Человек без малой родины

 
Если кликнет рать святая:
«Кинь ты Русь, живи в раю!»
Я скажу: «Не надо рая,
Дайте Родину мою».
             Есенин

В документах, метрике, место моего рождения – станция Коммунары, Костюковичского района. А родился я не в Коммунарах, а в 1,5 км от них, в сторону Кричева. Место рождения – железнодорожная казарма, где были две квартиры: квартира путевого обходчика – Макара Беляева и квартира путевых рабочих, которые приходили ремонтировать железную дорогу. Они утром собирались, переодевались и выходили, как они сами говорили: «Загонять черта под шпалы». Это такая операция, когда песок утрамбовывается специальной клюкой под шпалы. В конце дня с шутками – прибаутками расходились кто – куда: одни в Коммунары, другие по деревням.
Всевышний дал мне  хорошую память с младенчества, а может, в этом виноваты стрессовые обстоятельства. Войну я помню с двух лет. Как сейчас помню, солдата, который взял меня  на руки и я тянулся к его висевшим на поясе гранатам. На нем была пыльная одежда, на груди висел тускло горевший фонарик. Такая же пыльная одежда была у его однополчан. Бабушка угощала их молоком и хлебом. Железную дорогу сильно бомбили, поэтому в казарме мы уже не жили. Дальше события описывать не буду, расскажу один эпизод, благодаря которому являюсь четырехлетним «участником» Великой Отечественной войны.
Летом 1943 года дед Остап поздним вечером привел к нам в избу молодого парня в армейской форме. На его темно – зеленой телогрейке были погоны рядового. Мама перепугалась, отец шепотом спросил деда: «Что это за фокусы? Ты хочешь подвести семью под расстрел, а дом сожгут». На что дед ответил: «Не пужайтесь, он будзе працаватьтольки ноччу, а днем будзе сядзець з Микалайкай.  Пятруся я заберу у сваю хату». Родители согласились с тревогой на душе. Скорее всего, это был специально заброшенныйразведчик, который должен был разведать оборонительные линии в Костюковичском районе, находящийся под немецкой оккупацией. Солдат приходил под утро, залазил на нашу русскую печь и спал несколько часов. Затем открывал свою сумку, раскрывал какие – то бумаги и линейкой и карандашом чертил линии, писал какие – то закорючки, кипятил чай и угощал меня вкусным хлебом, на который было  намазано еще более вкусное масло. Для того, чтобы я не мешать ему со своими вопросами, мне тогда было четыре года, он доставал наган, вытаскивал барабан с патронами, давал наган мне в руки, и я шел и мысленно «стрелял» в темный закоулок между печью и стеной, где сидели «чудища». Наган был тяжелый, и чтобы нажать на спусковой крючок, мне нужно было это делать двумя руками. Родители уходили работать в поле, навешивали замок на дверь, и мы оставались вдвоем.
Последние два дня по улице стал проходить староста Исача с двумя полицейскими. Полицейские оставались у входа, а Исача заглядывал в каждую избу. Я сидел на скамейке в избе и крикнул: «Исача идзе па улицы з палицаями». Солдат схватил свою сумку и телогрейку и бросил на печку. А я крикнул ему: «Заходзь за печ у закавулак». Что и сделал солдат с наганом в руке. Исача подошел до дверей, потрогал замок, а потом, прильнув к стеклу рамы, спросил: «Мальчик, ты один»? Я стоял посреди комнаты, развел руками и ответил: «Я один, бацьки на працы». Староста подошел к полицейским, и они пошли к следующему дому. Я подбежал к закоулку и прокричал: «Они уже ушли». Солдат вышел, крепко обнял и поцеловал меня. Проговорил: «Коленька, кончится война, я обязательно приеду».
 Через два дня ночью солдат ушел. Я проснулся от того, что перешептывались мама с отцом. Мама держала в руках в желтой бумаге масло и спрашивала у отца, а что он сам будет есть. Обида подкатила к самому горлу, что солдат не разбудил меня, я заревел на всю избу белугой. Родители подумали, что у меня болит живот и намешали чайную ложку соли в воде и заставили выпить. Я ждал солдата до окончания войны и потом еще лет десять. А после подумал, что он погиб.
Мою же малую Родину зимой 1942 сожгли фашисты. Они напротив казармы сделали бункер, установили пулемет и обстреливали лес, боясь партизан. И осталась от моей малой Родины, где закопана моя пуповина, куча кирпичей и углей. Постепенно холмик уменьшался, а меня постоянно тянуло к нему. Всегда, когда я приезжал в Коммунары, мимо этого холмика, у меня бешено начинало колотиться сердце. Ностальгия по Родине – это зов пуповины, которая закопана на этом МЕСТЕ.