похорон и всего остального. Ей пришлось встретиться с докторами, потом с экономкой Лисецких и с представителем похоронной конторы. В паузах между этими переговорами она забегала в кабинет к дяде, обнимала его, утешала, как могла, поила сладким чаем. Часа через два этих её стараний он смог, наконец, говорить и поведал ей о том, как же всё случилось.

         Вечером, когда тётушка немного пришла в себя, а сиделка накормила её, дала ей лекарства и сделала укол, Станислав Маркович зашёл к супруге пожелать ей спокойной ночи. Вдвоём с сиделкой они взбили тёте подушки, уложили её удобнее, и сиделка ушла. Станислав Маркович наклонился и поцеловал жену в лоб, и тут она спросила:

         - Что это у тебя, дорогой? – И вытащила из кармана его домашней куртки торчащий листок бумаги. Это было письмо Лидии, которое Станислав Маркович небрежно сунул в карман после ухода племянницы. Он начал, было, возражать, пытаться забрать письмо у супруги, но она его уже читала, протянув руку с листком к свечке.

         - Откуда это у тебя? Это Юлия принесла?

         - Дорогая! Это всё ерунда, детские выходки. Это несерьёзно. К тому же, эта барышня – вовсе не княжна Трубецкая, как мы думали, а какая-то бедная одноклассница Юлии, которую та взяла к себе на время, пока не отыщется княжна. Володька быстро  разберётся во всём, я надеюсь, и ничего страшного не случится.

           Станиславу Марковичу удалось забрать листок с письмом у жены, он поцеловал её ещё раз в лоб и сказал:

          - Не думай об этом, родная. Всё образуется, вот увидишь. Завтра же я займусь их поисками.

          Он вышел от жены и отправился спать. А ночью её не стало. И дядя винил во всём себя и свою рассеянность. Как он мог оставить письмо в кармане? Юлия тоже почувствовала и свою вину. Зачем она принесла это письмо в такую тяжёлую минуту? Мало тёте было её собственного горя? Но она, ведь, просто хотела внести ясность и с помолвкой, и с Лидией…

          Юлия осталась на весь день и всю ночь с дядей. Покойницу, обмытую и обряженную, положили на стол в парадной столовой, которой Лисецкие пользовались только, принимая большое количество гостей. Слуги красиво убрали цветами комнату, поставили свечи в высоких канделябрах. Юлии и Станиславу Марковичу пришлось полдня просидеть на стульях у гроба, который после обеда уже привезли из мастерской, и принимать соболезнования его сослуживцев и знакомых. Когда поток посетителей иссяк, Юлии с дядей удалось наскоро перекусить. У гроба уже приступил в своим обязанностям польский ксендз со служкой. Потом они со слугами присутствовали при обряде отпевания. Володи так и не было.

         За всеми этими хлопотами ужасный день всё же закончился. Юлия почувствовала, что она очень устала.  Они с дядей пересели со стульев на диван и по очереди дремали под монотонное бормотание помощника ксёндза, который читал молитвы по книге. Когда начало светать, горничная Таня осторожно разбудила Юлию и вызвала её в соседнюю комнату, где был приготовлен кофе и завтрак. Когда же Юлия вернулась, немножко взбодрившись после кофе, туда же пригласили помощника священника и Станислава Марковича. Но последний отказался кушать и выходить из комнаты, он ограничился чашкой кофе.

                *          *          *

         Как прошли похороны, Юлия смутно помнила. Она была такой уставшей и измученной слезами, хлопотами, тем, что всё время нужно было быть на людях, нельзя остаться одной. Среди людей, пришедших проводить тётю в последний путь, были сослуживцы Станислава Марковича, их знакомые и друзья, а также товарищи Володи. Все лица слились для Юлии в сплошную массу, но она заметила в толпе друзей Володи – Марка и Виктора. Когда они по очереди пожимали им с дядей руки, выражая соболезнование, Марк так глянул ей в глаза, что этот взгляд потом она вспоминала весь вечер. Виктор спросил: « А где Володя?». Юлия шепнула только: «Его нет». 

        Домна Карповна тоже присутствовала на церковной службе и погребении, она поддерживала барышню, поила её водой и успокоительными каплями и сразу после поминального обеда решительно забрала её домой, не дав ей остаться у дяди ещё на какое-то время. Юлия едва смогла раздеться с помощью горничной, скользнула под тёплое одеяло и проспала весь оставшийся день, всю ночь и проснулась только к обеду. Её никто не беспокоил. Когда же она умылась, оделась и спустилась в столовую, Домна сама подавала ей обед и сообщила, что новая экономка готова приступить к работе с завтрашнего дня, а сама Домна уезжает послезавтра.

        Юлия закончила свой обед и пригласила Домну в кабинет отца. Здесь они ещё раз переговорили об отъезде экономки, Юлия произвела с ней полный расчёт за работу и сверх того подарила ей тысячу рублей «на хозяйственные расходы и обзаведение», как она выразилась. Домна пыталась отказаться, говорила, что Юлия и так много, слишком много для неё сделала, но девушка была непреклонна и настояла, чтобы Домна взяла этот подарок.

        - Ну, что ж, барышня. Спасибо вам преогромное. Кто знает, может быть, вам ещё понадобится нянька, а я женщина не старая, пригожусь. – Добавила она с улыбкой. – По крайней мере, писать вам обещаю регулярно.

        Провожать Домну на вокзал с Юлией поехали обе горничные и кухарка, все поместились в коляске. Так что на платформе Домна перецеловалась со всеми, включая Юлию и кучера Василия, и потом все махали платочками вслед уходящему поезду. Юлия почувствовала щемящую тоску, невыразимую печаль от потери стольких близких ей людей. Домой не хотелось возвращаться, и на обратном пути она попросила высадить её у дома дяди, остальные же отправились на Невский без неё.

        Дядя встретил племянницу приветливо, он уже успокоился, даже ходил на службу. Он сказал, что был бы рад, если бы Юлия пожила в их доме какое-то время, чтобы ему не было одиноко первые дни. Юлия согласилась. Станислав Маркович с племянницей пообедали в малой столовой. Он выпил ко второму блюду рюмочку коньяку и сказал, что нужно разобрать вещи покойной тётушки в её комнате. После обеда немного отдохнули в гостиной, дядя выкурил трубку, а Юлия успела разложить пасьянс на журнальном столике. Поднялись в комнату Софьи Михайловны. Дядя первым делом достал из туалетного столика инкрустированную шкатулку, открыл её и протянул Юлии:

       - Это теперь всё твоё, моя дорогая девочка. Сонечка собиралась подарить это тебе после вашей с Володей свадьбы. Прими в память о крёстной матери. Она тебя очень любила.

        Юлия пыталась, было, отказаться, но Станислав Маркович возразил:

       - Зачем мне эти побрякушки? Нести их в ломбард – позор, последнее дело. А если оставлю, Володька потом подарит какой - нибудь девке. Не хочу, чтобы их носила недостойная особа! Бери!

        Он попросил пересмотреть вещи в гардеробе покойной супруги и распределить, что слугам отдать, что – в церковь. Спросил, прислать ли ей кого-то в помощь? Но Юлия отказалась. Она поставила шкатулку на окно, открыла гардероб и начала складывать вещи на постели и стульях.

        Вещей было очень много, и Юлия распределила их не только служанкам Лисецких, но и часть отложила для своих горничных и кухарки. Здесь были и тёплые кофты, и пуховые платки, и нижнее бельё. Парадные платья и шубы Юлия отложила для экономки Лисецких, предварительно выбрав два красивых платья и одну шубку для Бетти. Потом она завязала те вещи, что предназначались её домашним, в два больших узла из простыней, в один из них завязала и шкатулку. Юлия позвала горничную Таню, попросила её вынести стопки вещей в людскую, чтобы слуги с помощью экономки выбрали себе то, что им нужно. Сама же снесла два увесистых узла в прихожую и, вызвав извозчика, поехала к себе домой на Невский.

       Двери Юлии открыла Агаша и помогла отнести узлы в столовую на первом этаже. Потом Юлия вытащила шкатулку и вещи для Бетти и поднялась с ними в свою комнату. Шкатулку она сразу отнесла к отцу в кабинет и спрятала в сейф, даже не рассматривая её содержимое. Затем пошла в свою спальню – собрать кое – какие вещи с собой. В дверь постучали. Явилась новая экономка за указаниями.

      - Эмма Оттовна! Я поживу в доме дяди несколько дней, а вам
поручаю хозяйство. Я там привезла вещи моей покойной тётушки, они в узлах в столовой. Пожалуйста, велите отнести в людскую, пусть кухарка и горничные выберут себе что-нибудь, что им подойдёт. Если что, звоните мне по телефону, вот мой номер.

        С этими словами Юлия подхватила свой саквояж и уже в своей коляске вернулась обратно к дяде. Он был ещё на службе, так что у неё было время распаковать  вещи и переодеться в домашнее платье.
            
                *             *             *

         Две недели в доме крёстных тянулись для девушки очень медленно, хотя она была более или менее свободна. Утром завтракала с дядей, провожала его на службу, проверяя, чтобы он ничего не забыл, как это делала тётушка. Потом обговаривала с экономкой домашние дела и меню обеда, выслушивала её отчёт о расходе денег и закупках продуктов. Дальше у Юлии было свободное время, и она могла поехать по своим делам или просто прокатиться по городу. Василий с экипажем уже ждал её у подъезда к этому времени, и она с удовольствием выходила на свежий воздух. Очень хотелось покупать подарки к Рождеству, украшения для ёлки, заказывать новые наряды, но траур как бы отменял все праздники и радость предвкушения. Правда, в один из вечеров дядюшка сказал Юлии:

       - Девочка моя! Я думаю, что Сонечка не хотела бы, чтобы мы отказывали себе во всех удовольствиях, и ещё прислугу бы оставили без подарков. А они ведь всегда ждут поощрения за их преданную службу. Мне кажется, что нужно заказать и ёлку, и украсить её, как всегда, и подарки положить под неё, как водится. Петь и танцевать мы в этот раз не будем, но создать хорошее праздничное настроение нужно. Как ты считаешь?

        - Я тоже об этом думала, дядюшка, только не знала, как это правильно сделать.

        - Вот и умница. Привлеки себе в помощь нашу экономку, пусть она закажет ёлку, не очень большую, и пусть украшение возьмёт на себя. Я даю тебе сто рублей прислуге на подарки, если ещё понадобится, я добавлю. Поезди по магазинам, дамы это любят, и подбери прислуге презенты. Ты их всех хорошо знаешь, посоветуйся с Зоей Игнатьевной, она ведь у нас не первый год работает.

        - А что обычно дарила им тётушка?

        - Кухарке и горничным – иногда отрезы на платья или платки, красивые чашки с блюдцами или серёжки. Шофёру и кучеру – курительные трубки и табак, иногда портсигары, как-то подарила портмоне и новый картуз кучеру. Ты лучше у Зои спроси.

         Так у Юлии появилось новое приятное дело, и она с удовольствием ездила в Пассаж и другие магазины, рассматривать товары и подбирать подарки, блестящую обёрточную бумагу и ленточки. В одну из таких поездок она опять столкнулась с Марком. Он покраснел, выразил своё удовольствие от встречи и сказал, что уже заезжал к ней домой, хотел предложить свои услуги и помощь, если понадобится, но её дома не застал.

        - Я живу сейчас у Лисецких. Дядя попросил меня побыть с ним первое время. Но числа двадцатого, а может быть, и раньше я вернусь домой. Так что – милости прошу, заезжайте к нам на файв-о-клок. Мы с моей компаньонкой будем рады вас видеть. - Пригласила его Юлия.

         Эта встреча почему-то наполнила её радостью. Она вспоминала его милое лицо, восторженный взгляд его светло-карих глаз и, её сердце сжималось от предчувствия чего-то хорошего, доброго и светлого. На обратном пути она ехала в коляске и улыбалась.  Лёгкий морозец пощипывал её щёки, а в воздухе кружились первые снежинки, и, несмотря на все потери и несчастья, у Юлии вдруг улучшилось настроение. По дороге она заехала к себе домой, узнать, как там дела. В прихожей её ждали два письма от Бетти и визитная карточка Марки. Эмма Оттовна вкратце доложила ей о проделанной работе и добавила:

       - Приезжал один молодой человек с визитом. Оставил свою карточку.

        Юлия, не раздеваясь, только сняв перчатки, прочла оба письма Бетти. Они теперь почти каждый день писали друг другу. Бетти выражала свои соболезнования по поводу кончины тёти и сообщала, что двадцатого числа обязательно приедет.


                *         *         *

         Ёлки Юлия всё же поставила и у себя дома, в зале, и у крёстных, в столовой. Украсили деревья скромно, без роскоши, но так, чтобы было приятно глазам и душе. Юлии очень хотелось, чтобы Бетти понравилось у неё дома.

         В один из дней Юлия наведалась и к квартире престарелой родственницы Лидии. Старушка, по-прежнему, сидела в своём кресле, её прекрасно было видно с улицы. Возле кресла стоял пустой мольберт, и, по наблюдению Юлии, присутствия её бывшей одноклассницы там не ощущалось. По своей душевной доброте, жалея одинокую женщину, Юлия купила для неё большую корзинку и наполнила её праздничными продуктами. Она положила туда бутылку хорошего вина, головку сыра, круг колбасы, окорок, конфеты и французские булочки. Потом она сняла в одной из своих комнат небольшую, но ценную картину с милым деревенским сюжетом и в дорогой раме, запаковала её в бумагу, подписала прелестную открытку и отправила всё это с кучером Марии Ивановне в качестве Рождественского подарка от себя и от Лидии. Пусть старушка снова поставит картину на мольберт и любуется пейзажем, который вряд ли уже увидит в жизни, сидя в четырёх стенах.

      Когда все приготовления были готовы, Юлия попрощалась с дядей и вернулась домой, предварительно дав обещание Рождество провести у него. Двадцатого декабря приехала с вещами Бетти. У неё была большая дорожная сумка и саквояж. Как и предполагала Юлия, багажа у Бетти было немного. Юлия всматривалась в лицо подруги, она в ней искала прежние черты и боялась найти перемены.
      
      Да, Бетти немного изменилась за полгода. Учительство наложило на неё отпечаток солидности и строгости. Юлия заметила, что Бетти похорошела, черты лица стали ещё более благородными, цвет кожи побледнел, приобрёл почти молочный оттенок, но это её не портило, а придавало лицу какую-то скрытую печаль и загадочность. Горбинка на носу стала менее заметна, а густые чёрные волосы оттеняли бледность кожи и перекликались с тёмными глазами под густыми ресницами. Девушка заметно похудела, её талии могла бы позавидовать любая балерина, хотя корсет она не носила. Впрочем, Бетти и раньше была привлекательной и серьёзной девушкой, у неё было прекрасное чувство юмора и желание поддержать подруг в шутках и невинных шалостях.

      Девушки не могли наговориться, они, взявшись за руки, сидели на диване и смеялись, и плакали, и снова смеялись, пока строгая Эмма не пригласила их к обеду. Только тогда Юлия спохватилась, что не дала подруге времени ни умыться, ни переодеться с дороги. Дальше всё складывалось очень гармонично. Когда два человека уважают и любят друг друга, когда они готовы во всём друг другу уступать и поддерживать, в их отношениях царят понимание и гармония.

      Комната очень понравилась Бетти. Она познакомилась с прислугой и была к ним очень доброжелательна. Вторая горничная, Марта, поступала в её распоряжение и должна была кроме уборки помогать компаньонке с причёской и уходом за одеждой.
Жизнь как бы получила новые краски и наполнилась смыслом для Юлии. С Бетти ей было легко и просто. С ней можно было подолгу молчать. Подруги понимали друг друга с полуслова, с полувзгляда, они взаимно чувствовали настроение и старались бережно относиться к своим отношениям. Рассказав все свои новости, девушки могли сидеть, читать рядом в диванной, или раскладывать пасьянсы в малой гостиной, перебрасываясь изредка парой фраз. И им не было скучно вместе. Юлия теперь меньше уединялась вечерами, и иногда сама приходила в комнату Бетти в ночной рубашке, с платком на плечах, залезала к ней в кровать, и они болтали целый час, пока сон не одолевал одну из них.

      Юлия не забывала каждый вечер телефонировать дядюшке и интересоваться его здоровьем и настроением. А дядюшка, в свою очередь, напоминал ей, что двадцать четвёртого они с подругой ужинают у него. Накануне Сочельника девушки ездили кататься по утрамбовавшемуся снежку на улицах и заезжали ещё раз в Пассаж. Юлия всё ещё не решила, что же ей подарить Бетти на Рождество, чтобы не задеть её гордость, и чтобы ей понравилось?

      Когда они подъехали к своему подъезду, от стены отделилась фигура в военном мундире, и Юлия увидела, что это Марк. Вероятно, он ждал их на улице. Он нерешительно подошёл к дверям и поздоровался.

      - О, Марк! Добрый день. – Приветствовала его Юлия. – Вы к нам с визитом?

      - Бон суар, медам. Я зашёл попрощаться и позволил себе подождать вашего возвращения снаружи.

      - Что ж, сударь. Заходите, милости просим.

       Разделись в вестибюле, Юлия велела уже подавать чай в гостиную. Она улыбнулась румяному от мороза Марку и пригласила его в комнаты. Бетти поднялась к себе, положить покупки и переобуться, так что молодые люди остались наедине.

       - Где вы будете проводить Рождество и каникулы? – Спросила Юлия, чтобы не образовалась неловкая пауза.

       - Я обещался матушке и сестре провести праздники с ними. Я ведь не питерский, моя семья живёт в Пскове. Сегодня вечерним поездом я уезжаю и пробуду там не меньше недели. Поэтому я и зашёл к вам без приглашения – попрощаться. Чтобы вы не думали, что я куда-то исчез. А вы где проведёте Рождество?

       - Мы с моей компаньонкой обещали ужинать в Сочельник у моего дядюшки. А на следующий день мы поедем в Выборг, где одна милая семья хочет со мной познакомиться.

        В этот момент в гостиную зашла Бетти, Юлия поднялась, взяла её за руку и подвела к Марку. Он тоже встал и поклонился девушке.

        - Позвольте вам представить: моя подруга, княжна Элизабет Трубецкая. А это товарищ моего кузена по кадетскому корпусу – Марк Дробот.

        - Очень приятно. - Присела в реверансе Бетти.

         Все снова уселись, и, пока не подали чай, разговор крутился вокруг празднования Рождества. Марк увидел уже наряженную ёлку, и Юлии пришлось объяснять ему, почему они в дни траура всё же решились отметить праздник. Потом разговор перешёл на другие темы.

        - Вы говорите, что поедете в Выборг знакомиться с какой-то семьёй.

        - Да, это люди, у которых жила княжна всё это время, пока я её искала. Очень приятное семейство, и они настаивали, чтобы мы обязательно приехали к ним в праздничные дни.

        - А почему же княжна так долго не давала вам о себе знать?

        -О! Это долгая история. И если вкратце, то она оставила для меня сообщение и свой адрес нашей однокласснице, а та умышленно скрыла этот факт от меня и воспользовалась ситуацией. Впрочем, теперь это не имеет значения. Я думаю, что она уже наказана и сожалеет об этом.

         Марк почему-то покраснел, и, хотя с ним это бывало часто, Юлия невольно обратила внимание на его смущение.

        -Вы знакомы с этой дамой? – Спросила она его.

       - Да, имел честь. Однажды и очень кратко.

       - Позвольте узнать, при каких обстоятельствах, если это не секрет?

       - Мне пришлось держать над её головой венец в церкви. Отказаться не представлялось возможным. Увы.

       - Значит, они обвенчались?

       - Да, и сразу же уехали за границу. Так что больше я их не видел. Со мной был ещё и Виктор. Лисецкий не сказал нам, зачем мы ему нужны. Вызвал нас срочно, потом мы ехали в карете куда-то на окраину. И там, в маленьком костёле состоялось венчание. Но Володя почему-то был убеждён, что та девушка и есть – княжна Трубецкая. Ну, теперь уж она – Лисецкая.

       - О, это отчасти моя вина.- Смущённо проговорила Юлия. – Когда я вернулась летом из Москвы, тётя Соня сообщила мне о смерти моей мамы. Тётушка настаивала, чтобы я сразу же переехала жить к ним в дом. Я не хотела. Моя мамочка советовала мне в письме пригласить компаньонку, чтобы не попасть ни к кому в зависимость. Я так тётушке и сказала, что со мной, кроме моей прислуги и экономки, будет жить моя школьная подруга, княжна Трубецкая. Мне не удалось сразу найти Бетти (так мы зовём её среди близких), хотя я ездила и к ней домой, и расспрашивала одноклассниц. Одна из наших соучениц, Лидия Незнамова, тоже сказала, что не знает, где сейчас находится Бетти, хотя именно ей княжна оставила свой адрес для меня. Потом Лидия сама приехала ко мне домой и напросилась в компаньонки хотя бы на время, пока не найдётся Бетти. Я согласилась, а тётушке ничего не сказала. Вероятно, поэтому Володя и думал, что Лидия – княжна.

        Юлия рассказывала эту историю, и разные чувства овладевали ей. Тут была и досада, и разочарование, и немножко злорадства, и уязвлённое самолюбие. Она ещё сама хорошо не разобралась в себе, когда услышала эту новость о своём несостоявшемся женихе и бывшей подруге. С одной стороны это было облегчение и свобода, с другой стороны – разбитые мечты и несбывшаяся любовь.
 
        Юлия всеми силами старалась изобразить полное равнодушие на своём лице и боялась взглянуть на Бетти, чтобы не увидеть сочувствующий взгляд. Ей вполне удалось перевести разговор на другую тему. Принесли чай, Юлия сама наливала в чашки из изящного чайника на спиртовке, угощала гостя и Бетти пирогами, вареньем, мило улыбалась Марку, и он вскоре откланялся и ушёл.

        Избежать разговора с Бетти не представлялось возможным, поэтому Юлия первая заговорила о происшедшем.

       - Пожалуйста, не говори ничего! Я и сама ещё не поняла, что чувствую. Хорошо, что тётушка не дожила до этого позора. Наверное, это её и убило. Она так мечтала о блестящем будущем Володи…

       - Дорогая! Я не буду сыпать соль тебе на рану. Давай поговорим об этом позже, когда эмоции утихнут! - Предложила Бетти. На том и порешили.


          
                *               *               *

         Уже в своей спальне, свернувшись «калачиком» под пуховым одеялом, Юлия всплакнула, но не от «разбитого сердца», а, скорее, от досады  и злости на себя, на свою наивность и доверчивость. Как она могла не заметить, что Лидия  кокетничает с Володей? А он? Хорош жених! За её спиной уговорил бежать её компаньонку! Бедная тётя Соня! Она так старалась создать Володе достойное, обеспеченное будущее. Что ждёт их обоих теперь?

        Юлия долго не могла заснуть, вставала, подходила к окну, смотрела на заснеженный, безлюдный ночью, проспект, освещённый фонарями, пила холодную воду из стакана и опять ложилась. Она никак не могла успокоиться. Включила настольную лампу в изголовье, прочла несколько страниц французского романа, и сама сказала себе: «Всё! Надо спать! Я не позволю плохим новостям испортить мне и другим людям праздник!» Она улеглась в любимую позу – «на бочок», подложила ладошки под щёку и тут же заснула.

        Утро в Сочельник выдалось ясным и солнечным. Лучи низкого зимнего светила робко и неназойливо проникали сквозь щели в тяжёлых шторах спальни и весело  играли на натёртом до блеска паркете. Горничная постучала в дверь и внесла на подносе утренний чай с булочками.

       - Что княжна? Уже проснулась? – Спросила Юлия.

       - Да, уже позавтракала и одевается.

        Юлия выпила чай, сладко потянулась в кровати и спустила ноги на коврик. Нужно вставать. Она успела умыться, причесаться и одеться, как позвонил дядя.

       - Девочка моя! – Начал он после приветствия. – Я хочу видеть вас с подругой в нарядных платьях. Уже прошло 40 дней после кончины Сонюшки и почти полгода после смерти твоей мамы, так что пора уж снимать траурные наряды, моя дорогая. Ты можешь носить траурную повязку на рукаве или чёрный бант на платье, но нечего наряжаться, как монахини. Ты молода и красива, и твоя компаньонка тоже. Не нужно прятать то, что вам щедро дано природой.

        Юлия встретила Бетти в библиотеке и передала ей разговор с дядей. Бетти одобрила смену платьев на праздничные, но сказала, что у неё только три платья. Юлия предложила ей вместе посмотреть, и решить, что можно сделать. Они поднялись сначала в комнату княжны, Бетти показала Юлии свои платья. Они были добротными, но слишком строгими. Потом пошли в комнату Юлии, у неё была целая гардеробная в смежной со спальней маленькой комнате. Здесь висели на вешалках, как в театральной костюмерной, платья самой Юлии, новые, но не надёванные, платья Елены и три платья тёти Сони, которые Юлия оставила для Бетти, но ещё не предлагала ей. Юлия предложила подруге выбрать любой наряд. В спальне на стене висело большое зеркало, во весь рост, и девушки крутились около него, прикладывая к себе  то одно, то другое платье.

        Бетти не капризничала и не стала делать вид, что не хочет надеть чужое платье. Она вела себя естественно, была оживлена и благодарна, что Юлия проявляет к ней прямо родственную заботу. Бетти перебрала с десяток нарядов и остановилась на бордовом бархатном платье с пышными рукавами и кружевными воротником и манжетами. Её смущало, что платье было с декольте, но оно очень мило смотрелась на её худеньких плечах. Когда она примерила его, оно было ей немного великовато, и Юлия немедленно позвала Марту и Агашу, чтобы они быстро закололи булавками, как надо и подогнали платье по фигуре Бетти. Пока они возились с булавками, Юлия сбегала в отцовский кабинет, вытащила шкатулку с украшениями из сейфа и высыпала содержимое на широкий письменный стол.

       Перебирая драгоценности на столе, Юлия нашла скромное золотое колье с небольшими тёмно-красными камнями и большим, таким же, камнем в кулоне посредине. К нему нашлись маленькие, но очень изящные серьги. Названия камней Юлия не знала, но они очень подходили к бордовому бархатному платью Бетти. Юлия нашла  маленькую  коробочку и положила туда драгоценности. Остальные драгоценности она положила обратно в шкатулку и вернула в сейф, о котором теперь никто, кроме неё не знал.

       Когда она вернулась в спальню, девушки уже заканчивали подшивать платье. Юлия продолжила выбирать наряд себе, и остановилась на прошлогоднем шёлковом платье зелёного цвета с широкими рукавами, ниже локтя, отделанными алансонскими кружевами, на тон светлее платья. На шее у Юлии была золотая цепочка с крестиком, и другие украшения она не собиралась надевать.

       Так как девушки уезжали на весь вечер, и слуги должны будут праздновать Рождество без них, Юлия решила поздравить домашних  заранее. Она позвала всех людей, когда они уже с Бетти были причёсаны и одеты для выезда. Юлия сердечно поздравила экономку, кухарку, горничных , кучера и швейцара с праздником и вручила им конверты с их жалованием и праздничной премией, а потом добавила, что подарки от святого Николая они найдут под ёлкой в гостиной. Праздничный же ужин будет ждать их в людской. Потом пожелала им весёлых выходных, слуги поблагодарили её и ушли. Юлия повернулась в подруге и сказала:

      - Бетти, дорогая. Тебе я тоже дарю подарок заранее, чтобы ты смогла его надеть в гости на обед.

         Она вручила Бетти коробочку и помогла сразу надеть украшения. Девушка сдержанно выразила свою благодарность, но было видно, что ей очень понравился подарок. "Это же гранаты! Наверное, очень дорогие!"- Сказала она смущённо.-"А я не смоту тебе ничего подарить!" Они расцеловались,накинули свои шубки, надели шапочки, перчатки, и кучер повёз их на Васильевский остров.

                *        *       *
               
         К удивлению Юлии, они оказались не одни на обеде у дяди. Их представили пожилой паре и ещё одному мужчине в возрасте - сослуживцу Станислава Марковича. Юлия представила дяде Бетти, а тот, в свою очередь, познакомил их с гостями. За столом также присутствовали экономка, кухарка и камердинер дяди. Повар и официанты были приглашены из ресторации. Обед прошёл чинно и довольно скучно. Говорили в основном мужчины, дамы слушали и ели молча. Разговор крутился вокруг политики, экономики и был совершенно не интересен девушкам. Так что они были рады выйти из-за стола, когда обед закончился, и перейти в гостиную пить кофе. Здесь стоял рояль, и Юлия, подойдя к нему, открыла крышку и тихонько перебирала пальцами клавиши. Потом села и так же тихо заиграла какую-то печальную мелодию. Бетти подошла к ней с чашкой в руках и стала возле рояля. Пожилая дама сидела на диване и, кажется, дремала. Экономка и слуги разошлись по своим делам. Мужчины ещё какое-то время оставались в столовой.

           Потом Бетти случайно глянула в окно и увидела, что на улице начался сильный снегопад.

          - Посмотри, Юленька, что на улице делается! Пока мы обедали, пошёл снег, прямо метель.

          Они с Юлией подошли к окну и стали смотреть на происходящее снаружи. На фоне смутно горящих фонарей вихрем крутились снежные шлейфы, то сплошной стеной падая сверху, то закручиваясь в небольшие смерчи. За то время, пока все сидели за столом, снегу намело уже по колено, и стихия так разбушевалась, что было понятно, что до утра непогода не прекратится. Когда в гостиную вышли мужчины, они тоже увидели этот снегопад, и дядя сразу заявил, что никого в такую погоду из дому не отпустит, и все останутся у него ночевать. Он позвал экономку и попросил приготовить ночлег для гостей. Юлия позвонила домой и предупредила Эмму Оттовну, чтобы кучера с экипажем за ними не присылали сегодня, они останутся ночевать у дяди. А завтра посмотрят по погоде.

          Пока экономка хлопотала об их ночлеге, девушки снова подошли к роялю. И дядя попросил их что-нибудь сыграть и спеть.

          - Сонечка очень любила слушать, как ты поёшь, дорогая. Что-нибудь классическое!

           И Юлия сначала сыграла грустную мелодию Моцарта, потом спела один романс. К ней присоединилась Бетти, сменив её за роялем, и они вдвоём исполнили пару дуэтов из оперы. Гости бурно аплодировали им.Когда импровизированный небольшой концерт закончился, Станислав Маркович поздравил слуг с Рождеством, одарил каждого подарками, и они ушли. Дядя с гостями уселись за карточный стол, а девушки поглядели ещё в окно на летящие снежинки, которые начали уже залеплять стекло и превращаться в снежную шапку на подоконниках и перилах балкона. Бетти покачала головой, понимая, что завтра им вряд ли удастся попасть в гости в Выборг. Они посидели ещё немного в гостиной, раскладывая пасьянсы, и отправились спать.

          Юлии было приятно переночевать в «своей» комнате в доме крёстных и показать Бетти, как она жила прежде. Кровать у неё была достаточно широкая, с пологом, и они прекрасно разместились в ней на ночь. В шкафу нашлось достаточное количество ночных рубашек и всяких мелких принадлежностей туалета, так что они не испытывали никаких неудобств. Как всегда, поболтали на ночь, посмеялись, пошептались и сладко заснули под обширным, тёплым стёганным пуховым одеялом.

         Наутро обильный снегопад прекратился, но летели ещё отдельные снежинки. Дороги не были расчищены, так что гости телефонировали домой и договорились, что за ними приедут, когда появится возможность. Следующий день, почти весь, провели у Лисецкого. Он был рад, что не один в праздник, и старался развлечь гостей. У него были хорошие напитки для мужчин и замечательная библиотека и рояль для женщин. Пожилая дама, Дарья Дмитриевна, снова попросила девушек спеть, и они музицировали какое-то время в музыкальном салоне. Гостья восхищалась их талантами и официально пригласила их бывать у неё в доме по четвергам, а сейчас, на Святках, приезжать хоть каждый вечер. Она обещала присылать за ними свой экипаж, сказала, что все их друзья обожают музыку и пение и будут рады услышать их дуэт. Потом она села к ломберному столику и принялась раскладывать пасьянсы. Девушки не скучали вдвоём, перебирая романы в тётиной библиотеке, а к вечеру, когда уже зажгли фонари и расчистили дороги, за ними приехал кучер Василий с экипажем.

             Дома Юлию ждало письмо от Домны, письмо от управляющего из Польши и несколько поздравительных открыток от знакомых и одноклассниц. Домна поздравляла их с праздником и кратко описывала свою жизнь. У неё всё было хорошо, скучать было некогда. Она ещё раз благодарила Юлию за помощь с ремонтом и приглашала их в гости летом.

          Дороги так серьёзно замело, что нечего было и думать – выезжать в ближайшие дни за город. Кучер Василий решительно против этого возражал, говорил, что сейчас впору только в санях ездить. Но буквально на следующий день Юлия получила приглашение от давешней дамы, Дарьи Дмитриевны. Она писала, что пришлёт за ними экипаж вечером. Отказаться было неудобно, и подруги оделись соответствующим образом, тщательно причесались с помощью горничных и уже в сумерках катили в коляске в неизвестном направлении. Снег ещё сыпал понемногу, но погода была приятная, рождественская, и настроение от этого тоже было приподнятым.

         Дом у Дарьи Дмитриевны оказался на Большой Морской, в квартале от родительского дома Бетти. И она с тревогой посматривала в его сторону, желая узнать, как там сложилась жизнь у брата. Девушек встретил швейцар, помог им раздеться, и пока они прихорашивались у зеркала в вестибюле, к ним спустилась сама хозяйка.

         - Милости просим, мои дорогие. Очень рада вас видеть. Прошу в гостиную.

         По широкой мраморной лестнице, застеленной тёмно-красной ковровой дорожкой, поднялись на второй этаж. Здесь был большой зал с тремя французскими окнами и двумя каминами по бокам. В зале было несколько человек, хозяйка подвела к ним девушек и представила:

        - Мою юные талантливые подруги – Юлия Вишневецкая, племянница Станислава Марковича, и её подруга, княжна Елизавета Трубецкая.

         Потом они прошли в соседнюю комнату - малую гостиную. Здесь толпилось несколько мужчин, они курили и разговаривали. Среди них находился и дядя Юлии, он сердечно их приветствовал. Людей было много, среди них Юлия отметила и нескольких молодых людей, были пару юношей в военной форме, и Юлию бросило в жар, потому что она боялась увидеть среди них Володю. Но когда первый туман впечатлений рассеялся, она увидела, что его здесь нет. Из-за этого опасения Юлия совсем не запоминала имена молодых людей, которых им представляли. Хорошо, что Бетти не была так невнимательна и запомнила имена почти всех гостей.

         После непродолжительной паузы, во время которой гости познакомились и утолили жажду напитками, всех пригласили в музыкальный салон, где стояли стулья вокруг белого рояля. Приглашённые расселись, как кому было удобно, и первой к роялю подошла хозяйка. Она сказала, что сегодня у них в гостях оперная певица из Мариинского театра - мадемувзель Полина Корчакова. Зрители встретили её появление аплодисментами.

            Мадемуазель Полина оказалась пухлой дамой лет тридцати с подведёнными бровями и пронзительным голосом. Она  исполнила для начала две известные арии из опер. Но потом, видимо, увидев по лицам слушателей, что они заскучали, она предложила спеть вместе с ней Рождественские песни. Она запела первую песню на немецком языке «О, Tannenbaum!», но её, как оказалось, знали немногие, и подхватило всего лишь несколько голосов. Юлия и Бетти тоже пели, и мадемуазель Полина их заметила и услышала. Вторую песню она выбрала французскую. Её пели уже больше гостей. И когда она запела английскую рождественскую песню, эту песню пели уже все. Потом певица, вероятно, устала и предложила продолжить музыкальный вечер всем желающим.

           Хозяйка снова вышла к роялю и пригласила девушку, сидевшую в первом ряду и державшую в руках ноты, что-нибудь им исполнить. Та охотно встала со своего места, с удовольствием разложила ноты на пюпитре и в очень оживлённом темпе исполнила две музыкальные пьесы. Это было очень техничное исполнение, но удовольствия слушатели получили от него мало. Девушка просто отбарабанила произведения и с торжествующим видом оглядела публику. Зрители наградили её долей аплодисментов, и потом почти все гости по очереди выходили к роялю и показывали свои таланты. Юлия надеялась, что при такой конкуренции о них забудут, и им не придётся петь при незнакомых людях. Но она ошиблась. Когда поток желающих показать себя иссяк, хозяйка пригласила выступить и их.

          - А сейчас я представляю вам двух очень талантливых юных исполнительниц: княжну Трубецкую и мадемуазель Вишневецкую.

           Пришлось выйти к роялю и им. Они обе чувствовали себя довольно скованно. Юлия боялась, что без распевки у неё пропадёт голос, и она начнёт хрипеть или кашлять. Но всё обошлось. Бетти села к роялю, Юлия стала впереди и оперлась рукой на деку. Ещё дома девушки репетировали дуэт Лизы и Полины из «Пиковой дамы», с него и начали, разделившись на два голоса. Дуэт прозвучал прекрасно. Гости очень искренне аплодировали, хотя девушки выступали последними, и слушатели явно устали.

           Их  попросили спеть ещё. Юлия спела песню Сольвейг из оперы «Пер Гюнт» под аккомпанемент Бетти и арию Розины из «Фигаро». Ей удалось взять все самые трудные ноты совершенно безупречно, и когда она закончила, аплодисменты были гораздо более длительными и громкими, чем у мадемуазель из Мариинского театра. Все походили к Юлии, пожимали ей руки, мужчины целовали ей пальчики в перчатках, дамы ахали и охали, и даже сама певица соизволила выразить Юлии своё восхищение.

                *           *          *

              Следующий день опять с утра валил снег, поэтому девушки настроились провести приятно время дома. После завтрака они понаблюдали в окно за заснеженным проспектом и уселись в библиотеке на диваны с книгами, завернувшись в пледы. Из – за облачности было довольно темно, поэтому читали при свете настольных ламп. Иногда, когда глаза уставали от чтения, они перекидывались парой фраз и снова принимались читать.

              - О чём ты думаешь, Юленька? – Спросила Бетти, заметив, что подруга отложила роман и улыбается каким-то своим мыслям.

              - Я думаю о том, как всё хорошо устроилось: мы с тобой так дружно живём и даже выезжаем в свет, у нас есть возможность петь и вообще - делать, что захотим, пользоваться своей свободой. А ведь если бы я вышла замуж за кузена, у меня бы была совсем другая, скучная жизнь, ограниченная условностями и правилами, и я, наверное, была бы несчастна.

              - Ну, что ты , дорогая? Почему ты так думаешь? Конечно, мы очень хорошо живём, и я всем довольна и счастлива, но ведь и мы когда - нибудь выйдем замуж, надеюсь, по любви, и у нас появятся другие поводы быть счастливыми…Вот, о чём ты мечтала в детстве?

               - Милая Бетти! Представь себе, что я никогда ни о чём несбыточном не мечтала. Мне пришлось пережить трудное время в детстве, когда меня украла и вывезла в незнакомый город наша гувернантка. И тогда я мечтала только об одном: чтобы меня нашли мои родители. Пока они меня искали, прошли долгие четыре года, в течение которых я много болела, потеряла память и с трудом выздоровела. Эти испытания научили меня трезво смотреть на жизнь, довольствоваться тем, что имею, мечтать только о чём-то небольшом и реально конкретном…Я только хотела вернуть мою прежнюю жизнь, обедать за столом с моими родителями, гулять в парке с мамой, спать в своей кроватке. Я слушала мечты девочек в скиту о будущих мужьях и свадебных платьях и удивлялась. Зачем об этом мечтать заранее? У Бога есть свой план на нашу жизнь, и если Богу будет угодно, он пошлёт нам и жениха, и платье. Я совсем не думала об этом, правда. Один раз, после того, как девочки вечером делились своими мечтами друг с другом, мне приснился странный сон: как будто мы с девочками в большом, тёмном доме должны найти своего жениха. И я тоже ходила из комнаты в комнату, заглядывала во все углы  и нашла какого-то мальчика моего возраста. Я взяла его за руку и повела с собой. Но лица его я не разглядела.  Потом уже я думала о нём, но он не был похож ни на одного моего знакомого. Это же не мечты? А ты о чём мечтала?

            - Мне даже неловко признаться. Я мечтала и о красивом муже, и о роскошном свадебном платье. Ещё я мечтала, как буду ездить на балы и танцевать в больших залах вальсы под прекрасную музыку…С разными кавалерами. И сама буду выбирать себе жениха.

            - Нет, вообще –то я мечтала стать балериной. Это так прекрасно – танцевать на блестящем полу, прыгать и кружиться, чтобы пышная, прозрачная юбка взлетала и медленно опускалась во время танца. Я очень любила одна танцевать в нашем зале под музыку граммофонных пластинок. У родителей была целая коллекция хорошей музыки. Но мама мне очень быстро объяснила, что балет – это тяжёлый труд, и что девушки из хороших семей не становятся артистками. И на этом мои мечты закончились. Я продолжала танцевать, но уже балериной стать не мечтала. Ещё я хотела стать наездницей в цирке. Но  мама  и тётя Соня даже слушать об этом не захотели. И мне осталось только наблюдать, как артистки цирка ловко скачут на лошадях и делают свои трюки.

          - Ты ещё совсем ребёнок, Юленька. Расскажи мне о своём детстве и твоих родителях.

          Юлия вздохнула и достала с полки альбом с семейными фотографиями. Ей хотелось, чтобы Бетти не только услышала, но и увидела дорогих ей людей. Они уселись рядом, и Юлия показывала фото родных и рассказывала о каждом только хорошее. Так она словно общалась с каждым, вспоминала смешные или печальные эпизоды из жизни, отдавала дань каждому.

          Девушки просидели в библиотеке до самого обеда, и Юлия не успела рассказать даже половины. Эмма Оттовна позвала их в столовую, и им пришлось отложить альбом и спуститься вниз. Когда они вымыли руки и уселись за стол, горничная подала Юлии на подносе несколько визитных карточек и писем.  Девушки с удивлением читали приглашения от совсем незнакомых людей. Их звали на Рождественские обеды, рауты и музыкальные вечера.

         Конечно, им обеим хотелось выезжать в общество, знакомиться с новыми людьми, приобретать связи. Но обе девушки были осторожны и разборчивы и обсуждали вместе каждое приглашение. В результате, они отвечали согласием не на все приглашения, а только на письма и открытки от известных им людей. Юлия телефонировала дядюшке и советовалась с ним, куда лучше им поехать, а куда ездить не следует. Станислав Маркович охотно давал им характеристики семей, куда их приглашали и даже вызвался подвезти их на своём авто в те дома, куда он тоже собирался ехать.

        Все праздничные дни у девушек были заняты. Они побывали в нескольких домах на обедах, на одном музыкальном вечере и на двух приёмах с танцами. Их познакомили с десятком молодых людей - потенциальных женихов, с чьими-то сыновьями, племянниками и кузенами. Юлия даже не успевала запоминать их имена. Хорошо, что у Бетти был математический склад ума и хорошая память, так что она иногда подсказывала подруге, кого и как зовут, и чей это родственник.

          Дядюшка выезжал все святки вместе с племянницей и её компаньонкой, и, казалось, получал от этого не меньшее удовольствие. В один из дней, когда девушки заехали в своём экипаже за дядей и ждали его в гостиной, горничная Таня шепнула Юлии:

       - Представляете, вчера приезжал Владимир Станиславович! Они с хозяином закрылись в кабинете и с полчаса там разговаривали. Я подошла поближе, чтобы быть на подхвате, если что понадобится. И услышала, что пан Станислав кричит на сына, а тот ему возражает. Потом вдруг молодой хозяин из комнаты выскочил и даже дверь не закрыл. Я дверь тихонько прикрыла, спустилась вниз, а его уж и след простыл. Станислав Маркович долго не выходил из кабинета, потом позвонил и велел подавать чай. И улыбался, как будто что-то хорошее случилось.

          Юлия так и не решилась спросить у дяди о визите Володи, а тот молчал и ничего об этом не рассказал. По его лицу ничего нельзя было угадать, но настроение у него было прекрасное. Он шутил, смотрел весело и всячески старался развлечь девушек.

        Только на Крещение подругам удалось попасть в Выборг к бывшим хозяевам Бетти. Встретили их радушно, угостили отменным обедом, как бывает в провинции, познакомили с большим количеством родственников и знакомых, заставили петь и танцевать, осыпали комплиментами и приглашениями на будущее. В большой комнате ещё стояла нарядная ёлка, вокруг неё водили хороводы с детьми и пели праздничные песни. Дети не скрывали своего восторга и никак не хотели расставаться с гостьями, так что оставили их ночевать, потому что рано стемнело, и ехать в темноте было опасно. Приютили и кучера Василия, и лошадке нашёлся тёплый ночлег и ужин. На следующий день, после завтрака, когда уже собрались уезжать, хозяйка дома отвела в сторону Бетти и сказала ей, как бы по секрету:

           - Елизавета Гавриловна! Должна поставить вас в известность: после вашего отъезда к нам приезжал ваш брат. Так он представился. Он интересовался, где вы? Просил ваш адрес. Но я ответила ему в общих чертах, что вы в Питере у подруги. Я не могла дать ему ваш адрес без разрешения, да вы его и не оставили.

           - Спасибо, Елена Николаевна. Вы всё правильно сделали. Я заеду к нему и узнаю, в чём дело. Благодарю вас за всё. Напишу вам письмо. Пора бы вам уже и телефон в дом провести.

          Тепло попрощавшись с хозяйкой дома и детьми, девушки отбыли домой. Но добрались они в город только поздно вечером, потому что в дороге начало болтаться заднее колесо, и Василий настоял остановиться на постоялом дворе и исправить поломку. Девушкам пришлось просидеть несколько часов в трактире. Они здесь отобедали и велели накормить Василия. Когда же он вышел посмотреть, как там идут дела, к постоялому двору подъехала кибитка, из неё вышли два молодых человека и зашли в дом. Юлия с Бетти сидели у окна, и молодые люди не сразу обратили на них внимание. Но когда они, всё же, заметили девушек, то один из них снял фуражку и решительно направился к их столу. Он шаркнул каблуками и поклонился прямо перед ними. Удивлённые девушки узнали в нём француза, Поля Жерара, с которым они уже обе были знакомы.

         - Как я рад видеть вас, дамы! – Приветствовал он их по-французски. – Столько лет, столько зим! Я не помешал вам? Мы с другом едем в Питер из Выборга. Остановились перекусить здесь, и вдруг – такая встреча! Позвольте узнать, как вы поживаете?

         - О, спасибо, у нас всё в порядке. Мы были в гостях у знакомых и едем домой. У нашего экипажа сломалось колесо, и мы просто ждём, когда его починят.

        Молодой человек извинился за то, что, наверное, помешал им, и отошёл к своему товарищу. Они поели что-то в другом конце трактира и собирались уже выходить, как Поль Жерар снова подошёл к девушкам.

        - Не сочтите меня назойливым, но если ремонт вашего экипажа затянется, мы можем подвезти вас до Питера. В нашей кибитке тепло и есть два свободных места.

        Девушки переглянулись, и Юлия увидела, что Бетти совсем не против принять это предложение.

        - Право, не знаю. Возможно, наш экипаж уже готов?

        - Я схожу, узнаю, если вы не против.

          Молодые люди вышли, и через какое-то время француз вернулся вместе с Василием.

         - Всё готово, барышни, можно ехать, - сказал кучер.

        Они вышли все вместе, Поль подсадил обеих дам в коляску, помог им  плотно закрыть дверцы и помахал вслед рукой, когда они тронулись с места. Но девушки почему-то не сомневались, что кибитка молодых людей поедет за ними следом. И действительно, когда они добрались до своего дома и вышли у подъезда, мимо них медленно проехала очень похожая кибитка.
         

                *          *          *


         Следующий день девушки отдыхали, но Юлия видела, что Бетти о чём-то сосредоточенно думает.

          - Бетти, дорогая,- обратилась к ней Юлия после завтрака, - что тебе говорила твоя бывшая хозяйка в Выборге, когда мы собирались уезжать?

          - Это не секрет, Юленька. Она сообщила мне, что к ним приезжал мой брат и расспрашивал обо мне. Но адрес наш она ему не дала, потому что не знала его. И вот я теперь думаю – зачем я ему понадобилась? Что у него случилось?

         - Не лучше ли это просто узнать, чем угадывать? Можно поехать и спросить, это же и твой дом, или телефонировать ему.

         - Я уже думала об этом. Но мне как-то боязно. Вдруг его невеста  или теперь – жена, потребует от него ещё чего-нибудь? Принести ей мою голову на золотом блюде,- со смехом добавила она.

         - Так ты не поедешь? А хочешь, я съезжу – узнаю, что и как? Скажу, что ты нездорова, простыла, лежишь по совету доктора.

         - Ну, не знаю... Удобно ли это?

        На этом разговор закончился, и больше они к нему не возвращались какое-то время, потому что другие события и дела занимали их внимание и время. По воскресеньям девушки ездили утром на службу в церковь, а потом обязательно обедали у дяди Станислава. Иногда они ездили в католический костёл, но чаще – в православный собор. Как они сразу обговорили и давно решили между собой, что Бог един, и что ему всё равно, в какой церкви ты ему молишься. Главное – соблюдать Законы божьи и жить с Богом в сердце. Посещать дядю Юлия считала своим долгом, её даже немного мучила совесть за то, что она не переехала к нему и не заботится о нём.

         К тому же девушки получили столько приглашений, что нужно было подумать о нарядах. И они, чтобы не тратить лишние деньги на новые, переделывали у портнихи многочисленные Юлины платья и платья Елены. Портниха - француженка, Мадлен, знакомая ещё её матери, умело и неузнаваемо  перешивала и декорировала с помощью кружев, воротничков, бантов, драпировок и манжетов любые платья, в которых дамы уже показывались в обществе. Примерки, обсуждение фасонов, рассматривание модных журналов, поиск подходящих аксессуаров в модных магазинах тоже отнимали много времени.

        В одно из воскресений, после обеда у дядюшки, Юлия, как всегда, перехватила горничную Таню в одной из комнат – пошептаться и узнать новости.

        - Знаете, барышня, Владимир Станиславович опять приходил, когда его сиятельство был на службе. Сказал, что вещи взять. Целый час пробыл наверху, потом меня позвал и спросил, где шкатулка с драгоценностями его матери? Я испугалась, что он ещё подумает, что пропало что – нибудь. Сказала, что его сиятельство сразу шкатулку взял к себе. Владимир Станиславович был очень недоволен.

       - А дядюшка как? Ты ему об этом сказала? Он не рассердился?Не очень горюет?

       - Нет, барышня, не очень. Усмехнулся только и головой покачал. Даже помолодел в последнее время! Бороду бреет, волосы у куафюра укладывает, новый костюм заказал и почти каждый вечер куда-то ездит. То ли к знакомым, то ли в клуб. Возвращается весёлый, что-то напевает, иногда на рояле музицирует, книги в кабинете читает.

        Юлия немного удивилась, но она любила своего двоюродного дядюшку и всегда отмечала, что он гораздо моложе и симпатичнее её отца.  Они совсем не были похожи, эти кузены. Лев Николаевич был высокого роста, грузный, почти лысый, грубоватый и серьёзный мужчина. Станислав Маркович лет на десять моложе, но тоже начинающий лысеть, обладал, тем не менее, остатками пышной седеющей шевелюры и бакенбардами. Он носил очки и  выглядел этаким милым дядюшкой, всегда весёлым и добродушным. Среднего роста и довольно стройный, он смотрелся гораздо моложе своих пятидесяти пяти лет.

      С одной стороны Юлия была рада, что за дядей не надо ухаживать, утешать его, но с другой стороны – она была удивлена: ведь он так любил тётю Соню и так был привязан к ней.

       В середине января Юлия стала находить визитные карточки Марка у себя в прихожей на подносе. Надо думать, он вернулся из Пскова и почему-то не решается зайти.

       Девушки два-три раза в неделю ездили в гости и много танцевали этой зимой. Они познакомились со множеством новых людей. Два раза дядя возил их в театр, где у него была целая ложа. Здесь, в театре, они и встретили Марка в антракте в вестибюле. Он поклонился подругам и поцеловал у Юлии ручку, когда она ему её подала.

        - Бон суар, милый Марк. Вижу, вы приехали, а к нам не заходите.- упрекнула его Юлия с нежной улыбкой,обмахиваясь пушистым веером.

         - Бон суар, мадемуазель. Я не смел появиться без приглашения,- сказал он, густо покраснев.

         Юлии было приятно, что он так реагирует на их встречу. Чтобы его ободрить, она взяла его под руку и отвела к окну, чтобы им не мешали говорить. Бетти в это время беседовала со знакомой дамой, сидя на бархатном круглом диване.

          - Как вы съездили? Как провели праздники? – продолжила разговор Юлия, боясь, как бы ни образовалась неловкая пауза. Марк отвечал ей, сбиваясь и волнуясь от прикосновения тёплой Юлиной руки. Они поговорили ещё немного, и Юлия увидела, что Бетти закончила свой разговор с дамой и ищет её глазами. Юлия высвободила свою руку  из локтя Марка и попросила его проводить их на место. Он выразил желание сопровождать их домой после спектакля, но Юлия объяснила, что дядя отвезёт их на машине, и пригласила Марка в гости.

         - Как тебе Марк? – спросила Юлия Бетти уже дома.

         - Он милый. Очень приятный молодой человек. Но очень уж робкий, как мне показалось. Не уверенный в себе. Такой будет долго ходить вокруг да около и не решится сделать тебе предложение. Он тебе нравится?

        - Да, нравится. Не скажу, что я влюблена в него, но он  очень славный, не пытается мной управлять или подчинить меня себе, как это делал Володя. Он восхищается мною, я читаю в его глазах любовь. Знаешь, это такая искорка в глазах, её редко увидишь, но узнаёшь сразу.

       - Ну, если он тебе так нравится, тебе придётся, скорее всего, самой делать ему предложение.

       - Как это? Я даже не представляю, как это делается. Нет, нет. Мне нравится моя жизнь, всё меня устраивает, и я не буду сама никому делать предложение. Вот ещё!

       - Знаешь, к сожалению, жизнь быстро меняется, и то, что тебя устраивает сегодня, может измениться в любую минуту. Мы обе можем выйти замуж и не одновременно, кто-то останется один. Нужно иметь какой-то «запасной вариант» на случай непредвиденных обстоятельств.

        - Нет, Бетти, дорогая! Я не хочу, чтобы Марк стал для меня «запасным вариантом». Я хочу любви и счастья, как любая другая девушка, но чтобы это было красиво и гармонично, м.б., не как в сказке, но хотя бы похоже… Иначе для чего вся эта подготовка, образование, ожидание? А ты, разве тебе не хорошо сейчас? Мы так прекрасно живём, ни в чём не нуждаемся, проводим интересно время. Близкие родственники не принуждают нас к каким-то действиям, как это делала моя покойная крёстная. Что же ещё?

         - Юленька, милая! Пойми меня правильно. Мне очень хорошо с тобой здесь и сейчас. Но нужно думать и о будущем. Вот, ты уже задумалась о замужестве, и пусть это не произойдёт скоро, но произойдёт, потому что ты – красивая девушка и богатая невеста,  тогда я останусь одна, ты перестанешь нуждаться в моём обществе. А я, княжна Трубецкая, буду вынуждена снова искать себе место и опять впаду в нужду и зависимость от новых хозяев.

        -  Не думай так, моя дорогая! Я никогда не оставлю тебя, даже если мне придётся отказаться от замужества!

         Юлия постаралась перевести разговор на другую тему, и больше они не возвращались к обсуждению будущего. Но теперь у Юлии появился повод обдумывать эту проблему наедине с собой.

                *       *      *


         Решение пришло к Юлии неожиданно. Проснувшись как-то утром, она вдруг поняла, что нужно делать. После завтрака, она убедилась, что Бетти села к роялю заниматься часа на два. Сказав ей, что выйдет пройтись по воздуху, Юлия тщательно проверила перед зеркалом свою причёску, наряд, быстро надела меховой жакет, шапочку с вуалью, перчатки, взяла муфту и действительно пошла пешком. Она шла по проспекту медленным шагом, как бы гуляя, и всё ещё раздумывала, правильно ли она делает?  День был воскресный, время близилось к полудню, так что для визита было вполне удобно.

         Когда Юлия подошла к подъезду дома Трубецких, она ещё постояла некоторое время на лестнице, прислушиваясь и присматриваясь к происходящему вокруг. Но потом решительно позвонила в дверной звонок и отступила на пару шагов. Через пару минут дверь открылась, и в проёме показалась горничная в наколке и белом фартуке. Юлия придала своему лицу строгое выражение и сказала:

        - Добрый день, мадемуазель. Могу ли я видеть князя Трубецкого?

        - Добрый день, сударыня. По какому вопросу вы хотите его видеть? Как доложить?

         - Юлия Вишневецкая. По личному. Но я – не просительница. Мне ничего не нужно. У меня сугубо личный вопрос, касающийся  и его тоже.

         - Проходите, сударыня. Прошу вас подождать в холле. Я доложу.

         Юлия прошла через двойную массивную дверь и с интересом оглядела холл. Давненько она здесь не была. В принципе, всё осталось по-прежнему. Никаких украшений в холле не было. Раньше на столике стояла ваза с цветами, сейчас ваза отсутствовала. Одежды в гардеробе было мало, буквально одно или два пальто. Она не успела толком ничего рассмотреть и сделать выводы, как горничная появилась снова и пригласила её на второй этаж. Юлия сняла меховой жакет, перчатки и отдала вместе с муфтой горничной, шапочку с вуалью снимать не стала. Потом, пока поднималась вслед за ней по лестнице, отметила по дороге, что не замечает женского присутствия в доме, той женской руки, которая создаёт особый уют.

          Её провели в кабинет, князь поднялся ей навстречу. Это был моложавый, высокий, очень интересный мужчина лет тридцати, похожий на Бетти. Чёрные волосы с проседью, смуглое лицо с правильными чертами, нос с горбинкой, как у Бетти. Он был одет в домашнюю бархатную куртку тёмно-зелёного цвета со стеганым воротником. Протянул ей навстречу маленькую, изящную руку с перстнем на пальце.

        - Милости прошу, мадемуазель. Садитесь. Чем могу быть полезен?

       Юлия слегка пожала его сухую, горячую руку и присела на край оббитого бархатом кресла в стиле барокко. Князь поместился напротив неё и приготовился слушать. Юлия собралась с духом и заговорила:

       - Ваше сиятельство! Вы, возможно, не помните меня, но я раньше бывала в вашем доме. Я одноклассница вашей сестры Бетти, меня зовут Юлия Вишневецкая. Мы сидели с ней за одной партой в гимназии и бывали друг у друга дома.

       Тут Юлия сделала небольшую паузу и продолжила.

      - Я пришла поговорить о вашей сестре. Мне стало известно, что вы разыскивали её, и  мне хотелось бы знать о ваших намерениях, потому что я знаю, где она.

       - Боже мой! Ну, наконец-то! Я, действительно, искал её, потому что  вышло недоразумение. Она случайно услышала наш разговор с моей бывшей невестой и, ни слова мне не сказав, покинула наш дом в неизвестном направлении. Я очень волновался, потому что несу за неё ответственность перед нашим покойным отцом. Матери у нас были разные. Но она – единственный близкий мне человек, и, конечно, я хотел сразу вернуть её домой. С невестой мы так и не поженились, а Лизу мне найти не удалось. Так вы говорите, что знаете, где она.

       - Ваше сиятельство, я прошу вас сохранить в секрете моё посещение к вам. Бетти, или Лиза, как вы её называете, не просила меня ни о чём. Она живёт в моём доме, я пригласила её быть моей компаньонкой после смерти моих родителей. У нас с ней всё очень хорошо, мы обе довольны своими отношениями, но Бетти – гордая девушка и княжна. И, наверное, ей унизительно находиться на положении компаньонки, когда у неё есть свой родной дом. Я не говорила ей, что пойду к вам. Боюсь, что она рассердится не на шутку, если узнает об этом.

      - О! Дорогая мадемуазель Юлия! Конечно, я не скажу ей. Но как нам сделать так, чтобы она простила меня и вернулась домой?

      - Мы живём через несколько домов от вас, и удивительно, что мы до сих пор не встретились. Вы можете «случайно встретить» нас возле нашего дома, я приглашу вас зайти, а там уж сами подбирайте слова и оправдания, чтобы её убедить вернуться.

       - Вы – смелая, современная молодая леди! Не побоялись явиться в дом к холостяку и оставаться здесь какое-то время! – Игриво улыбаясь, вдруг сказал князь.

        Юлия резко поднялась, сделала небольшой реверанс и направилась к дверям. Ей неприятен был такой переход разговора в шутливый тон. Князь устремился за ней, помог ей надеть жакет, подал муфту и перчатки.

        - Не сердитесь на меня, мадемуазель Юлия. Я непременно воспользуюсь вашим советом в ближайшее время. Спасибо, что зашли и дали мне знать и местонахождении моей сводной сестры.

         Юлия не подала ему на прощание руку, кивнула головой и скрылась за массивной дверью. На улице вдохнула свежий воздух с облегчением: дело сделано. Теперь только оставалось надеяться, что князь не проговорится Бетти о её посещении. На улице ещё стоял лёгкий морозец, и, хотя снег во многих местах растаял, на тротуарах было скользко, на обочинах лежали кучки грязного снега, и отдельные снежинки летели с неба. Юлия с удовольствием прошла по проспекту в обратном направлении. Дома взглянула на часы. Весь визит занял у неё час времени.Бетти ещё продолжала разучивать новую вещь на рояле и только спросила:

         - Ты уже вернулась? Как прошлась?

         - У меня немного болела голова, но на свежем воздухе всё быстро прошло. Я прошлась по солнечной стороне до Аничкова моста, постояла там и повернула назад. Знакомых никого не встретила.

          Она специально сказала, что шла в другую сторону, чтобы не вызвать подозрений у Бетти.
       
                *         *         *


          Князь явился с визитом на следующий же день. Девушки вернулись с утренней прогулки и собирались до обеда заняться вышиванием. Они хотели закончить  вышивку праздничной скатерти, которую начинала вышивать ещё мать Юлии, Елена.Работа была кропотливая и тонкая. Девушки разложили ткань на столе в столовой, тут же приготовили ножницы, набор разных ниток и пяльцы. Они уже закрепили углы скатерти в пяльцах, Бетти начала вышивать замысловатый узор блестящими нитями, а Юлия вдевала нитку в иголку, когда раздался звонок в передней. Горничная Агаша появилась в дверях и доложила, что князь Кирилл Трубецкой просит принять. У Юлии задрожали руки, она отложила в сторону иголку и встала.

        - Проси. – Сказала она и испуганно глянула на Бетти. Та побледнела, посмотрела на дверь, но вышивать не перестала, опустила глаза к работе.

        Князь стремительно вошёл в столовую, щёлкнул каблуками, поклонился. Он был в военном мундире, тщательно причёсан и выбрит. Воцарилось молчание, которое пришлось нарушить молодому человеку.

        - Милые дамы, прошу простить меня за неожиданное вторжение. Виноват, виноват!  Я – брат этой милой девушки, Елизаветы Трубецкой, разыскивал её целых полгода и, вот, случайно увидел, что она входит в этот дом. Поэтому позволил себе нарушить приличия и зайти узнать, правда ли, что она здесь находится. Лизонька, представь меня, пожалуйста.

       - Князь Кирилл Трубецкой, мой брат по отцу. – Сказала холодно Бетти, привстав со своего места. – А это моя подруга и компаньонка – мадемуазель Юлия Вишневецкая.

        - Очень, очень рад познакомиться. – Быстро нашёлся князь и хотел, было, поцеловать у Юлии ручку, но она только сделала небольшой реверанс и руки ему не подала.

       - Извините, я оставлю вас ненадолго. – Юлия улыбнулась им обоим и вышла из комнаты. Она пошла распорядиться насчёт обеда. Когда она вернулась минут через двадцать, то увидела, что Бетти сидит заплаканная на своём месте, но улыбается, а князь держит её за руку, сидя рядом на придвинутом к ней другом стуле. Они явно помирились и выглядели довольными.

        Юлия пригласила князя отобедать с ними, но он отказался, сославшись на дела. Поклонившись обеим дамам и поцеловав у Бетти ручку, он покинул их.

        - Ну, что, дорогая? Как ты? – Поинтересовалась Юлия. – Если не хочешь рассказывать, то и не надо. Я просто хочу знать, не расстроил ли он тебя? Не обидел ли?

      - Нет, нет, всё в порядке. Он просил у меня прощение, сказал, что вышло недоразумение и просил вернуться домой.

      - А ты?

      - Я сказала, что подумаю и посоветуюсь с тобой. Мне нужно знать и твоё мнение тоже.

     - Бетти, дорогая. Каким бы ни было моё мнение, тут ты должна решать сама, как будет лучше тебе. Я не пропаду, конечно, у меня дядя, прислуга. И потом мы можем видеться с тобой хоть каждый день, ведь рядом живём. Можем выезжать вместе, ходить друг к другу в гости. Только ночевать будем в разных домах. И то, можем и оставаться друг у друга. К тому же у нас есть телефоны. Обдумай всё хорошенько. Я не знаю твоего брата. Взвесь все «за» и «против», и потом – не обязательно переезжать прямо так сразу. Сходи к нему в гости, посмотри всё, а потом думай и решай. Сама понимаешь, я была бы рада, если бы ты осталась. Но речь идёт не обо мне, а о твоём благополучии и будущем. В своём доме ты – княжна, завидная невеста, а здесь ты – просто компаньонка. Я люблю тебя и приму любое твоё решение.

           Бетти молчала. Ей нужно было подумать. Дядя Юлии прислал им заранее билеты в оперу и обещал заехать за ними в авто. Давали «Аиду» в Мариинском. Девушки успели причесаться и надеть вечерние платья, когда Станислав Маркович позвонил у парадного входа. Он не любил ждать и всегда ворчал, если дамы задерживались. Водитель помог девушкам удобно сесть в авто, и они поехали в театр. Был полный аншлаг, к входу то и дело подъезжали экипажи и автомобили, нарядные дамы в сопровождении кавалеров поднимались по лестнице. Девушки сняли манто в гардеробной, и дядя повёл их в свою ложу. По дороге они встречали и раскланивались со знакомыми, а дядя то и дело останавливался, чтобы обменяться приветствиями или парой фраз с сослуживцами. Так что до своей ложи они добрались не сразу.

           Они уже стояли у дверей ложи бенуара, и служитель открыл им дверь, когда проходившие мимо два офицера поклонились им. Это был уже знакомый француз Поль Жерар с товарищем. Пока дядя разговаривал с какой-то ему знакомой парой, молодые люди успели поздороваться и выразить своё удовольствие – видеть Бетти и Юлию. Потом уже, сидя в ложе бенуара, Юлия заметила, что француз почти всё время на них смотрит со своего места в партере. Бетти этого не видела, потому что внимательно слушала исполнителей, смотрела только на сцену или иногда оборачивалась к подруге. Дядя сидел рядом, и Юлия не могла ей ничего сказать.  Но когда закончился первый акт, она шепнула Бетти, что француз не сводит глаз с их ложи.

           Дядя в антракте вышел в вестибюль, а Поль, увидев, что девушки остались в ложе одни, подошёл к ним из партера и начал спрашивать о впечатлении. Он вёл себя довольно скромно. Держался сдержанно и вежливо. Обменявшись несколькими фразами, он откланялся и вернулся на своё место. Во время второго акта уже и Бетти заметила, что Поль всё время посматривает в их сторону. Не желая скомпрометировать себя перед дядюшкой Юлии, Бетти не смотрела в его сторону, сосредоточившись на действии на сцене. Голоса были прекрасные, музыка завораживала, зрители получали огромное удовольствие.

                *          *          *

            
            Дня три Бетти не решалась навестить свой дом. На четвёртый день её брат снова явился в то же время, и на сей раз остался  с ними обедать. Юлия не была готова к визиту гостей и заказала на обед только консоме на первое блюдо и два постных блюда и пирог с грибами на второе. Был, правда, ещё и клюквенный кисель, и всякие варенья к чаю. Юлия извинилась перед гостем, что у них всё постное, но он церемониться и важничать не стал, ел с аппетитом, много и свободно говорил за столом, и чувствовал себя, как дома. Девушки  ели, молча, только слушали его рассуждения о политике, о возможной войне в Европе, о его взглядах на место женщины в обществе.

           После обеда он сообщил, что комнаты для «Лизоньки» готовы, что он ждёт её домой и поможет перевезти багаж. Бетти отвечала ему, что на днях решится, и он отбыл.

         - Юленька, дорогая. Давай вместе съездим, посмотрим, что там и как? Мне всё ещё как-то неспокойно. А с тобой я чувствую себя уверенно.

         - Хорошо, Бетти. Если хочешь, завтра можем и съездить?

          На следующий день, помузицировав после завтрака, подруги оделись и отправились пешком к дому Трубецких. Кирилла в это время не было дома, дверь им открыла горничная лет тридцати. Она очень вежливо пригласила девушек войти, помогла раздеться и повела на второй этаж. Здесь всё было в старинном стиле, мрачновато и строго. Чувствовалось, что в доме долгое время жили одни мужчины, и отсутствовала женская рука. Горничная проводила их в комнаты, предназначенные для Бетти. Одна из них – была её прежней спальней, а соседняя комната представляла собой как бы кабинет. Здесь кроме дивана, двух кресел и книжных полок у окна стоял письменный столик со стулом, а в углу находился кабинетный рояль белого цвета. Комнаты выглядели довольно мило, по сравнению с остальными помещениями.

           Горничная спросила, нужно ли им что-нибудь, и оставила их одних. Девушки осмотрели и кабинет, и спальню, и им всё понравилось. На полках мерцали корешками любимые книги Бетти, на столе стояла настольная лампа со стеклянным зелёным колпаком, лежали письменные принадлежности. В спальне была прежняя кровать с балдахином и пышной периной; на комоде, у большого зеркала, с краю, стояла красивая фарфоровая миска для умывания с кувшином. Всё, что нужно для комфортной жизни девушки.

          Бетти и Юлия осмотрели то, что было им интересно, и спустились вниз. Горничная помогла им одеться.

         - Как вас зовут, мадемуазель? – Обратилась к ней Бетти.

         - Ольга, с вашего позволения, барышня.

         - А скажи, Ольга, есть ли у вас повар или кухарка? Кто ходит за продуктами?

        - Нет, барышня, ни повара, ни кухарки у нас нет. Его сиятельство обедает или в клубе, или в ресторации. Завтрак ему тоже приносит из трактира его камердинер Степан. Больше у нас прислуги нет. Я – приходящая горничная, по уборке. Убираю два-три раза в неделю.

          Девушки попрощались с ней и ушли. Долго молчали, обдумывали всё увиденное и услышанное. Потом Юлия сказала:

         - Знаешь, Бетти, ты ведь можешь взять с собой мою вторую горничную – Марту. Мне она не очень нужна, а у тебя будет личная прислуга.

          - Спасибо тебе, Юленька. Я подумаю.


                *          *          *

          Через три дня, в субботу, Бетти всё-таки переехала. Отвёз её в экипаже Василий. Юлия хотела сопровождать, но Бетти попросила, чтобы помогла ей только горничная Марта.  Вещей у Бетти было немного, Василий подсадил  их в экипаж, закрепил сзади багаж  и потом помог занести вещи в дом. Юлия осталась одна. Какое-то время она с грустью смотрела в окно на мокрый от весеннего дождя проспект, на серые, скучные деревья и, чтобы как-то отвлечься от печальных мыслей, села к столу  - писать письмо бывшей экономке, Домне. Приближалось лето. И Юлия задумалась о том, что можно опять приятно провести время в Москве, в уютном доме гостеприимной Домны. Конечно, можно провести какое-то время у себя в имении, на даче у моря. Но там будет скучно, если Бетти не согласиться составить ей компанию.

         Юлия описала в письме свои чувства и переживания, оставшись одна в доме. Она намекала, что ей скучно и грустно одной дома и надеялась, что добрая Домна догадается пригласить её в гости. Юлия провозилась с письмом почти до самого обеда. Кухарку она накануне отпустила в деревню на пару дней, так что обеда дома не было, и Юлия решила пройтись по улице и перекусить где-нибудь в уютном кафе или ресторации.

        Весна ещё не пришла в город, было довольно холодно; с молочного цвета неба то брызгали маленькие и редкие капельки дождя, то опускалась мелкая водяная пыль тумана. Юлия без удовольствия прошла пешком пару кварталов по проспекту и остановила свой выбор на кондитерской. Конечно, это не обед, но почему не побаловать себя сладостями, когда на душе так пусто? Она заказала себе какао, пирожок и два пирожных и, пока их принесли, думала о том, что она слишком привязывается к чужим людям и потом страдает, когда с ними расстаётся. Но сама же себе и ответила: «Ведь у меня почти совсем не осталось родных и близких…». После кондитерской она решила навестить дядю и посоветоваться с ним. Возможно, он предложит ей переехать на время к нему?

        Дядю она застала дома в очень хорошем настроении. В домашней бархатной куртке, с книгой в руках, он вышел ей навстречу из кабинета.

      - Как хорошо, Юленька, что ты заехала. Во - первых, можешь со мной пообедать. Мой новый повар творил какое-то изысканное блюдо и задержался с подачей, а ты – как раз успела к столу. А во-вторых, мне нужно многое тебе сказать, моя дорогая. Хотел даже к тебе ехать после обеда. Ну, сейчас Таня подаст тебе помыть руки и садись сразу за стол.

       Юлия ничего не успела ему рассказать до обеда. А во время застолья говорил один дядя, успевая распробовать и оценить стряпню нового повара. Он сообщил племяннице, что уходит в отставку, это – раз. Собирается жениться на прекрасной женщине, вдове, которая удостоила его своим вниманием и согласилась разделить с ним оставшиеся годы жизни. Это – два.

      - Я, Юленька, ещё не стар, но мне нужен уход и женское внимание. Сонюшка, уверен, была бы не против, чтобы рядом со мной находилась заботливая женщина. Так что у тебя, моя дорогая, будет новая тётя. Её зовут Элеонора Францевна Ворм. Вдова генерала Ворм. Ей 35 лет, разница у нас, конечно, большая, но она очень хорошо ко мне относится, надеюсь, что любит меня. У неё нет никакого финансового интереса ко мне, она достаточно богата, детей у неё в первом браке не было. Она – красавица, я так считаю. Достойная женщина, у её семьи большие связи в столице. Я хочу познакомить вас в ближайшее время. А что у тебя за новости? Почему ты одна?

       - Ах, дядюшка. У меня, конечно, не такие глобальные перемены в жизни, но всё же есть. Моя компаньонка, Бетти Трубецкая, вернулась к себе домой. Её брат, Кирилл Трубецкой, передумал жениться и позвал её обратно. Так что я теперь совсем одна и хотела с вами посоветоваться, что же мне делать дальше?

      - Это какой Кирилл Трубецкой? Не князя ли, Гаврилы Трубецкого сынок? - С улыбкой сказал Станислав Маркович, вытирая губы салфеткой. - Если это он, то она очень быстро вернётся к тебе обратно. Не волнуйся! Я его по клубу знаю. Мот и игрок. Всё состояние отца промотал, хотел, было, поправить дело женитьбой, да родители невесты навели о нём справки и в последний момент отказали. Вот, почему он её, твою подругу обратно позвал. Хочет свою репутацию поправить. Не знаю даже, на что он живёт, почти каждый день играет и всё неудачно. А тебе и самой надо уже жениха присмотреть, но только надёжного. Ты со мной советуйся, я всех этих сынков в городе знаю.

      - Дядюшка, но мне только будет девятнадцать. Я же не старая дева.

      - Вот и хорошо, что девятнадцать. Самое время присматриваться к мужчинам вокруг тебя. Да только не сопливых мальчишек, бессребреников себе искать, а солидного и серьёзного мужчину лет двадцати восьми – тридцати, чтобы служил и мог обеспечить семью.

      - Ну, вот, дядюшка. Брату Бетти как раз двадцать девять, а вы говорите – мот и игрок. - Со смехом парировала Юлия.

       - Это не правило для такого возраста, а, скорее, исключение. Я только надеюсь, что ты девушка разумная, и сделаешь правильный выбор.

        Юлии хотелось сказать: «Что же тогда ваш Володя сделал такой выбор, если вы его тоже учили уму-разуму? Он ведь тоже оказался и непослушным сыном и мотом», но она промолчала и ушла от дяди ни с чем. Она не знала, что ей делать дальше.


                *            *           *


       Дальше всё пошло совсем не так, как Юлия с Бетти планировали. Кирилл установил над младшей сестрой неусыпный контроль и никуда её одну не отпускал. Подругам никак не удавалось увидеться и поболтать наедине. Князь везде сопровождал Бетти. Его общество стало слишком навязчивым и начинало раздражать Юлию. Но хорошо воспитанная Бетти не показывала своего недовольства и не жаловалась на деспотичную опеку брата. Он объяснял ей это заботой о её безопасности.

      По телефону им тоже нечасто удавалось поговорить, потому что князь, если сам отсутствовал дома, то его камердинер постоянно крутился рядом и прислушивался к тому, что она говорит. Телефонный аппарат у Трубецких был один и висел на стене в гостиной, так что уединиться с ним  не было никакой возможности. Через неделю девушки всё - таки нашли способ общения: они писали друг другу записки, и горничная Марта носила их из дома в дом, пряча то в книги, то просто – к себе в карман, но всегда находя предлог для посещения. Камердинер князя, Степан, зорко следил за тем, что Марта уносит из дома и приносит обратно.

       Несколько раз Юлия приглашала подругу отобедать или поужинать, и каждый раз Бетти являлась в сопровождении брата. Кирилл приносил цветы, коробки конфет или пирожных к чаю. Он сидел с ними весь вечер и сопровождал сестру обратно домой.  Один раз, когда девушки вышли вдвоём в туалетную комнату, Юлия спросила подругу:
      
      - Бетти! Почему ты не приедешь ко мне хоть раз одна?

      - Юленька, я не виновата. Мне кажется, что ты нравишься Кириллу, и у него на тебя какие-то планы. Смотри! Он – человек настойчивый, всегда добивается своего.- Сказала она с улыбкой.

        Это открытие не было приятно Юлии. Она считала князя «старым» для себя. Шутка ли - на десять лет разница! К тому же, она помнила то, что сказал о нём дядя, и ей даже в голову не приходило, что у Кирилла могут возникнуть такие намерения.

      - Бетти, дорогая. Я не хочу выходить замуж за твоего сводного брата. Что же мне делать? Как нам с тобой общаться дальше?

      - Если ты против его ухаживаний, то надо его избегать, как ты понимаешь. Он настроен очень решительно. Поезжай в имение или к дяде, спрячься от него. Нам, наверное, придётся не видеться какое-то время. И слуг предупреди, чтобы его не принимали.

