Свет Нашего города

Павел Затверин не знал Петербурга.

 Как и Москву, в которой работал рекламистом недалеко от Кузнецкого Моста. Он знал и измерял свой родной город лишь станциями трамвайных путей. И только от Скорбященского монастыря до Страстного. А если приходилось добираться до дома по темноте, когда даже полуночные извозчики уезжают обратно, на окраины, Затверин прятался в ближайшем трактире, или, случалось, в публичном доме. И оставался там до утра, выпивая лишь газированные сиропы и угощал, если придётся, а приходилось часто, фруктами и вином окружающих. Нигде дальше этих мест он никогда не бывал. А однажды, одна молодая рыжеволосая девушка выпросила у него три бутылки шампанского и пять гроздей винограда. И всю ночь не давала спать. Так и промучился Затверин всю ночь, смыкая-размыкая глаза. Что даже самая тайная ласка незнакомки показалась ему насилием. Самым настоящим издевательством. Но бежать было бесполезно. За дверьми бывало и похуже…

И даже по рассказам незнакомцев, в те самые бессонные и бездомные ночи, никак не мог запомнить, что и где, в этом Петербурге. О нём даже не фантазировалось, даже не снилось. А только неловкость ссыпалась по плечам, если кто звал посетить столицу, тот самый Петербург.

Но ведь послали. И послали именно в Петербург. И именно Павла Затверина.
— Вы прекрасны! Простите мне мою радость. — сказал Иван Дмитриевич. — О тебе же сам Селезнёв отзывался очень лестно!
Не страшно, а всё-таки не хотелось Павлу ехать в те края. Края, где, говорят, рыбой пахнет на каждом углу да и ещё заколют в собственной квартире, так, за деньги лишь. «Несправедливо так погибнуть», — повторял он себе перед сном. Да и что там, за Страстным или за Скоробященским? Одни поля и чащи, на которые смотреть тошно.

— Поедете на поезде,- сказал Иван Дмитриевич,- тебя Вас и трогать не будет.
Так и случилось. Но Питера он, Павел, совсем не знал. И еле уговорил извозчика отвезти его по адресу, указанному в записной книжечке.
Затверин ехал и глядел на крыши, на заведения, на людей и их одежду, следил за их речью, вслушивался в такты улиц, в ритмы топота лошадей. Свист переулочного ветра. Скрипы дверей. Бас новых знакомств. И дрожание собственного, ещё робкого, услужливого голоса.

Знакомство прошло в тумане. Будто не умылся с утра, ещё с позапрошлого московского утра. Павел осторожно мял своё колкое лицо, вертел свои каштановые жидкие усики и думал о пирожном.

— Кофе не желаете? — спросили его кто-то, а имени не запомнил. Но по манжетам — начальник.
— Да, если не составит труда. А то с дороги, никак не проснусь, видимо.
— Зовите меня Семён.

И это, слава Богу, что он напомнил, а то так бы и обращался только на глаз. А это же не всегда вежливо, да и положение не то. Положение не то, думал Павел Затверин, и шляпа помята, картона не вставишь, и сидеть неудобно. Всё Петербург, решил Павел, дурацкое место с тяжелыми облаками. И что, что ночи светлые? Но ведь днём же видно хуже, так что всё это бесполезно. Безжизненно. Грубо. Только горячий кофе спасёт, и то, если с сахаром. Или пирожным.

— А вы же половину Москвы осветили? Это правда? — спросил Семён.
— Освятил?- неправильно понял Затверин.
— Ну да. Это же самое настоящее освещение. Столько вывесок, столько цветов: белый, красный, синий, желтый! Говорят, ещё и розовый где-то на Ходынке видали. Просто великолепно. И как же радует глаз!
— Наша реклама, хоть и создана как украшение ночи, может радовать и среди белого дня, — вылилось из Затверина. Будто не он, а кто-то сильный. Кто-то знающий, лаконичный и строгий забрал его тело. Бледное и красноглазое.
— Несомненно, несомненно, господин…
— Павел Иванович,- заговорил Павел. Не дрогнув. Не бормотав.

А внутри всё-таки зажался. И свернулся. Но где-то внутри, сквозь самого себя. Что даже все условия прослушал и только соглашался, соглашался, будто зная на что.
Затверин знал это лучше всего.
— Значит, договорились? Вы окажете нам огромную услугу. Мы осветим наши заведения, а дальше и весь город. И всё благодаря Вам, Павел Иванович. И только Вам. Вы создаёте свет нашего города!
Они пожали друг другу руки.

Затверин не знал Петербурга. Выйдя из конторы своего новенького клиента, он… да даже не он, а тот, ещё неизвестный Павел, именно он представил, как на каждом здании, каждой стене здешней улицы появится яркая неоновая вывеска! Пусть даже с самыми глупыми и ненужными словами, но это будут его личные буквы. Павел принял город за свой, сделал своим. Обрёл новую родину. Личную и желанную, и совсем необузданную.
Чистый лист бумаги.

Это Павел Затверин никогда не знал Петербурга. Хотя, Павел, незнакомец в теле Затверина, тоже не понимал на какой улице стоит сейчас, и на какую свернёт, и на которую пойдет дальше. Но теперь его несло. Несло уверенное тело с горящими глазами, потвердевшими усами и теплой ухмылкой.

Тело, что теперь называло себя Павлом, знало: если повернуть направо, а дальше идти прямо, прямо до площади, можно выйти на вокзал. А там тело сядет в поезд, вернётся к себе домой, в Москву. И уже там, в конторе, недалеко от Кузнецкого моста, оно сделает всё так, как и решило вместе с Семёном: закажет выплавку 8 фигур.

По буквам: «М» «Я» «С» «О» и «Р» «Ы» «Б» «А».