Пару слов о романе Ж. Сарамаго Евангелие от Иисуса

Мини-рецензия на роман Ж. Сарамаго "Евангелие от Иисуса"

В своем романе Сарамаго развивает две (а вернее три) ключевые идеи:
1. Вина Иосифа/Иисуса за смерть вифлеемских младенцев.
2. Дьявол (который, кстати, конкретно здесь вообще ничего плохого не делающий) – просто инструмент Бога.
3. Во всем виноват Бог – но об этом напрямую нигде не сказано; Он всем рулит, но ни за что не отвечает.

Ниже по обозначенным этим пунктам (и не только по ним) пройдемся чуть поподробнее.
По поводу общей оценки книги, скажу, что за язык и весьма интересное, почти аутентичное погружение, можно было бы поставить «пять», но за то, что автор (не знаю, то ли испугавшись, то ли по постмодернистской привычке) в конечном итоге всё облекает в один большой анекдот, ставлю «четыре».

Больше половины книги занимает идея о вине Иосифа в смерти младенцев (кстати, везде (в том числе и в Новом Завете) всегда говорится более завуалировано: «избиение» младенцев, вместо их «убийства», как было фактически по содержанию Библии), якобы тот не предупредил родителей детей, и последующего перехода этой вины от отца к сыну его – Иисусу. Вина, по книге экстраполируется в еженощные кошмарные, с повторяющимся сюжетом сны, сначала Иосифа, а после его смерти и Иисуса. Сны эти не дают ни уснуть (в ожидании появления неизбежного кошмара), ни толком поспать (если всё же вдруг уснул) –потому что сразу просыпаешься. В своем глубинно-поверхностном пафосном старании, Сарамаго, особо не парясь, говорит об этом между делом – что, мол каждую ночь.. а вы представьте, - долго вы так протяните, если именно каждую ночь? – по автору Иосиф жил в таком режиме 14 лет, а потом – 5-6 лет: с 12-13 и до 18 лет (пока он не встретил Марию Магдалену) – в таком же режиме жил и Иисус. Вот, где, как бы намекает писатель, находится главная причина неуёмной внутренней печали и внутреннего излома как у отца, так и у сына. А лет за 35 до Сарамаго, Альбер Камю в своей повести «Падение» (1956-го года написания) говорит следующее по поводу «вины» Иисуса: «Но, помимо тех причин, какие нам усердно объясняли в течение двух тысяч лет, была еще одна важная причина этой ужасной казни, и я не знаю, почему ее так старательно скрывают. Истинная причина вот в чем: он-то сам знал, что совсем невиновным его нельзя назвать … Он, наверно, слышал, как говорили об избиении младенцев. Маленьких детей в Иудее убивали, а его самого родители увезли в надежное место. Из-за чего же дети умерли, если не из-за него? Он этого не хотел, разумеется. Перепачканные кровью солдаты, младенцы, разрубленные надвое, -- это было ужасно для него. И конечно, по самой сущности своей он не мог их забыть. Та печаль, которую угадываешь во всех его речах и поступках, - разве не была она неисцелимой тоской? Он ведь слышал по ночам голос Рахили, стенавшей над мертвыми своими детьми». И вот эту вот Камювскую интерпретацию (первопричинного генератора вектора вины) автор, несколько подкорректировав, и сделал одной из фикс-идей своего романа. Другое дело, что никто как-то особо не обвиняет по этой теме ни Ирода, непосредственно отдавшего приказ убить младенцев, ни Бога, затеявшего всю эту кашу.

Дьявол в романе (которого чаще называют здесь Пастырем) вообще душка – большей частью молчит, пасёт свое стадо (в том числе 4 года вместе с Иисусом, уча его уму-разуму), да то появляется, то исчезает перед Марией, матерью Иисуса, чтобы сообщить ей очередную ценную информацию или вернуться выкорчевать дерево с их двора вослед за окончательно ушедшим из дома Иисусом.

Анекдотичность же главная не только в сцене разговора Иисуса, Бога и Дьявола в тумане на лодке, когда сначала Иисус говорит, что «Я отказываюсь от нашего договора, порываю с Тобой, потому что хочу жить как все» (на что бог отвечает ему: «К чему эти пустые слова, сын Мой.. ты в моей власти всецело»), а когда узнает все свои будущие подробности о распятии на кресте, и то, что он является по сути просто инструментом Бога, и вовсе садится за весла, - всё мол, мне, пора домой, -но не может никуда уплыть.. Так вот, главная анекдотичность проскакивает как бы между делом, в сцене, когда Сарамаго говорит: «Умолкнувший Бог продолжал хранить молчание, а из тумана раздался голос: Быть может, этот Бог и тот, кто станет его соперником, - не более чем гетеронимы. Чьи? – с любопытством осведомляется другой голос. Пессоа, вымолвил первый голос, и слово, искаженное туманом, прозвучало как Персона. Иисус, Бог и Дьявол сначала притворились, будто ничего не слышали, но тотчас испуганно переглянулись, ибо есть у страха такое свойство – сближать и объединять». – Разве не прелесть! - это же голоса самого португальского писателя Сарамаго и какого-то его собеседника, которые, как бы в разговоре, выдвигают теорию, что может быть на самом деле весь этот рассказ и все его герои - не более чем гетеронимы другого португальского поэта Фернандо Антонио Ногейра Пессоа? И не более того. А так – идея была красивая, кстати, и язык, повторюсь, практически великолепен, и афористичных цитат имеется количество.

Тем не менее:
Степень парлептипности 0,29. Степень густоты (крови) 0,31.