       Девушки вернулись в гостиную, где сидел князь, и продолжили беседу, как ни в чём не бывало. Юлия иначе взглянула на сводного брата подруги. Безусловно, он очень интересный мужчина: высокий, статный, в чёрных волнистых волосах поблескивает редкая проседь, черты лица правильные, благородные, крупный нос с горбинкой, как у сестры, красивые глаза и губы. Но что-то в нём такое «дьявольское», то ли выражение глаз, то ли неискренняя улыбка… Нет, он не тот человек, которого она хотела бы полюбить!
    
       Юлия упомянула, что дядя взял ложу в Большом драматическом театре на субботу и пригласил племянницу и её подругу на премьеру пьесы Чехова. Князь ответил за них обоих, что они будут, и Трубецкие уехали.

      В субботу Юлия должна была добираться в театр в своём экипаже и собиралась заехать за Бетти, потому что дядя подвозил в авто свою даму. С помощью Агаши Юлии удалось красиво причесаться, платье она выбрала из голубого бархата, отделанное дорогими кружевами. Из украшений Юлия надела только небольшие серьги с аметистами и тонкую цепочку на шею с кулоном из того же камня. Когда же кучер  подвёз её к дому Трубецких, она была неприятно удивлена тем, что вслед за Бетти из подъезда вышел и её брат, подсадил её в коляску, и сам влез следом за ней. Юлия хотела, было, спросить его, есть ли у него билет на спектакль, но, подумав, что он просто провожает сестру до театра, промолчала.

     По пути до театра все молчали. Девушки не знали, о чём говорить при старшем брате, а тот тоже помалкивал. У входа в театр их встретил дядюшка Юлии, поздоровался, раскланялся с князем и повёл подруг в фойе. Здесь они сняли накидки, взяли театральные бинокли, и дядя повёл их в зал. Юлия с облегчением заметила, что Кирилл остался снаружи. Когда они вошли в ложу, там уже сидела роскошно одетая дама лет тридцати пяти. Станислав Маркович представил ей племянницу и её подругу. Потом представил им даму:

      - Знакомьтесь. Элеонора Францевна Ворм. Прошу любить и жаловать.

      Дама приветливо кивнула им и величественным жестом указала на кресла, предлагая сесть. Дядя усадил их рядом с Элеонорой в кресла первого ряда, а сам сел позади. Юлия смогла хорошо рассмотреть дядюшкину невесту с близкого расстояния. Эта дама была великолепна, как королева. Высокая причёска из золотистых волос была украшена перьями и двумя сверкающими заколками по обеим сторонам головы. Смелое декольте открывало красивые плечи и блестящее колье на шее. Одна её рука в длинной перчатке лежала на бархатной обивке бордюра, во второй она держала бинокль. Голос у неё был удивительно проникновенный, грудной и чарующий. Юлии  она почему-то сразу понравилась.

      Элеонора Францевна задала им несколько простых вопросов, и спектакль начался. Артисты играли очень хорошо, после первого действия публика горячо аплодировала. В антракте дядюшка вызвался принести дамам воды и вышел. В дверях ложи появился князь Кирилл. Ему удалось достать билет, и он счёл своим долгом посетить дам во время антракта. Бетти пришлось представить его Элеоноре Францевне, и они вышли втроём в фойе - размять ноги. Подругам опять не удалось остаться наедине и хоть немного поболтать. Это было очень досадно.

      Но Юлия решила пойти на хитрость и сказала через пару минут:

     - Князь, разрешите нам  оставить вас на несколько минут, мы зайдём в дамскую комнату.

     Девушки прошли по коридору и затерялись в толпе зрителей. Они нашли бархатный диванчик в укромном уголке и присели пошептаться. Юлия только успела сообщить Бетти свои семейные новости, как перед ними остановились три молодых офицера, среди которых были Марк и француз Поль Жерар. Так что девушкам не удалось поговорить. Бетти густо покраснела и отвечала на вопросы молодых людей очень тихо. Юлия обрадовалась Марку и смотрела на него очень приветливо. Спросила, почему он на заезжант к ним? Марк сослался на службу и обещал обязательно зайти.

      Тут прозвенел первый звонок ко второму акту, и все заторопились на свои места. Юлия с Бетти специально прошли через второй ярус и вернулись в свою ложу другим путём, чтобы не столкнуться с Кириллом. Дядюшка уже был на месте. Юлия прошептала ему на ухо:

     - Дядя, мне нужно будет сказать вам пару слов до окончания спектакля, наедине.

      Станислав Маркович кивнул, и они продолжили смотреть происходящее на сцене. В антракте Юлия успела извиниться и, взяв дядю под руку, выйти с ним в коридор до того, как туда снова явился Кирилл.

      - Дядюшка! Вы не могли бы оказать мне услугу и подвезти меня в авто к вам домой? Я не ожидала, что князь тоже поедет с нами в театр, и я не хочу возвращаться с ними. Пусть мой кучер отвезёт их, а вы скажете, что сегодня я ночую у вас. Я и вправду хотела бы переночевать у вас сегодня.

      - Что, князёк решил за тобой приударить и надоедает тебе? Ну, конечно, моя дорогая. Переночуешь у нас. Твоя комната всегда ждёт тебя, ты же знаешь. Только придётся сначала отвезти домой Элеонору Францевну, а потом уж – домой.

       Успокоившись, Юлия вернулась в ложу. Дядя  со своей дамой прогуливались в фойе, а Бетти с братом, вероятно, были в буфете. Юлия глазами нашла Марка, который сидел в партере и не сводил с неё глаз, и улыбаясь, смотрела на него.
Он нравился ей всё больше и больше. Такое милое у него лицо с нежным румянцем, такие ласковые глаза чайного цвета, мягкие светлые волосы. Юлии нравилось, что он высокого роста, широк в плечах. Он представлялся ей настоящим мужчиной, защитником и опорой.

        Вернувшиеся дядя с Элеонорой Францевной и Бетти отвлекли Юлию от приятных мыслей о Марке. Спектакль пошёл своим чередом, после его окончания актёрам были поднесены цветы, а ведущим исполнителям – роскошные корзины. Зрители направились к выходу из театра. По дороге к девушкам в толпе присоединился Кирилл, но Юлия держалась ближе к дяде. В фойе они оделись, и дядя сказал, обращаясь к Трубецким:

      - Спасибо, что составили нам компанию, был очень рад познакомиться. Но я намерен похитить мою племянницу, она поедет с нами и будет ночевать сегодня у меня. Поэтому прошу прощения, кучер Василий отвезёт вас домой. Всего вам хорошего, оре вуар.

       Князь был раздосадован, это было видно по его лицу, но они с сестрой откланялись и направились к экипажу Юлии. А дядюшка подсадил своих дам в авто, и они покатили к дому Элеоноры Францевны. Она жила довольно далеко. Но вечер стоял такой дивный: на совершенно чистом небе сияли звёзды, лёгкий весенний ветерок доносил запах  свежей зелени, было тихо на опустевших улицах, так что поездка получилась очень приятной. У подъезда её дома Юлия и дядюшка тепло с ней распрощались и отправились к себе домой.

       В доме у Лисецких у Юлии была своя комната, где имелись в достаточных  количествах ночные рубашки, халаты, всякие запасные вещи и предметы женского обихода. Сюда она могла прийти в любое время и чувствовать себя, как дома. По дороге Юлия, сидя рядом с дядюшкой, взяла его под руку и ласково прижалась к его плечу.

      - Дядюшка, милый, я так волнуюсь, что всё изменится с вашей женитьбой, что мы перестанем быть такими близкими и родными, и ваш дом не будет больше для меня своим. Я очень люблю вас и дорожу нашими отношениями. Успокойте меня!

      - Ну, что ты, деточка! Наш дом в любое время будет для тебя открыт, и твоя комната ждёт тебя в любой момент, а я всегда готов прийти к тебе на помощь. Я очень сожалею, что у вас не получилось с Володькой. Но, может быть, оно и к лучшему? Запомни: мы с тобой всегда будем близкими и родными людьми!

      Это удивительно, но Юлия быстро и спокойно заснула в дядюшкином доме, и ночью ей приснился чудесный сон, как будто она не с дядюшкой, а с Марком едет куда-то в карете и прижимается к его плечу. И он обнимает её сильною рукой, ей от этого было так спокойно и уютно,  а  сердце сладко сжималось.


                *              *             *

       На следующий день Юлия вернулась домой поздно, почти к обеду. Дядюшка, прежде, чем отпустить, повёл племянницу к себе в кабинет, посадил на диванчик, а сам повозился несколько минут у сейфа за шторой и, выйдя к ней, протянул Юлии бархатную продолговатую коробочку, футляр тёмно-пурпурного цвета. В футляре на красной атласной обивке оказался бриллиантовый браслет очень изящной работы. Юлия вопросительно взглянула на Станислава Марковича, а тот быстро заговорил извиняющимся тоном:

      - Понимаешь, детка, это подарок на твой день рождения. К сожалению, я не смогу поздравить тебя вовремя в этом году, потому что мы с Элеонорой Францевной венчаемся в маленьком католическом костёле в субботу и сразу отбываем поездом за границу. Сначала – в Германию, потом, вероятно, в Италию. Я буду тебе писать, держать тебя в курсе событий. А тебе с твоей подругой советую поехать в Варшаву и пожить летом там или в имении. Слуг у тебя достаточно, можешь взять себе нашу горничную, Таню, если захочешь, у Элеоноры своя горничная есть.

       Распрощавшись с дядей, расцеловавшись с ним, Юлия вернулась к себе домой. В прихожей на подносе её ждало письмо от Домны. Юлия взяла его с собой в гостиную и прочла его, стоя у окна. Бывшая экономка писала, что рада была получить весточку от любимой барышни. Что у неё все хорошо, и в личной жизни есть перемены, что она вышла замуж за состоятельного купца, вдовца  из Замоскворечья и переехала к нему в его большой дом. Со своим домом она ещё не решила, что делать, муж настаивает на продаже. Домна писала, что если ей удастся его выгодно продать, то она обязательно вернёт барышне её расходы за ремонт этого дома. Этот вопрос не так волновал Юлию, как то, что к Домне теперь поехать неудобно, и она занята совсем другими делами. В конце, правда, Домна просила писать, не забывать её, но прямого приглашения приехать не было.

        Теперь, когда Юлия осталась без подруги рядом, она много  раздумывала о жизни и её перипетиях. Вот, как получается, с Бетти видеться почти нельзя, дядюшка надолго уезжает, и Домна вышла замуж. Что же теперь делать? Юлия рассеянно крутила в руках подаренняй дядей браслет и думала о том, что он теперь ей и не нужен. Куда она его наденет? Её грустные мысли прервала Эмма Оттовна:

      - К вам князь, Его Светлость, Кирилл Трубецкой. Прикажете принять?

      - Проси.- Сказала Юлия, хотя совершенно не была готова к его визиту.
Юлия поднялась со своего места навстречу гостю, а тот стремительно подошёл, щелкнул каблуками и поцеловал у неё руку, хотя она ему руки не подавала и так и впился глазами в бриллиантовый браслет, который Юлия всё ещё держала в свободной руке. Потом, всё ещё держа её за руку, подвёл к дивану и, буквально, усадил её рядом с собой.

      - Дорогая Юлия Львовна! Юленька! У меня к Вам личный разговор, поэтому извините мне мою дерзость. Буду говорить негромко, чтобы прислуга не подслушивала.

        Они оба оглянулись на дверь, и Юлия поспешно забрала у него свою руку. Ей, наоборот, хотелось, чтобы кто-то из слуг был неподалёку. Князь, тем временем, продолжал:

       - Юленька! Я называю Вас пока так, как бы на правах старшего брата. Вы, наверное, заметили, что нравитесь мне. Всё время после нашего знакомства я думаю только о вас, и думаю серьёзно. Как бы было хорошо, если бы мы: Вы, я, Лизонька, жили одной семьёй. Вы рядом со своей подругой, а я бы защищал Вас от жизненных проблем, опекал и заботился бы о Вас. – Он помолчал, испытующе глядя на Юлию, но та молчала, хоть и покраснела, но по её лицу ничего нельзя было угадать.

       - Я прошу Вас осчастливить меня и стать княгиней Трубецкой. Если нужно, я попрошу Вашей руки у Вашего дяди.

        Юлия была неприятно удивлена этим предложением и молчала только потому, что не знала, какими словами отказать ему, чтобы не обидеть и не оскорбить. Потом, вспомнив наставления своих мамушек-нянюшек и подружек, она, наконец, произнесла:

       - Князь, Вы оказываете мне честь, делая такое предложение. Я польщена и благодарна Вам. Но мы с Вами ещё так мало знакомы и почти не знаем друг друга. Позвольте мне подумать, лучше узнать Вас, посоветоваться с дядей.

       - Что тут думать? Вы станете княгиней, сможете быть представлены при дворе, войдёте в лучшее общество, о котором простая девушка может только мечтать! При чём тут дядя? Впрочем, как Вам угодно. Я подожду. Но недолго!  И если Ваш ответ не будет положительным, - произнёс он, недобро сверкнув своими чёрными глазами, - то Ваша подруга, Лизонька, узнает, что Вы приходили ко мне домой, холостому мужчине, и просили забрать её от вас… А некоторые бы подумали, что вы узнали от подруги, что я всё ещё не обручён, и приехали заинтересовать меня, предложить себя в качестве невесты.

        Юлия побледнела от такого наглого заявления.

       - Вы, что же, князь, шантажируете меня?

       - Можно сказать и так. Но в хорошем смысле, в Ваших же интересах, если Вы не понимаете всей выгоды нашего союза.- Сказал он и так противно улыбнулся, что Юлии стало совсем не по себе.

       - Я подумаю, Ваша Светлость.- Произнесла она твёрдым голосом.

       - Я приду через неделю за окончательным ответом.- Сказал князь, поклонился, но Юлия спрятала руку за спину, и поцеловать её ему не удалось.

        Он сделал шаг в её сторону, но она быстро обошла стол и позвонила в электрический звонок для вызова слуг, который дядя несколько лет назад провёл в их доме. В дверях появилась Эмма Оттовна.

       - Проводите Его Светлость, князь собирается уходить.

      Кирилл сверкнул на неё глазами и вышел в сопровождении экономки.


                *             *            *

         Юлия дрожала с головы до ног, у неё началась паника. Если до этого жизнь представлялась её грустной, но вполне приемлемой, то теперь ей стало так страшно, как загнанному охотниками зайчишке. Сердце колотилось где-то в горле, руки тряслись, ей было трудно дышать. «Нужно взять себя в руки и успокоиться!» - Сказала себе Юлия.

        Она быстро прошла в кабинет отца и спрятала футляр с браслетом в сейф. Потом уселась в отцовское кресло, взялась руками за подлокотники и начала глубоко дышать: вдох – выдох. Немного успокоилась, начала думать.  У неё есть несколько дней до того, как князь предпримет какие-то действия. Что она может сделать? Надо позвонить дяде. Юлия пошла к телефонному аппарату, назвала номер Лисецких. Ответила ей горничная Таня. Дяди не оказалось дома, он уехал. Юлия попробовала позвонить Бетти, хотя очень опасалась попасть на князя, но Бетти тоже дома не оказалось. Юлия снова села в кресло. Помощи ждать неоткуда, нужно что-то делать самой.

       Юлия позвонила в звонок, Эмма Оттовна явилась сразу, как будто стояла за дверью. Она заметила, что Юлия бледна и выглядит напуганной, но ничего не сказала и ждала указаний.

      - Будем собираться на дачу. Позовите мне, пожалуйста, Агашу, и скажите Василию, пусть с утра найдёт мне извозчика с телегой. Сам пусть потом никуда не отлучается, потому что, скорее всего, завтра и поедем. Потом позовите мне кухарку  и возвращайтесь сами.

      - Не слишком ли рано – на дачу? Погода ещё не устоялась, будет холодно.

      - Ничего, будем топить камины.

        Эмма Оттовна отдала распоряжения и собрала вызванных слуг в гостиной. Юлии удалось к этому времени взять себя в руки, и она заговорила с людьми вполне твёрдым голосом.

       - Мы выезжаем на дачу. Собираемся очень быстро. Я выставляю нужные вещи в гостиной, Василий с Гаврилой Ивановичем  пакуют их и выносят вниз к «чёрному» ходу, завтра погрузите из в телегу и повезёте на дачу раньше меня. Мы с Агашей подъедем чуть позже, как соберёмся. Мои вещи я буду отбирать сама. Пока я этим занимаюсь, пускай Агаша вместе с Ксенией Тихоновной надевают чехлы на мебель в комнатах, потом мужчины пусть принесут лестницу и помогут зачехлить люстры в комнатах. Обед я сегодня не заказываю, перекушу у Филиппова, так что кухарка вполне может помочь в упаковкой.

       Работа закипела. После обеда позвонил дядюшка и сообщил, что его кучер Иван вместе с двумя лошадьми и каретой поступает в полное Юлино распоряжение на время отсутствия хозяина, то есть – на всё лето. Это очень облегчало задачу, потому что старомодная закрытая дядюшкина карета была очень вместительной, в неё могли поместиться множество нужных вещей, и отпала необходимость искать телегу с извозчиком.

       Весь следующий день слуги занимались подготовкой к отъезду. Иван прибыл с каретой часам к десяти, карету поставили во внутреннем дворе и наполняли её вещами. Распряжённые лошади жевали сено вместе с Юлиной лошадкой в сарае. Ивану выделили комнату в нижнем этаже, и он активно помогал во всех делах, а потом пил чай вместе со всеми в людской. К вечеру карета была полностью загружена посудой, постелями, книгами и другими, нужными на даче вещами, и ранним утром решено было ехать. Поэтому все пораньше легли спать. Юлия ещё оставалась уладить свои финансовые дела и кое-что купить.

       Как только рассвело, слуги позавтракали, и кучер дяди, Иван, вместе с швейцаром Гаврилой и кухаркой Ксенией отправились с вещами в имение. Юлия проснулась позже и, причесавшись с помощью Агаши и позавтракав, поехали с Василием за продуктами для дачи. Отсутствовали они до самого обеда, пока закупили запасы в разных лавках и магазинах. Когда они загрузили всё в коляску, Юлия дала денег Василию, чтобы он пообедал в трактире, а сама с Агашей заехала к Филиппову перекусить. Они захватили с собой обед и для экономки.

       Юлия уже почти успокоилась и чувствовала себя уверенно. Но каково же было её удивление, когда, вернувшись домой, она застала немного растерянную и испуганную Эмму Оттовну. Экономка сообщила ей наедине, что в её отсутствие сначала пришла горничная Марта, спросила, где Юлия? Немногословная Эмма ответила, что Юлия уехала по делам. Тогда Марта осторожно поинтересовалась, не приходила ли к ним её хозяйка, Елизавета Трубецкая? Удивлённая Эмма Оттовна дала ей отрицательный ответ, и Марта ушла.

      Через небольшой промежуток времени явился князь Кирилл Трубецкой, вернее, ворвался с криком : «Где она?». Экономка пыталась задержать его в дверях, но он оттолкнул её и побежал сначала наверх, а потом пробежал и по всем комнатам первого этажа. «Где она?» - кричал он, выкатив глаза. Эмма Оттовна сначала испугалась, но потом вызвала звонком Василия, и когда он подошёл ей на помощь, она сказала князю, что вызовет полицию. Но тот прокричал ей, что сам вызовет полицию, и стремительно покинул их дом.

      Юлия опять разволновалась. Она не вполне поняла, в чём дело, но ей стало ясно, что нужно уезжать, как можно скорее. Было совсем не понятно, что же случилось, и как там Бетти? Но времени на сомнения не оставалось, и Юлия велела упаковать купленные продукты в коляску. Она не успела подняться в спальню, как у дверей раздался звонок. С ужасом они переглянулись с экономкой, но Эмма снова вызвала Василия, и тот отправился открывать дверь. Женщины замерли в гостиной, но услышали в передней спокойные голоса, и появившийся Василий доложил, что поручик Дробот хочет видеть хозяйку. Юлия выдохнула с облегчением, и сама пошла встречать гостя.

       Марк был в штатском и, как всегда, смущён. Юлия взяла его за руку и повела в гостиную, где вся мебель уже была накрыта чехлами. Юлия плотно прикрыла дверь, чтобы никто не мешал, и предложила Марку присесть на диван. Тот растерянно огляделся:

      - Пани Юлия, что это? Вы куда-то уезжаете? Что-то случилось?

      - Марк, я рада вас видеть. Вы очень вовремя пришли, потому что мы, действительно, уезжаем. Так получилось, что я осталась совершенно одна. Дядя женится и уезжает, как вы, вероятно, слышали. Моя компаньонка вернулась к себе домой, и у нас нет возможности часто видеться, увы. К тому же, один человек начал меня преследовать, и мне нужно срочно спрятаться от его домогательств. Это вкратце то, что случилось.

      - Господи, пани Юлия! Вы можете располагать мной. Скажите только его имя, и я вызову его на дуэль!

      - Ещё этого не хватало! Какая там дуэль? Мы живём в двадцатом веке! Если вы, действительно,  хотите мне помочь, лучше сопроводите меня в имение. Одной мне страшно ехать.

      - Конечно. Я готов. У меня как раз на два дня увольнительная, я могу вас сопровождать. Когда нужно ехать?

      - Если вы свободны, то отнесите, пожалуйста, с Василием мои вещи в коляску и прямо сейчас поедем.

        Марк поднялся с дивана, Юлия позвала Василия, и мужчины вынесли из её спальни сундук и два больших чемодана. Марк украдкой оглядывал «святилище» своей богини – Юлину спальню. Здесь всё ещё оставалось не закрытым чехлами, и его взору представилась изящно отделанная английским ситцем квадратная комната с роскошной кроватью под балдахином, белыми с золотом прикроватными тумбочками и настольными лампами под мозаичными кварцевыми абажурами. Большой платяной шкаф с зеркальными дверцами отражал кровать с пышной постелью и резными колонками с торца. Два высоких окна с прозрачными лёгкими занавесками выходили на проспект, и Марк удивился, что для спальни выбрана такая шумная комната.

       Когда же начали укладывать вещи в коляску, то оказалось, что почти всё пространство внутри было занято, и оставались только два места для сидения. Юлия быстро сориентировалась и сказала, что с ней поедет Марк в целях безопасности, а за Агашей она пришлёт Василия с коляской в другой день. Юлия с Марком уселись на свободные от вещей места,  Василий открыл ворота, и коляска выехала в дорогу. Эмма Оттовна перекрестила коляску, и они с Агашей помахали уезжавшим вслед.


                *             *            *


       Места в коляске из-за вещей оставалось мало, и седокам приходилось одной рукой придерживать свёртки сбоку от себя и сидеть очень близко друг к другу. Коляска сначала катила плавно, пока ехали по городу, но когда выехали в пригород, на дороге появилось множество ям и ухабов, Коляску трясло, и ездоков кидало то в одну, то в другую сторону. Но у Юлии это вызывало только смех, потому что она радовалась, что ей удалось ускользнуть от князя, и Марк был рядом. После нескольких таких толчков Марку пришлось обнять Юлию свободной рукой, чтобы они оба не упали со своих мест. А Юлия, в свою очередь, удобно устроилась на его плече, и ей так было хорошо, что она размечталась, чтобы эта поездка длилась вечность.

      Верх у коляски был поднят, дверцы закрыты, и они даже не заметили, что начался дождь. Сначала он моросил мелкими каплями, потом, уже за городом, он усилился, а когда подъезжали к имению, раздался такой оглушительный раскат грома, что лошадь шарахнулась от испуга.

     - « Люблю грозу в начале мая,
     Когда весенний первый гром,
     Как бы, резвяся и играя,
     Грохочет в небе голубом»,- процитировал Марк к удивлению Юлии.

       «Смотри-ка, а он ещё и  начитанный!» - Подумала она.

      Когда они подъехали к имению, гроза уже бушевала вовсю. Раскаты грома доносились то с одной стороны, то с другой, чёрные тучи проносились низко над землёй, и так стемнело, как будто наступил  вечер, хотя не было ещё и пяти часов. Юлия с Марком выскочили из коляски и быстро забежали в дом, но все равно успели слегка промокнуть. В гостиной был заранее растоплен камин к их приезду, и они уселись к нему поближе  - греться и обсохнуть. Юлия принесла из спальни два пледа, и они сидели рядом в креслах, завернувшись в пледы.

      Василий поставил лошадь в конюшню, а коляску – под навес и спросил барышню, что им принести из продуктов? Или они хотят горячего чаю? Юлия велела кухарке поставить самовар, а им принести бутылку шампанского, сыра и фруктов. Минут через двадцать кухарка Ксения принесла им на подносе бутылку шампанского, два бокала, тарелку с нарезанным сыром, ломтики хлеба и тарелку с кусочками консервированного ананаса. Юлия поставила поднос на журнальный столик между ними и сказала:

      - Как это не звучит странно, но сегодня мой день рождения, и я рада, что могу его отпраздновать с вами, Марк.

     - Сколько же вам исполнилось лет? Извините за нескромный вопрос.

     - Девятнадцать… Но чувствую я себя почему-то гораздо старше. Мне пришлось уже многое пережить, и я как-то быстро повзрослела. Прошу вас открыть бутылку и выпить за моё здоровье.

      Марк распечатал горлышко шампанского и с лёгким хлопком открыл пробку. На фоне горящего огня в камине вино отсвечивало золотым блеском. Марк поднял бокал и сказал тост:

      - Дорогая Юленька! Поздравляю вас с девятнадцатилетием и желаю вам всегда оставаться такой красивой, доброй, щедрой и нежной девушкой, какой вы сейчас являетесь. Я должен признаться, что влюбился в вас с первого взгляда и все эти годы мечтал только о вас. Хотя я понимаю, что мне не на что надеяться. Я – обедневший дворянин, военный, и мне, кроме моего жалованья, нечего вам предложить. Скромный домик в Пскове принадлежит моей матери, и я должен о ней заботиться. Но я рад, что мне представилась возможность объясниться с вами и рассказать вам о моей любви.

        После этого спича Марк слегка коснулся своим бокалом Юлиного и выпил вино. Юлии было очень приятно, что Марк, наконец, объяснился, но она боялась его спугнуть. Поэтому она маленькими глотками пила своё шампанское и обдумывала, что сказать ему в ответ.

      - Милый Марк! Я тоже должна признаться, что давно думаю о вас, возможно, тоже с первой нашей встречи. А тот наш единственный поцелуй я вспоминаю с нежностью и трепетом.. Я даже видела вас во сне. Те препятствия, которые вы себе нарисовали, на самом деле – не препятствия, а временные обстоятельства, я так считаю. Ведь главное – это любовь, взаимные чувства, которые так редко встречаются с современном мире. Когда два человека хотят быть вместе, они всё могут преодолеть. А вы как думаете?

         - Ваши слова пьянят меня больше вина. Вы даёте мне надежду или хотите разбить моё сердце?

        - Я хочу вселить в вас уверенность, придать вам решительности и смелости. Хочу сказать, что всё возможно, если вы захотите и будете настойчивы!

        - Правда? Юленька, вы делаете меня таким счастливым, что я думаю, что это сон. Этого просто не может быть.

        - Хотите, я вас ущипну?- Засмеялась Юлия.

        Они сидели вдвоём у камина, молчали от избытка чувств. Между тем, непогода на улице разыгралась не на шутку. Молнии сверкали одна за другой, гром сотрясал своим рокотом весь дом, а дождь барабанил по крыше и навесу. После одного из ударов молнии в доме погас свет. Юлия нашла несколько свечей на камине и вставила три штуки в подсвечник. Теперь они остались в полумраке.

        - Я вас сегодня никуда не отпущу в такую непогоду, даже не думайте! Сейчас велю Ксении приготовить вам комнату во флигеле. Вы ведь никуда не спешите завтра?

        - Нет, не спешу, у меня увольнительная на два дня.

        - Как вы считаете, Марк, что это за примета, если в твой день рождения такая гроза и дождь?

        - Я думаю, что это к счастью! Это предвещает перемены в жизни.

         Они пили шампанское, закусывали кусочками сыра и ананаса, шутили, смеялись, и обоим казалось, что они давным - давно знакомы, и никто им не был нужен.

         Кухарка по просьбе Юлии приготовила для гостя комнату во флигеле, где когда-то ночевал Фёдор. Она проветрила помещение и постелила свежую постель. Юлия с Марком засиделись допоздна. Им обоим не хотелось расставаться, и они оба боялись нарушить это волшебство первых признаний и возникших неповторимых ощущений.

         Когда часы на камине  прозвенели и пробили полночь, Юлия спохватилась и предложила проводить Марка до его комнаты, чтобы он не заблудился. Они взяли по свече и направились длинным, узким коридором во флигель. У дверей Юлия пожелала Марку спокойной ночи, а он, наконец, решился и поцеловал её. Держа в одной руке свечу, он обнял её за тонкую талию, а она свободной рукой обняла его за шею и на несколько секунд прижалась к нему, но потом быстро отстранилась и пошла к себе, а Марк ещё долго стоял в дверях и смотрел, как удаляется по коридору её свеча. Он был так взволнован, что был уверен, что не сможет спать этой ночью от избытка чувств и шума грозы. Но стоило ему только положить свою горячую голову на подушку, как  крепкий сон овладел им.

       Юлия тоже сомневалась, что ей удастся заснуть этой ночью. Она какое-то время лежала с открытыми глазами и прислушивалась к звукам за окном, думала о будущем, которое ей теперь нужно было планировать самой, мысли её начали путаться, и она заснула с улыбкой.


                *           *          *


        Ночью гроза улетела прочь, и наступила необычная тишина. Было пасмурно и сыро, но тихо. На рассвете какая-то смелая птичка начала перекличку в лесу, и вскоре к ней присоединились ещё несколько тонких голосков. Они как-то робко пересвистывались друг с другом, как бы боясь поверить, что буря миновала. Юлия проснулась от необычной тишины и этого нежного птичьего пересвиста. Она с удовольствием потянулась и старалась вспомнить, почему она такая счастливая сегодня? Почему ей так радостно? А! Вчера же Марк объяснился с ней и поцеловал её! Интересно, как будет сегодня? Вдруг он за ночь передумал, и сегодня всё будет по-другому? От таких мыслей Юлии стало не по себе, и она не хотела вставать из тёплой, уютной постели.

       Вдруг раздался настойчивый стук в дверь спальни, не прелвещавший ничего хорошего.

       - Войдите! – Громко сказала Юлия, натянув одеяло до подбородка.

       В дверях показалась кухарка Ксения. Вид у неё был довольно растерянный.

       - Извините, барышня, но к вам полиция. Их трое, они хотели в парадную дверь стучать, я как раз на дворе самовар ставила, увидела их и перехватила. Сказала, что вы спите, и просила подождать. Они во дворе дожидаются.

       - Хорошо, помоги мне одеться. А что им надо?

       - Не говорят. Спросили только, ваш ли это дом, и на месте ли вы? И всё.
Юлия решила с ними не церемониться. Накинула на ночную рубашку дорогой парчовый халат пурпурного цвета, отделанный мехом, из матушкиного гардероба, расчесала щёткой свои роскошные волосы и пошла открывать парадную дверь. Жандармы долго вытирали ноги в передней и, топая, зашли в гостиную.

       - Что вам угодно господа?

       - Вы - госпожа Вишневецкая Юлия Львовна?

       - Да, это я.

       - Поступило заявление от князя Трубецкого о том, что вы выкрали или подбили к побегу из дома  его сестру Елизавету Трубецкую и удерживаете её у себя.

       - Что за чушь, господа! Елизавета Трубецкая – действительно, моя школьная подруга, моя бывшая компаньонка. Но она – совершеннолетняя девушка и вольна жить, где захочет. А видела я свою подругу двадцать дней назад, ещё в апреле, когда мы ездили с ней и моим дядей, генералом в отставке, Лисецким Станиславом Марковичем, в театр. Смотрели премьеру «Вишнёвого сада».

       - Простите, сударыня, нам очень хочется вам верить, но служба есть служба. Раз поступило заявление, мы должны реагировать. Вы позволите нам осмотреть дом?

         В это время к ним в гостиную вышел Марк, услышавший мужские голоса. Он умылся и пригладил волосы, был в брюках и помятой белой рубашке, так что было видно, что он только что встал с постели.

        - Доброе утро всем. Что случилось?

        - А это кто?- Спросил старший жандарм.

        - Это мой муж, Марк.- Быстро ответила Юлия, быстро подойдя к Марку, и взяв его за руку. – Эти господа хотят осмотреть дом. Они думают, что я скрываю здесь Бетти.

         - Почему они так думают?- Удивился Марк.

         - Потому что её брат так заявил.

         - Ну, что ж. Смотрите, господа, только побыстрее.
Жандармы, топая, разбрелись по дому, и через несколько минут они снова собрались в гостиной.

         - Извините за наше вторжение. Княжны мы не обнаружили. Но очень странная деталь требует объяснения: мы увидели две расстеленные кровати в разных комнатах. Кто спал во второй спальне?

         - Во второй спальне спал мой муж. Мы вчера с ним слегка поссорились.- Спокойно объяснила Юлия, слегка сжав руку Марка.

         - Ещё раз примите наши нижайшие извинения. Мы удаляемся.
И жандармы затопали на выход. Юлия повернулась к Марку и с лукавой улыбкой сказала ему:

         - Ну, вот. Теперь вы, как честный человек должны жениться на мне! Столько свидетелей видели, что вы ночевали в моём доме!

        - Где и когда? Готов немедленно! – Быстро ответил Марк, шутливо взяв под козырёк.Он опустился перед ней на одно колено и торжественно произнёс:

        - Мадемуазель Юлия! Вы знаете о моих чувствах к вам. Прошу вас осчастливить меня и согласиться стать моей женой.

        Юлия, улыбаясь, выдержала небольшую паузу и протянула ему свою руку:

        - Я согласна!

        Марк прикоснулся губами к её руке, поднялся с колена и обнял её за тонкую талию. Они поцеловались и стояли, обнявшись. В такой позе их застала заглянувшая за указаниями кухарка. Юлия повернула к ней голову, не размыкая объятий, и сказала:

       - Ксения Тихоновна! Приготовьте сегодня на обед что- нибудь вкусненькое: у нас помолвка. Мы ещё съездим в деревню, купим чего-нибудь, если не хватает.

       После утреннего кофе они с Марком отправились в деревню за покупками. Пройдя маленький базарчик и все лавочки, они загрузили в коляску Василию купленные продукты и вино, а сами заглянули в маленькую церковь на окраине. Юлия и раньше всегда посещала эту церковь, когда они жили на даче. Она знала старичка-священника этой церкви и всегда жертвовала деньги на храм. Ей вдруг пришла в голову мысль – обвенчаться в этой маленькой церкви без лишнего шума.

       Двери были открыты, и молодые люди зашли в полумрак уютного, чистенького храма. Отец Георгий возился где-то у окошка с молитвенниками, помещение освещали четыре лампадки у икон и пара свечей. Он удивлённо повернулся к ним на звук шагов и радостно приветствовал их в этом божьем доме.

      - Доброе утро, дети мои! Чем могу быть вам полезен?

      - Мы зашли спросить, сможете ли вы обвенчать нас, отец Георгий? И в какой день это удобнее сделать?

       Старик внимательно посмотрел на них, помолчал пару секунд и ответил.

       - Что ж, дети мои, дело хорошее. Можно и обвенчать, если вы всё хорошо обдумали, и нет никаких преград для вашего брака. А обряд могу провести хоть завтра после службы, часов в двенадцать. Обязательно нужны свидетели. Ну, и для таинства требуются традиционные обрядовые предметы, как то: икона, свечи, полотенца.

       - Обрядовые предметы мы готовы купить у вас прямо сейчас, если они у вас имеются. А завтра к двенадцати, как вы говорите, мы предстанем перед вами со свидетелями.

        Старик очень оживился, начал показывать молодым людям нужные вещи. Юлия с Марком выбрали две иконы, всё, что требовалась, заплатили отцу Георгию за предметы и за обряд и отправились обратно в имение.

       До обеда они сели в гостиной у камина и в тёплой обстановке обговорили свои действия на ближайшее время. Нужно было съездить в Питер, чтобы успеть подготовиться к предстоящему, хоть и скромному, событию. Юлия немного страдала от того, что не может разделить свою радость с подругой, Бетти. Но надеялась, что успеет позвонить ей в Питере.

       Обед накрыли в столовой, и Юлия пригласила разделить с ними трапезу слуг. Кухарка, Василий, швейцар Гаврила Иванович и Иван робко появились в столовой и неловко топтались в дверях. Юлия усадила всех за стол, и Марк налил всем в бокалы вина. Юлия сказала им просто:

      - Дорогие мои! Вы сейчас самые близкие мне люди. Прошу вас выпить за нашу с Марком помолвку. Завтра в двенадцать мы венчаемся в деревенской церкви, и вы все будете нашими свидетелями.

      - За помолвку и вашу счастливую жизнь!- Провозгласил Гаврила Иванович, как самый старший, и все выпили вина. Потом Юлия попросила кухарку помочь ей ухаживать за мужчинами, и они обе подкладывали им в тарелки кушанья. Особых изысков не было, но для дачи  это был вполне богатый обед. Кроме закусок и солений Ксении удалось приготовить французский суп и зажарить утку, так что все остались сыты.
 
       После обеда решено было ехать в Питер всем, кроме кухарки. Она оставалась на ночь одна на хозяйстве.

                *            *           *

       Отбыли дружно в коляске и дядиной карете. Дороги ещё не подсохли, так что катили по лужам, но нигде не застряли и благополучно добрались до города. Юлия заехала по дороге в банк, а Марк отправился в свой полк – просить отпуск.

       Дома Юлия, первым делом, попыталась связаться с Бетти, но к телефону никто не подходил. Когда она поднялась наверх, Агаша подала ей несколько писем. Одно письмо было от дяди, внутри находилась открытка с видом Дрездена. Они писал, что они с Элеонорой замечательно отдыхают, и после Германии намерены посетить Швейцарию по пути в Италию. Второе письмо было от Домны, но его Юлия решила прочесть позже. А третье письмо пришло по почте, но без обратного адреса. Почерк был чем-то знаком Юлии, но она не была уверена. Быстро вскрыв его, Юлия прочла:

      «Милая моя подружка, Юленька! Не удивляйся, что я отправила тебе письмо почтой, а не с Мартой. Я боюсь, что брат подкупил её, и она может отдать письмо ему.
       Мне удалось вырваться из-под жёсткой опеки брата и покинуть дом-тюрьму. Поль Жерар сделал мне предложение стать его женой, и я согласилась. Поль получил во Франции наследство от тётушки, он подал в отставку, и мы уезжаем во Францию. По дороге мы обвенчаемся и будем ехать уже супругами. Прости меня, что я не пригласила тебя на свадьбу, но, как ты понимаешь, торжества не будет, как и не будет свадебного платья и обеда. Но мы с тобой ещё отметим это событие, когда ты приедешь к нам в Париж. Адрес я тебе пришлю.
Целую тебя тысячу раз. Поль шлёт тебе поклон и привет.
Любящая тебя Бетти».

      Юлия села с письмом на кровать и сидела какое-то время. Вот как. Значит, князь искал не её, а свою сестру у неё дома.Всё разъяснилось.Это немного успокоило Юлию, но и огорчило. Пути подруг разошлись. Ни одна, ни другая не будет у подружки на свадьбе. Как это печально. Но надо было взять себя в руки и поторопиться, чтобы успеть на свою свадьбу. Юлия поспешила в комнату матери, открыла её, почувствовала знакомый запах маминых вещей, быстро отворила дверцу гардероба, где ещё висели платья Елены, и в глубине нашла то, что ей было нужно. Мамино кружевное подвенечное платье, веночек, фату и перчатки. Юлия тут же, перед большим зеркалом, начала всё это примерять. Платье оказалось совершенно впору, разве что заколоть булавками в нескольких местах. Фата сохранила белоснежность, но помялась, и её нужно было отгладить. Веночек выглядел замечательно, нужно было только расправить восковые цветочки и листики.

      Юлия позвала Агашу, и они вдвоём колдовали над нарядом часа два, доводя его до совершенства. Экономку отправили к цветочнице за букетом. Когда  Эмма Оттовна вернулась, девушки показали ей результат своих стараний, и та целиком и полностью одобрила его. Экономка сообщила, что Марта приходила ещё раз и расспрашивала о Юлии и Бетти, но Эмма сказала ей, что барышня уехала с дядей за границу. Марта хотела снова вернуться к ним в дом горничной, но Эмма сказала, что раз барышня уехала, то это невозможно. И Марта ушла ни с чем.

       Юлия так же собрала чемодан для возможной поездки, Эмма и Агаша отгладили и повесили на вешалку подвенечное платье и фату, так что к вечеру всё было готово. Марк позвонил Юлии вечером – сказать ещё раз, как он её любит, и что у него всё тоже готово. Он взял отпуск на месяц и приготовил фрак с помощью своего слуги. Выезжать опять решили все вместе из Юлиного дома, но в разных каретах.

       Ночью перед свадьбой Юлии не удалось поспать. Она всё время беспокоилась, что что-то забыла, проверяла туфли, перчатки, платочки. Думала о Бетти, дяде, князе, о завтрашней погоде, о том, как жить дальше… К тому же солнце зашло за горизонт на какие-то два часа и тут же вышло назад, так что сна уже не было. А ведь нужно было ещё успеть причесаться и доехать до имения, где предстояло переодеваться. Но Агаша не подвела и появилась в дверях в шесть утра с чашкой горячего и крепкого кофе.

      Причёску соорудили буквально за час, наскоро перекусили, и к восьми утра  все готовы были выезжать. Юлия, причёсанная, но ещё в обычном платье, нарядные Агаша с букетом и Эмма Оттовна поместились в дядиной карете. Здесь же висел на вешалке свадебный наряд, и сзади были упакованы Юлины чемоданы с вещами. Приехавший к этому времени Марк уселся в коляску вместе со швейцаром Гаврилой Ивановичем, и свадебная процессия тронулась в путь.

      В имение прибыли к десяти часам, так что до свадьбы оставалось время переодеться. Эмма пошла проверить на кухню, как там дела у кухарки Ксении, а Юлия с помощью Агаши начала одеваться. Марк поехал в церковь раньше и ожидал невесту там. Наконец, к полудню, как и было договорено, невеста со свидетелями прибыла в церковь в украшенной цветами и лентами карете. Юлия была дивно хороша в кружевном платье и воздушной фате. Но красивее всего был её головной убор в пышных волосах. Веночек из белых и нежно-бежевых цветов осенял её нежное лицо и прекрасно сочетался с прозрачной, двухслойной фатой из двух ярусов. Когда Марк, и сам прекрасно выглядевший во фраке, увидел её такой красавицей, он просто остолбенел и чуть не заплакал.

       Деревенский народ, узнав, что будет свадьба, собрался перед входом в церковь. Ребятишки бегали среди взрослых, появилась даже парочка нищих, хотя в деревне их сроду не бывало. У Эммы была заготовлена корзинка с конфетами, монетками и зерном, она держала её в руках, накрытой белым полотенцем.

      Отец Георгий встретил их в праздничном облачении. В церковь набилось необычно много людей, и обряд начался. Венцы держали Эмма Оттовна и Гаврила Иванович. У Марка дрожали руки, и он никак не мог надеть кольцо Юлии на палец в перчатке. Священник старался как мог, чтобы привлечь больше прихожан. Шутка ли – богатые господа из Питера венчаются в его церкви! Трио из деревенских женщин подпевало отцу Георгию, и обряд по всем правилам был закончен. Молодые выходили из церкви, а Эмма Оттовна и Агаша с двух сторон осыпали их монетками, зёрнышками и конфетами. Детишки, сбиваясь с ног, искали конфеты на земле. А нищие и селяне подбирали монетки.

       Юлия с Марком уселись в открытую коляску, украшенную лентами и цветами, и поехали в имение, остальные поместились в карете. В имении их ждал праздничный стол с шампанским. Кухарка с помощью деревенской поварихи приготовили несколько простых, но вкусных блюд, так что обед вполне удался. Молодые не захотели оставаться ночевать в имении и сразу после застолья переоделись и отбыли с вещами в коляске с Василием в Питер. Они решили, что проведут брачную ночь подальше от всех - в гостинице, а на следующий день сфотографируются (Юлия хотела отправить фотографии дяде и Бетти, а Марк – матери) и отправятся в свадебное путешествие в Варшаву, а потом, может быть, и ещё куда-нибудь.
               
                V   часть

        Юленька удивлялась сама себе потом, что обладая отличной памятью и хорошей наблюдательностью, она помнила дни своей свадьбы и первые дни замужества, как в тумане. Какие-то отдельные моменты всплывали в памяти, мелькали доброжелательные, улыбающиеся лица, но полную картину Юлия воссоздать в памяти не могла. Она была полностью счастлива, спокойна и не желала ничего лучшего. Даже непростая дорога, всякие мелкие хлопоты и заботы – всё забылось. Молодожёны наслаждались любовью, взаимопониманием и счастливыми моментами, которые делают жизнь наполненной смыслом, и полнотой ощущений.
 
        В Варшаве они пробыли неделю, наслаждаясь уединением в своей уютной квартире и отсутствием посторонних. Днём Юлия с Марком катались по городу и предместьям в наёмной коляске, обедали и пили кофе в разных кафе и ресторациях, вечером брали с собой корзинку провизии, бутылку хорошего вина и запирались у себя дома. Им никто не был нужен. Счастье было совершенно полным. Иногда Юлия вдруг вспоминала: «Как там Бетти, интересно?», и тут же забывала.

        С управляющим дома Юлия встретилась только через неделю, выслушала его отчёт, получила деньги за прошедший период и дала распоряжения на будущее. По - польски Юлия понимала, но говорила плохо, поэтому переговоры велись на немецком языке. Нужно было сделать небольшой ремонт на первом этаже, заменить трубы водопровода на втором и починить крышу на третьем. Они с управляющим обговорили смету и план ремонта, и поляк, пан Казимир Новак, был удивлён тем, что такая молодая девушка вникает во все вопросы ремонта и даёт вполне толковые и нужные советы.

        Юлия обсудила с Марком, куда им хотелось бы поехать в медовый месяц? Сама она очень хотела в Париж, а Марку было почти всё равно – куда, лишь бы с ней вместе. Они решили, что будут ехать поездом через Германию и немного задержатся там, чтобы осмотреть картинную галерею Дрездена и известные достопримечательности. Нужно было срочно выправить заграничные паспорта. Юлия обратилась к пану Новаку с просьбой о помощи. Других знакомых у неё в Варшаве пока не было. У управляющего имелись нужные связи, и он за приличные деньги похлопотал, где нужно, и через неделю у молодой пары появились паспорта.

        Молодожёны с неохотой расставались со своим любовным гнёздышком, но впереди была целая жизнь и интересное путешествие, поэтому они быстро утешились и наслаждались новыми ощущениями от вояжа. За окнами поезда мелькали живописные картины, одна красивее другой. Маленькие города с черепичными крышами сменялись кудрявыми горами, покрытыми виноградниками, сверкали на солнце узкие и широкие речки, приветливо встречали небольшие и уютные станции. Юлия с Марком сидели, обнявшись, одни в купе, любовались сменяющимися видами из окна и, время от времени, обмениваясь нежными поцелуями. На сердце у обоих было спокойно и радостно. Оба желали только одного: чтобы это путешествие не заканчивалось.
 
         Единственно, что слегка омрачало Юлину радость, это была её причёска. Пышные, непослушные волосы требовали помощи в уходе. В Варшаве Юлия несколько раз пользовалась услугами парикмахера. Но в дороге приходилось беречь причёску, стараться не разлохматиться, потому что волосы у Юлии за год отросли, а горничную с собой она не взяла. Марку очень нравились её длинные локоны, так что постричь их короче - нечего было и думать.

        В Дрездене пара остановилась в небольшой семейной гостинице. Первым делом, Юлия пригласила через хозяйку парикмахера. Пришла женщина средних лет и быстро причесала Юлию самым модным образом.

        Молодожёны очень красиво смотрелись вдвоём, такая чудесная пара!  Их лица  сияли счастьем и весельем, так что они нравились  всем, вновь встреченным, людям, и все старались им помочь. Юлия и Марк днём осматривали знаменитую картинную галерею, дворец и кирхи, а вечером гуляли в парках или сидели в пивных садах. Погода стояла чудесная для начала лета, и ничто не омрачало их счастья. Иногда Юлия спрашивала мужа:

         - Марк, расскажи мне ещё раз, как ты влюбился в меня?

         - Я полюбил тебя с первого взгляда. Это было, как выстрел в сердце. Я посмотрел в твои глаза и понял, что погиб. До этого я, конечно же, встречал других девушек, но ни одна из них не произвела на меня такого впечатления. А ты была, как белая чайка среди воронья, как ангел среди обычных людей.

         - Ну, почему же - погиб?

         - Потому что я понимал, что такая девушка, ослепительно красивая,яркая, умная, весёлая, вряд ли обратит на меня внимание. К тому же твой кузен, Володя, сразу заметил, что ты мне понравилась, и сказал тогда: «Ты, друг, не очень-то посматривай на мою кузину! Она в меня по уши влюблена! Когда подрастёт, я сам на ней женюсь».

          - Так и сказал?

          - Да, именно так и сказал. Поэтому я старался виду не показывать, как я любил тебя, а сам ночей не спал, всё думал о тебе. Так радовался, когда мне удавалось хоть изредка увидеть тебя. Когда мы с тобой поцеловались, помнишь? Я засомневался в том, что Володя говорил правду, и что ты влюблена в него. У меня появилась слабая надежда. А уж когда он неожиданно позвал меня шафером на своё венчание, я был просто потрясён и понял, что он обманул меня, что он не собирался на тебе жениться. Знаешь, мне было так досадно, во - первых, что я потерял столько времени, а ты так и не знаешь о моих чувствах. А во-вторых, я увидел эту его невесту и просто не мог понять - что он в ней нашёл? Как он мог не оценить тебя, такую красивую, образованную, воспитанную и добрую девушку, и выбрать эту пустую блондинку? Но я даже обрадовался, что путь свободен, и я могу напомнить тебе о себе. А теперь ты расскажи, когда я тебе понравился? Ведь у меня всё равно не было уверенности, что ты выберешь меня.

         - У меня всё было по – другому. Признаюсь, что ты мне понравился, но я  не сразу тебя полюбила. Я присматривалась к тебе, привыкала, сравнивала с другими юношами, а потом, когда ты поцеловал меня на том вечере, я стала часто думать о тебе, о том, какой ты милый, нежный, застенчивый, как ты отличаешься от своих товарищей. Ты мне снился не раз, и в какой-то момент я вдруг поняла, что влюбилась в тебя. Бетти тоже заметила, что ты мне нравишься. Но она, знаешь, что сказала? Она заметила, что ты – очень нерешительный и высказала своё мнение: «Боюсь, что он так и не признается тебе в любви, и тебе самой придётся делать ему предложение!».

            Марк засмеялся: «А ведь, правда! Я тысячу раз представлял себе, как я буду делать тебе предложение, и каждый раз меня охватывала паника: что, если ты откажешь? И тогда всё рухнет – все мои мечты и надежды, и я не смогу больше видеть тебя. Как хорошо, что у нас получилось всё случайно и гармонично. Как будто ангелы – хранители всё нам устроили! Я так счастлив!».

          Время от времени они обменивались страстными взглядами и пожимали друг другу руку. Юлии казалось, что совсем не нужно слов, так они с Марком хорошо понимали друг друга. Она полностью была в нём уверена и доверяла ему. Но о своём секрете пока не рассказывала, помня наставления Ильиничны и матери. Марк очень волновался и переживал из-за денег, которые Юлия тратила на поездку. Он сам почти ничего не мог оплатить. Но Юлия уговаривала его не думать о расходах и охотно расплачивалась везде сама. Иногда она задумывалась над тем, должна ли она передать мужу какие-то средства в качестве приданого? Но ей требовалась  консультация кого-то опытного в этих вопросах, и она откладывала это на потом.

         Разговаривали молодожёны и о своих родителях. Юлия переживала, что не была ещё на могиле матери, и Марк предложил  ей сначала заехать в Швейцарию, побывать всё же на могиле Елены-Эвелины, а потом уже ехать в Париж. Юлия охотно согласилась, они ведь никуда не спешили. Поездом переехали из Германии в Берн, а потом в Люцерну. Оттуда автобусом добрались до санатория, где лечилась и умерла мать Юлии. Остановились в маленькой гостинице, следующим утром посетили санаторий, где прекрасно помнили мать Юлии. Кладбище находилось неподалёку от санатория, и Юлия сразу нашла могилу матери. Елена покоилась рядом с Сергеем. Могилы были скромными, с мраморными небольшими плитами и цветниками. Елена заранее оплатила все расходы, и обе могилы были ухожены. Юлии осталось только возложить цвета и хвойные веночки и посидеть рядом с родителями. Марк деликатно оставил её одну и ждал у ворот.

         Когда Юлия, наконец, вышла к нему, он спросил только:

         - А что это за человек похоронен слева от твоей мамы? У него такая же точно могила.

         - Это один её знакомый художник из Питера. Он тоже здесь лечился и умер раньше неё на полгода. А надгробья здесь, наверное, всем делают одинаковые.

         Больше Марк её ни о чём не спрашивал. Юлия же решила ему никаких семейных тайн пока не открывать. Они ещё раз сходили на кладбище перед отъездом. Юлия помолилась, поговорила с матерью и оставила денег местному пастору, чтобы за обеими могилками был уход.

          Говорили молодожёны и о матери Марка. Её звали Ольга Тарасовна, и она была ещё не старой, пятидесяти шести лет. Отец Марка – Юрий Глебович, умер лет десять назад, оставив вдову с двумя детьми: Марком и его старшей сестрой – Ксенией. Ольга Тарасовна была уроженкой Киева, влюбилась в немолодого друга своего отца, бравого военного, и он увёз её из родного дома. Они поколесили по разным местам за время его службы. Потом он ушёл в отставку и осел в Пскове. Они купили небольшой, скромный дом и прожили в нем три года после его отставки. Старшая сестра успела выйти замуж тоже за военного и уехала с ним на юг. Отец недолго болел и умер, мать осталась одна в доме. Марк навещал её так часто, как мог, но он переживал за неё, рассказывал, что у неё прекрасный характер, что она очень скромная, заботливая и понимающая женщина, но очень беззащитная и ранимая. Юлия сразу предложила перевезти его мать к ним в Питер, и пусть она живёт с ними, сколько захочет. Марк очень благодарно отнёсся к этому её предложению и тут же написал матери письмо с приглашением приехать к ним, как только они вернутся домой.

           Ещё он мимоходом выразил своё желание побывать хоть раз на  море, искупаться и поплавать в тёплой воде, погрести на лодке, пройти под парусом. Балтика не в счёт. Там холодно и ветрено. Юлия с радостью подхватила эту мысль и тоже захотела осуществить его мечту.

          - Париж подождёт! – сказала она. – Конечно, мы поплаваем в море. Только надо выбрать, куда именно мы поедем. Давай купим карту и наметим маршрут!

           Так они и сделали. Приобрели карту Европы и часа два лежали на ковре над ней, решая, как лучше и ближе добраться до желанного моря. Потом собрали свои дорожные чемоданы и двинулись дальше.
Они решили ехать поездом через Милан в Геную. Это было самое ближайшее место у моря. Юлия бывала здесь с матерью в детстве, так что многое было ей тут знакомо. Молодожёны без приключений добрались до Генуи, не останавливаясь в Милане. Они так спешили к морю, что решили оставить его на обратный путь.

            Генуя приветливо  встретила их ярким солнцем и безоблачным небом. Ребята, быстро добравшись с вокзала до вполне приличного отеля, оставили вещи в номере и побежали к морю. Волны ласково шелестели мелкими камешками, лёгкий ветерок раздувал их одежду, шевелил локоны Юлии. Стали искать и быстро нашли магазин с купальными костюмами и принадлежностями.Здесь же, в магазине, Юлия спросила у продавца, где лучше купаться? И мужчина объяснил им, что лучше отъехать от города мили две вдоль побережья, там есть купальни и небольшой отель, где мало людей. Ребята так и сделали. Они наняли экипаж и остановились в том самом отеле на берегу моря.
       
           Неделю они прожили совершенно безмятежно, и Марк осуществил свою мечту: он плавал в тёплом море каждый день, брал напрокат лодку и катал Юлию вдоль берега. И ему удалось даже выйти с рыбаками в море под парусом. Юлия радовалась тому, что Марк счастлив, но сама она, хотя тоже плавала, наслаждалась свежим морским воздухом, она не спала почти ни одну ночь. Шум прибоя беспокоил её, а вовсе не укачивал, и она лежала все ночи с открытыми глазами и смотрела на звёздное небо в окне. Днём ей всё время хотелось спать, и она с нетерпением ждала отъезда.   
   
          Наконец, в конце недели Марка начала угрызать совесть, и он предложил ехать дальше. Они собрали вещи, расплатились с хозяйкой, и местный возница повёз их в Геную. Пока они ехали по улицам на вокзал, оба обратили внимание, что мальчишки-газетчики что-то кричат, размахивая свежими выпусками новостей. Кричали они по – итальянски, так что понять, что случилось, было невозможно. Можно было только разобрать часто повторяющиеся слова «Сараево» и «Фердинанд». Уже на вокзале, покупая билет до границы с Францией, Юлия спросила кассира, который говорил по – французски, что случилось?

          - А вы разве не знаете, мадам? – удивился кассир. – Два дня назад в Сараево убит эрцгерцог Фердинанд. Теперь война.

          Юлия не совсем поняла, почему - война, и кто с кем воюет? Поэтому она совершенно спокойно передала разговор мужу. Марк заволновался: если война, то ему нужно немедленно возвращаться домой. Юлия не понимала, почему он так разволновался, и решила сразу во Франции купить газету и из неё узнать новости. Марк не возражал, и они доехали поездом до пограничного города с Францией. Здесь, на станции, Юлия купила номер газеты и узнала о том, что Австро-Венгрия объявила войну Сербии, союзнице России. Газеты писали, что Германия объявила войну России в ответ на её отказ выполнения условий германского ультиматума об отмене всеобщей военной мобилизации. В Петербурге немецкий посол Фридрих Пурталес передал ноту об объявлении войны российскому министру иностранных дел Сазонову.

           В Париж ехать уже не было смысла. Марку нужно было срочно возвращаться в полк. Скрепя сердце, они купили билеты до Варшавы и двинулись в обратный путь.  Поездка домой не была такой радостной, как первый вояж. Неизвестность пугала обоих, хотя Марк не показывал своего волнения. Юлия с тревогой заглядывала в его глаза, но он улыбался ей в ответ и всячески успокаивал. Юлия с Марком никогда не говорили о политике, не успели. Кузен Володя когда-то высказывал свои мысли на этот счёт, и они с дядей Станиславом иногда спорили за обедом, но Юлия никогда не вникала в их разговоры. Поэтому сейчас ей было тревожно.

         В Варшаве они задержались на один день. Юлия успела повидаться с управляющим паном Казимиром, обсудила с ним текущие дела, и на следующее утро молодожёны отбыли в Питер. Ночью, накануне, Юлия практически не спала. Она лежала, положив голову Марку на плечо, слушала его спокойное дыхание и с ужасом думала, что это может быть их последняя ночь вместе. Впервые после венчания она обратилась к богу и мысленно молилась о том, чтобы он не отнимал у неё такое долгожданное счастье. Юлия давала обещание соблюдать все посты, посещать церковь и жертвовать на её нужды. Только бы с Марком ничего не случилось, только бы он остался жив!

          В Питере Марк сразу же отправился в полк, отвезя Юлию с вещами в их дом. Пока она его с волнением ждала, пришлось выслушать доклад Эммы Оттовны, потом она прочла три пришедших за это время письма. Одно было от дяди, он писал, что безмерно счастлив, что они в Италии, и что его супруга в ожидании. Бетти прислала из Франции тёплое письмо с подробным описанием их жизни. Муж получил в наследство старый дом в Провансе с обширным виноградником. Пришлось переехать жить туда, чтобы привести хозяйство в порядок. Виноградник был запущенный, в нём много работы, пришлось нанимать людей и самим прилагать усилия, чтобы отремонтировать дом и обновить посадки. В Париже Бетти была только проездом, звала Юлию к ним в гости и обещала, что они вместе съездят в Париж и посмотрят его достопримечательности. Третье письмо было от бывшей экономки. Домна прислала небольшое послание, где описывала, как занимается хозяйством мужа, магазином, и как она устаёт.

            Эти письма немного отвлекли Юлию от тревожных мыслей, но никак не обрадовали. Она волновалась за мужа и ни о чём другом не могла думать. Марк вернулся только к вечеру, просил срочно собрать ему немного вещей в походный чемоданчик, утром их полк выступал к месту дислокации. Юлия сама дрожащими руками складывала его вещи и при этом обливалась слезами перед предстоящей разлукой. Она рисовала себе ужасные картины того, что с Марком может случиться, и представляла заранее, что с ней будет, если его убьют.

             Ночь прошла ужасно, они оба не спали, сидели, потом лежали, обнявшись, и всё говорили и говорили. Марк успокаивал Юлию, заверял её, что он будет себя беречь, не станет геройствовать и непременно вернётся к ней живым и здоровым. Юлия, молча, глотала слёзы, комок стоял у неё в горле, и она не могла говорить. Утром она выглядела ужасно: бледная, растрёпанная, с синяками под глазами, она ужаснулась, посмотрев на себя в зеркало. Срочно умылась, причесалась, заплетя обычную косу, и поспешила к Марку. А он стоял уже готовый, одетый, с походным чемоданчиком в руках. Юлия припала к его груди и не могла оторваться. Ей хотелось всегда находиться в его сильных объятиях. Простились внизу, в прихожей, поцеловались в последний раз, Юлия его трижды перекрестила, и Марк закрыл за собой дверь.

      
                *          *           *

              Дальше для Юлии началась какая-то «чёрная полоса» в жизни. Она не знала, чем ей заняться, что делать дальше, как жить? Посоветоваться было не с кем. Дядюшка находился за границей, близких подруг, кроме Бетти, у неё не было. Юлия уселась в кабинете отца писать письма. Писала Бетти, и дяде, жаловалась на одиночество, депрессию, какую-то свою беспомощность. Ей просто хотелось с кем-то поговорить по душам, чтобы её поддержали, успокоили. Писала долго, с подробностями о погоде и своём настроении.

             Потом вышла просто прогуляться и ходила по улицам, стояла, глядя в воду каналов, потому что текущая вода её успокаивала. Не хотелось возвращаться в опустевший дом. Выпила горячего шоколаду с пирожным в кондитерской, но настроение не улучшалось. Когда начало темнеть, неохотно побрела домой. В прихожей её ждала экономка.

          - Добрый вечер, барышня. А у вас – гости. - Сказала она с улыбкой.

           Юлия, ни слова не говоря, помчалась в гостиную, ожидая увидеть вернувшегося Марка. Но там, в полумраке сгущавшейся темноты, сидела в уголке дивана маленькая незнакомая женщина. Юлия даже растерялась, не зная, что сказать, застеснявшись своего порыва. Женщина поднялась навстречу Юлии и тихо сказала:

         - Добрый вечер. Я – Ольга Тарасовна, мать Марка. Сын присылал мне письмо и приглашал к вам погостить. Я не сразу собралась, думала, что вы ещё не вернулись из-за границы.
Юлия не была готова к такому визиту, но быстро нашлась и приветливо заговорила со свекровью.

         - Добрый вечер, я – Юлия, жена Марка. Добро пожаловать в наш дом. Вы же знаете, что началась война, и Марк уехал со своим полком на фронт. Но я очень рада принять вас в нашем доме. Пожалуйста, располагайтесь и чувствуйте себя свободно.

          Юлия тепло пожала руки этой маленькой, совсем не похожей на Марка женщине и села рядом с ней на диван.

         - Ваша служанка велела мне ждать вас в этой комнате, а я очень устала с дороги и хотела бы прилечь.

         - Это не служанка, а экономка, Эмма Оттовна, она как бы главная над служанками. Вероятно, она не знала без меня, в какой комнате вас поселить, поэтому и попросила подождать здесь. Сейчас мы с вами пойдём вместе на второй этаж, и вы сами выберете себе комнату, которая вам понравится.

           Юлия поднялась и, взяв под руку Ольгу Тарасовну, повела её наверх. Они прошли по коридору второго этажа, и Юлия показала ей три гостевые комнаты, свекровь выбрала самую маленькую и скромную. Швейцар занёс сюда вещи гостьи, а горничная Агаша быстро принесла кувшин с тёплой водой, миску для умывания и перестелила постель. Гостья пожелала остаться одна и лечь, отказавшись ужинать. Впрочем, ужина, как такового и не было заказано. Поэтому Агаша через полчаса, тихонько постучав, занесла гостье на подносе стакан ряженки с ледника и вазочку домашнего печенья.

           Юлия немного растерялась, теперь уж точно не зная, что ей делать. Будучи одинокой, она могла, по крайней мере, распоряжаться собой. А теперь она не знала, как свекровь себя поведёт, и что ей может не понравиться. На всякий случай она заказала кухарке завтрак и обед на следующий день и уселась с книгой в гостиной. Но Ольга Тарасовна не вышла в этот вечер из спальни. Вероятно, она, действительно, устала с дороги.

                *          *          *
         
             Следующее утро началось не так, как всегда. Свекровь вставала рано, и только начало светать, как Агаша постучалась в Юлину спальню. Она сказала, что гостья уже встала и ожидает завтрака в столовой. Пришлось быстро подняться и причесаться. Это заняло какое-то время. Юлия сказала Агаше, что она может только помогать ей с причёской по утрам, а потом полностью поступать в распоряжение свекрови. И велела подавать завтрак.

          Ольга Тарасовна без улыбки приветствовала невестку в столовой и заметила, что прислуга в доме разбалована и поздно встаёт. Юлия ответила ей, что они все думали, что гостья, уставшая с дороги, и не будет рано вставать, поэтому не беспокоили её. Свекровь в ответ только скривила губы и ждала, когда подадут завтрак. Обычно у Юлии ели этакий английско - немецкий завтрак. Это могли быть варёные яйца или сосиски, овсяная каша на молоке, сыр или бекон, горячие булочки с маслом и джемом и кофе. Гостья с недовольной миной поковыряла кашу, съела одно яйцо и сказала, что это – не завтрак.

         - Вы, что, и Марка кормили такой едой? Разве можно этим наесться? Нужно с утра варить суп с мясом, чтобы мужчина был сыт до обеда.

          Юлия покраснела и не знала, что ей ответить. Перед сном она размышляла, куда повести гостью, и что ей прежде всего показать в столице. Чтобы поменять тему разговора, она спросила:

         - Куда мне повезти вас после завтрака? Что вы желаете посмотреть в первую очередь?

          - Я хотела бы посмотреть твоё приданое,- сказала гостья, сразу переходя с хозяйкой на «ты».

           Юлия слегка растерялась, но взяла себя в руки и приветливо сделала пригласительный жест рукой:
           - Пожалуйста, прошу.

           Они встали из-за стола, и Юлия повела свекровь в родительскую спальню, где стояли сундуки с её приданым, которое они заказывали ещё с тётушкой Софьей, и сундуки с приданым Елены, матери Юленьки, которые не использовали. Юлия позвала Агашу, та включила верхнюю люстру, раздвинула тяжёлые шторы на окнах и открыла крышки четырёх больших сундуков. Ольга Тарасовна, не стесняясь, начала выкладывать на большую кровать и рассматривать содержимое сундуков. Юлия села в кресло у окна, Агаша хотела уйти, но гостья велела ей остаться.  Ольга Тарасовна подавала ей вещи из сундуков и приказала складывать стопками отдельно скатерти, отдельно простыни и постельное бельё, отдельно салфетки и т.д.

           - Это неправильно, что всё лежит вместе. Постельное бельё должно находиться отдельно, столовое – отдельно, а уж сорочки и нижнее бельё – вообще в другом месте.

           Она терпеливо, не торопясь, разворачивала каждую вещь, рассматривала швы, вышивку в уголках салфеток, проверяла, нет ли пятен, потом передавала Агаше, а та заново складывала и распределяла по стопкам на кровати и туалетном столике и стульях, когда уже не хватало места. Юлия сначала сидела, молча наблюдая за её действиями, потом её стало противно, и она поняла, что её тоже сейчас подключат к перекладыванию с места на место всяких тряпок, поэтому она встала, извинилась и вышла из спальни. Нужно было дать распоряжения насчёт обеда.

           Внизу экономка встретила её сочувствующим взглядом. Юлия посоветовалась с ней, что лучше приготовить на обед, и они вдвоём отправились в кухню к кухарке, узнать, что есть из продуктов, и что ещё нужно купить. Решили приготовить грибной суп, кулебяку и пирожки с рыбой, на закуски подать соления и окорок, буженину и солёную рыбу. Обычно Юлия так обильно не обедала, но для гостьи хотелось подать что-то особенное.

          Когда она вернулась в спальню, рассматривание и перекладывание белья подходило к концу. Ольга Тарасовна пересчитывала и записывала карандашом на бумажке количество простыней и всего остального.

          - Милочка, - сказала она вошедшей Юлии, - я закончила, проследите, чтобы девушка уложила в сундуки так, как я велела. Я потом проверю.

           Она вышла со списком в руках и скрылась в коридоре. Юлия только руками развела, но пришлось остаться и смотреть, как Агаша заново складывает бельё в сундуки. Она не знала, чем занимается свекровь, но не решалась покинуть спальню и начала помогать Агаше, чтобы скорее закончить.  Когда они, наконец, вышли из спальни, обед уже был накрыт. Свекровь сидела во главе стола и сразу начала высказывать своё мнение по поводу приготовления пищи. Зачем варить постный суп, когда «мясоед»? Кулебяка пережарена, а начинка слишком пресная. Пирожки надо печь, а не жарить, соления неправильно подаются. Юлия выслушала все претензии, не моргнув глазом. «Да, Ольга Тарасовна! Вы правы, Ольга Тарасовна! Будет сделано, всё исправим, Ольга Тарасовна!». Это всё, что она смогла сказать. Свекровь начинала её сильно раздражать. Она так же заметила, что вся прислуга тоже еле сдерживается и крайне недовольна гостьей. Но что делать? Неизвестно, сколько она ещё собирается гостить.

             За пять дней Юлии так и не удалось показать свекрови ни одну достопримечательность. Только в пятницу утром Юлия решительно предложила Ольге Тарасовне прогуляться в коляске после завтрака, и та, нехотя, согласилась. Кучер впряг специально не одну, а двух лошадей, начистил и отмыл их до блеска, натёр коляску и положил мягкие подушки на сидения. Верх коляски открыли, потому что выдалась хорошая погода, светило солнышко и, хотя изо рта шёл пар, совершенно не было ветра, и было приятно катить по улицам, рассматривая всё вокруг.  Дамы уселись на задние сидения, причём Ольга Тарасовна держалась с большим достоинством, как королева.  Когда экипаж выехал со двора, и Юлия обратилась к ней с какой-то фразой, Ольга Тарасовна вдруг сказала ей строго:

           - Милочка! Хватит уже именовать меня по имени и отчеству! Я тебе теперь кто?
           - Кто?

           - Мама, вот, кто! И изволь называть меня так.

           Юлия в очередной раз растерялась, но возражать не стала. А свекровь, видя, что невестка не возражает, повторила: «Так кто я?». У Юлии язык не поворачивался назвать эту  чужую женщину святым именем «Мама». Но та настаивала. И Юлия выдавила из себя: «Мама Оля». «Всё это ради Марка!» - Думала она. Дамы прокатились по Невскому проспекту, потом кучер провёз их ещё по нескольким красивым улицам, мимо Зимнего дворца, по Набережной. Он хотел, было, ехать в Петергоф, но Ольга Тарасовна пожелала посетить Пассаж, и они остановились возле него.
            
           Как всегда щедрая, Юлия повела свекровь по женским отделам, желая что-нибудь ей купить и подарить, та возмущённо сказала: «Зачем это? Зачем зря деньги тратить? У меня не день рождения, и всё у меня есть. Нечего транжирить впустую!». Тут у Юлии закралась мысль, что при таком отношении свекровь потребует от неё и финансового отчёта, хотя денег Марка она никогда не брала. Юлия как-то сразу «поскучнела», задумалась и больше не рассказывала свекрови по дороге домой, где какое здание, и кто из знати, где живёт.

            Домой они приехали в молчании. Юлия увидела на подносе в прихожей несколько писем, незаметно подхватила их, пока они раздевались, и поднялась к себе. Ей не хотелось, чтобы Ольга Тарасовна расспрашивала её об этом. Она понимала, что если пришло письмо от Марка, то она его возьмёт читать. В спальне она увидела, что, действительно, одно из писем было от мужа, второе от Бетти и третье написано незнакомым почерком.


                *          *          *

            Юлия заперлась в своей спальне и с нетерпением вскрыла письмо от Марка. Она успела только бегло прочесть начало, поняла, что письмо сугубо интимное, как в дверь раздался стук.

            -О, Господи, кто там?

            - Это я, дочка. Хочу посоветоваться с тобой!

            - Одну минуточку, я переодеваюсь!

            Юлия заметалась по комнате, спрятала письмо от Марка под скатерть стола, сняла с себя жакет и блузку и раскрыла гардероб. Потом подошла и открыла дверь. Свекровь быстро юркнула в проём и с подозрением осмотрела комнату, увидела письма на столе и, бесцеремонно взяв в руки, начала их рассматривать.

          - От кого это? Экономка сказала, что были письма. Я подумала, что это – от Марка.

          - Это от дяди из Италии и от моей подруги из Франции,- объяснила Юлия.

          - Неужели ничего не было от Марка?

          - Пока нет. Он же всего пять дней, как уехал. Почта, наверное, хуже работает в военное время.

           -Ну, не знаю. Марк такой внимательный, он бы сразу написал,- сказала Ольга Тарасовна, как-то неприязненно глядя на невестку.

           Юлия покраснела, но признаваться было уже поздно, да она и не собиралась.

          - Я сейчас переоденусь и спущусь. – Стараясь быть терпеливой, ответила она.

           Обедали молча. Свекровь начала, было, расспрашивать, что пишет дядя, но Юлия сказала, что не успела прочесть письма. И это было правдой, потому что когда Ольга Тарасовна пришла к ней в спальню, оба письма лежали запечатанными, и она это прекрасно видела. После обеда, сделав снова замечания по приготовлению блюд, Ольга Тарасовна обратилась снова к Юлии:

         - Так что же там пишет ваш дядя?

         Юлии казалось, что её терпению пришёл конец, но она взяла себя в руки и попросила Агашу, убиравшую со стола посуду, принести письма из спальни. Она не знала, от кого второе письмо, и волновалась, что откроется её невинный обман.
Горничная принесла оба письма, и дамы перешли пить кофе в гостиную. Юлия вскрыла письмо, написанное незнакомым почерком, ножиком для разрезания страниц. Внутри были два листка, написанные аккуратным каллиграфическим почерком с завитушками и росчерками, на фирменной бумаге какого-то отеля. Письмо было написано по-французски. Оказывается, его писала «тётя» Элеонора, новая жена дяди. Она извинялась, что у дяди ухудшилось зрение, и он попросил её поддерживать переписку с племянницей. Юлия пробежала письмо глазами, молча. А Ольга Тарасовна нетерпеливо посматривала на неё и ждала пересказа содержания. Юлии пришло в голову «проверить» её. Возьмёт - не возьмёт? И она протянула листки свекрови. Та жадно схватила письмо и несколько минут изучала его. Потом отдала обратно со словами: «Почерк уж больно мелкий!».

         Юлия поняла, что свекровь или совсем не знает французского, или не знает его в достаточной степени, чтобы прочесть письмо. Поэтому она взяла листки в руки и начала переводить частично, попутно придумывая то, чего не было в тексте. Тётушка сообщала в первых же строках, что у них родился малыш, назвали его Александром, сокращённо – Алекс, писала, как хорошо они живут на юге, что дядюшка отдыхает, принимает морские и солнечные ванны и наслаждается тёплым морем. Элеонора выражала надежду, что Юлия с Марком здоровы и счастливы, и приглашала заехать к ним во время свадебного путешествия. Письмо явно было написано до начала войны и долго шло. Юлия добавила от себя привет и наилучшие пожелания для Марка и свекрови. И та, судя по её лицу, осталась довольной. Потом задала вопрос:

       - Так это, что? У них родился ещё один наследник?

       -Да. У дядюшки есть старший сын, мой кузен – Владимир. Правда, они с дядюшкой в ссоре, но Володя – основной их наследник. Теперь будет ещё и Александр.

       - И что, тебе от них ничего не достанется?

       - Я никогда и не рассчитывала на наследство от них. Покойная тётушка Соня подарила мне свои украшения перед смертью. Этого вполне достаточно.

       - Вот как? Покажи мне, что она тебе подарила!

       - Я не держу драгоценности дома, они в сейфе, в банке. Мои родители и няня настаивали на том, что когда в доме полно чужих людей, прислуги, ценные вещи нужно держать в банке, чтобы никого не искушать. Ну и жуликов в Питере полно, нужно учитывать.

        Свекровь была разочарована. Теперь она заинтересованно посматривала на письмо от Бетти, ей хотелось ещё каких-то новостей.

        Юлия взяла второе письмо, вскрыла его ножиком, пробежала глазами. К счастью, Бетти тоже писала по – французски. Она была очень деликатна, никогда не писала ничего лишнего и не делала намёков, но на всякий случай написала на том языке, в котором Марк был не силён. Юлия протянула листок, исписанный мелким, как бисер, почерком Бетти, свекрови. Та опять схватила его, сделала вид что читает, потом отдала обратно Юлии, ничего не сказав. Какое-то время дамы молчали. Потом гостья выдала:

       - Ну, что ж. Значит, Марк написал мне домой, а я, как на грех, уехала. Нужно возвращаться домой.

       У Юлии затеплилась надежда, что свекровь, наконец, уедет. Но это желание гостьи было только на словах. За билетом она не посылала. Юлия, боясь разговора с новой родственницей о финансах, не знала, что и придумать. Она спустилась в людскую, якобы по делу. Здесь никого не было, и Юлия ходила из угла в угол, раздумывая, что же делать? За этим занятием её застала Эмма Оттовна, спустившаяся вниз с газетой в руках.

      - Барышня, вы слышали? Тут пишут, что Петербург из-за войны с немцами переименовали в Петроград!

      - Не может быть!

      - Ещё как, может!  Они так же пишут, что немцев, живущих в России, могут депортировать из страны. Мне, наверное, лучше сразу уехать.  А вы, почему к нам спустились? Что-нибудь нужно?

       - Да. Я не знаю, что мне делать.- Шёпотом, оглядываясь на дверь, ответила Юлия. – Гостья у нас только пять дней, а я уже еле её выдерживаю. Так хочется куда-нибудь сбежать.

