Тополя

         Солдатский взвод идет пыля,
         И песня будит городок,
         И осыпают тополя, и осыпают тополя
         Лебяжьим пухом даль дорог.
             Песня нашей роты

Дерево моего детства? Конечно, тополь!
Высокие, старые, они росли в три ряда в нашем провинциальном дворе. Я, тогда ученик начальной школы, частенько слонялся между ними в ожидании других пацанов. Иногда мы залезали по веткам довольно высоко. Земля внизу была утоптанной, плотной…
«Да какой же лук из тополя?!» – возмущался врач «Скорой помощи». Ехали мы быстро. С мигалкой.
Странно, но после этого случая я стал лучше учиться и получил разряд по шахматам. Опять же, стихи…
Маму позвал Сашка Горностаев (вероятно, потомок дворян, думается мне сейчас), наш сосед с первого этажа. Идейный вдохновитель этой луковой затеи. Ветка не ломалась –  Сашка предложил покрепче уцепиться за верхнюю, а на нижней попрыгать. Сломались обе. И по пути еще три. Очнулся на земле. Конечно, надо иметь свою башку на плечах. С тех пор ее украшает серьезный шрам: приземлялся я вниз головой. Когда зашивали, побрили наголо. Сломал еще левую руку и несколько пальцев там, по мелочи…
Она была беременна третьим. На восьмом месяце. «Лешка улыбался и меня успокаивал. Поэтому у меня выкидыш и не случился. Потому что улыбался». Отец с работы прибежал позже.
Мне определили сотрясение мозга. Поместили во взрослую травматологию. «Ну ты, Лёх, и матерщинник!» – восхищались мои соседи, два заводских парня. Я общался с ними на равных, только что не курил. Весь месяц, благо был август, объедался арбузами. Угощал всех, конечно.
Потом мы еще переезжали. Ехали в междугороднем автобусе: мама с пузом, я бритый, со шрамом и перевязанной рукой. Тащили скарб, впопыхах забытый грузчиками. В том же виде через пару дней заявился я в новый класс. Мой «звездный час»…
С братишкой у нас все равно ничего не получилось. Медсестра уронила в роддоме. Написали «родовая травма». Прожил четыре дня. Мама пришла домой, и мы обматывали ее грудную клетку простыней. Чтобы сделать потуже, ей пришлось лечь на пол, а я, мелкий, давил на спину коленкой. Останавливали лактацию, или как там это называется.

Прошли годы, мама тяжело заболела. Уходила она трудно, долго. Я был в институте на лекции, в дверь постучал старший брат. Когда хоронили, обошлось почти без слез. Даже перешучивались. Стоял прохладный прозрачный октябрь. Приехали с кладбища, стали поминать. Я вышел на балкон за водкой, босиком. «Куда ты без тапочек?!» – обязательно сказала бы мама. Но ее не было. Вот тут я заплакал.