Пять утра

Пять утра

Пять утра. Еще не день, но уже и не ночь. Это как трещина на теле времени, из которой фонтанируют неожиданные и оригинальные мысли. Здесь главное не лениться и не зевать. Если еще не спал, то соберись и воплощай прилетевшие идеи. Ежели проснулся около пяти, то скорей выбрасывай себя из постели и хватайся за карандаш. Он надежней. В невесомости ручки не пишут, а в пять утра человек подобен космонавту на орбите. Вся планета под ногами и мысли всякой твари Божьей как на ладони – от водомерки до Шопенгауэра. И понимание того, что нашей планете принадлежат не только наши тела, но и наши мысли, пришло Евстигнею именно в пять часов утра.
- У Земли есть, конечно, и свои воспоминания, размышления и планы на будущее, - подумал он, - только общается она с нами намеками, образами, а не на раздробленном человеческом языке. Масштаб у нее иной, планетарный. Мы для нее микробы. И, вполне возможно, болезнетворные. Лекарства для избавления от болезней у Земли простые – огонь и вода. И того и другого у нее в достатке. Или сожжет, или потопит, если цивилизация совсем уж с каблучков слетит.
Евстигней выглянул в окно. Ни потопа, ни извержения вулкана он там не обнаружил.
- Значит, еще поживем! – подумал он взволнованно. – Жизнь и смерть  идут рука об руку с самого рождения. Расстояние между ними – от обнимашек и до вселенских катаклизмов. Надо в небо посмотреть.
Он выскочил из постели и полез на чердак, где у него стоял телескоп. Звезды мерцали, излучая само спокойствие. Тогда он перевел телескоп на Венеру. Она помахала ему ручкой.
- Что за ерунда такая!
Евстигней протер глаза и снова приник к окуляру. Теперь у нее волновались золотые волосы, будто там бывает ветер, и сидела она обнаженная, закинув ногу на ногу.
- Неет, нас так просто не возьмешь,- прошептал Евтигней, прицепил носок на палку и стал отгонять комаров и мошек от телескопа. Утомившись, опять прильнул к окуляру. Ему показалось, что Венера улыбнулась. Разволновавшись, Евстигней с палкой полез на самый край крыши, чтобы получше разогнать туман и насекомых вокруг телескопа, но поскользнулся и упал в кучу сухих листьев. Выкарабкиваясь и отфыркиваясь, он увидел в десяти шагах грозный темный силуэт с направленным в его сторону ружьем.
- Эй, эй! Егор Пантелеич не стреляй! Это я!
- Ну, ты и везунчик! – ответил Егор Пантелеевич. – Я ж думал это кабан или барсук под евстигнеевым домом роется. Дай-ка подстрелю, думаю, и с охотой далеко ходить не надо!
- Нет, нет, это я, человек, не барсук!
- Да вижу теперь. Хорошо, что голос подал. В темноте не разобрать было. Ну, ладно, пойду дальше, может, лиса попадется.
- Нет, стойте! Егор Пантелеич, мне надо как-то в дом попасть. Я с крыши упал, а дверь изнутри на крючок заперта.
- Не ушибся? Что ж ты на крыше ночью делал?
- Венеру разглядывал в телескоп.
- Это ту, что за речкой живет? Она ведь замужем!
- Да нет! Ту, что на небе. Вон, гляди, как чудесно мигает и извивается!
Егор Пантелеевич мельком взглянул на предрассветное небо, подошел к двери, дернул ее за ручку посильней, она и открылась.
- Заходи, астронавт-любитель. Вишь, как тебя Венера чуть к погибели не привела! Еще б секунду, и я бы выстрелил.
Евстигней медленно перевел взгляд с яркой звезды на ружье и радостно вскричал:
- Спасибо тебе, Егор Пантелеич! – хлопнул охотника по плечам двумя руками так, что тот почувствовал уважение к астроному, - я совершил великое открытие благодаря тебе! Что может соперничать со смертью? Только то, что сопоставимо с ней по масштабам – от обнимашек до межзвездных пространств. А это, братец ты мой, любовь! Пойдем на чердак, посмотришь на Венеру, пока совсем не рассвело.
- У тебя что ни кочка, то любовь. – Добродушно сказал Егор Пантелеевич. Он немного постоял, подумал, развернулся и пошел домой к своей Нинке помочь по хозяйству, а заодно и поинтересоваться  ее масштабом любви.
- Гляди, не споткнись о кочку на ровном месте! – крикнул ему вслед Евстигней. – всякое может случиться и с тобой!
Светало, а утренняя звезда как будто и не собиралась уходить, озаряя мир своим волшебным светом.