       - Это проще простого. Поезжайте в имение с Василием и Гаврилой Ивановичем, а я скажу ей, что вам позвонили по телефону, что там пожар в соседней деревне, и вы срочно поехали с мужиками посмотреть, всё ли там в порядке? Кучер Иван останется с каретой на тот случай, если она надумает ехать на вокзал. Как вам?

        - Тогда надо реально позвонить. Она же поймёт, что звонка не было. Позвоните дядиной горничной Тане, пусть она перезвонит нам в десять часов вечера. Ольга Тарасовна к этому времени уже ложится. Если она не услышит звонка, услышит Агаша. Трубку возьмёте вы, Эмма Оттовна. Я сейчас соберу саквояж, а вы велите Василию закладывать в пять утра, и чтобы Гаврила Иванович тоже был готов к этому времени. А печи пусть Иван пока топит.

                *          *          *


          В своей комнате Юлия быстро собрала в саквояж немного вещей, пару книг и сладости. Дорожную одежду приготовила и повесила на стул, саквояж поставила у дверей и начала раздеваться перед сном. Слышала, как внизу зазвонил телефон, и как Эмма Оттовна с кем-то разговаривала. Потом экономка тихонько постучала в дверь её спальни и сказала, что всё готово, и Агаша разбудит её рано утром.
Юлия присела к туалетному столику и написала свекрови небольшую записку с извинениями. Теперь Юлия могла спокойно спать. Она залезла в свою мягкую постель и с удовольствием натянула до подбородка лёгкое пуховое одеяло. Завтра она отдохнёт от своей гостьи и сможет насладиться чтением письма от любимого мужа. Юлия закрыла глаза, представила себе милое лицо Марка и заснула с улыбкой.
Спала она чутко и сразу проснулась, когда Агаша тихо поскреблась в дверь её спальни. Быстро умылась, оделась, Агаша заплела и уложила её тяжёлые волосы в косу. Тихо ступая по ковровой дорожке коридора, спустились в людскую. Здесь Юлия позавтракала, а Василий и Гаврила Иванович уже вставали из-за стола и пошли запрягать лошадь. Юлия велела им потихоньку выезжать из ворот и ждать её на улице. Быстро выпив кофе с булочкой, она вышла через чёрный ход в подворотню, Агаша проводила её до ворот, перекрестила сзади и заперла ворота. Юлия уселась в закрытую коляску, и экипаж, не спеша, тронулся в путь.

            Было ещё темно, а Юлии так хотелось прочесть письмо от Марка. Она вытащила его из кармана, пытаясь различить буквы в сумраке раннего утра, но рассвет только занимался, и она с сожалением поцеловала листочки и положила обратно в карман жакета. Коляска катила медленно, ритмично покачиваясь.  Юлия прикрыла глаза на минутку, как ей показалось, и прислонилась к головой к стеклу. А когда открыла глаза, то они уж и приехали. Ей удалось поспать всю дорогу. Она чувствовала себя бодрой и с удовольствием потянулась, выйдя наружу. Василий вынес её саквояж, открыл ключом двери и отправился распрягать и ставить лошадь в конюшню, а Гаврила Иванович пошёл в сарай за дровами.

            В доме было холодно, и Юлия с нетерпением ждала, когда растопят печи. Прошло не меньше получаса, пока мужчины затопили камин в гостиной и печки в двух соседних комнатах. Стало теплее. И пока Василий ставил самовар в кухне, Юлия, не раздеваясь, присела ближе к огню и достала, наконец, заветное письмо.

          «Дорогая моя, любимая Юленька! - Писал Марк. – Только один день не видел тебя, а как я уже скучаю по тебе! Какой изверг придумал эти войны, чтобы разлучать любимых людей и делать их несчастными! Пишу тебе в вагоне – теплушке на остановках. Поезд мчит нас куда-то на юг, но часто и подолгу стоит  то в чистом поле (ждёт встречного), то на какой-нибудь неизвестной станции. Когда мы едем, сильно качает вагон, и писать невозможно.
       Я всё время думаю о тебе, моя любимая девочка! Вспоминаю твои глаза, запах твоих прекрасных волос, улыбку, поворот головы. Ты должна знать, что я люблю тебя так сильно, что я обязательно вернусь к тебе живым, а ты молись за меня. Говорят, что молитва жены за мужа – самая сильная. Если ты будешь верить и ждать меня, я обязательно приеду, и мы никогда больше не расстанемся ни на один день! Всегда будем вместе, моя любимая Юленька!
        Тысячу раз целую и обнимаю тебя.
        Твой навеки Марк».

        Юлия перечитала письмо три раза и прижала его к губам. Конечно, она не хотела, чтобы кто-то другой брал его в руки. Она посидела ещё у камина какое-то время, согрелась. Василий принёс в столовую кипящий самовар, и Юлия позвала их обоих пить с ней чай. Достали чашки, тарелки из шкафа, разложили печенье и конфеты, которые захватила Юлия и, не спеша, наслаждались чаепитием. Поговорили о делах в имении, решили немного отдохнуть и съездить в деревню за продуктами.

       Потом Юлия вышла во двор, прошлась по саду. Погода стояла тёплая осенняя, под ногами шуршали опавшие листья, пахло дымком из труб. «Как хорошо! Природа!» - подумалось Юлии, и она улыбнулась сама себе. Перемена обстановки благотворно повлияла на её настроение. «Эх! Если бы ещё Марк был здесь со мной!» - подумалось ей, и она горестно вдохнула. Но потом вспомнила о его нежном письме и снова улыбнулась. «Всё будет хорошо! Он обещал!».

        Два дня на даче пролетели, как одно мгновение. В понедельник утром отдохнувшая и спокойная Юлия возвращалась в город, настроившись на положительный лад. Она дала себе слово быть терпимой и доброжелательной по отношению к матери Марка. Но дома её ожидал сюрприз: Ольга Тарасовна уехала домой, оставив для Юлии письмо.

        «Юлия! Неблагодарная невестка! Я уезжаю, не дождавшись вашего возвращения. Вы поступили очень некрасиво и невежливо, оставив меня вдвоём с вашей немкиней! Даже не понимаю, зачем вы её держите? Что, так трудно - управиться с парой слуг? Я думаю, что будет лучше, если вы приедете ко мне жить в Псков, и мы вдвоём будем ждать с фронта нашего дорогого Марка. А заодно я научу вас хозяйничать: варить варенья, солить грибы и капусту, печь пироги. Нынче молодёжь ничего не умеет делать. Уверена, что Марк поддержит меня и будет рад видеть нас вместе дома. Жду вас в Пскове.
Ваша свекровь Ольга Дробот».

        Письмо было не заклеено, и Юлия подозревала, что Эмма Оттовна прочла его, потому что подала ей конверт, поджав губы. Юлия прочла послание свекрови и постаралась, чтобы эмоции никак не отразились на её лице. Экономка, похоже, ждала какой-то реакции от хозяйки, но Юлия ничего не сказала, и это явно обидело женщину. Она развернулась и, молча, вышла. Юлия не хотела, чтобы её семейные дела обсуждались прислугой, поэтому решила никак не комментировать письмо. Нужно было чем-то заняться, и она села писать письма. За короткий срок произошло несколько событий, и Юлия хотела поделиться впечатлениями с дядей и с подругой. К тому же, Юлия решила каждый день писать Марку. Ничего, что она не знает адреса. Потом он получит их все сразу и обрадуется тому, что она думала о нём каждый день. 

        Для начала Юлия отправилась в магазин – пополнить запас письменных принадлежностей. Она купила красивую почтовую бумагу с водяными разводами и к ней – такие же красивые конверты с цветочками в уголке. Потом выбрала два вида чернил и удобные ручки с перьями. Теперь можно было заниматься написанием писем с удовольствием.

        Первому она, конечно, написала Марку. О том, как скучает по нему, как тоскует и надеется, что он бережёт себя и вернётся к ней целым и невредимым. Потом она сообщила ему новость о переименовании Петербурга в Петроград. И только в конце написала о визите его матери к ней. Юлия спросила его, действительно ли он хотел бы, чтобы она переехала в Псков к его матери? Закончила письмо поцелуями и обещаниями молиться за него. Письма тёте с дядей и Домне получились короткими. А письмо Бетти Юлия отложила на вечер и после обеда отправилась пешком на прогулку. Падал мелкий снежок, лёгкий морозец бодрил и совершенно не мешал променаду.

       Приближалось Рождество. Юлия не знала, нужно ли во время войны праздновать какие-то праздники? Но она так любила эту Рождественскую суету, подготовку, все праздничные атрибуты, что решила обязательно поставить дома хотя бы небольшую ёлку и обязательно одарить своих преданных слуг. Потом она вспомнила о свекрови. Та наверняка ждёт её именно на праздники. Нет. Никуда она не поедет. Письма от Марка будут приходить к ней сюда, и она не двинется с места. Об этом она и напишет ей в извинительном письме. Юлия по дороге прикупила несколько поздравительных открыток, новых ёлочных игрушек и мишуры для украшения. А дома велела Василию ехать за ёлкой.

      Следующий день она посвятила написанию писем Бетти и свекрови и подписыванию открыток. Настроение у неё было предпраздничное, и она поехала на почту, отправить побыстрее письма и открытки, а потом – в Пассаж, посмотреть подарки прислуге. Ей нравилось ходить по магазинам, рассматривать новинки и представлять, как такой подарок обрадует её близких или знакомых. Но из родных никого в городе не было, так что радовать оставалось только прислугу. Вспомнила Юлия и о тётушке Лидии. На обратном пути специально завернула на её улицу. Выйдя из коляски, заглянула незаметно в окно. Старушка уже не сидела в своём кресле перед мольбертом с картиной, и окно было завешено шторами. Юлия подумала, что раз уж она приехала, надо узнать, как поживает Мария Ивановна. Она спустилась по лестнице в полуподвал, прошла тёмным  коридором и постучала в знакомую дверь.
Ей открыла незнакомая молодая женщина, закутанная в вязаный платок. На расспросы Юлии она ответила, что бывшая хозяйка квартиры уехала жить в деревню, а квартиру продала. И ничего больше она о ней не знает. Юлию эта новость обрадовала: значит, не умерла, а просто переехала. Слава богу! Пусть живет, хорошая женщина.

        Дома Юлия достала красивую обёрточную бумагу, которая всегда в избытке хранилась в секретере, и принялась упаковывать подарки для слуг. Василий уже привез ёлку из имения, и они с Гаврилой Ивановичем устанавливали её в гостиной, в эркере. Ёлка была выбрана с любовью: не очень высокая, метра два высотой, но пушистая и красивая. Когда дерево заняло своё почётное место в гостиной, Юлия вместе с Агашей принялись его украшать. Чудесно пахло хвоей, руки липли от смолы, но занятие это было радостным. Потом уже, после ужина, Юлия с Эммой Оттовной обсудили меню праздничного стола и наметили, что из продуктов нужно ещё купить.

        В Сочельник в доме царила праздничная суета, несмотря на то, что из хозяев была только одна Юлия, и гостей она не собиралась приглашать. В кухне пеклись пироги, жарился гусь с яблоками, и ароматные запахи носились по всем этажам. Юлия уже положила пакеты с подарками под украшенную ёлку в гостиной и велела Эмме Оттовне накрывать в столовой стол на 10 персон. Домочадцев набиралось 8 человек, вместе с дядюшкиным кучером и их горничной Татьяной, которую Юлия уже успела позвать на праздничный ужин. А два прибора – пусть будут «про запас». Вдруг случится какой-нибудь сюрприз, чудо, и нагрянет неожиданный гость (Марк? Ольга Тарасовна?). Юлия верила в чудеса, и ей очень хотелось какого-то праздничного чуда. Даже письмо от Марка было бы лучшим подарком к Рождеству. Она с утра заглядывала в прихожую, но почтальон запаздывал, и на подносе ничего не лежало. Тогда она решила не мучить себя ожиданием и выйти из дома на какое-то время.

        Она отправилась пешком по Невскому проспекту, разглядывая светящиеся витрины магазинов, и думала о том, чего бы ей хотелось самой в подарок? Ведь никто не подарит ей ничего на Рождество. А сама она может купить себе что-то желанное. Юлия с удовольствием подставляла лицо мелким падающим снежинкам и представляла себе: что же она хочет? Всё у неё есть. Даже любимый муж. Вот, если бы ещё родился ребёнок, сколько бы было радости! Но, увы. Пока бог не дал им этого счастья.

       «А что, если купить себе куклу?» - Подумала Юлия. Красивую, новую. У неё была старая детская кукла Маргарита, но она уныло сидела в спальне на камине и никак не радовала. А новая кукла – это будет, как материализация чувственных идей. Она будет воплощением её мечты. И Юлия решительно направилась к магазину игрушек. Здесь сегодня толпилось много покупателей с детьми, было шумно и весело. Продавцы едва успевали обслуживать людей, и у прилавка с кассой стояла очередь. У Юлии было время осмотреться в магазине, и она внимательно изучала игрушки на полках. Кукол было много: они сидели и стояли в разноцветных платьицах, в коробках и без, разного размера и с различным цветом волос. Были тут и мальчики в матросках, в курточках и коротких штанишках, в охотничьих костюмчиках и шляпках.

       «Кого я хочу? Мальчика или девочку? Наверное, сначала девочку. А как бы я её назвала? Ксения, Анастасия? Нет! Марина – в честь Марка!» - Размышляла Юлия и заприметила подходящую куклу – блондинку с миловидным личиком, похожую на Марка. Кукла была в нарядном кружевном платье белого цвета на голубом шёлковом чехле. Юлия ещё раз оглядела полки и решила купить эту куклу. Она стала в очередь, продолжая смотреть на свою Марину. Вдруг возле неё раздался возглас:

       - Юленька! Ты ли это?

       Юлия перевела взгляд на говорившую девушку и с трудом узнала в ней свою бывшую одноклассницу по начальной школе – Женю. Худенькое, осунувшееся лицо, тёмные круги под глазами. Как же она изменилась!

      - О! Здравствуй! Сколько лет, сколько зим! Как ты? Где ты? Что покупаешь?
Юлия незаметно, боковым зрением заметила, что Женя одета чистенько, но очень скромно. Она держала в руках дешёвую тряпичную куклу и небольшой мячик в сетке.

       - Я покупаю подарки моей младшей сестре, Кате. Знаешь, наша мама умерла прошлым летом, а моего мужа забрали на фронт, и он погиб в первом же бою. Так что мы теперь вдвоём…- Женя грустно улыбнулась.

       - А ты как?

       - Я ,приблизительно, так же. Родные умерли, любимый муж на фронте. Я, правда, не одна, с прислугой, но, фактически, тоже одна.

        Девушки поболтали о всяких пустяках и общих знакомых, подошла очередь Жени, она рассчиталась мелочью за свои покупки и отошла к выходу. Юлия купила понравившуюся куклу и попросила запаковать её, как подарок. Потом догнала Женю уже на улице.

        - Послушай, Жека! Где ты встречаешь Рождество?

        - Как – где? Дома, конечно. Я поставила еловые ветки в вазу, а Катя сама клеила цветные цепи и делала игрушки из блестящей бумаги.

        - Вот, что, дорогая! Раз уж мы встретились, приглашаю вас с сестрой ко мне на ужин. И переночуете у меня, место есть. Всё – таки вместе веселее! Ты помнишь, где я живу?

        - Помню, конечно!

        - Что же ты не зашла ни разу? Я всегда тебе рада!

        - Да, неудобно как-то. И столько всяких бед навалилось, что я не знала, как мне всё это пережить…

        - Так вот, пожалуйста,  иди, готовься с сестрой. Кстати, сколько ей лет? В пять часов вечера я пришлю за вами коляску. И никаких возражений! До встречи!
 
        - Ей - десять. Спасибо за приглашение.

         Юлия чмокнула Женю в щёку и, проводив её до угла, снова вернулась в магазин. Она купила для Кати такую же красивую и нарядную куклу, как себе, только с каштановыми волосами. Куклу тоже красиво запаковали в коробку и бумагу. По дороге Юлия заглянула в кондитерский магазин, который очень любила, и купила для Жени нарядную коробку конфет.

                *            *           *

        Юлия очень спешила домой, потому что надеялась, что почта уже пришла. И, действительно, на подносе в прихожей лежали несколько писем. Быстро раздевшись, Юлия подхватила их и пошла в кабинет - их читать. Она разрумянилась от мороза и была в приподнятом настроении. Но когда она рассмотрела конверты, то оказалось, что письма от дяди, Бетти, Домны, Казимира Новака из Польши и свекрови. От Марка ничего не было. Юлия разрезала конверты и вынимала поздравительные открытки. Только свекровь прислала неприятное письмо с упрёками и требованиями. Она писала, что получила от Марка письмо с дороги, и что он – прекрасный, любящий и внимательный сын.

        Настроение у Юлии немного упало, но она сказала себе, что идёт война, что почта работает с задержками, и она не будет расстраиваться и портить праздник себе и другим. Нужно было распорядиться насчёт комнат для Жени с Катей, положить купленные подарки под ёлку и проверить, все ли готово? Юлия поднялась и пошла заниматься делами. Это отвлекало её от грустных мыслей.

        В пять часов она хотела отправить Василия с коляской по адресу Жени, но потом передумала и поехала за ними сама. Она боялась, что девочки откажутся ехать. Погода стояла прекрасная, и было приятно прогуляться. Все улицы были засыпаны снегом так, что не было слышно стука колёс экипажей. Легкий морозец бодрил прохожих, а небольшой ветер поворачивал летящие снежинки то в одну сторону, то в другую. Когда они прибыли на место, девушки пытались отказаться ехать, но Юлия решительно заставила их одеться, и они поехали обратно.

        Юлия видела, что обе девушки смущены, и догадывалась, почему. Но виду не показала и всю дорогу старалась развлечь их разговорами о погоде, об интересных событиях в городе, спрашивая их мнение. Когда разделись в полутёмной прихожей, Юлия повела из сначала наверх. Показала им комнату, в которой они будут ночевать, потом повела в гардеробную и сказала:

       - Женечка! Считайте, что у нас сегодня карнавал. Вот – костюмы для праздника. Выбирайте себе любой наряд и одевайтесь. Если надо будет что-то подшить или заколоть, я пришлю вам горничную в помощь.

        Видя, что девочки не решаются что-то взять, Юлия начала сама снимать вешалки с перекладин и показывать им наряды. У неё сохранилось несколько её собственных нарядных детских платьев, которые жаль было кому-то отдавать. Она прикладывала их по очереди  к Кате, и они смотрели в большое зеркало, подходит ли? Кате понравилось белое батистовое платье с оборками и рукавами «фонарик». И хотя Юлия и Женя отговаривали её, боясь, что она замёрзнет, Катя выбрала его.
 
        Жене подошло темно-синее бархатное платье с пышной юбкой и отделанное белым кружевным воротником и манжетами. Когда девочки оделись, выглядели они очень мило, как две принцессы. Юлия, чтобы не очень выделяться из компании, надела скромное бордовое платье из тафты. Из украшений – только цепочка с крестиком.

        К шести часам слуги собрались в прихожей, и Юлия пригласила их в столовую, где уже был накрыт стол. Чтобы никто никуда не бегал, все блюда поставили сразу, и каждый брал то, что хотел. Лна сидела во главе стола. Слева от неё сидели Женя и Катя. Справа – Агаша и Илья. На другом конце стола восседала Эмма Оттовна. Справа от неё сидел Василий, слева – Гаврила Иванович, дальше – Татьяна. Первое время все смущались, но Юлия представила гостей друг другу и подбадривала всех, чтобы не стеснялись и ели.

        Василий разливал вино. Первый тост подняла Юлия. Она поздравила всех присутствующих, поблагодарила за верную службу и помощь и пожелала всем здоровья и скорейшего окончания войны. Потом Гаврила Иванович провозгласил второй тост. Гости немного оживились, раскрепостились, начались разговоры. Третий тост подняла Эмма Оттовна. Она выразила благодарность хозяйке за прекрасную традицию – собирать всех домочадцев вместе, за доброжелательное отношение и комфортные условия для работы. Звенели приборы, звучали голоса, смех. Чувствовалось, что в доме праздник и гости.

        Примерно через час, когда все насытились, Юлия позвала всех в гостиную. В столовой оставили всё, как есть и перешли на диваны и кресла гостиной. Юлия сказала, что в их семье всегда было такая традиция – праздновать Рождество со слугами, петь песни и танцевать. Она села к роялю и заиграла сначала песни. Слова знали не все, но Женя с Катей подошли к инструменту ближе, и они втроём запели «Oh! Tannenbaum»,к ним тут же присоединилась Эмма, а потом   настала очередь и других рождественских песен. Татьяна знала слова некоторых песен и подпевала им. Потом Юлия заиграла польку. Василий, Гаврила Иванович и Илья пригласили дам и принялись весело отплясывать. За полькой последовали вальсы, полонез и кадриль. Кавалеры меняли дам, чтобы никому не было обидно. Танцевали и Эмма Оттовна, и Агаша, и Женя, и Катя в нарядном платьице. Потом устроили маленький импровизированный концерт. Эмма Оттовна читала наизусть немецкие стихи Генриха Гейне. «Лорелею» она прочла по-немецки, а потом перевела на русский язык для слуг. Потом Юлия с Женей спели дуэтом две песни, Катюша прочла стихотворение, а Агаша спела частушки.

        После танцев и концерта началась раздача подарков. На каждом пакете был приклеен ярлычок с именем, и подарки получили все присутствующие. Больше всего радовались неожиданным сюрпризам Катя и Женя. Катя даже расплакалась от радости, достав куклу из коробки. Она прижимала её к сердцу, целовала и гладила. Юлия тоже открыла свой подарок с куклой и была удивлена тем, что получила ещё три подарка от своих слуг: Эммы, Агаши и кухарки. Подарки были скромные, но очень приятные: фарфоровая чашка с блюдцем, нежные пирожные с кремом (произведение кухарки), письменный настольный прибор с красивой чернильницей в виде пенька с медведем. Все гости остались очень довольными. Ещё пили чай из самовара с пирогами, конфетами  и пирожными. Девушки быстро убрали посуду, и к полуночи все улеглись спать.

                *          *          *

         Следующее утро выдалось солнечным и морозным. Девушки встретились за завтраком, поздравили друг друга с Рождеством и с удовольствием пили кофе со сливками. Катя не расставалась со своей новой куклой, а Юлия потом принесла свою Марину и «познакомила» её с Катиной Машей. Девочки побыли в гостях ещё недолго, и, когда Василий был готов и запряг лошадь, они отправились домой. Юлия тепло попрощалась с ними, заставила Катю забрать с собой и батистовое платьице и пригласила к себе в Новогодний вечер.

         Оставшись одна,Юлия посадила свою Марину в спальне на кровать и решила писать письма. Теперь это занятие было её единственным утешением и радостью, и она хотела заниматься этим с комфортом. В отцовском кабинете, за большим письменным столом, было удобно, но темновато. К тому же, все письменные принадлежности лежали прямо на столе. В спальне матери был небольшой, удобный  стол – секретер со множеством ящичков, полочек и отделений, и он целиком закрывался полированной крышкой с замочком, пряча переписку от посторонних глаз. Юлия велела мужчинам перенести этот стол - секретер к ней в комнату и поставить его в эркере, где было светло.

        Когда рабочее место было готово, она разложила по полочкам бумагу, конверты, поставила новый письменный прибор, полученный в подарок, и принялась писать письма. Первому она писала всегда Марку. Она датировала каждое письмо, рассказывала ему о своих новостях и о своих переживаниях и чувствах и заклеивала каждое письмо. На конверте она писала его фамилию и имя, оставляя место для адреса.

        Бетти Юлия писала приблизительно раз в неделю, рассказывая о своей жизни и делясь впечатлениями. С Элеонорой у Юлии завязалась довольно оживлённая и дружеская переписка. Та, на правах «старшей» родственницы давала ей разные жизненные советы, рекомендовала продолжать заниматься пением и музыкой, поддерживать знакомства со знатными и известными людьми, посещать театры и общественные места, и не замыкаться в самой себе. С Казимиром у Юлии была деловая переписка, а Домне она отвечала на полученные письма довольно редко.

         Дни до Нового года прошли спокойно и тихо. У Юлии установился свой распорядок дня: с утра он писала письма и читала полученные, потом ехала покататься на свежем воздухе, покупала свежие газеты, чтобы быть в курсе событий. Иногда заезжала в магазины. Обедала чаще вне дома. Во второй половине дня музицировала, пела, после лёгкого ужина обычно читала на диване, завернувшись в пушистый плед, то в библиотеке, если там хорошо протопили, то у себя в спальне. Вечером смотрела в окно на проезжающие мимо дома авто и экипажи на проспекте, освещённые тусклыми фонарями сквозь летящий снег.

        Перед самым Новым годом кухарка, Ксения Тихоновна, неожиданно отпросилась в отпуск в деревню.

       - Вы всё равно дома ничего не едите, барышня. Обедаете в ресторациях, ужинаете молоком с печеньем. А кашу  и яйца утром вам и Агафья может сварить. Поеду я, проведаю своих родных. А если уж я понадоблюсь, вы только дайте знать, и я приеду.

        - Ну, езжайте, милая,  вот вам полный расчёт и премия. Не сердитесь на меня, столько событий навалилось, что ничего в рот не лезло. 

         За день до Нового года Юлия заехала к Жене. Она очень давно не была у неё и была неприятно удивлена бедностью обстановки их жилища. В школьные годы это была зажиточная семья с приличными доходами. Обеих девочек тогда мать красиво одевала, они ездили в цирк и на спектакли балета, и квартира у них была уютная, с пушистыми коврами, красивыми занавесками и картинами на стенах. А сейчас квартира выглядела запущенной и унылой. Шторы выцвели, ковры вытерлись и потускнели, краска на дверях и окнах облупилась.

        Женя мягко, но решительно отказалась ехать к Юлии на Новый год. Она ничем не мотивировала свой отказ, но Юлия поняла, что она стесняется своей бедности, своих нарядов и невозможности дарить ответные подарки. Женя сказала, что  они с сестрой будут дома. И, видя, что получилось неловко, она добавила%:

        - Если хочешь, приезжай к нам вечером. Мы будем рады.

        Женя надеялась, что Юлия откажется. Но та просто ответила:

        - Хорошо, я приду. Спасибо за приглашение.

         Юлия съездила с Василием в большой гастроном и купила целую корзину всяких деликатесов, вина и сладостей. Дома оказалось, что Эмма Оттовна собирается идти встречать Новый год к знакомой. Это облегчало задачу. Юлия оставила мужчинам вина и немного закусок и поехала вечером к девочкам.
Женя удивилась, смутилась, но всё прошло хорошо. Посидели, поужинали, выпили шампанского, поболтали о том, о сём, и приятно провели вечер.Часов в десять малышка - Катя заснула на диване, и Женя отвела её, сонную, в спальню. Так что полночь девушки встречали вдвоём. Но это было так мило, так по – домашнему! Выпили шампанского за наступающий, 1915-й год, загадали желания. Юлия мечтала только об одном, чтобы Марк остался жив и не покалечился. Писем от него больше не было, и она понимала, что он, скорее всего, на фронте, где нет связи.

       Спали девушки в одной постели в Жениной спальне. Хотели ещё пошептаться, но быстро уснули. Юлии снился сон, что Марк приехал, и она обнимает его и говорит, как она счастлива.


                *               *               *

       Юлии так хотелось побыть на праздники «в семье», что она провела и следующий день у Жени, и вернулась домой только второго января. Дома её встретила Агаша, которая никуда не уезжала на праздники, а только сходила к своим родным и вернулась. Комнаты были протоплены, пахло смолистыми дровами из каминов. Писем в передней так и не было. Когда Юлия поднялась к себе в комнату и переоделась в домашнее платье, раздался стук в дверь, и Эмма Оттовна появилась в спальне Юлии.

       - Юлия Львовна! Я не хотела портить вам праздники. Но сейчас хочу заявить о своём уходе и попросить расчёт.

       - Господи! Что случилось? Кто вас обидел? Почему вдруг?

       - В доме, конечно, ничего не случилось. Я очень довольна своим местом и вашим отношением ко мне. Но, как вы знаете, война! Изменилось отношение к немцам. Я опасаюсь за свою жизнь и свободу, и поэтому хочу уехать на родину. Понимаю, что это не самое лучшее решение, что война везде, и дома мне будет не легче, но там хоть стены родные и люди – соотечественники. Прошу вас дать мне расчёт, и я сразу уеду.

       - Что ж, Эмма Оттовна, я не могу вас удерживать. Идёмте в кабинет, я с вами рассчитаюсь.

         Юлия заплатила экономке за проработанный период и добавила от себя премию за безупречную службу. Когда Эмма ушла, Юлия остро почувствовала пустоту одиночества. Конечно, осталась ещё Агаша и Василий с Гаврилой Ивановичем, но они жили в цокольном этаже и заходили к ней только по службе, дом опустел. Юлия вызвала звонком Агашу и попросила её переехать наверх, в одну из гостевых спален. Горничная охотно согласилась и пошла переносить свои вещи в новую комнату.

        Юлия села писать письма. Ей было грустно, и она написала об этом Марку в очередном письме и Бетти. Так хотелось поделиться своими ощущениями, переживаниями и почувствовать поддержку друга. Она писала до полудня, потом поехала вместе с Эммой Оттовной на вокзал, проводила её, тепло попрощалась и заехала обедать в ресторацию недалеко от дома. Заказала обед с доставкой  для слуг и договорилась с управляющим о постоянной доставке завтраков и обедов домой.

        Целую неделю Юлия жила тихой, размеренной жизнью по своему расписанию. Гуляла, читала, музицировала и пела. Агаша утром укладывала ей волосы, приносила умыться и накрывала завтрак. Потом она исчезала, чтобы не мешать барышне. Убирала комнаты в её отсутствие. Гаврила Иванович топил печи и камины рано утром и вечером, стараясь не попадаться хозяйке на глаза. Обедать Юлия старалась вне дома, а к ужину привозила обычно какие-нибудь сладости из кондитерского, пироги, бублики или печенье, и все пили чай из пузатого самовара.

        Первые письма пришли через неделю после Нового года, ещё на Святках. Бетти удивила признанием, что в феврале, очень скоро, у неё родится ребёнок. Этого, конечно, следовало ожидать, но Юлия ещё не привыкла к тому, что её подруга, её дорогая Бетти, уже не девочка, и что у неё есть другие, более важные в жизни люди. Элеонора, как всегда, давала советы для жизни, в её конверте был ещё один листок – от дяди, и чек на приличную сумму. Станислав Маркович просил племянницу взять на себя труд – проверить, всё ли в порядке в их доме, обналичить чек и  рассчитать слуг: экономку и горничную, а кучера Илью – отправить с экипажем в имение. Дядя просил ещё прислать ему несколько книг из его библиотеки.

       Юлия даже обрадовалась, что у неё появилось какое-то дело, и она может отвлечься от своих тяжёлых мыслей. Она съездила в банк и обналичила чек, позвонила дядиной экономке и сообщила о том, что приедет к ним с расчётом, чтобы они уже собирались, а Илья готовился ехать в имение. Она намеревалась посетить их на следующий день с утра. А сегодня ей хотелось побаловать себя. Юлия отпустила кучера с экипажем, прошлась пешком по заснеженному проспекту и отправилась в кондитерскую выпить какао. День был пасмурный, густо летел снег, и так приятно было сидеть за столиком у большого витринного окна кондитерской и смотреть на заснеженную улицу, спешащих прохожих и проезжающие экипажи.

       Вернувшись домой, Юлия, стягивая с рук перчатки, увидела на подносе в прихожей одно письмо и нетерпеливо схватила его, даже не сняв полушубок и шапку. Адрес на конверте был напечатан на машинке, что очень её удивило. Она разорвала конверт и вытащила из него листок на официальном бланке. Текст на листке тоже был напечатан на машинке и сообщал, что поручик Дробот Марк Юрьевич пропал без вести после тяжёлого боя на границе Германии и Польши под каким-то местечком.

      Юлия сначала ничего не поняла, перечитала текст ещё раз, а потом в глазах у неё потемнело, в ушах зазвенело, и она потеряла сознание прямо в прихожей.
Очнулась она уже в спальне, на кровати. Она лежала в платье поверх покрывала, и вокруг неё хлопотали Агаша и Василий. Гаврила Иванович принёс кувшин со свежей водой, а Агаша смочила край полотенца и протирала Юлии виски и шею.  Юлия не сразу поняла, что случилось, и какое-то время лежала, молча. Агаша заставила её выпить какие-то капли, и Юлия неожиданно заснула. Служанка сняла с неё ботинки и укрыла одеялом, не решившись беспокоить хозяйку раздеванием. Все трое на цыпочках покинули комнату.

        Агаша несколько раз  за ночь подходила к кровати барышни. Та дышала еле слышно, но ровно. Наутро горничная не решилась сама её будить, спустилась вниз, приготовила завтрак, накормила мужчин, сама поела, вернулась в спальню барышни, а та всё спала и спала. Тогда Агаша решила позвонить семейному врачу Вишневецких и посоветоваться с ним.

       Старенький доктор приехал днём, посмотрел на Юлию, проверил пульс, послушал сердце и спросил:

       - А что случилось? После чего Юлия Львовна так крепко заснула?

       - Вчера барышня получила письмо о том, что её муж пропал без вести,- краснея, пояснила Агаша, которая, конечно же, прочла письмо, выпавшее у Юлии из рук. – Она потеряла сознание, мы нашли её в прихожей на полу. Сняли с неё пальто, шапку, перенесли в спальню, положили на кровать. Я дала ей понюхать нюхательные соли, она, вроде бы, пришла в себя. Я накапала ей лавровишневых капель, много, чтобы она успокоилась. Она выпила, ничего не сказала и вдруг заснула, голубушка. Ботинки я с неё сняла, а платье не решилась, боялась разбудить. А утром она всё спит и спит и не просыпается. Вот я и испугалась.

      - Вот, что, любезная. Разденьте её осторожно, наденьте ночную рубашку и хорошо укройте. Шторы на окнах задёрните и не будите. Этот сон - защитная реакция организма на печальные новости. У Юлии Львовны уже был такой случай в детстве. Тогда она проспала три дня, кажется. Вы наблюдайте за ней, подходите каждые два часа, хотя бы. Слушайте дыхание, щупайте руки. Если будут какие-то изменения или она не проснётся в течение трёх дней, срочно мне звоните. Я опасаюсь, чтобы она не впала в летаргический сон.

         Доктор уехал, а Агаша постелила себе на диване в спальне барышни и всю ночь подходила и слушала, как Юлия дышит. Она ужасно не выспалась, и под утро крепко заснула на своём диване. Шторы хоть и были задвинуты, но лучи низкого зимнего солнца всё же пробрались сквозь щель в занавесях и весело заиграли на противоположной стене и стакане с водой.

          Юлия проснулась и некоторое время лежала, вспоминая, как она очутилась раздетая в постели. Она помнила визит в банк, кондитерскую и даже вкус какао с пирожным, но совсем не помнила, как вернулась домой и легла спать. Потом она увидела спящую горничную на диване и вспомнила, что было какое-то письмо. Юлия тихонько спустила ноги с кровати, встала и начала поиски письма. В спальне его не было. Она накинула на ночную рубашку халат и пошла вниз - искать письмо. На лестнице голова у неё закружилась очень сильно, и она вернулась в постель.

        Агаша, услышав шорох позади себя, испуганно вскочила и увидела, что барышня сидит в кровати. Она подбежала к Юлии:

       - Доброе утро, барышня! Вы проснулись? Как вы себя чувствуете?

       - Ничего так… Голова кружится. Я, что, заболела?

       - Нет, вы просто в обморок упали прямо в прихожей. Мы перенесли вас в спальню. Я вам капелек накапала, и наверное, переборщила, вы заснули и спали двое суток. Вчера был доктор, сказал, что вам нужен покой, капли выписал. У вас ничего не болит? Хорошо ещё, что вы одетая упали и в шапке. Мы боялись, что вы ударились головой.

        - Голова болит, но не сильно. Не так, как если бы я ударилась. Кружится только. А почему я упала в обморок?

        - Давайте пока не будем об этом говорить. Вам нельзя волноваться! Доктор рассказывал, что у вас уже был такой случай в детстве, и потом вы память потеряли. Вы отдыхайте, лежите. Что вы хотите на завтрак?

        - Нет уж, ты скажи, дорогая, я не успокоюсь, пока не узнаю.

        - Вы только зашли в дом, и, видно, голова у вас закружилась, и вы упали прямо в прихожей.

        - Не ври мне, Агаша. Было какое-то письмо. Где оно?

        - Даже не знаю, затерялось где-то в этой суматохе.

        - Иди и найди мне его. Я не буду завтракать, пока ты мне его не принесёшь.

        Агаша нехотя вышла из спальни, потом принесла тёплой воды для умывания, бережно расчесала Юлии волосы, надеясь, что барышня забудет о письме, но та настойчиво требовала отыскать пропажу. Горничная принесла сначала конверт, сказав, что никак не может найти листок из письма. Но Юлия встала с постели, сунула ноги в  домашние туфли, отороченные мехом, и собралась сама идти искать.

       Только тогда Агаша принесла ей письмо и стала недалеко, у дверей, опасаясь реакции хозяйки. Юлия некоторое время изучала письмо, конверт, потом опустила руки на одеяло и залилась слезами. Она не рыдала, не кричала, слёзы просто рекой лились из глаз. Агаша подала ей сразу два носовых платка из комода.
 
       - Уйди. Пожалуйста, уйди! Я хочу побыть одна. – Проговорила Юлия.

       Агаша вышла, но дверь прикрыла неплотно. Побежала готовить завтрак, хотя догадалась, что барышня вряд ли сегодня будет кушать. Она собрала на поднос, как всегда, кофейник с кофе, молочник с молоком, красивую чашку с блюдцем, яйцо, тёплую булочку, масло и джем. Отнесла наверх и тихонько поставила на тумбочку у кровати. Юлия всё сидела в постели с письмом в руках, смотрела куда-то в окно и не обращала на неё внимание. Агаша бесшумно покинула спальню, но потом время от времени заглядывала в щёлку. Она не смела произносить слова утешения, потому что не могла признаться, что читала письмо, а Юлия не посвящала слуг в свои проблемы. Через время она увидела, что Юлия снова легла и, кажется, спит. Агаша послушала ровное дыхание хозяйки, принесла на всякий случай стакан с водой и прикрыла дверь.

        Три дня Юлия провела в постели, почти ничего не ела, осунулась и побледнела. На третий день позвонила дядина экономка и настойчиво попросила Юлию к телефону. Она спрашивала, что же им делать? Все уже собрались уезжать, но без денег это невозможно. Юлия заверила её, что приедет завтра утром и рассчитает их. Надо было взять себя в руки и жить дальше.

        Первое, что она решила сделать, - это подстричь свои волосы. Теперь, когда Марка нет, никому они больше не были нужны. Она позвала Агашу и попросила её помочь ей. Причитания горничной не остановили её, Юлия сказала, что тогда она сделает это сама. Она взяла ножницы и отрезала прядь волос. Агаша всплеснула руками и забрала у неё ножницы. Она аккуратно, ровно подрезала волосы Юлии до лопаток, чтобы сровнять то, что Юлия уже отрезала. Решительно настроенная молодая хозяйка хотела подстричь ещё короче, но горничной, всё же, удалось отговорить её и оставить длину до лопаток. Получилось неплохо. Агаша уложила и заколола шпильками волосы Юлии в аккуратную причёску, а отрезанные пряди бережно собрала и связала в пучок. Их можно было сохранить для всяких накладок.

        В этот день Юлия уже спустилась в столовую к обеду. А на следующий день, после завтрака, отправилась к дяде. Она прошла по комнатам знакомого и любимого с детства дома, проверила, везде ли надеты чехлы на мебель, рассчитала экономку, горничную Татьяну и кучера Ивана. Экономка порекомендовала ей сторожа, Юлия договорилась с ним о встрече и уехала. Прогулка по воздуху пошла ей на пользу. По дороге она заехала к семейному доктору. Тот осмотрел её, порекомендовал кое-какие лекарства, прогулки и встречи с друзьями.

        - Голубушка моя! «Без вести пропал» - это же хорошо! Значит, он не убит и не ранен! Он жив и просто потерялся! Может быть, скрывается где-то у местных, может быть, его подобрал кто-нибудь и лечит. Не отчаивайтесь, а молитесь и надейтесь! В один прекрасный день он вернётся!

         От этих простых, ласковых слов, которые слуги не решались ей сказать, Юлия опять расплакалась и вышла от доктора с покрасневшими глазами. Она и сама себе говорила, что Марк жив, что надо только ждать и надеяться на его возвращение. Но пока  у неё плохо получалось успокоить себя. Она решила обязательно пойти в церковь, исповедаться и поговорить с батюшкой. Обычно посещения церкви действовали на неё благостно и умиротворяющее. В городе Юлия ездила всегда в Исаакиевский собор, где её крестили. Но там зачастую было много народу, а её хотелось разговора с глазу на глаз. И она отправилась в имение, несмотря на зиму. Дороги были уже укатаны, Юлия взяла извозчика, чтобы не слушать ворчание Василия о том, что экипаж может застрять по дороге, и ехать не надо.

         Не заезжая в свой дом, она сразу отправилась в сельскую церковь и застала там старичка – настоятеля, который их венчал в конце мая. Батюшка искренне обрадовался её приезду, ласково благословил и пожал ей руки. Он согласился её принять. Исповедальни в маленькой церкви не было, поэтому отец Георгий просто закрыл изнутри двери. Они отошли вглубь, к алтарю, Юлия опустилась на колени, батюшка накрыл её голову стихирою и начал расспросы. Юлия покаялась в своём горе и отчаянии, в сомнениях веры и слабости. Отец Георгий выслушал её, отпустил ей грехи, назначил небольшую епитимию, а потом поднял её с колен, и они просто беседовали, сидя на стульях в уголке. Отец Георгий нашёл для неё слова утешения. Он не только обнадёжил и ободрил Юленьку, велев молиться за мужа и надеяться на его возвращение, но и постарался подготовить её к более печальному исходу событий. Он говорил о бренности жизни, о вечной жизни на небесах и об обязательном воссоединении там обвенчанных супругов.

         Юлия щедро пожертвовала отцу Георгию на церковь, сердечно поблагодарила его за беседу и отправилась обратно домой. На душе стало немного легче, но она думала о муже каждую минуту. Где он? Что с ним? Не ранен ли? Вспоминает ли её? Почему от него нет вестей?


                *        *       *

         Только через пару дней Юлия вспомнила, что дядя просил прислать ему несколько книг из его библиотеки. Желая сменить обстановку и не выдерживая больше сочувственных взглядов горничной, Юлия решила провести почти весь день в дядином доме. Она сама собрала себе на кухне небольшую корзинку с едой: пару яблок, печенье, лимон, кусочек сыра и чай. Слугам она дала задание: отвезти её в дом дяди на Васильевский остров, а потом ехать за продуктами на неделю.  Она сказала, что не знает, когда вернётся, что возьмёт извозчика, когда надумает ехать домой.

        Василий отвёз Юлию и Агашу в дядин дом. Привязав лошадь на заднем дворе, кучер принёс из сарая в дом несколько охапок дров, растопил камин в гостиной и изразцовую печь в столовой, которая обогревала и библиотеку. Пока он возился с дровами, Агаша наколола ножом кучу щепок, разожгла и принесла из кухни небольшой самовар. В трёх комнатах сразу потеплело, и Юлия смогла снять с себя полушубок и шапочку. Она раздвинула шторы в библиотеке и, накинув на плечи большой тётушкин пуховый платок, принялась искать нужные книги. Слуги оставили её одну и поехали на рынок.

        Юлия очень любила чтение, запах книг, и это занятие так увлекло её, что она только к полудню вспомнила о самоваре. Он, конечно, остыл, и ей пришлось заново разжигать его. Но любой труд отвлекал её от горьких мыслей, и она даже с радостью выполняла любые действия. Заварив себе чай, она уселась с ногами в большое кресло, укрылась пледом и погрузилась в чтение найденного английского романа. Время от времени она подбрасывала поленья в огонь камина и печки и подливала себе чаю в чашку. Ей было хорошо одной, хотя голова была, по ощущениям, как в вате. Нужные книги она нашла, сложила стопкой и перевязала бечёвкой. Но она никак не могла оторваться от чтения, и ей не хотелось возвращаться домой.

        Уже смеркалось, и Юлия зажгла массивную настольную лампу на тумбочке у кресла. Вдруг ей послышалось, что в доме кто-то ходит. «Наверное, Василий за мной вернулся,» - подумала она и подняла глаза от книги. Каково же было её удивление и даже испуг, когда она увидела в дверях гостиной мужчину в военной шинели и заснеженном бушлате, накинутом на фуражку. Сердце её прыгнуло, забилось чаще. Марк?  В полумраке комнаты нельзя было сразу рассмотреть лицо, и Юлия вскочила с кресла. Мужчина откинул бушлат, снял и отряхнул фуражку, и Юлия узнала в нём Володю.

       - Боже мой! Ты ли это? Какими судьбами?

        Юлия подбежала к нему и, поддавшись какому-то порыву, даже обняла его и прижалась к холодной шинели. Он поцеловал её в волосы и, слегка отстранившись, сказал с улыбкой:

       - Что же ты - сидишь одна в доме и даже дверь не заперла на замок?

       - Как не заперла? Я слуг, правда, не провожала, но просила Агашу закрыть «чёрный» вход, когда они уходили.

        - Так «чёрный» вход и закрыт, а парадная дверь не заперта! Любой человек мог зайти. А что ты тут делаешь?

        - Дядюшка просил рассчитать слуг, проверить, всё ли в порядке в доме и прислать ему несколько книг. Вот я и пришла. А ты – какими судьбами?

        - Я приехал в командировку с бумагами, я ведь – штабной офицер. Осталось время, решил забежать домой, повидаться, попрощаться на всякий случай и, по возможности, помыться и поменять бельё. Завтра рано утром отбываю с бронепоездом на фронт.

         Юлия отстранилась от него, но он всё ещё держал её за руки и смотрел в глаза ласково и дружелюбно. Она захлопотала:

       - Раздевайся и помоги мне разжечь титан в ванной, а я найду тебе чистое бельё в дядиной комнате.

         Володя скинул на диван шинель, положил на тумбочку фуражку, развесил на стуле влажный бушлат. Он подхватил несколько поленьев у камина, и они пошли в ванную. Володя принялся разжигать титан, присев на корточки, а Юлия поднялась в спальню дяди. В его комоде осталось достаточно белья и носков, и Юлия взяла несколько пар, чтобы Володя смог взять часть с собой. Она принесла всё в ванную, положила на столик и грустно сказала:

       - Я не знала, что ты приедешь и не взяла с собой еды. У меня с собой только чай, печенье и сыр. Даже не знаю, чем тебя накормить.

       - Не беспокойся! У меня с собой сухпаёк.- Успокоил её кузен. Он был удивительно доброжелателен и мил.

         Юлия пошла в столовую и принялась накрывать на стол. Достала посуду, расставила тарелки, нарезала оставшийся сыр, лимон. Поверила, что есть на кухне, но кроме круп и чеснока ничего не нашла. Пошла в буфетную, посмотрела на всех полках и нашла жестянку с остатками печенья и целый шкаф различных вин и коньяков. Он, правда, был закрыт на ключ, но Володя, вероятно, знал, как он открывается.

         Приблизительно через час чистый, выбритый Володя в своём красивом стёганом халате, надетом на свежее бельё, появился в гостиной. Он подошёл к камину – погреть руки. Юлия совсем не хотела есть, но понимала, что Володя голодный, и ему нужно подкрепиться.

        - Прости, кузен, что почти ничем не могу тебя угостить, но хотя бы перекусить и выпить чаю можно,- сказала Юлия и позвала его в столовую.
Володя быстро глянул на стол и пошёл в буфетную. Через несколько минут он вернулся с бутылкой вина в руках.

        - Вот, надо выпить за встречу и на прощание. У папаши там целая коллекция осталась. Кстати, как он, не знаешь?

         Молодые люди уселись за стол, Володя разлил вино в рюмки, и они выпили первый тост. Юлия начала рассказывать кузену о его отце, стараясь смягчать нюансы и стараясь не проговориться о рождении его младшего брата. Зачем человеку расстраиваться перед отъездом на фронт? Потом они выпили ещё и ещё. Володя закусывал печеньем и сыром, а Юлия ела только яблоко, чтобы Володя не остался голодным. Говорили о разном, не решаясь спросить о личном. Наконец, Юлия первой произнесла:

        - А как у тебя? Где Лидия?

         Володя откинулся на спинку кресла и пожал плечами:

         - Не знаю. Она хотела поехать за границу, я дал ей денег и больше её не видел.

         - Как? Тебя не волнует судьба твоей жены?

         - Да, нет. Мне стыдно признаться в своих прошлых поступках, но я ведь не женился на ней.

         - А Марк говорил…

         - Понимаешь, она сама предложила мне сбежать с ней. А мне так хотелось немножко проучить тебя за строптивость и несговорчивость. Я ведь любил тебя с детства, надеялся, что мы всегда будем вместе, и родители наши этого хотели. А ты всё ломалась, строила из себя недотрогу, относилась ко мне свысока. Помолвку всё оттягивала, не понятно, почему. Вот я и придумал: у  моего товарища был маскарадный костюм попа. Я заплатил одному сельскому батюшке - пьянице, он нам сдал на час церковь, и мы провели псевдо - венчание с подставным попом. Марка я не посвящал в подробности, иначе бы он не согласился. Потом уж я сказал, конечно, Лидии правду, она потребовала денег. Я заплатил и больше её не видел. Юношеские выходки. Прости меня, если сможешь.

         - Да, ужасно получилось. Мама ведь твоя, она подумала, что всё это было по - настоящему. И Станислав Маркович тоже.

          Володя сходил в буфетную и вернулся с ещё одной бутылкой. Юлия даже не посмотрела, что там. У неё кружилась голова.

         - Кто старое помянет, тому глаз вон, как говорится. Дело прошлое. Ты лучше расскажи, как ты? Как замужество? Ты счастлива?

         Юлия поднялась, ей не хотелось говорить о себе, и она собралась уходить.

        - Нет, прошу тебя, останься! Возможно, это мой последний вечер дома, и мы никогда больше не увидимся. Давай просто поговорим по душам, попрощаемся. Пожалуйста!

        - Меня слуги хватятся и приедут. Я недавно падала в обморок, ударилась головой, и они за меня волнуются,- проговорила Юлия слегка заплетающимся языком.

        - Ну, так позвони им. Телефон ведь работает.

         Юлия неохотно пошла к телефонному аппарату в коридоре, сказала телефонистке свой номер. Агаша сняла трубку, видно, что ждала звонка.

         - Агаша, у меня всё хорошо. Тут неожиданно родственники приехали, я останусь здесь ночевать, наверное. Пусть Василий заедет за мной завтра утром, часов в десять. Не волнуйтесь.

          Юлия повесила трубку и вернулась в столовую. Но Володя уже переместился в гостиную, разжёг пожарче камин и сидел на диванчике, придвинутом ближе к огню. На журнальном столике стояла бутылка и две рюмки. Жестом пригласил её сесть рядом, налил в рюмку немного из бутылки и сказал:

         - Ну, давай, рассказывай. Почему это ты в обморок упала?

          Юлии очень не хотелось говорить о её семейных делах, и она начала общими фразами, но когда дошла до слов «..и пропал без вести», слёзы предательски сами полились из её глаз. Она машинально выпила всё из рюмки и удивилась тому, что жидкость обожгла ей горло.

         - Что это?- спросила она.

        - Это коньяк. Хороший,выдержанный, дорогой.

        - Очень крепкий, я никогда раньше не пробовала.

         Володя подал ей носовой платок, потому что слёзы так и лились из её глаз, обнял её свободной рукой за плечо и проговорил:

        - Кузина, это ещё ничего страшного. Без вести пропал, это значит, что ни среди убитых, ни среди раненых его не нашли. Вероятно, он жив. Нужно узнавать, надеяться. Хотя там сейчас такая мясорубка, что… Вот и я завтра поеду. Если хочешь, я постараюсь узнать о нём через свои каналы.

        Юлия кивнула, потому что говорить не могла, комок сжимал ей горло. А Володя подлил в её рюмку ещё коньяку, она выпила, и эта порция пошла легче, не так обжигала, как первая. Володя что – то говорил, обнимая и утешая её, потом поцеловал в глаза, как бы вытирая губами слёзы, потом они поцеловались, и он сказал:

       - Вот видишь, глупенькая, как бы нам хорошо было вместе. Мы бы уже давно были женаты на радость нашим родителям, и не было бы этих Лидий, Марков и прочих сложностей!

       Сидеть на диванчике было неудобно, и они опустились на ковёр перед камином и сидели на медвежьей шкуре, опираясь спинами на диванчик. Говорили и говорили, высказывая друг другу свои детские обиды. Потом целовались и снова говорили. Юлия чувствовала, что она сильно опьянела, и язык совсем перестал её слушаться. От огня в камине было жарко, поленья потрескивали, а Володин голос опьянял ещё больше. Юлия ещё успела подумать о том, как бы это всё было хорошо раньше. Такой чудесный вечер, и Володя говорит ей именно те желанные слова, от которых бы раньше она была бы так счастлива! 

                *         *         *

        Проснулась Юлия от того, что ей стало холодно. Она обнаружила себя на ковре перед догоревшим камином, укрытою медвежьей шкурой. Болела голова. Юлия села и осмотрелась. Она была в комнате одна. Становилось холодно, и она увидела, что одета в мужскую рубашку и Володин стёганый халат. Ноги были босыми, а её платье аккуратно висело на спинке кресла.

      - Как странно,- подумала она.- Зачем я разделась в такой холод?

        Юлия встала, начала одеваться. Неожиданно часы в гостиной прозвонили половину. «Я, что, и часы завела?» - удивилась девушка. Она подошла ближе, часы тикали и показывали половину десятого. На столе в столовой ничего не было, стол был застелен белой простынёй, как раньше. Юлия прошла по комнатам. «Мне это приснилось? Что приезжал Володя, что мы с ним поговорили по душам, целовались?». Никаких следов вчерашнего вечера. В прихожей на столе лежала стопка книг, связанных ей накануне.

        «Зачем же я тогда ночевала здесь? Почему так напилась, что ничего не помню?" - Пронеслось у неё в голове. Юлия заглянула в кухню и увидела немытые тарелки, бокалы и чашки в тазу, здесь же стоял самовар, а на полу у стола Юлия увидела четыре пустые бутылки. Две были из-под вина, две - из-под коньяка. Вот, оно, что. Значит, всё было, и ей не показалось. Юлия быстро прополоснула посуду, рюмки, а бутылки вынесла к «чёрному ходу». На душе было как-то двояко, непонятно. И хотелось спать.

        Как только она привела причёску в порядок, подъехал экипаж. Агаша позвонила в парадную дверь, Юлия передала ей сразу в руки стопку книг и вышла, на ходу запахивая полушубок. На расспросы горничной она ответила, что приходили дальние родственники попрощаться перед отъездом на фронт, и ей пришлось напоить их чаем и поговорить напоследок, а потом она зачиталась французским романом.


                VI   Часть.

        Долгая и снежная зима уступила место ненастной и холодной весне. От Марка не было никаких вестей. Юлия написала его матери в Псков и послала копию официального извещения, но Ольга Тарасовна не ответила ей. В марте пришло письмо от Володи, где он сообщал ей, что ничего узнать о Марке не удалось.

       «Дорогая кузиночка! Не расстраивайся. Я продолжу поиски и обязательно что-нибудь найду. Думаю о тебе каждый день, вспоминаю наш чудесный вечер. Тысяча поцелуев. Твой кузен.» -Заканчивалось письмо.

       Регулярно приходили письма от Элеоноры и Бетти. Они очень поддерживали моральное состояние Юлии, и она всегда их с нетерпением ждала. Юлия каждый день музицировала, немного пела, писала письма. Гуляла больше пешком и недалеко от дома. В одну из таких прогулок встретила знакомую даму, к которой они с Бетти приезжали на музыкальные вечера. Дама эта очень обрадовалась встрече и снова пригласила Юлию бывать у неё. А Юлия, к стыду своему, долго потом вспоминала, как эту даму зовут, но быть обещала. Только дома Юлия вспомнила её имя – Дарья Дмитриевна.

       В один из дней Юлия, гуляя, дошла пешком до дома Жени, своей одноклассницы, и нашла её ещё более похудевшей и грустной, чем перед Рождеством. Сестрёнка Катя лежала с температурой и кашлем в постели, а денег на её лечение у Жени не было. Юлия, всегда быстро принимающая решения, вызвала извозчика, помогла Жене одеть и тщательно закутать Катю и перевезла их обеих к себе в дом. Немедленно был вызван домашний врач, куплены лекарства, и лечение началось. Женя слабо возражала, но Юлия и слышать ничего не хотела. У Кати оказалось воспаление лёгких, и ей был нужен хороший уход. Юлия разместила сестёр с комфортом в комнатах бывшей экономки и сама следила, чтобы у них всего хватало.
 
        Агаша вместе с хозяйкой готовили на кухне куриный бульон, всякие паровые котлетки, кипятили молоко для больной и покупали фрукты. Девочка начала выздоравливать, а у Юлии как бы появилась новая компаньонка – Женя. Девушки очень хорошо ладили между собой, и Юлия настояла, чтобы подруга переселилась к ней надолго. Свою квартиру Женя могла сдавать внаём и получать за неё хоть небольшие, но деньги.

        Как и раньше, другим своим подругам, Юлия предложила поделиться с Женей нарядами. Но Женя была очень скромной молодой женщиной и выбрала только одно строгое шерстяное платье. Когда Катюша выздоровела, девушки смогли вместе посетить музыкальный салон Дарьи Дмитриевны, принимавшей по четвергам, и Женя надела белую блузку с пышным жабо и чёрную шёлковую юбку из Юлиного гардероба. Хозяйка салона тепло и радостно встретила обеих девушек и познакомила их со своими гостями. Женя не пела и не играла на фортепиано, так что Юлии пришлось одной показывать свои таланты. Хорошо ещё, что она немного играла и пела дома в последнее время. Но это были грустные произведения, типа «Песни Сольвейг» из «Пер Гюнта» и «Аве, Мария» Шуберта. Тем не менее, гостям очень понравилось её исполнение, и все дружно аплодировали. 

        Дарья Дмитриевна тоже была в восторге и оставила их на ужин в семейном кругу. За столом, кроме супруга Дарьи Дмитриевны, присутствовали её сестра и невестка – жена старшего сына. Оба сына Дарьи Дмитриевны были на фронте, и она рассказала девушкам, какую помощь они со знакомыми дамами оказывают для солдат. Некоторые её знакомые и невестка работали в лазарете медсёстрами, а другие дамы собирались два или три раза в неделю кружком у одной из приятельниц и щипали корпию для раненых. Гостьи получили предложение – присоединиться к их кружку. Так что девушки не скучали, дел было предостаточно.

        В хорошей компании время летело быстро. Промелькнул ненастный март, его сменил чуть более тёплый апрель. Пришло ещё одно письмо от Володи. Он писал, что идут тяжёлые бои, что о Марке так ничего и не удалось узнать, и что он скучает по своей «кузиночке». Юлии было очень приятно получать письма от Володи, и она стала думать о нём чаще, чем о Марке. Жене Юлия ничего не рассказывала о своих личных делах, она стала очень осторожной в откровениях с подругами.

       В конце апреля Юлия заметила кое-какие странности в своём организме. Чувствовала она себя прекрасно, ела с аппетитом за компанию со своими гостьями, но сомнения заставили её обратиться не к их семейному врачу, а к знакомой акушерке из лазарета, где они тоже иногда помогали. Женщина осмотрела её, послушала медицинской трубочкой, задала несколько вопросов и после небольшой паузы ошарашила Юлию своим диагнозом:

      - Вы беременны, моя дорогая. Срок - приблизительно три месяца. Это хорошо, что у вас нет токсикоза, и вы хорошо себя чувствуете. Но вы должны беречься: не пить алкоголь, не поднимать тяжёлое и правильно питаться, чтобы ребёнок нормально развивался. Больше гуляйте на свежем воздухе, отдыхайте, спите достаточно, не меньше восьми часов, не переутомляйтесь. Желательно каждый месяц показываться врачу.

       Юлия вышла от акушерки совершенно оглушенная новостью и не знала, радоваться ей или горевать. С одной стороны – это счастье, что она не останется бездетной вдовой, что у неё будут дети и внуки. Но с другой стороны – это ребёнок Володи, незаконный плод мимолётной страсти. А вдруг вернётся Марк? Ей не удастся выдать ребёнка по срокам за законного наследника. Хотя мужчины плохо в этом разбираются. Ей было, о чём подумать.

       Жене и Агаше Юлия ни слова не сказала о том, где была, и что услышала. Всю ночь она провела без сна, ворочаясь с боку на бок и перебирая в уме возможные варианты выхода из положения. Предстояло решить сложную задачу, потому что свидетелями могли стать несколько посторонних людей, и нужно было обо всём позаботиться.

                *           *          *

         Пока Юлия ломала голову над тем, как же быть, судьба сама распорядилась за неё. Правда, Юлия несколько раз повторила дома, что хочет уже в начале мая переехать в имение и оставаться там на всё лето. Первой отреагировала на это Женя. Она сразу сказала, что они с Катей возвращаются в свою квартиру. Во-первых, квартиранты, что снимали у них жильё, съехали недавно, а во-вторых, Кате нужно готовиться в гимназию, заниматься с учителями, и в городе это будет удобнее, чем на даче. Юлия не стала возражать, помогла подруге с сестрой переехать и дала им денег. Женя не хотела брать, но Юлия настояла, что это – Катюше на учёбу, и Женя сдалась.

        Как уволить горничную, Юлия не могла придумать, но через неделю после переезда Жени с Катей, когда она начала постепенно паковать вещи, Агаша сама явилась к ней и, смиренно сложив руки под фартуком, стыдливо опустив глаза, заявила, что вынуждена уволиться. Она, де, собирается замуж за пожарного, у которого есть квартира в Петрограде, и она не может ехать с ней в имение.
Юлия с трудом сдержала радость от услышанной новости: все утряслось само собой. Она согласилась отпустить Агашу с миром, только просила помочь ей упаковать вещи. Когда всё было готово, через три дня, Юлия подарила Агаше своё нарядное платье и дала денег на свадьбу, Агаша собрала свои пожитки в узел и, с сожалением оглянувшись на дом, ушла.

       В своём последнем письме тётушка Элеонора писала, что дядя волнуется об их доме и просит Юлию нанять и поселить в нём сторожа. Юлия побывала в бюро по найму прислуги и попросила подыскать ей сразу двух сторожей и горничную, желательно – медсестру. Она могла теперь задержаться в доме, когда никто не заметил бы её положения. Кучер Василий в счёт не шёл. Он жил отдельно в полуподвале, и Юлия с ним сталкивалась только на улице, когда собиралась куда-нибудь ехать.

       Через пару дней пришли претенденты на должности сторожей. Юлия поговорила с пятью мужчинами и выбрала двух пожилых мужиков с приличными рекомендациями. Одного, Никиту Петровича, она оставила в своём доме. Другого, Трифона Терентьевича, отвезла в дядин дом на Васильевском острове. Им обоим были даны указания стеречь дом и пересылать почту на адрес имения. Претендентки на должность горничной все казались Юлии подозрительными, не симпатичными. И только через неделю на собеседование пришла хрупкая, маленькая женщина лет тридцати. Звали её Мария Ивановна, она была очень скромно одета и держалась почтительно и вежливо. Предоставила хорошие рекомендации из госпиталя, где работала в прифронтовой зоне.

        Юлия объяснила новой горничной её обязанности, предупредила о том, что едет в имение за город, а потом добавила, что находится в интересном положении, и спросила, сможет ли та наблюдать за ней, как медсестра и, в случае необходимости, оказать ей медицинскую помощь?  Мария Ивановна заверила её, что не однажды оказывала такие услуги женщинам, и что ей не стоит волноваться по этому поводу. Тогда Юленька предложила ей собираться и быть готовой к отъезду через два дня.

                *              *             *

          Переезд прошёл совершенно спокойно. Выбрали сухой, солнечный день, когда дороги подсохли, и двинулись в путь. Было ещё достаточно свежо, так, что пришлось сразу затопить все печи и камины в имении, чтобы прогреть помещение. Но уже к вечеру в доме стало тепло и уютно, и дамы улеглись спать в свои прогретые заранее постели. Мария была опытной женщиной и, как хозяйка, и, как медсестра, и она умело ухаживала за Юлией: положила в постели заранее грелки и нагрела ночные рубашки у камина.

          На следующий день они съездили на базар в деревню. Юлия разговаривала с торговками и местными купцами, и ей удалось найти работника в помощь Василию и пожилую бабу – стряпуху. Баба Христя жила с внучкой-подростком, они были беженцами из Польши,  снимали угол у местных в деревне и перебивались случайными заработками. Юлия предложила им прийти в имение и приступить к работе, как только смогут. Когда же новый работник и стряпуха с девочкой явились после обеда, Юлия разместила их в отдельном домике для прислуги, где находилась и кухня. Кухаркой Юлия эту бабу пока не называла, потому что ещё не знала, как она умеет готовить.

         Жизнь на даче для Юлии почти ничем не отличалась от городской. Она каждый день читала, писала письма и музицировала, только прогулки теперь были не по проспекту и в парках, а в саду и по берегу моря. Чувствовала она себя прекрасно, ела с аппетитом, а если хотела чего-то особенного, посылала Василия с Марией в город раз в неделю, они привозили ей шоколад или пирожные, ну, и почту заодно. Когда Юлия не была чем-то занята, её мучили разные мысли и сомнения, поэтому она старалась не оставлять себе времени на раздумья.

         В деревенскую церковь Юлия не заходила, чтобы избежать неудобных вопросов отца Георгия и исповеди. Но потом случайно на базаре узнала, что отец Георгий преставился этой зимой, а вместо него прислали молодого батюшку, отца Сергия. Юлия не хотела с ним знакомиться и тщательно избегала встречи с ним. Оказалось, что в деревне раз в месяц бывает земский врач и ведёт приём местных жителей. Юлия познакомилась с ним и приехала к нему на консультацию. Доктор был очень внимательным, расспросил её о состоянии здоровья и дал Юлии несколько рекомендаций.

        - Вы, мадам, хорошо себя чувствуете, у вас нет токсикоза и других побочных явлений. Я считаю, что у вас всё совершенно нормально. Напрасно вы так рано выехали на дачу. Ещё холодно, вы можете простудиться, а аптек и медицинской помощи в деревне, можно сказать, нет. Я вам настоятельно рекомендую вернуться в город до устойчивого тепла. Там, в Петрограде, сейчас открыли курсы медицинских сестёр. Вам, в вашем положении и, как жене фронтовика, очень бы пригодились такие знания. У вас ещё такой небольшой срок, что это совершенно незаметно и безопасно для ребёнка, а на курсах вы узнаете много полезного и для себя, и на всякий другой случай. Ну, и это отвлечёт вас от тяжёлых мыслей.

         Юлия сначала пропустила мимо ушей рекомендации доктора. Но потом, хорошо подумав, она, всё же, решила вернуться в город и уехала туда налегке вдвоём с Марией. Юлия записалась на курсы и начала их регулярно посещать, тщательно записывая лекции в толстую тетрадь и задавая интересующие её вопросы. У портнихи она заказала себе свободное летнее платье и белую блузу со множеством оборок, которую можно было надевать сверху на что угодно, и которая удачно скрывала изменения в фигуре. Занятия отвлекали девушку от печальных мыслей. Юлия не решилась поделиться в письмах с Бетти своими переживаниями. Она только написала подруге, что Марк пропал без вести, и спрашивала себя о том, почему все несчастья обрушиваются на её голову? Может быть, над ней тяготеет какое-то проклятие?

        Бетти успокаивала её в письмах и напоминала ей о том, что и на её долю досталось много горя и неприятностей, но жизнь продолжается, и надо верить в то, что всё образуется, и настанут ещё хорошие времена.Сына, который родился у них с Полем, назвали Франсуа. Он был болезненным ребёнком, родился раньше срока, но Бетти находила много радости и счастья в уходе за ним. Она описывала, как он ей улыбнулся, как они гуляют на природе, как радуется ему муж, когда берёт его на руки. Всё это вызывало досаду у Юлии, которая сознавала, что ей одной придётся радоваться улыбкам своего ребёнка, и что некому будет взять его на руки, кроме неё и няньки. И поэтому она даже не писала подруге, что ждёт ребёнка. Она сама еще не решила, как ей поступить, и что ей делать.

        Лето выдалось дождливым и холодным, и Юлия даже радовалась тому, что уехала с дачи. Занятия на курсах подходили к концу, через две недели нужно было сдать экзамен и получить свидетельство об окончании курсов. Документ не нужен был Юлии, но экзамен она собиралась сдавать, чтобы проверить свои знания. И она тщательно готовилась к испытанию, зубрила названия костей и мышц, тренировалась делать перевязки на Марии и Василии. Это очень отвлекало Юлию от тяжёлых раздумий днём, но ночью мысли не давали ей покоя, она мало спала и совсем измучилась, решая, что же ей делать? Писем ни от Марка, ни от Володи не было. В конце концов, она приняла решение: до следующего лета пожить в имении, ребёнка записать на фамилию Вишневецких, свою девичью, а потом уехать жить в Варшаву, в свою квартиру, и там пробыть столько времени, сколько нужно, чтобы ни у кого потом не возникало вопросов, чей это ребёнок. С такими мыслями она немного успокоилась и перестала нервничать и бояться, сама, не зная, чего.

        И вот, в начале августа, когда она почти расслабилась и перестала думать о своём щекотливом положении, вернувшись с курсов, домой, она обнаружила несколько писем на подносе в прихожей. Быстро просмотрев надписи на конвертах, она поняла, что одно из писем – от Володи. Юлия поднялась с письмами в кабинет отца и там первым вскрыла письмо от кузена. Володя писал ей, что был ранен и контужен, долго лежал в лазарете, потом был отправлен на восстановление в санаторий, и у него осталась неделя от отпуска, он собирается покинуть санаторий раньше времени и заехать в Петроград, чтобы повидаться с ней.

       Юлию охватила паника. Она даже не стала смотреть письма от тётки, управляющего Казимира и Бетти. Это было неважно в данный момент. Господи! Как Володя отреагирует на её положение? Зная его эгоистичный характер, его, немного циничное отношение к жизни, Юлия испугалась не на шутку. Вдруг он как-то обидно отреагирует на её внешний вид? Хотя она очень мало ела и её положение, тщательно скрываемое нарядами, было едва заметно. Вдруг он усомнится в том, что это его ребёнок?

       Решение пришло моментально: немедленно ехать в имение! Письмо было послано три дня назад, так что Володя мог появиться в любую минуту. Юлия буквально побросала вещи в саквояж и велела Василию запрягать. Наскоро пообедав, Юлия с горничной выехали в имение. На сей раз дороги развезло после дождя, коляска два раза застревала в ямах, и они довольно долго добирались до места, приехали уже затемно. Стряпуха Христина с внучкой встретили их у входа, быстро поставили самовар, приготовили постели. Из еды, кроме гречневой каши, в доме ничего не было, так что ужинали кашей и чаем. Юлия сразу легла в постель, но спать не могла. У неё просто дрожь была по всему телу от испуга, как от холода. Она надеялась, что Володя, не найдя её в городе, съездит к себе домой и уедет. А дальше уж будет, как Бог пошлёт.

        Но её надежды оказались напрасными. Уже в десять утра, когда Юлия позавтракала и, в свободном летнем платье, с распущенными по плечам волосами, собиралась послать стряпуху в деревню за продуктами, у ворот остановился экипаж извозчика. Из него вышел мужчина в офицерском мундире, с левой рукой на чёрной перевязи, и направился к парадному входу. Юлия была застигнута врасплох. Бежать было некуда, и ей пришлось пойти и самой открыть ему дверь.

       Володя, сделав шаг внутрь, прямо в дверях подхватил Юлию свободной рукой, поднял, как пушинку, и закружил её в прихожей, прижавшись щекой к её щеке.

       - Милая моя кузиночка! Как ты? Не ждала меня? А я ведь тебе письмо послал заранее. Не получила?

       - Получила вчера, но прочла уже здесь, в имении. Хотела побыстрее уехать, потому что почти всё лето провела в городе из-за курсов. Нужно было насладиться хотя бы остатками лета. И потом – вот.

        Юлия, неожиданно для самой себя, распахнула полы кружевного капота, накинутого на платье сверху, и стало видно её небольшой, аккуратный животик. Она подумала, что лучше не тянуть и открыть правду сразу. Будь, что будет. Лучше сразу увидеть реакцию Володи и перестать переживать по этому поводу.
Володя помолчал несколько секунд, глядя прямо ей в глаза. Потом улыбнулся и сказал:

        - Так у нас будет наследник? Здорово!

        И снова её обнял. Юлия почувствовала знакомый запах его одеколона, кожи от его портупеи, и выдохнула с облегчением. Ничего страшного не произошло, и радость просто хлынула в её сердце. Милый Володя! Он гораздо лучше, чем она о нём думала.

        - А я привёз тебе пирожных! Ты ведь любишь эклеры? Я подумал, что тебе будет, с чем выпить кофе утром. Кофе-то у вас есть?

        - Ну, конечно, есть! Как я тебе рада! Сейчас скажу горничной, чтобы приготовила. А ты? Надолго ли? Как чувствуешь себя?

        - Увы, у меня осталось только три дня. Но я намерен провести их с тобой, если ты не против. Я привёз ещё и вина, так что выпьем за встречу. Я помню, что ты любишь шампанское. Захватил «Мадам Клико». Расскажи лучше, как ты? Когда ожидаешь? Как здоровье?

        Они сидели, обнявшись, в гостиной и говорили, говорили. Выпили кофе, отправились в сад, на скамейку, вдали от посторонних глаз. Здесь можно было обниматься и целоваться, сколько хочешь. Оба были безмерно счастливы. Василий повёз Христину с внучкой в деревню за продуктами, так что молодая пара осталась наедине на несколько часов. Когда слуги вернулись и принялись готовить обед, Володя предложил Юлии помузицировать. Она села к роялю в гостиной, сыграла пару вальсов.

        - Юленька, спой мне, дорогая. Я всегда любил слушать твоё пение.

        - А давай споём дуэтом, как в детстве, ту старинную польскую песенку, что мы пели однажды на Рождество. Помнишь?

        - Ой, я боюсь, что позабыл слова. Ты начинай, а я подпою.

        Юлия запела красивую мелодию польской песенки, и Володя подхватил её своим густым баритоном. Их голоса гармонично слились в замечательный дуэт. Окна в доме, по причине жары, были раскрыты, и звуки их пения разнеслись по саду. Внучка стряпухи, Зоська, бросила чистить картошку в кухне и мечтательно заслушалась с ножом в руке. Пение, действительно, было прекрасным. Когда они закончили, Володя подошёл к Юлии и поцеловал её.

        - Спой ещё что-нибудь, пожалуйста!

         Юлия спела ещё несколько романсов. Наконец, подоспел обед, и его накрыли в столовой.  Молодые люди обедали вдвоём, выпили немного шампанского. Потом играли в карты и сидели, обнявшись на диване. Так многое нужно было друг другу сказать. И оба боялись подобрать не те слова и быть непонятым.

        - Скажи мне, что ты думала делать, если бы я не приехал? Только честно. Я должен знать.

        - Я хотела скрываться в имении до следующего лета, а потом уехать в Варшаву, в мой дом.

        - А имя? Какое имя ты собиралась ему или ей дать?

        - Я не знала, как ты отреагируешь на мою новость, поэтому думала записать его на мою девичью фамилию – Вишневецкая. И сама хотела в связи с этим перейти на девичью фамилию.

         Володя молчал несколько минут. Потом проговорил:

         - Юленька, дорогая! Я знаю, ты девушка набожная, в отличие от меня, атеиста. И сейчас начнёшь сразу возражать в ответ на моё предложение. Но выслушай меня до конца. Мы должны думать не столько о себе, сколько об этом невинном создании, нашем ребёнке. Он ещё не родился и никак не успел нагрешить, а общество отвергнет его и назовёт плохими словами только потому, что его родители не захотели вовремя позаботиться о нём. Ему будет закрыт доступ в хорошее общество, к достойному образованию, дети в школе будут презирать и дразнить его! Поэтому я считаю, что мы с тобой должны срочно обвенчаться, пока я здесь. И не говори, что ты замужем! Ты – вдова. Я узнавал во всех инстанциях, там никого не осталось в живых, понимаешь? Не хотел тебя расстраивать, моя дорогая. И потом ты венчалась с ним в православном храме. А мы с тобой оба крещены во младенчестве в католическую веру, так что и венчаться должны в католической церкви.  И не говори, что это-грех! Жить без венчания – это грех, и растить ребёнка в такой семье – это грех. А оформить всё должным образом – это нормально! И потом, кто знает, возможно, я тоже погибну на фронте. У тебя и нашего ребёнка останется наша фамилия. Ты ведь знаешь, что наши родители мечтали об  этом!

         Когда, наконец, он замолчал, Юлия решилась слабо ему возразить:

         - Володя, я согласна с тем, что ты говоришь. Но ты ошибаешься насчёт вероисповедания. Меня крестили в православном соборе. Родители, кажется, венчались в костёле в Выборге, но мама не рассказывала мне подробностей, и я не знаю, почему так получилось. Так что венчаться нужно, наверное, в православной церкви.

         - Юленька! Как говорят сами священники: «Бог един». То есть, мы, люди только по-разному молимся ему, соблюдаем разные традиции, но главное, чтобы Бог жил в сердце человека, а как человек к нему обращается, это неважно. Понимаешь?  Поэтому я завтра с утра поеду хлопотать, и где договорюсь, там и обвенчаемся. Не каждый священник согласится венчать так срочно, скажут, что надо говеть, причащаться и всё такое… Но сейчас – война, другие обстоятельства, и за деньги кто-нибудь, да согласится.

         Долгий летний день склонился к вечеру, и Юлия с Володей отправились спать. Завтра предстоял трудный день, нужно было хорошо отдохнуть. Это была первая ночь, когда кузены легли спать в одну постель. Оба немного стеснялись, но Володя был опытным мужчиной и вёл себя уверенно, несмотря на раненную руку. Юлия почувствовала себя совершенно счастливой и защищённой в его объятиях. С Марком всё было как-то по-другому. Перед тем, как заснуть, Юлия успела только подумать, в чём она будет венчаться, и счастливый сон овладел ею.


                *          *         *

          Володя проснулся рано, вскочил по – военному, умываться пошёл во двор, чтобы не разбудить Юлию. Самовар уж закипел, Володя наскоро выпил чаю и велел Василию запрягать. Хлопотавшей на кухне Христине Володя велел передать хозяйке, чтобы она не волновалась, если его долго не будет.

         Но Юлия проснулась тоже рано, немного понежилась в постели и, услышав шум отъезжающего экипажа, тоже поднялась. Мария принесла ей кофе с сырниками, и Юлия позавтракала у открытого окна. В саду распевали птицы, лёгкий ветерок шелестел листвой деревьев, день обещал быть солнечным. Юлия оделась и причесалась с помощью горничной и решила прогуляться пешком в деревню Репино, неподалёку от которой было имение. Она не хотела посвящать прислугу в свои дела, потому что они уже считали Володю её мужем. А Василий, единственный из «старых» слуг, был человеком молчаливым и не склонным к сплетням.

         Юлия, не спеша, дошла до деревни, скрываясь под кружевным зонтиком от яркого солнца, и заглянула к местной модистке, фрау Шмидт. Это была бойкая дама, иностранка. Она говорила с акцентом, но шила хорошо, у неё были две помощницы – швеи, и в запасе имелись модные ткани и аксессуары, которые она привозила из Петрограда. Клиентов у неё в этот день не было, и Юлия смогла поговорить с ней наедине. Юлия объяснила ей, что срочно нуждается в подвенечном наряде, что у неё есть красивое платье, но вряд ли сможет его надеть на изменившуюся фигуру. Фрау Шмидт охотно вызвалась ей помочь. Она спросила, из какой ткани сшито имеющееся платье и пригласила Юлию в мастерскую. Здесь они смогли подобрать среди образцов похожий материал, выбрать воздушную ткань для фаты и, модистка уложила всё необходимое в большую рабочую корзинку. Потом она вызвала извозчика, и они вместе с помощницей и Юлией покатили в имение.

        Самой просторной комнатой в доме была гостиная. Сюда перенесли большое зеркало из спальни и стол из столовой. Работа закипела. Юлия примерила платье, оно было почти впору, но тесно в талии. Тотчас на столе выкроили нужный отрез из похожей ткани и сделали вставку. Примерили и выкроили фату. У Юлии в имении была швейная машинка, и модистка умело и быстро её использовала. К обеду всё было готово. Юлия расплатилась с женщинами, и они уехали. Веночек на голову Юлия не захотела надевать, но вспомнила, что у неё среди драгоценностей в шкатулке есть диадема. Юлия надевала её всего один раз – на выпускной бал. Она была сделана то ли из серебра, со сверкающими камешками, то ли из белого золота. Юлия всегда сожалела, что ей некуда больше её надеть, поэтому и спрятала в шкатулку.

        Володи всё не было. Юлия пообедала одна. Потом нашла в ящике стола ключи и пошла в свою секретную сторожку в глубине сада.  На всякий случай прихватила с собой лежавший у поленницы топор. Он ей очень пригодился, потому что тропинка к домику совсем заросла, и нужно было буквально прорубать себе путь. Замок на дверях изрядно заржавел, но всё же принял ключ и со скрежетом открылся. Внутри домика было пыльно и душно. Юлия оставила открытой дверь, отодвинула тяжёлую лежанку в углу комнаты, топором раскопала землю в полу и вытащила шкатулку, спрятанную в углублении. Она поставила её на стол, засыпала ямку и задвинула лежанку. Потом вытащила из тайника в бревенчатой стене бумаги и деньги, привела всё в порядок и, завернув всё в подол верхней юбки, закрыла снова дверь на замок и пошла в дом. Никто её не видел. Юлия отнесла все эти вещи в кладовую и там, при свете фонаря, рассмотрела свои сокровища. В первую очередь её интересовала диадема. Поэтому она вытащила её, а остальное закрыла в сундук и накрыла его сверху тряпьём.

        В спальне она примерила диадему с фатой. Отражение в зеркале порадовало её, выглядела она очень красиво и молодо.. Драгоценность хорошо сохранилась, не потемнела, и камешки блестели и переливались. Наряд был готов, и Юлия успокоилась. Конечно, кое-какие кошки скребли у неё на сердце: сомнения терзали ей душу – а вдруг Марк вернётся, что тогда? А не грех ли это – венчаться второй раз? Но Юлия отгоняла сомнения прочь, потому что в данной ситуации это был единственный выход.

        Она несколько раз выходила к воротам, смотрела на дорогу – не едут ли? Гуляла в саду, вздремнула на диване в гостиной, но их всё не было. В шесть вечера начали накрывать на ужин, и только тогда послышался шум подъехавшего экипажа. Володя, запылённый, уставший и голодный, показался в дверях. Первым делом он умылся и переоделся и, довольный, подсел к столу. Юлия не стала его ни о чём спрашивать, пока он не наелся и не откинулся на спинку полу-кресла.

       - Ты не представляешь, Юленька, сколько мне пришлось объехать! Устал ужасно. Лошадку твою совсем загоняли! Я – сейчас!

        Он поднялся и вышел из комнаты. Вернулся с букетом белых роз, опустился перед ней на одно колено и торжественным тоном произнёс:

        - Юлия Львовна! Согласны ли вы осчастливить меня и выйти за меня замуж?

        При этом он извлёк из-за спины бархатную коробочку с кольцом и протянул ей.

        Юленька никак не ожидала такого поворота. Хотя очень этого хотела. Она покраснела, заулыбалась и просто сказала:

       - Да!

        Володя надел ей на палец колечко, а потом поднялся с колен и поцеловал её.

       - Посмотри, какие я нам купил обручальные кольца. Надо примерить

        И он показал два широких золотых обручальных кольца в другой коробочке. Это кольцо тоже пришлось Юле впору.

      - Венчание состоится завтра в 12 дня в Сестрорецке, в маленькой православной церкви. Ближе не удалось никого уговорить.

       Юлия вдохнула с облегчением: всё – таки не в католическом храме! Слава Богу! Ведь католики не разрешают венчаться второй раз. Володя прилёг отдохнуть после ужина и сразу же заснул. А Юлия долго молилась перед иконой Божьей Матери, своими словами рассказывала ей о сомнениях и переживаниях, и ей показалось, что дева Мария улыбается ей и глядит на неё благосклонно. Юлии стало немного легче на душе, и она, постояв немного на пороге, и, подышав вечерним свежим воздухом, тоже улеглась спать.

                *         *         *

        Венчание прошло совсем не так торжественно, как Юлино первое, а быстро и скромно. С утра моросил дождь, было пасмурно и довольно прохладно. Невесте пришлось накинуть на платье накидку, а горничная несла над ней зонт. Экипаж ничем не украшали, выехали сразу после завтрака, спешили, чтобы не опоздать. Батюшка, который встретил их на пороге маленькой церквушки на окраине Сестрорецка, не понравился Юлии. Он был пузат, неопрятен, с бегающими глазами.
Церковь не была освещена, горели всего несколько свечей у икон, и светились лампадки под образами. Володя тоже заметил непорядок, пошептался с дьячком, который появился в полумраке, сунул ему в руку бумажку, и дьячок принёс откуда-то пачку свечей, вставил их в кандило, зажёг, и церквушка осветилась ярким светом. Батюшка начал обряд и провёл его быстро, без лишних церемоний и нравоучений. Венцы над головами новобрачных держали кучер Василий и горничная Мария. Через пятнадцать минут действо было закончено, молодые обменялись кольцами и поцеловались, дьячок выписал и выдал молодожёнам свидетельство о венчании и поздравил их.

         Юлия не почувствовала ни особого волнения во время и после церемонии, ни радости. Всё прошло как-то обыденно и скучно, как будто они просто выполняли свой долг. Володя расплатился с батюшкой, и они вышли на свежий воздух под сыпящее мелкими каплями пасмурное небо. По дороге Володя велел остановиться у магазина, сам зашёл внутрь и вернулся с большой корзинкой, из которой торчали горлышко бутылки и французские булки. Домой ехали, молча, только обмениваясь взглядами и пожимая друг другу руки. Вероятно, влияла погода или присутствие горничной.

         Дома Володя сразу взял бразды правления в свои руки. Он велел горничной накрыть стол на двоих в столовой, пока они приводили себя в порядок. Юлия сняла с себя накидку и фату, поправила причёску и, оставшись в свадебном платье, вернулась в столовую. Володя уже наливал шампанское в высокие бокалы. На столе стояла лёгкая закуска, а Христина, кланяясь в дверях, спрашивала, когда подавать обед? Ей было велено подождать.

        - Ну, что, пани Лисецкая? Позвольте предложить тост за ваше здоровье и за нашу новоиспечённую семью.- Весело провозгласил Володя.
Молодожёны выпили шампанского, немного закусили,  Володя положил свою руку на руку Юлии и приготовился поговорить.

        - Юленька. Довольна ли ты? Всё хорошо? Ты молчишь, и я не понимаю, о чём ты думаешь? – Начал он.

         - Всё хорошо, я довольна. Просто я не могу поверить, что ты так изменился. Как будто другой человек, не тот Володя, которого я знала с детства. Ты вдруг стал заботливым, внимательным и добросердечным. Что за перерождение произошло с тобой?

        - Что поделаешь, дорогая пани Лисецкая. Война!  Я столько раз смотрел смерти в лицо, похоронил столько своих товарищей, что я начал ценить жизнь и дорогих мне людей, начал иначе относиться к настоящему. Кто знает, вернусь ли я живым? Увидимся ли мы ещё? Я хочу, чтобы ты вспоминала обо мне, если не с любовью, то хотя бы с добрыми чувствами! Я так рад, так благодарен тебе за то, что у меня будет наследник! Ты обязательно сообщи об этом моему отцу, порадуй его. Будет возможность, съезди к ним, пусть отец увидит своего потомка. Я думаю, это будет ему утешением на старости лет! Кстати, ты подумала, как назовёшь нашего ребёнка?

        - Если родится девочка, а я думаю, что это будет девочка, то - Марина, а если мальчик, то – Владислав. Вполне польские имена. И Марина Владимировна и Владислав Владимирович будут звучать достаточно гармонично. Не так ли? И ты напрасно думаешь, что я буду вспоминать о тебе плохо. Я очень благодарна тебе за поддержку и заботу. Мне очень приятно внимание от тебя, потому что я любила тебя с детства и тайно мечтала об этом дне: нашей свадьбе. И вот – всё сбылось.  Мы вместе, хоть и ненадолго. Но я буду молиться за тебя, и ты должен вернуться. Нашему ребёнку нужен отец, а для меня ты – единственный родной человек. Не оставляй меня одну в этом жестоком мире!

        - Я должен возвратиться в полк через два дня, и у меня остались ещё несколько нерешённых дел в городе. Завтра я возьму с утра с собой Василия с экипажем и твою горничную. Хочу перевезти ценные вещи из дома в наше имение, и надо что-то решить с папиным авто. Надеюсь, что мы за день управимся. Теперь о тебе. Вот вам на первое время.- И Володя положил на стол две пачки денег, перевязанные бечёвкой. – Я буду стараться писать и присылать вам деньги. Но в армии сейчас происходит раскол, анархия. Не знаю, где я буду завтра. Постарайся верить в моё возвращение и ждать. Где бы я ни оказался, я найду вас. Напиши мне твой адрес в Варшаве. Я буду писать тебе в Петроград и в Варшаву. Постарайся устроить так, чтобы тебе пересылали письма. Я думаю, что сейчас тебе нужно переехать в город, и послезавтра я вас перевезу. Пока я буду отсутствовать завтра, собери нужные вещи и будь готова к переезду.

          Юлия немного растерялась от такого разговора. «Вот, что значит – быть женой военного». - Подумалось ей. Она оказалась именно в той ситуации, в которую так не хотела попасть: в полную зависимость от мужчины. Но в её теперешнем положении Юлии приходилось смириться и слушаться. И она решилась посвятить Володю в свою маленькую тайну.

        - Володя! В нашем имении есть одно укромное место, о котором никто не знает, кроме меня. Я хочу показать его тебе на всякий случай. Вдруг тебе понадобится укрыться на какое-то время? Пойдём.

          И Юлия, взяв ключи, повела Володю через задний ход в сад. Они с трудом пробирались сквозь кустарник и разросшиеся деревья в конец участка. Наконец, показалась стена сторожки, совсем спрятанной в листве. Юлия сама открыла навесной замок, Володя  потянул деревянную дверь, она тяжело открылась со скрипом, и на них пахнуло затхлым воздухом и пылью. Внутри всё было, по-прежнему: две лежанки у стен, маленькая печурка, запас дров в углу избушки, стол и табурет. Молодые люди посидели немного на лежанке, Володя осмотрел всё внутри и одобрил сторожку, как временное убежище. «Хорошо бы здесь положить запас сухарей и ведро воды», - заметил он.

        - Воду ты можешь принести прямо сейчас, а о сухарях я позабочусь, - сказала Юлия.

        Она надеялась, что после свадьбы Володя будет говорить ей о любви, а он, как военный, был занят своими делами и мыслями.

         Молодожёны вернулись в дом и продолжили обед. День пролетел очень быстро. Они посидели, обнявшись, у открытого в сад окна и отправились спать.


                *            *           *

          Когда Юлия проснулась на следующее утро, Володи уже не было дома. Он забрал всех слуг, включая работника и стряпуху Христину. В Юлином распоряжении осталась только девочка Зоська. Она подала барыне завтрак и вполне справилась с посудой. А вот об обеде пришлось позаботиться обеим. Сама бы девочка не справилась, хотя и собиралась. Юлия решила начать готовить обед прямо с утра, потому что вечером нужно будет накормить трёх голодных мужчин и четырёх женщин.

          Для начала проверили, какие продукты есть дома. Нашлась уже ощипанная утка, картофель, яблоки, мука, крупа, яйца и лук. Решили приготовить кашу и щи для слуг, утку с яблоками, печёный картофель и пирог с  ревенем для господ. Если получится, конечно. Юлия предложила сходить пешком в деревню, чтобы докупить нужные продукты. Взяли с собой небольшую садовую тележку на колёсах и отправились медленным шагом. В деревне нашли и купили всё необходимое, даже небольшой мешочек с сухарями, загрузили тележку и вернулись домой.

           Потом долго возились с печью и самоваром, пили чай с булками из пекарни, чистили картошку, ставили тесто на пирог и варили щи и кашу. Целый день прошёл в хлопотах. Зоська и Юлия всё время что-то пробовали на вкус и так наелись, что даже сами не обедали. Хотя Юлия чувствовала себя очень хорошо, она устала во второй половине дня и, проверив, что всё готово и достаточно укутано, пошла полежать.

         Девушки не ждали домашних рано, но уже часов в пять вечера за воротами зафыркала машина, и дядино авто остановилось у входа. Зоська с Юлией кинулись накрывать на стол, Христина быстро пришла к ним на помощь, и как только мужчины умылись и помыли руки после тяжёлого дня работы, всё было готово. Домочадцы с удовольствием уселись за столы: господа в доме, слуги на улице, и принялись за еду, нахваливая Зоськину стряпню. Но девочка краснела и возражала, что она только помогала пани. А домашние удивлялись, что молодая пани умеет так хорошо готовить!

         Володя привёз из города вина, их отцовских запасов, как он выразился, и всё с удовольствием выпили за удачный день. Во время обеда Володя рассказал Юлии о том, что ему удалось перевезти в имение ценные вещи и картины с помощью слуг. К тому же, он встретил своего товарища по клубу, и тот предложил купить у Володи отцовское авто за приличную сумму. Так что завтра, отвезя жену с горничной в город, Володя продаст их семейное авто и отправится в полк. Юлия только выслушивала, что он ей говорит. Потом она рассказала ему в свою очередь, что вещи собрала, что прикупила сухарей для сторожки, и их нужно туда отнести.

         Чай пили с пирогом с ревенем, который получился на удивление вкусным. Юлия готовила его впервые, а раньше только видела, как это делает кухарка. Гуляли напоследок в саду, отнесли сухари в сторожку и смазали замки на дверях и в калитке. Дверь калитки почти вросла в землю и почти не открывалась. Пришлось подкапывать почву под ней и вырывать высокую траву. Наконец, калитку с трудом удалось отворить. Володя даже примерялся, сможет ли он перелезть через довольно высокий забор. Он вышел через калитку в лес и старался запомнить ориентиры, где её потом искать, сделал на заборе зарубки топором. Ключи от домика и калитки спрятали под крышей у входа. Можно было идти отдыхать.

                *         *         *


           Утром быстро собрались и выехали в город, оставив в имении Христину с Зоськой. Женщины должны были привести господский дом в порядок перед зимой, запереть его и жить в маленьком доме для слуг при конюшне. С ними оставался ещё новый работник, нанятый в деревне. Володя повёз жену с горничной в авто и высадил их у подъезда, а сам поехал по делам, Василий со швейцаром выгрузили вещи во дворе и носили их наверх, пока дамы снимали шляпы в холле и отдыхали в прохладной гостиной. Потом начались хлопоты с обедом, подготовка спален и другие домашние дела, которые хоть немного отвлекли Юлию от мыслей об отъезде Володи.

           Мария с помощью Юлии только успела закончить проветривать спальни, и тут принесли обед из ресторации. Женщины начали его накрывать в столовой, когда явился Володя. Он очень спешил, сказал, что у него только два часа, и он должен  быть на вокзале. Юлия засуетилась, всё сыпалось у неё из рук. Володя принёс с собой небольшой походный чемоданчик, уже собранный заранее в отцовском доме. Он был почти готов ехать.

          - Ну, ты же пообедаешь со мной напоследок? – Дрожащим голосом проговорила Юлия.

          - Конечно, только нужно спешить.- Ответил он.

           Горничная разлила суп в тарелки, налила господам вино в бокалы и удалилась, плотно закрыв за собой дверь. Молодожёны остались наедине. Володя держался бодро: отпил из бокала, ел суп и успевал разговаривать между глотками. А Юлии кусок в горло не шёл, руки дрожали, и она просто сидела и смотрела на него.

          - Юлия! – Говорил Володя.- Я не знаю, когда вернусь. Ты не должна сейчас думать обо мне, чтобы не волноваться. Думай о своём здоровье и о ребёнке. Это для меня – главное. Делай так, как будет лучше вам обоим. Если захочешь поехать за границу и пожить какое-то время там, поезжай. Только оставь мне ориентиры, где вас искать. Я найду вас в любом месте. Верь и молись за меня. Ты - дочь военного, генерала, и жена военного. Поэтому не должна плакать, а быть готовой ко всему. Отцу передай мой поклон и скажи, что я прошу у него прощения за недостойное поведение в молодости. Надеюсь, он простит меня, учитывая то, что я почти всё исправил.

           Володя улыбнулся жене. Он быстро доел обед, встал, подтянул мундир, крепко обнял и поцеловал Юлию, взял свой чемоданчик и, не растягивая тяжёлых минут прощания, бодро спустился по лестнице. Василий повёз его в экипаже на вокзал. Юлия тоже вышла из-за стола, чтобы посмотреть на него в окно. Володя помахал ей рукой, она махнула ему в ответ и всё стояла у окна, провожая взглядом удаляющийся по проспекту экипаж. Она, действительно, вспомнила, что она – дочь и жена военного, и что надо держать себя в руках. К тому же она чувствовала себя как-то неважно. Нужно было прилечь. И Юлия, оставив на столе почти нетронутый обед, пошла в спальню.

           Мария убрала со стола в столовой и заглянула к хозяйке – узнать, не нужно ли ей чего-нибудь? Юлия лежала и пожаловалась на боли в животе. Мария быстро её осмотрела и осталась  недовольна состоянием Юлии. Было похоже на то, что роды начинаются на два месяца раньше срока. Мария велела ей не вставать и решила пока вести наблюдение. Когда вернулся Василий с вокзала, Мария велела ему не распрягать и настойчиво посоветовала Юлии ехать в больницу. Юлия не хотела, сопротивлялась, но боли стали почти нестерпимыми, и она позволила накинуть себе на плечи накидку и усадить себя в коляску, чтобы ехать в больницу клинического института на Васильевском острове.

            В больнице Мария передала хозяйку в руки врачей и осталась ждать в вестибюле. Юлия плохо запомнила, что с ней было дальше. Боль была такой сильной, что отключала все другие чувства и ощущения. Она совсем измучилась и едва смогла ответить на вопросы пожилого врача с приёмном покое. Ей только хотелось, чтобы всё быстрее закончилось. Юлию пересадили в кресло – каталку и увезли в родовой зал.

             Потом уже, когда всё закончилось, и Юлия почти ничего не соображала, акушерка подняла плачущего ребёнка, чтобы она увидела и сказала: «Смотрите, мамаша!».

            «Девочка?» - Слабым голосом спросила Юлия.

            «Я же вам показала, - мальчик!» - Сердито буркнула акушерка и унесла ребёнка в соседнюю комнату. Юлии было совершенно безразлично, кто родился. Она безумно хотела спать. Старый доктор, зашедший к ней в палату позже, взял её за руку, пощупал пульс и сказал:

            - Ваш ребёнок родился семимесячным, но это ваше счастье, мадам, скажу я вам! Он уже такой крупный, 3 килограмма, что если бы вы доносили его до срока, то кто знает, чем бы это закончилось? Ребёнок здоров, но мы будем его наблюдать, вам придётся задержаться у нас до тех пор, пока мы не будем уверены, что с вами обоими всё в порядке. Скажите спасибо вашей горничной, что привезла вас вовремя.

                *            *           *


          Юлия провела в больнице почти месяц. Мария приходила к ней каждый день, приносила всё необходимое для ребёнка и всякие небольшие вкусности, которых не было в больнице. В первый же день, когда гувернантка навестила её, Юлия взяла её за руку и горячо поблагодарила за проявленную настойчивость и заботу.

          - Мария! Вы заслужили повышение! С сегодняшнего дня вы больше не горничная, а моя экономка. Я повышаю вам жалование, соответственно должности. И отправляйтесь в бюро по найму прислуги и оставьте заявку на новую горничную, кормилицу для ребёнка, кухарку и няню.

          Мария сдержанно поблагодарила молодую хозяйку, но было видно, что она довольна. Юлия велела так же подготовить одну из комнат, как детскую. Она уже давно выбрала такую комнату на втором этаже, угловую, с эркером. Комната выходила окнами на юг и запад, и в ней всегда было светло после полудня до вечера. Кое-что Юлия успела приготовить заранее, но там нужно было убрать и сложить вещи, застелить кроватку. Никто не ожидал, что ребёнок родится раньше срока.

         Мария привезла Юлии письма, пришедшие в последние дни. Одно было от Володи. Юлия открыла его первым. Письмо было коротким, написано по-французски. Вероятно, Володя опасался, что оно может попасть в чужие руки. Муж сообщал, что добрался до места назначения, что идут тяжёлые бои. Просил беречь себя и будущего ребёнка, высказывал надежду, что это будет мальчик. Юлия искала среди строк слова любви, но кроме прощального поцелуя, нежностей в нём не было. Юлия перечитала его несколько раз и вздохнула. Но, всё же, было приятно сознавать, что муж думает о ней.

         Когда настало время выписываться из больницы, на улице вдруг резко похолодало, подул сырой северный ветер, из низких мрачных туч сыпал дождь с мокрым снегом. Мария привезла тёплые вещи из дома, но у Юлии возникли сомнения: как везти малыша по такой погоде на большое расстояние? Ещё накануне, когда Мария пожаловалась на холод, Юлия вспомнила, что дядин дом находится буквально на соседней улице, и у неё есть от него ключи. Она быстро приняла решение: пожить временно в дядином доме. Мария получила новое задание: перевезти нужные вещи на Васильевский остров, в дядин дом и протопить комнаты на первом этаже.
На следующий день, хорошенько закутав младенца в одеяльце, Юлия быстро уселась в свой экипаж и через пять минут была доставлена в дядюшкин дом.


                *           *           *


           В доме Лисецких Юлия устроилась вполне комфортно. Здесь нашлось всё необходимое и даже больше, несмотря на то, что Володя вывез что-то  в имение. В сарае было полно наколотых дров,  в спальнях – достаточно постелей и одеял, в кухне – даже кое-что из провизии: крупы, соль и сахар, чай, специи, связки лука и картофель в подвале. Юлия не стала занимать второй этаж, велела протопить только несколько комнат в бельэтаже для себя, ребёнка, няни и кормилицы. Марии и Василию Юлия предоставила самим выбирать, где жить зимой: дома или у Лисецких.  Слуги жили какое-то время на Невском и приезжали каждый день, когда Юлия вызывала их по телефону. Но когда выпал снег, и дороги начало заметать, Мария, а потом и Василий с лошадью и коляской, тоже переехали на Васильевский остров и заняли две небольшие комнаты во флигеле.

         Мария привезла из дома целый ворох писем, которые пришли за время Юлиного отсутствия. Было три письма от Бетти, два – от Казимира из Варшавы, два – от Домны из Москвы и ещё какие-то письма – просьбы от незнакомых людей. Ни от Марка, ни от Володи вестей не было. И что Юлию особо насторожило, не было писем от «тёти» Элеоноры. Поэтому, перебрав пришедшие письма по срочности, Юлия села писать в первую очередь - дяде с тётей. Она выразила озабоченность их молчанием, надежду на то, что они здоровы и перешла к своим новостям. Она кратко напомнила им, что овдовела, потом сообщила, что Володя воюет на фронте, что он два раза приезжал в Петроград в командировку и в отпуск, что они, наконец, обвенчались, и у них родился сын Владислав. Так же она рассказала о том, что живёт с ребёнком в их доме до лета, и что Володя вывез все ценности в имение.

         Потом Юлия занялась другими письмами. Особенно важными были два письма от управляющего Казимира. Он просил Юлию приехать в Варшаву, потому что после оккупации немцами дом требовал  ремонта, а во втором письме Казимир просил найти другого управляющего ему на смену, потому что он уже стар и устал. Он заверял её, что не уйдёт, пока не подыщут ему замену, но крайним сроком назначал начало лета. Юлия, которая теперь была целиком и полностью посвящена уходу за ребёнком, и озабочена вопросами кормления, купания и детских болезней, была неприятно озадачена новыми проблемами. Нужно было подумать и об этом.

        Бетти, как всегда, писала о своих домашних делах, жаловалась, что у неё нет рядом близкой подруги, что не с кем поделиться своими домашними новостями. Она написала в одном из писем, что потеряла второго ребёнка, что муж много выпивает, и она подозревает, что он изменяет ей, хотя доказательств этого нет. Юлия прочла все эти письма, ответила только тёте с дядей и управляющему. Забот теперь было так много, что она не успевала ни грустить, ни думать о Марке и Володе.

                *           *           *

           Юлия вся целиком ушла в заботы о сыне. Слава богу, он был вполне здоровым ребёнком, болел редко и не был плаксивым. Он мог подолгу рассматривать какую – нибудь игрушку и не требовать внимания к себе. Кормилица жила с ним в одной большой комнате, а нянька – в соседней. Юлия заходила в детскую по нескольку раз в день и следила, чтобы комната была проветрена, и ребёнок был одет в чистое и сухое. На полу был постелен большой, пушистый ковёр, и когда Владик начал ползать и сидеть, то большую часть дня проводил на ковре с игрушками. У него были светлые кудрявые волосы, и его головка выглядела, как цветок белого одуванчика. Юлия с радостью видела, что ребёнок - точная копия его отца в детстве. Она надеялась, что это порадует и его деда, Станислава Марковича.

          Через несколько дней после того, как она сообщила дяде в Швейцарию свои новости, она получила долгожданное письмо от Элеоноры. Но поняла, что это - не ответ на её недавнее поcлание, а просто письма разминулись во времени. «Тётя» писала:

         «Дорогая Юленька. Извини, что я так долго не отвечала тебе. У нас случилось горе, и я не могла найти в себе силы говорить об этом. Летом у нас скоропостижно скончался от скарлатины наш сынок Александр. Нянька водила его на какой-то детский праздник к соседям, он там заразился и очень быстро умер. Мы были в страшном горе, у твоего дяди произошёл удар, и он надолго слёг, потерял речь. Мы были далеко от всяких больниц, и я перевезла его в приют монастыря бенедиктинок, где его приняли на лечение. Монахини очень хорошо о нём заботятся, и недавно он медленно пошёл на поправку. Я нахожусь возле него каждый день. Он понемногу начал говорить, очень переживает, что теперь у него нет наследников, и род Лисецких может прерваться. Он вспоминает о Володе, но, судя по тому, что ты о нём ничего не пишешь, вестей от него нет. Дяде нужны только положительные эмоции для поправки. Я читаю ему книги, стихи, пою ему. Было бы хорошо, если бы ты приехала к нам, это бы его взбодрило. Я понимаю, что сейчас военное время, и тебе не так легко выехать за границу, но дядя говорит, что он может прислать тебе денег. Подумай, дорогая. Для него эта встреча была бы большой радостью. Целую тебя и обнимаю. Твоя тётя Элеонора».

          Юлия расстроилась, прочтя тётино послание, но подумала, что, когда они получат её сообщение, возможно, что-то изменится к лучшему. Весной она переехала со слугами в свой дом, оставив в дядином только сторожа Трифона Терентьевича. На дачу решили ехать в июле. Кормилица отказалась ехать с ними, и от её услуг пришлось отказаться. Нянька Захаровна вполне справлялась сама. В конце лета Юлия сфотографировала Владика у фотографа и послала фотографию дяде. Элеонора откликнулась благодарным письмом и сообщила, что дядя так обрадовался внуку, что почти совсем выздоровел и ходит с палочкой. Они переехали на юг Франции, где дядя продолжает лечение.

         От Володи писем не было. Но однажды осенью к ним зашёл незнакомый раненый офицер, прибывший в Петроград на лечение, и он передал Юлии конверт, в котором находилась пачка денег и короткая записка от Володи о том, что их перебрасывают на другое место.  Письмо послать оттуда невозможно, и он передаёт деньги и записку с оказией, через своего боевого товарища. Юлия хотела достойно принять и угостить Володиного знакомого, но тот наотрез отказался, сославшись на своё состояние, и ушёл. Так что Юлия не смогла ни расспросить офицера о Володе, ни передать ответное письмо.

                *         *         *

           Юлия уже давно была готова поехать за границу, повидать дядю, заехать в свой Варшавский дом и, возможно, посетить  свою дорогую подругу Бетти. Но Владик был ещё очень мал для поездки, а детский доктор объяснял ей, что перемена климата может повредить здоровью младенца. Поэтому Юлия всё откладывала и откладывала отъезд, ожидая, что сынок подрастёт. Владик рос очень милым, серьёзным мальчиком. Все слуги души в нём не чаяли. Но Юлии так хотелось, чтобы родные люди узнали и полюбили его, любовались его светлой пушистой головкой, его серыми, выразительными глазками в обрамлении тёмных, загнутых ресниц. Чтобы они радовались его первым словам и маленьким успехам. Сама Юлия обожала сына и находила его самым красивым и самым умным ребёнком на свете.

         Следующий год пролетел незаметно и как-то однообразно. Единственным развлечением были переезды из дома в дом и на дачу. Юлия почти ни с кем не виделась, занималась ребёнком, ждала писем и писала ответы. Иногда играла Владику на фортепиано и пела детские песенки. В сарае дядиного дома Василий отыскал детскую коляску, вероятно, ещё Володину. Он разобрал её, смазал и собрал снова, и коляска выглядела и катилась, как новая. Так что Владика возили на прогулки в коляске. Тётя Соня хранила в бывшей детской Володины первые книжки, солдатиков и маленькую игрушечную железную дорогу. Юлия очень радовалась, что Владик играет отцовскими игрушками, и ему читают те же сказки, что и Володе. Об этом она сообщала в письмах дяде Станиславу, надеясь, что это добавит ему положительных эмоций.

          Лето семнадцатого года Юлия проводила с сыном и слугами в имении. Раз в две недели или раз в месяц она приезжала с Василием в Петроград за почтой и за продуктами, которых нельзя было купить на даче. Шумный и мрачный город совсем не привлекал Юлию летом.  В конце августа Юлия приехала в город за подарками Владику, которому вскоре должно было исполниться 2 года. Она хотела купить торт или пирожных для слуг и лошадку для сына. Возвращаться из имения ещё было рано, погода стояла тёплая, поэтому Юлия решила праздновать день рождения Владика на даче.

          Сначала купили всё, что хотела молодая хозяйка, потом заехали на Невский за письмами. Василий распряг лошадь, давая ей отдохнуть, и скрылся в своей комнате. Юлия взяла из прихожей небольшую стопку писем и прошла в гостиную, чтобы разобрать их, как в прихожей раздался звонок в дверь. Юлия пошла сама открывать, оставив письма на столе. Она взглянула в дверной глазок и увидела на пороге какую-то даму в шляпке светло - зелёного цвета с вуалью. Дама была незнакома, поэтому Юлия поставила дверь на цепочку и приоткрыла её. Каково же было её удивление, когда она узнала в даме Лидию, свою бывшую одноклассницу и компаньонку.

         Лидия стояла на ступенях, очень скромно одетая в серый жакет и потрёпанную клетчатую юбку. Её шляпка выглядела комично и не к месту. Юлия, молча, на неё смотрела и ждала, когда та заговорит, потому что самой ей не было, что сказать. Лидия заговорила первой:

        - Юленька, добрый день. Узнаёшь меня? Я пришла с тобой поговорить. Впустишь?

        - Нет. Говори тут.

        - Ну, это не совсем прилично, разговаривать на пороге. На тебя это не похоже! – Сказала Лидия, подойдя ближе и стараясь говорить тихо.

        - Я не хочу пускать тебя в дом, который ты так внезапно и неблагодарно покинула. У меня больше нет доверия к тебе!

        - Юлия! Ты же знаешь, что твой кузен подговорил меня бежать с ним, обвенчался со мной, а потом бросил без средств. Я оказалась в тяжёлом финансовом положении и хочу, чтобы он помог мне.

         - Лидия! Я прекрасно знаю, что вы оба сговорились за моей спиной и сбежали, да. Но кузен не обвенчался с тобою, а разыграл шутку, чтобы тебя успокоить. А потом, видно, потерял к тебе интерес. Во-первых, это было три года назад. Почему именно теперь тебе вздумалось обратиться за помощью, и именно ко мне?

          - Тогда нашёлся другой человек, который помогал мне. Но теперь – война, обстоятельства изменились, и я нуждаюсь в помощи. Я не знаю, где мне искать Владимира Станиславовича. Он только упоминал, что у них есть дом на Васильевском острове. Поэтому я пришла к тебе. Вы – родственники, и кто-то из вас должен мне помочь. Ты ведь наверняка знаешь, где он?

        - Володя находится на фронте, от него уже год, как нет никаких вестей. Я сама нахожусь в стеснённых обстоятельствах, мой муж на фронте, я осталась одна с ребёнком на руках.

         Юлия, но ведь у Володи есть богатый отец. Я знаю, что у них есть дом в Петрограде и имение где-то в деревне. Если бы его отец узнал обо всём, он бы наверняка захотел мне помочь.

        - Лидия, его отец уже знает обо всём и вряд ли захочет даже говорить с тобой, потому что его любимая жена, моя тётушка Софья, умерла по твоей вине, когда узнала о вашем бегстве. К тому же, дядюшка живёт со своей новой женой за границей и не собирается возвращаться. Дом и авто они продали, так что можешь его даже не искать.

          Видя, что все её планы шантажа и вымогательства рушатся, Лидия сменила тон и заговорила плаксивым, просительным голосом:

        - Юленька! Ну, помоги мне хоть чем - нибудь! Возьми меня к себе на работу, хотя бы горничной. Я буду очень стараться! У меня же нет теперь ни дома, ни денег. Куда мне идти? У тебя всегда было доброе сердце, прости меня и помоги.

         - То, что ты называешь добрым сердцем – это моя наивность и доверчивость. Я всегда стремилась помочь друзьям и знакомым по мере своих возможностей, а люди пользовались моей добротой и смеялись надо мной. Нет, теперь я буду осторожной и разборчивой, и не буду доверять чужим людям. Прощай, Лидия. Тебе не окажут гостеприимства в этом доме. Ищи себе друзей в другом месте

          Юлия захлопнула дверь и заперла на замок. Она видела в глазок, что Лидия не ушла, а всё ещё стоит перед дверью. Лидия позвонила ещё раз, потом потопталась на пороге и спустилась вниз по лестнице. Она заняла позицию в тени дерева на тротуаре и осталась там стоять. Вероятно, она решила дождаться, пока Юлия выйдет из дома, чтобы продолжить разговор

          Юлия прошла в гостиную, села на диван, чтобы разобрать письма. Ни от Марка, ни от Володи ничего не было. Она просмотрела конверты, подумала, что ничего срочного нет, и решила прочесть письма уже в имении. Нужно было ехать. Пришлось снова прибегнуть к старому, испытанному способу: выйти через калитку в переулок. Василий с коляской выехал через ворота и объехал два квартала, а Юлия подсела в коляску в переулке. Лидия так и осталась стоять под деревом, ожидая выхода бывшей подруги.

         Юлия так разнервничалась, что просто кипела от негодования. Как посмела бессовестная Лидия явиться к ней в дом после того, что случилось? Как посмела она что-то требовать и надеяться на помощь? А Володя? Что скажет Володя, если узнает, что они общались с Лидией? Юлия еле успокоилась, пока она ехали в имение.     Дома она первым делом побежала в детскую – обнять сыночка. Только держа его в своих объятиях, Юлия обрела душевное спокойствие.

         Но это были не все потрясения в этот день. Когда вечером, после ужина, Юлия села читать письма, она нашла среди них одно тоненькое письмо, написанное незнакомым почерком. Это было послание от бывшей свекрови, почерк которой Юлия успела забыть за эти годы. Ольга Тарасовна в категоричной форме извещала невестку, что собрала денег и хочет хлопотать в военном ведомстве о назначении ей пенсии за пропавшего без вести сына. С этой целью она прибудет в столицу через три дня и остановится в доме у Юлии.

                *             *            *

            «Утро вечера мудренее» - такова известная поговорка. Юлия плохо спала ночью после встречи с Лидией и получения письма от бывшей свекрови. Ни тишина, ни мягкая, удобная постель не помогли ей прогнать беспокойные мысли о том, что же теперь делать? Только на рассвете Юлии удалось забыться коротким сном. За завтраком она приняла решение: ехать. Ехать за границу, несмотря на то, что скоро осень, сначала в Варшаву, переждать там некоторое время, посмотреть, как Владик отреагирует на переезд, а потом двинуться дальше, если всё будет хорошо. Об этом она сообщила Марии, чтобы та переговорила со слугами.

           Юлия предчувствовала, что если уедет, то это будет надолго, поэтому нужно было серьёзно подготовиться. Никого с свои дела она посвящать не хотела, поэтому занялась подготовкой сама. Она засела в «швейной» комнате, где стояла швейная машинка, и лежали всякие принадлежности, и начала пришивать потайные кармашки к своей нижней юбке. Работа была кропотливая и заняла её на целый день. В час обеда к ней явилась Мария и сообщила, что няня отказывается ехать с ними за границу. Причина самая смехотворная: она боится умереть на чужбине, и что к ней на могилку некому будет приходить. Это в 60-то лет! Никакие уговоры на неё не подействовали, она отказывалась ехать. Появилась проблема: нужно было срочно искать няню для поездки.

           Юлия за считанные дни уладила свои финансовые дела, забрала у поверенного ценные бумаги и деньги из банка. А вот няню так быстро найти не удавалось. Одежды много Юлия не собиралась брать, но тёплые вещи упаковала и спрятала ценные бумаги и часть денег в детскую шубку и валеночки. Мелкие драгоценности она зашила в потайные кармашки нижней юбки, крупные, типа диадемы и колье, решила не брать, оставить их в потайном месте секретного домика. 
Няня в эти дни старалась не попадаться ей на глаза и сидела с ребёнком в детской. Она думала, что барыня сердится на неё из-за отказа ехать. Мария тоже не беспокоила хозяйку, сама хлопоча по хозяйству. Когда почти всё было готово к отъезду, Мария решилась поговорить с Юлией.

        - Юлия Львовна! Я хочу предложить вам свою кандидатуру на должность няни. Вы же знаете, я – медсестра и вполне могу ухаживать за ребёнком. Владик меня хорошо знает, мы с ним чудесно общаемся. К тому же, я говорю по – немецки и немного по – французски  и могу пригодиться вам в путешествии.

        - Ну, что ж, если у вас есть паспорт для поездок за границу, то, пожалуй, собирайтесь. Надо будет только распорядиться, кого из слуг оставить в доме и в имении.

         Было решено, что в доме останется сторож. Он не должен никого пускать в дом и визитёрам говорить, что хозяева отбыли за границу на неопределённый срок.  Василий останется в имении со стряпухой и её внучкой. Отдав все распоряжения и заплатив слугам за три месяца вперёд, Юлия послала Василия на вокзал за билетами, велев купить целое купе.

                *                *                *

         Перед отъездом Юлия позвонила домой и поговорила сначала со своим сторожем, Никитой Петровичем. Он доложил ей, что приходили две дамы в разное время.

        - Молодая дама, очень настойчивая, не поверила мне, что вас нет дома. Она требовала открыть ей дверь и показать, что никого нет. Я разговаривал с ней через ворота, как вы и велели, сказал, что ключей от дома нет. Она обругала меня всякими словами и не ушла, а всё ходила мимо дома туда-сюда. Я её сразу заприметил. А вторая дама, пожилая, с чемоданом подъехала на извозчике к вечеру, долго звонила в дверь. Когда я подошёл к воротам, она обругала меня, что я долго не шёл. Потом я сказал ей, что хозяева за границей. Она спросила, куда я пересылаю почту. Я ей так сказал, что раз в месяц приезжает приказчик из имения, забирает письма и сам уж пересылает вам, а я ничего не знаю. Она тогда сказала, что напишет вам письмо, кликнула извозчика и уехала в гостиницу, как я понял.
- Спасибо вам, Петрович. Я вам очень благодарна. Василий привезёт вам жалованье за три месяца вперёд. Завтра мы уезжаем. Письма так и будет забирать Василий, а вы никого в дом не пускайте и ничего никому не рассказывайте.

          Поговорила Юлия и со вторым сторожем, Трифоном Терентьевичем, что оставался в дядином доме.

          - Здравствуйте, Трифон. Это Юлия Львовна. Я завтра уезжаю с ребёнком за границу, наверное, надолго. Заехать на Васильевский остров я не успею, поэтому я напишу сегодня и отправлю по почте письмо для Владимира Станиславовича. Когда получишь его, положи на видное место, на стол в кабинете. Запри все двери и никого в дом не пускай. Если кто-то спросит: хозяева за границей, письма забирает приказчик из имения и сам отсылает, а ты ничего не знаешь.

          Потом Юлия написала Володе письмо, где напомнила ему об их секретном месте и о том, что там кое-что осталось, если ему понадобится. Она сообщила ему Варшавский адрес и обещала, что если поедет во Францию, письма ей перешлют. Письмо она отправила уже с вокзала. Василий отвёз их прямо к поезду, и они с Марией и Владиком заняли своё купе.

         Владик совершенно спокойно перенёс дорогу. Мария знала, когда его накормить и положить спать, так что никаких проблем не возникло. В дороге Юлия несколько раз выходила на станциях из вагона – подышать свежим воздухом. Стук колёс не убаюкивал её, а мешал спать. Когда Юлия спустилась со ступенек в последний раз после полуночи, она почувствовала, что очень замёрзла. Она вернулась в купе, где давно мирно спали Владик и Мария, и пыталась согреться, укрывшись пледом. Её знобило, и она поняла, что простудилась.

         Когда пересекали границу, пограничники лишь мельком взглянули на двух скромно одетых женщин с ребёнком.

        - Что вы везёте? – Спросил один из них, остановив взгляд на Юлином лице. Её красота поразила его.

        - Так, ничего, личные вещи. – Ответила Юлия.

        - Можно взглянуть? – Офицер протянул руку к саквояжу Юлии. Та охотно подала ему свой багаж. Мужчина открыл сумку и взглянул внутрь, спросил: «Сколько денег вы везёте?»  Юлия вытащила кошелёк и показала небольшую пачку денег.

        - Вы едете в путешествие и взяли так немного денег? – Внимательно глядя ей в глаза, спросил пограничник.

        - О, нет, - улыбнулась Юлия невинной улыбкой, - мы едем к себе домой, у нас квартира в Варшаве, а там – хозяйство и деньги.

        - Понятно.- Сказал офицер, возвращая ей саквояж,- Счастливого пути!- Взял под козырёк, и они вышли.

                *          *          *

           Путешественницы прибыли в Варшаву к вечеру, взяли извозчика и быстро добрались до дома. Юлия попросила ключи у консьержки, и женщины поднялись к себе в квартиру. Здесь было темно и тихо, но убрано, потому что Юлия предупреждала управляющего Казимира, что может приехать со дня на день, и квартиру убирали. Даже постели были недавно застелены. Мария быстро раздела и уложила в постель Владика. Вещи решили не разбирать до утра, достали только нужное и улеглись спать.

          Слух о том, что приехала хозяйка, быстро разлетелся по дому. На следующее утро, часов в десять, явился с докладом Казимир. Но Юлия почувствовала себя неважно, температуры у неё не было, но начался сильный насморк. Она беспрерывно чихала и кашляла. Идти куда-то не было никакой возможности. Поэтому она приняла Казимира дома и попросила его помочь им обустроиться на первых порах: найти кухарку и горничную. Управляющий уже позаботился обо всем и объяснил, что две женщины, проживающие в её доме на первом этаже, готовы сразу приступить к своим обязанностям. Есть и девочка, подросток, которая может помочь смотреть за ребёнком. Потом он сообщил, что подготовил себе замену и готов представить нового управляющего, пана Тадеуша Высоцкого, человека молодого, но опытного и способного. Юлия согласилась принять нового управляющего позже, когда она выздоровеет, а сейчас просила прислать ей всех трёх женщин с тем, чтобы послать их за продуктами.

         Следующие дня три Юлия пролежала в постели. К ней был прислан и доктор, который так же определил глубокую простуду и велел делать всякие согревающие процедуры, парить ноги и полоскать горло. Юлия потеряла ощущение вкуса и так кашляла, что почти оглохла на одно ухо. Но лежать ей не хотелось. Ребёнком занималась Мария, ей помогала довольно толковая девочка Баська. Она умело обращалась с младенцами, потому что до этого растила с матерью  младших братишек.

          Владик никак не отреагировал на переезд, хорошо кушал, не капризничал и с интересом смотрел на новую няньку, которая говорила на непонятном языке. Юлия боялась его заразить, но доктор объяснил ей, что это не вирус и не инфекция, это результат переохлаждения организма. Так что через три дня Юлия стала заходить в детскую комнату и тоже играть с сыном. Игрушек они взяли мало, да и вещей немного, чтобы это не бросалось в глаза. Поэтому Юлия ждала своего выздоровления, чтобы поехать в магазины и купить всё необходимое.

          Через неделю  Юлия решилась открыть окно, выходившее в закрытый двор - колодец. Стояла тёплая, солнечная погода, и Юлия с удовольствием дышала свежим воздухом, опершись локтями на широкий подоконник. На деревьях щебетали воробьи. Где-то внизу, под окнами, разговаривали две женщины, и их голоса эхом разносились между стенами дома. Сначала Юлия не прислушивалась к разговору, но потом поняла, что речь идёт о ней самой, и напрягла свой слух. Польскую речь она понимала хорошо.

         - Так, что, Гражина, ты видела новую хозяйку, какова она? Молодая, старая, наверно? Как ты думаешь, она не повысит квартирную плату?

         - Я её сама не видела, но консьержка говорит, что она молодая и редкая красавица. Сразу видно, что польских кровей, хоть и приехала из России. Только, вот, она говорит, что одета бедновато, во всё тёмное и невзрачное. Может быть, она - вдова? По виду, вроде как – вельможная пани, и держит себя с достоинством, но, видно, обедневшая, что ли? Заболела она в дороге, лежит пока. А там – кто знает, что будет? Если она такая бедненькая, то, может, и повысит, раз ей деньги нужны.

         - Кому они не нужны?

         Юлия не стала дальше слушать, тихо закрыла окно и призадумалась. Ей было приятно, что отметили её красоту. Конечно, они собирались впопыхах, взяли мало одежды, да и оделись обе скромно, чтобы не привлекать к себе внимания. Но надо, значит, обновить гардероб и срочно. Она позвала Марию и попросила её разузнать у местных, где найти хорошую портниху.

                *            *             *

          Мария была очень добросовестной помощницей и, хотя польского языка не знала, общаясь с соседями и слугами жестами и словами из разных языков, быстро завоевала их симпатию и получила нужную информацию. Все были очень добры к новой хозяйке, сочувствуя её болезни, старались чем-то помочь.

          Портниха, однако, не понадобилась, потому что Юлии стало хуже. Появился мучительный кашель, который приходил к ней неожиданными приступами и доводил до слёз. Юлия сама испугалась, помня, от чего умерли её родители. Доктор, вызванный к ней снова, внимательно её прослушал, взял анализы и велел находиться в постели под тёплым одеялом и, желательно, сидеть, опершись спиной на подушки.

          Через пару дней он снова навестил больную и ободрил её, сообщив, что у неё не чахотка, а бронхит, но очень глубокий, который может перейти в воспаление лёгких. Поэтому радоваться особо не нужно, а необходимо лечиться и беречься. Юлия рассказала доктору, что Мария – медицинская сестра и может делать ей необходимые процедуры. Врач выписал необходимые лекарства, посоветовал отвары и настои из трав, горчичники, банки и массаж спины.

         Портниха отошла на второй план, и женщины занялись интенсивным лечением. Мария появлялась каждые два часа и, кроме всяких бульонов и отваров, массировала хозяйке спину с простукиванием, ставила горчичники и банки и парила ей ноги. Она называла теперь хозяйку «пани Юлия». Так было короче и понятнее для местных.  Юлия даже утомилась от такого активного лечения и крепко спала между процедурами, полусидя в постели. От насморка удалось избавиться в первые дни, прогревая нос горячими варёными яйцами. А бронхит так легко не отступал и мучил Юлию ещё недели две. Она много спала, почти не вставала и никого не принимала.
Только через месяц Юлия почувствовала себя настолько хорошо, что смогла встать и ходить по дому. Первым делом пошла в детскую, где увидела Владика, играющего на ковре кубиками, которые ему принесла Баська. Он был, как всегда, спокоен и серьёзен, улыбнулся матери и продолжил строить какую-то конструкцию. Юлия схватила его в свои объятия и расцеловала в обе щёки. Она так по нему соскучилась! Владик с минуту терпел её нежности, потом решительно освободился от рук матери и вернулся к своим кубикам.

        Юлия умильно на него смотрела, ей показалось, что он как-то вырос за этот месяц и немножко изменился. Она держала его пухлую ручку, целовала кудряшки и чувствовала себя счастливой.  Теперь, когда она почувствовала себя не такой слабой, хотя голова у неё ещё кружилась, Юлия посчитала нужным послать Марию в магазины и купить по возможности нужные вещи. Она написала экономке список, дала денег, и Мария на извозчике отправилась за покупками. Конечно, время было военное, и всё купить вряд ли удастся, но начинать было нужно.

        Юлия провела всё время до обеда с сыном в детской. Когда Мария вернулась, выздоравливающая перешла в свою спальню, куда экономка принесла все покупки, и она начали их рассматривать. Купить удалось немного: несколько игрушек для Владика, три платья от модистки для примерки, две весенние шляпки и две штуки шёлка для летних платьев. Юлия значительно похудела за время болезни, и платья нужно было бы подгонять по фигуре. Одно из платьев было - домашний капот, весь в оборках и кружевах, белого цвета. Юлия его одобрила. Два других были вычурными, старомодными и совсем не понравились молодой хозяйке. Она даже примерять их не стала. Ткани в штуках были очень симпатичными и вполне годились для летних платьев. После обеда Мария уложила пани в постель и отвезла ненужные покупки обратно в магазин.

        По возвращении Мария принесла Юлии почту, а по дороге купила свежую газету, услышав, что выкрикивает мальчишка – газетчик на улице. Газета была на польском языке, но мальчишка громко выкрикивал; «В Петрограде!..», и Мария поняла, что там что-то случилось. Женщины попытались сами прочесть новости, но кроме ключевого слова ничего не было понятно. Позвали на помощь Баську, которая умела читать и очень немного знала по-русски. Девочка зачитала им заметку на первой странице, запинаясь на каждом слове. Потом очень путано объяснила, что в столице произошёл переворот, который называли народным восстанием, революцией. Что правительство свергли, и рабочие взяли власть в свои руки.

        Юлия не особенно близко к сердцу восприняла эту новость. За последний год власть в городе несколько раз переходила из рук в руки, и на жизни обывателей это пока никак не сказалось. Её больше интересовали письма, которые принесла Мария, и она спешила их скорее прочесть. Были послания от Бетти и от тёти Элеоноры, а одно толстое письмо было из Петрограда, в нем Василий переслал ей почту, пришедшую на её имя, домой. Здесь оказались три письма от Лидии и одно - от бывшей свекрови. Письма от Лидии можно было и не читать. В них она то просила о помощи, то угрожала, обещая найти её и её кузена на краю света. Эти листки Юлия сразу бросила на растопку в камин.

        Свекровь написала ей холодное, почти официальное письмо, где сообщала, что ей не удалось добиться пенсии за пропавшего без вести сына, но она точно узнала, в каком именно месте фронта он исчез, и было бы хорошо съездить туда и узнать что-нибудь об этом. Деньги у неё закончились, и она возвращается домой.
Юлия мысленно поблагодарила небеса за то, что вовремя успела уехать и избежала скандала и выяснения отношений. Она попросила Марию подвинуть к кровати лёгкий письменный столик и, сидя на постели, принялась писать ответы Бетти и тётке.

                *       *       *

           Выздоровление Юлии шло медленно. Температуры не было, но кашель продолжал её мучить, хотя его приступы становились всё реже и реже. Юлия похудела и ослабла от долгого лежания в постели. Чувствовала она себя лучше, но нового управляющего смогла принять только в декабре. Он явился к ней утром, когда Юлия только позавтракала, впервые выйдя к столу в столовой. Поэтому она не успела толком причесаться и приняла его в домашнем платье и с распущенными волосами.

          Юлия сидела за письменным столом в кабинете, когда в комнату быстрым шагом зашёл высокий мужчина лет тридцати -тридцати пяти, черноволосый, с проседью на висках и с чёрной повязкой на левом глазу.  Он был строен, тщательно одет и причёсан и держался довольно уверенно.

       - Доброе утро, пани Лисецкая!  Позвольте представиться – Тадеуш Высоцкий, ваш новый управляющий. Прошу простить меня, что я так рано, но я узнал, что вы выздоровели, а дел накопилось много. Поэтому я позволил себе…- Начал он прямо с порога. Быстро подошёл к столу и припал губами к её руке, которую Юлия протянула ему для приветствия. Потом он пытливо глянул ей в глаза, задержав её пальчики в своей руке.

         Юлия заметила и взгляд, и напомаженные усики на его верхней губе, решительно забрала у него свою руку и нахмурила брови.

         - Пан Тадеуш! Давайте сразу договоримся с вами о том, что у нас будут только деловые отношения. Я замужем и придерживаюсь строгих правил. Прошу вас относиться ко мне, как к вашему работодателю и не допускать фамильярности.
Управляющий немного опешил от такого приёма, но не сдался. Улыбнулся, потом напустил на себя строгий вид и поменял тон:

       - Конечно, конечно. Простите. Я не хотел вас обидеть.

        Юлия предложила ему сесть, и он принялся отчитываться за прошедший период, высказывать свои замечания и излагать план на будущие работы. Он показал Юлии ведомость оплаты жильцов доходного дома и сказал, что положит деньги в банк на её счёт. Но Юлия возразила, что сама будет распоряжаться деньгами, и пан Тадеуш передал ей собранные средства. Было видно по его лицу, что он не очень этим доволен. Юлия его совсем не знала и не склонна была ему сразу доверять. Поляк высказал свои опасения по поводу того, что сейчас опасно хранить деньги дома - после ухода немцев в городе полно мародёров и заезжих воров. И самой везти деньги в банк тоже опасно, на неё могут напасть даже на улице. На это Юлия ответила:

      - В таком случае я приглашу вас сопровождать меня в банк.


                *        *        *


        Подозревая, что обиженный её недоверием поляк захочет проучить её или, хотя бы, напугать, Юлия в этот же день сложила свои акции, деньги и драгоценности, привезённые из Петрограда, в небольшую сумку и отправилась в банк, сказав дома, что едет к портнихе. В банке она сдала на хранение деньги и ценные бумаги, а драгоценности положила в арендованную ячейку хранилища, оставив себе пару недорогих колец и серёжек.

        На обратном пути она действительно заехала к портнихе и заказала ей два платья, юбку и блузки, а также спросила, не может ли та порекомендовать ей хорошую ремонтную фирму, где есть слесари и другие рабочие. Портниха охотно дала ей адрес своего зятя, который был подрядчиком в такой фирме. От портнихи Юлия сразу же поехала по этому адресу, встретилась с рекомендованным мужчиной, и потом они отправились к ней домой, чтобы посмотреть объём работ.

       Юлия высказала ему свои пожелания: поменять замки на более надёжные и добавить новыево входных дверях парадного и «чёрного» хода, заложить кирпичами изнутри дверь «служебного» хода из кабинета на лестницу, оставив её снаружи. Эта дверь давно была закрыта на замок, заколочена гвоздями и припёрта диваном, но когда-то, много лет назад, мать рассказывала Юлии, что их семью обокрали именно через эту дверь. И ещё Юлия хотела поставить решётки на три окна: из кухни, столовой и комнаты для прислуги, которые выходили во двор и были более уязвимы из-за водосточных труб, расположенных рядом, и менее оживлённого места, чем на улице.

        Подрядчик сказал, что пришлёт рабочих завтра с утра, и что они двери и стенку сделают в этот же день, а решётки - за три- четыре дня, максимум. Юлия успокоилась и могла вернуться к своим делам. Управляющий жил не в их доме, а двух кварталах, поэтому не мог увидеть сразу, что происходит. На следующий день явились два рабочих с инструментами. Один сразу взялся за замки. Второй посмотрел «служебную» дверь и отправился за стройматериалами. Работа закипела. Юлия взяла с собой Марию и Владика, и они отправились сначала на прогулку в коляске, потом пообедали в ресторанчике. Когда они вернулись к вечеру, вся работа была уже сделана, и рабочие с помощью служанок убирали последствия ремонта. В дверях стояли новые двойные замки, дверь из кабинета была заложена и оштукатурена. Явился и подрядчик, проверил работу, сказал, что стена должна высохнуть, и тогда рабочий или побелит её, или оклеит обоями. Он снял мерки с окон, Юлия расплатилась с ним за сделанную работу, и в доме снова воцарились тишина и покой.

         Решётки изготовили не сразу, как и говорил подрядчик. Их привезли и начали устанавливать лишь на третий день, а тот рабочий, что заложил дверь из кабинета, оклеивал свежую стену обоями. Пан Тадеуш заглянул в этот день во двор и увидел, как рабочие устанавливают решётки на внутренние окна Юлиной квартиры.  Он не преминул подняться на второй этаж и выразить Юлии своё удивление и обиду. Юлия приняла его в кабинете, где мастер как раз заканчивал работу.

        - Вы меня так напугали, пан Высоцкий, - объяснила ему Юлия, - что я решила сразу принять меры. У меня же ребёнок, я не хочу подвергать его опасности. Вас я не хотела беспокоить по таким пустякам, это же моя личная квартира, у вас и так забот по дому хватает! Я обеспечила нам безопасность и могу спать спокойно. К тому же – в доме нет ничего ценного: я отвезла деньги в банк.

         Управляющему нечего было возразить, и он ушёл ни с чем, заметив и заложенную дверь, и новые замки, ключи от которых Юлия теперь держала только у себя. Решётки устанавливали почти целый день, но зато теперь Юлия чувствовала себя в безопасности.


                *         *         *


          Рождество пришло и прошло тихо и не очень радостно. Из Петрограда приходили неутешительные новости. Война продолжалась, гибли люди, настроение у всех было невесёлое. От Володи вестей не было, Бетти и Элеонора писали редко. Василий присылал Юлии короткие, безграмотные письма, их которых она узнала, что её дом «экспроприировали» «красные», потому что он пустовал. Они заняли весь первый этаж под какую-то организацию, то ли штаб, то ли контору. Сторож пока остался там жить в полуподвале, но новые хозяева в охране не нуждаются и денег ему не платят. Дядин дом ещё не тронули, и охранник продолжает его сторожить. Сам Василий перебрался в имение, здесь всё тихо. Христина следит за домом, а её внучка уехала работать к «красным» в Питер. Юлия написала Василию, что передаст им денег с оказией, чтобы они оставались на месте.

           Настроение было такое унылое, что Юлия даже не позаботилась о ёлке для Владика. Обиженный пан Тадеуш тоже ничего не предлагал. Зато услужливая Мария не только заказала дворнику и принесла домой пушистую небольшую ёлочку, но и вторую ёлочку велела поставить посреди двора на неисправный фонтанчик.  Соседская детвора с удовольствием украсила рождественское деревце самодельными игрушками и бумажными цепями. А Юлия, как бы опомнившись, поехала по магазинам – искать подарки. Она купила Владику книжки с картинками, он очень любил их рассматривать. А для слуг и соседских ребятишек накупила целый мешок конфет, пряников и всяких сладостей. Она вспомнила, как любила раньше упаковывать и дарить подарки на Рождество. И это её немного порадовало.

            Марии она, конечно, нашла более ценный подарок; слуги, управляющий и консьержка тоже получили приятные сюрпризы. Не забыла Юлия и старого Казимира, который столько лет следил за домом. Но это было единственное, что её радовало после болезни.

           В Сочельник соседские дети пели песни и колядки у ёлки во дворе, и Юлия спустилась к ним с Владиком и одаривали их целыми горстями сладостей. Дома они просто поужинали с Марией, Владиком и девочкой Баськой, которая не поехала к родным в деревню из-за плохой погоды. В этот вечер Юлии впервые захотелось сесть к роялю. Она спела несколько Рождественских песенок для Владика, а он слушал её, широко раскрыв глаза. Мария подпевала ей и кружила Владика на руках, как бы танцуя. «Пир во время чумы», - невесело подумала про себя Юлия.
 
                *       *      *
 
             В Польше были свои правила жизни, и нужно было их придерживаться, чтобы не вызвать осуждения окружающих. Как только Юлия начала выходить на улицу, соседи порекомендовали ей посещать близлежащий костёл, где местный ксёндз по субботам и воскресеньям произносил очень поучительные проповеди. Юлия любила посещать католические храмы, где играл орган и певчие на хорах пели так красиво. Это не было для неё в тягость. Соседи, встречая её в храме, приветливо улыбались, ласково кивали и пожимали ей руки, поздравляя с выздоровлением. Владик оставался дома с Марией. Но однажды консьержка поинтересовалась у Юлии, почему её помощница не ходит к мессе? Она, что – неверующая? Или еврейка? Пришлось и Марии, хотя бы через раз, сопровождать хозяйку в костёл, оставляя ребёнка с девочкой-нянькой.

              В одну из суббот, выходя после службы, Юлия оказалась в проходе рядом с одной дамой, весьма почтенного возраста. Дама была нарядно одета и тщательно причёсана, она медленно шла, опираясь на трость. Когда они поравнялись, дама вдруг обратилась к Юлии:

              - Добрый день, пани Юлия. Вы меня, конечно, не помните, а я видела вас ещё ребёнком и была хорошо знакома с вашей матушкой, Еленой – Эвелиной.

               Юлия вздрогнула при упоминании о  матери, стала всматриваться в лицо пожилой дамы, но не смогла её вспомнить. Меховая шапочка с вуалью на аккуратной причёске совершенно седых волос, худощавая фигура, блеклые голубые глаза – нет, ничего знакомого не напоминало Юлии в этой женщине, а та продолжала:
              - Я – Ганна Заславская, приятельница вашей покойной бабушки. Да, вот такая я давняя знакомая.  Узнала, что вы приехали и поселились в доме родителей, захотела обязательно вас увидеть и пригласить к себе в гости. Я живу здесь, неподалёку. Принимаю по пятницам. Приходите запросто, поболтаем с вами. И не думайте, что у меня вам будет скучно. В моём доме полно молодёжи: дети, внуки, их знакомые. Иногда бывает очень весело и шумно. Жду вас, моя дорогая,- закончила пани Ганна, пожав Юлину руку на прощание.
               
             Юлия немного стеснялась появляться в высшем обществе и сходиться ближе со знакомыми родителей, потому что хотя она хорошо понимала польскую речь и могла переводить, но говорила медленно, подбирая слова. Она боялась показаться таким людям необразованной и замкнутой, потому что больше слушала, чем говорила. С соседями и квартирантами ей было легко, это были, в большинстве своём, простые люди, которые сами неправильно употребляли слова и не осуждали её за слабое знание языка.
              Позже, через неделю, Юлия снова встретила пани Заславскую на Рыночной площади, и вновь была настойчиво приглашена в гости. Юлия подумала, что будет некрасиво второй раз проигнорировать приглашение, и она начала собираться для визита. Нужно было тщательно продумать свой туалет и причёску, чтобы не ударить лицом в грязь перед польскими шляхтичами. Мария, которая очень быстро осваивала польский язык, узнала у соседей во дворе, гуляя с Владиком, что пани Заславская – знатная дама, графиня, и что у неё большой дом на соседней с Рыночной площадью улице. Встречаться с ней всё равно придётся, почему бы по такому поводу не «выгулять» новое платье и свои драгоценности?

             С помощью Марии Юлия выбрала модное, только что сшитое,  платье тёмно-вишнёвого цвета, и к нему - золотую цепочку с часиками и небольшие золотые серьги с рубинами. Пришлось пригласить на дом парикмахера, чтобы красиво уложить волосы, и маникюршу, чтобы привести руки в порядок. Юлия поехала к пани Ганне с визитом не в приёмный день, а накануне. Она послала ей с горничной визитную карточку с просьбой её принять и получила немедленное приглашение войти.
 
           Графиня приняла её в гостиной, сидя в большом бархатном кресле с высокой спинкой. У её ног, опирающихся на маленькую скамеечку, лежала коричневая болонка с милой мордашкой. Юлия сделала перед пани Заславской глубокий «придворный» реверанс, как этого требовала ситуация, и по лицу графини увидела, что той это приятно. Старая дама заговорила первой:

           - Добрый день, моя дорогая пани Юлия! Наконец-то вы собрались меня навестить. А я ждала вас завтра, в приёмный день, чтобы познакомить со здешним обществом! Вы – такая молодая и красивая! Вам обязательно надо блистать в обществе!  Думаю, многие будут рады с вами познакомиться! Ну, расскажите мне, моя дорогая, о себе. Я ведь ничего не знаю о вашей жизни в России, о вашей семье. Мне очень интересно!Садитесь на этот диван, дорогая, и чувствуйте себя свободно.

             - Вы очень добры, Ваше сиятельство, что приняли меня. Мне очень лестно, что Вы интересуетесь моей жизнью, но она так обычна, что не стоит Вашего внимания. – Ответила Юлия, усаживаясь на маленький диванчик напротив старой графини.

             - Что ты, деточка, ты для меня, как родная. Ты – внучка моей подруги, и я как бы чувствую ответственность за тебя. Я считаю, что тебя нужно познакомить со здешним обществом. Это не так страшно.

             - Благодарю Вас, Ваше сиятельство. Мне очень нравится жить в Варшаве, нравится город, климат, люди. У меня пока мало здесь знакомых, но я даже рада этому, потому что ещё неважно говорю по –польски и не хочу прослыть необразованной среди Ваших знакомых.

             - Юленька, дорогая. Во-первых, ты можешь называть меня просто пани Ганной, безо всяких церемоний. А я тебя буду называть на «ты», во-вторых, все мои знакомые говорят на нескольких языках, и ты вполне сможешь поддерживать беседу на немецком, английском или французском языке. Ну, расскажи же мне о себе, дорогая.

               Не успела Юлия и рта раскрыть, как в дверь постучались, и в комнату вошёл молодой человек лет двадцати пяти – тридцати, темноволосый, со смуглым приятным лицом и карими глазами. Он был одет в военную форму, но свободно, по - домашнему: с расстёгнутым кителем и верхней пуговицей рубашки.

               - Добрый день, бабуля, - сказал он и подошёл поцеловать графине руку. Только после этого он заметил молодую женщину на диванчике. – Простите, что нарушил вашу беседу. Я только на минутку – сказать, что я еду на вокзал, и попрощаться. Не знаю, успею ли я вернуться завтра на твой приём.

               - Познакомьтесь, пожалуйста, это мой внук Лешек, мой любимый внук. Он – лётчик, принимал участие в этой ужасной войне, был ранен, комиссован по состоянию здоровья. Сейчас приехал в столицу подлечиться. А это – пани Юлия, моя юная приятельница, внучка моей покойной подруги Юлии Ольбрыхской. Пани Юлия недавно приехала в Варшаву из России и ещё неуверенно говорит по – польски.

               - Очень приятно познакомиться, - тут же отозвался молодой человек и подошёл к диванчику, чтобы поцеловать Юлии ручку.

                Юлия подала ему руку и успела заметить и милую улыбку, и
 лукавый взгляд  карих глаз. У молодого человека была очень приятная внешность и такое располагающее к нему обхождение, что Юлия с ужасом поняла, что он ей понравился с первого взгляда. Она приветливо ему улыбнулась, но усилием воли прогнала это первое впечатление и взяла себя в руки. «У меня и так хватает проблем», -  мысленно она сказала себе.

                - Я пригласила пани Юлию на завтрашний приём,- как бы вскользь заметила графиня.

                Пан Лешек, как назвала его бабушка, откланялся и, попрощавшись, покинул дам.

                - Очень достойный молодой человек,- прокомментировала пани Заславская после его ухода, - я им горжусь. Вдовец. Был женат на очень хорошей девушке. Она умерла в родах, когда он был на фронте, ещё в самом начале войны. С тех пор он один, у него поместье под Варшавой. Лешек – старший сын моей дочери Элжбеты. У них с мужем трое детей, но внуков нет, ни одного. Расскажи уже ты о себе, Юленька.

                И Юлия, тщательно подбирая слова, на немецком языке рассказала в общих чертах о своей семье, не касаясь негативных нюансов. Графине совсем незачем было знать о похищении Юлии, её жизни в приюте и в скиту, о том, что её мать снова выходила замуж и т.д. О своей личной жизни Юлия тоже рассказала лишь часть правды. Она умолчала о первом замужестве и только упомянула о кузене, о тёте Софии и их большом желании устроить этот брак. Юлия рассказала о маленьком сыне и о том, что от Володи уже очень давно нет вестей, и она не знает, жив ли он.

             - Как хорошо, Юленька, что ты уехала из Петрограда до этой ужасной революции. Неизвестно, что теперь с вашими домами, имениями и имуществом. Ты получаешь вести от кого-то из дому?

             - Да, мне пишет наш один преданный слуга. В последнем письме он сообщил, что наш дом конфисковали «красные» и разместили на первом этаже какую-то свою контору. Дядин дом ещё не тронули, но прошло уже три месяца, и неизвестно, что там сейчас. Слуги перебрались в наше имение за городом. Там пока тихо.

                Юлия не стала затягивать свой визит и утомлять старую даму. Поэтому, удовлетворив любопытство графини, она сразу засобиралась домой. Пани Ганна взяла с неё слово, что та приедет завтра к ней на приём. Юлия слово дала, но сама ещё для себя не решила, пойдёт она или нет.
       
                *           *           *   
       
                Дома Юлию ждали письма от Бетти, тёти Элеоноры и Василия. Она нетерпеливо вскрыла конверт из Петрограда. Новости из дома интересовали её в первую очередь. Она надеялась, что узнает что-нибудь о Володе. Письмо Василия было длиннее обычного, и Юлия стала его быстро читать. Василий сначала написал, что в имении всё спокойно, что они с Христиной живут в доме для прислуги и присматривают за барским домом. Что он занимается иногда извозом, чтобы добыть деньги для жизни. Поверенный Юлии передал ему жалованье для слуг, и Василий отвёз деньги сторожу Никите и сторожу Трифону Терентьевичу в дядином доме.

           От Никиты Петровича он узнал, что «красные» заселили своих во все комнаты цокольного этажа. Сторожу тоже оставили его комнату. Он также сообщил интересную новость: та девушка, что приходила к барышне Юлии много раз в последние дни перед их отъездом, появилась в доме с приходом «красных» уже с ними. Она выглядела иначе: переоделась в кожанку и красную косынку, вела себя грубо и нагло, курила папиросы наравне с мужчинами. И ей тоже дали одну комнату в цокольном этаже. Теперь она стала членом какой-то «коммуны» и вела себя, как хозяйка.

          Юлия с болью в сердце прочла о том, что Лидии всё же удалось поселиться в её доме, что она добилась своего, хотя и другим путём.Письма Бетти и тёти она читала уже не с таким интересом. Они обе всё ещё настойчиво звали её приехать. Вечером, лёжа в постели, Юлия думала о доме, о тех ужасах, которые ей случайно удалось избежать, и она помолилась с благодарностью своему ангелу - хранителю, который так вовремя надоумил её уехать из опасного места и увезти ребёнка. Засыпая, она вспомнила улыбку Лешека, его добрые карие глаза и с приятным чувством погрузилась в грёзы.

          На приём Юлия всё же пошла. Ей хотелось где-то показаться в новых нарядах, поговорить о своей семье с пани Заславской и посмотреть, как на неё отреагируют представители польского «общества». Юлия тщательно причесалась с помощью Марии, подобрала скромные, но изящные украшения и слегка припудрила носик и шею. Ей не нужно было подводить брови или оттенять глаза, потому что её природные краски были достаточно яркими.

            Юлия вышла из дому раньше и медленно пошла пешком к дому графини. Погода стояла чудесная: щебетали птицы, ветерок шевелил нежные листочки на деревьях, солнце отражалось бликами в оставшихся после дождя лужах. К парадным дверям пани Ганны Юлия подошла одновременно с Лешеком, который подкатил в открытом блестящем авто вишнёвого цвета. Он заглушил мотор и ловко выскочил через открытый верх своей машины

           - Добрый день, пани Лисецкая. Очень рад вас видеть. Мне всё же удалось успеть на бабушкин приём,- сказал он Юлии, улыбаясь, и поцеловал, протянутую для приветствия, её руку.- Я смотрю, вы пришли раньше.

            - Добрый день, пан Лешек. Пани графиня не назвала вашу фамилию.- Смущённо объяснила Юлия. – Я пришла пораньше – поговорить с вашей бабушкой о моей семье. Она была близка с моими родственниками, и я хотела побольше узнать о них.
            = Понимаю. Я ни в коем случае не буду вам мешать, даю слово. Мне нужно умыться и переодеться с дороги. Всё - таки десять миль в открытой машине…Нужно освежиться.

            Молодые люди зашли в открытые швейцаром двери, сняли плащи в гардеробе и разошлись по разным комнатам. Слуга проводил Юлию в гостиную, где графиня уже сидела в кресле с высокой спинкой и отдавала последние приказания перед приходом гостей. Она очень обрадовалась, увидев девушку.

          - Какая ты молодец, Юленька, что пришла раньше. Успеем поболтать с тобой до прихода гостей. Возможно, и Лешек тоже приедет из своего имения.

          - Он уже приехал, пани Ганна. Пошёл к себе – переодеться после дороги. Вы не представили его мне по фамилии, и мне было неловко здороваться с ним по имени.- Сказала Юлия, невольно краснея.

            -О! К чему эти церемонии! Мы с вами такие близкие семьи – почти родственники! Можешь так и называть его по имени, Лешек, по родственному. А фамилия его – Грановский. Пан Лех Мирослав Грановский.

            - Надо же! Моего отца тоже звали Лех. Такое совпадение!

            Графиня велела уже подавать чай в гостиную, и они с Юлией проговорили с полчаса до появления гостей. Первым к ним спустился пан Лешек, свежий после умывания, тщательно причёсанный, в смокинге. «Очень красивый»,- отметила про себя Юлия, стараясь своим видом не показать, что он ей понравился. Начали заходить немногочисленные гости. Графиня представляла им Юлию, как свою очень близкую знакомую. В основном, это были чопорные пары средних лет и старше, которые говорили о погоде, видах на урожай и крестинах какого-то ребёнка из княжеской семьи. Юлия молчала, с напряжением вслушивалась в быструю польскую речь и вскоре устала сидеть на твёрдом стуле и улыбаться незнакомым людям. Она вежливо извинилась, что у неё маленький сын дома, и собралась уходить. Пан Лешек вызвался её проводить. Юлия начала отказываться, говоря, что это совсем рядом, но графиня поддержала внука, и они ушли вместе.

               На улице прошёл небольшой дождик, блестели «умытые» им мостовые, и молодые люди, не спеша, шли через площадь. Пан Лешек предложил пройтись по Набережной Вислы, но Юлия отказалась. Иначе бы получилось, что она покинула приём под предлогом, что её ждёт дома ребёнок, а сама потом пошла гулять с мужчиной. Очень быстро они подошли к парадному входу её дома, Юлия подала Лешеку руку для прощания, и он, поцеловав её перчатку, задержал её руку в своей руке.

            - Оре вуар, пани Юлия! – произнёс он, глядя ей в глаза.

                *            *           *

            Хорошо подумав, Юлия решила больше не встречаться с паном Грановским, не искушать судьбу и не наживать себе новые неприятности. Она снова ушла с головой в домашние дела, больше проводила времени с сыном, обсуждала с управляющим подготовку дома к лету. Чтобы даже не думать о посторонних вещах, она сама обошла все квартиры арендаторов, побеседовала с каждым квартиросъёмщиком, записала в блокнот пожелания и замечания к неудовольствию пана Тадеуша. Она велела ему нанять рабочих и прочистить фонтан во дворе дома. Управляющий, который теперь разговаривал с ней обиженным тоном, возразил, что двор не принадлежит только их дому, а образуется задними дворами нескольких домов. На что Юлия поручила ему самому уладить этот вопрос с другими домовладельцами, если он считает, что заплатить за ремонт должны все.

              Прошло дней десять после приёма у пани Заславской. Юлия старалась не появляться на рыночной площади, чтобы не встретить старую графиню. Гуляя с Владиком, она или брала извозчика и ехала в Лазеньки, или обходила дом графини другими улицами. Но именно в это время раздался телефонный звонок, и горничная позвала Юлию к аппарату, сказав, что звонит какая-то дама. Пани Заславская пожурила Юлию за то, что та не приходит больше запросто и не приехала к ней в приёмный день. Выслушав Юлины отговорки, пани Ганна сказала, что нашла какие-то старые фотографии семьи Ольбрыхских и хочет передать их Юлии.

              Так что пришлось договориться о приватной встрече, и в один из не приёмных дней Юлия снова посетила графский дом возле Рыночной площади. Стараясь не выглядеть нарядно, Юлия надела для визита синюю шерстяную юбку и белую шёлковую блузку с пышными рукавами. Ничего проще она не нашла в своём гардеробе. На улице было ещё прохладно, стояло пасмурное весеннее утро. Юлия взяла с собой сумку, чтобы положить фотографии, и зонтик, на случай дождя, надела в тон к юбке синюю шляпку с небольшой вуалью. Извозчика не взяла, пошла пешком.

            На сей раз графиня приняла её в малой гостиной с кабинетным роялем. Она сидела на диванчике, а перед ней на журнальном столике с гнутыми ножками лежали альбомы. Пани Ганна ласково протянула девушке руку, усадила рядом с собой и начала показывать фотографии и рассказывать Юлии о её предках с материнской стороны. Девушке было очень приятно услышать о благородном происхождении своих предков, и она внимательно слушала старую графиню, кое-что даже записывая. Пани Ганна показывала ей в альбоме совместные фотографии её бабушки с графиней, а некоторые фото она аккуратно отклеила и подарила Юлии.

           Потом она спросила, не играет ли Юлия на рояле? Получив положительный ответ, пани Заславская попросила Юлию сыграть, потому что она давно не слышала хорошей музыки. Гостья спросила, какого именно композитора любит слушать графиня, и по её просьбе исполнила ей пару этюдов Шопена и Штрауса. Видя, что девушка хорошо владеет инструментом, графиня задала следующий вопрос: не поёт ли Юлия? Пришлось сознаться, что поёт. Юлия исполнила сначала романс, а потом известную польскую народную песню, чем вызвала полный восторг старушки. Впрочем, графиню нельзя было назвать «старушкой», потому что она тщательно за собой следила, была одета по моде и выглядела лет на десять моложе своих лет.

         Именно в тот момент, когда Юлия пела польскую песню, в дверях без доклада появился пан Лешек. Когда Юлия закончила, он зааплодировал и, поздоровавшись и поклонившись, с восторгом сказал:

        - Боже! Вы так прекрасно поёте! Просто ангельский голос! С такими талантами нужно в опере петь, по крайней мере!

        Юлия смутилась и невольно покраснела. Она подозревала, что графиня может устроить ей «случайную» встречу со своим внуком, и боялась этого. Видя, что девушка как-то сразу сникла и не проявляет желания петь снова, пани Заславская предложила выпить чаю, и они перешли в большую гостиную. Служанка подала поднос с чашками тонкой работы и небольшой чайничек с горячим напитком, принесла второй поднос с сэндвичами и маленькими пирожными на трёхъярусной подставке и блюдо с тортом. Юлии совсем не хотелось есть, но пришлось поддержать компанию.

          Пан Лешек сам разливал чай в хрупкие фарфоровые чашки и угощал дам. Юлия приняла блюдце с чашкой и пирожным, но не ела, а только пила чай с молоком маленькими глоточками.

         - Что же ты, Юленька? Попробуй хотя бы эти профитроли! Они очень нежные! А торт! Моя кухарка специально испекла для нашей с тобой встречи шоколадный торт с кремом.

          Юлия благодарно кивала головой, но едва прикоснулась к сладостям. Ей хотелось побыстрее уйти, потому что она видела, что пан Лешек настроен решительно. Сразу после чая она засобиралась домой, и пан Лешек предложил подвезти её на своём авто. Юлия начала отказываться, говоря, что здесь близко, и она боится испортить причёску в открытом авто. На что пан Лешек возразил, что опустит верх и немного прокатит её по городу. Девушке нечего было возразить, к тому же она видела явное одобрение и поддержку его бабушки.

          Попрощавшись, молодые люди оставили дом графини и сели в вишнёвое авто. Пан Лешек, действительно, поднял верх, и они поехали. Сначала он прокатил её по улицам и Замковой площади, потом, сказав: «А какие здесь прекрасные места за городом!», повёз её тенистыми аллеями пригорода. Виды природы реально были прекрасными: высокие деревья шелестели молодой листвой, река поблескивала редкими лучами пробивающегося сквозь тучи солнца. Пахло цветами и скошенной травой. Всё это кружило голову. Видя, что они достаточно далеко отъехали от города, Юлия спросила:

          - Куда это вы меня везёте, пан Лешек?

          - Знаете, тут недалеко моё имение, я хотел вам показать его. Там очень мило и есть чудесные уголки природы.

          - Нет, извините, пан Лешек, как – нибудь в другой раз. –Решительно заявила Юлия. – Я ушла ненадолго из дома, никого не предупредила, мне нужно вернуться.

          Пан Лешек выслушал её ответ, развернулся на перекрёстке и, молча, поехал назад. По его лицу было видно, что он расстроен, но он ничего не говорил. Потом взял себя в руки и минут через пять начал шутить и рассказывать смешные истории. Через полчаса они подъехали к дому Юлии. Перед тем, как открыть ей дверцу, он повернулся на своём сидении к ней и сказал:

         - Мне было очень приятно показать вам наши красивые места. Пообещайте мне, пожалуйста, что вы позволите мне показать вам и моё имение. В любой день, я всегда – к вашим услугам.

         - Хорошо, - согласилась Юлия, видя, что иначе от него не отделаться. – Я вам позвоню.

         - Нет, пожалуйста, давайте договоримся сразу, сейчас. А то вдруг вы забудете мне позвонить?

         - В субботу, часам к десяти утра я буду готова. – Пообещала Юлия. Пан Лешек открыл дверцу авто, подал выходившей девушке руку и поцеловал её пальчики на прощание. Он стоял и смотрел, как она легко взбежала по лестнице и скрылась за дверью. Потом сел в своё авто, опустил верх и уехал, ещё раз взглянув на её окна на втором этаже.

                *        *      *

              До субботы Юлия успела обдумать, как ей прилично выйти из положения. Она предупредила Марию, что в субботу с утра они втроём с Владиком поедут на авто кататься за город и посетят интересное имение родственника графини. Мария только спросила, как ей одеть ребёнка на прогулку?

              К десяти часам в субботу вишнёвое авто подъехало к крыльцу дома, и пан Лешек вышел из машины и, поднявшись по ступенькам, позвонил в дверь. Дверь открыла консьержка и попросила его подождать, пока она сообщит хозяйке о его приезде. Юлия вышла первой, поздоровалась с паном Лешеком, тут же, следом за ней, по лестнице спустилась Мария с ребёнком на руках.

               - Пан Лешек, позвольте вам представить – это мой сын Владик Лисецкий и его няня, пани Мария. – А это пан Лех Грановский, внук её сиятельства, пани графини Заславской.

               - Очень приятно познакомиться,- поклонился пан Лешек. Его лицо сохраняло бесстрастное выражение, но Юлия почувствовала, что он разочарован и недоволен.

               Они уселись в машину, и пан Лешек без напоминания поднял верх авто, чтобы ребёнку не дуло. Юлия села на переднее сидение и всю дорогу восхищалась видами из окна, старалась сгладить неловкость от первых минут встречи. Она расспрашивала пана Лешека сначала о машине, потом о местности, по которой они ехали, а позже перешла к вопросам об имении. Она расспрашивала пана Лешека сначала о машине, потом о местности, по которой они ехали, а позже перешла к вопросам об имении. Всю дорогу она развлекала его разговорами, и он постепенно «оттаял», отвечал любезно и интересно, улыбался ей и смотрел веселее.

                В имение компания доехала меньше, чем за час. Погода стояла пасмурная, но сухая. Птицы затихли на деревьях, ни один листок на ветках не шевелился, и всё как – будто замерло в предвкушении дождя. Это беспокоило Юлию, а пан Лешек, напротив, был спокоен и весел, потому что надеялся, что его гости задержатся в его доме и, возможно, заночуют из-за непогоды. Ему хотелось, пользуясь случаем, показать девушке свой дом и заинтересовать её.

               Но дождь, к счастью, так и не начался, и дамы обошли здание, осмотрели некоторые комнаты на первом этаже, картинную галерею в широком коридоре, потом пили чай на лужайке перед домом, а Владик бегал по лужайке и ловил бабочек. Беседа протекала частично на польском, частично на немецком языках. Мария тоже участвовала в разговоре. Когда темы для беседы исчерпались, пан Лешек попросил Юлию сыграть на рояле в музыкальном салоне и спеть для них. Юлии очень не хотелось задерживаться в имении, она боялась, что непогода разгуляется, им придётся остаться в готсх дольше, чем хотелось. Но, видя, что пан Лешек очень настаивает, она решила сделать это быстро и уехать домой.

              - Я согласна, пойдёмте к роялю. Но сразу после этого мы поедем домой.- Сказала она.

               Мария поймала убегавшего Владика, и компания перешла в музыкальный салон. Это была небольшая, квадратная комната с белым роялем у окна. Юлия быстро уселась на лакированную скамеечку, открыла крышку инструмента и сразу заиграла. Она исполнила две небольшие пьесы Моцарта, а потом спела  две арии из опер Чайковского. Выслушав аплодисменты своих немногочисленных слушателей, Юлия встала, шутливо раскланялась перед ними, вышла из-за рояля и направилась к выходу. Мария с Владиком еле успевали за ней. Пан Лешек пытался удержать их, предлагал остаться на обед, но Юлия была непреклонна, и ему пришлось велеть закладывать коляску. Видя, что он расстроен и разочарован, Юлия предложила ему не провожать их до города, а остаться в имении. Она заверила, что они сами прекрасно доедут, что ребёнок устал и, скорее всего, сразу заснёт на обратном пути,  это помешает беседе взрослых. Пан Лешек согласился с ней и проводил их только до границы имения, взял обещание вскоре увидеться и помахал вслед рукой.

              Юлия вздохнула с облегчением: пока никаких проблем она себе не нажила. Но пан Лешек был настроен слишком решительно, она это почувствовала и поняла, что пора уезжать. Май был уже на пороге, приближался её день рождения, значит, пришлось бы  устраивать приём, принимать подарки от графини и её внука и связывать себя какими-то обязательствами.

              В эти весенние дни Юлия получила сразу несколько писем. Бетти и Элеонора настойчиво звали её приехать, напоминали её обещания. Дядя Станислав совсем «сдал», и встреча с внуком пошла бы ему на пользу, по мнению тёти. Но самым важным оказалось письмо от Василия из Петрограда. Как всегда, безграмотно и сбивчиво, он сообщал, что в Юлин дом на Невском приходил одноногий солдат на костылях и оставил для Юлии записку, которую нёс почти полгода, потому что бежал из плена, по дороге был ранен, долго лежал в госпитале, где ему ампутировали ногу, и только теперь смог передать послание. В письме находился ещё один листок, мятый и испачканный, на котором карандашом были нацарапаны несколько неровных строк:

              «Милая Юленька! Я жив, но нахожусь в плену. Надеюсь вернуться домой. Люблю вас, целую. Передай отцу. Володя».

              Сердце Юлии радостно запрыгало: жив! Правда, не пишет, здоров ли? Но, главное, жив, помнит их и собирается вернуться домой. Теперь ей будет, чем порадовать дядю. Она засуетилась, начала собирать вещи и велела Марии ехать на вокзал за билетами. Потом немного успокоилась, поняла, что ей нужно привести в порядок дела, а для этого понадобится хотя бы пара дней. Юлия достала чемодан, саквояж, начала отбирать и складывать детские вещички, чтобы ничего не забыть. Потом известила об отъезде Марию и дала ей время уложить её вещи. На следующий день Юлия побывала в банке и сама купила купе на поезд до Парижа. Уезжать они должны были на следующий день в шесть вечера. Вещей брали с собой немного, всё было уже готово, но в день отъезда Юлия подумала, что будет крайне невежливо не попрощаться с графиней Заславской. Поэтому она отправилась к ней сразу после завтрака.

             Графиня приняла её, как всегда, очень сердечно. Она много говорила, хвалила своего внука, говорила, что на лето переедет в его имение на свежий воздух и парное молоко. Юлия дала ей высказаться в полной мере и только потом сказала:

            - Ваше сиятельство! Я ведь заехала к вам попрощаться. Мы уезжаем за границу с сыном и моей компаньонкой.

            - Как уезжаете? Почему?

            - Я давно собиралась навестить своих дядю и тётю на юге Франции. Они меня уже второй год зовут. Дядюшка уже старенький, у него было два удара, и мне нужно успеть показать ему внука. К тому же у меня лучшая подруга живёт в Провансе, и к ней я тоже обещала заехать. Это я тут, в Варшаве неожиданно задержалась, потому что Владик был ещё очень маленький, и я приболела, лечилась долго.
            - Как это неожиданно и печально. Я только успела к тебе привязаться, а ты уезжаешь. А с Лешеком ты попрощалась? Он знает о вашем отъезде?

            - Нет, Ваше сиятельство. Я не успела ему сказать. Поэтому прошу Вас извиниться за меня и передать ему мои наилучшие пожелания.

           - Он очень расстроится, моя дорогая. Ты ему так нравишься. По – моему, у него насчёт тебя самые серьёзные намерения.

           - Пан Лешек – прекрасный молодой человек, красивый, умный и добрый. Будь я свободна, я бы выбрала себе в спутники жизни только его. Но вы же знаете, я замужем, и не хочу создавать себе и ему проблемы, давая ложную надежду.

            - Ты же рассказывала, что муж пропал без вести на фронте.

            - Я так думала, но официального сообщения у меня не было. Просто от него больше года не было вестей. А на днях я получила от него записку: он жив и находится в плену. Так что остаётся только молиться, чтобы он вернулся к нам.

             - Когда же вы едете? И когда вернётесь?

            Юлия понимала, что графиня тут же известит об этом внука, поэтому решила схитрить.
            - Мы едем завтра поездом в 12 часов.Вернёмся через месяц, наверное.

           Поговорив ещё немного, Юлия сердечно попрощалась со старушкой и поспешила домой.

                VII    часть.

           В шесть часов вечера Юлия с ребёнком и Марией благополучно отбыли поездом в направлении Парижа. Они заняли целое купе и комфортно разместились со своими немногочисленными вещами. Имея опыт путешествий, Юлия научилась брать в дорогу только самое необходимое. Её немного мучила совесть из-за обмана пани Заславской и пана Лешека, но она успокаивала себя тем, что так лучше, и скоро всё забудется. Пройдёт время, и никто не вспомнит, когда она уехала и как. Мария собрала им в дорогу корзинку с провизией, чтобы было, чем покормить ребёнка в пути.

           Владик вёл себя очень спокойно, с интересом смотрел в окно, слушал сказку, которую Мария читала ему на немецком языке. Ему приходилось нелегко, потому что он только начал понимать польскую речь, а Мария старалась приучать его к немецкому языку. Мальчик терялся, в головке у него всё перепуталось, и он смешивал в своей речи слова сразу из трёх языков. Но именно благодаря ребёнку и его милому лепету путешественницам удалось легко пройти таможенный контроль и проверку документов на границе.  Владик сказал пограничникам сначала: «Guten Tag» и «Auf Wiedersehen» при расставании, и те ушли с улыбками на лице.

           У Юлии было легко на душе: записка от Володи подняла ей настроение. Он – жив! Они едут на встречу с родными, с подругой, подальше от войны и разрухи! Впереди только радостные события. Юлия улыбалась сама себе, Владику, Марии и проводнику. Ей нравились меняющиеся виды за окном, и она вспоминала свои прежние путешествия и сравнивала свои ощущения с теми, что были раньше и с другими людьми.

            Юлия никому не могла рассказать о своих переживаниях за последнее время. Только с Бетти она была откровенной и честной. Но в письмах всего не напишешь. Поэтому она так ждала их встречи, их разговоров по душам, понимания и поддержки. Уже давно, с тех пор, как родился Владик, Юлия видела сны, которые она воспринимала, как кошмары. Ей  снилось, что она в комнате с Володей, и возвращается Марк. Она в растерянности, не знает, что делать и о чём говорить. Иногда при этом во сне присутствовал и Владик, и ситуация становилась ещё более запутанной и панической для Юлии. А иногда ей казалось, что они вместе с Марком, а возвращается Володя и держит за руку их сына. И она стоит посреди комнаты, такая виноватая, растерянная и подавленная.

          Хуже всего, что уже в Варшаве ей приснилось совсем недавно ещё более ужасный сон. Она, якобы, позволила пану Лешеку обнимать себя, они поцеловались, и ей это понравилось. И когда она ещё была в его объятиях, в комнату вошли оба мужа: Марк и Володя. Они укоризненно смотрели на неё и ждали, как она объяснит эту сцену. Сердце Юлии рвалось от отчаяния, она просыпалась то в слезах, то в холодном поту. Ей очень нужна была дружеская поддержка, совет, моральная помощь. Поэтому Юлия с нетерпением ждала встречи с подругой. С почты одной из станций Германии она дала Бетти телеграмму и просила встретить их.

             В Париж путешественники прибыли утром, но они не собирались задерживаться в столице, и тут же, на вокзале, купили билеты до небольшого городка в Провансе, где жила Бетти с семьёй. До поезда у них оставались два часа, и дамы с ребёнком перекусили в небольшом кафе на привокзальной площади. Из Парижа на Юг шёл местный поезд, где было больше народу, и они с трудом отыскали свободное купе, где сидела только одна пожилая дама. Как ни старались Юлия с Марией говорить по-французски и по-немецки, мадам поняла, что они – иностранки, надулась и сидела всю дорогу, молча, неодобрительно поглядывая на Владика, который не мог долгое время сидеть неподвижно, крутился, вставал, выбегал в коридор и задавал вопросы на смеси разных языков, которые мадам были непонятны.

            К общему облегчению, мадам вышла раньше,  оставшийся путь путешественники чувствовали себя более комфортно  и даже смогли перекусить и покормить ребёнка. В  К* они прибыли уже поздно вечером. Владик успел заснуть на плече у Марии. Проводник помог дамам выгрузить на перрон их небольшой багаж, и они стояли, растерянные, минут двадцать перед зданием провинциального вокзала, не зная, что делать дальше. Юлия хотела, было, уже спросить  у  подошедшего грузчика о ближайшем отеле, когда на перрон буквально выбежала Бетти. Начались бурные объятия, слёзы радости и бессвязные восклицания.  Когда первые эмоции утихли, Бетти удалось рассказать, почему она опоздала. Их авто не успели починить в срок, оно в ремонте. Пришлось запрягать коляску, По дороге вдруг почти отлетело колесо, хорошо, что они с кучером вовремя заметили и не перевернулись, но пришлось остановиться и чинить. Но всё хорошо закончилось, и Бетти удалось встретить гостей.

              На вопрос, где же муж, Бетти сказала, что он по делам в отъезде. Так что гости без всяких церемоний могли просто лечь спать после тяжелой дороги. Они быстро добрались до дома. Было уже очень темно, и ничего нельзя было толком рассмотреть. Бетти развела гостей по комнатам, заранее приготовленным для них. Потом они со служанкой принесли им по кружке свежего молока и ещё тёплому кренделю. Очень хотелось поговорить, но гости так устали, что хозяйка пожелала им спокойной ночи и оставила отдыхать.

                *          *          *

            Утром Юлия проснулась от нежного пения дрозда в саду. Легкий ветерок шевелил тонкие кружевные занавески на открытом окне, пахло цветами и зеленью. Где-то далеко замычала корова и пролаяла собака. Звуки и запахи были такими непривычными, но очень приятными. Не хотелось покидать уютную, прохладную постель. Юлия сладко потянулась и, всё же, встала. Сегодня ей ничего не снилось, и она прекрасно выспалась. Подошла к окну. Вид из него был просто чудесный: вокруг зелёные горы, сплошь покрытые виноградниками, ярко – синее небо с перистыми облаками, как крылья ангелов, и дорога, уходящая куда-то вниз, в лощину, где виднелись красные черепичные крыши домиков. «Какая красота!» - Подумала Юлия.-«Тишина, покой, никакой суеты и сложностей».

            Она умылась над фарфоровой миской водой из расписного кувшина, оделась, причесалась и спустилась вниз. Бетти, Мария, Владик и сынишка Бетти – Франсуа завтракали в столовой. Бетти встала, ещё раз обняла Юлию, познакомила её с сыном и усадила за стол. Оба мальчика уже поели и нетерпеливо ёрзали на стульях.

            - Дети, если вы сыты, можете идти погулять во двор,- сказала им Бетти. – Франсуа, покажи Владику свою песочницу!

            Юлия и Мария озабоченно переглянулись, они ведь ещё никогда не отпускали мальчика играть самого. Но Мария решительно встала:

           - Спасибо, я уже тоже позавтракала и с удовольствием посижу во дворе, присмотрю за детьми.

           Подруги, наконец, остались одни. Пока пили кофе, рассказывала Бетти, а Юлия только слушала, как гостья. Выглядела Бетти неплохо: слегка загоревшая, почти не поправившаяся, несмотря на половину срока беременности. Лицо у неё было со спокойным, довольным жизнью выражением. Тем не менее, она сообщила Юлии, что муж, занимаясь виноделием, в последнее время  пристрастился к выпивке. И хотя он не напивается, как другие, «до чёртиков», но всё время находится «под шафе». Ещё она пожаловалась, что, потеряв за это время двоих не родившихся детей, теперь не подпускает к себе мужа, и она подозревает, что он ей изменяет направо и налево, потому что всегда был не равнодушен к женскому полу, и дамы проявляют к нему интерес. Юлия внимательно её слушала, не давая никаких советов и только стараясь быть сочувствующей. Её казалось, что, во-первых, она ошибается, а во-вторых, её собственные проблемы яйца выеденного не стоят по сравнению с делами подруги.

              К полудню вернулся муж Бетти, Поль. Он тоже хорошо выглядел: высокий, стройный, черноволосый и черноглазый, с румянцем на загоревшем лице. Он подхватил Юлию за талию и пустился с ней в пляс по комнате, закружил, завертел в вальсе, который сам напевал. Было видно, что он рад гостям. Потом он пошёл во двор к мальчикам, сменил там Марию и играл с детьми до самого обеда.

              К столу, который накрыли под деревьями во дворе, подали три кувшина разного вина их собственного изготовления, и долго сидели, неспешно беседуя обо всём. К ним присоединился местный кюре и соседка из посёлка. За детьми присматривала и кормила их служанка. Юлия отдыхала душой и просто блаженствовала среди друзей и прекрасной природы. К вечеру Поль «устал» и пошёл отдыхать, Детей уложили спать,  Мария тоже отпросилась отдохнуть, и подруги смогли немного поговорить. Они сидели в беседке, в глубине двора, и пили чай с вареньем. Юлии, наконец, удалось рассказать Бетти (которую Поль называл Элиз) о своих переживаниях и сомнениях. Бетти внимательно её выслушала и сказала, что ей надо подумать, что она не может так сразу ей что-то советовать. И когда у обеих уже глаза начали слипаться, они нехотя отправились по своим комнатам – спать.

               Сидя во дворе, Юлия успела осмотреться в имении подруги. Их старинный двухэтажный, с мансардой, дом находился в стороне от дороги, приблизительно в миле от городка. Он  стоял буквой Г вокруг обширного двора с хозяйственными постройками. В глубине двора находилась большая деревянная беседка с черепичной крышей, круглым столом посредине и скамейками по периметру. Рядом с беседкой хозяин соорудил песочницу для детей, которая на ночь накрывалась крышкой. Сразу за беседкой начинался фруктовый сад. В одном крыле дома на первом этаже был виден гараж, а рядом конюшня и сеновал. По двору ходили куры и гуси. Где-то вдали был слышен шум ручья. Милая пасторальная картинка.

              Утром третьего дня, снова отлично выспавшись и проснувшись с открытым окном в райский цветущий сад под нежное пение птиц, Юлия поняла, что никуда не хочет ехать, что это именно такое место, где она могла бы счастливо прожить всю жизнь. Но ехать было нужно, и за завтраком она объявила Бетти, что на следующий день они отправятся дальше, в Ниццу, где сейчас живут её дядя и тётя.  Подруга и Поль, который тоже остался на завтрак с семьёй и гостьей, бурно обсуждали вопрос; ехать или не ехать? Ехать ли сейчас или задержаться у них?  После непродолжительных споров решили так: Юлия с сыном и Марией съездят ненадолго в Ниццу и вернутся обратно, чтобы погостить у друзей хотя бы пару месяцев. С Юлии взяли клятвенное обещание, что сразу после Ниццы она вернётся к ним.

              Мальчики, несмотря на разницу в возрасте и в языках, быстро подружились и весело возились то в песочнице, то в тазу с водой, пуская кораблики, то бросая друг другу мячик. К ним присоединился ещё один мальчик лет шести, вероятно, сын кого-то из прислуги, и они довольно дружно находили всё новые игры на свежем воздухе. Мария неуклонно следовала за ними и наблюдала издалека, сидя с книгой в плетёном кресле в тени деревьев.

              Бетти с Юлией спустились в лощину к ручью и здесь, сидя на больших камнях, снова разговаривали по душам. Юлия  напомнила подруге о своих переживаниях по поводу Марка и Володи, она пожаловалась, что с тех пор не ходит к исповеди и причастию и избегает разговоров со священниками. Её мучила совесть и неопределённость своего положения. Теперь, когда они так далеко от дома, понятно, что Марк, если вернётся, не найдёт их, хотя он знает и питерский, и варшавский её адрес. Но ей хотелось быть честной и перед богом, и перед людьми, и не считать себя вечно виноватой.

              Бетти нахмурила брови, помолчала и сказала так:

              - Я не вправе, моя дорогая, советовать тебе что-то определённое. Я много думала о твоём случае и представляла, как бы я поступила на твоём месте? Ты ведь говорила, что мать Марка узнала точно место, где он пропал без вести. Я бы поехала туда и расспросила бы местных жителей, тем более, что военные действия почти закончились. Возможно, там есть какие-то безымянные или братские могилы. Или кто-то что-то видел или слышал о боях в том районе. Тебе нужно придумать какой-то приличный предлог, чтобы твои поиски не вызывали подозрения. То ли ты разыскиваешь брата или кузена. Или что тебя попросила родственница разыскать её сына. Но мы еще поговорим с тобой позже, когда ты вернёшься.

                *               *             *

               
                Расставаться с подругой было тяжело, но девушки тридцать раз повторили друг другу, что скоро снова увидятся и, расцеловавшись несколько раз, разомкнули, наконец, руки, и тот же поезд, Париж-Ницца, помчал Юлию, Марию и малыша на Юг. Виды за окнами сменяли друг друга и были прекрасны. Юлия наслаждалась каждой минутой путешествия, улыбалась Марии и Владику и представляла себе радостную встречу с родственниками. Ехать пришлось целую ночь, и только на следующий день, к полудню, они прибыли на место. Ницца встретила их яркой солнечной погодой. С вокзала путешественники отправились в отель и заняли двухкомнатный номер с видом на Набережную и море. Немного отдохнув и пообедав в номере, Юлия отправилась по адресу, с которого ей приходили письма от Элеоноры. Но в отеле, в котором жили дядя и тётя их не оказалось. Консьерж на рецепшен сказал Юлии, что месье Лисецкий находится в госпитале, а мадам проводит там весь день и возвращается только ночевать. Юлия взяла у него адрес госпиталя и поспешила домой.

                Теперь она уже захватила с собой Владика и Марию, и они вместе отправились искать госпиталь. Он оказался на окраине города, в зелёном районе на берегу моря. Путешественники доехали туда на извозчике. Юлия волновалась, как малыш перенесёт длительный вояж, но всё было хорошо, он не капризничал, с интересом рассматривал пальмы вдоль дороги, людей, лошадей и авто на улицах. Госпиталь был расположен в великолепном парке, к нему вела широкая подъездная дорожка, усыпанная гравием. Женщины вошли в просторный вестибюль и обратились к дежурной медсестре на рецепшен. Та направила их в палату во флигеле первого этажа. Пришлось довольно далеко идти длинными, запутанными коридорами. Наконец, где-то в конце лабиринта они нашли нужную палату.

           Юлия постучала, и они вошли в довольно просторное помещение. Им навстречу поднялась Элеонора. Она сидела у высокой специальной кровати, на которой неподвижно лежал Станислав Маркович. Юлия сердечно поздоровалась с Элеонорой и подошла к дяде. Глаза его были закрыты, он выглядел исхудавшим и постаревшим. Поверх простыни лежали его бледные, худые руки. Юлия еле сдерживалась, чтобы не заплакать.

          - Ваш дядя недавно заснул после уколов,- пояснила шёпотом Элеонора, - у него неделю назад случился второй удар, он ещё очень слаб. Предлагаю погулять немного в парке с малышом, а когда дядя проснётся, я вас приглашу. Я пойду с вами.

           Дамы вышли в парк и нашли удобную скамейку в тени деревьев. Владик сразу побежал по аллее, и Мария устремилась за ним. Юлия с Элеонорой остались на скамейке наедине. Тётя доверительно взяла Юлию за руку и негромким голосом сказала:

           - Понимаешь, дорогая, врачи не знают, сколько времени осталось твоему дяде. Второй удар был сильнее первого, у него отнялась вся левая сторона, и почти не сохранилась речь. Доктор говорит, что следующий удар может произойти в любой момент, и мы должны быть готовы к худшему. 

            Юлия очень расстроилась тому, что так долго собиралась приехать и почти опоздала. Тем не менее, она надеялась, что дядюшка всё же встретится со своим внуком и успеет порадоваться его очарованию и смышлености.  Примерно через час Станислав Маркович проснулся, и гостей позвали у нему в палату. Дядюшка полусидел в постели, выбритый и умытый; его худые, бледные  руки лежали поверх одеяла. Элеонора успела подготовить супруга к встрече, чтобы внезапное волнение не послужило причиной нового удара для больного. Дядюшка с улыбкой смотрел на входящих. Юлия подвела Владика к постели, наклонилась, поцеловала дядю в щёку, потом подтолкнула малыша ближе к кровати и сказала:

              - Познакомься, Владик, это твой дедушка Станислав.

             Дядюшка опустил свою здоровую руку, и Владик смело её пожал своей пухлой ручонкой.

             - Бонжур, дедушка. Почему ты лежишь?

             - Дедушка приболел, Владик, он пока не может тебе ответить, доктор не велит. - Ответила за мужа Элеонора. – Ты разговаривай с ним, он тебя слышит.

             - Почему у тебя такие худые руки, дедушка? Наверное, ты плохо кушаешь. Хочешь, я тебя покормлю?

              Дядюшка улыбался счастливой улыбкой, глядя на милого и смышлёного внука, который так напоминал ему маленького Володю в детстве. Ему подумалось, как бы обрадовалась этому малышу его покойная Сонюшка, и слеза скатилась из его глаз. Покойная жена теперь часто приходила к нему во сне. Элеонора испугалась, что муж разволновался, и поспешила увести гостей из палаты. Юлия ещё раз расцеловала дядюшку и обещала приходить каждый день. Они собрались вернуться в отель, но Элеонора, выйдя с ними в коридор, предложила гостям остановиться в небольшом особняке, который она сняла на всё лето для них с дядей. Она дала Юлии ключи, адрес и рекомендовала забрать вещи из отеля и ехать прямо в их дом.

            Так гости уже через час очутились в премилом двухэтажном домике с мансардой, который хоть и стоял почти на горе, зато там имелся бассейн с голубой водой. Прислуги в доме не было, поэтому гости сами осмотрели дом и расположились в свободных комнатах. Марию с Владиком поместили на первом этаже в целях безопасности. Вид из особнячка, как и из отеля, тоже был прекрасный: окна фасада выходили на море и часть города. Окна спален второго этажа смотрели в лес, покрывавший гору. Здесь пахло зеленью, щебетали птицы и шелестели листьями деревья. Юлии всё понравилось в особнячке, единственно, что её волновало – бассейн. Она боялась, что Владик может по неосторожности туда свалиться. Но Мария заверила её, что будет бдительно смотреть за малышом.

           Последующие дни показали, что на бассейн у гостей пока не остаётся времени, и Юлия напрасно волновалась. С утра гости ехали в госпиталь, по дороге наскоро завтракали в кафе и почти весь день проводили возле дядюшки. Обедали тоже в городе, едва успевали немного погулять по набережной и купить чего-нибудь съестного с собой. Вечером, усталые, они сразу ложились спать.  Врачи были удивлены тем, как дядюшка быстро пошёл на поправку, и сочли целесообразным через неделю отпустить его из госпиталя домой. Его тоже поместили на первом этаже, и теперь у него была возможность наблюдать за играющим на ковре в его комнате внуком или смотреть, как тот бегает по двору или купается с Марией в бассейне, когда сиделка вывозила его в кресле на свежий воздух.

          Юлия поняла, что придётся задержаться здесь и, возможно, енш
надолго. Поэтому она написала Бетти письмо с извинениями. Вскоре получила от неё ответ, где Бетти писала ей, чтобы она не волновалась, оставалась в Ницце столько, сколько потребуется, и что Бетти ждёт её в любой момент, даже осенью. 

                *              *             *      
 
            Приезд племянницы с внуком так положительно повлиял на здоровье дяди, что всем показалось, что наступило улучшение, и он пошёл на поправку. Дядя начал охотно просыпаться по утрам, терпеливо переносил все медицинские процедуры и не отказывался от еды. Он ждал, когда его пересадят в кресло-каталку и вывезут в сад, где он будет наблюдать за играми внука. Они очень трогательно общались, несмотря на то, что дед ничего не говорил, а только мычал. Владик рассказывал ему свои истории, иногда брал какую-нибудь книжку или газету и с серьёзным видом «читал» деду. Подражая Марии, мальчик описывал Станиславу Марковичу, как они пойдут вместе гулять к морю или ловить рыбу, когда дед будет хорошо кушать и совсем поправится.

          Юлия радовалась хотя бы тому, что успела познакомить Владика с дядей, и что хоть как-то поспособствовала улучшению его здоровья. Погода стояла прекрасная, большую часть времени семья проводила на свежем воздухе, в саду. Иногда, к полудню, становилось слишком жарко, и домашние прятались в глубине прохладного каменного дома, обмахиваясь большими веерами. По ночам до них доносился шум прибоя с берега, и Юлии это мешало спать. Она подходила к окну спальни и, опершись на подоконник, подолгу смотрела на лунную дорожку на воде и мерцание звёзд в чернильно-тёмном небе. Настроение у неё было – хуже некуда. Она думала о том, что будет с ними, когда дяди не станет?  Ни одного родного человека на Земле. И хотя она и до этого справлялась со своими делами самостоятельно, её пугала перспектива полного одиночества.

          Элеонора замечала подавленное состояние племянницы, но приписывала ей совсем другую причину. Однажды «тётя» вызвала Юлию на откровенный разговор и выяснила в общих чертах, о чем печалится девушка.

          - Знаешь, дорогая, война вот-вот закончится. Все военные вернутся домой, даже пленные. Если ты хотя бы приблизительно знаешь, где может находиться Володя, ты можешь поехать в ту местность и узнать  о нём. Возможно, его отдадут за выкуп, или он может быть ранен и лежит в каком-то госпитале. Ты можешь оставить малыша с нами и твоей Марией и съездить ненадолго. Я обещаю, что мы будем очень тщательно присматривать за Владиком. Если ты волнуешься, я даже велю воду из бассейна спустить!

          - Спасибо вам, тётушка, я подумаю.

          В августе было так же жарко, как в июле. Врач говорил, что это плохо для дяди, потому что сосуды сужаются от зноя, кровь становится гуще, и может опять случиться удар. Две сиделки постоянно купали больного, обтирали его влажными салфетками, поили водой, сажали его только в тень и только утром и после заката. Мария с Владиком ходили к морю, мальчик загорел, похудел и подрос. Ему нравилось у дедушки с бабушкой. На берегу он собирал ракушки, красивые камешки и мелкие цветные стёклышки, обкатанные прибоем. Вечером он показывал свои сокровища деду.

         Юлия всё не решалась ехать. Она не знала, где находится Володя, но зато знала, где пропал без вести Марк. И она почему-то была убеждена, что Володя вернётся к ним, как обещал, а для неё важнее было убедиться, что Марк погиб, а не пропал без вести. Это бы сняло с её души тяжёлый груз.

         Всё произошло неожиданно, как всегда. В конце августа в местном посольстве состоялся раут в честь приезда какого-то высокого гостя. Дяде с Элеонорой привезли персональное приглашение. Тётя ответила, что не сможет посетить это мероприятие из-за болезни мужа. Тогда устроитель раута сам лично приехал к ним домой и убедительно просил Элеонору всё же быть. Тёте пришлось представить гостю свою племянницу. Тот пришёл в неописуемый восторг и просто потребовал, чтобы дамы обе посетили его приём, хотя бы ненадолго.

          Юлия не придала этому приглашению никакого значения. Раут и раут. У совершенно незнакомых людей. Но Элеонора отнеслась к подготовке серьёзно. Были продуманы и тщательно подготовлены наряды и украшения к приёму. Юлия не взяла с собой никаких праздничных платьев, поэтому Элеонора подобрала ей наряд и украшения из собственного гардероба.Дамы не планировали долго задерживаться на этом мероприятии, просто отметиться и уехать

          К назначенному часу за ними прислали авто с шофёром, и дамы отправились на приём. Посольство было расположено на улице, параллельной Набережной, в старинном, трёхэтажном здании с террасой на втором этаже, с прекрасным видом на море. Гости поднимались по широкой мраморной лестнице, застеленной бордовой ковровой дорожкой посредине. Юлия с Элеонорой, подобрав подолы платьев, медленно поднялись в ярко освещённый зал и были громко представлены обществу метрдотелем.

           Дальше всё было неинтересно для девушки. Тётка переходила от одной группы людей к другой, представляла племянницу и обменивалась со своими знакомыми ничего не значащими фразами. Юлия кивала, приседала в реверансе, протягивала руку для приветствия, улыбалась вежливой улыбкой, но совсем не была заинтересована в происходящем. Она уже давно научилась отключаться от неинтересных бесед и думать о чём-нибудь своём. Поэтому, когда слуга в ливрее обносил гостей шампанским, она взяла тонкий бокал с пенящимся напитком с подноса, выждала для приличия ещё минут десять и незаметно вышла на террасу второго этажа – подышать свежим воздухом. Отсюда открывался прекрасный вид на море, были видны белые силуэты яхт, стоящих у причала и покачивающихся на волнах.
 
                Юлия с удовольствием вдыхала свежий морской воздух и наслаждалась видом. Лёгкий ветерок играл оборками воздушного голубого платья и тонкими прядями её волос, выбившимися из причёски. Было так приятно стоять здесь в полумраке и не думать ни о чём бренном! Юлия почти растворилась в этом прекрасном вечере, когда почувствовала, что рядом с ней кто-то стоит. Она повернула голову и увидела одного из гостей, которому она была представлена тётей. Это был, кажется, англичанин, какой-то лорд с незнакомой ей фамилией. В зале она не запомнила его внешность, а здесь, в полумраке, его трудно было разглядеть. Он тоже держал в руке бокал, вежливо ей поклонился и заговорил по-французски, медленно подбирая слова:

           - Извините, мадемуазель Лисицына, что нарушил Ваше уединение. Мне тоже захотелось подышать свежим воздухом. Вы позволите к Вам присоединиться?

          - О, пожалуйста, терраса достаточно большая. Нам всем хватит воздуха, - ответила ему Юлия по – английски.

           - Как это мило, вы говорите по – английски?

           - Да, даже немного лучше, чем по – французски, так что вы можете не стараться и говорить на своём родном языке.

           - Я вижу, что вы не только божественно красивы, но и умны. Для меня большая честь – быть представленным вам. Я знаком с вашей тётушкой и всегда восхищался её умом и элегантностью, но не ожидал, что у неё есть племянница, превосходящая её красотой.

             Юлия довольно холодно выслушала этот комплимент, ничего ему не ответила и, слегка нахмурив брови, перевела свой взгляд на морской пейзаж, открывающийся с террасы. Солнце уже зашло, тёмная южная ночь начала зажигать звёзды на безоблачном небосклоне, какие-то ночные птицы бесшумно перелетали с одного дерева на другое, и только редкие трели оставшихся  сверчков нарушали тишину. Шелеста прибоя отсюда не было слышно, а негромкий шум голосов гостей приёма не мешал наслаждаться тишиной и покоем августовской ночи. Мужчина, имени которого Юлия не запомнила, некоторое время молчал, видя, что девушка не поддерживает его явный интерес к ней. Потом снова заговорил по – английски, решив про себя, что Юлия, возможно, не поняла значения его слов.

          - Позвольте мне ещё раз напомнить о себе. Боюсь, что в толпе незнакомых людей, которых вам представляли, вы, наверное, и не обратили на меня внимание. Позвольте мне назвать своё имя. Я – посланник английского двора во Франции, и зовут меня – сэр Чарльз Артур Мэшем.

            - Очень приятно, сэр Чарльз, я запомнила вас. Почему вы не участвуете в беседе со знакомыми?

            - У меня здесь совсем немного знакомых, должен признаться. И потом ваша тётушка, мадам Лисецкая, упомянула между прочим, что вы – отличная пианистка и прекрасно поёте. Я захотел воспользоваться случаем и попросить вас спеть для меня.

             - Ах, эта тётушка! Зачем она обо мне рассказывает? Право, здесь пение совершенно неуместно: раут, люди общаются, хотят друг друга услышать, и тут я – ни с того, ни с сего – пою. К тому же, я давно не тренировалась. Нет, нет, это решительно невозможно.

            - Вы, верно, не знаете, но здесь, на втором этаже есть множество комнат, и не все они задействованы для сегодняшнего приёма. В самом конце коридора расположен небольшой музыкальный салон с великолепным роялем. Его окна выходят во двор, в другую сторону, так что мы никого не побеспокоим.

             Юлия была неприятно удивлена настойчивостью англичанина. Он не вызывал у неё никакой симпатии, и уединиться с ним в какой-то дальней комнате – совсем не входило в её планы.

             - Извините, сэр Чарльз, но будет очень неудобно, если тётушка начнёт искать меня и не найдёт. Мы не собирались с ней здесь долго задерживаться. Извините.- Нашла достойный предлог Юлия, с сожалением и досадой покидая такое славное место на веранде, и вернулась в зал. Элеонора была окружена несколькими знакомыми и успевала разговаривать со всеми. Увидев племянницу, она изящным жестом подозвала её к себе и продолжила знакомить с гостями.Юлия присоединилась к небольшой компании, с которой в этот момент беседовала тётка. 

               Через несколько минут она заметила боковым зрением, что и англичанин стоит рядом и беседует с кем-то из гостей. Юлия смогла лучше рассмотреть его при ярком освещении: молодой блондин с голубыми глазами и озорным выражением лица. Он дружелюбно ей улыбнулся и продолжил разговор с рядом стоящим мужчиной. К счастью, Элеонора вспомнила, что они приехали ненадолго, и, извинившись перед хозяевами приёма, направилась к выходу, увлекая за собой племянницу. Англичанин двинулся за ними, но по дороге его перехватил кто-то из знакомых, и он остался в зале. Когда же он освободился от собеседника и сбежал вниз по лестнице, авто, увозящее дам, было уже далеко.

                *          *          *

               На следующее утро Юлия получила с утренней почтой письмо от управляющего, пана Тадеуша, в котором он просил её срочно приехать для оформления сделки по продаже части дома. Требовалось её присутствие и по другим мелким вопросам.  Юлия не стала принимать немедленного решения, хотела посоветоваться с Элеонорой. Нужно было учесть и состояние дяди, и то, как быть с ребёнком. Тётя была занята с утра, поэтому Юлия с Марией и Владиком отправились погулять на Набережную. Погода стояла превосходная, было уже не так жарко, и они смогли подышать морским воздухом и насладиться морским пейзажем.

              Когда они вернулись часа через два, Элеонора пригласила племянницу для разговора в кабинет, который был ещё и библиотекой. Здесь никто не мог им помешать.  Юлия и сама хотела переговорить с тёткой и немного удивилась тому, что та опередила её.

            - Дорогая! – Начала разговор сама Элеонора. – Пока вы гуляли, меня посетил лорд Чарльз Мэшем.

            Она внимательно посмотрела на племянницу, но та, судя по всему, понятия не имела, о чём пойдёт речь.

             - Так вот. Он просил у меня твоей руки.

            Элеонора сделала паузу и опять глянула на Юлию. Но Юлия смотрела на неё спокойно и безмятежно, и было видно, что она не в курсе такого поворота событий.

             - Тётушка, вы ведь сказали ему, что я замужем, и что у меня есть ребёнок?

             - Я, конечно, сказала ему. Но он почему-то считает, что раз твой муж не вернулся с фронта, то, скорее всего, ты – вдова. Он был очень настойчив, просто не слышал, что я ему говорю.

            -Тётушка, я тоже хотела поговорить с вами, но совсем о другом. Я получила письмо от управляющего из Варшавы. Он просит меня срочно приехать по неотложным делам, и я решила посоветоваться с вами о том, как мне поступить, учитывая состояние дяди и уход за Владиком. Брать ли мне его с собой? Насчёт лорда Мэшема я просто удивлена, потому что никак не привлекала его внимание и едва успела его рассмотреть на приёме.

             - Я понимаю, девочка, что всё произошло спонтанно. Мне кажется, что тебе действительно лучше сейчас уехать на время. Блажь у этого лорда пройдёт, хотя, между нами, он – прекрасная, завидная партия для любой женщины. Дядя в стабильном состоянии. Владик держит его на этом свете, поэтому везти ребёнка никуда не надо, мы прекрасно присмотрим за ним с Марией. Не волнуйся. Можешь вполне отлучиться на неделю или даже на две. Думаю, что это лучший выход, если этот англичанин тебе не понравился.

            Элеонору позвали к мужу, и дамы завершили этот разговор. Юлия сразу отправилась собирать вещи и переговорить с Марией. А её тётя поспешила к Станиславу Марковичу. Нужно было вывезти его на прогулку, и Элеонора следила, чтобы его бережно подняли из постели и пересадили в кресло на колёсах.


                *           *           *

              Юлия собралась очень быстро, взяв с собой только самое необходимое в саквояж. Поезда ходили нерегулярно, скорее всего, пришлось бы добираться с множеством пересадок. Девушка тепло попрощалась с дядей и сыном, расцеловав обоих по отдельности и пообещав вернуться, как можно скорее. Мария заверила её в том, что будет тщательно и неусыпно смотреть за ребёнком, и Юлия отбыла на вокзал.

             Путь, действительно, оказался нелёгким. От границы до границы она добиралась разными поездами, и между ними иногда приходилось долго ждать. Через двое суток Юлии удалось добраться до небольшого городка на юге Германии, она даже не совсем правильно прочла его название. То ли Ильменау, то ли как-то иначе. Следующий поезд ожидался только на следующий день, вечером, поэтому Юлия вышла на привокзальную площадь и решила найти какое-нибудь пристанище на ближайшие сутки. Она уже была измучена и устала, ей хотелось умыться и полежать, к тому же она проголодалась.

           На привокзальной площади было пусто, люди, которые сошли на этой станции, быстро разошлись по маленьким улочкам, и даже спросить было не у кого. Юлия брела со своим саквояжем по немощной мостовой, оглядываясь по сторонам, но узкие улочки были пусты и безмолвны. Юлия отошла довольно далеко от вокзала, когда встретила пожилую фрау с палочкой, направляющуюся к небольшой кирхе, которую Юлия тоже приметила по остроконечной крыше.

          - Милая сударыня! – Обратилась к ней Юлия по – немецки. – Мне очень нужна ваша помощь. Я - приезжая в вашем милом городе и не знаю, где мне поесть и снять комнату на ночь. Подскажите мне, пожалуйста, где у вас в городе работающий отель или кафе?

            Дама оказалась действительно милой и очень отзывчивой, она  сердечно отнеслась к незнакомой девушке.

        - Фрейлейн, у нас, к сожалению, закрыт единственный маленький отель в городке, потому что его хозяин погиб на войне, а хозяйка разорилась. Если вам нужно ненадолго, то я могу сдать вам комнату в моём доме. Сейчас я иду в кирху. А вы пока можете перекусить в гастштетте, потому что у меня, к сожалению, почти нет продуктов дома. Я живу на Блюменштрассе, 15. Часа через два приходите по этому адресу, я успею приготовить вам комнату.

        - О, милая фрау, я буду вам очень благодарна! Это так мило с вашей стороны! Как мне найти этот гастштетт?

        - Пройдите по этой улице один квартал, там будет ратушная площадь. На площади слева вы увидите это кафе.

         - Огромное вам спасибо, милая фрау! Позвольте узнать ваше имя?

         - Фрау Хольмах, с вашего позволения. – Ответила эта милая дама. Она была невысокого роста, прилично одетая по погоде, несмотря на военное время. Седые волосы уложены в аккуратную причёску под мягкой фетровой шляпой дымчатого цвета. Широко расставленные голубые глаза излучали доброту и приветливость. Она понравилась Юлии, тем более, что никого другого она пока больше не встретила.
Завернув в указанном направлении, Юлия действительно попала на небольшую Рутушную площадь и увидела открытую дверь гастштетта. Юлия с облегчением вошла в полутёмное помещение и уселась на деревянную скамью у окна, поставив свой саквояж на пол возле себя. Багаж не был таким уж тяжёлым, но он был достаточно велик, и носить его в руках очень утомляло. Через минуту её заметили. В немногочисленных плафонах на низком потолке загорелся свет, и к Юлии, вытирая руки о полотенце, поспешила бойкая девочка – подросток, одетая в типичный тирольский костюм с белым фартуком.

          - Добрый день! Что желаете, фроляйн? – Спросила она, остановившись перед столиком.

        - Добрый день. Как вас зовут?

        - Габи, с вашего позволения, фроляйн.

        - Я бы хотела поесть чего-нибудь горячего, Габи. Что у вас есть к обеду?

        - Видите ли, фроляйн, у нас пивное заведение. И к пиву мы подаём обычно сушеную рыбу, сухарики или орешки. Но если вы подождёте, мы можем поджарить для вас колбаски и подать их с горчицей, капустой и хлебом.

      - О, да. Времени у меня много, поезд только завтра вечером, так что жарьте мне колбаски, я подожду.

       Девушка удалилась на кухню, и вскоре до Юлии стали доноситься аппетитные запахи жареного мяса и тушёной капусты.

      Габи вынесла заказ Юлии на деревянной круглой доске и поставила рядом с ней стакан пива со словами: «За счёт заведения». Видно было, что она не прочь поболтать с гостьей, но окрик хозяйки с кухни заставил её бежать на кухню. Когда Юлия уже заканчивала свой необычный обед, хозяйка сама выплыла из кухни и стала за стойкой.

     - Приятного аппетита, фроляйн. Как вам понравились наши колбаски?

     - Спасибо, очень понравились, фрау. И капуста очень вкусная. Как вам удаётся добыть продукты в такое тяжёлое время?

     - О, фроляйн. Капусту я сохраняю с лета в погребе. А мясо лежит у меня на леднике для особых гостей. Хлеб я пеку сама. К нам редко, кто заглядывает поесть. В основном, приходят выпить пива старики, на мясо у них нет денег. А вы откуда и куда едете, осмелюсь спросить.

     - Я была в гостях у родственников на юге Франции. А теперь еду домой в Варшаву, по делам. Поезда сейчас ходят нерегулярно, поэтому приходится добираться несколько дней.

      - Так вы - полька! Я сразу поняла, что вы иностранка. Вы слишком правильно говорите по-немецки, но не употребляете наши особые местные словечки, и это вас выдаёт. Но ничего страшного, главное, что мы вас понимаем. Вы, наверное, будете спрашивать меня о ночлеге. Но, увы, я не смогу приютить вас на ночь. У нас было несколько комнат для приезжих, но теперь комнаты стоят пустыми. Там выбиты окна после взрывов, мы забили их досками, и там холодно.

      - Нет, нет, я не буду вас затруднять. Мне предложила ночлег одна милая дама на Блюмен штрассе. Так что я отсюда отправлюсь к ней. Я хотела бы вас спросить о том, куда отвозили раненых здесь солдат во время военных действий? У меня в ваших краях пропал без вести кузен, и его мать, моя тётя, очень просила меня узнать, что возможно, о нём.

       Хозяйка гастштетта немного потеряла интерес к гостье, перестала улыбаться, но не ушла на кухню, а продолжала разговаривать.

     - У нас тут было жарковато четыре года назаМы даже уезжали к родственникам в горы, чтобы переждать эти ужасы. А госпиталь находился, да и находится, в соседнем городке. Поезд туда не ходит, добираться надо на авто или брать извозчика. Там ещё много солдат лечится.

       Женщина вытерла стойку тряпкой и удалилась на кухню. Юлия поняла, что больше ничего здесь не узнает, и поднялась уходить. Расплатившись с Габи, Юлия дала ей серебряную монету «на чай», та очень обрадовалась и проводила её до двери. Юлия улыбнулась ей на прощание и сказала, что придёт к ним завтра обедать.

      Выйдя из гастштетта, Юлия не сразу сориентировалась, куда идти. От ратушной площади улочки расходились лучами в разные стороны, и Юлия засомневалась, откуда она пришла. Спросить дорогу было не у кого, а возвращаться в трактир было неудобно. И Юлия побрела по одной из улиц, которая показалась ей наиболее широкой. Никто не попадался ей на пути. Чем дальше отходила Юлия от площади, тем больше разрушенных домов ей попадалось. Были и совсем целые, были с выбитыми окнами и дверями, были целые, но с забитыми досками окнами.

     Юлия свернула с улицы раз, как ей показалось, в сторону вокзала, потом второй раз, и поняла, что совсем заблудилась. На счастье, ей всё таки попался навстречу старик с тележкой, и он, хромая на одну ногу, проводил её до нужного перекрёстка и указал, где начинается Блюмен штрассе. Юлия быстро нашла дом фрау Хольмах. Та уже вернулась из церкви, растопила маленький камин в гостиной и ждала её. Дамы выпили горячего чаю из сушёной малины с ромашкой и провели вечер за приятной беседой. Юлия выразила желание съездить следующим утром в соседний городок, чтобы побывать в военном госпитале. Фрау Хольмах сказала, что на соседней улице живёт её дальний родственник, у которого есть лошадь и тележка, и если Юлия обратится к нему от её имени, то он, наверное, согласится отвезти её в соседний городок за небольшую плату.

     От горячего чая и тепла камина Юлию начало клонить в сон, и старушка проводила её в маленькую спальню на втором этаже, где уже была приготовлена и расстелена кровать с периной и большой подушкой. Юлия едва успела раздеться, умыться из прекрасного кувшина над фарфоровой миской, расписанной гусями, и прилечь в мягкую постель, как моментально заснула сном без всяких сновидений.

      Проснулась она от тихого стука в дверь и какое-то время не могла вспомнить, где она находится. И только услышав ласковый голос фрау Хольмах из-за двери, Юлия вспомнила, что она в Германии, в маленьком городке, в гостях у случайной знакомой.  Фрау Хольмах принесла ей кувшин с тёплой водой для умывания, забрала пустой и сказала, что завтрак готов. Юлия неохотно вылезла из-под тёплой перины, спустив ноги на холодный пол, умылась и начала одеваться.

      Сквозь маленькое окошко с кружевными занавесочками было видно, что день пасмурный. Юлия спустилась вниз, где в крошечной столовой фрау Хольмах угостила её кофе из какого-то заменителя и поджаренным хлебом. Хозяйка сказала, что уже договорилась со своим родственником, и он подъедет со своей тележкой за Юлией через полчаса.Действительно, вскоре раздался характерный звук стука колёс по дороге, и к калитке подъехала маленькая повозка, запряжённая старой, худой лошадёнкой. Правил этой повозкой старичок-инвалид, одетый бедно, но чисто и аккуратно. Фрау Хольмах вышла проводить Юлию и представила её своему соседу – герру Штокману.

      Юлия забралась в повозку и уселась cзади на деревянном сидении, покрытом дерюжкой. Сидеть было не очень удобно, жёстко, но фрау Хольмах заверила, что ехать недалеко, не больше получаса, и Юлия постаралась усесться поудобнее, держась за бортики.Повозка двигалась медленно, подскакивая на всех неровностях дороги. Мимо проплывали руины сгоревших домов, поломанные деревья, кучи мусора, но попадались и целые дома. Часть из них была оставлена местными жителями, и окна в таких домах были заколочены досками. Но встречались и целые домики за невысокими заборчиками и штакетниками. Листва с деревьев уже опала, поэтому общая картина городка выглядела печальной.
После получасовой тряски по просёлочной дороге через лес впереди показались первые домики соседнего городка. Здесь была та же картина. Встречались и сгоревшие дома, и заколоченные, но уцелевших строений было значительно больше, чем в Ильменау.

       Повозка свернула в лес, и вскоре Юлия увидела двухэтажное здание госпиталя. Немец остановил повозку, Юлии пришлось самой слезть на землю. Она попросила герра Штокмана подождать её, и добавила, что за всё заплатит. Видя на его лице какую-то нерешительность и сомнения, Юлия достала кошелёк и щедро ему заплатила. Потом добавила несколько марок, с улыбкой протянула ему их и попросила накормить и напоить лошадёнку от её имени. Немец сразу приободрился, хлестнул свою лошадку и скрылся среди деревьев, не дождавшись, пока Юлия зайдёт в парадную дверь.

       Юлия потянула на себя массивную дверь и отметила, что выбитые стёкла в дверях заменены фанерой. Значит, и сюда доставали артиллерийские обстрелы. В небольшом вестибюле сразу ударило в нос запахом медикаментов и дезинфекции. За небольшой стойкой находилась дежурная медсестра. Она объяснила девушке, где найти главврача госпиталя. Юлия сама пошла по широким коридорам, сворачивая то направо, то налево, и быстро нашла нужную дверь. На её робкий стук в дверь прозвучало громкое: «Herain!». Юлия вошла и увидела сидящую за массивным столом седую женщину в очках. Вид у неё был очень строгий и прямо неприступный. Сесть гостье не предложили, и начальница смотрела на неё так холодно и недружелюбно, что Юлия сначала даже растерялась. Но потом она решила поменять тактику и начала свой разговор более приятным способом.

       Она сделала достойный реверанс, представилась этой строгой женщине. Та в свою очередь проговорила сквозь зубы: «Фрау Борманн». Юлия продолжила своё представление, сказала, что она – вдова офицера, что проезжала мимо их города и, зная, что её муж пропал без вести где-то в этих местах, решила пожертвовать некую сумму на содержание госпиталя. Лица фрау Борманн прямо на глазах преобразилось, как-то подобрело и приобрело  дружелюбное выражение. Юлия сразу достала чековую книжку, попросила у начальницы ручку и спросила, на чьё имя выписывать чек? Фрау Борман даже поднялась со своего места, засуетилась, позвонила дежурной медсестре и велела принести кофе. Юлия заполняла страничку своей чековой книжки, а немка краем глаза пыталась посмотреть, сколько же гостья жертвует на госпиталь.

       Медсестра довольно быстро принесла кофе в изящном фарфоровом кофейнике и две маленькие, тонкой работы, чашечки с блюдцами. Начальница сама разлила кофе в чашки и одну подвинула гостье, потом уселась на своё место. Юлия уже заполнила чек, промокнула его массивным пресспапье, стоявшим рядом с чернильницей. Потом подала чек с милой улыбкой этой холодной женщине. Фрау Борманн увидела, наконец, сумму, подаренную девушкой, и расплылась в улыбке.

       - Чем я ещё могу быть вам полезна, милая фрау Лисецкая?

       - Можно мне пройти по палатам и посмотреть, какие у вас условия в госпитале, чтобы знать, чем я ещё могу помочь?

       - О, конечно, конечно. Вы не будете против, если вас проводит медсестра? У меня много дел, и я не могу надолго отвлекаться. Когда всё осмотрите, я снова буду к вашим услугам.

         Юлия охотно согласилась и, сопровождаемая медсестрой среднего возраста, отправилась с ней по палатам. Она внимательно всматривалась в лица раненых мужчин, которые лежали по шесть и по восемь человек в палате. Она подходила к каждому, старалась сказать хоть пару ободряющих слов  больным, улыбалась им нежной улыбкой. Часть раненых находилась во флигеле и в пристройке к основному знанию. Когда Юлия поняла, что не увидела никого знакомого, она решилась поговорить с медсестрой, которая не выглядела такой  высокомерной, как начальница, и охотно отвечала на вопросы. Юлия сунула ей в карман халата купюру в пять марок, и та вообще стала согласна  отвечать на все её вопросы.

       - Скажите, милая фроляйн, бывали ли у вас в госпитале случаи, когда пациент был контужен и терял память? Не помнил, кто он и откуда?

       - О, конечно, были, и не один такой пример. Поступали такие раненые, что мы не знали, кто он, из какой страны и за кого воевал?

       - И куда потом попадают такие люди?

       - Здесь это каждый раз по-разному. Если это был вражеский солдат, и это удавалось установить, его отправляли потом в лагерь для военнопленных, если это был немец или солдат союзных войск, его забирали родные, или он сам выписывался и уезжал долечиваться домой.

     - Ну, а другие, необычные случаи бывали в госпитале?

     - Да, были и пару необычных случаев. Одного контуженого, но сохранившего при этом целыми руки и ноги, забрала одна приезжая пожилая фрау из деревни на границе с Францией. Она взяла его, как работника, и он с радостью поехал с ней. Был и другой случай,- охотно рассказывала женщина, - в самом начале войны. У нас работала одна молодая медсестра. Её мужа то ли убило снарядом, то ли ранило в первые же дни военных действий. Детей у них не было. Муж, говорят, был уже в летах. Она ухаживала за одним таким раненым, который не только не знал, кто он, но он даже не говорил. И эта женщина вдруг заявила, что это – её муж, она его, якобы, узнала. Так как начальство здесь не решило, что делать с этим пациентом дальше, у него была ампутирована  до колена левая нога, то ей разрешили забрать его, в виде исключения.

     - Эта медсестра продолжает у вас работать? Она живёт в этом городе? Как её имя, фамилия?

     - Нет, через какое-то время она уволилась. Живёт где-то в соседнем городке. Она ездила сюда на работу, жила здесь неделями по сменам в комнате для медсестёр, но потом, видно, нашла что-то ближе к дому. Но это было давно, года четыре назад.Фамилии я её не помню, а имя у неё было то ли Гизела, то ли Габриэлла.

         Юлия поблагодарила разговорчивую женщину и зашла попрощаться к начальнице. Та спросила её, чем она еще может быть полезна гостье? Юлия призналась фрау Борман, что здесь воевал и  пропал без вести один из её кузенов, Марк Дробот. Что его мать настоятельно просила Юлию похлопотать и узнать хоть что-нибудь о сыне. Нельзя ли посмотреть журналы поступления раненых в госпиталь за октябрь-ноябрь1914 года? Юлия упростила свой вопрос, не вдаваясь в ненужные подробности.
          - Милая фрау Лисецкая, я рада вам помочь, но журналы у нас хранятся в архиве. Потребуется время, чтобы достать нужный журнал, искать имя в длинных списках, которые писались небрежно, наспех. У нас нет сейчас лишних людей для этого. Поэтому я запишу  интересующую вас фамилию и, когда представится возможность, мы просмотрим журналы и сообщим вам, если найдём нужные сведения. Оставьте ваш адрес, пожалуйста.

                *           *          *

            Наконец Юлия вышла в просторный двор, можно сказать, даже – парк, и с облегчением вдохнула свежий воздух. После удушливого запаха медикаментов хотелось дышать полной грудью. Немец- возница уже ждал её у ворот со своей тележкой. Его лошадка была накрыта попоной и выглядела она не такой унылой, как в начале поездки. Вероятно, он всё же её покормил и напоил. Юлия забралась в повозку, которая изрядно остыла на холодном воздухе и постаралась устроиться удобнее. Немец, вероятно, выпил пива или ещё чего-нибудь согревающего. Это стало заметно по его не совсем уверенным движениям и появившейся неуклюжести. Он долго усаживался на своё место впереди повозки, а потом неожиданно огрел лошадь кнутом и зычно на неё закричал. Животное от неожиданности шарахнулось в сторону, но потом тронулось с места, и они отправились в обратный путь.

       Герр Штокман всю дорогу разговаривал то ли с лошадью, то ли сам с собой. Юлия могла разобрать только отдельные слова, но сложить их в какие-то предложения не смогла. Путешественники довольно резво неслись в обратном направлении, Юлия то и дело подскакивала на своём сидении, рискуя вылететь из повозки. Уже на самом въезде в Ильменау, когда они поравнялись с первыми домиками, неожиданно переднее колесо у повозки отскочило и покатилось по дороге. Повозка накренилась  вперёд, возница выпал прямо на лошадиный круп, а Юлия слетела со своего места и, совершенно благополучно очутилась на земле.

       Когда первый испуг прошёл, она осмотрела и ощупала себя, убедилась, что только слегка ушиблась коленом, а потом бросилась на помощь к немцу. Он тоже оказался цел, хоть и вывалялся  в грязи. Но ни он, ни лошадка его, не пострадали. Немец, кряхтя и ругаясь, пошёл ловить укатившееся колесо, а Юлия крутилась рядом, не зная, как ему помочь. Когда он принёс найденное колесо и попытался его сам приладить, стало ясно, что вряд ли ему самому удастся это сделать. Повозка была для него тяжёлой. Юлия спросила его, не может ли она ему чем-нибудь помочь? Он ответил:

      - Да, фроляйн, вам придётся пешком идти домой. Но если вы по дороге зайдёте на Фридрих штрассе, то можете позвать мне на помощь кузнеца по имени Ганс Венде. Я буду очень вам признателен.

        Юлия сунула ему ещё с десяток марок «на ремонт» и пообещала разыскать кузнеца Ганса Венде. Она сразу же отправилась в путь, слегка прихрамывая, потому что только потом почувствовала, на сколько сильно она ударилась коленом. Уже отойдя на довольно приличное расстояние от возницы, который, качая головой, ходил вокруг своей повозки, она вспомнила, что он не назвал ей номер дома на Фридрих штрассе. Возвращаться не хотелось, и она заспешила за помощью.

        На пути Юлия опять никого не встретила, а улочки то разбегались в разные стороны, то изгибались в крутых поворотах, поднимаясь в гору, и опускаясь вниз. Наконец, во дворе одного из домиков Юлия заметила старушку. Подойдя ближе к калитке, девушка заговорила с ней и спросила дорогу. Старушка сначала рассказала ей на словах, как пройти на нужную улицу. Потом, видя, что Юлия не совсем её поняла, она начала показывать руками: направо, потом налево, потом вверх. Юлия сердечно её поблагодарила и двинулась в путь. Часть городка, что была расположена почти в лесу, сохранилась лучше. Здесь почти все домики были целыми. Вскоре Юлии удалось найти Фридрих штрассе, и она пошла вдоль улицы, надеясь опять встретить кого-нибудь из местных жителей. Но ей повезло: сразу за крутым поворотом она увидела открытые ворота кузницы, где горел огонь, и оттуда раздавались удары молота.

        В кузнице оказались двое мужчин. Один из них, что бил молотом по наковальне, был пожилым бородачом с деревяшкой вместо ноги. Второй – почти ребёнок, юноша лет 16, чумазый и худой подмастерье, держал щипцами какую-то деталь на наковальне. Юлия нерешительно постояла в дверях, поздоровалась в промежутке между ударами молота, и, когда кузнец обратил на неё внимание, изложила просьбу герра Штокмана о помощи. Кузнец сразу отложил свой молот, вытер руки тряпкой и скомандовал помощнику отложить деталь. Они быстро помыли руки, умылись, надели куртки и отправились на помощь к соседу.

       Юлия же, выйдя из кузницы, не знала, куда ей идти дальше. Немного подумав, она пошла вверх по улице, надеясь, что центр городка находится в той стороне. Во дворе одного из маленьких домиков она увидела ребёнка с лопаткой у небольшой кучи песка. Юлия обрадовалась, что сейчас она спросит у его родителей, как пройти к ратушной площади. Калитка во двор не была плотно закрыта, и девушка зашла во двор и пошла по извилистой дорожке, ведущей к дому. Постепенно перед ней открылась идиллическая картина: мальчик лет трёх, одетый в штанишки до колен, тёплую курточку и зелёную тирольскую шляпку с пером, усердно копал самодельной деревянной лопаткой песок и насыпал его в ведёрко. Неподалёку сидел мужчина, одетый почти так же по – тирольски, в бриджах до колен и зелёной шляпе с пером, а на одном колене у него сидела девочка приблизительно двухлетнего возраста и показывала мужчине тряпичную куклу. Только, подойдя ближе, Юлия рассмотрела, что у мужчины нет левой ноги до колена, и рядом стоят самодельные костыли.

       Никто не обратил на неё ни малейшего внимания, так что Юлия подошла почти вплотную к мужчине и сказала:

       -Прошу прощения за моё вторжение, уважаемый герр, я - приезжая в вашем милом городе. Я искала дом кузнеца и заблудилась. Не подскажите ли Вы мне, как лучше пройти к ратуше?

       Мужчина поднял на неё глаза чайного цвета,и Юлия просто остолбенела. Несмотря на бородку, бакенбарды и странную одежду, перед ней сидел Марк. Да, да, Марк Дробот. Юлия не могла ошибиться. На лице, правда, появился шрам, который частично скрывала борода, но это был он!  У Марка была одна характерная особенность, которую Юлия не встречала ни у одного из людей: у него всегда слезился левый глаз. В любую погоду, при любых обстоятельствах, глаз наполнялся чистыми слезами, и Марк вытирал глаз носовым платочком.

     - Марк! Это ты?- Спросила его Юлия почти шёпотом.

       Мужчина смотрел на неё совершенно равнодушно. В этом взгляде не было притворства или нарочитого пренебрежения. Он её не узнавал. А Юлия в одно мгновение охватила взглядом всю картину: детей, как две капли воды, похожих на него, ухоженный двор и заботливо одетого Марка в вязаные гетры и свитер под горло.

      - Что вы спросили, фроляйн? Я не понял.- Переспросил её мужчина совершенно спокойно.

       Юлия не успела продолжить, так как в дверях домика появилась рослая, крепкая женщина с младенцем на руках. Она быстро подошла к Марку, протянула ему младенца, сказав:

     - Подержи Людвига, Гюнтер, мне нужно приготовить обед.

      Маленькая девочка слезла с отцовского колена и присоединилась к мальчику у кучи песка, а мужчина ловко подхватил ребёнка и устроил его на здоровом колене. Женщина же осмотрела Юлию с ног до головы, уперла руки в широкие бока и спросила:

      - Что вы делаете в нашем дворе, фрау?

       - О, тысячу раз извиняюсь,- забормотала совершенно оглушённая Юлия, - я шла мимо, я заблудилась, хотела спросить у вас дорогу к ратуше. На улицах никого нет, а у вас калитка была открыта.

       - Идёмте, фрау, я покажу вам дорогу,- громко и как-то недружелюбно произнесла женщина и стала всем своим корпусом оттеснять Юлию к выходу.
Юлия смогла ещё только раз мельком глянуть на Марка, который даже не взглянул ей вслед и занялся ребёнком. Женщина проводила Юлию на улицу, указала ей направление и, не попрощавшись, вернулась во двор, тщательно закрыв калитку. Растерянная, какая-то ошеломлённая Юлия плелась по улицам. Вскоре она, действительно, вышла к ратуше и смогла потом отыскать дом фрау Хольмах. Милой старушки не было дома, поэтому Юлия прошла в отведенную ей комнату, прилегла, одетая, на кровать и провалилась в какое-то забытьё.

       Когда она очнулась, на улице уже темнело, и из столовой доносилось тихое позвякивание чашек. Юлия умылась из кувшина, кое-как причесалась и вошла в столовую. Фрау Хольмах расставляла на круглом столе чашки из тонкого фарфора, на большой тарелке посреди стола лежали маленькие кусочки хлеба с сыром.

      - Я не стала вас будить, дорогая. Поездка, наверное, была тяжёлой. Вот извольте выпить со мной чаю, мне удалось раздобыть немного хлеба и сыра.

         Юлия благодарно кивнула и уселась за уютный, нарядный столик, накрытый кружевной скатертью. Она чувствовала себя разбитой, усталой, жутко болела голова. Наверное, и выглядела она ответственно, потому что фрау Хольмах участливо спросила: «Как вы себя чувствуете, дорогая? Удалось что-нибудь узнать в госпитале?».

         Юлия, которая ещё толком не пришла в себя и не собралась с мыслями, вдруг неожиданно залилась слезами от этого ласкового голоса и доброго взгляда милой пожилой женщины. Горло её перехватил спазм, Юлия не могла ни говорить, ни пить чай, заботливо разлитый хозяйкой в тонкие чашки. Слёзы лились сами собой, комок в горле мешал даже дышать. Фрау Хольмах подсела к ней ближе и похлопала девушку по руке.

     - Ну, ну,  дорогая фроляйн Юлия, успокойтесь. У вас ещё есть время до поезда. Попейте чаю, отдохните. Если не хотите ничего рассказывать, я не настаиваю, понимаю, что вам тяжело. Но сейчас война, у всех - горе, беда, смерть близких. Нужно взять себя в руки и жить дальше. Один Господь на небесах  распоряжается нашими судьбами и решает, жить нам дальше или умереть.

       Только через четверть часа Юлии удалось справиться с эмоциями и проглотить пару глотков горячего, сладкого чая. Она вытерла слёзы салфеткой, поданной немкой, и заговорила. Ей нужен был дружеский совет, участие и поддержка. В мыслях она подумала, что старушка очень добрая и умная, а Юлия никогда больше не вернётся в эти места, и никто не узнает её тайны.

     - Тут совсем другое дело, милая фрау. Даже не знаю, как вам рассказать. А можно сначала задать вам вопрос? Только обещайте, что ответите мне правду. Для меня это крайне важно.

     - Конечно, дорогая, спрашивайте.

     - Знаете ли вы некую местную жительницу, обитающую на Фридрих штрассе, 25? Такая крупная дама, у которой муж без ноги и трое детей?

     - Да, знаю. Это Фрау Миллер. Эмма Миллер. А что, она вас обидела? Что-то сказала вам нехорошее?

     - Нет, фрау Хольмах. Она просто выпроводила меня из своего двора, когда я заблудилась и хотела спросить дорогу. Что вы знаете об этой женщине?

     - Ничего особенного,- фрау Хольмах внимательно посмотрела девушке в глаза, - она раньше работала медсестрой в том самом госпитале, куда вы ездили. До войны они с мужем держали скобяной магазинчик рядом с кузницей, но потом муж куда-то пропал, и Эмма продала магазинчик кузнецу. Детей у них не было, и она пошла работать в госпиталь медсестрой. И вот, говорят, свершилось чудо, она нашла мужа в этом госпитале, тяжело раненным, контуженным, без ноги. Он был в очень тяжёлом состоянии, она за ним ухаживала, а потом, когда он пошёл на поправку, Эмма забрала его домой. Она учила его говорить, ходить. И у них один за другим родились трое детей. Просто чудо. Теперь она стирает людям бельё, ходит убирать по домам, а муж сидит с детьми. До войны он, говорят, пил и буянил. А теперь остепенился и очень ей помогает. Что вы ещё хотели бы узнать?

      Юлия опять всплакнула, слушая старушку. Она никак не могла разобраться в своих чувствах. Что она испытывала? Ревность, досаду? Облегчение или зависть? С одной стороны – она и сама не ждала его, изменила, вышла замуж и родила ребёнка. И то, что она увидела, было как бы оправданием и освобождением её от греха. Но было так досадно от того, что его избранница оказалась такой некрасивой, мужиковатой, здоровенной женщиной, и он завел с ней детей!

      - Понимаете, фрау Хольмах, тут совсем другое дело. Я была замужем почти пять лет назад. Всего полтора месяца. Началась война, и мужа забрали на фронт, потому что он был военным, закончил Кадетский корпус в Петербурге. Через какое-то время я получила официальное сообщение о том, что мой муж пропал без вести. Я и его мать, которая его очень любила, предприняли все возможные шаги, чтобы разыскать его. Мой кузен тоже пошёл на фронт и пытался узнать о Марке (так звали моего мужа) через свои каналы. Но никаких сведений мы не получили. И вот, - Юлия всхлипнула, - я вижу во дворе на Фридрих штрассе мужчину, как две капли воды, похожего на моего Марка. И он меня не узнал. Зато его жена явно что-то почувствовала, и буквально вытеснила меня своим корпусом из их двора.

     - Не хочу сплетничать, но с этой семьёй всё очень не ясно и покрыто тайной. В городке поговаривали, что муж не тот. Что Эмма забрала из госпиталя понравившегося ей раненного и выдала за своего мужа. Они живут так замкнуто и обособленно, что никто ничего толком не знает, да и не лезет в их жизнь.

      - Я совсем не претендую на то, чтобы его забрать из семьи, поверьте мне. Но если это он, то я должна буду сообщить его матери, что он жив. И я хотела посоветоваться с вами, что мне делать? Остаться и узнать наверняка, что это, действительно, мой бывший муж? Но это может нарушить жизнь этой семьи и внести разлад и проблемы. Или предоставить разбираться с этим его матери, если она его так любит и захочет приехать и убедиться, что он жив? Что вы мне посоветуете?

        - Не подумайте, дорогая, что я на стороне фрау Миллер только потому, что она – моя землячка. Но я полагаю, что если вы сами, действительно, не хотите его забрать и восстановить вашу семью, то нет смысла смущать их и вносить раскол и сомнения в их жизнь. Поезжайте домой, напишите его матери, всё хорошо взвесьте и обдумайте, а потом принимайте решение. 

            Юлия прислушалась к совету своей новой знакомой и уехала вечерним поездом, как и собиралась.

                *         *        * 

            Всю дорогу до Варшавы девушка смотрела в окно на мелькающие столбы, деревья, сохранившиеся и разбитые домики. Ей не хотелось ни спать, ни есть. Она никак не могла определиться с тем, какие же чувства она испытывает? Радость? Боль? Досаду и разочарование? Нет. Что же это?

           В Варшаву поезд прибыл рано утром, и Юлия с вокзала покатила на извозчике домой. Едва смогла поздороваться с консьержкой и сразу легла спать. Зная особенность своего организма – отключаться в критических ситуациях, Юлия попросила пани консьержку подняться к ней вечером в квартиру и проверить, спит ли она.
            Но до вечера ей, всё же, удалось выспаться, и часов в пять Юлия проснулась, довольно отдохнувшей.  Она позвонила пану Тадеушу, чтобы встретиться завтра утром. У неё было желание поздороваться и с пани Заславской, но Юлия подумала, что это отнимет много времени и потянет за собой обязательные визиты, разговоры о планах, о Лешеке, и она так и не решилась позвонить.

            На следующий день, с утра,  Юлия едва успела привести себя в порядок и выпить чашку кофе, как снизу позвонила консьержка и сказала, что к ней явился пан Тадеуш. Юлия попросила передать ему, чтобы он ждал её внизу, но он уже взлетел на второй этаж и звонил ей в дверь. Юлия не открыла ему, продолжая собираться. Когда же она полностью была готова, она открыла дверь и вышла на лестничную площадку. Молодой человек кинулся к ней, желая зайти, но Юлия холодно на него посмотрела и спокойно закрыла за собой дверь ключом.  Пан Тадеуш попытался поцеловать у неё руку, хотя она ему её не протянула, но девушка обдала его таким холодом, что он смешался сначала, а потом принял вид, что и не рад вовсе их встрече, а просто хотел быть вежливым. Они спустились вниз. Проходя мимо кабинки консьержки, Юлия укоризненно покачала ей головой, а та только руками развела, мол, ничего не могла сделать.

                Молодые люди отправились в контору и полдня посвятили встрече с покупателем, выяснению дел по документам и переговорам. Юлия поняла, что дела отнимут у неё несколько дней. Она едва избавилась от назойливого ухаживания пана Тадеуша, приглашавшего её на ланч в ресторацию. Он так же хотел нанести визит пани Заславской вместе с Юлией, воспользовавшись её приездом. Вероятно, хотел укрепить своё знакомство с княгиней. Но Юлия наотрез отказалась и сама поехала перекусить в любимое кондитерское кафе. Пан Тадеуш был очень разочарован и выглядел обиженным. Он надеялся, что теперь, когда он перестанет быть для Юлии управляющим, она посмотрит на него, наконец, как на интересного мужчину. Но этого не случилось, и он был разозлён.

             Юлия, вернувшись домой, уселась в кабинете и принялась писать письма. Нужно было сообщить тёте о том, что она благополучно добралась до дома, матери Марка о своей поездке и неожиданной встрече, и Бетти о том, что она скоро, наконец, приедет. На остаток дня ей удалось написать только два письма, и она снова вышла из дома пообедать. Нужно было подумать о каких-то продуктах, чтобы не бегать каждый раз в ресторан.

            Следующий день прошёл весь в каких-то хлопотах. Юлия уже сама встречалась с нотариусом, с покупателем, избегая встреч с паном Тадеушом. Дня через два ей всё - таки пришлось с ним встретиться, чтобы рассчитаться. Юлия устроила эту встречу в нотариальной конторе и при свидетелях, сразу после встречи с покупателем, чтобы не оставаться с ним наедине. Все формальности были соблюдены, все его услуги оплачены, придраться было не к чему, но он прямо был в бешенстве, потому что его надежды не оправдались. Ему пришлось уйти, а Юлия ещё оставалась для беседы с нотариусом. Она продала по частям весь свой дом в Варшаве, оставив за собой только квартиру. Деньги положила в банк, взяв немного на расходы.

            Не успела она зайти домой, как раздался телефонный звонок. Это звонила пани Заславская. Как она узнала о Юлином приезде? Конечно, её известил от досады пан Тадеуш.

            - Юленька, детка! Как же так? Ты приехала после такого долгого отсутствия и даже не звонишь? Что случилось? Мы тебя чем-то обидели?

           Юлия была очень раздосадована этим звонком, и ей пришлось оправдываться тем, что приехала по неотложным делам, что собиралась сначала решить свои проблемы, а потом уж заниматься визитами и т.д. Княгиня совершенно категорическим тоном сказала, что ждёт её сегодня же к обеду и никаких отговорок не принимает. Ох, этот пан Тадеуш! Попался бы он в тот момент Юлии на глаза! Она спустилась вниз и велела консьержке не пускать его в дом ни под каким видом! В этот день работала вторая, старая  консьержка, которая сменяла новую, пани Гражину. Она вспомнила, что на имя Юлии давно пришло два письма, но она их не пересылала ей, потому что сначала болела, а потом надеялась, что Юлия вскоре приедет сама по заверениям пана Тадеуша. Оба письма были из Петрограда. Одно - от кучера Василия, второе, написанное по – английски, очень знакомым почерком. Но пока Юлия не открыла его, она не могла поверить, что оно – от Володи.

              Муж не хотел, чтобы кто-то посторонний прочёл его письмо, поэтому писал по – английски и очень завуалировано, так, что было понятно только Юлии.  Володя кратко, по – военному, сообщал, что ему удалось бежать из плена, что он добрался до дома, но там уже хозяйничали  чужие люди. Он боялся, что его опознают, ведь он воевал в белогвардейском корпусе. Ему удалось связаться с Юлиным сторожем, который работал у  новых хозяев дворником и жил в полуподвальном этаже. Дворник приютил молодого хозяина на ночь, и Володе удалось пробраться в кабинет и взять из сейфа Юлино письмо. После этого он отправился в бывшее имение Вишневецких и провёл два дня в их секретном домике в саду. Ему удалось отыскать спрятанные там Юлией драгоценности, за что он был очень ей благодарен. Володя просил прощения у жены за то, что их придётся распилить, чтобы продать и превратить в деньги. И в конце он выражал надежду, что они скоро увидятся.

            Юлия три раза перечитала это письмо. Оно тоже вызвало у неё бурю эмоций. А ведь она ещё не написала матери Марка. Как некстати был этот обед у пани Заславской! Юлия переоделась и долго укладывала волосы в спальне матери. Решила отложить написание письма бывшей свекрови на вечер после визита к княгине. О письме кучера  она совсем забыла.

            Княгиня встретила девушку радушно, но слегка укоризненно. Она была серьёзна, почти не улыбалась, качала головой и разговаривала довольно холодно. На обеде присутствовали кюре и пожилая пара незнакомых Юлии людей. Она была представлена им, как внучка покойной подруги княгини. В продолжение обеда Юлии удалось частично оправдаться перед пани Заславской, с которой сидела рядом.  Она рассказала о тяжёлом состоянии своего дяди и свёкра, о том, что она так и не съездила к подруге и не тратила время на развлечения. Княгиня немного смягчилась, и потом, уже за кофе, высказала Юлии своё мнение, отсев с ней на дальний диван.

            - Всё это хорошо, моя дорогая. Я понимаю: родственные чувства и долг перед свёкром. Но ты должна думать и о своей личной жизни. Годы идут, ты не становишься моложе. У тебя всего один ребёнок, и ты можешь остаться совсем одна на свете. Лешек всё ещё надеется, имеет на тебя  виды, а ты не даёшь ему определённого ответа, и вы оба  пропускаете самые лучшие годы своей жизни. Он пока отказывается рассматривать другие варианты, хотя от невест ему отбоя нет. Если он тебе не нравится, скажи ему это прямо.

             Юлия оглянулась на оставленных княгиней гостей и поняла, что не сможет быть откровенной с хозяйкой в такой неудобной обстановке. Поэтому она скороговоркой ответила княгине тихим голосом:

            - Что вы, ваше сиятельство! Мне очень нравится пан Лех, он самый достойный мужчина из всех, мне известных людей…  Но…

            - В чём же тогда дело? Не капризничай и не смущайся. Реши это дело положительно, и все будут счастливы.

             Княгиня решительно встала, желая закончить этот разговор. Юлия успела только сказать ей вслед:

            - Мне нужно поговорить с вами, всё объяснить.
            Но пани Заславская сделала ей повелительный жест и шепнула:
            «Потом. После»

            Юлия увидела, что поговорить в этот раз не удастся, потому что гости уселись играть в карты, а у неё оставалось мало времени до отъезда. Она посидела в гостиной ещё с полчаса и откланялась.

                *             *            *

             Вернувшись домой, Юлия собрала вещи в дорогу. Нужно было взять что-то тёплое и зимнее для Владика и Марии. Получился довольно большой кофр и чемодан. Потом она уселась за отложенное не очень приятное дело – письмо свекрови. Она начинала писать, потом чёркала написанное и комкала листки. В конце - концов у неё получилось так:

            «Уважаемая   Ольга Тарасовна! Спешу сообщить Вам радостную новость. Мне удалось съездить в тот немецкий городок, о котором Вы мне писали, где в боях пропал без вести наш обожаемый Марк. Я побывала в госпитале, где лечился Ваш сын и мой муж после тяжелого ранения. Оказалось, что он жив! После контузии он потерял память и не знал, кто он, не мог даже говорить. Его забрала к себе и вылечила немецкая медсестра Эмма Миллер. Чтобы спасти его, она выдала его за своего погибшего мужа. Теперь он живёт в Ильменау, на Фридрих штрассе, 25, под именем Гюнтера Миллера. У них с Эммой трое детей- два мальчика и девочка. Марк не узнал меня при встрече.
          Как Вы понимаете, я не намерена разрушать их семью и оставлять детей без отца. Я подам на развод.
           Посылаю вам чек на сумму, достаточную для Вашего посещения Германии, если Вы на таковое решитесь.
           Не поминайте меня лихом.
      С уважением.
      Ваша бывшая невестка Юлия».

          Юлия перечитала письмо и осталась им довольна. Она вложила в конверт обещанный чек и пошла - опустить его в почтовый ящик и прогуляться перед сном. Каково же было её удивление, когда перед подъездом резко остановилось черное, блестящее авто, и из него выскочил пан Лешек.
       

                *          *          *

           Прежде, чем Юлия успела удивиться или как-то подготовиться к этой встрече, он подбежал к ней, горячо поцеловал у неё руку, а потом без всяких переходов подхватил её за талию и закружил прямо на тротуаре. Юлия засмеялась, пытаясь высвободиться из его рук, но он держал крепко, хоть и бережно. Вид у него был такой счастливый, такой восторженный, что Юлия не нашла в себе сил – осадить его. Когда его первый восторг прошёл, и он поставил её, наконец, на ноги, она сказала ему, что спешит на почту. Пан Лешек вызвался её подвезти, и всю дорогу до почтамта спрашивал: кому письмо? Почему такая срочность? Что там такого важного, что надо везти, на ночь глядя?

              Юлия посматривала на него, улыбаясь своей очаровательной улыбкой, но, стараясь не слишком его поощрять. Она надеялась рассказать сначала его бабушке о своих сомнениях, а потом уже, чтобы именно она, княгиня,  поговорила с Лешеком и решила, насколько серьёзны препятствия для их брака. Она успела отправить заказным письмо в Псков и надеялась мягко отделаться от пана Лешека у дверей.

              Но пан Лешек был очень настойчив. На обратном пути с почтамта он напросился к Юлии в гости и вытащил из багажника целую корзинку с провизией и бутылками. Юлия, которая всё ещё сомневалась, нужно ли ей это приключение, неожиданно для себя, махнула рукой и решила не огорчать своего восторженного поклонника, тем более, что она может никогда больше его не увидеть. К тому же, вещи уже были собраны и упакованы, поезд только завтра вечером, так что оставалось время и просто поужинать, и поболтать. Она поднялась на свой второй этаж, пан Лешек нёс следом свою корзину и успел одарить консьержку бутылкой вина и коробкой конфет.

              На удивление, Юлии было легко с этим молодым человеком. Он немного говорил по-русски, отлично по-английски, и она немного по-польски. Так что разговор шёл со смехом на трёх языках. Они вместе, как будто так было всегда, растопили печку в кухне и камины в комнатах, вместе приготовили и разложили закуски, накрыли небольшой столик в гостиной у камина и уселись в кресла ужинать. В камине уютно потрескивали дрова, вспыхивали искры, отсвечивая огоньками в их глазах. С улицы слышался какой-то шум, голоса людей, что-то похожее на выстрелы или фейерверк. «Сегодня закончилась война. Подписали мирный договор. Но не все. В России продолжаются беспорядки и гражданская война,»- пояснил пан Лешек.

            Сначала выпили шампанского за окончание войны, закусили его такими чудесными закусками, которые в это тяжёлое время было просто не достать: ветчина, тарталетки с икрой, виноград, яблоки, красная солёная рыба и маринованные грибы. Пан Лешек расспрашивал Юлию об их жизни за то время, что он её не видел. И она старалась не разочаровать его и рассказывала только грустное и печальное. На её вопросы он отвечал с юмором и весело, рассказывал о толпах невест, которые прямо преследуют его.

             После шампанского пили ликёр с кофе, коньяк, и Юлия почувствовала, что опьянела и потеряла контроль над происходящим. Они много смеялись, даже танцевали под музыку с пластинки граммофона. У Юлии кружилась голова, и до какого-то времени она ещё помнила, как ходила на кухню за кофейником, как танцевали вальс в гостиной, где вся мебель уже была накрыта белыми чехлами. Помнила, как Лешек начал её горячо целовать, и как она шутливо отбивалась от него, убегала, и они со смехом носились по комнатам, поскальзываясь на паркете. Юлии хотелось быть счастливой, беззаботной и забыть на время о своих проблемах. Пан Лешек смотрел на неё так восторженно, так страстно! Он был нежен, настойчив, и Юлия позволила ему целовать себя. В какой-то момент она как бы заснула и очнулась уже у себя в спальне, одна, раздетая, укрытая пуховым одеялом.

              В камине ещё потрескивали дрова, было видно, что в очаг подбросили свежие поленья. А из окна, сквозь щель между тяжёлых штор пробивался свет. Юлия поняла, что наступило утро. Она ещё несколько минут нежилась в постели, пытаясь вспомнить, как она в неё попала, когда в дверь постучали. Вошёл пан Лешек с подносом в руках. Он был в брюках и небрежно застёгнутой рубашке навыпуск, его каштановые волосы были не приглажены и очень мило спадали ему на лицо. Он принёс кофейник с кофе, маленькие сэндвичи с сыром и чашки. Присел на край постели и поставил поднос Юлии на одеяло.

             - С добрым утром, дорогая жёнушка! Теперь я могу называть вас так? Я сварил кофе, надеюсь, вам понравится. Живя в имении один, я научился кое-что сам себе готовить. Горничных не держу, а камердинер не умеет варить вкусный кофе. Кухарка готовит только обед и ужин.

              - С добрым утром, пан Лешек. Похоже, что я заснула вчера. Совсем ничего не помню.- Смущенно ответила Юлия, натягивая на себя одеяло.

              - Вы вчера признались мне в любви, дорогая Юленька, и согласились принять моё предложение руки и сердца.

              Юлия пила маленькими глотками кофе, опустив глаза в чашку. Она не знала, что и сказать. Во-первых, она ничего не помнила. А во-вторых, ей, конечно, было приятно слышать такие слова от Лешека, но ведь она не свободна и не может выйти за него замуж. По крайней мере, сейчас. Нужно было как-то выйти из неловкого положения.

              - Сначала мы поедем – порадуем бабушку. Она так долго этого ждала! -  Продолжал строить планы Лех. – Потом сразу отправимся ко мне в имение. Нужно будет начать подготовку к свадьбе. Посмотреть, как лучше приготовить комнаты. Очень надеюсь на ваши советы. Теперь вы будете там полной хозяйкой и устраивайте всё по вашему вкусу.

              - Милый Лешек, зачем так спешить? Может быть, нам сначала объявить о помолвке, а потом  уже всё остальное?- Предложила Юлия тихим, неуверенным голосом. Она взглянула на Лешека, а в его глазах вместо прежней мольбы и обожания,  Юлия увидела требовательность и настойчивость.

               - Милая Юленька, любимая моя жена! Я слишком долго ждал этого момента. Никаких отговорок! Вы теперь навеки моя! Я не отпущу вас ни на один день. Сначала мы поженимся, проведём наш медовый месяц там, где вы захотите, а потом уж всё остальное.

             - Но, Лешек, милый, - ласковым голосом начала уговаривать его Юлия, - к чему такая спешка? Вы ведь знаете, у меня очень болен дядюшка, и я приехала сюда срочно, буквально на пару дней, чтобы уладить неотложные дела. Я поэтому вообще не хотела беспокоить ни вас, ни вашу бабушку. Это всё пан Тадеуш от досады позвонил княгине и сообщил, что я приехала. Я оставила ребёнка на попечение няни. Тётушка занята уходом за своим супругом. Мне просто необходимо сперва съездить обратно в Ниццу, забрать сына, а потом уж, заниматься своей личной жизнью. Я так и хотела сделать, а не беспокоить вас и вашу бабушку.

             По выражению лица пана Леха Грановского, Юли поняла, что её уговоры не достигли цели, и он настроен - настаивать на своём. Спор был оставлен на какое-то время, пока Юлия встала и начала одеваться. Лешек снова заключил её в объятия, и они остались в спальне почти до полудня, не возобновляя свои пререкания. Когда большие часы в гостиной и кабинете громко, на весь дом, пробили и прозвонили полдень, влюблённые вспомнили, что хорошо бы чего-то перекусить, и встали, наконец. Лешек быстро оделся и сказал, что съездит к бабушке, подготовит её и позвонит Юлии по телефону. А у Юлии не было никаких других планов, кроме вечернего поезда во Францию. Она начала, было, снова разговор об отсрочке, но Лех даже слушать не стал. Уходя, уже в прихожей, небрежно перекинув конец шёлкового кашне через плечо, серьёзно сказал:

           - Учтите, моя возлюбленная пани Юлия, если вы меня и в этот раз обманете, я буду горевать, возможно, даже плакать, но вам в отместку женюсь на первой встречной. Так и знайте. – При этом он улыбнулся, так, как будто шутит, но глаза его были серьёзны и печальны.
            
                *            *           *
             
                Пан Лех укатил в своём авто, Юлия видела это в окно. Она оделась, привела в порядок причёску, насколько это было возможно, проверила, хорошо ли уложен багаж и хотела уже выйти пообедать в ближайшую ресторацию, как раздался звонок по телефону. Юлия радостно кинулась к аппарату, думая, что это Лешек. Но это звонила консьержка о том, что ей принесли телеграмму. Юлия открыла дверь в парадную и приняла листок у запыхавшегося юнца.  Она дала ему «на чай» и пошла читать телеграмму в кухню, где всегда было светлее.
 
              «У Станислава Марковича случился второй удар. Положение серьёзное. Приезжай скорее. Элеонора». -  Таков был текст телеграммы. В первые минуты Юлия растерялась, но потом как-то сразу собралась с мыслями и начала действовать. Она вынесла вещи, приготовленные к поездке, в коридор, наскоро набросала записку Лешеку и переоделась в дорожное платье. Потом велела консьержке вызвать извозчика и спустилась вниз. Юлия передала конверт для Лешека консьержке, в котором находились её записка и сама телеграмма, велела извозчику снести вниз и погрузить её багаж в коляску.

                Она надеялась, что Лешек подъедет с минуты на минуту, но его всё не было, а времени на объяснения и прирекания не оставалось. И Юлия отбыла на вокзал. Там она узнала, что есть ближайший поезд на Париж буквально через полтора часа. У неё хватило времени купить билет и пообедать в привокзальном ресторане. Она всё посматривала в окно, надеясь, что Лешек успеет приехать, чтобы проводить его. Но его не было.

                В 14.30 носильщик погрузил её вещи в купе скорого поезда, и Юлия понеслась прочь от Варшавы и своей судьбы. В купе первого класса никого не было,  она сидела одна и обдумывала всё происшедшее в деталях, прикидывая разные варианты, вспоминая все нюансы их с Лешеком разговоров. Она надеялась, что он пошутил насчёт первой встречной. Нельзя же так сразу забыть о том, что было, забыть свои признания, клятвы и месяцы ожидания встречи. Нет, нет. Конечно, он пошутил. Она постарается быстро всё уладить, и они ещё будут счастливы! Им так хорошо было вместе!

             Под стук колёс Юлия задремала и даже не слышала, как поезд останавливался на станциях, как постукивали по колёсам и переговаривались между собой путевые обходчики, как заходил в купе контролёр и проверил её билет, лежавший на столике. Проснулась она от того, что поезд больше не покачивало и не трясло, он стоял. Было уже совсем темно, но на платформе какой-то большой станции горели фонари. В коридоре раздавался звук шагов, голоса.  Сначала в купе зашли пограничники, проверили паспорта.

              Через какое-то время в её купе заглянула пожилая дама в меховой шляпе. «Можно?»- спросила она по-немецки. Юлия дружелюбно кивнула, и дама заняла место напротив неё, а носильщик уложил на полки два её увесистых чемодана. В купе зажёгся свет, Юлия включила у себя над головой маленькую лампочку для чтения и достала книгу, которую взяла в дорогу. Ей не хотелось ни знакомиться, ни говорить с незнакомой дамой. Она всё ещё желала обдумать свои мысли и поступки, и книга служила для этого прекрасным поводом остаться наедине с собой. Дама и не думала заводить с ней знакомство. Она сняла свою шляпу, меховой жакет, пососала какие-то свои конфетки, уселась удобнее и заснула. Поезд снова понёсся в темноту ночи.

            Юлии уже не хотелось спать, она отложила книгу и смотрела в окно вагона. За стеклом мелькали редкие огоньки, иногда было видно маленькие домики, в окнах которых ещё горел свет. А кое-где уже лежал первый снег. Это не были ещё большие сугробы или сплошное белое покрывало на полях. Земля лишь слегка была припорошена мелкими снежинками, и из-под них ещё явственно проглядывали и бугристые комья чёрной земли, и кусты, и голые деревья. Картина наводила мысль и грядущих рождественских праздниках, о ёлке, о подарках и катаниях на санях. Юлия улыбнулась сама себе и подумала о том, как хорошо они будут встречать Рождество в имении Лешека, если всё сложится удачно.

           И только тут она вспомнила о втором письме из Петрограда, от кучера Василия. Она покопалась в своём саквояже и достала толстый конверт. Василий когда-то окончил церковно-приходскую школу с отличием, поэтому вполне можно было разобрать, что он пишет, и что он имеет в виду. Обычно он писал кратко и по делу, а это письмо было написано на двух листках с обеих сторон. Юлия прочла его при свете маленькой лампочки над головой, а потом перечитала его ещё несколько раз. Ей казалось, что это сон, и она никак не может проснуться и смотрит его снова и снова.

              «Ваша милость, Юлия Львовна! Пишет Вам кучер Василий. У нас всё по-прежнему, мы живём в людской при Вашем имении. Сюда ещё не пришла новая власть. Дом стоит заколоченный, и только Варвара заходит раз в неделю через чёрный ход – посмотреть, не портится ли он изнутри, и не взялась ли где плесень? Сейчас мы протапливаем раз в три дня комнаты, чтобы совсем не вымерзло.

             Летом был у нас Ваш супруг, Владимир Станиславович. Это где-то в августе. Явился вечером, в штатском, но мы его сразу узнали. Пожил в доме три дня, так и заходил с чёрного входа. Ездил в город, сказал, что его и ваш дом забрали, но он виделся со сторожем, и всё, что ему нужно, узнал. Сказал, что будет пробиваться к Вам, в Варшаву. Потом уехал по делам, и долго его не было. Мы с Варварой начали волноваться. Тут позвонил Никитка – сторож и сообщил, что Владимира Станиславовича убили какие-то бандиты на улице. Полиция приходила в (ваш) их дом, у всех расспрашивали, ну, Никитка его и опознал. Говорят, что при нём были деньги, его выследили и ограбили. А в пиджаке был зашит его паспорт. Так полиция и поняла, кто он. Спрашивали, кто будет хоронить, есть ли родные? Иначе – в общую могилу. Никитка, помня Вашу доброту, отдал свои сбережения, 20 рублей, чтобы хозяина в отдельной могилке похоронили и надпись сделали, как положено. Я ему эти деньги вернул, надеюсь, что Вы меня не забудете, когда жалование присылать будете. Варвара шлёт Вам свой нижайший поклон.
Ваш слуга Василий».

              Этот удар судьбы Юлия снесла молча. Она не могла поверить, что это – правда. «Утром проснусь, и окажется, что мне это просто приснилось. Этого не может быть!» - Уговаривала себя она. Но сердце колотилось где-то в горле, руки дрожали, во рту пересохло. Нечего было и думать о том, чтобы заснуть. Мысли испуганной стайкой кружили в голове, пугая разными вариантами будущего. «Почему я не прочла письмо раньше?» - горестно вспоминала девушка.- «Но что бы это изменило?»

             Так и просидела Юлия до самого Парижа, глядя в окно. На душе у неё было горестно и пусто. Сразу отошли на второй план мысли о пане Лешеке, о дяде, о Марке. Юлия думала о том, как жить дальше, что предпринять в первую очередь? Теперь она – вдова. Ей нужна траурная одежда. Но как она сообщит дяде? У неё же не повернётся язык сказать умирающему старику о смерти сына, да ещё такой трагической и бессмысленной.

            Юлия ни словом не перемолвилась с дамой – соседкой, которая проспала до самого прибытия поезда. Она только улыбнулась ей, когда та открыла глаза и кивнула ей на прощание. На перроне носильщик подхватил её багаж, вынесенный проводником наружу, и отвез к стоянке извозчиков.

                *               *             *

             Услужливому молодому извозчику, первому, подхватившему её багаж, Юлия велела ехать в отель Георг V, единственный отель, название которого Юлия знала наверняка. Она решила остановиться на один день, чтобы поменять деньги в банке и купить траурную одежду. Девушке без труда удалось снять одноместный номер, хотя она не бронировала его заранее.

           Когда посыльный внёс вещи и зажёг в комнате свет, Юлия быстро переоделась в более удобную одежду, чтобы можно было примерять платья, вызвала авто и отправилась сначала в банк, а потом - в знаменитый универсальный магазин «Четыре сезона», о котором читала в журналах мод. Магазин этот был не просто велик, но и великолепен. Он занимал целый квартал, и неискушённая дама могла там запросто потеряться и бесцельно бродить целый день. Но девушка точно знала, что ей нужно, поэтому ещё на входе попросила себе помощницу, и та отвела её в нужные отделы.

             Самой примерять наряды Юлии даже не пришлось. Девушка – модель, с такими же размерами, как у Юли, надевала любые, выбранные наряды, прохаживалась перед покупательницей и крутилась во все стороны. Уже через полчаса Юлия купила симпатичное черное шерстяное платье с кружевными воротником и манжетами, которые можно было просто снять, и более нарядный комплект из пышной черной  юбки шелестящего лёгкого шёлка и кружевной черной блузки со множеством оборок на груди и рукавах. Потом не удержалась и добавила к своим покупкам белое летнее платье в мелкий цветочек, со множеством оборок. Она представила себе, как майский ветер будет играть этими оборками на лоне природы в Провансе, и невольно улыбнулась. Никто, правда, теперь этого не увидит. Ах, если бы Лешек перестал строить из себя непреклонного мужчину и приехал бы неожиданно в дом к дяде или к Бетти!

            Тут Юлия вспомнила, что ничего так и не написала ни графине, ни Лешеку. Поэтому она быстро перешла со своей помощницей, таскавшей за ней покупки, в детский отдел и купила там Владику два костюмчика «на вырост», чтобы было что носить летом, в гостях у Бетти. Подумав, она прикупила ещё несколько очаровательных вещиц для маленькой дочки подруги и для её сына Франсуа. Захватив в канцелярском отделе письменных принадлежностей, Юлия отправилась вниз, на кассу. Все её покупки были доставлены вслед за ней продавщицей, что водила её по магазину.

           Вещи аккуратно упаковали в свёртки, Юлия их оплатила, и продавец, подхватив покупки, спросила, не желает ли мадам посетить кафе на первом этаже, чтобы передохнуть и выпить горячего шоколаду с вкуснейшим пирожным? Юлия согласилась и была проведена в угловое помещение магазина с огромными, почти до пола окнами, где вкусно пахло кофе, выпечкой и шоколадом. Продавщица передала Юлию со всеми её покупками на попечение официантки кафе, которая поместила девушку за столиком у окна, а её покупки аккуратно сложила в соседнее кресло.

          Пока Юлия ожидала заказ, она смотрела в окно на парижскую улицу и думала о том, как бы было хорошо, если бы они могли с Бетти вдвоём вот так сидеть за столиком, пить горячий шоколад и болтать о своих делах. Хотя поданный в тончайшей фарфоровой чашке напиток был божественно вкусным, а нежные профитроли просто таяли во рту, Юлия не могла радоваться в полной мере. Ей очень не хватало задушевного разговора с близким человеком, совета и сочувствия.

          Вернувшись в отель, Юлия разложила на кровати и рассмотрела купленные вещи, примерила новые наряды и перепаковала чемоданы, чтобы не таскать ненужное за собой. Потом она уселась за письменный стол и принялась сочинять письмо пани Заславской.  Лешеку она не решалась писать, зная его взрывной характер и  опасаясь упрёков. Юлия начинала писать и комкала листочки, всё ей казалось неубедительно, неискренне. Но пани графиня должна её понять и простить. Наконец, после трёх- четырёх вариантов, Юлии удалось создать убедительное письмо бабушкиной подруге, где она описывала свои сомнения и опасения по поводу скорого брака с Лешеком. Она сообщала графине, что понятия о благородстве не позволили ей принять предложение её внука, потому что она не была уверена в том, что её муж погиб на войне. Но теперь она уже точно знает, что его нет в живых, и она свободна. Осталось только получить свидетельство о его смерти. В конце она добавила, что срочно едет в Ниццу к дяде по телеграмме. И сообщала свой адрес. Тут же, запечатав письмо графине, Юлия написала в Петроград поверенному и просила похлопотать и прислать ей свидетельство о смерти мужа. Письма тут же передала портье для отправки.

          Переночевав в отеле, позавтракав в номере и оставив один из чемоданов на хранение, Юлия отправилась на вокзал. Поезд понёс её мимо опустевших полей и частично посеревших гор в южном направлении. Погода стояла пасмурная, солнце лишь изредка проглядывало сквозь густые тучи, внезапно освещая какой-нибудь кусочек земли или воды речушки, блеснув в глаза отражённым лучом, и опять пряталось за тучи. Юлия долго смотрела в окно, немного почитала книгу и задремала под стук колёс.

                *           *          *

            Поезд прибыл в Ниццу рано утром, и Юлия с вещами, уже в новом чёрном платье, накидке и зимней шляпке с густой вуалью была доставлена такси прямо к дому. Судия по царящей тишине, все ещё спали. Юлия стояла у дверей со своим багажом и не решалась позвонить, боясь нарушить покой этого дома и дядюшкин сон. «Намучились, наверное, за ночь, и заснули, а я разбужу. Нехорошо».- Думалось ей. Но дверь внезапно распахнулась, и на пороге показалась горничная в наколке.

          - Ой, доброе утро, мадам. А я смотрю в окно – кто-то стоит. Ну, думаю, кто-то в гости так рано!

             Она пропустила Юлию в вестибюль, занесла её чемоданы и помогла раздеться. Увидев, что Юлия в чёрном платье, она сказала:

            - Я вижу, вы уже знаете.

            - Что знаю? – Удивилась Юлия.

            - Ну, что мсье Лисецкий, ваш дядюшка, скончался.

            - Как? Когда?

            - Извините, мадам, я думала, вы в курсе. Он скончался три дня назад, вчера похоронили. – Смущённо пояснила горничная.

            «Вот оно, что! Опоздала!»- Горько отметила про себя Юлия. Она поднялась по лестнице в спальню сына и услышала, что он уже проснулся и разговаривает с няней. Юлия распахнула дверь и заключила в объятия своего ненаглядного мальчика, своё сокровище. Владик очень обрадовался матери, и они сидели, обнявшись, несколько минут. Потом только Юлия повернула голову и поздоровалась с Марией. Та выглядела бледной, уставшей и какой-то измученной.

             Девушка ласково обратилась к ней:

            - Мария, дорогая! меня, что я задержалась. Вы же знаете, поезда ходят нерегулярно. И хотя война вроде бы закончилась, не всё в Европе пришло в норму. Обратно мне пришлось ехать через Париж. Я привезла вам тёплые вещи из дома. Вижу, вам пришлось тяжело одной с Владиком. Как только всё утрясётся. Я дам вам отпуск , и вы отдохнёте.

             - Извините меня, мадам, я хочу уже не в отпуск, а буду попросить у вас расчёт. За это время у меня закончился срок паспорта, к тому же, война закончилась, и я хочу поехать домой. У меня есть небольшой дом под Петроградом, доставшийся мне от тётушки, и я не хочу его потерять. – Она опустила глаза и продолжила.- Я не хочу жаловаться, но мы не нашли общего языка с вашей тётушкой, мадам Лисецкой. Она всё время вашего отсутствия меня третировала, критиковала мои методы воспитания Владика, всячески утончённо унижала. С меня хватит. Я еле дождалась вашего возвращения, мадам. Хотелось всё бросить и уехать. Только любовь к малышу и уважение к вам меня удержало.

                Юлии стало стыдно, что она оставила чужую женщину со своим ребёнком и тётей Элеонорой, которая фактически не являлась ей роднёй и обладала непростым характером. Она смущённо распаковывала вещи, которые привезла Марии и Владику и повторяла извинения. Горничная сообщила, что тётя еще не встала, и Юлия провела больше часа с сыном и Марией, они вместе позавтракали в детской комнате. Мария так и не «оттаяла» и сохраняла строгий и решительный вид.

            Когда Элеонора, наконец, проснулась и спустилась в столовую, Юлия присоединилась к ней и выпила кофе, пока тётушка завтракала. Мадам Лисецкая не изображала безутешное горе. Она была в чёрном шёлковом платье, тщательно причёсана, на ней были ониксовые украшения и бархатная наколка с короткой вуалью в волосах.

           - Ты вовремя вернулась, дорогая. Сегодня должны читать завещание у поверенного. Ждали только тебя. Надеюсь, ты удачно съездила. Дядюшка скончался в ту же ночь, что я дала тебе телеграмму. Ты бы всё равно не успела. Он прекрасно провел тот последний день, был весел. Они играли с Владиком, катали мяч, потом вместе обедали, и Владик даже кормил его ложечкой. На ночь они поцеловались, пожелали друг другу сладких снов. А утром Станислав Маркович не проснулся. Ушёл мирно, во сне. Мы похоронили его на третий день, дольше нельзя было ждать. Отпевание состоялось в местной католической церкви, и я купила землю на местном кладбище. Так что можем пойти к нему прямо сейчас, если хочешь. А потом – к поверенному, он ждёт нас к двенадцати.

                *       *      *


           Место на небольшом городском кладбище, где похоронили дядю, Юлии очень понравилось. Могилка была пока скромной, расположена под кроной развесистого дуба. Неподалёку, на аллее стояла крепкая скамейка, и женщины уселись на неё, чтобы недолго побыть рядом с покойным. Из-за массы навалившихся событий Юлия как-то отупела и чувствовала себя, как в вате. Точнее, она ничего не чувствовала, просто присутствовала, а мысли её метались от одной проблемы к другой, и она почти не слушала то, что ей говорила Элеонора.

           А та, видя, что Юлия её не слушает, говорила мало. Она рассказала о своих планах: по истечении девяти траурных дней Элеонора собиралась покинуть арендованный дом, потому что срок аренды как раз подошёл к концу. Она сказала, что собирается путешествовать, но ещё не решила – куда: в Америку или Австралию? Поэтому поживёт какое-то время в отеле. Юлия поняла намёк, что ей с сыном тоже придётся съехать. Но она и так всей душой рвалась к Бетти, в Прованс. Ей казалось, что именно там, рядом с лучшей подругой она найдёт душевный покой и понимание. Юлия кивала  головой в знак того, что она слушает тётю и одобряет её планы.

           Проведя около часа в тишине кладбища, дамы отправились к поверенному для чтения завещания. Здесь всё происходило скучно и без неожиданностей. Вдова и сын Владимир  получали по сто тысяч франков, вся недвижимость и авто было завещано сыну с дальнейшим наследованием внуком. Юлии и Владику свёкор оставил по 50 тысяч и назначил обоих родителей опекунами внука. Элеонора осталась довольна этим решением, она совсем не хотела возиться с опекунством чужого ребёнка. Дамы раскланялись и вышли из кабинета поверенного, но Юлия снова вернулась одна и спросила нотариуса, что делать, если муж не вернётся с фронта?

          - Вы должны будете предоставить свидетельство о смерти супруга, и его доля перейдёт вам и вашему сыну поровну, опекуном останетесь вы.

           Юлия поблагодарила нотариуса за информацию и пошла - догонять Элеонору. Тётя предложила пообедать где-нибудь в ресторанчике и поговорить. Юлия согласилась, но удивилась в душе, ведь они уже, кажется, обо всем поговорили. Элеонора, судя по всему, хорошо знала местные рестораны, она повела Юлию в уютное заведение с видом на море.

           Их усадили  за маленький столик у окна, и, несмотря на зимний месяц, наблюдать за красивыми яхтами у причалов и кружащими у берега чайками было очень приятно. Дамы заказали лёгкого вина и рыбные блюда. Юлия не была голодна, пригубила белого вина из бокала и приготовилась слушать, о чём же хочет говорить тётушка. А Элеонора не сразу начала разговор, она с удовольствием насладилась вином, отдала должное рыбе, и только потом обратилась к Юлии:

         - Деточка! Это очень печально, что вашего  дяди с нами больше нет. Но жизнь продолжается, вы теперь вполне обеспечены, можете не переживать о будущем вашего сына. Я хотела подсказать вам, как более опытная женщина, дважды вдова и отчасти ваша родственница. Любая женщина нуждается в защите, даже если она обеспечена и независима. Мир жесток, несмотря на кажущуюся безопасность и покой вокруг. Только что закончилась кровавая война. Вы потеряли своего мужа, нашего дорогого Володю. Сотни солдат будут возвращаться домой или в те места, где был их дом. Везде руины, злоба, ненависть. Красивая женщина не может быть в безопасности в такое время. – Элеонора сделала паузу, глядя на суетящихся у воды чаек.

          - Что же вы предлагаете? – Спросила Юлия, начиная подозревать, что тётка позовёт её с собой в путешествие. Но та молчала, помешивая ложечкой кофе в маленькой чашке. – Я теперь тоже вдова и должна соблюдать траур какое-то время.

          - Девочка моя!  Мы живём в чужой стране, здесь совсем другие обычаи, и нас тут почти никто не знает. Мы уедем, и никто не будет нами интересоваться. Поэтому надо делать так, как тебе самой удобно! За день до кончины вашего дяди ко мне приходил сэр Мэшем. Он официально просил у нас с твоим дядей согласия на брак с тобой. Я приняла его сама, потому что не хотела, чтобы Станислав Маркович догадался о смерти своего сына. Я дала согласие, но просила немного подождать, пока ты вернёшься, и пока можно будет сказать дяде.  Сэр Мэшем настроен очень серьёзно. Он любит вас, он совершенно очарован  и готов на всё, чтобы заботиться о вас с сыном. Подумайте, моя дорогая!  Это прекрасная партия, хороший человек и надёжная защита для вас с ребёнком. У сэра Мэшема заканчивается срок аккредитации во Франции, и он вскоре возвращается домой, в Англию. Он хочет увезти вас с собою.

             Юлия слушала Элеонору и думала о своём. Она вспоминала ласковые карие глаза Лешека, его милую улыбку и блестящие каштановые волосы, которые он часто поправлял, когда они падали ему на глаза. Где ты, любимый Лешек? Думаешь ли ты обо мне?

                *         *        *   

             Следующая неделя тянулась целую вечность. Горничные под присмотром Элеоноры стирали и паковали вещи, сама вдова с утра уезжала по делам. Мария с Владиком уходили гулять на Набережную, кормить чаек. Наверное, можно было бы уехать и раньше, но Юлия надеялась получить сюда ответное письмо  от пани Заславской. Свои вещи  она и не распаковывала, только достала второй вариант траурного одеяния и сидела дома, читая книги из библиотеки. За этим занятием её и застал сэр Мэшем, явившийся с визитом в один из дней.
          
            Выглядел он торжественно, принёс изящный букет из мелких роз и заметно волновался. Юлия приняла его в гостиной. Она была красиво причёсана с помощью Марии, одета в шёлковую пышную юбку и чёрную кружевную блузку. Наряд очень шёл ей, подчёркивая тонкую талию и изящные руки. Сэр Мэшем вручил Юлии свой букет и позволил усадить себя на диван напротив хозяйки. От кофе и чая он наотрез отказался, и на несколько секунд воцарилась неловкая пауза. Юлия впервые могла спокойно рассмотреть англичанина, до этой встречи она мало обращала на него внимание. Правильные, можно сказать, благородные, черты лица; яркие голубые глаза, обрамлённые тёмными ресницами, брови вразлёт,  твёрдо очерченные губы, светлые волнистые волосы, зачёсанные назад. Юлия смотрела на него, и мысленно сравнивала с Лешеком. Нет, ни в какое сравнение! У Лешека тёмные, ласковые глаза, мягкие, блестящие волосы и такая милая, располагающая, слегка застенчивая улыбка!

            Этот Чарльз тоже милый, когда улыбается, но в сравнении с Лешеком он проигрывает. «Только бы он не вздумал делать мне сейчас предложение!» - Пришла Юлии в голову испуганная мысль, и она начала засыпать молодого человека вопросами, практикуясь в английском языке.

            - Где именно в Англии вы живёте? Какой у вас там климат? А где вы учились? – Юлия очень внимательно выслушивала ответы гостя и доброжелательно реагировала на все его реплики и шутки. Лорд Чарльз волновался, на вопросы отвечал пространно и так и не решился сказать то, зачем пришёл. Он успел спросить Юлию о дальнейших её планах, и Юлия ответила ему, что поедет к подруге в Прованс погостить на некоторое время.

           Вскоре вернулась Элеонора, а за ней – и Мария с Владиком. Начали готовиться к обеду, и лорду Мэшему пришлось уйти. За обедом Элеонора объявила, что завтра утром переезжает в отель и там будет ждать парохода в Америку. Следовательно, и Юлии с Марией и Владиком нужно было искать себе временное пристанище или сразу уезжать. Юлия решила сначала написать Бетти о своём желании приехать и только потом, заручившись её приглашением, ехать. Поэтому она послала Марию срочно найти им комнаты в каком-нибудь частном пансионе или отеле. В оставшееся время Юлия с горничной упаковали вещи, и договорилась с приехавшим хозяином дома о том, чтобы её почту пересылали на адрес Бетти.

            Следующим утром довольно быстро состоялся переезд Элеоноры в отель в центре и Юлии с сыном и няней в частный пансион недалеко от вокзала. Юлия пока не покупала билеты, ожидая ответ от Бетти. Они устроились довольно уютно в двух небольших комнатах пансиона, ходили гулять и несколько раз ещё виделись с тётушкой перед отъездом. Каждый день заходили за почтой в арендованный ими ранее дом, но ничего не было. И только через неделю пришло, наконец, приглашение от Бетти.

            На следующий же день Юлия купила билеты в купе до Парижа, и они уехали. Было так задумано, что Юлия с сыном выйдут по дороге в Провансе, а Мария продолжит поездку в этом купе одна до Парижа. Юлия выплатила ей жалованье и оплатила дорогу до Петрограда. Мария осталась довольной, но продолжала держать дистанцию и напускала на себя холодность из-за отношений с Элеонорой. Ей хотелось, чтобы Юлия стала на её сторону и более активно защищала её от родственницы. Но Юлия не считала нужным вмешиваться, и отношения оставались прохладными. Только с Владиком Мария играла, шутила и смеялась напоследок, желая оставить у ребёнка хорошие воспоминания о себе.

            Когда же поезд прибыл утром в Прованс, дамы всё же обнялись напоследок и пожелали друг другу удачи. Мария расцеловала Владика, и поезд понёс её в Париж, а Юлия с сыном остались на платформе маленькой станции возле своего объёмного багажа из четырёх чемоданов и саквояжа.   

               
                Часть VIII   

             Стоя на маленькой привокзальной площади, Юлия с надеждой смотрела по сторонам, ища взглядом Бетти или Поля, но их не было среди небольшого количества прохожих и стоящих в ожидании людей. Юлия даже начала волноваться, потому что она была с ребёнком и без няни. К тому же, на площади и у вокзала не было ни одного экипажа или авто. Когда она уже совсем отчаялась, а Владик начал капризничать, на площади появилась грузовая повозка с высокими бортами. Её везла мохноногая лошадка светлой масти, а правил повозкой молодой человек в кепке. Юлия, увидев всё это, потеряла к повозке интерес и очень удивилась, когда лошадка остановилась рядом с ними, и молодой человек спрыгнул со своего места и вырос прямо перед нею, сняв кепку и поклонившись. Молодой человек был невысокого роста, крепкий и чем-то похожий на Лешека Грановского: тёмноволосый и кареглазый, cмуглый, несмотря на зиму.

              Он обратился к растерявшейся девушке:

              - Доброе утро, мадам. Я - управляющий хозяйством имения Жерар, меня зовут Анри Дюпре.  Мадам Жерар не смогла сама приехать, чтобы вас встретить, и послала меня. Прошу вас сесть в повозку, я погружу ваши вещи.

               Юлия с удивлением подошла к повозке, не зная, что и подумать. Но она увидела, что вдоль высоких бортов есть сидения, а сзади – небольшая поднимающаяся лесенка. Девушка, молча, наблюдала, как Анри грузит их вещи впереди повозки, потом поднял и усадил Владика. Затем он помог подняться и устроиться Юлии. Нельзя сказать, что это было удобно, но Юлия уселась устойчиво и крепко обняла сына. Повозка  плавно тронулась с места, и путешественники двинулись в путь по просёлочной дороге между серых высоких деревьев и нескольких домиков, далеко стоящих друг от друга. Унылость пейзажа резко контрастировала с той весенней красотой, которая так пленила Юлию в мае. Не было слышно шелеста пышной листвы, нежного пения птиц,  ветер не ласкал щёки, а пощипывал холодным дыханием, налетая порывами.

              Счастье, что путешествие было коротким и заняло не больше двадцати минут. Лошадка свернула в сторону от дороги и въехала в просторный двор имения. Анри остановил повозку прямо у дверей и помог гостям из неё выбраться. Юлия зашла в дом через центральные двери, управляющий занёс их вещи и исчез. Только в прихожей им навстречу вышла Бетти.

             В первый момент Юлия даже не узнала её, так она изменилась. Бетти заметно похудела, как-то осунулась. К тому же, она остригла свои прекрасные густые волосы, теперь у неё была короткая модная стрижка, волосы спадали с одной стороны на глаз и скрывали лицо ниже щёк. Бетти была закутана в большой серый платок поверх платья, и концы его были завязаны на спине. Но кроме всего этого Юлию поразил какой-то измученный вид девушки. С одной стороны – она как бы помолодела, но под её глазами пролегли тени, улыбка была какой-то  грустной.

             Подруги обнялись, поцеловались, поприветствовали детей. В соседней комнате раздался детский плач, и девочка лет тринадцати - четырнадцати вынесла к ним малышку. Бетти взяла её на руки и пожаловалась:

            - Она всё время плачет, только на руках успокаивается. Я прямо не знаю, что и делать.

            Юлия рассмотрела девочку: очаровательное создание с огромными тёмными глазами, длинными ресницами и каштановыми кудряшками вокруг головки. Она, правда, совсем не была похожа на Бетти, но так часто бывает, что дочь похожа на отца. К тому же, она была   ещё совсем крошкой и будет меняться.

           - Как вы назвали вашу дочку?- поинтересовалась Юлия.

           - Маргаритой. Я почему-то вспомнила тебя и твою прекрасную куклу. Мне всегда нравилось это имя.

            - А как же я назову мою дочку, если вдруг у меня родится? Я ведь сама хотела Маргариту. – Со смехом просила Юлия.

            - Назовёшь в честь твоей мамы или тёти. – Так же с улыбкой ответила Бетти и внимательно посмотрела на подругу. – Ты, что, уже кого-то себе наметила?

           - Да, что ты? Я ведь в трауре! Потом поговорим!

           Обед готовили вместе, и Юлия удивилась скудости продуктов, но промолчала. На вертеле зажарили небольшую курицу, приготовили крестьянский картофельный салат, хлеб испекли заранее, был подан ещё луковый суп и сыр двух сортов в конце трапезы. Обедать сели прямо на кухне за большой, длинный стол, за которым раньше столовалась прислуга. Бетти объяснила, что здесь теплее, чем в столовой в такое время года. Управляющий Анри тоже обедал вместе с ними, а девчушка – служанка, её звали Люси, кормила малышку на другом конце стола. Детям налили молока с хлебом. Потом они ушли играть в комнату Франсуа, а девчушка-служанка унесла Маргариту в спальню.
 
             Девушки убрали посуду со стола. Бетти взяла в руки старинную кофейную мельничку, и они с Юлией уселись поближе к камину. Теперь можно было и поболтать. Бетти крутила ручку кофемолки и сразу сама начала рассказывать о своих делах.

            - Ты, наверное, заметила, что у нас многое изменилось за последние полгода. Даже не знаю, с чего начать… Поль, всё дело в Поле, конечно. Он начал странно себя вести. Ничего у нас не изменилось в жизни, а он вдруг начал ревновать меня, скандалить, потом запил. Я так старалась как-то уладить наши отношения, но становилось всё хуже, он перестал заниматься хозяйством, виноградником, взвалил всё на плечи Анри, даже иногда дома не ночевал, пропадал в местном трактире. А когда родилась дочка, стало ещё хуже. Его раздражал детский плач, пелёнки, любая суета вокруг малышки. И он вдруг решил идти воевать, хотя война уже заканчивалась. Оставил записку и ушёл среди ночи. Даже с детьми не попрощался. И с тех пор от него – ни письма, никаких вестей.  Остались мы с двумя детьми сиротами.

            Юлия слушала подругу, молча, давая ей выговориться. Из всего сказанного она поняла, что у Бетти были проблемы с мужем, он ушёл на войну, и Бетти боится, что он не вернётся.

            - Беттинька, слава богу, что ты не одна, у тебя есть крыша над головой, есть дом и виноградники, и есть такой хороший управляющий Анри, который решает ваши проблемы и бесконечно тебе предан.

            Бетти тяжело вздохнула. При вспышке огня в камине Юлии показалось, что в глазах подруги блеснули слёзы. Но Бетти опустила взгляд на кофемолку, и впечатление исчезло.

            - Да, Анри – действительно, моя поддержка и опора. Даже не знаю, почему он это делает, я плачу ему так мало. А он очень любит моих детей и выполняет все мои распоряжения, хотя иногда это даётся ему с большими трудностями. Вот, кстати, раз уж мы о нём заговорили: я хочу попросить тебя и его стать крёстными родителями для моей Маргариты. Только тебя и ждали. Если ты не против, то прямо в субботу и совершим этот обряд. Надо только с кюре договориться.

            - Конечно, я не буду против. Вот и будет у меня крёстная дочь – Маргарита. Так, как я  хотела.

           Бетти вытащила ящичек из кофемолки, посмотрела, сколько  кофе намолола. Но Юлия отказалась пить кофе, хотя было ещё не поздно. Они ещё немного посидели у огня со стаканчиками вина. Юлия успела кратко рассказать о смерти дяди и об отъезде Марии. Здесь, на юге, быстро темнело вечером. За разговорами и не заметили, как за окном воцарилась непроглядная тьма. Ни луны, ни месяца на небе не было. Утомлённые путешествием гости отпросились спать. Им отвели спальню на втором этаже с широкой кроватью. Комнату протопили, но здесь всё равно было прохладно, и Юлия положила Владика спать вместе с собой, хотя для ребёнка поставили маленькую детскую кровать, в которой раньше спал Франсуа.

             Уже переодевшись в ночную рубашку, Юлия накинула сверху тёплый халат, надела вязаные шерстяные носки и опять спустилась в кухню, слыша, что кто-то там звенит посудой. Оказалось, что это Бетти сама моет тарелки в большой миске при свете огня из камина.

            - Бетти, дорогая, я вспомнила, что мне завтра нужно съездить в ваш городок по делам. На почту. Не отпустишь ли ты со мной твоего Анри вместе с лошадкой?

            - Конечно, отпущу, дорогая. Можете ехать сразу после завтрака. Я как раз собиралась тоже послать его в город. Сейчас я его предупрежу.               

               
                *             *             *

           Несмотря на усталость, Юлия долго не могла заснуть. Она укутала сына, а сама лежала, глядя в тёмное окно, и мысли, одна печальнее другой, лезли в голову. Как теперь жить? Где жить? Что делать дальше? Иногда вспоминала Марка с его ямочкой на подбородке, глазами чайного цвета и безжизненным, равнодушным взглядом, но чаще мысли возвращались в Польшу. Лешек, милый, как ты там? А вдруг его старая, милая  бабушка расстроилась из-за них и заболела? Может быть, поэтому она не отвечает на письмо уже три недели? Так в мыслях о Лешеке Юлия и заснула. Ей приснилось, что он приехал к ней в Прованс, и они целовались у всех на глазах, но она была так счастлива!

           Завтракали опять в кухне. Пили кофе с молоком, принесённым Люси из деревни, и ели хлеб с сыром. Потом Анри встал и пошёл в конюшню - запрягать лошадь. Юлия помогла убрать со стола, переоделась в своё чёрное траурное платье, жакет и шляпку с вуалью и  пошла к конюшне. Анри уже запряг лошадку в лёгкий двухместный экипаж, который тоже стоял в каретном сарае. Но Юлия попросила его запрячь ту самую полу - грузовую повозку, в которой он их встречал. Анри удивился, но возражать не стал. Юлия уселась с ним рядом на кучерское место. Было слишком высоко и страшно, но Юлия хотела поговорить с Анри, а другого случая могло и не представиться. Когда они уже почти выехали со двора, из дома выбежала Бетти и сунула в руки управляющего записку и деньги. Юлия поняла, что это список покупок.

            Первым делом, заехали на почту. Здесь девушку ждало только одно письмо – от Элеоноры. «Тётка» писала ей перед отъездом из Барселоны, где ждала подходящий пароход в Америку. Она пространно описывала свои впечатления от поездки и высказывала слова поддержки «племяннице». Юлия прочла письмо тут же, на почте, и попросила доставлять письма, если будут, в имение госпожи Жерар. Дальше они отправились по мелким магазинчикам и торговцам, которые имелись в городке.

             Юлия покупала, а управляющий аккуратно грузил всё в повозку. Сначала были куплены три мешка угля. Сверху постелили попону и нагрузили два мешка муки, мешочек сахара, два мешка картошки, небольшой мешок других овощей, клетку с шестью живыми курами-несушками и петушком, в маленькой пекарне купили хлеба и багеты, а всем остальным загрузились в пустом по утрам трактире: две головки сыра, три круга колбасы, кусок масла, бидон молока.

          Пока ждали свой заказ, сидели в полутёмном зале трактира у окна за чашкой кофе, которым трактирщик угостил оптовых покупателей.Юлия наклонилась ближе к молодому человеку и заговорила с ним тихим голосом, чтобы никто не услышал.

         - Мсье! Вы знаете, я - добрый друг вашей хозяйки и хочу ей помочь. Расскажите мне, пожалуйста, что у вас случилось в имении? Почему хозяйство пришло в запустение? Где корова? Почему совсем нет птицы и продуктов в хозяйстве?

          Анри нахмурил лоб, отвернулся к окну и сказал:

          - Мадам Жюли! Я не вправе обсуждать дела хозяев с другими людьми. Мадам Элиза сама должна была рассказать вам, если сочла бы нужным.
 
          - Она рассказала мне вчера, что муж отправился в армию. Вы знаете, она – гордая женщина, и не будет просить помощи, будет нести свой крест сама. Я даю вам честное слово, что не обмолвлюсь с ней о том, что вы мне расскажете.  Для того, чтобы помочь, нужно знать – чем я могу помочь?

          - Вы вряд ли сможете помочь. Здесь нужны деньги.

          - У меня есть средства, я постараюсь помочь! – Горячо возразила Юлия.

          Молодой человек недоверчиво посмотрел ей в глаза, помолчал, потом нехотя рассказал:

          - Весной, когда вы проездом были у нас, это только начиналось. Всё, казалось, было ещё хорошо. Мсье Поль подружился с одним неженатым, молодым повесой из городка. Они стали частыми посетителями трактира, иногда ездили то в Париж, то в Марсель – кутить. Мсье вёл себя грубо с мадам, хотя она – просто ангел! Она всё терпела, а он, чтобы снять с себя вину, обвинял её в изменах, скандалил, начал пить просто без меры. Мадам летом была на последних месяцах, ей нельзя было волноваться, а он перестал приходить ночевать, стал проводить время с дочкой трактирщика.  Это длилось месяца два летом. Говорили, что девица от него забеременела. Трактирщик потребовал от мсье компенсации. Хозяин заложил виноградники за пятьдесят тысяч, и деньги отдал трактирщику. А его дочь забрала эти деньги и сбежала с каким-то проезжим солдатом. Тут наш хозяин вообще с ума сошёл. Когда родилась дочка, его не было рядом. Мы сами возили мадам к акушерке, сами хлопотали обо всём. Мсье Поль явился недели через две после рождения девочки, посмотрел на неё и сказал, что это – не его ребёнок, а мой, и ушёл в армию. У трактирщика с горя, что сбежала дочка, заболела и умерла жена. Он тоже пил какое-то время, и закладную на наш виноградник продал другому человеку. Вот такие у нас новости.

           - Прямо целая эпопея! Но это не объясняет запустения в хозяйстве. Где слуги? Где корова?

           - Мсье совсем не оставил семье денег. Нам с огромным трудом удалось собрать урожай винограда в этом году и выжать вино. Денег едва хватило заплатить налоги и жалованье рабочим. Теперь у мадам нет денег, и виноградник заложен. Пришлось отпустить слуг, продать корову, потому что некому было её пасти и ухаживать за ней. Девчушка Люси – сирота из соседней деревни, жила с бабушкой, она согласилась работать у нас буквально за стол и жильё.

            Тут трактирщик начал выносить им продукты, и разговор прервался. Анри тоже что-то покупал по списку, данному Бетти. Повозка оказалась полной доверху, так что места в ней не осталось. А сзади повозки, на привязи, бежали две козы, которых они купили по случаю. Юлия видела, что Анри приятно удивлён количеством купленного, но оба молчали.

           Заехали и в местный костёл. Со священником разговаривал сам Анри. Потом кюре вышел проводить его  на ступеньки, и Юлии пришлось слезать со своего места, чтобы познакомиться с отцом Бенедиктом. Он ей понравился - седой, но не старый, любезный, но не заискивающий. О крещении договорились на субботу.

           На обратном пути Анри попросил разрешения заехать ещё в одно место, и они отправились в другой конец городишка. Здесь, на тихой и скромной улочке Анри слез со своего места и зашёл на несколько минут в небольшой домик с крошечным садом. Он занёс туда два свёртка, а когда вышел, его провожали две женщины, укутанные в платки. Обе были небольшого роста и чем-то похожие на Анри. Управляющий представил их Юлии. Ими оказались его мать, мадам Дюпре, и его сестра, Дениза.

          - А это – наша гостья, подруга хозяйки, мадам Лисецкая.

          Женщины поклонились ей, и сразу начали ругать Анри за то, что он посадил гостью на облучок, а ведь там так опасно, повозка может опрокинуться, а оттуда падать очень высоко. Они так горячо ругали его, что Юлия послушно слезла со своего верхнего места, и они все вместе начали перекладывать  мешки, чтобы устроить для неё удобное место в повозке. Наконец, Юлию вполне комфортно устроили на мешках и попоне, и повозка двинулась в обратный путь.

           Когда они уже добрались до поворота в имение, Юлия попросила молодого человека остановиться и слезть. Она хотела закончить разговор с глазу на глаз. Анри нехотя слез с облучка, и они стали за повозкой в месте, где не было ветра.

           - Анри. Вы, как управляющий хозяйством господ, должны помочь мне советом. Я, вот, думаю, как лучше сделать? Просто отдать Бетти деньги или самой выкупить закладную на землю? Как вы понимаете, у меня нет опыта в таких делах, и ваше мнение очень важно для меня.

          - Простите, мадам, но тут надо хорошенько подумать, посоветоваться со знающими людьми. Нужно время.

          - И вот ещё, что. Ваши мать и сестра живут отдельно от вас, и вы им помогаете, как я поняла. Почему бы не предложить им – переехать в имение, там места много, и помогать вам хозяйству? И Бетти было бы не так страшно одной, и помощь по дому была бы кстати, и они могли бы столоваться у вас, а свой домик – сдавать в аренду.

            На лице Анри появилось удивление, потом он помолчал и ответил,  нехотя.

             - Такое предложение никак не может исходить от меня, как вы понимаете. Это – привилегия мадам Жерар. А она не предлагала мне этого. Я, конечно, совсем не против такого поворота дел и тоже думал об этом, но в теперешних обстоятельствах мои близкие были бы просто лишними нахлебниками.

             - Значит, так! Я хочу каким-то образом выкупить закладную на виноградники, это – раз. Потом я могу одолжить Бетти тысяч двадцать на ведение хозяйства, и можно будет нанять слуг. Мы составим контракт, по которому вы  будете выплачивать мне постепенно долг с каждого урожая. Как вам?

             - Это всё прекрасно, мадам. Но это надо обдумать. Вы же, со своей стороны, переговорите с вашей подругой и предложите ей помощь. Что она скажет? Если она откажется, вы же не можете помогать ей насильно…

             - Да, тут вы правы. Будем разговаривать.

            Они снова залезли в повозку на свои места и отправились домой.
               
                *            *           *

           Бетти встретила их на подворье, потому что уже начала волноваться. Она со слезами на глазах помогала размещать купленные продукты и живность в сарае, на кухне и с жаром обняла подругу.

           - Боже! Сколько ты всего купила! Зачем ты так тратишься? –  Восклицала она.

            - Беттинька, дорогая! Я же приехала не одна и, может быть, надолго. Надо же нам что-то есть. Нельзя же просто сесть тебе на шею. Не обижайся. И скажи, пожалуйста, где вы берёте дрова?

           - Мы собираем хворост и ветки в лесу, когда есть время.

           - Очень хорошо! Сегодня я попрошу тебя саму приготовить обед, а мы с детьми пойдём собирать хворост.

            И Юлия, сменив шляпку на платок, а туфли – на грубые башмаки, что стояли в сарае, подхватила верёвки, маленький топор и пилу и позвала детей. Франсуа, Владик и Люси тепло оделись и пошли в ближайший лесок. Часа два они бродили по тем местам, которые указывал Франсуа. Обычно, он ходил за хворостом. Детям удалось связать четыре большие охапки веток и хвороста, они погрузили их себе на спины и отправились назад. Владик тоже нёс связку, и Юлия ему помогала. При этом она повторяла, что сын такой замечательный помощник! Что бы она без него делала!

            Хворост доставили в имение, когда обед был уже готов, и Бетти разливала горячий луковый суп по тарелкам. Все ужасно проголодались и съели с супом сразу два больших хлеба. Бетти немного повеселела, но выражение озабоченности то и дело появлялось на её лице. Дети смели и тушёную картошку с кусочками колбасы, им дали даже разбавленного водой вина и отправили играть. Люси затопила камин в одной из комнат на первом этаже, и все дети сидели возле него на ковре, Маргарита дремала на руках у девочки, а мальчики рассматривали картинки в детской книжке Франсуа.

             Когда вся посуда была вымыта, вытерта и поставлена на свои места, Бетти снова взяла кофейную мельничку в руки, и они уселись у камина в кухне. Здесь было очень тепло от маленького камина и большой печки. Бетти медленно крутила ручку, и разговор подруг возобновился. Юлия понимала, что её проблемы – ерунда по сравнению с трудностями жизни Бетти. Неверный муж, большое хозяйство, двое детей и отсутствие средств – всё это волновало женщину. Поэтому Юлия не спешила рассказывать подруге о своих печалях и сомнениях.

            Она внимательно слушала слова подруги и прикидывала, с какой темы лучше начать. Наконец, она решилась и начала издалека.

            - Послушай, Бетти. Я теперь совсем одна, все мои родные умерли. Кроме тебя у меня нет никого близкого на свете. Я вот, что подумала. Может быть, мне поселиться где-то поблизости? Купить какой-нибудь заброшенный домик, кусочек земли, и вить здесь моё гнездо?

           Юлия смотрела на реакцию подруги и увидела, что та оживилась, обрадовалась.

           - Да, это было бы здорово! Мы бы дружили, как раньше, и жили бы, как родственники. Ведь ты станешь крёстной матерью моей Маргариты! Кстати, тут по соседству, буквально в полумиле отсюда, есть и заброшенный виноградник, и вполне приличный пустой дом в два этажа. Можем посмотреть.

          - Да, обязательно посмотрим завтра. Но прежде всего я хотела бы тебе кое-что предложить. Выслушай меня до конца, пожалуйста. Я уже говорила с твоим управляющим (очень симпатичный молодой человек, кстати), но он без твоего согласия отказался меня слушать. Но я хотела узнать его мнение, как мужчины и человека, знающего ваши дела. Я бы хотела вложить 50 тысяч в ваши виноградники, чтобы потом иметь процент с доходов. Инвестировать, так сказать. И ещё я хотела бы предложить тебе 20 тысяч наличными на развитие хозяйства с длительной рассрочкой возврата от ежегодных урожаев.

          Бетти перестала крутить ручку мельнички и смотрела на Юлию совершенно ошеломлённым взглядом.
 
          - Пожалуйста, не говори мне ничего сразу! Подумай, посоветуйся с мсье Дюпре. Нужно будет спросить и у юристов, как это лучше сделать. А потом, после крестин, решим. Дай только своё согласие.

          Бетти молчала, озадаченная услышанным.

         - Ну, что ты там намолола? Давай уже пить кофе! – Вывела её из ступора Юлия.

                *              *              *

          Вся неделя до субботы прошла в хлопотах. Бетти дошивала руками крестильное платьице и чепчик для Маргариты. Юлия хлопотала по хозяйству: готовила еду, кормила коз, которых ещё не надо было доить, мыла посуду. В четверг она отправилась поездом в Париж, прихватив с собой Анри для помощи. Она должна была забрать свой чемодан, оставленный в гостинице, и прикупить ещё подарков. Анри с багажом ждал её на вокзале, сидя в уютном кафе, а Юлия посетила несколько магазинов, нагрузилась покупками, и на извозчике приехала прямо к отходу поезда. Вернулись они поздно вечером, до имения их довёз сосед на своей тележке. Подарки сгрузили в гостиной и легли спать.

         В пятницу разбирали покупки и подарки, примеряли обновки, ахали, крутились перед зеркалом и восхищались. Вечером, после обеда, за столом остались только подруги и Анри. Он попросил их выслушать его соображения.

        - Медам! Я хорошо подумал, посоветовался с нотариусом в Париже и вот, что я могу вам сказать. Мы точно не знаем, вернётся мсье Жерар домой или нет?  У нас нет никакой уверенности в его дальнейших действиях, кроме его слов. Мадам Жюли не в курсе, но он сказал на прощание довольно сердито: «Я не вернусь, а ты тут сама разбирайся со своим управляющим». Простите меня мадам Жерар за неприятные воспоминания, но мадам Лисецкая - ваша близкая подруга и почти родственница, она должна знать, как обстоят дела. Исходя из этого,
нам посоветовали - не просто выкупить закладную на виноградники, а оформить мадам Лисецкую собственником земли, а вас, мадам Жерар – арендатором. Всё так и останется для всех, и только мы будем знать, что виноградник больше не принадлежит семье Жерар. Дом, слава богу, записан в собственность мадам и детей. Если, паче чаяния, хозяин вернётся когда – нибудь, ему здесь ничего не будет принадлежать.

             Видя нерешительность на лице подруги, Юлия быстро заговорила:

           - Беттинька! Не говори ничего! Давай весело проведём крестины, порадуемся от души, а потом постепенно будем решать накопившиеся проблемы. Вот тебе двадцать тысяч, дорогая, я взяла их наличными в банке в Париже, и ты можешь ими свободно распоряжаться. А теперь давай подумаем, как ты хочешь отпраздновать крестины дочки?

          Лицо Бетти посветлело. Она искренне обняла подругу и долго не выпускала её из объятий. Потом она нерешительно высказала свои пожелания насчёт празднования: в узком кругу, семья, Юлия, Анри, кюре и мать и сестра управляющего. Дома ничего устраивать не будут, чтобы потом много не убирать. Пообедают в трактире в городке и поедут домой. Юлия и Анри возражать не стали, обсудив все детали, отправились раньше спать.


                *           *           *          

             Суббота прошла в весёлых хлопотах. Погода с утра выдалась удачной. Солнце светило сквозь редкие облачка на небе, ветра не было, вокруг дома стояла тишина, только во дворе кудахтали купленные и привезённые Юлией куры и петушок, осваивая новые территории, а в сарае блеяли две козочки. Дамы хлопотали, одевая и прихорашивая детей после завтрака. Приодели, умыли и причесали и Люси, которая сразу повзрослела, похорошела и начала кокетливо поглядывать на управляющего.

            Анри уехал после завтрака за своими родственницами, а  дамы занялись, наконец, своими туалетами и причёсками. Юлия надела свой «парадный траурный наряд» - чёрную шёлковую юбку и кружевную чёрную блузку. Всё равно её не будет видно под жакетом. Бетти выбрала тёмно-синее бархатное платье с белым кружевным воротником и манжетами. Девушки помогли друг другу красиво причесаться и были готовы к тому времени, как Анри привёз мать и сестру. Он переоделся дома в костюм с жилетом и галстуком и выглядел торжественно, как жених.

              Юлия ещё раз была официально представлена мадам Дюпре и её дочери - мадемуазель Денизе Дюпре. Было решено ехать двумя группами, потому что в одну повозку все не помещались. Анри отвез сначала мать, сестру и Бетти с Маргаритой. Он оставил их у церкви и потом поехал за Юлией, Люси и мальчиками. Добрались очень быстро, так что долго ждать не пришлось.

             Церемония прошла уже после субботней службы, так что посторонних людей было мало. Юлия держала на руках малышку в кружевном длинном платьице и чепчике, а та рассматривала её широко раскрытыми глазами и молчала. Когда падре принёс девочку после церемонии, её уже взял на руки Анри. Он держал её бережно и осторожно, а Маргарита смотрела на него какое-то время, нахмурив бровки, потом скривила ротик, выпятила нижнюю губку и заплакала. Юлия снова взяла её на руки, чтобы успокоить, после окончания таинства передала Маргариту Бетти. Малышка уже зевала и явно готовилась спать.

             Вся компания, вместе с кюре и несколькими соседями, встретившимися в церкви,  отправилась в местный трактир, где выпили за здоровье крещёной Маргариты и её родителей. После трёх тостов Анри повёз детей с Люси и Бетти домой, а Юлия с остальными ещё оставалась в трактире. Сидя рядом с матерью Анри, Юлия решилась с ней заговорить, несмотря на шум.  Она расспросила, как жилось женщинам  во время войны? Потом мягко перевела разговор на то, как бы было хорошо, если бы они с дочерью переселились в имение и помогали Бетти, мадам Элизе, по хозяйству. Это было бы выгодно всем. Мадам Дюпре слушала её, молча, кивала головой и ничего не говорила. Вскоре снова приехал Анри и развёз их по домам. Дамы пожали друг другу руки и тепло попрощались. 
               
            Все так устали, что улеглись отдохнуть и проспали до вечера. В  сумерках Бетти и Люси спустились в кухню приготовить ужин. К ним присоединилась и Юлия. Анри хлопотал во дворе, только дети проснулись к ужину. Было тепло и уютно сидеть за длинным деревянным столом в кухне всем вместе и есть ароматное рагу из глиняных мисок, запивая вином, разбавленным наполовину водой.

                *         *        *

            Следующая неделя началась очень насыщенно. С утра Бетти и Юлия в сопровождении Анри отправились сначала выкупать закладную на виноградник, а потом - в соседний городок, к нотариусу: оформлять документы на владение и аренду. Здесь же Бетти настояла и оформила расписку на полученные в долг от  подруги двадцать тысяч. Она была очень щепетильна в отношении денег. На обратном пути заехали к матери Анри – мадам Дюпре, и Бетти пригласила их с дочерью пожить у неё в имении в обмен на посильную помощь по хозяйству. Она предложила им стол и комнаты в своём доме, а их домик по их желанию можно было бы сдавать внаём. Женщины были явно смущены предложением, но обещали подумать и обсудить. Гости не стали задерживаться, чтобы не смущать хозяек, и быстро откланялись и поспешили домой.
             Люси умело справлялась со всеми тремя детьми, но в доме было полно другой работы. Поэтому решили на следующий день поехать в бюро по найму прислуги и оставить заявку ещё на кухарку, горничную, конюха и дворового работника. Бетти заметно повеселела, шутила и улыбалась. Юлии отрадно было это видеть, она искренне радовалась тому, что смогла помочь подруге. Это немного отвлекало её от тяжёлых мыслей о своей судьбе и неясном будущем.

             Анри Дюпре тоже стал значительно дружелюбнее к Юлии и вел себя более уверенно и свободно, меньше смущался её присутствия. На следующий день, опять после завтрака, Бетти отправилась с Анри в город, а Юлия осталась дома с Люси и детьми. Пока малышня спала, Юлия решила совершить прогулку к заброшенному соседскому дому. Утро выдалось чудесным – пригревало солнышко, по ярко-синему небу неспешно плыли перистые облака, природа готовилась просыпаться после зимней спячки.

             Юлия прошла по широкой лесной дороге вниз к заброшенному винограднику, потом прошла между рядов коротких лоз, торчащих из земли, и подошла к двухэтажному старинному дому внизу небольшой  долины. Двери в доме были заперты, Юлия обошла всё здание по периметру, пытаясь заглянуть через пыльные, давно не мытые окна внутрь. Но почти ничего нельзя было разглядеть, только смутные очертания мебели и тяжёлые, плотные шторы. Имея богатое воображение, Юлия пыталась представить себе свою будущую жизнь в этом доме. Как она будет проводить своё время, заниматься и гулять с сыном, как он пойдёт в маленькую школу в этом городке. И хотя погода стояла солнечная и радостная, Юлию вдруг охватила тоска и ощущение какой-то безысходности. Провести часть жизни в этой глуши, вдали от людей, ей показалось грустно и скучно.

           Она подумала, что сначала нужно узнать, сколько запросят за этот дом его хозяева? Возможно, цена будет слишком велика, и вопрос отпадёт сам собой. Юлия немного успокоилась и медленно пошла домой, решив, пока об этом не думать. У неё появились другие проблемы. Хотя чувствовала себя Юлия прекрасно, как никогда, здоровой и бодрой, она заметила кое-какие изменения в своём организме. Сначала она старалась об этом не думать, делая скидку на  резкую перемену климата и  питьевой воды, но потом ей стало очевидно, что мимолётное свидание с паном Лехом Грановским не прошло бесследно, и, вероятно, ожидаются последствия.  Она уговаривала себя – не паниковать и подождать ещё какое-то время, чтобы убедиться окончательно.

            Хотя отношения между подругами были, по – прежнему, самыми близкими и доверительными, Юлия понимала, что Бетти не всё ей рассказывает. Есть такие вещи, о которых говорить стыдно или неприлично. Поэтому Юлия не могла решиться рассказать Бетти о Лешеке и их с ним последнем свидании, а уж об ухаживаниях англичанина вообще рассказывать было бы легкомысленно и неудобно, учитывая своё вдовство и траур по дяде. Юлия оставалась наедине со своими тяжёлыми мыслями, которые она старалась не показывать окружающим.

           Обед в этот день она начала готовить сама. Замесила тесто для пирога и варила суп в котелке над очагом. Люси занималась с детьми в тёплой гостиной, и Юлии никто не мешал приготовить то, что она задумала. К обеду Бетти с Анри не вернулись, так что Юлия с Люси накормили детей, поели сами и убрали посуду. Чтобы как-то занять детей, Юлия села за пианино в гостиной и заиграла известные детские мелодии. Дети с удовольствием слушали музыку. Потом Юлия запела разные рождественские песенки, Люси и Франсуа даже подпевали ей. И в заключение Юлия сыграла несколько полек и вальсов, и детвора весело танцевала посреди гостиной. Люси кружила на руках Маргариту, мальчики прыгали и скакали по комнате, подражая танцевальным движениям. Звонкий смех и музыка разносились по дому и были слышны даже во дворе, несмотря на закрытые окна.

            Когда Юлия сделала небольшую передышку и перестала играть, вспоминая, что бы сыграть ещё, послышался стук в дверь. Это было удивительно, потому что ни Бетти, ни Анри никогда не стучали в двери собственного дома, а соседи очень редко навещали их. Люси передала Маргариту её крёстной матери и живо побежала открывать. Её не было несколько минут, потом она появилась в дверях гостиной и растерянно сказала: «Мадам! Вас спрашивает какой-то незнакомый месье!».
            Кровь бросилась Юлии в голову. Она сначала покраснела, потом побледнела, сердце бешено колотилось в груди, руки начали дрожать. «Лешек! Он всё-таки приехал!». Юлия передала малышку в руки Люси и бросилась в прихожую. По пути глянула в зеркало на стене, поправила причёску, сняла и бросила на диванчик в прихожей фартук. Люси оставила гостя ждать за дверью, так что у Юлии было время успокоиться,  Она выглянула в узкое окошко сбоку от двери, но смогла увидеть только спину высокого мужчины в черной накидке и шляпе. Даже со спины было понятно, что это не Лех Грановский. Юлия отдышалась, поправила платье и открыла дверь.

              С первого взгляда она не узнала мужчину, стоящего на пороге, поэтому успела придать своему лицу приветливое выражение.

               - Добрый день, месье. Извините, что заставили вас ждать на улице. Прошу вас, проходите.

               - О, ничего страшного. Я с удовольствием послушал музыку и пение, было очень хорошо слышно,- поклонившись, отозвался незнакомец с явным акцентом.

               Только теперь, в прихожей, Юлия узнала в незнакомце англичанина, сэра Чарльза Мэшема, с которым познакомилась в доме дяди в Ницце. Он снял шляпу и накидку, Юлия сама приняла их у него и повесила на вешалку. С улыбкой, приветственным жестом пригласила его в гостиную, где было тепло от камина. Когда они зашли в комнату, Люси подхватила Маргариту, сделала реверанс и увлекла детей на кухню. Мальчики поклонились гостю, проходя мимо. Юлия усадила его в кресло у камина, сама села напротив.  Ей уже удалось совладать с бурей своих душевных эмоций, и она совершенно спокойно обратилась к англичанину:

              - Рада вас приветствовать этом в доме. Позвольте спросить: какими судьбами в наших краях?

              - Я, Юлия Львовна, ехал по своим делам в Прованс, а ваша тётушка, мадам Лисецкая, попросила передать письма, которые пришли после вашего отъезда. – С этими словами сэр Мэшем вытащил из кармана три письма и подал их Юлии.- Мадам Лисецкая забрала письма и хотела сама отправить их по вашему новому адресу, но не успела, поэтому попросила меня переслать. А я подумал, что раз уж я еду, почему бы мне не завезти самому? Надеюсь, вы не против? Я не буду  затягивать свой визит, вы, наверное, захотите поскорее прочесть эти письма. Я остановился в маленьком отеле вашего городка, и когда вы захотите меня видеть, дайте только мне знать.

                - Нет, нет, что вы? Письма подождут. Я должна угостить вас хотя бы кофе или чаем. А вы мне расскажите о причине вашей поездки в наши края.- И Юлия поспешила на кухню, оставив гостя одного в гостиной.

              Она поставила кофейник на огонь, приготовила на подносе чашки и молочник. Потом глянула на конверты. Все три были подписаны незнакомыми почерками. По штампам она определила, что два – из Петрограда, а одно из Варшавы. Но оно не было от Лешека, поэтому Юлия просто спрятала их в карман платья и занялась кофе. Когда она вернулась в гостиную с подносом, сэр Мэшем  стоял у камина, грея руки. Он как-то внимательно и испытующе посмотрел Юлии в глаза, и снова сел в кресло.

              Юлия разлила кофе в маленькие чашечки и села напротив гостя, приготовившись слушать и изобразив на лице заинтересованность. Сэр Мэшем молчал и пил кофе маленькими глотками, не решаясь заговорить. Потом всё же решился и заговорил.

              - Я, Юлия Львовна, заезжал к вашей тётушке и просил вашей руки, когда вы были в отъезде. Она дала мне своё согласие. Это, конечно, никак не должно повлиять на ваше решение. Но у меня есть к вам просьба. Это займёт всего несколько минут, прошу меня выслушать.  У меня есть дочка восьми лет. Её мать умерла родами. Сначала Нелли воспитывали мои родители, потом родители бывшей жены. Но постепенно все мои близкие перешли в мир иной, и Нелли осталась на моём попечении. Так как я на дипломатической работе, мне пришлось возить малышку за собой, нанимать ей разных нянь и гувернанток. В конце концов, я отдал её в школу для девочек при монастыре бенедиктинок. Раз в два месяца я проведываю её там. И вот я хотел просить вас – поехать со мной, навестить мою девочку, посмотреть вашим женским глазом – всё ли там хорошо для неё?

                Юлия была удивлена просьбой, но сразу согласилась, и гость, допив свой кофе, откланялся и ушёл, договорившись ехать с Юлией на следующее утро. Если что-то не сложится, Юлия даст знать запиской.Она с облегчением вздохнула, когда он скрылся из виду и не столкнулся с Бетти и Анри. Всё равно придётся объяснять его визит, но это легче, чем обман и притворство лицом к лицу.

                *             *            *

              Буквально через полчаса после ухода англичанина во двор вкатилась грузовая повозка хозяев, доверху наполненная какими-то вещами и узлами. Сама Бетти сидела в тележке на мешках вместе с матерью Анри, мадам Дюпре. А рядом с Анри, на кучерском месте находилась его сестра, мадемуазель Дениза.  Управляющий резво соскочил на землю и начал помогать спускаться женщинам. Бетти первой зашла в дом и сказала встретившей её Юлии, что надо подумать, где лучше разместить приезжих. Следом за ней в прихожую вошли обе дамы, а Анри начал выгружать в прихожую их вещи.

              Бетти предложила им сначала раздеться, отобедать, а потом  уже заниматься размещением. Так и сделали. Дамы умылись и привели себя в порядок в одной из гостевых комнат, потом все уселись за стол в кухне, и Юлия разлила им остатки супа, сказав, что сама уже поела с детьми. Хорошо, что пирожков получилось много, так что никто не остался голодным. Запивали двумя видами вина из кувшинов, потом пили кофе, который Юлия успела намолоть в их отсутствие.

           Когда все отдохнули и насытились, Бетти заговорила.

           - Медам. Я могу предложить вам комнату на втором этаже. Там, правда, не топили, но к вечеру там будет тепло. Есть ещё как бы отдельная квартира при конюшне, рядом с ангаром, где хранится сено. Там две отдельные комнаты с кухней и ванной, но там временно квартирует ваш сын и брат. Он не ночует там, поэтому вы можете тоже рассмотреть этот вариант. Давайте мы посмотрим, где вам будет комфортнее, и вы сами выберете.

           Юлия взялась убирать со стола, а гости во главе с Бетти отправились смотреть комнаты. Их не было довольно долго, так что Юлия успела убрать со стола и помыть посуду. Когда они вернулись, то начали переносить вещи в квартиру при конюшне, которая понравилась им больше. Она была на первом этаже, теплее и более обжита, чем спальня на втором этаже. Было решено, что Анри будет жить в доме, в той самой комнате, что была предложена дамам.

          У Юлии выдалось немного свободного времени, и она вспомнила о письмах. Вытащив первый попавшийся конверт, она вскрыла его в кабинете ножом для бумаг. Письмо было от её поверенного в Петрограде. Она было коротким и лаконичным, в конверте находилась ещё одна бумага. Оказалось, что это – свидетельство о смерти Володи. Поверенный писал, что к нему обратилась бывшая служанка Юлии – Мария и просила ускорить отсылку свидетельства. Ему пришлось изрядно потрудиться, чтобы найти свидетелей, полицейский участок, где были сведения о смерти господина Лисецкого, но госпожа Елагина (Мария) оплатила ему все расходы, так что они с Юлией в расчёте.

           Второе письмо оказалось, от Марии. Она многословно рассказывала о своём приезде в Петроград, о своих впечатлениях и переживаниях. Дом, который она получила в наследство, оказался занят каким-то хитрым чиновником, воспользовавшимся её долгим отсутствием. Теперь у неё с ним судебная тяжба, и это надолго. Так как ей оказалось, негде жить, Мария посетила старый дом Юлии на Невском. Но дом уже был занят под какое-то учреждение, а в полуподвале жили чужие люди. Посетила Мария и поверенного семьи Лисецких, посодействовала скорейшему разрешению вопроса о свидетельстве о смерти супруга Юлии. Для этого ей пришлось заплатить  двадцать пять рублей серебром. Мария писала, что деньги у неё были, чтобы Юлия об этом не беспокоилась. Потом Мария посетила имение Лисецких за городом.  До этого дома власти ещё не добрались, но, увы, там никто не жил. Конюх Василий умер зимой от воспаления лёгких, а его жена вернулась в свою деревню. Мария теперь живёт одна в их домике для прислуги и ждёт решения по её тяжбе. Она сожалела, что пришлось уехать и оставить такое прекрасное место при любимом мальчике Владике.

             Третье письмо Юлия не успела прочесть, нужно было позаботиться об ужине и приготовиться к завтрашней поездке. Она очень сожалела о том, что согласилась, чтобы скорее отделаться от его визита. А теперь думала, что это было легкомысленно, что у англичанина могут быть какие-нибудь тайные намерения, о которых она не знает, или, что его дочь может оказаться избалованной и плохо воспитанной девочкой, а она рискует, уезжая от своего сына и оставляя его с фактически чужими людьми. С такими мыслями Юлия провела весь вечер. После ужина она сообщила Бетти, что завтра ей нужно уехать, и просила Анри подвезти её на станцию. Юлия решила, что если завтра ей что-то покажется подозрительным, то она откажется от поездки лично, прямо на вокзале.

              Уложив Владика спать, Юлия больше не спускалась вниз, и, наконец, приготовив дорожный костюм, ботинки и шляпку с вуалью, она достала третье письмо и подсела поближе к лампе. Конверт был подписан ,вероятно, горничной или компаньонкой графини, поэтому почерк был совершенно не знаком. Внутри находился  тонкий, надушенный листок бумаги, письмо было коротким и написано неровным старушечьим почерком, как будто паук бегал по бумаге, измазавшись чернилами.

            «Моя дорогая девочка! Всё, что ты написала, очень благородно и оправданно, но, к сожалению, слишком поздно. Ты сама попала в ловушку своей порядочности. Не знаю, был ли бы положительный результат, если бы ты сама всё рассказала Леху, учитывая его взрывной характер, но, что сделано, то сделано. Лешек женился две недели тому назад на Баське Лампицкой, его соседке по имению. Она давно его к этому склоняла, но он не хотел. А тут сразу решился. Я на свадьбе не была, чувствовала себя неважно. Да и не верю я тому, что это будет счастливый брак. Я уже не так здорова, чтобы заниматься личными делами других. Они уехали куда-то в свадебное путешествие. А тебе я желаю - найти своё счастье и жить так, чтобы твои родители на небе радовались за тебя, моя милая Юленька.
    Целую тебя и обнимаю
   Твоя «бабуля» Ганна Заславская.

           Юлия с листком в руках села на свою постель и долго сидела, оцепенев от прочитанного. Конечно, она допускала и такой вариант развития событий, но в глубине души она ожидала чуда, надеялась, что Лешек, как «шляхетный рыцарь», будет искать возможность жениться на ней. А он поступил так низко, как бы – назло ей. Юлия довольно долго просидела в одной позе, оглушенная новостью, потом прилегла поверх одеяла, одетая, поплакала немножко и так и заснула, вся в слезах.
                *         *         *

               Девочка Люси разбудила её в семь утра тихим стуком в дверь, и Юлия, проснувшись, удивилась, что спит, одетая. Умываясь в над красивой фарфоровой миской, она взглянула на себя в зеркало, и увидела, что очень бледна, а глаза припухли. Она долго освежала лицо холодной водой, но это мало помогло. Когда Юлия спустилась вниз, Бетти уже хлопотала у плиты, варя ей кофе, и она сразу заметила, что подруга бледная и заплаканная. Она не стала комментировать увиденное, только спросила: «Ты хорошо себя чувствуешь?». Потом, видя, что подруга не склонна к откровениям, добавила, положив руку ей на плечо:

          - Юленька! Я не хочу вмешиваться в твои дела, но вижу, что ты – сама не своя. Это из-за поездки?  Ты переживаешь, что оставляешь Владика, а сама едешь, неизвестно куда? Он сказал хотя бы, куда вы едете?

           - Сказал, что монастырь в Амьене. Там школа для девочек. Больше ничего не знаю. Нет, он – человек надёжный, дипломат, вхож в высшие круги в Ницце, тётя его хорошо знает.- Говоря это, Юлия успокаивала и себя тоже.

           - Смотри, если есть сомнения, Анри может поехать с вами, чтобы ничего не случилось. Нас теперь много дома, мы справимся, а ты не будешь так волноваться. По крайней мере, он тебя проводит, познакомится с этим «сэром» и на месте решит, что делать.

           Юлия чувствовала себя, как в тумане. Рассказывать Бетти о письме про Лешека было поздно, и не имело смысла, поэтому она хмуро промолчала. Поднявшись в спальню, Юлия взяла небольшой дорожный саквояж, нежно поцеловала сына, стараясь его не разбудить, и спустилась вниз. В саквояж, кроме личных, необходимых в дороге, вещей, Юлия положила маленькую куколку, купленную в Париже. Игрушка была приобретена для Маргариты, но ей Юлия не решилась  подарить, потому что девочка тянула все предметы в рот, и ей было ещё рано дарить такие неподходящие вещи. Куколка была небольшая, с ладонь взрослого человека, но сделанная мастерски, с соблюдением всех деталей. У неё была фарфоровая головка с закрывающимися глазками и локонами золотистого цвета. Кукла была одета в длинное, пышное платьице синего цвета и капор с ленточками. Ручки и ножки у неё вращались, а из - под платьица выглядывала кружевная юбочка и крошечные туфельки на ножках. Какой-то мастер заботливо потрудился над этим чудом, и Юлия не устояла в магазине, купила игрушку, и только потом поняла, что для крестницы такой подарок давать ещё рано.

            Внизу, уже у дверей, её встретила мадам Дюпре с корзинкой в руках. Она протянула ей корзинку, накрытую сверху белой салфеткой, со словами:

            - Возьмите, мадам, до Амьена путь неблизкий, это может пригодиться в дороге.

            Юлия поблагодарила и взяла корзинку, у неё не было сил возражать и спорить.

            Анри запряг лошадку в лёгкую двухместную коляску, и, обнявшись с Бетти, Юлия уселась на сидение с корзинкой и саквояжем. Бетти перекрестила их «на дорожку», и они тронулись в путь. Путь до вокзала была слишком коротким, и Юлии  за это время не удалось подумать о чём-то основательно. Сэр Мэшем ждал её на привокзальной площади и радостно устремился ей навстречу. Он помог ей выйти из экипажа, взял её вещи, когда к ним подошёл управляющий. Юлия представила их друг другу, и англичанин первым подал руку для пожатия. Анри внимательно смотрел ему в глаза и спросил:

          - Когда же мне встречать мадам? Может быть, я могу сопровождать мадам до места?

          Англичанин нисколько не смутился, приветливо улыбнулся и ответил:

          - Встречать – завтра к вечеру. Этот же поезд идёт из Амьена около полудня и приходит на эту станцию к вечеру, вы можете узнать на вокзале. Но вам не нужно беспокоиться. Я сам позабочусь о безопасности мадам Лисецкой и доставлю её домой в целости и сохранности. Я видел, что у вас на станции допоздна дежурят экипажи.

         Анри вопросительно глянул на Юлию, но та только кивнула головой, и уже нужно было идти на перрон. Анри проводил их прямо до вагона, помог устроиться в купе, куда ещё вошла и уселась пожилая дама, и только тогда он попрощался и вышел на перрон, где стоял до самого отхода поезда, чтобы помахать ей рукой.

          Присутствие дамы немного успокоило Юлия. Она взяла себя в руки и приготовилась быть хотя бы любезной для своего спутника. Они сидели друг напротив друга возле окна, восходящее солнце хорошо освещало их лица, и они могли рассмотреть друг друга. У Чарльза Мэшема было честное, открытое лицо, прямой взгляд ярко-голубых глаз из-под тёмных ресниц и бровей. Светлые, слегка волнистые волосы были тщательно причёсаны, лицо чисто выбрито, так что никаких намёков на бороду, усы или бакенбарды не было. Он тоже внимательно рассматривал свою спутницу, но старался делать это незаметно и не напрямую. Юлия поставила рядом с собой корзинку, а саквояж её спутник отправил на полку для багажа.

          Юлия решила начать разговор о чём-нибудь нейтральном при посторонней даме, а заодно понять, понимает ли их временная соседка  на каком-нибудь другом языке кроме французского? Она заговорила с лордом на английском, извинившись, если будет делать ошибки. Дама  бросила на них беглый, неприязненный взгляд и демонстративно достала книгу. Теперь Юлия начала задавать англичанину вопросы, а он с улыбкой негромко отвечал на них. Из-за стука колёс и расстояния в пару метров между ними Юлия не всё смогла расслышать и понять, но общая картина у неё сложилась.

        Сэр Мэшем рассказал, что он был младшим сыном в семье, и обычно у такого ребёнка нет хороших перспектив на наследство. Но оба его старших брата были значительно старше него, и оба выбрали морские профессии. Старший брат, Эдвард,  пропал без вести со своим кораблём где-то у мыса Горн. Второй брат – Уильям, погиб во время бурской войны, а родители были уже в возрасте, когда родился Чарльз. Мать твердила ему с детства: «Ты один – наша надежда и опора!». Ему дали хорошее образование, не позволили идти по стопам братьев и получить морскую профессию. Когда же ему едва исполнился двадцать один год, родители начали настаивать, чтобы он женился. Чарльз учился тогда в университете, и у него и в мыслях не было связать себя узами брака в столь юном возрасте. Но родители прямо настаивали и хотели уже видеть наследников своего состояния. У молодого человека даже на примете никого не было, но родители предложили ему в невесты дочь их хороших друзей. Он видел её всего один раз в детстве, когда был с родителями у них в гостях в имении. Девочка, её звали Феона, вышла к ним поздороваться с перевязанным горлом, она болела ангиной, и сразу ушла. Чарльз почти не запомнил её, вспоминался только болезненный вид, повязка на горле и то, что она была очень худенькая. Родители заверили его, что девочка превратилась в очаровательную, воспитанную и образованную девушку и обещали ему все блага Земли в обмен на этот брак.

         Англичанин рассказывал негромким, монотонным голосом, мерно постукивали колёса, и Юлия почувствовала, что сейчас заснёт, и это будет крайне неприлично. Поэтому она улыбнулась своему спутнику, слегка подняла ладошку и с извинениями прервала его.

          - Давайте посмотрим, что тут мне положили в корзинку мои заботливые друзья!

          Она осторожно приподняла салфетку и обнаружила внутри небольшую, пузатую бутылку вина, два стакана. Завёрнутые в бумагу пирожки соседствовали с четырьмя отварными яйцами, четвертушкой хлеба и куском сыра. Сбоку лежал небольшой нож. Юлия мысленно поблагодарила внимательную мадам Дюпре и Бетти, и решила, что при посторонней даме они вполне могут выпить по стаканчику вина и закусить пирожком. Чарльз очень аккуратно налил вино в стаканы, бутылку снова спрятали в корзину, достали по пирожку. Юлия охотно бы угостила и незнакомую француженку, но та демонстративно отвернулась от них в пол-оборота, положив ногу на ногу, и читала свою книгу.

         Когда путешественники подкрепились, дорога стала как-то веселее, и Юлия заговорила свободнее, не боясь делать ошибки. Она снова начала расспрашивать молодого человека о его жизни и о дочери.

        - Женили меня на совершенно незнакомой девушке. Она показалась мне миленькой, нежной, но очень уж хрупкой. Я прямо боялся её «сломать», как дорогую игрушку. Мы оба были ужасно смущены, держались отчуждённо и первое время спали далеко друг от друга, боясь прикоснуться. Я уехал в свой университет и приезжал только на выходные и праздники. Да и то – мне хотелось проводить их с друзьями по клубу, а не с перепуганной женой. Потом я понемногу к ней привык. Она хорошо играла на рояле и пела тоненьким сопрано. Как вы понимаете, мы оба были юными и неопытными, так что первое же наше сближение закончилось беременностью.- Сэр Мэшем смущённо глянул в сторону француженки, но та вдруг встала, взяла свой небольшой багаж и вышла в коридор, потому что поезд остановился на какой-то станции.

           Дальше путешественники продолжали свой путь одни в купе. Они выпили ещё по стаканчику вина, закусили хлебом с сыром. Юлия подумала, что пирожки надо будет оставить для девочки. После небольшой паузы англичанин продолжил свой рассказ. Юная супруга Феона болела с первого дня ожидания ребёнка. Её всё время тошнило, она или лежала и читала романы в спальне, или сидела в кресле на балконе, закутанная в пледы, по предписанию врача. Чарльзу нужно было ехать на практику в Шотландию, его взял на стажировку известный политик. Феона не захотела оставаться в доме свёкров одна, и родители забрали её в их имение в Эссексе. Чарльз пробыл в Шотландии несколько месяцев, и когда вернулся, узнал, что его молодая супруга скончалась, произведя на свет недоношенную девочку.

            Бабушки назвали ребёнка на свой вкус – Нинель Аннабэлла, в честь то ли своих матерей, то ли каких-то выдающихся знакомых. Первые год-два девочка росла в семье покойной жены, и там её звали «Энни».Родители Чарльза тоже принимали активное участие в её воспитании, часто ездили проведать внучку. Но через пару лет ушёл в мир иной тесть. Тёща сначала пыталась одна справляться с уходом за внучкой, нанимала нянь, гувернанток. Но потом была вынуждена признать, что ей это не по силам. Тёща часто болела, нужны были врачи, сиделки. И внучку перевезли жить к родителям Чарльза, которые были немного моложе родителей Феоны. С этого момента девочку начали называть Нелли, как звали мать второй бабушки. Девочка была окружена заботой и любовью родных людей, росла ласковой и послушной, занималась музыкой, рисованием и верховой ездой, у неё появился даже свой пони, которого она очень полюбила. Так прошли ещё четыре года жизни малышки.

          Когда же друг за другом ушли в мир иной  все старшие члены семьи, на Чарльза свалились все заботы о дочери. Cначала он, как и раньше, нанимал нянек и гувернанток, а сам ездил по делам службы. Его отец очень настаивал на продвижении сына по карьерной лестнице. Но девочка начала часто болеть, плакала, гувернантки надолго в доме не задерживались. У него не было толковой экономки, которая бы держала в руках его хозяйство. Пришлось брать ребёнка с собой в поездки. Уже здесь, во Франции, Чарльзу подсказали жёны работников посольства, что в стране имеется много школ для девочек, где дают прекрасное образование и воспитание. И ему пришлось, скрепя сердце, отдать Нелли в частную школу в Амьене.

       Когда он закончил свой рассказ, Юлия прониклась к нему сочувствием, но о себе рассказала мало. Она не считала нового знакомого таким близким другом, чтобы быть с ним откровенной. Поэтому кратко рассказала о своих родителях, о школе и подругах, о троюродном кузене Володе и его матери и о своём кратком замужестве.

         - Значит, у мадам Лисецкой был сын?

          - Нет, она вторая жена моего дяди. Моя тетушка София умерла несколько лет назад. Тётя Элеонора – она старается быть внимательной ко мне и Владику, но она нам не родная.

                *            *           *

          За этими разговорами и бутылкой хорошего вина четыре часа пути не показались путешественникам мучительными. Они благополучно прибыли в Амьен после полудня. На привокзальной площади нашли небольшой ресторанчик, где отлично пообедали и, взяв экипаж, отправились дальше – в монастырь, который находился где-то за городом. Природа здесь показалась Юлии более живописной, потому что в лесу преобладали хвойные деревья, и зелень сосен и елей радовала глаз.

          Сэр Мэшем ни о чём не предупреждал Юлию, но она и сама держалась очень скромно и старалась быть, как бы, в тени. Настоятельница монастыря встретила их радушно, усадила в удобные кресла и подробно рассказывала сэру Чарльзу об учёбе и здоровье его дочери. Потом англичанин внёс ежемесячную плату за пансион, и другая монахиня проводила их в комнату для встреч с воспитанницами. Здесь, в квадратной комнате с узкими окнами, вдоль стен стояли несколько диванов и перед ними – небольшие столы и стулья. В простенке между окнами висел большой деревянный крест. Единственным украшением комнаты была ваза с небольшим букетом полевых цветов на столе под крестом. Других посетителей в этот день не было, так что гости уселись на диван у окна и ждали девочку. Юлия рисовала себе разные предполагаемые портреты юной Нелли, но ни один из них не оказался верным.

            Высокая монахиня в белом головном уборе вошла в дверь, загородив собой весь проём. Она вела за руку маленькую, худенькую девочку, которая почти потерялась в широком одеянии монахини и выглядела испуганной. Нелли оказалась хрупкой, бледной малышкой со светлыми, почти белыми волосами, заплетёнными в косичку с чёрным бантом. Форменное синее платье с белым воротничком и манжетами сидело на ней мешковато, потому что было ей велико. Этот недостаток пытались скрыть с помощью черного широкого пояса, который завязывался сзади. Но платье было всё равно длинным. Девочка не проявила никаких эмоций при виде отца, и монахиня подтолкнула её слегка сзади.

           - Смотри, Нинель, кто приехал тебя проведать! Поздоровайся с родителями.

             Девочка переводила взгляд с отца на монахиню и не решалась подойти к гостям. Юлия быстро сообразила, что нужно делать: она подошла к монахине со словами: «Сестра, можно задать вам один вопрос?», подхватила её под локоть и увлекла в коридор, оставив отца с дочерью наедине. Юлия отвела монахиню подальше от дверей и минут десять расспрашивала о порядках в школе для девочек, о питании и медицинском обслуживании в монастыре. Потом, решив, что времени прошло достаточно, она тепло поблагодарила монахиню и, вернулась в комнату для встреч.
Здесь картина изменилась. Девочка сидела на диване рядом с отцом, он обнимал её за худенькие плечи, а она плакала и повторяла сквозь слёзы: «Папа, забери меня отсюда, Я хочу домой!». Юлия подсела к ним на диван и, поставила к себе на колени корзинку с остатками провизии.

       - Детка, ты не хочешь попробовать пирожок? – Обратилась она к девочке.
Та повернула головку и посмотрела на Юлию, в корзинку. Юлия протянула ей пирожок и, подняв салфетку,  показала, что внутри ещё есть яйца и сыр. Девочка протянула тоненькую ручку и, взяв пирожок, начала быстро его есть, откусывая маленькие кусочки. Слёзы у неё на лице начали высыхать. Юлия очистила и дала ей яйцо. Нелли съела и яйцо. Тогда Юлия порезала оставшийся хлеб тонкими скибочками и переложила их  ломтиками сыра. Она завязала оставшуюся еду в салфетку и положила узелок с едой девочке на колени.

         - Возьмёшь с собой, Нелли, и съешь у себя в комнате.

         Отец привёз ей коробку конфет, так что у девочки уже были гостинцы. Видя, что девочка успокоилась и обратила на неё своё внимание, Юлия извлекла из саквояжа маленькую хорошенькую куколку и показала Нелли.

         - Смотри, милая, кто ещё к тебе приехал. Это волшебная куколка. Она умеет выполнять желания своей хозяйки. Ты дашь ей имя, назовёшь как-нибудь красиво и перед сном шепнёшь ей на ушко своё желание. Она обязательно выполнит его. Может быть не сразу, через время, но обязательно выполнит, вот увидишь. Как тебе хочется её назвать?

         - Ева. Я назову её Ева.- Проговорила Нелли, со слабой улыбкой, выговаривая имя на английский манер – «Ива». Кукла ей явно понравилась, она рассматривала её, трогала личико Ивы, глазки, щупала юбочку.

         Вскоре снова зашла монахиня и сказала, что Нелли нужно идти на ужин. Она увела погрустневшую девочку, Нелли тоскливо оглянулась в дверях, монахиня потянула её за руку, и они скрылись. Сэр Мэшем с Юлией снова зашли к настоятельнице. Оказалось, что гостевых комнат в монастыре нет, но их любезно обещали доставить в монастырской коляске до ближайшей гостиницы.
      
               
                *        *        *

           Когда сэр Мэшем и Юлия вышли во двор монастыря, подул холодный ветер, чёрные тучи стремительно пролетали низко над крышами, небо потемнело, где-то вдали прогремел гром. Монастырская коляска оказалась полуоткрытой, и хотя седоки сразу подняли верх, капли начинающегося дождя падали им на колени, а потом, когда экипаж покатил быстрее, дождь уже просто хлестал им в лицо и на одежду. Юлия закрывала голову своим саквояжем, но всё остальное мокло, и ничего нельзя было сделать. Пока путешественники добрались, наконец, до ближайшего отеля, они оба вымокли до нитки. Возница, что вёз их в город, натянул на себя в дороге плащ с капюшоном и, поставив лошадь под навес, пошёл греться и сушиться в бистро.

            Сэр Мэшем заказал в отеле два номера, ужин с вином и попросил, чтобы кто-то высушил их одежду. Хозяин послал к ним горничную – забрать мокрую одежду. Юлия оглядела свой номер. Это была маленькая комната с большой кроватью, столом, стулом и туалетной комнаткой. Шкафа в номере не было. Юлия начала снимать с себя мокрые вещи и вешать на стул. Оказалось, что сухим осталось только нижнее бельё. Юлия так замёрзла, что пришлось закутаться в одеяло и залезть в кровать. Ботинки и чулки тоже намокли. Кровать была широкой, мягкой, в ней приятно было сидеть и греться после утомительного дня и проливного дождя. А непогода так и бушевала за окном. Ветер шумел и раскачивал деревья, а капли дождя стучали в стекло небольшого окошка, за которым уже стемнело.

            Юлия немного согрелась и собралась, было, подремать, как в дверь постучали, и слуга принёс на подносе ужин. Он поставил его на стол, откупорил бутылку вина, поклонился и ушёл. Пока Юлия соображала, что ей делать дальше, снова раздался стук в дверь, и на пороге показался англичанин, тоже закутанный в покрывало с кровати. Он шутливо извинился за свой вид и спросил Юлию, где она желает отужинать: здесь или в его комнате, которая по размерам такая же точно? Юлия очень быстро приняла решение, и ответила, что какая разница, если комнаты одинаковые, а пойти в кафе или ресторан или просто выйти из комнаты у них нет возможности?

             Чарльз уселся на стул возле стола, придвинув его к кровати, а Юлия пересела к краю постели и просто спустила ноги вниз. Молодой человек налил вино в бокалы и поднял полусферу с одного из блюд. Там оказалась утиная ножка с гарниром, На другой тарелке им принесли кролика под белым соусом, в фарфоровом супнике подали то ли суп, то ли какое-то рагу. Всё восхитительно пахло и возбуждало аппетит. Юлия уже с месяц, после смерти дяди, не ела изысканной пищи. Поэтому улыбнулась и взяла бокал в руки.

               - За что будем пить? – Спросил Чарльз.

               - За исполнение желаний! – В тон ему ответила девушка.

               Они чуть-чуть отпили из своих бокалов и принялись за еду. Юлия краем глаза наблюдала за ним. Чарльз ел красиво, деликатно,  пользуясь ножом и вилкой, отрезал небольшие кусочки и с полным ртом не говорил. Она находила в нём всё больше и больше положительных качеств. Молодые люди были впервые наедине в комнате, но англичанин вёл себя корректно, не делал никаких попыток взять её за руку или поцеловать, и это очень нравилось Юлии. Она чувствовала себя в безопасности. И хотя они оба были полураздеты, у неё не было беспокойства. Чарльз выглядел настоящим, надёжным другом, верным товарищем.

                Через какое-то время им принесли кофе и десерт: какие-то фрукты и пирожные. Бутылка к этому времени уже опустела. Вино было превосходным и пилось мягко и незаметно. Слуга унёс пустые тарелки, и молодые люди начали разговаривать.

                - Джулия, почему вы ничего мне не говорите? Вам понравилась моя Нелли?
                У Юлии неожиданно навернулись слёзы на глаза, она чуть не расплакалась и смогла ответить ему с трудом.

                - Я всю дорогу думала: как вы, вроде бы, добрый и хороший человек, смогли не пожалеть свою малышку и отдать её в такое мрачное место? Как у вас сердце не болело за неё, Она там совсем одна среди чужих людей, среди этих серых, унылых камней. Я просто представить себе не могу, что она чувствует там, бедная, лёжа в неуютной кровати перед сном. Кому она молится, о чём просит?

               Англичанин смутился, но только слегка, это было видно.

              - О, мадам! Вы склонны преувеличивать, я понимаю. Всё не так плохо, мне кажется. Школу посоветовали опытные женщины, жёны уважаемых людей. И они заверили меня, я уже говорил вам об этом, что девочку научат там не только музыке, пению и разным наукам, но и домоводству, рукоделию и другим, нужным для женщины, вещам. Я проведываю Нелли так часто, как могу, как позволяет служба. Но почему вы так расстроились, дорогая леди? У нас в Англии все дети учатся в школах и, рано или поздно, отрываются от дома. Я тоже учился в колледже и в университете.
               Юлия негодовала, и это позволило ей удержать слёзы и рыдания, которые так и рвались у неё наружу. Она сжала кулачки и продолжила нападать на собеседника:

               - Но не с восьми лет! Ребёнку, тем более, девочке, нужна спокойная домашняя обстановка, наполненная любовью и заботой, а не казённые холодные стены, где нет рядом ни одной родной души, ни одних ласковых рук, готовых обнять и утешить в трудную минуту.
 
             - Я очень рад, что вы так горячо прониклись сочувствием к моей девочке, и это ещё больше распаляет мои чувства к вам. Я убеждаюсь, что вы – не только прекрасная женщина, но и нежная мать, добрый, сердечный человек. Но что вы мне прикажете делать? Мне осталось доработать на этой должности во Франции  ещё месяца два-три. Я не могу сейчас забрать Нелли из школы.

               - Эх, если бы я жила не в гостях, а у себя дома, я бы сама могла забрать Нелли на лето. Но я живу с сыном у подруги. Хотя она – прекрасный, просто замечательный человек, я не могу повесить на неё дополнительные хлопоты. У нас и так с ней трое детей на двоих и почти нет помощников. Я, правда, купила там виноградник и хотела купить один старый дом неподалёку от Бетти, но ещё окончательно не решила. А квартира у меня в Варшаве, но мне не хочется туда возвращаться… 
    
               - Виноградник – это прекрасное вложение. Но дом, наверное, не стоит покупать. Джулия! Зачем нам ходить вокруг да около? Мы – взрослые люди, оба были женаты, т.е. вы – замужем. Давайте поговорим, как взрослые люди. Я люблю вас и хочу, чтобы вы стали моей супругой, моим другом до конца жизни и матерью моей дочери и наших будущих детей. Нелли не знала своей матери, а ваш сын никогда не видел своего отца. Почему бы нам не стать счастливой семьёй и дать нашим детям то, чего у них нет, но что им так необходимо? Я готов усыновить вашего мальчика и быть ему добрым отцом. Согласны ли вы, Джулия, сделать всех нас счастливыми?

                Мысли вихрем пронеслись у Юлии в голове. Серьёзный человек, симпатичный, добропорядочный, у неё и Владика будет защита, да и тётушка будет рада.

                - Да, я согласна. Только где же мы будем жить?

                - Я очень счастлив, Джулия, очень. Об остальном – не волнуйтесь, я позабочусь сам. Только скажите мне, дорогая, какую свадьбу вы хотите? Венчание, платье, куча гостей?

                - О. Господи! Конечно, нет! Я думаю, что можно обойтись даже росписью в мэрии и ужином вдвоём. И чем меньше народу мы посвятим в нашу затею, тем лучше. Зачем лишние разговоры и сплетни? Это будет только наш праздник и наш день.
                - Вот и чудесно, что наши мнения совпадают! Когда мы вернёмся в Англию, у нас уже будет семья и двое детей. Остальное никого не касается. У меня есть дом – родительское имение в Эссексе и квартира в Лондоне. Думаю, надо сделать так: я поеду в Ниццу, сниму для нас небольшой дом и заберу вас с сыном и Нелли на лето туда. А в августе мы отправимся домой. Как вы находите такой план?

               Юлия принимала решения очень быстро. План Чарльза устраивал её во всех отношениях, кроме маленького нюанса. Сроки. Юлия не хотела всё испортить и признаться новоявленному жениху, что беременна. Нужно было любой ценой спровоцировать его на близость. Для этого девушке необходимо было преодолеть свою природную застенчивость и как-то дать понять, что она готова к следующей стадии отношений. Пить ей больше не хотелось, поэтому она просто стала улыбаться ему более откровенно и кокетливо. А потом, когда стол отодвинули от кровати, она встала, всё ещё закутанная в одеяло, и сказала:

            - Может быть, мы хотя бы поцелуемся по поводу нашего обручения?

            Она протянула Чарльзу руку, он церемонно поцеловал её пальчики, а потом притянул к себе и поцеловал впервые по-настоящему. Одеяла их упали на пол, они оба засмеялись, и Чарльз погасил свет.

                *           *           *
              Разбудил Юлию лёгкий шорох где-то рядом. Она открыла глаза и увидела, что Чарльз лежит рядом с ней, оперев голову на согнутую в локте руку, и с улыбкой смотрит на неё. Юлия быстро оглядела себя, отметила, что лежит, укрытая одеялом, и на ней – ночная рубашка, захваченная на всякий случай из дома.
          - Доброе утро, миссис Мэшем!- Приветствовал её Чарльз.

          - Доброе утро. Почему вы на меня так смотрите?

          - Любуюсь вашим прекрасным лицом. Так и хочется сказать словами Шекспира:«Любимы были ложные богини. Я истинной красы не знал доныне!».

           Юлия была смущена тем, что он видит её растрёпанной, не умытой, с заспанным лицом. Поэтому она только спросила, не опоздают ли они на поезд и заторопилась вставать. В комнате была предусмотрена ширма в углу, и Юлия моментально за ней исчезла. Освобождённые от причёски волосы окутали её пушистым плащом. Горничная принесла и разложила на кровати высушенную одежду. Оделась Юлия сама довольно быстро, мысленно поблагодарив небо, что корсетов уже не носят, и посторонняя помощь не нужна. А вот, что делать с причёской – она решительно не знала, вышла из-за ширмы, увидела, что её спутника нет в комнате. Он успел выйти в свою комнату. Юлия умылась из фарфорового кувшина над умывальной миской с незабудками по ободку, вытерла лицо и уселась перед маленьким туалетным столиком на пуфик. В саквояже у неё имелся туалетный набор с гребешками и щёткой для волос, и она начала колдовать над причёской, пользуясь отсутствием Чарльза. Ей удалось расчесать волосы, заплести их в косу и уложить короной вокруг головы, закрепив шпильками, когда в дверь постучали.

         В номер вошла горничная с подносом, на котором находился завтрак. Она сделала маленький книксен, поставила поднос на стол и спросила, не нужно ли мадам чего – нибудь? Но Юлия уже справилась с причёской и сказала, что ничего не нужно. Завтрак был подан на одного, и Юлия быстро с ним справилась, запив чашкой крепкого кофе. Ещё раз глянула на себя в зеркало, всё было в порядке. Она призадумалась о вчерашнем вечере. Сравнивать ей, в принципе, было не с чем. Оба её замужества были такими краткими и так давно, что она почти ничего не помнила о них. Чарльз же (какое трудное в произношении имя!) оказался опытным и ласковым мужчиной, вёл себя тактично, нежно, деликатно, так, что у Юлии сложилось впечатление, что это она его склонила к близости, а не он – её. Юлия улыбнулась и пришла к выводу, что вчерашний вечер и ночь ей понравились. Спала она крепко и проснулась выспавшейся.

           Вскоре постучал и зашёл англичанин. Он был уже умыт, выбрит и тщательно одет. Чарльз сообщил ей, что их поезд через два часа, и у них есть время прогуляться по городу. Он подхватил её саквояж, и они спустились вниз. У входа их ждал экипаж, и они покатили по городу.

           - Чарльз, я хотела спросить вас: вас называют дома как-то иначе? По –домашнему? Очень уж труднопроизносимое у вас имя.

           - Да, дорогая Джулия, дома меня звали Чарли. У меня есть ещё и второе имя – Френсис. Но обычно его никто не вспоминает, разве что на официальных мероприятиях, типа – свадьбы и похорон. Ну, а официально, конечно, сэр Мэшем.

            Юлия удивилась тому, что при некоторой скованности она чувствовала себя с ним почти свободно, как с давним другом. Они много шутили и смеялись по дороге. Извозчик провёз их по всему городу, но смотреть, по сути, было нечего. Маленький городишко, базарная площадь, ратуша. Деревья ещё только в почках, без листьев, пейзаж, по-зимнему, - серый. Поэтому они повернули к вокзалу.

            В поезде Чарльз рассказывал ей разные смешные истории, произошедшие с его сослуживцами, и дорога не показалась длинной и мучительной. Юлия всматривалась в его лицо и думала о своём. Как теперь будет дальше? Перед самой их станцией Чарльз положил свою руку на её перчатку и, глядя ей в глаза, сказал.

            - Договоримся так: я приеду через неделю, в субботу. Вы будьте, пожалуйста, полностью готовы и попрощайтесь со своей подругой заранее. Я заберу вас и сына в дом, который сниму в Ницце.
 

                *            *             *

            Хотя Юлия отсутствовала всего два дня, она сразу  как-то тонко почувствовала перемены в доме Бетти и стала ощущать себя чужой. За это короткое время родственницы управляющего совершенно освоились в доме и вели себя, как хозяйки, по отношению к гостье. К тому же прибавились трое слуг: пожилая кухарка, новая няня для Маргариты и дворовый работник. Они смотрели на Юлию, как на вновь прибывшую гостью. Да и у Бетти осталось для подруги мало времени с таким большим хозяйством. Юлии очень хотелось рассказать ей о своих сомнениях, посоветоваться, но они почти не оставались теперь наедине, рядом всё время кто-то крутился.

            Чарльз, сопроводив Юлию до дома подруги, не задержался, поздоровался с хозяйкой и сразу же отбыл на привезшем их экипаже. Поэтому у Бетти даже не составилось о нём мнение, и Юлии было неловко об этом заговаривать. Владик очень обрадовался возвращению матери и не отходил от неё ни на шаг, а уже вечером, перед сном, лёжа с ней рядом в её широкой кровати, он спросил шёпотом: «Мамочка, а мы долго ещё тут будем гостить?». Ребёнок теперь разговаривал на смеси французского и немецкого языков, перемежая разные слова.

          - Почему ты спрашиваешь, дорогой? Тебе здесь не нравится? Тебя кто-то обижал, пока меня не было?

           - Раньше Франсуа хорошо играл со мной, но вчера он пришёл из школы и начал ко мне приставать. Говорил: «Где твой отец? Он был на войне?» и хотел меня ударить.

            Юлия успокоила его, поцеловала на ночь и пообещала, что они скоро уедут. Утром она подождала Люси во дворе, после того, как та отвела Франсуа в школу, и спросила её, что случилось между мальчиками в её отсутствие. Люси затараторила, что у Франсуа сложные отношения с одноклассниками в школе, что те его дразнят и задают именно такие вопросы об отце, поведение которого в деревне всем было известно. Франсуа злится, дерётся с ними, матери ничего не рассказывает. Вчера он пришёл домой после очередной драки, и Влад попался ему под горячую руку. Но Франсуа его не ударил, просто замахнулся. Юлия попросила ничего не рассказывать Бетти, отпустила девочку, но сама расстроилась. Она поняла, что жить здесь совсем не так просто и счастливо, как она себе это представляла.  И она начала понемногу складывать вещи в чемоданы. Сначала убрала всё лишнее, оставив только необходимое, чтобы не было сразу заметно. Ей не хотелось лишних разговоров, уговоров и выяснений. Но объясниться с подругой, всё же, нужно было заранее.

             Юлия дотянула до самой пятницы, ругая себя за трусость и малодушие. Наконец, в пятницу она решилась и, увидев, что Бетти дала нужные распоряжения по хозяйству и на время освободилась, она позвала её в беседку во дворе. Погода стояла тёплая, солнечная, вполне подходящая для того, чтобы выпить кофе на свежем воздухе. Они прихватили с собой поднос с чашками, кофейником и вазочкой с печеньем и расположились в беседке. Это был первый случай со дня возвращения Юлии, когда подругам удалось побыть наедине. Пили кофе из маленьких чашек, любовались чудесным весенним днём, и, наконец, Юлия заговорила.

             - Бетти, милая. Я очень тебе благодарна за гостеприимство, за тёплое, родственное отношение и доброту, но, скорее всего, завтра мы покинем твой дом. Позволь мне объяснить. Тот мужчина, англичанин, сэр Мэшем, он – друг семьи покойного дяди. Мы с ним встречались в доме моих родственников в Ницце. Он – очень хороший, порядочный человек, вдовец. Когда я жила в доме дяди, мне было не до развлечений и флирта. Дядя болел, мне нужно было ехать в Варшаву, улаживать дела с домом, квартирой. Я даже не думала ни о чём таком. Ну, ты понимаешь. Сэр Мэшем ещё тогда попросил моей руки у тёти Элеоноры. Я ему не успела ответить, и мы уехали. И вот теперь он специально приехал за ответом, и я согласилась. Завтра он обещал приехать за нами с Владиком.

             Бетти была ошеломлена рассказом подруги, несколько минут молчала и просто смотрела на Юлию почти с ужасом. Потом тряхнула своей модной стрижкой и заговорила.

            - Господи, Юленька! Ты мне ничего о нём не писала, не рассказывала.  Хорошо ли ты его знаешь? Не поспешила ли ты с ответом? Я не вправе тебе ничего советовать, дорогая. Ты – взрослый, умный человечек, и сама решай, что для тебя лучше. Но, может быть, лучше не спешить? Ты можешь жить здесь столько, сколько хочешь. Вы совсем нас не обременяете. Не делай ничего наспех, в порыве отчаяния или безысходности. Ты мне, как сестра. Мой дом – твой дом.

             - Эх, как мне не хватает моей няни Ильиничны! Она была таким добрым, мудрым человеком и всегда давала такие ценные советы по жизни! Она умела  успокоить, и направить. У неё на всё был ответ или добрая или худая примета. Даже мама, порой, не была мне так полезна, как эта старушка. Я ещё подумаю, конечно. Да и не факт, что сэр Мэшем приедет завтра. Но на всякий случай я вещи уложила. Сегодня ещё переночуем в нашей милой комнате, а утром уже – как бог даст.
            Девушки посидели около часа в беседке, вспомнили беззаботные годы юности, свои переживания в то время. Юлия была рада, что ей есть, с кем вспомнить безоблачные дни своей юности. Но до конца она не была откровенна с подругой. Она не могла набраться храбрости и рассказать ей о Марке и о Лешеке, боясь её осуждения. И вскоре Бетти позвали в дом по какой-то надобности, а Юлия взяла Владика, и они пошли прогуляться к заброшенному дому: попрощаться с лесом и Провансом.

           - Мам, мы, правда, уедем завтра? А куда мы поедем? – спрашивал сын по дороге, заглядывая в глаза.

          - Вот завтра за нами заедет сэр Мэшем. Помнишь его? Он сказал, что хочет быть твоим папой. Мы поедем опять в Ниццу, где тепло, и есть море. Летом опять будешь плавать и кататься в лодке.

           - Вот здорово! Как я рад!

           Вечером Юлия полностью упаковала чемоданы и саквояж. Владик заснул радостный и счастливый в ожидании новой жизни. А Юлия долго не могла сомкнуть глаз, вставала, подходила к окну и слушала, как ветер шумит в темноте, как кричит сова, и из лесу доносятся другие непонятные звуки.

                *          *          *

          Юлия почти не спала последнюю ночь в гостях у Бетти. Но встала рано, тщательно оделась и причесалась. Ей хотелось выглядеть, как можно лучше, для жениха. За завтраком, который теперь подавали в столовую, она была очень красива, но бледна. Бетти тоже была немного подавленна, хотя старалась казаться весёлой. Владик быстро поел и побежал прощаться с козочками и курами. Родственницы управляющего собрали лишнюю посуду со стола и перешли в кухню, где теперь столовалась прислуга. В столовой подруги остались вдвоём.

          - Знаешь, мне очень понравился твой управляющий. Он похож на одного очень красивого и милого моего знакомого в Польше. Присмотрись к нему, он  - деловой, заботливый, исполнительный, хорошо относится к твоим детям, умело ведёт твоё хозяйство. Может быть, тебе нужно перевести его на более подходящую для него должность?

          - Какую?

          - Должность мужа.

          - Я пока не думала об этом. Поль может вернуться в любой момент.
Пока у меня нет на руках официального документа о его смерти или о разводе, для всех я ещё замужем. А опускаться до банального адюльтера мне не хочется. Присутствие родственниц мсье Дюпре в моём доме ограждает меня от сплетен. – Она помолчала и улыбнулась подруге. – Я приготовила тебе подарок, он, конечно, очень скромный, но, надеюсь, тебе пригодится.

           Она развернула подарочный свёрток. Там оказалась белоснежная батистовая ночная рубашка, вся в оборках и кружевах, а к ней – такой же воздушный, очаровательный пеньюар, отделанный розовыми лентами. Юлия почему-то смутилась и покраснела, но горячо поблагодарила подругу. Подарок напомнил ей о той стороне замужества, о которой она старалась не думать. Девушки тепло обнялись и сидели какое-то время, молча, держась за руки. Каждая думала о своём.

           Юлия поднялась в детскую – попрощаться со своей крестницей. Маргарита сидела в своём высоком стульчике и трясла яркой погремушкой в виде колокольчика. Новая няня пыталась читать ей детскую книжку, но девочка шумела и не слушала. Юлия взяла крестницу на  руки, поцеловала её в румяные щёчки и подошла с ней к окну. Детская выходила окнами во двор, и отсюда было хорошо видно и беседку, и хозяйственные постройки, и въезд в имение. Юлия первой увидела въезжающий во двор экипаж и поспешила вниз.

            Сэр Мэшем ловко спрыгнул с подножки экипажа и направился  навстречу Юлии. Он поцеловал у неё руку, пытливо заглянул в глаза. Юлия улыбнулась ему ободряюще и дружелюбно, жестом пригласила в дом. Бетти тоже вышла гостю навстречу, поздоровавшись, предложила кофе. И англичанин задержался на короткое время, выпил чашечку кофе, и, извинившись, что спешит на поезд, поторопил Юлию и Владика садиться в экипаж, который ждал их во дворе. Анри с новым рабочим вынесли вещи Юлии к экипажу и привязали сзади коляски. Дамы попрощались в прихожей, обнялись и даже прослезились. В это время во дворе появился Франсуа в сопровождении Люси, которая привела его из школы. Когда они подошли ближе, Владик вдруг гордо встал перед мальчиком и громко сказал по – французски:

              - Франсуа! Видишь? Вот мой папа! И он был на войне! Понял?

             Взрослые замолчали от неожиданности, удивлённо глядя на малыша. Первым пришёл в себя Чарльз, он засмеялся, подхватил Владика на руки и отнёс его в экипаж. Юлия двинулась вслед за ними. А Франсуа так и остался стоять с открытым ртом, глядя им вслед. 
       
           Коляска уносила путешественников всё дальше от милого дома, а поезд повёз их ещё быстрее из полюбившегося Прованса. Юлия с грустью смотрела в окно на пейзажи пробуждающейся весны на юге Франции, и на ум приходили тоскливые мысли о том, что ждёт их в холодной Англии или в другом месте?

           Зато Владик был весел и настроен очень оптимистично. Он сидел рядом с Чарльзом и засыпал его вопросами. Так как они оба были иностранцами, и французский не был их родным языком, они прекрасно понимали друг друга, несмотря на ошибки. Из их разговора Юлия почерпнула кое – какие сведения и для себя. Отвечая на вопросы мальчика, Чарльз объяснил, что один месяц проживут в Ницце, в отдельном доме,  который он снял. За это время они поженятся с мамой, и сэр Мэшем оформит нужные документы, чтобы Владик стал его законным сыном и носил его фамилию. Потом, в конце мая, он заберёт из школы свою дочь Нелли, она станет сестричкой Владика. И как только ему, сэру Чарльзу, дадут отпуск, они поедут жить в свой дом в Англии.

           Владика интересовало всё: где находится дом? Сколько там комнат? Есть ли там сад и собаки, кошки? Зачем менять фамилию? Кто ещё живёт в том большом доме? Разговор был бесконечным, и , в конце концов, мальчик сам устал. Он пересел ближе к матери, съел какой-то пирожок, который им положили в корзинку заботливые Беттины домочадцы, и заснул, положив голову на колени Юлии. Она тоже немножко вздремнула, опершись головой на мягкий подголовник. Чарльз смотрел на них, спящих, и любовался их прекрасными чистыми лицами. Он думал о том, как они будут теперь счастливы.

          Поезд пришёл в Ниццу поздно вечером, но отдохнувшие в пути путешественники не чувствовали себя уставшими. Экипаж отвёз их прямо к нужному дому, и они осмотрелись, в свете фонарей и яркой луны на небе. Дом был расположен на горе, довольно высоко над морем. Пейзаж, открывшийся сверху на бухту, был прекрасен. Лунная дорожка сверкала и трепетала среди чернеющей слабой ряби волн. Силуэты яхт и корабликов отражались в зеркальной поверхности воды. Юлия только потом глянула на дом и поняла, что и из окон вид будет такой же замечательный. Дом был одноэтажный, с большой мансардой посредине, впереди него зелёный забор, увитый плющом, отгораживал небольшой садик и высокое крыльцо со ступеньками. Возле калитки и над дверями горели по два фонаря.

         Чарльз сам открыл ключами калитку и входную дверь, и их маленькая компания, наконец, оказалась дома. Пока англичанин вносил вещи, Владик успел оббежать весь дом, а Юлия, не раздеваясь, медленно обошла первый этаж. Здесь было довольно уютно, и всё готово для комфортной жизни. Из небольшой прихожей лестница вела на второй этаж, в мансарду. Справа располагались гостиная и столовая, дверь из которой вела в кухню. Слева были две спальни, одна из которых – явно детская. Во второй – лежали вещи Чарльза. В кухню можно было попасть и через дверь под лестницей. Кухня и столовая так же выходили французскими окнами на небольшой задний двор, где росли южные растения в кадках, журчал маленький фонтанчик, и стояли кресла под зонтами.

          Вещи Владика Чарльз сразу внёс в одну из комнат внизу. А вещи Юлии поднял в мансарду. Здесь оказалась светлая и просторная спальня с широкой кроватью, гардеробной и ванной комнатой. Юлия, взглянув на кровать, опять невольно покраснела, и Чарльз это заметил и сразу сказал.

          - Я разместился пока внизу, а вы отдыхайте, осваивайтесь.

          Юлия сняла накидку, шляпку, бросила всё на кровать и сошла вниз. В столовой она зажгла свет и начала распаковывать на столе содержимое корзинки, чтобы они смогли поужинать. Заботливые руки подруги положили им и жареную курочку, и сваренные яйца, и бутылку хорошего, их собственного вина, и пирожки, и половину домашнего хлеба. Юлия нашла на кухне нож, посуду и умело порезала и накрыла еду на стол. Чарльз, который показывал Владику его комнату, был приятно удивлён хозяйственностью своей невесты. Он думал, что она – такая вся воздушная, утончённая, совсем не знает, как вести хозяйство. Это было для него очень приятным открытием.

          Втроём уселись за стол и с удовольствием поужинали припасами из корзинки. Владику разбавили вино водой, а сами наслаждались напитком из тонких, изящных фужеров, которые Юлия обнаружила в буфете столовой.

         - Завтра с утра придут вам на помощь кухарка и горничная. Вы можете спокойно спать, они вас не потревожат, но придут по первому зову. Вот колокольчик. Кухарку я отправлю с утра за продуктами и обед ей закажу сам. Кофе вам подаст горничная. Она же умоет и оденет Владика, если он проснётся раньше. Гувернантку или бонну я без вас не искал, но как только вы скажете, они появятся. Я встану раньше и поеду на службу. Чувствуйте себя хозяйкой. К обеду я заеду домой. А вы утром погуляйте с сыном, возьмите экипаж, покатайтесь по Набережной. Вот деньги на расходы, тратьте, сколько надо. – И он положил на стол пачку французских банкнот.

          Владик, как ни старался бодриться после ужина, всё же заснул на диване, и Чарльз отнёс его в детскую, сам раздел и уложил в кровать. Юлия убрала посуду и остатки продуктов на кухню, мыть ничего не стала, не хотела шуметь. Кухня ей понравилась. Здесь было всё необходимое: сковородки и кастрюли сверкали медью, а на полках кухонного шкафа стояли банки с кофе, чаем и сахаром. Юлия впервые с благодарностью подумала о Чарльзе: какой он внимательный и заботливый! Как он бережно к ней с сыном относится. Такого мужчину нельзя не любить. И сразу в сравнении всплыл образ Лешека. Нет, он не был таким чутким и внимательным! Разве можно было отпустить её после всего, что между ними было? Чарльз бы так никогда не поступил. Это уж точно.

          Юлия поднялась к себе в мансарду, умылась в ванной, разделась… Надевать или не надевать новую ночную рубашку? Судя по всему, Чарльз сегодня к ней не придёт… Она так и не надела её и заснула в своей обычной рубашке. Сон пришёл моментально, и ей снился шум моря, какой-то корабль, везущий её в неизвестность, потом белый высокий берег и Чарльз, сказавший ей тихо: «Это и есть – Англия».
 
                *             *            *

              Проснулась Юлия от яркого луча света, проникшего сквозь маленькую щель в шторах. Несмотря на то, что занавеси на французском окне мансарды были подобраны довольно плотными, в комнате с рассвета уже посветлело, и чувствовалось наступившее утро. Юлия потянулась, лёжа, и осмотрелась в незнакомой комнате. Здесь всё было, по - южному,  легко и просто. Никакой лишней мебели, широкая кровать без балдахина, белоснежная постель, туалетный столик у стены, банкетка возле него, справа от кровати – ширма для переодевания, обтянутая весёленьким шёлком, в углу – плетёное кресло и ещё один столик с вазой и букетом цветов. Когда Юлия встала и отдёрнула шторы, она увидела, что на окне есть ещё лёгкие, прозрачные занавески до пола, а за окном – небольшой балкон, на котором стояли кресло-качалка и маленький круглый столик для любителей кофе на открытом воздухе. Вид с балкона очень понравился. Встающее солнце окрасило море в розовый цвет, блеск от воды слепил глаза, а яхты и лодочки с рыбаками казались издалека игрушечными.

              Юлия накинула свой шёлковый халат и хотела спуститься вниз, но в дверь постучали, и на пороге появилась горничная в форменном платье, белом фартучке и наколке на волосах с подносом в руках.

              - Доброе утро, мадам. Я услышала, что вы встали, и решила на свой страх и риск принести вам кофе, как просил месье. На завтра вы сами дадите мне указания, какой кофе варить и с чем подавать.

             Она сделала небольшой реверанс и поставила поднос с кофейником, чашкой и какими-то мелочами на столик в углу.

            - Нет уж, ставьте на балкон. Спасибо. А что месье и мальчик?

            - Мальчик ещё спит, а месье позавтракал и уехал на службу.

           Юлия с удовольствием опустилась в кресло на балконе, увидела, что на подносе кроме молочника и сахарницы есть еще свежий круассан на тарелочке, налила себе кофе с молоком и позволила себе расслабиться и насладиться чудесным утром.

           Нужно было о многом подумать: как жить дальше? Как выглядеть привлекательно в таких непривычных условиях? Нужно ли Владику брать бонну? Чарльз сказал, что приедет к обеду. Когда у них обед?

            Посидев на балконе минут пятнадцать, Юлия заторопилась приводить себя в порядок. Наверное, и Владик уже проснулся. Юлия вернулась в спальню и начала разбирать свой багаж. Нужно было перевесить платья в гардеробную, посмотреть, что помялось и отдать гладить, подобрать себе наряд хотя бы на сегодня. В дверь опять постучали. Появилась давешняя горничная.

          - Простите, мадам. Не нужна ли моя помощь? Я могу развесить ваши платья и костюмы и погладить, если надо.

         - Хорошо. Помогите мне одеться и причесаться, а потом этим и займетесь.

         Юлия нашла один летний светлый костюм, который она сложила особенно аккуратно, и он не помялся в чемодане. Она надела его за ширмой, горничная помогла застегнуть корсет, который Юлия до сих пор носила. Корсет помогал ей скрывать изменения в фигуре, хотя изменений почти и не было, потому что Юлия очень мало ела из боязни поправиться. Потом она села к туалетному столику, и горничная расчесала и уложила с помощью шпилек пышные, слегка вьющиеся волосы в объёмную причёску. Юлия осталась довольна своим отражением в зеркале и спустилась вниз. Владик уже проснулся, но сидел смирно в постели, боясь что-то нарушить в незнакомом доме.

          Юлия умыла его и одела. Вещи разбирать не стала, надеясь на помощь горничной. Она взяла сына за руку, и они перешли в столовую, где уже был накрыт стол, блюда были накрыты металлическими колпаками, нужно было только самому выбрать себе, что есть. Юлия налила в чашки чаю, к которому было подано и молоко. Под колпаками оказалась каша- овсянка, яичница, сосиски, жареный бекон и копчёная селёдка. Для Юлии и Владика это были непривычные продукты, но они вполне смогли насытиться яичницей, сосисками и чаем.
 
                Когда завтрак закончился, Юлия зашла на кухню, чтобы поблагодарить кухарку и познакомиться с ней. Она увидела пожилую, совсем не полную женщину в белом халате и колпаке повара. Это её рассмешило, но она сдержалась и серьёзно сказала:

          - Большое спасибо, мадам, за вкусный завтрак. Как вас зовут, чтобы к вам обращаться?

           - Меня зовут миссис Бриджес. Я служу у сэра Мэшема уже второй год.
 
           - Скажите, миссис Бриджес, а когда у сэра Мэшема обед? Он сказал мне, что вернётся к обеду. Но я так понимаю, что в разных странах обед подают в разное время.

           Повариха слегка удивлённо глянула на новую хозяйку и ответила, поджав губы:

          -  Обед здесь в восемь часов вечера. И в Англии - в восемь. Мы так привыкли. В пять часов – чай в гостиной.

           - Можно вас попросить, миссис Бриджес, на завтрак подавать поджаренные тосты, масло, сыр и какой – нибудь джем?

             - Да, конечно. Мы не знали, что вы предпочитаете, и сэр Мэшем распорядился подать обычный английский завтрак.

            - Спасибо. И ещё. Скажите, пожалуйста, как зовут нашу новую горничную?
             - Её зовут – мадемуазель Ларю, а проще – Тереза. Вы хотите дать ей какие- нибудь распоряжения?

             - Нет, пусть она разбирает вещи, а мы пойдём гулять к морю.

             Юлия надела накидку, Владику взяла курточку и берет, и они отправились на Набережную. Деньги у неё были, так что если Владик проголодается гораздо раньше восьми часов вечера, то они перекусят в каком - нибудь кафе.

          Погода стояла чудесная, лёгкий ветерок играл молодыми листочками на деревьях, ласково шевелил волосы на головах гуляющих, прикасался свежими дуновениями к лицу. Юлия с сыном спустились к самой воде, понаблюдали за чайками и бакланами, покидали камешки в воду и даже прокатились на моторном катере вдоль берега. Но купаться было еще явно рано. Потом они набрели на одно небольшое кафе на Набережной и чудесно пообедали там каким-то замысловатым супом и жареной рыбой с овощами. Гулять больше не хотелось, устали. Вернулись домой. Тереза помогла им раздеться и спросила, почему они не приходили на ланч в час дня? Кухарка приготовила еду и волновалась.
Юлия ответила, что они не знали об этом и поели в кафе.

          Не зная расписание этого дома, Юлия боялась что-то нарушить, поэтому забрала Владика к себе в мансарду, читала ему, лёжа поверх покрывала, книжку, и они оба немного вздремнули. В пять часов в дверь спальни постучала Тереза и доложила, что их ждёт чай в гостиной. Пришлось спуститься. К радости Владика на маленьком столике стояли всевозможные сладости и сэндвичи из хлеба с разными начинками. Юлия с сыном выпили по две чашки чая, а Владик утолил свой голод сэндвичем и пирожным, и Юлия поняла, что обедать, то есть, ужинать в этом доме вполне можно и в восемь.

                *           *          *

               Сэр Мэшем вернулся с работы гораздо раньше ужина, волнуясь за своих гостей. Он ласково поздоровался с Юлией и мальчиком и позвал их в гостиную для разговора. Расспросил их, как они провели день, всем ли довольны? Просил не стесняться и говорить, если что-то нужно. Потом заговорил о том, о чём Юлия стеснялась спросить.

               - Завтра к вам заедет одна дама, она – супруга чиновника из посольства. Мадам Легранж. Это светская львица и женщина, которая знает всех и вся. Она хочет повезти вас к модистке, которая считается самой модной в Ницце. У неё своя мастерская, и она шьет одежду по последней парижской моде.  Чтобы сшить свадебное или любое другое модное платье, не нужно ехать в столицу. У этой портнихи есть все нужные модные ткани и самые свежие журналы с фасонами платьев и другой женской одежды. Шьют они быстро. Вы выберете то, что вам понравится, и как только ваш наряд будет готов, мы назначим день регистрации. Впрочем, если вы не захотите у неё шить, это не беда. Я буду счастлив назвать вас своей женой в любом наряде.

             Юлии была приятна такая его забота, но она всё ещё смущалась и краснела при разговорах о свадьбе.  Она кивнула, соглашаясь познакомиться и с мадам Легранж , и с модисткой.

            - Теперь о Владике. Как только мы зарегистрируем наш брак, я сразу же начну процедуру усыновления. Владик будет носить мою фамилию, и мы переделаем его свидетельство о рождении. Я хочу, чтобы он, как настоящий англичанин и член моей семьи носил двойное имя. То есть он останется Владиславом или Владом Мэшемом, но ему нужно выбрать второе английское имя. Подумайте, какое вам нравится, ещё есть время.

           Тут Юлия с сыном немного растерялись и молчали, потому что об этом не думали. Из столовой послышался звук посуды, которую ставили к обеду, и тему разговора удалось сменить. Владик восторженно рассказывал о прогулке на катере, и в итоге заявил, что хочет быть моряком.

         - Всё это очень хорошо, детка, но тебе для начала придётся подналечь и выучить английский язык. Я договорился с одним молодым человеком, работающем в нашем консульстве.  Он будет приходить к нам три раза в неделю и заниматься с тобой. А мама тебе поможет, если у неё будет свободное время. – Улыбнулся ему Чарльз.

          Обед был тоже не совсем обычным для иностранцев. Первым подали небольшое количество крепкого бульона, потом блюда шли одно за другим  небольшими порциями. Какая-то рыба,  тушёные овощи, мясо, в конце - лёгкий десерт. Голодным никто не остался, но ощущения были непривычными. 

          После этого обеда Чарльз предложил перейти в гостиную и помузицировать. Спросил, умеет ли играть Владик? Владик сказал, что только учится, но смело уселся к роялю и сыграл какую-то короткую пьеску. Чарльз похвалил его и подсел к нему на двухместную скамеечку. Он заиграл вальс Вальдтойфеля «Конькобежцы» и показал Владику, как подыгрывать ему. Они несколько минут прорепетировали и исполнили этот вальс «в три руки», потому что Владик играл одним пальцем. Юлия им аплодировала. После этого Юлия отвела сына в его комнату, умыла и уложила спать.

         Когда она вернулась в гостиную, Чарльз сидел в кресле с книгой и курил сигарету. Спросил, не устала ли она? Каково первое впечатление? Не нужно ли кроме учителя нанять бонну для сына?

          Юлия почему-то боялась показаться корыстной, ввести его в непомерные расходы, поэтому отвечала неуверенно и скромно. Чарльз не просил её сыграть ему что-нибудь или спеть, потому что понимал, что ребёнок спит, и они могут его разбудить.

         - Ну, что? Тогда , может быть, пойдём спать? Завтра будет насыщенный день, нужно отдохнуть. Юлия согласилась, и они, пожелав друг другу доброй ночи по – английски, разошлись по своим комнатам. Юлия  слышала, как перестала греметь посудой кухарка на кухне, как хлопнула входная дверь, и проскрипела калитка. Значит, горничная и кухарка отправились по домам.
 
          Она посидела ещё какое-то время на кровати, одетая, вышла на балкон, полюбовалась лунной дорожкой на чёрной морской воде. Потом всё же надела новую батистовую кружевную рубашку, как в дверь тихонько постучали. Пришёл!

                *         *         *

         Несмотря на романтичность ситуации и эмоциональность момента, Юлия всё же успела спросить у Чарльза о дочери. Ведь он собирался забрать её из школы. На что тот с улыбкой ответил, что он очень ценит её волнение по поводу девочки, но заберёт её в конце мая, когда закончится учебный год. Так попросила настоятельница монастыря. За это время они успеют пожениться, оформить усыновление Владика и наладить свою жизнь, чтобы Нелли почувствовала, что попала в счастливую семью. Юлии пришлось довольствоваться этим ответом, хотя у неё было иное мнение.

         Дальше пошли очень насыщенные событиями дни, так что Юлия едва находила время, чтобы написать письма Бетти и тётке в Америку. Из Польши больше не было никаких вестей, как и из Санкт-Петербурга. Впрочем, можно было и не ждать, ведь никто не знал её нового адреса.

         На следующий день явилась та самая дама, о которой говорил Чарльз, мадам Легранж, и они, выпив у Юлии по чашке кофе, отправились к модистке.  У Юлии было предубеждение против этой провинциальной портнихи, но её ожидания не оправдались. Модистка и сама была изящно и модно одета и причёсана, а её мастерская производила весьма солидное впечатление. Принимала она в большой и просторной комнате с множеством столов, ширм и вешалок вдоль стен, где висели образцы тканей. А во втором, тоже светлом, просторном помещении, работали за машинками несколько девушек. Здесь же под потолком вдоль стен висели уже готовые платья или те, что в данный момент были в работе. Всё это произвело на Юлию благоприятное впечатление. Но она боялась, что её вкус и мнение может не совпасть со вкусом этих француженок.

           Мадам Бове, так звали модистку, очень любезно приветствовала дам, усадила их на диванчик  у окна и разложила перед ними несколько журналов мод. Она сказала, что должна выслушать все пожелания новой клиентки.

          - Мне хотелось бы светлое, лёгкое и не слишком броское платье, которое в дальнейшем я смогу надеть и на другие приёмы или рауты. – Смущённо объяснила невеста. – Никакой фаты или флердоранжа, потому что я выхожу замуж не в первый раз, и церемония будет не церковная, а гражданская.

          - Ну, что ж. Это прекрасно. Прошу Вас подойти и посмотреть образцы тканей, потом определимся с фасоном, и я сниму с Вас мерки.- С любезной улыбкой пояснила мадам Бове.

           Юлия вместе со своей спутницей довольно долго ходили вдоль стен и щупали ткани на вешалках. Чего тут только не было! Шифон, парча, бархат, кружева, ажур, гипюр, модепалам, муслин. Становилось уже жарко от солнечных лучей, льющихся в комнату из широких окон. Подали лимонад со льдом. Наконец, Юлия остановилась на лёгкой, почти прозрачной розоватой ткани, название которой она не знала. Оказалось – шифон. Модистка одобрила её выбор, но сказала, что придётся подобрать для платья белый, шёлковый чехол. Платье можно украсить по декольте несколькими искусственными белыми и розовыми  цветами. Полистали журналы, но ничего подходящего не нашли, хотя мадам Легранж остановила своё внимание на нескольких вычурных фасонах.

           Тогда модистка быстро набросала на листе бумаги фасон платья. Оно было прелестно и действительно подходило для разных событий, если поменять его отделку. Декольте, отделанное двумя - тремя розами с маленькими ленточками, приталенный лиф с заниженной линией талии, и летящая, пышная юбка на шёлковом чехле. Юлия осталась довольна. Мадам Легранж скептически поджала губы, но Юлия твёрдо стояла на своём выборе, поддерживаемая модисткой. С помощью одной из своих девушек портниха сняла с Юлии мерки. Девушка обмеряла Юлию за ширмой, а мадам Бове записывала у стола. Юлия, что есть сил, втягивала свой живот в надежде, что никто не заметит её положения.

          - Как скоро вы сошьёте это платье?

          - Через три дня примерка, через неделю будет готово. Возможно, и раньше. Я бы вам советовала заказать ещё платье. Мы справимся быстро, а вам понадобится для приёмов.

          Юлия уже подумывала об этом, но как- то стеснялась. А мадам Легранж горячо поддержала модистку.

           - Вы скоро поедете с мужем в Англию. Там не так тепло, как здесь, и модисток поблизости может не оказаться, - советовала она.

            - Тогда вот это, бархатное. – И Юлия нашла в одном из журналов понравившееся ей платье из тёмно-синего бархата.

            - Прекрасный выбор!  Начинаем работать!

            Когда Юлия, распрощавшись с мадам Легранж, вернулась домой и поспешно побежала проверить, как там Владик?  Она была приятно удивлена тем, что мальчик смирно сидел на диване, и симпатичная молодая женщина, держа на руке куклу из театра кукол в виде смешного гномика, рассказывает ему сказку. Когда Юлия зашла в комнату, женщина встала, поклонилась и сказала, что она – бонна, присланная сэром Мэшемом, и её зовут мадемуазель Рено. Юлия посмотрела на сына, тот улыбался и ждал, как отреагирует мать. Юлия пожала ей руку и спросила, был ли у неё уже опыт работы с детьми. Судя по имени, своих детей она не должна была иметь, хотя выглядела она лет на тридцать.

            - Я вырастила двух моих младших братишек, а потом работала в семье английского посла. Но они вернулись в Лондон, а я не смогла поехать с ними, потому что мне нужно заботиться о моих братьях здесь. Им уже 17 и 18 лет, но они ещё учатся, и я им помогаю.

             - Прекрасно. Значит, вы знаете английский язык?

             - Да, мадам. У нас мать была англичанкой, только она рано умерла во время эпидемии гриппа вслед за отцом. Можно сказать, что английский – родной язык для меня.

            В этот же день явился и молодой человек из консульства – учитель английского языка для Владика. У Юлии появилось свободное время, и она даже смогла посидеть на балконе с чашечкой кофе и полюбоваться прекрасным морским пейзажем, а потом написать хотя бы одно письмо Бетти. Особенно – то и писать было не о чем. К тому же, Юлия опасалась, что её послание может прочесть кто-то из посторонних в доме, поэтому только сообщала, что всё хорошо, готовятся к бракосочетанию, шьют наряды, а Владик учит английский язык. Письмо пошла на почту отправлять сама, хотя на улице имелся почтовый ящик.

            Во второй половине дня за ней опять заехала мадам Легранж и повезла её по магазинам, а потом в гости к какой-то даме – жене одного из работников консульства. Когда Юлии в магазинах попадались на глаза детские вещи, она покупала что-то для Владика, а что-то и для Нелли. Дети растут. А у Нелли ничего нет кроме казённого школьного платья. В чём она будет ходить хотя бы первое время? Жизнь как-то сразу ускорилась, набрала оборотов, и наполнилась содержанием. Домашние дела, примерки, встречи с дамами из консульства, какие-то приёмы…Через неделю первое платье было готово. К тому же в мастерской сделали несколько искусственных роз для отделки платья и бутоньерки жениха. На субботу назначили регистрацию брака в консульстве и небольшой приём там же. Кроме сотрудников консульства у молодой пары не было близких знакомых в Ницце, поэтому приём прошёл в закрытом формате и очень коротко – без лишних церемоний и танцев.

           Юлия была этим очень довольна. Выглядела она прелестно в своём воздушном наряде, украшенном небольшим количеством роз на плече, линии талии и в волосах. Церемония прошла довольно быстро в небольшом актовом зале консульства. Из декора в нём стояли только две большие вазы с белыми и розовыми розами по стать убранству невесты и бутоньерки жениха.  Гости любовались видом молоденькой, свежей, как сама роза, невесты и сыпали комплиментами, отчего Юлия смущалась и краснела, становясь ещё более привлекательной. В отражении зеркал, она видела, что они с Чарльзом – очень красивая пара. Откуда ни возьмись, появился фотограф. Он сделал несколько фотографий для местной газеты и обещал подарить им на память семейные портреты.

           После официальной части в соседней комнате их ждал лёгкий фуршет с шампанским и закусками. Юлия была представлена всем присутствующим лично, выслушала массу добрых пожеланий и комплиментов. А когда очередной мужчина поцеловал её ручку, она порадовалась, что надела длинные перчатки, иначе пришлось бы идти – мыть руку. В целом праздник удался. Он был достаточно торжественен, но не утомителен и затянут.

            Один из представленных гостей, представительный старик в орденах и медалях, был в таком восхищении от невесты, что отвёл Чарльза в сторонку, взяв за локоть, и доверительно сказал негромко:

          - Ваша жена – настоящая красавица, сокровище! Берегите её. И я бы вам посоветовал – заказать её портрет именно в этом наряде. Здесь есть очень талантливый художник, у вас останется память о её красоте для ваших потомков. Вы же знаете: жизнь быстротечна, и с годами её красота останется только в вашем воспоминании.

         Чарльз удивлённо глянул на коллегу, но его совет принял к сведению и решил воспользоваться случаем. К тому же, это немного развлечёт Юлию.

           Владик не участвовал в церемонии. Как ни волновалась Юлия, что оставляет его с незнакомой женщиной именно в то время, когда сыну пять лет, как и ей было, когда гувернантка её украла, Чарльз настоял на этом, и Владик гулял под присмотром сразу четырёх слуг во дворике их дома. Учитель английского занимался с ним на свежем воздухе, посвятив урок природе. Бонна сидела тут же, на скамейке, а горничная и кухарка поглядывали на них в окно. Ничего не случилось, и Юлия, вернувшись домой после приёма, была счастлива обнять сына.

          Дома она обнаружила свою кровать, задекорированную цветами, постель была усыпана лепестками роз, а в кувшин для умывания была налита розовая вода с сильным ароматом. С этой ночи Чарльз уже переехал к ней в спальню в мансарду, а свою комнату использовал, как кабинет.

          Чарльзу дали отпуск на месяц, и пара остаток мая провела, катаясь на яхте и гуляя у моря. Три раза в неделю Юлия позировала по часу в послеобеденное время тому самому художнику, которого посоветовал гость на свадьбе, и портрет быстро продвигался к завершению. Юлия с грустью вспоминала свой детский портрет, написанный её отцом. Но портрет оставался в варшавской квартире, и забрать его оттуда пока не было никакой возможности.

         В конце мая Чарльз собрался ехать за Нелли в Амьен. Юлия расспросила его заранее, есть ли у девочки одежда, кроме монастырской школьной формы? Чарльз удивился: ведь он же привозил дочь в каком-то платье, вещи должны были сохраниться. Ему и в голову не пришло, что дочь подросла за год. Юлия принесла ему запакованный пакет с одеждой для девочки и просила взять его с собой. Муж удивился, но пакет взял в свою комнату и посмотрел, что там? Оказалось: прелестное белое платьице с оборками, ленты для волос, чулки, нижнее бельё и ботинки. Чарльз был очень тронут заботой молодой жены, даже прослезился над этим пакетом. Потом опять всё запаковал и положил в саквояж.

          Отсутствовал Чарльз два дня, и к вечеру субботы они появились вдвоём с дочкой на пороге дома. Нелли так мило выглядела в новом платьице и с лентами в волосах! Она немного смущалась, но Чарльз подготовил её к встрече с новой мамой и братиком, и она быстро оттаяла. Следующую неделю, пока Чарльз заканчивал оформлять документы на усыновление Владика, Юлия посвятила детям. Она ездила с ними кататься, по магазинам и кафе. Они гуляли у моря, катались в лодке, даже ловили рыбу с пирса. До этого Чарльз спросил у Владика, какое же имя он себе выбрал? Но тот пожал плечами: ничего не смог придумать. Тогда Чарльз спросил об этом же Юлию, а потом Нелли. И девочка сказала, что ей нравится имя Эдвард. Дома устроили семейный совет и решили, что второе имя у Владика будет – Эдвард.  Нелли так сразу и начала его называть.

           Портрет Юлии, заказанный сэром Мэшемом, был вовремя доставлен художником и щедро оплачен, потому что Юлия получилась на нём просто божественно: автору удалось передать и матовость светлой кожи девушки, и её прекрасные, тонкие черты лица, и воздушность оборок на платье. Чарльз был в восхищении. Портрет был пока на подрамнике, и сэр Мэшем обратился к художнику за советом: как лучше перевозить картину? Мастер посоветовал подсушить её несколько дней, потом снять с подрамника,  свернуть её в рулон и упаковать в ткань или плотную бумагу, чтобы она не помялась.  Те несколько дней, что картина подсыхала, поставленная на камин, все имели возможность любоваться мастерством художника и красотой молодой жены сэра Мэшема.

           Чарльз не стал устраивать торжественного прощания на работе, но некоторые его сотрудники заезжали к ним домой – попрощаться с ними перед отпуском. Приезжала и мадам Легранж с одной дамой. Юлия как раз забрала платья у портнихи, та сшила ей ещё три, и дамы смогли оценить мастерство любимой модистки. Юлия с помощью горничной затягивала корсет, как только было можно, и очень мало ела. Так что дамы ничего не заметили.

         И вот настал день отъезда. Вещи упаковали и отправили багажом. Утром все вместе сходили попрощаться с морем, Чарльз и дети сняли ботинки и бродили вдоль берега, по колено в воде. Бросали плоские камешки в воду, поймали сачком и выпустили несколько рыбок. Детям было грустно, но Чарльз заверил их, что в Англии будет - сколько хочешь моря. Это же остров, окружённый со всех сторон водой. К тому же там есть реки, и по ним тоже можно кататься на лодках, катерах и яхтах.

        Вечером вся компания уселась в купе поезда, и он понёс их в северном направлении к проливу Ла-Манш.

                IX  часть.

                *          *        *

         Юлия стояла на палубе небольшого кораблика, крепко держась за поручни и подставляя лицо свежему морскому ветру. Погода выдалась  просто чудесная. На ярко-синем небе плыли всего два-три маленьких облачка, как клочки ваты. Солнце отражалось в морской поверхности тысячами зайчиков и слепило глаза. По глади пролива скользили туда-сюда маленькие рыбацкие лодочки, катера и баржи побольше. Можно было рассмотреть и людей на борту, когда они проплывали мимо. Юлии очень хотелось помахать им рукой, но она только улыбалась им вслед.

         Она вышла подышать воздухом из душного салона для пассажиров, где Чарльз и дети доедали свой завтрак. Её не мутило, чувствовала она себя отлично, но почему-то всё время не хватало воздуха.

             Она смотрела вдаль на приближающийся берег мало известной ей Англии, и разные мысли посещали её головку. Чарльз был довольно немногословным и молчаливым, и сделать какие-то выводы об их будущем жилище она не смогла. То ей представлялся старый, полуразрушенный замок посреди леса, то она видела в своём воображении маленький, покосившийся домик с покрытыми мхом стенами. Как там сложится их жизнь? Юлия сравнивала свой поступок – скороспелое замужество, с прыжком в холодную воду. Решился, прыгнул – и сначала шок, неприятные ощущения, а потом медленно и болезненно привыкаешь.

          Вскоре вся компания присоединилась к ней на палубе, и они все вместе смотрели на высокий белый берег приближающегося острова.

          - Мама, смотри, тут тоже есть море! – Говорил Владик радостно, потому что уже окончательно решил быть моряком.

         - Говори по-английски, милый, - шепнула ему Юлия на ухо. Мальчик удивлённо на неё посмотрел и промолчал. Как объяснить маме, что слов для выражения чувств и впечатлений не хватает?

          Чарльз обнимал своих девочек сзади, но зорко следил за сыном, чтобы тот не упал на радостях за борт. Плавание длилось совсем недолго, и путешественники даже сожалели, что оно так быстро закончилось. На берегу пахло так же, как в любом порту: водорослями, морским ветром, дёгтем и смолой, которые использовали, когда конопатили лодки.
 
            Путешественники погрузились со своими многочисленными вещами в два нанятых экипажа и отправились в Лондон. Чарльз сказал, что им надо будет немного отдохнуть перед переездом в имение. Юлия ни о чём не спрашивала мужа, полностью ему доверившись. А Владик помалкивал, потому что английских слов ему не хватало, а говорить по –французски и по – немецки он мог только с матерью. Нелли понимала его речь, но отвечала ему по-английски, потому что стеснялась говорить на иностранных языках, боясь сделать ошибки. Но дети всё же быстрее нашли общий язык между собою. Владик был очень общительным, а Нелли- очень доброжелательной.

           Квартира оказалась не в центре, а в зелёном и довольно тихом районе на берегу реки. Трёхэтажный дом выходил одной стороной на дорогу, пролегающую вдоль реки. Дом состоял из нескольких зданий, прилепленных друг к другу, так что квартира была на трёх этажах и выходила другой стороной во внутренний двор. Компания выгрузилась возле высокого крыльца со ступеньками к входу, а один из кучеров, привязав лошадь к фонарному столбу, помог занести багаж в дом за дополнительную плату.

         Чарльз открыл двери своими ключами, здесь никого не было, стоял спёртый воздух, и пахло пылью. На мебели были надеты белые чехлы, так что сразу предстояло немало работы, чтобы снять всё это с мебели и проветрить помещения. Кое-как определились с комнатами. Гостиная, столовая и кухня были расположены на первом этаже, детские комнаты, малая гостиная и кабинет – на втором, а родительская спальня и гостевые – на третьем. Красивые лестницы из лакированного дерева оказались довольно крутыми, и Юлия понадеялась, что они недолго задержатся в этой квартире, потому что представила, как ей будет тяжело подниматься на третий этаж. Оказалось, что в квартире есть лифт, но он приводился в движение почти вручную.

         Вещи, не распаковывая,  оставили в гостиной на первом этаже. Чарльз пояснил, что они сегодня проведут день в Лондоне, поедят в ресторане, переночуют, а завтра с утра за ними приедут авто и экипаж из имения. Юлия немного успокоилась и  повеселела. Умывшись в своих комнатах, путешественники собрались в гостиной. Чарльз объявил им, что сейчас они отправятся завтракать в небольшой ресторан, потом он поведёт их на экскурсию в Британский музей, затем снова ланч в кафе, прогулка в Гайд-парке и обед в другом ресторане. После такой насыщенной программы они вернутся домой и лягут спать, а завтра с утра – едут в имение.В квартире имелся телефон, аппараты стояли на всех, трёх этажах, и Чарльз всё время куда-то звонил и отдавал распоряжения.

          Юлия прикинула в мыслях, выдержат ли они с Владиком такой насыщенный график развлечений, и решила - пока не возражать. Там видно будет. Пока ей всё нравилось.

          Завтрак в ресторанчике оказался таким же, как и в Ницце поначалу. Овсяная каша, жареные яйца, бекон, копчёная селёдка, сосиски и кофе. Детям дали яблочный сок. Владик, которого Нелли и Чарльз теперь упорно называли Эдвардом, скрепя сердце, мужественно съел кашу и сосиски с яйцом, не возражая, потому что кроме слова «не хочу» не мог привести другие аргументы.

          Начали довольно бодро: в Британском музее дети показывали друг другу интересные экспонаты. Особенно их поразил скелет доисторического динозавра в большом зале, и они долго ходили вокруг него, пытаясь представить его живым. За два часа им удалось осмотреть всего несколько залов, и Нелли первой сказала Чарльзу: «Папочка, я устала».  Юлия тоже чувствовала, что очень хочет сесть, но молчала. Чарльз увидел по её вымученной улыбке, что она тоже на пределе, и повёл их к выходу.

         В Гайд-парке они больше сидели, чем гуляли. Погода, как специально, баловала их ласковым солнышком и почти безоблачным небом. Юлия даже начала сомневаться в репутации Англии, как страны дождей. Но Чарльз заверил её, что летом на юге страны довольно приятная погода. Когда дети отдохнули и начали бегать по аллеям, Юлия и Чарльз поднялись с удобных скамеек и отправились в ближайший ресторан на ланч.

          Дети вели себя чинно, ели аккуратно и пользовались салфетками. Владик был очень смышленым ребёнком, он наблюдал, что делают взрослые и Нелли, и повторял их действия. Юлия всегда сидела рядом с ним, готовая прийти на помощь в любую минуту.

         После ланча Чарльз нанял большое авто, и вся компания ездила по историческим местам Лондона, а он вкратце рассказывал им об архитектурных шедеврах и событиях, там происшедших. На закате компания пересела возле Гринвича на небольшой пароходик, который прокатил их по Темзе вдоль берегов. Здесь уже наёмный экскурсовод рассказывал им о мостах, истории их постройки и об их авторах. К этому времени Юлия уже изрядно устала и слушала невнимательно, мечтая о том, чтобы экскурсия поскорее закончилась, и можно было лечь. Наконец, пароходик причалил у Вестминстерского моста, и  компания почувствовала под ногами твёрдую почву. Экипаж повёз их в ресторанчик - обедать. Юлия и дети так устали, что почти потеряли аппетит. Поэтому она ограничилась каким-то бульоном и салатом, а детей Чарльз всё же заставил хорошо подкрепиться после насыщенного дня.

          В квартире оказалось, что за время их отсутствия кто-то снял чехлы с мебели, проветрил комнаты и перестелил постели. У Юлии просто не было сил подниматься на высокий третий этаж в спальню, и она попросила у мужа разрешения переночевать в гостиной на диване. Но Чарльз только рассмеялся, отвёл Юлию в лифт и поднял её наверх. Лифт работал ,хоть и медленно, но вполне исправно. Пока Юлия раздевалась за ширмой, супруг спустился в детские комнаты и сам проследил, чтобы дети легли спать. Когда он вернулся в спальню, Юлия уже крепко спала, свернувшись калачиком на краешке постели. Чарльз заботливо укрыл её шёлковым одеялом и спустился вниз – выпить перед сном немного вина и выкурить сигару.

          Проснулась Юлия от звука детских голосов где-то внизу. Она с удивлением осмотрелась и увидела, что лежит одна в широкой постели под голубым одеялом, в окно светит тусклое солнце, а внизу, в квартире что-то происходит. Медленно поднялась, пошла в ванную комнату. Здесь оказался туалет, умывальник с двумя кранами и ванна на ножках. Она не знала, когда Чарльз решит выезжать в имение, поэтому не решилась принимать ванну, ограничилась только умыванием и чисткой зубов. Медленно оделась и причесалась у зеркала и спустилась лестницей вниз. Чарльз и дети уже сидели за столом и доедали неизвестно, откуда взявшийся, завтрак. Юлия присоединилась к ним и подкрепилась жареным яйцом и кофе с булочкой, намазанной джемом. И тут впервые её замутило. Она еле сдержалась, чтобы не выбежать из-за стола. Но ей удалось взять себя в руки и подавить приступ тошноты.

         Оказывается, их уже ждало авто с шофёром, присланное из имения. Немного отдохнув после завтрака, семья погрузилась в эту открытую шестиместную машину и тронулась в путь. Вещи  были доставлены в имение ещё накануне, пока компания ездила на экскурсии.
               
                *          *          *

            Всю дорогу Юлия очень внимательно рассматривала мелькающие пейзажи, домики, машины, повозки и экипажи, и опять с удивлением находила, что природа почти не отличается от европейской: те же деревья и кустарники, такие же цветы. Только домики отличались своей красотой и миниатюрной кукольностью, увитые жимолостью и плющом, окружённые маленькими садами с цветочными клумбами и декорациями в виде гномов, фонтанчиков и целых сюжетных композиций.

        Ехали приблизительно около двух часов на юг. Юлия определила это по солнцу и падающим от деревьев теням. Потом проехали через симпатичный маленький городок, Саутэнд, как пояснил Чарльз, и оказались на его окраине. Имение стояло чуть на отшибе от городка на ровной, обширной лужайке, и было огорожено невысоким каменным забором. Сэр Мэшем пояснил, что вся его земля огорожена, а дом стоит в глубине участка, поэтому  дополнительного огорожен ещё и металлическим забором. При въезде они увидели массивные ворота из кованого чугуна на двух квадратных колоннах с пилястрами наверху. Справа от ворот находился небольшой домик – сторожка.  Вышедший из него пожилой мужчина поклонился им, когда они проезжали мимо. Чарльз кивнул ему и пояснил: «Джонсон, сторож».

            Машина с шумом проехала по посыпанной щебнем аллее вглубь участка, и Юлия и дети увидели двухэтажный дом с большими окнами и четырьмя колоннами, поддерживающими козырёк, у входной двери. По углам здания виднелись башенки, придававшие ему немного сказочности. На остроконечных крышах этих башен можно было рассмотреть флюгеры.  Дом не производил величественного впечатления, но всё же выделялся среди увиденных в городке зданий. Вблизи оказалось, что в здании имеется и полуподвальное помещение, окна которого издалека не было видно.

             У главного входа с массивной дверью их выстроилось встречать целое собрание. Справа от входа стояли девушки и женщины в тёмных платьях, белых передниках и наколках на головах. Слева выстроились мужчины во фраках. «Кто это?» - почти испуганно спросила Чарльза Юлия.

           - Это прислуга. Миссис Добсон должна будет представить вам женщин, она у них главная. – И он указал на женщину в тёмном платье с цепочкой и часами на груди. - А мистер Тодд представит вам лакеев.

           - Что я должна при этом делать?

           - Ничего. Просто кивнуть в ответ.

         Юлия волновалась. Она уже отвыкла от прислуги и не знала, как нужно относиться к ним в этой стране. Когда они с мужем вышли из машины, пришлось пройти через этот строй незнакомых людей, и пожилая худощавая женщина с приятным лицом, миссис Добсон, называла каждую из стоящих женщин и поясняла её должность. От волнения и неожиданного изобилия информации у Юлии всё смешалось в голове, и она запомнила только кухарку, невысокую, полную женщину средних лет, и саму миссис Добсон. С лакеями получилось так же. Только их было меньше, всего трое, поэтому Юлия благосклонно кивала и всё же не запомнила с первого раза их имена.

            Прошли в дом. В очень красивом вестибюле мраморная лестница посредине вела на второй этаж. На массивных перилах внизу стояли два мраморных амура, величиной с ребёнка, и держали в руках канделябры со свечами. Лестница в середине раздваивалась и два более узких пролёта доходили до следующей площадки, на которой светилось высокое окно в белой раме, а дальше лестница опять соединялась и вела в бальный зал на втором этаже. Справа от лестницы располагалась большая гардеробная. А справа и слева от входа были видны высокие двери в комнаты первого этажа. Юлия немного растерялась, потому что дом внутри был достаточно велик, здесь даже была возможность д ля детей - заблудиться.

          Чарльз сам взялся проводить Юлию по дому и показать все помещения. Детей подхватила одна из горничных и тоже куда-то повела. Начали с первого этажа. Комнаты шли анфиладой, и здесь всё было достаточно строго, без излишней роскоши: малая гостиная, гостиная и столовая. С другой стороны располагались приёмная, библиотека и кабинет. В каждой комнате находился камин, потолок был украшен богатой лепниной, а на стенах висели картины в золочёных рамах.

         Второй этаж начинался с бального зала с двумя большими каминами на противоположных стенах и большими зеркалами над ними. Паркет был натёрт здесь до блеска, а мебели почти не было. Вдоль стен стояли кресла и небольшие диванчики, оббитые английским шёлком, в углу сверкал отблесками на чёрной крышке из трёх французских окон старинный рояль. В зал выходили четыре большие белые двери. Чарльз повёл жену через ближайшую дверь слева. Там оказалась комната, больше похожая на музей – со стеклянными шкафами, наполненными фарфоровой и серебряной посудой, как для выставки. На одной из стен висел огромный гобелен, изображающий сцены из римской жизни. Дольше шли ещё какие-то комнаты, выходящие окнами во внутренний двор. И, наконец, они пришли в последнюю в этом крыле комнату, которая оказалась огромной спальней с великолепной кроватью на возвышении. С потолка кровать накрывал тяжёлый балдахин, опирающийся на две колонны в ногах. В спальне было два больших окна и только один камин у противоположной стены.

           Юлия была поражена и не скрывала своего удивления. Здесь, наверное, очень холодно зимой. Помещение большое, потолки высокие, камин не сможет согреть такую площадь.Но Чарльз заверил её, что у них теперь есть калориферы, и зимой в спальнях и других жилых комнатах вполне тепло.  Потом прошли другими комнатами второго этажа, которые тоже шли анфиладой, но имели и второй выход. Окна этих комнат выходили на фасад здания, тогда, как спальни выходили во внутренний двор. Юлия поняла, что всё равно с первого раза не запомнит расположение комнат, она просто кивала головой и улыбалась объяснениям мужа. Наконец, они дошли до одной светлой и радостной комнаты с большим эркером в углу.

           - В этой комнате я думаю устроить детскую. – Сказал Чарльз и значительно посмотрел на Юлию.

           Она ужасно покраснела под его взглядом и промолчала, а он продолжил:

         - Почему вы, моя дорогая, ничего мне не рассказываете? Вы так стесняетесь меня? Но ведь я – ваш муж, ваш первый друг и помощник, почему вы держите меня в неведении? Вы думаете, что я не обрадуюсь появлению наследника?

         - Я ничего вам не говорю, потому что я и сама ничего определённого толком не знаю. У врача я ещё не была из-за суматохи и переезда, поэтому не хотела разочаровывать вас или обнадёживать напрасно.

         - Это вы напрасно, моя дорогая. Я несказанно буду рад нашему ребёнку. У меня есть знакомый известный врач в Лондоне. Я могу позвонить ему и договориться о приёме. И прошу вас – не стесняйтесь меня, я – ваш супруг, я готов всегда и во всём поддержать вас. Так как вы думаете - подойдёт эта комната нашему ребёнку?

         Юлия опять мучительно покраснела и сказала, едва слышно:

         - Да, тут будет чудесно.

         - Две другие детские спальни мы устроим поблизости, и там же, рядом – комнату для игр и занятий. Там как раз есть место и для няни, чтобы она находилась там и ночью.

          Они пошли дальше и обошли ещё ряд комнат без определённого назначения. Спустились вниз, во внутренний двор. Здесь оказалась крытая галерея вдоль всего дома и уютный сад со скамейками и фонтанчиком. Дальше, в конце сада протекал небольшой ручей з запрудой и каменным мостом через него. Отсюда было хорошо видно дом с внутренней стороны, и Юлия увидела, что кроме башенок по углам крыши и печных труб, с внутренней стороны дома была мансарда с небольшими окнами, выходящими на крышу.

         - Там живёт прислуга, которая не уходит на ночь домой.- Объяснил Чарльз. – Кроме того, что кухня и служебные комнаты расположены в полуподвале, в доме есть скрытые внутренние лестницы и коридоры, по которым передвигается только прислуга, чтобы лишний раз не попадаться хозяевам на глаза без вызова. Вы поясните миссис Добсон, как вам будет удобно, чтобы вела себя прислуга, и выскажете свои пожелания. Из «старых» слуг в доме только она, мистер Тодд и сторож с женой-кухаркой, остальную прислугу только наняли, так что распоряжаться всем будете вы сама. Завтрак вам могут подавать утром в постель, если вы пожелаете. Такова традиция: замужние дамы могут завтракать в постели. Детей будут кормить в их игровой комнате, пока они научатся вести себя за столом. Я  распорядился найти в ближайшее время для них гувернантку и няню. Няня будет следить за их распорядком дня, одеждой и внешним видом, а гувернантка будет отвозить и забирать их из школы и заниматься домашними уроками и музыкой.

            Юлия слушала, молча. Ей хотелось возразить, но она тут же вспомнила, что детей всё же двое, и, если гувернантка занимается с одним, то она вполне может заниматься со вторым. А со временем их станет трое, и тогда ей точно нужна будет помощь. Она так уже устала от частичной экскурсии по дому и робко попросила мужа прервать осмотр комнат и разрешить ей отдохнуть. Чарльз спохватился, что, действительно, совсем утомил супругу, и отвёл её в одну из комнат первого этажа – «гостевую», где она могла умыться, полежать и отдохнуть после поездки. Юлия не успела даже осмотреться в этой уютной комнате, как прибежала одна из новых горничных, чтобы помочь ей раздеться, умыться и прилечь на диван, на котором девушка взбила подушки, и накрыла ей ног и пледом. Юлия отметила про себя, что, несмотря на разгар лета, в помещении прохладно. Дом был каменный, потолки высокие, и окна выходили на север, так что солнце заглядывало сюда только утром.

          Горничная сообщила, что комната Юлии почти готова к приёму хозяйки, и, когда она отдохнёт, то сможет перейти в свои апартаменты. Ещё она сказала, что её зовут Джейн, что её назначили на пробу, как личную горничную к Юлии, которую она именовала «миледи». Юлия чувствовала себя разбитой после поездки, и сразу после ухода горничной задремала. Диван был очень удобным, подушки мягкими, а плед- тёплым. Так что Юлия проспала не много – ни мало: два часа. Проснулась она от лёгкого прикосновения чьей-то руки, и увидела сидящего рядом с ней Чарльза.

         - Прости, Джулия, что разбудил тебя, дорогая. Тебе надо поесть. Нам накрыли в столовой ланч, идём, тебе надо подкрепиться.

          Юлия села на диване, ещё не понимая, где это она? Потом медленно вспомнила, что это гостевая комната на первом этаже, что она прилегла отдохнуть и заснула. У зеркала поправила причёску, увидела, что очень бледна. «Действительно, надо поесть»,- подумалось ей. В последнее время она совсем довела себя до прозрачности голодной диетой. Супруги под руку направились в столовую. На большом полированном столе, на кружевных белоснежных салфетках стояли всего два прибора. На вопросительный взгляд жены Чарльз быстро ответил: «Дети уже поели в своих комнатах». Он отодвинул массивный стул  из красного дерева с резной спинкой, и усадил Юлию рядом с собой, справа, сам сел во главе стола.

          Подали какой-то крем-суп, затем  рис, мясо, рыбу, и в конце – десерт из фруктов. Юлия ела всего понемножку, как всегда. Когда ланч закончился, она пожелала увидеть, как устроились дети. Чарльз отвёл её на второй этаж, в детские комнаты. Вещи уже распаковали, всё было устроено для удобства детей. Две разные небольшие спальни для Владика и Нелли, а между ними классная - игровая комната для обоих детей. Юлия про себя отметила, как пока мало у детей книг и игрушек. Нелли играла со своей маленькой куколкой, подаренной ей Юлией во Франции. Ещё у неё сидели на кровати плюшевый медведь и тряпичная кукла-клоун. У Владика на полке стояли несколько книжек, маленький парусник, а в коробке на полу лежали мячик, небольшой плюшевый мишка и набор солдатиков. Владик сидел за письменным столом у окна и что-то сосредоточенно рисовал на листе бумаги.У него здорово получались смешные рожицы и кораблики с парусами.

           Мальчик обрадовался матери, сказал, что всё ему здесь нравится, вот, только говорят все непонятно на английском языке.

          - Ничего, дружок. Будешь прилежно учиться, разговаривать с ними каждый день и всё поймёшь.- С улыбкой заверила его Юлия.
               
 
                *              *              *

           Весь месяц ушёл на освоение новой жизни. Каждый день был заполнен новыми впечатлениями, какими-то хлопотами, знакомством с домом, парком, близлежащим лесом и окрестностями. Скучно не было. Чарльз уделял максимально много времени общению с женой и детьми. Были наняты бонна и гувернантка. Обе – женщины лет пятидесяти, не молодые и не старые, но достаточно опытные. Они полностью взяли на себя заботу о детях, так что Юлия могла посвятить своё время мужу и хозяйству. Она, наконец, перестала прятать свой живот и носила свободное платье, под которым всё равно ничего не было видно окружающим. Чарльз записал её на приём к хорошему врачу в Лондоне, но тот был так загружен, что мог принять её только через две недели.

          Юлия чувствовала себя неплохо, но временами у неё по ночам болел живот, и пару раз она неожиданно упала в обморок, очень напугав этим Чарльза. К счастью, оба раза она падала на диван и не ушиблась. Миссис Добсон высказала ему наедине своё мнение о том, что «миледи очень мало ест, и, судя по всему, у неё малокровие». Сэр Мэшем был серьёзно обеспокоен состоянием молодой жены. Он постарался в короткий срок так наладить жизнь в доме, чтобы она не волновалась за детей на время их отсутствия. Кухарка готовила только полезную еду, каждый день закупали у местных фермеров свежее молоко и яйца. Местный доктор, который был приглашён для консультации, советовал Юлии больше отдыхать, гулять на свежем воздухе  и ни в коем случае не волноваться и не перетруждаться.

           Следуя его советам, Юлия постепенно знакомилась с парком в хорошую погоду. Если на улице было слишком жарко, или начинался дождь, она бродила по многочисленным комнатам или в галерее, где арки во двор защищали как бы «кружевные» стены, искусно выложенные из какого-то твёрдого материала. Когда она уставала, то ложилась где-нибудь на диван и отдыхала. Чарльз обычно составлял ей компанию во всех прогулках, и она начала привыкать к нему, к его голосу, запаху, к его заботам о ней. Единственно, что иногда ей было тяжело передать ему по-английски свои ощущения или мысли, но Чарльз нашёл ей в библиотеке французско-английский словарь небольшого размера, и она носила его с собой.

         Вечерами, когда после обеда она была не слишком утомлена, она играла и пела для Чарльза. Но не в бальном зале, а в гостиной, где стоял небольшой кабинетный рояль. И хотя здесь не было такого резонанса, как в зале, Юлия чувствовала себя здесь уютнее, и инструмент нравился ей больше. Детям тоже разрешалось присутствовать на этих музыкальных вечерах. Владик просто слушал, как мама играет и поёт, а Нелли любила кружиться под звуки вальсов и полек, которые наигрывала Юлия.

         Чарльз отдал портрет молодой жены рамочнику в городе, и через неделю его торжественно повесили над камином в бальном зале. Зеркало подняли выше картины и повесили с наклоном, так, что в нем отражались танцующие в зале. Над вторым камином висел портрет Чарльза. Теперь портреты супругов смотрели друг на друга.

         - Надо нам заказать совместный портрет,- как-то за обедом сказал Чарльз. Юлия не возражала. Ей понравился портрет, который написал художник в Ницце. Но найдётся ли в Англии хороший художник?

         Горничная Юлии – Джейн появлялась только по звонку. Слуги старались не попадаться на глаза хозяевам, особенно молодой леди. Сэр Мэшем переговорил с глазу на глаз с миссис Добсон и просил её быть крайне деликатной и неназойливой, но быть всё время на чеку и в любой момент прийти на помощь молодой хозяйке. Т.е. горничная Джейн не должна никуда отлучаться и быть всегда поблизости от леди Джулии.

         Надо отдать должное Юлии, она старалась держаться изо всех сил, хотя ей зачастую было не по себе, она быстро уставала и нуждалась в отдыхе. Она охотно соглашалась на прогулки с мужем в парке и по дому и виду не показывала, что ей тяжело. Страх разоблачения заставлял её мужественно переносить тяготы ожидания ребёнка. Чарльз посещал её спальню каждую ночь, и она никогда не говорила ему, что плохо себя чувствует, хотя близость с ним не приносила ей удовольствия.

         К концу месяца жизнь в поместье потекла спокойно и размеренно. Юлии ни о чём не надо было волноваться: хозяйство управлялось надёжными людьми, все её пожелания были учтены, дети ухожены и занимались с нанятой учительницей. Чарльз даже позаботился об устройстве детей в местную начальную школу. Так что с начала учебного года Владик и Нелли начинали заниматься в школе, расположенной в Саутэнде.

           В одну из последних ночей июля Чарльз решился заговорить с Юлией о своей работе.
           - Дорогая! Ты ведь знаешь, что я – на дипломатической работе. Это очень важно для меня, мой отец мечтал, чтобы я сделал карьеру на государственной службе. К тому же, поместье хоть и небольшое, но требует расходов на содержание. Поэтому я должен продолжать свою работу. Отпуск у меня заканчивается. Когда мы поедем в Лондон к твоему врачу, я должен явиться в департамент за новым назначением.

            Юлия внимательно выслушала его, пару минут молчала, пытаясь хорошо понять то, что он ей сказал, потом улыбнулась и ответила:

          - Да, я понимаю, дорогой, что работа важна для тебя. Но ты должен знать, что я поеду с тобой в любой место, куда бы тебя ни послали. Меня это ничуть не пугает. Только как быть с детьми? Ты ведь определил их в школу. Где они будут учиться и жить?

            - Ты пока не волнуйся, Джулия. Я ещё не получил назначения. Вот когда я посещу департамент, тогда и будем решать.

           Юлия замолчала, обдумывая варианты событий будущего. Судьба обоих детей очень беспокоила её. Чарльз может опять отправить детей в какую-нибудь школу- интернат, и дети будут оторваны от родителей.

           Юлии хотелось с кем-то поделиться, посоветоваться, но переписка  с Бетти как-то неожиданно «завяла» и перестала приносить Юлии облегчение. Дело в том, что вся почта в доме складывалась на журнальный столик в вестибюле. И слуга каждое утро относил письма на почту. Юлия не чувствовала себя уверенной в том, что её письма не вскроют и не прочтут. Людей в доме много, кто его знает, какие они? Какие у них порядки? Доверяет ли ей муж? Поэтому она писала письма по-французски и ограничивалась общими фразами о том, что всё хорошо, и они здоровы. Бетти прислала за это время ей уже два письма, но на некоторые её вопросы Юлия просто не могла ответить.


                *             *            *

             В Лондон супруги Мэшем отправились в первых числах августа. Шофёр по фамилии Гаррис вёз их аккуратно и не очень быстро, делая остановки в небольших городках, где они могли размять ноги и выпить воды или чашку кофе в придорожных пабах. В столицу прибыли уже после обеда и разместились на первом этаже своего дома. Чарльз сам снял чехлы с мебели, заказал обед домой по телефону и постарался удобнее устроить молодую жену в гостиной, потому что подниматься в спальню она отказалась. Юлия так уже привыкла к его заботам о ней, к его ласковому и доброму отношению, что часто думала: как она жила без этого раньше? О Лешеке она теперь вспоминала с горечью. Почему она влюбилась в него? Ведь он и вполовину не был так заботлив и внимателен к ней, как Чарльз. И она гнала прочь мысли о нём.

          На следующий день супруги  с утра отправились на приём в клинику. Доктор Хадсон, к которому Юлия была записана за две недели, принял их в просторном кабинете старинного здания. Это был пожилой, солидный мужчина с седыми усами и бакенбардами, в тонких золотых очках. Он сначала переговорил с обоими супругами, а потом предложил Чарльзу пойти погулять на какое-то время и оставить его наедине с Юлией. Чарльз воспользовался возможностью и сказал, что успеет наведаться в департамент, а потом заедет за женой.

          Когда Чарльз вышел, доктор пересел из-за массивного письменного стола, за которым он их принимал, в кресло напротив Юлии и попросил её подробно рассказать о своём здоровье и самочувствии. Юлия сначала очень смущалась, всё - таки это был незнакомый мужчина. Но он заверил её, что у него бывают сотни пациенток, что он соблюдает врачебную тайну, и он должен видеть всю картину здоровья будущей матери. Сначала, подбирая слова, иногда путаясь и прибегая к словарю, Юлия рассказала ему и о тяжёлой болезни в детстве, и об амнезии, и об обмороках, и о теперешнем самочувствии.

         После продолжительной беседы, доктор вызвал медсестру, чтобы она помогла Юлии раздеться, и в соседнем кабинете, который оказался смотровым, он осмотрел и внимательно прослушал её, сестра обмерила живот и взяла анализы крови. Потом помогла Юлии одеться. Вся эта процедура заняла около двух часов. После осмотра доктор пригласил Юлию снова в свой кабинет, велел принести чай, и как раз к этому моменту подъехал и Чарльз.

       - Вот, что я вам скажу, сэр Мэшем, и вам, миледи. Я получил пока только первые, поверхностные данные о состоянии миссис Мэшем, и они – не утешительные. У вас - малокровие, какое-то общее истощение. Сердцебиение у плода слабое, очень непонятное для меня, как и сроки. Я настаиваю, чтобы леди Мэшем осталась у меня в клинике для дальнейшего обследования и наблюдения. Это очень серьёзно, потому что существует угроза как для здоровья матери, так и младенца. Таково моё заключение. Миледи должна остаться здесь прямо сегодня, вы можете послать за её вещами. Наши медсёстры обеспечат ей надлежащий уход.

         Супруги растерянно переглянулись. Юлия была напугана, но не тем, что надо немедленно остаться здесь, а тем, что доктор может раскрыть её тайну. Она бы и хотела провести эти последние недели вдали от мужа, чтобы он ничего не заподозрил о сроках.

        - Что же нам делать дальше?- растерянно спросил Чарльз.

        - Сейчас сестра отведёт вас в отдельную палату, вы пока можете подождать в вестибюле. Не теряйте времени и пошлите за вещами миледи.

           Чарльз и Юлия вышли в вестибюль длинным, просторным коридором и сели в уголке на диван. Чарльз был чем-то взволнован, но старался не показывать виду. Юлия чувствовала, что у него дрожат руки. Потом он вышел на минутку и послал шофёра Гарриса за горничной Джейн и её вещами в имение. Когда вернулся, Юлия сидела в той же позе, глядя в одну точку перед собой. Она мысленно молилась, как и каждую минуту до этого. Она просила у бога прощения за всё и умоляла его «устроить всё по его усмотрению», отдав себя на его милость.

         Вскоре за ними пришла медсестра и повела их нескончаемыми коридорами вглубь здания. Палата, в которую они пришли, находилась во флигеле огромного здания клиники. Она была достаточно просторна, с высоким потолком и одним окном. В ней стояла медицинская кровать, стол и стул, для вещей был устроен стенной шкаф с полками и вешалками, закрывающийся белыми дверцами. В комнате была ещё одна  дверь в ванную с туалетом. Ничего лишнего. На тумбочке возле кровати – Библия в хорошем переплёте с ленточкой-закладкой. Окно выходило в парк, и медсестра заранее приоткрыла его створки. Щебетание птиц и лучи августовского солнца сквозь кружевную листву деревьев слегка скрашивали впечатление и призывали смириться с неизбежным.

           - Боже, только я обрела свой уютный дом, только начала радоваться жизни, и вот, опять я в таких условиях. – Почти со слезами в голосе произнесла негромко Юлия.

          - Джулия, дорогая! Ты не должна так расстраиваться. Всё будет хорошо. Если доктор говорит, что это надо, значит нужно его послушаться. Я уверен, что он тебя обследует и отпустит домой. Я привезу тебе пару интересных книг, чтобы ты не скучала. Или хочешь, я привезу тебе бумагу и карандаши. Будешь рисовать.

         Юлия улыбнулась сквозь слёзы. Потом взяла себя в руки, ведь Чарльз никак не был виноват в теперешнем её положении. Зачем наказывать этого доброго, заботливого человека?

        Медсестра снова вошла в палату и попросила Чарльза выйти, чтобы Юлия смогла переодеться и лечь. Чарльз несколько раз поцеловал Юлии руки, заверил, что завтра привезёт её вещи и приедет сам прямо с утра. Потом ещё раз оглянулся в дверях, послал её воздушный поцелуй и ушёл. Юлия пыталась разобраться в своих мыслях и ощущениях. Конечно, это хорошо, что её оставили здесь, вдали от дома с его многочисленной прислугой. О ней позаботятся. Владик и Нелли тоже под присмотром. Чарльз обо всём подумает. Даже если с её нерождённым ребёнком что-то случится, -  на всё - воля божья. Она успокоилась, дала переодеть себя в больничную рубашку и халат, и прилегла на кровать. К удивлению, пение птиц и тишина убаюкали её, и она заснула. Проснулась только тогда, когда медсестра принесла обед на подносе. Еда была скромной, но вполне съедобной, и Юлия с аппетитом поела. После обеда в палату заходил доктор Хадсон. Он пощупал её пульс, ещё раз послушал сердцебиение ребёнка, покачал головой, дал какие-то распоряжения медсестре и, попрощавшись, ушёл.

           Медсестра закатила в палату кресло на колёсиках и предложила Юлии прогулку. Юлия очень удивилась, но послушно пересела в кресло, и медсестра повезла её в больничный парк. Погода стояла прекрасная, лучи заходящего солнца не обжигали кожу, а ласкали её, ветра совсем не было, и просто сидеть, наслаждаться природой было очень приятно. Медсестра поставила Юлино кресло возле журчащего фонтанчика, и девушка могла наблюдать, как небольшие, незнакомой породы, птички купаются в фонтане, а крупные голуби, размером с курицу, сидят в лужах, расправив крылья.

          День подходил к концу, и Юлия подумала про себя, что бог услышал её молитвы и устроил для неё всё лучшим образом. Когда уже заходило солнце, и медсестра покатила Юлино кресло в корпус на ужин, снова приехал Чарльз вместе в горничной, они привезли вещи и фрукты и книги для Юлии. Пока Джейн раскладывала и развешивала вещи в шкафу, медсестра принесла пациентке ужин и попросила Чарльза подождать в вестибюле. Горничная закончила с вещами и закрыла шкаф, спросила, не нужно ли ещё чего - нибудь?  Юлия попросила её помочь её расчесать волосы и заплести косу на ночь. И Джейн довольно умело и ловко справилась с причёской молодой хозяйки и вышла. Медсестра забрала поднос с посудой, сказала, что Юлия может повидаться с мужем, но только недолго. Вошёл Чарльз. Он был смущён и держался как-то скованно.

          - Джулия, дорогая. Я привёз вам парочку французских романов, маме они очень нравились. Я подумал, что пусть горничная останется в Лондоне, в нашем доме, и если вам ещё что-либо понадобится, вы сможете  вызвать её по телефону.

          - Спасибо, Чарльз, это лишнее. Я не хочу, чтобы она сама жила в нашем доме. Я и так могу вызвать по телефону Гарриса, и он привезёт всё, что нужно. Но мне вряд ли что-нибудь ещё понадобится. Я же здесь ненадолго. Так что отправьте её с Гаррисом домой. Я вас очень прошу.

         - Но почему? Она вам не помешает и не будет докучать!

         - Потому что я не хочу, чтобы слуги обсуждали моё состояние и мой внешний вид. Я знаю, как это бывает в больших имениях. В людской только и будут говорить, что обо мне и моих детях. Не хочу! Так и знайте!

           Чарльз помолчал немного, потом подсел к ней поближе и взял за руку.

          - Милая… Понимаете, тут такое дело. Я был у себя в департаменте. Мой отпуск закончился. Меня посылают в командировку, и я должен ехать уже завтра. – Чарльз пытливо заглянул жене в глаза, пытаясь понять, как она отреагирует. А Юлия удивлённо смотрела на него, до неё медленно доходило содержание сказанного.

         - В командировку? Почему нельзя подождать? Мы ведь собирались ехать вместе?

          - Джулия. Я говорил с доктором. Он категорически против того, чтобы вам не то, что ехать, а даже вставать нельзя. Конечно, когда всё будет позади, мы поедем вместе. Но сейчас я должен ехать сам. Я на очень ответственной государственной службе и никак не могу пренебречь своими обязанностями. Оставить службу я не могу, потому что надо содержать имение. Вы не должны волноваться. Я всё устрою так, что вам не о чем будет беспокоиться. Сейчас ведь уже летают аэропланы, и я постараюсь прилететь уже на Рождество.

         - На Рождество?! Господи, куда же вас посылают? Ведь Рождество ещё так далеко!!!

          Чарльз молчал некоторое время, массируя пальцы рук, потом нехотя выдавил из себя сдавленным голосом:

          - В Южную Африку. Там нужно наладить работу нашего консульства.

          Юлия неожиданно для себя начала вдруг плакать. Слёзы катились из её глаз сами по себе, и она никак не могла их удержать. Потом она всхлипнула и закрыла лицо руками. Спазм перехватил её горло, и она начала задыхаться. Она сама не знала, почему она плакала, её организм реагировал на сказанное как бы сам по себе. Чарльз пытался успокоить её, обнять, старался платочком вытереть ей глаза, но у неё началась настоящая истерика. Она плакала навзрыд, задыхалась. Прибежала медсестра из коридора. Уложила пациентку в постель, выставила Чарльза за дверь, сделала Юлии какое-то питьё, потом укол.

        - Что вы делаете, сэр?! – Отчитывала она молодого человека в коридоре. – Ей же нельзя волноваться. Неужели нельзя было не доводить больную до истерики?!

         Чарльз виновато молчал, кивая головой. Действительно, всё получилось ужасно. Ему пришлось, не прощаясь с женой, отправиться домой. Гаррис привёз из имения  его вещи и багаж, так что всё было готово к отъезду. Чарльз отправил шофёра в имение вместе с Джейн. Сам уложил багаж и приготовился к поездке. Его корабль отходил на следующий день в полдень, так что у него ещё оставалось время – навестить жену и попрощаться с ней.

                Встав рано, Чарльз принял ванну, которую сам себе приготовил, тщательно побрился, оделся сразу в дорожный костюм, свой багаж отнёс к дверям в прихожей. Теперь нужно было только навестить жену в клинике. Он взял небольшой саквояж и вызвал такси. Когда он прибыл в клинику, больные только просыпались, некоторые завтракали, иных везли на процедуры. Чарльз помялся перед палатой жены, его перехватила медсестра.

         - Извините, сэр, ваша супруга ещё спит. Мы вчера дали её большую дозу успокоительного, и она ещё не проснулась. Вам лучше наведаться к доктору Хадсону.

         Черльз с облегчением вздохнул и отправился к доктору. Он представлял, какой душераздирающей сценой может обернуться прощание с женой, и был рад этого избежать. К доктору была небольшая очередь из родственников пациентов. Чарльз дождался своего приёма, поглядывая на часы. Ему нужно было ещё успеть в порт.

         - Что же вы, сэр Мэшем, довели вчера вашу супругу до истерики? У неё была угроза выкидыша, и вы бы были в этом виноваты. Нам с трудом удалось предотвратить печальные последствия. Если вы пришли попрощаться, то я бы решительно не советовал вам беспокоить леди Мэшем  и передать всё через меня. Вы же имели уже негативный опыт с первой женой. Нужно беречь женщин, тем более, тех, которые собираются подарить вам наследников.

          - Простите меня, доктор Хадсон,- Чарльз был смущён и подавлен,- я хочу оплатить заранее все возможные расходы, и тогда я вам оставлю записку, ключи от нашего Лондонского дома и деньги для моей жены. Когда вы будете её выписывать, отдадите ей с самыми добрыми словами, какие найдёте. Я сейчас напишу.- Чарльз вытащил блокнот, карандаш, быстро набросал несколько слов, потом свернул листок и положил его в пухлый конверт с ключами и деньгами, который приготовил дома.

          - Хорошо, сэр. Не беспокойтесь за супругу, мы сделаем для неё и ребёнка всё необходимое.

                *             *            *

            Чарльз с тяжёлым сердцем покинул клинику, в последний раз взглянул на окна и отправился домой за багажом. Он надеялся, что быстро справится со всеми делами в Кейптауне, и через две недели уже поедет обратно. Это будет сюрпризом для Джулии, которая ждёт его только к Рождеству. Так он успокоил себя, настроился на серьёзный, деловой лад  и, забрав багаж, вызвал такси и отправился в порт.

           Джулия, так теперь её именовали в Англии, проснулась, когда медсестра  пришла измерять ей температуру и давление. В окно светило низкое осеннее солнце, и день обещал быть погожим. Джулия удивилась тому, что её глаза как-то заплыли, и отражение в зеркале показало припухшее, бледное лицо с тёмными кругами под глазами. Она стала вспоминать, что же случилось, почему она так плохо выглядит? Всплыл последний разговор с мужем, его предполагаемый отъезд. Когда медсестра принесла завтрак, Джулия не успела её спросить о муже. И только после, когда забирали поднос с посудой, она осведомилась у медсестры:

            - Скажите, мисс, мой муж ещё не приходил?

          Та поправила Джулии подушку, похлопала её по руке и, подбадривающее улыбнувшись, сказала негромко:

           - Как же, как же. Был ещё рано утром. Вы спали, и доктор Хадсон не разрешил вас будить. Он принял вашего супруга у себя в кабинете, и сэр Мэшем ушёл.

            - Как ушёл? Он же сегодня уезжает! Ему не разрешили даже попрощаться со мной?

             Медсестра смутилась и высказала предположение, что он ещё зайдёт перед отъездом.

             Джулия вся напряглась, села в кровати и стала с надеждой смотреть то на дверь, то в окно. У неё опять начал болеть живот. Она взяла, было, одну из книг, принесённых Чарльзом, но читать не смогла. Разные мысли лезли в голову. Джулия горячо помолилась, когда медсестра вышла, попросила бога простить все её грехи, вольные и невольные, и не отнимать ту малую радость и счастье, которые он сам же ей и послал.

           Время шло, но Чарльза всё не было. Доктор Хадсон пришёл с обходом почти к ланчу, потому что клиника была слишком большая, а палата Джулии находилась во флигеле. Он, как всегда, пощупал пульс, посмотрел её карту, висящую на спинке кровати, опять покачал головой. И тогда Джулия решилась задать ему вопрос:

            - А что доктор, говорят, что мой муж приходил утром, но вы его ко мне не пустили?

            - Да, миледи, не пустил. Вам нужен отдых и покой, а не душераздирающие прощания. Он передал мне всё, что для вас нужно и поехал.

            - Но как же так, доктор? Он уехал на долгое время, и вы даже не разрешили нам попрощаться? – Слёзы показались в глазах молодой женщины. Она сама не знала, почему? Ей просто было обидно, что ни доктор, ни муж не подумали о ней, что она может расстроиться, что они могут больше не увидеться с мужем…Начался непроизвольный плач, перешедший в рыдания. Джулия не могла остановиться, ей было безумно жалко себя, оставленную всеми в таком положении в чужой стране и с двумя детьми на руках.

            Медсестра хлопотала над ней, подавая ей воду, успокоительные капли, вытирая ей лицо влажными салфетками. Доктор, вышел ненадолго, но вынужден был вернуться, потому что у Джулии начались роды. Два часа выпали из сознания молодой женщины, скрытые нестерпимой болью. Она даже потеряла сознание ненадолго, пока акушерка колдовала у неё в ногах, а медсестра поднесла к её носу ватку с едким запахом. Джулия подумала, что всё уже закончилось, и как во сне, мысленно поблагодарила бога и богородицу за то, что у неё не отняли жизнь. Акушерка показала ей крошечного, синюшного ребёнка издалека, и Джулия вяло спросила её: « Мальчик?».

         - Ну, какой – мальчик? Я же вам показываю – девочка! – И акушерка ещё раз подняла крошечное тельце перед её глазами прежде, чем завернуть его в пелёнки.

         Джулии было почти всё равно, какой пол у ребёнка. Она только собралась отдохнуть, как резкие боли начались снова. Акушерка передала ребёнка медсестре и занялась ей, что-то бормоча себе под нос. Джулия смогла разобрать только: «О! А тут у нс ещё кто-то есть!»  И, не обращая внимания на крики и совершенно предобморочное состояние роженицы, она извлекла на свет ещё одного младенца, размером меньше первого. « А вот вам и мальчик!»- Торжественно сказала она и собиралась показать его матери, но Джулия лежала с закрытыми глазами, а младенец не подавал признаков жизни, и акушерка занялась  его реанимацией. Доктор тоже находился в палате и руководил всем процессом. Потом он убедился, что всё нормально, и ушёл. Но Джулия этого не заметила, она слышала сквозь дрёму слово «двойняшки», повторяемое то акушеркой, то медсестрой.
.
         Когда боль, наконец, оставила её, она только безумно хотела спать. Она теперь спокойно лежала в чистой, белой постели и хотела только одного: чтобы все оставили её в покое. Но как раз покоя ей и не давали. Постоянно наведывалась акушерка, потом медсестра, проверяли, всё ли в порядке? Два раза заходил доктор, щупал у неё пульс, светил фонариком в глаза. Наконец, её оставили в покое, и она заснула.

        Утром Джулию разбудила медсестра, пришедшая делать процедуры. Просыпаться не хотелось, так бы и лежала в мягкой постели, не думая ни о чём. Потом пришёл доктор Хадсон. Он взял стул и уселся у изголовья кровати Джулии, пощупал пульс и, всё ещё держа руку Джулии в своей руке, сказал:

         - Ну, и переполох вы устроили вчера, миледи! Хорошо ещё, что всё более-менее обошлось. А так – на что это похоже? Преждевременные роды, слабенькие, недоношенные дети… Теперь хотите ли вы или не хотите - вам придётся полежать у нас дней десять, не меньше. А деток ваших мы оставим у нас месяца на два, не меньше. Да, я поздравляю вас, у вас родились двойняшки.
 
         - Близнецы?- переспросила Джулия.

         - Нет, двойняшки. Потому что они разного пола: мальчик и девочка. Девочка родилась первой, она – старшая сестра, - пошутил доктор. – Но с вашей стороны было крайне неосторожно – закатить истерику из-за отъезда мужа. Это спровоцировало преждевременные роды и подвергло опасности жизни ваших детей. Им придётся месяца два набирать вес, чтобы превратиться в настоящих новорожденных младенцев. Ладно, отдыхайте. Медсёстры проведут вам все нужные процедуры и анализы.
 
                *              *             *

           Джулию выписали из клиники через десять дней.Доктор дал ей рекомендации на ближайшее время и вручил ей толстый пакет от мужа с письмом, деньгами, чековой книжкой и ключами от лондонской квартиры. Она не ощущала себя вполне здоровой, поэтому не поехала домой. К  тому же, дети остались на реабилитации в клинике, и Джулии было разрешено проведывать их каждый день. Поэтому Джулия сняла комнату в небольшом частном пансионате неподалёку от клиники, и каждое утро приходила посмотреть на детей. В остальное время она гуляла в парке клиники, иногда ездила за покупками в сити, много спала и читала книги, совершенствуя свой английский. Ей удалось найти двух кормилиц, и они сами приносили молоко для детей в клинику. Одна кормилица согласилась ехать с ними в Саутэнд, а найти ещё одну кормилицу для имения и няню  Джулия поручила миссис Добсон.

          Пансионат, в котором остановилась Джулия, был очень уютным и тихим. Зимой здесь было мало приезжих, так что за завтраком в столовой собирались не больше четырёх – пяти человек. И то, трое из них спешили на работу и завтракали раньше. А когда  в столовую спускалась Джулия, то она заставала одну пожилую даму, изредка – старичка – полковника и саму хозяйку. Джулия предпочитала немецкий завтрак и не претендовала ни на овсяную кашу, ни на жареный бекон с яйцами. Ей достаточно было чашку кофе с молоком, пару горячих булочек с маслом и джем. Всё это хозяйка неизменно для неё приготавливала. Обедала и ужинала Джулия в каком- нибудь ресторане или кафе.
 
         За завтраком она с удовольствием поддерживала разговор с пожилыми соседями, практикуясь в английском языке.Ей удалось найти двух кормилиц, и они сами приносили молоко для детей в клинику. Одна кормилица согласилась ехать с ними в Саутэнд, а найти ещё одну кормилицу для имения и няню  Джулия поручила миссис Добсон.

          Пансионат, в котором остановилась Джулия, был очень уютным и тихим. Зимой здесь было мало приезжих, так что за завтраком в столовой собирались не больше четырёх – пяти человек. И то, трое из них спешили на работу и завтракали раньше. А когда  в столовую спускалась Джулия, то она заставала одну пожилую даму, изредка – старичка – полковника и саму хозяйку. Джулия предпочитала немецкий завтрак и не претендовала ни на овсяную кашу, ни на жареный бекон с яйцами. Ей достаточно было чашку кофе с молоком, пару горячих булочек с маслом и джем. Всё это хозяйка неизменно для неё припасала. Обедала и ужинала Джулия в каком - нибудь ресторане или кафе.

         За завтраком она с удовольствием поддерживала разговор cо старичками за столом, совершенствуя свой английский язык. Темой для разговора служили неизменно погода и развлечения для пенсионеров. Соседи по столу советовали ей теплее одеваться и посетить какую-нибудь достопримечательность Лондона. Имея в своём распоряжении неограниченное количество свободного времени, Юлия каждый день посвящала одному или двум  знаменитым местам столицы. У неё был свой собственный список желанных для посещения мест, и она добавляла к нему что-то из рекомендованных опытными соседями достопримечательностей.

         Джулия радовалась этому своему марафону по столице, потому что потом, в разговоре с мужем, она не будет выглядеть провинциальной дурочкой, а сможет обсудить любой шедевр архитектуры или искусства и принять участие в разговоре на равных. Старички за завтраком помогали ей не только найти в столице интересные места, но и указывали, на какие произведения искусства и архитектуры  стоит обратить особое внимание. Через неделю Джулия совсем забегалась и сократила свои посещения до одного раза за день. Утром ей приходилось рассказывать своим сотрапезникам, где она была, и что особо привлекло её внимание. А они, в свою очередь, делились своими впечатлениями и рекомендовали посмотреть ещё что-то.

          Утро начиналось у Джулии с посещения клиники, она с радостью наблюдала, как её крошечные, худенькие двойняшки превращались в розовых симпатичных младенцев. По их личикам совершенно нельзя было понять, на кого они похожи. Глядя на них сквозь стекло в палате, Джулия проникалась к ним любовью и жалостью. Она постепенно привыкала к тому, что это её дети, и начала испытывать те материнские чувства, которые у неё были по отношению к сыну, и которых она не испытывала в первые дни после рождения детей. Иногда она задумывалась, какие имена им дать? Но на первом плане стояли вопросы: выживут ли они?  И - как их воспримет Чарльз? Возможно, что у него есть свои планы насчёт имён. Поэтому, перебрав в уме красивые имена, Джулия остановилась на Изабелле и Патрике, но много думать об этом не стала.

         Через три недели после интенсивных посещений всевозможных музеев, площадей и соборов Джулия так устала, что решила ограничить себя одним посещением раз в 2-3 дня. В остальное время она гуляла в парке или с книгой в своей комнате. Погода к октябрю испортилась, часто шли дожди, стоял густой туман и заметно похолодало.  К этому времени Джулия прочла три книги, что привозил Чарльз, ей стало скучно, и она переехала в их лондонскую квартиру, оставив пансион и своих милых собеседников.

          Переехав в их дом на набережной, Джулия заняла две комнаты на первом этаже. Ей приходилось самой топить камины и печь в кухне, дальше ездить на такси или извозчике в клинику к детям, но зато она могла спать вдоволь, сама готовить себе нехитрые завтраки и ужины, играть на пианино и петь, читать книги из библиотеки Чарльза. Свою шкатулку с драгоценностями и ценными бумагами, которую она всегда возила с собой в чемодане, она спрятала в сундук, найденный на чердаке квартиры. Здесь лежали всевозможные старые вещи прежних жильцов, а сундук стоял в самом дальнем углу чердака, заваленный старыми коробками и стульями.

          Здесь, наконец, Джулия смогла спокойно и неспешно написать письма Бетти, тёте Элеоноре и Марии в Петроград, не боясь, что чужие люди смогут заглянуть в её переписку. Она дала адрес этой квартиры и стала ждать ответов. Бетти и тёте она не стала писать, что дети уже родились, упомянула только, что ждёт близнецов. А Марии она написала, что у неё родились двое детей, и, что  ей очень нужна опытная няня, и если Мария устроена недостаточно удачно и нуждается в деньгах, то она, Джулия, готова оплатить ей переезд в Англию, чтобы Мария смогла у них жить и работать.

           Дети пробыли в больнице весь октябрь и начало ноября. Джулию удивляло то, что доктор Хадсон больше не интересовался ни её здоровьем, ни её детьми. Она больше его не видела. В его кабинет она не заходила, как-то не было необходимости. И вот, в конце ноября, после посещения детей, её вызвали в кабинет к главврачу. Джулия немного удивилась, но сразу пошла. Каково было её удивление, когда на месте доктора Хадсона она увидела моложавую даму в пенсне, в строгой накрахмаленной наколке на волосах и белоснежном халате.

         Дама представилась заместителем главврача и начала сразу разговор о детях. Они уже в полном порядке, вес почти достиг нормы, через неделю - две можно выписывать.

          - Простите, мисс…- Джулия не могла издалека рассмотреть надпись на её карточке на груди.

          - Мисс Эпсон, к вашим услугам.

          - Простите, мисс Эпсон, мной и моими детьми занимался мистер Хадсон. Каково его мнение о здоровье моих близнецов?

          - К сожалению, мистер Хадсон тяжело заболел, он пока не может выполнять свои служебные обязанности. Я – его заместитель, и теперь я занимаюсь его пациентами. Свои записи доктор Хадсон держал в личном сейфе, ключей от которого у нас нет. Поэтому я завела новые карточки на наших пациентов. По результатам анализов и осмотра ваших детей я вижу положительную динамику развития, двойняшки хорошо набирают вес, и через 10-14 дней мы можем выписать их домой. Ищите хорошую кормилицу, если вы планируете увезти их из Лондона.
            Джулия выслушала мисс Эпсон, приняла к сведению сказанное, слегка опечалилась из-за болезни доктора Хадсона, но потом решила, что это даже к лучшему. Она позвонила в имение, дала распоряжения по поводу комнаты для детей и кормилицы, назначила дату приезда за ней водителя Гарриса и горничной Джейн. Оставшиеся до отъезда дни  Джулия проводила в прогулках по городу и посещениях разных магазинов, в основном, для детей. Несколько раз она говорила по телефону с сыном. Он очень скучал по ней, но, тем не менее, был здоров и весел, учился в местной школе вместе с Нелли. Никто его не обижал, а даже наоборот – он подружился с двумя местными мальчиками.

                *                *              *

           Чтобы иметь хотя бы какое-то представление о театрах Лондона, Джулия побывала на спектакле в Ковент - Гардене, обновив своё приобретённое вечернее платье из тёмно-синего бархата. Она даже решилась надеть к нему аметистовое колье и серьги, доставшиеся от матери. Чтобы не привлекать внимания, она купила всю боковую ложу второго яруса и сидела в тени. Сделав высокую причёску у парикмахера, она надела изящную шляпку с вуалью, закрывающей пол-лица. Тем не менее, её изящная фигурка, руки в длинных перчатках и тонкие очертания лица привлекали внимание некоторых мужчин. Джулия постаралась не выходить в антракте, а, поднявшись чуть раньше всех, сразу после спектакля села в первый же экипаж и покатила домой, коря себя за безрассудство. Конечно, ничего постыдного не было в том, что она посетила одна Ковент-Гарден. Но как отреагирует муж, если узнает, что она не сидела дома, а разгуливала по городу, привлекая внимание?

          Кое-как раздевшись и накинув шелковый халат, Джулия сварила себе на спиртовке какао и дала слово - больше так не рисковать. Она ещё какое-то время почитала французский роман и заснула прямо на диване. Разбудил её стук дверного молотка. Она некоторое время прислушивалась, не веря, что стучат именно в её дверь. Потом встала, привела себя в порядок, насколько это было возможно, и пошла к дверям. В этой квартире, по бокам от парадного входа, находились узкие смотровые окошки, застеклённые витражными цветными стёклами. Одно окошко открывалось, и можно было видеть, кто стоит на пороге. Джулия
сначала глянула через стекло и увидела только расплывчатый силуэт мужчины. Её бросило в жар – неужели Чарльз вернулся? Но, присмотревшись лучше, она поняла, что это не муж. Мужчина был гораздо ниже ростом и одет совсем иначе. Джулия открыла окошко и спросила:

          - Доброе утро, сэр. Что вы хотели?

           Мужчина ответил ей по-французски удивительно знакомым голосом:

          - Доброе утро , мадам. Мне нужна леди Джулия Мэшем.

          - Я – Джулия Мэшем, а что вы хотели? – Ответила ему Джулия тоже по- французски.

           - О! Извините, мадам! Вы меня не узнали. Я – Анри Дюпре, управляющий имением вашей подруги, мадам Элизабет Жерар. Она прислала меня к вам с поручением. Я привёз вам письмо и деньги.

          - Извините, Анри, я не узнала вас. Сейчас я не смогу принять вас здесь. Поэтому давайте встретимся через два часа на Траффальгарской площади, у памятника. Раньше я никак не смогу.

          - Хорошо. Буду ждать вас там.- Согласился молодой человек и начал спускаться по лестнице.

            Джулия перевела дух. Ну, надо же! Явился ни свет, ни заря. Она взглянула на часы – ровно восемь. Что значит – простой человек. Ему и в голову не пришло, что люди могут ещё спать в это время.  Джулия начала быстро собираться. Сначала привела себя в порядок, причёска заняла больше всего времени. Потом убрала своё вечернее платье, навела порядок в комнате и поднялась на чердак за своей шкатулкой. Если они пойдут в банк, она сможет положить свои драгоценности на хранение. Из шкатулки Джулия достала несколько скромных украшений, которые можно было носить каждый день: золотую цепочку с кулоном, маленькие серьги и пару девичьих колечек. Цепочку с крестиком и ладанкой она носила всегда. Остальные драгоценности она разложила в небольшие коробочки и положила в саквояж, сюда же положила акции и какие-то ценные бумаги, которые достались ей от матери. Пустую шкатулку Джулия снова отнесла на чердак и спрятала на прежнее место.

            Она вышла из дома с саквояжем, села в свободный экипаж и поехала сначала в клинику. Повидав своих двойняшек и, убедившись, что с ними всё в порядке, она снова села в такси и покатила к месту встречи. Анри уже ждал её на площади, и она сразу увидела его, хотя там уже собралось немало народу. Джулия, изучившая столицу за то время, что дети лежали в больнице, повела его сразу в небольшой банк на углу двух улиц. Банк имел хорошую репутацию, по словам её мужа, но Чарльз не являлся его клиентом. Здесь в вестибюле были предусмотрены удобные и довольно укромные места для клиентов банка, где они могли, сидя на диванчике за маленькими столами, не только подождать своей очереди, но и пересчитать деньги, проверить документы.

            Все клерки у окошек были заняты, поэтому Джулия и Анри уселись в нише на диванчик, и Анри передал ей небольшой чемоданчик с пачками денег во французских банкнотах. Они вместе пересчитали деньги, Джулия вернула Анри расписку Бетти на 20 тысяч и сама написала расписку в получении 5 тысяч за аренду виноградника. Когда один из клерков освободился, Джулия подошла к окошку, а мсье Дюпре остался ждать её на том же месте. Открытие счёта в банке, перевод франков в фунты заняли достаточное количество времени. Потом Джулия пожелала арендовать сейф-ячейку в банке, опять оформление. Затем они с клерком спустились в подвал, там, в отдельной комнате с решёткой и тяжёлой дверью, клерк открыл ей небольшой сейф в стене двумя ключами, потом он вышел, и Джулия смогла положить туда свои коробочки с драгоценностями и бумажные документы. Клерк через время вернулся, закрыл сейф и один из ключей отдал Джулии. Сейф теперь можно было открыть только одновременно двумя ключами с одним из клерков банка. Джулия положила ключик в медальон. Когда они поднялись наверх, она спросила клерка, как устроить так, чтобы можно было прямо из-за границы перечислять деньги на её счёт. Объяснение заняло ещё какое-то время, так, что молодые люди пробыли в банке около двух часов.

             Когда они, наконец, вышли на свежий морозный воздух, наступило время обеда. Джулия, которая так и не расспросила Анри, как там дела у Бетти, решила, что лучше всего будет, если они пообедают вместе и поговорят в спокойной обстановке. Изучив за время пребывания в Лондоне множество пабов и ресторанов, Джулия повела его в небольшой паб на берегу Темзы. Здесь было очень мало посетителей, и Джулия не боялась, что её могут узнать или запомнить. Они уселись в нише у окна, выходящего на реку, Джулия заказала для Анри обильный обед и вино, а себе попросила только бульон и чай с булочкой. Пока они ждали заказ, Джулия достала небольшую пачку денег и положила её перед мсье Дюпре.

          - Анри! Я очень благодарна вам за то, что вы лично привезли деньги, рисковали, можно сказать, жизнью. Спасибо вам и вашей хозяйке за пунктуальность и честность. Я понимаю, что Бетти потратила немалую сумму на вашу поездку, поэтому я возвращаю вам эти деньги. Ваше право, как ими распорядиться. Я знаю, что вы – отличный управляющий и очень заботитесь о Бетти и её детях. Сами решайте, куда эти деньги лучше потратить. А впредь вы можете посылать деньги прямо из Франции, из Парижского филиала. Вот счёт. А теперь расскажите мне, как там живёт моя подруга, как её дела, здоровье, как дети?

         Молодой человек молчал какое-то время, собираясь то ли с мыслями, то ли с духом. Вид у него не был весёлым или счастливым.

        - С тех пор, как вы уехали, мадам, многое у нас изменилось. – Анри тяжело вздохнул и продолжил.- Мои мать и сестра пришлись ко двору в семье мадам Жерар. Мы жили почти, как одна семья. Мама занималась кухней, закупками и хозяйством, то есть, она руководила служанками, а сестра возилась с Маргаритой и занималась уроками с Франсуа. Но в конце лета в наш городок приехал вдовец – иностранец с двумя детьми. Они сначала жили в гостинице и присматривали себе дом в Провансе. А потом он случайно познакомился где-то в городке с мадам Жерар, помог ей починить велосипед и был приглашён в наш дом. Он гостил недолго, выпил кофе и отправился бродить по окрестностям, узнав, что рядом есть заброшенный виноградник и дом. Что вам сказать? Через короткое время он уже его купил, начал там ремонт и переехал в комнаты на первом этаже. С ним приехали две его дочки, восьми и пяти лет. Старшая девочка начала ходить в местную школу, в один класс с Франсуа. Так что точек соприкосновения между моей хозяйкой и приезжими получилось ещё больше.

         Анри перевёл дух и хотел продолжать, но тут принесли обед, и спутники молчали какое-то время, пока молодой человек не покончил со всеми блюдами. Он выпил стакан вина, предложив и Джулии, но та отказалась, довольствуясь чаем. Она видела, что Анри расстроен и ему хочется кому-то пожаловаться, открыть свою душу, поэтому опасалась, что если он выпьет лишнего, его развезёт, и ей будет трудно его унять. Но Анри выпил и второй стакан вина, налил третий. У него в глазах стояли слёзы.

        - Ах, мадам. Если б вы знали, как у нас всё изменилось в худшую сторону! – Начал он свои излияния. – У нас с мадам Жерар шло всё к свадьбе, и моя мать очень радовалась этому. Мы скрывали наши отношения с хозяйкой, но я надеялся, что когда- нибудь она сама захочет, чтобы я стал  не только управляющим, её правой рукой, но и законным мужем, советчиком, отцом её детей. С приездом этого чертового иностранца всё изменилось. Кажется, он -  то ли итальянец, то ли швейцарец. Возможно, она даже писала вам о нём? Так вот. Она перестала пускать меня в спальню, хотя между ними ещё тогда ничего не было. Стала со мной холодной и официальной, не хотела ничего объяснить. Даже старалась не оставаться со мной нигде наедине. А потом этот мсье, кажется, его зовут Манчини, да, Рафаэль Манчини,- Анри горько усмехнулся. – Этот мсье начал ей советовать, как улучшить хозяйство, как сэкономить на налогах и т.п. Мадам слушала его и давала мне  указания, как делать и что и где закупать. Она почти отстранила меня от управления имением, слушала только его. А недавно я своими глазами увидел, как он целовал ей руки и заглядывал в глаза…

          Анри осушил третий стакан вина, он почти плакал. Джулия надеялась, что он, работающий и живущий среди огромного количества вина, должен иметь как бы иммунитет, быть тренированным и не поддающимся опьянению. Но – нет. Настроение у Анри было такое, что вино только добавило ему печали.

         - Мадам Жюли! Я такой несчастный, такой одинокий! Вы можете пожалеть меня? Мадам Жерар сказала мне, прежде, чем послать к вам:
«Анри!- сказала она, - поезжайте к моей дорогой Юленьке, передайте ей письмо и деньги, узнайте, как у неё дела? Вдруг ей нужна помощь? Она очень симпатизировала вам, хвалила. Поезжайте и сделайте всё, что нужно». Я так надеялся , что хоть вы пожалеете меня, утешите…

         Анри пытливо и просительно посмотрел ей в глаза. Джулия смутилась. Она никак не ожидала такого прямого и откровенного разговора. А молодой человек уже схватил её руку и начал горячо целовать. Джулия не хотела его обидеть или усилить его печаль, поэтому спокойно высвободила свою руку из его крепких пальцев и с улыбкой сказала.

           - Мсье Дюпре. Я действительно уважаю вас и ценю, как прекрасного управляющего и доброго человека, но я никак не предполагала, что мои слова будут истолкованы в ином смысле. А где же письмо от Бетти?- Джулия старалась перевести разговор.

          - Оно в моём номере в отеле, там же несколько бутылок нашего вина, которые я привёз вам в подарок. Я надеялся, что мы заедем, и я вам отдам. А если это неудобно, то я завезу вам их сегодня вечером.

         Он опять просительно, буквально - умоляюще посмотрел ей в глаза.
Джулия приняла серьёзный и холодный вид и ответила:

         - Мсье Дюпре. Ни о какой встрече вечером не может идти и речи. Я недавно родила двух детей- двойняшек, мы все трое находимся в больнице. Меня отпустили на короткое время домой по делам, и я сейчас же возвращаюсь обратно. Письмо и вино вы можете оставить в том отеле, где вы остановились, мой шофёр заберёт их, когда приедет. Письмо Бетти я напишу позже и отправлю почтой. Передайте ей, что у нас всё хорошо, все здоровы и шлём ей наш горячий привет. Ну, а вам я хочу посоветовать: вы молоды, трудолюбивы и стремитесь совершенствоваться. Если с работой всё так плохо, не отчаивайтесь. Поезжайте на эти деньги в Париж, поучитесь там тому, что вам нравится, я даже готова вам помочь, чем могу. И вы найдёте новый смысл в жизни, перед вами откроются новые горизонты и возможности.

          Анри неохотно выпустил руку Джулии из своей руки, и огонёк в его глазах погас. В его взгляде читалось разочарование и недоверие к её словам. Он как-то поник, сгорбился. Джулия ещё раз поблагодарила его за всё, записала адрес маленького отеля, где остановился молодой человек, и распрощалась с ним. На улице она взяла такси и поехала домой окружным путём. В дом зашла через задний двор, из переулка. Пока было светло, задёрнула всё шторы в комнатах, выходящих на улицу, и остаток дня провела в кухне и маленькой гостиной, выходившей окнами во внутренний двор. Когда стемнело, она поднялась на третий этаж и, не зажигая света, посмотрела на улицу сквозь щелку между тяжёлых штор. Прямо напротив её дома можно было различить тёмную мужскую фигуру, которая стояла под деревом и наблюдала за входом в её квартиру. Джулия мысленно похвалила себя за осторожность, спустилась вниз и устроилась ночевать в гостиной на диване.

           Утром Джулия снова осторожно глянула в окно, улица была пуста, ничего подозрительного не было видно. Но она снова выходила через чёрный ход и калитку в переулке. Неприятностей у неё и так хватало.В клинике ей сообщили, что детей уже можно забирать. Она тут же позвонила в имение и попросила Гарриса приехать за ней вместе с горничной Джейн. Она ожидала их дома, собирая вещи. В основном, это были покупки для детей и кое-что для неё самой. Шторы на верхних этажах  она так и не раздвигала. Когда пришла машина из имения после пятичасового чая, Джулия послала Гарриса за письмом Бетти и вином по тому адресу, что оставил Анри. Когда же он всё это привёз довольно скоро, они быстро загрузили вещи и отправились за детьми.

           В клинике их не задерживали, Джулия подписала бумаги о выдаче детей, Джейн и та кормилица, что ехала с ними в имение, подхватили свёртки с детьми, и все разместились в машине. Джулия уселась рядом с шофёром, а две служанки с детьми – на заднем сидении. Машина тронулась в направлении Саутэнда. Дети спали, и за все два часа пути не издали ни звука.

                *           *          *

             До дома компания добралась уже затемно, около восьми часов. Зимние вечера начинались здесь уже после пятичасового чая. У входа их встречали дворецкий и миссис Добсон. Быстро занесли в дом вещи, помогли раздеться всем приехавшим. Джулия почувствовала себя уставшей, но сказала миссис Добсон, что пойдёт посмотреть, как устроят детей, а потом хотела бы принять ванну и что-нибудь поесть. Она поднялась вместе с Джейн и новой кормилицей, несшими детей, на второй этаж, в ту самую комнату, которую ещё Чарльз выбрал для «детской». Им навстречу поднялись новая няня и вторая кормилица, одетые в белые передники и наколки на волосах, похожие на медсестёр. Они приняли детей из рук Джейн и второй кормилицы и принялись распелёнывать на двух пеленальных столах, стоявших в глубине комнаты.

           Джулия окинула внимательным взглядом комнату и осталась очень довольной. Всё здесь было готово к приёму детей: помещение заранее хорошо протоплено, две одинаковые кроватки с кружевными пологами стояли у стены, далеко от окон. Одну из них украшала бледно-розовая накидка, вторую – голубая. Неяркий свет лился из настольной лампы под цветным мозаичным абажуром и через открытую дверь из ванной комнаты, где, судя по всему, было всё готово для купания детей. Джулия подошла ближе – посмотреть, как распеленают детей, потому что в клинике видела их только туго завёрнутыми. Новая няня и вторая кормилица действовали быстро и умело, а Джулия, хотя и имела уже опыт с маленькими детьми, была просто поражена, какими крошечными и беззащитными оказались её голенькие детки.

       Миссис Добсон появилась в дверях и представила Джулии новых служанок. Няню звали Грета, а кормилицу – Дора. Обе они были молоды, хотя кормилица - несколько дородна. Грета спросила Джулию, нужно ли и можно ли купать детей? Потом все посоветовались и решили, что сегодня купать не стоит, достаточно обтереть их влажными, тёплыми полотенцами.  Убедившись, что дети в надёжных руках, Джулия отправилась в свою спальню. Ванна уже была готова, и она с удовольствием погрузилась в пенистую, тёплую воду. Все заботы на время как бы отступили, и Джулия просто наслаждалась тишиной и покоем, попав, наконец, домой. Она бы, наверное, и заснула в ванне, но минут через двадцать появилась её горничная Джейн с мягким полотенцем и тёплым халатом. Вытерев хозяйку насухо, она расчесала её мокрые волосы, заплела их на ночь в слабую косу и надела ей на голову кружевной чепец с оборками. В спальне на столе у окна стоял ужин на подносе, блюда были накрыты металлическими колпаками, и Джулия с удовольствием поужинала, потом Джейн помогла ей надеть ночную рубашку с длинными рукавами. И хозяйка еле доплелась до своей огромной кровати, куда горничная уложила её, накрыв мягкой простынёй и толстой периной.  Джулия с удовольствием вытянула уставшие ноги и почувствовала грелку между простыней. Сон наступил мгновенно. Она не слышала уже, как Джейн возилась в ванной, сливая воду, как погасила свет, оставив одну горящую свечу на камине.   

                *           *          *

                Утром Джейн принесла Джулии завтрак в постель. Она поставила ей в кровати маленький столик со складными ножками, а на нём – поднос с овсяной кашей, кофейником и молочником, маленькими горячими булочками, маслом и джемом, которые Джулия любила есть за завтраком. Она мысленно отметила прекрасную работу миссис Добсон, которая запомнила, что любит её новая хозяйка. После завтрака горничная помогла Джулии одеться и причесаться и принялась убирать постель и унесла вытряхивать перину и подушки. Потом она забрала поднос с посудой и исчезла, а Джулия направилась в детскую, посмотреть на детей. Нелли с Владиком к этому времени уже были в школе на занятиях, и Джулия подумала, что сегодня сама поедет забирать их с водителем. Двойняшки чувствовали себя прекрасно. Выкупанные, накормленные с утра, они лежали в своих кроватках и таращились на игрушки, подвешенные над их головами. Джулия взяла их по очереди на руки, посидела с ними в удобном кресле и с облегчением отметила про себя, что дети не были похожи ни на кого, к тому же - они были разными. У девочки глаза и волосики – светлые, у мальчика – тёмные. Оба курносенькие и круглолицые, пока вообще было трудно что-то сказать.

           Посидев около часа в детской, Джулия отправилась в обход по дому. Она обошла все комнаты второго этажа и спустилась на первый. Ей хотелось вспомнить, как всё устроено, где и что расположено. Камины везде были растоплены, и слуги не попадались ей на глаза, как она и хотела. Обойдя все комнаты, Джулия вышла на скрытую лестницу и спустилась в полуподвальный этаж, где находились всякие подсобные помещения, кухня, прачечная и людская для слуг. Оказалось, что несколько человек как раз сидели за столом и занимались, кто – чем. Две девушки что-то шили, одна гладила бельё большим утюгом, а молодой человек в костюме натирал полотенцем фужеры для вина. Все были заняты и не обратили на Джулию внимания. Она прошла дальше и увидела сначала мистера Тодда в отдельной комнате, он переливал вино из бутылки в хрустальный графин. Увидев Джулию через открытую дверь, он встал и поклонился. Дальше Джулия увидела в небольшой комнате двух молодых людей, которые начищали тряпочками обувь. Комната миссис Добсон находилась неподалёку, она сидела за столом в очках и читала какие-то бумаги.

          Джулия не хотела её испугать, поэтому тихонько постучала в дверь и только потом вошла. Миссис Добсон поднялась, поклонилась и спросила, чем она может служить. Джулия выразила желание познакомиться со слугами и быть представленной им. Миссис Добсон сразу отложила счета, которые она сверяла, и повела Джулию по коридору. Первыми она представила ей двух слуг, которые чистили обувь. Один из них был личным лакеем хозяина и звался по фамилии – Смит, его Джулия уже знала раньше, второй был лакей для подачи на стол и встречи гостей - Питерс. Женщины прошли дальше, в кухню. Здесь Джулия вновь увидела пожилую кухарку и её молоденькую помощницу Полли. Работа у них кипела, на плите в кастрюльках что-то варилось, а кухарка нарезала на доске большим ножом овощи.

            - Я не спросила у вас вчера, что вы будете на обед, миледи,- обратилась к Джулии миссис Добсон, - и велела приготовить, как раньше, я помню, что вам нравилось: куриный бульон с фрикадельками и фрикасе с овощным рагу.

            - Хорошо,- кивнула Джулия, - но впредь, пожалуйста, согласовывайте со мной.

            Они покинули тёплую, уютную кухню и вернулись в людскую. Женщина, которая гладила бельё в углу на специальном столике, была прачкой и звалась миссис Прайс. Но для слуг слово «миссис» опускали и звали только по фамилии. Вторая женщина, которая шила за столом, оказалась горничной для уборки помещений и звалась – Миллер. Третья женщина уже ушла, а молодой человек, натиравший посуду, оказался буфетчиком, и звали его Портер.

            Познакомившись со всеми, Джулия прошла в комнатку миссис Добсон и задала ей несколько вопросов: сколько всего слуг? Какие у них в доме были прежде традиции относительно Рождества?

            Миссис Добсон доложила, что слуг всего двенадцать человек, четверо из которых – приходящие, живущие в Саутэнде. Остальные восемь живут в имении, в комнатах на третьем этаже, в мезонине. И двое – в маленьком домике у ворот - сторожке: кухарка  Уилсони её муж- сторож. Кроме этого няня Хьюз и бонна Грегсон ночевали по очереди в детской и в маленькой комнатке рядом. А кормилицы Сара и Рози временно занимали гостевую спальню на втором этаже.  Шофёр Гаррис ночевал в маленькой комнатке над гаражом. Всего получалось семнадцать человек.  О традициях миссис Добсон не могла сказать определённо, это было давно, при старых хозяевах. Но ёлку всегда ставили и наряжали в бальном зале, а старая хозяйка делала маленькие подарочки всем слугам, не взирая, на их прилежность в работе. Это как раз и хотела услышать Джулия. Она любила доставлять людям радость.

          Оставив миссис Добсон в её кабинете, Джулия поднялась к себе. Нужно было написать письма Бетти, мужу и тёте Элеоноре. Попросив Джейн принести ей чашку чая, она расположилась в кабинете мужа за письменным столом. Здесь был и чернильный прибор, и бумага для писем. До ланча она успела написать только мужу и Бетти. Обедала в столовой одна, наслаждаясь тишиной и покоем. Сразу после ланча отправилась с шофёром Гаррисом за детьми в школу.

          Столько было радости, объятий, поцелуев, разговоров! Дети были несказанно рады возвращению Джулии и спешили поделиться с ней своими новостями. Потом Джулия сидела в их классной комнате, смотрела, как они едят, помогла им переодеться в домашнюю одежду и потом повела их в зал, к роялю. Здесь она сыграла и спела им несколько весёлых песенок и сказала, что будет сама заниматься с ними музыкой.