Исповедь колдуна. Глава 4. Нинка

Семён сидел на кухне перед нетронутым бутербродом.
 
- Стало быть, я теперь еще и безработный, - сказал он то ли сам себе, то ли Арсению.

- Не велика потеря. Радоваться надо, что не придется больше ходить в этот рассадник, - ответил Арсений.

Да Семён и сам это прекрасно понимал. Просто очень уж резко у него почва ушла из-под ног.

- Слушай, Сеня, а откуда в доме хлеб и колбаса? – вдруг спросил Семён. – Шаром покати ведь было.

-А, ерунда! – Семён почувствовал, что Арсений заулыбался. – У Нинки, которая через два дома живет, взял. Не обеднеет, и уж точно не похудеет. Пойдем, кстати, наведаемся к ней.

- Еще чего! На кой она мне сдалась?

- Ну, вообще-то она у тебя корову увела. На следующий день после того, как твоих схоронили. Слух-то по деревне уже прошел, что ты живой и домой вернулся. А она скотину возвращать не собирается. Нехорошо…

- Да зачем мне сейчас одному корова? Понимаю, когда семья. А так… Сено заготавливать, доить ее, мороки столько.

- Да не в корове дело, Семён. И забирать ее необязательно вовсе. У Нинки мальчишка подрастает, есть кому молочко парное пить.

- Ну и пусть корова у нее остается. Бог с ней, с коровой. Зачем ты тогда к ней идти предлагаешь? Не пойму.

- Для начала напомнить, что чужое брать непорядочно. Ну, и помочь Нинке надо. Оступилась Нинка сильно, вот-вот дел натворит.

- Чего у нее?

- Плод скинуть собирается. Нагуляла ребенка с Витькой-плотником. Ну, у которого бригада в вашей школе крышу перестилала.
 
- Делаааа…, - только и протянул Семён. – Нинка же в школе трудовичкой работает. Девчонок учит шить да вязать. А Колька, муж ее, у нас на комбинате цехом заморозки заправляет. Ну, он мужик вспыльчивый. Как бы не прибил Нинку.

- Не прибьет, - уверенно сказал Арсений. – Он о связи Нинкиной знает. И ничего не говорит ей. А знаешь почему?

- Ну?

- Потому что сам хорош. Сколько девчонок ваших комбинатских оприходовал…

- И что теперь будет с ними, Сень?

- С кем, с девчонками?

- Да ну тебя, шутник. Ну, с Нинкой, да с Колькой?
 
- Если Нинка дров наломает, все очень плохо кончится. Не расплатится она за свой грех при жизни. А если ребенка оставит, все наладится у них. Колька малышку примет, как свою, гулять перестанет.

- Так и перестанет?

- Ну да. Девочка непростая родится, с больным сердцем. Очень настрадаются Колька с Нинкой, по докторам набегаются. Но это их сблизит. Времени на глупости всякие не останется. А девочка болячку свою перерастет, выучится, врачом станет. Хорошим врачом. Много жизней спасет. И родителям помогать будет, они как у Христа за пазухой всю старость проживут.
 
- Сень, ты – сказочник! Так не бывает!

- Еще как бывает. У Нинки завтра в восемь утра в больнице назначено. Ну, процедура эта. У нас мало времени!

- Да как я это ей все скажу? Это ж их женское все-таки.

- А ты не говори все. Скажи, чтоб ребенка сохранила, Колька простит ее и примет. Она ж сейчас больше всего боится, что он ее убьет, если узнает. Ей и самой тошно на преступление идти.
 
- Ну, пошли, - сказал Семён. – Если мне Нинка не поверит и пошлет, куда подальше, у меня хотя бы будет оправдание, что я от горя сбрендил…

***

Нинка возилась с бельем во дворе. Увидев Семёна, она заметно смутилась и даже выронила из рук полотенце, которое собиралась повесить на веревку.

- Здравствуй, Семён! А ты за коровой, да? Только она сейчас на выпасе, к вечеру, как придет, я тебе сразу приведу! А я еще Кольке говорила: «Некрасиво-то как получилось, была семья, и нет семьи. А мы тут еще вроде как чужое без спроса…»  - Нинка все тараторила и тараторила, не давая Семёну и слова сказать.

- Привет, Нина. Можно войти? – вкрадчиво спросил Семён, когда Нинка на секунду замолчала, чтобы набрать новую порцию воздуха.

- Да, конечно, извини, что сразу не пригласила, - Нинка суетливо отворила калитку, пропуская Семёна во двор. – Ты проходи, садись на лавку, в тенек садись, тебе нельзя, наверное, на солнце-то.

- Ты за меня не беспокойся, Нина. И за корову не беспокойся, я не за ней пришел.

– Семён присел на лавку, положив ногу на ногу и пристроив загипсованную руку на колене.
 
Предстоящий разговор очень волновал Семёна. Впервые в жизни ему приходилось лезть в чужое и глубоко личное дело. Да кто он такой? Избранный? Все это напоминало бред умалишенного.

- Нин, ты садись, разговор есть, - начал Семён.
 
Нинка села рядом, натягивая на полные колени короткий домашний халат.
 
- Корову можете себе оставить. У вас мальчишка… и скоро еще девочка будет, - глядя в округлившиеся Нинкины глаза добавил Семён.

- Ты о чем, Семён? – Нинка покраснела и заметно разволновалась. – Откуда вообще? Что за чушь?

- Это не чушь, Нина. Я точно знаю, что не чушь. И ты знаешь.

- Что, Зойка-медсестра проболталась? Последняя сплетница, всем, поди, уже растрепала.

Нинка громко разрыдалась, закрыв лицо руками.
 
- Нина, никто мне ничего не говорил. Ты не плачь, тебе нервничать нельзя.
Нинка громко высморкалась в так и не повешенное сушиться полотенце.
 
- С Николаем поговори сегодня же. Он простит тебе и Витьку, и все остальное. И ты его прости. И завтра никуда не ходи, не бери грех на душу. – Семён сам удивлялся тому, как уверенно звучал его голос. Ему даже показалось, что и голос-то был не его.
   
Нинка от удивления перестала плакать. Она смотрела на Семёна во все глаза.

- Нина, я, правда, ни с кем не говорил. Можешь не переживать, это останется между нами.
 
Поднимаясь со скамейки, Семён добавил: «Иди домой, у тебя борщ на плите давно закипел. Переваришь».

Когда калитка за Семёном закрылась, Нинка еще с минуту в оцепенении сидела на скамейке. Потом побежала в дом. На кухне она выглянула в окно и смотрела до тех пор, пока Семён с согнутой в локте рукой не скрылся из вида. Нинка молча перекрестилась и выключила плиту, на которой булькал давно сварившийся борщ.

Когда на следующее утро Семён вышел на крыльцо, он увидел на ступеньке трехлитровую банку свежего молока, а под ней лежала записка: «Спасибо тебе, Семён! С Николаем поговорили. Все хорошо. Я про тебя тоже никому не скажу. С благодарностью, Нина»

Продолжение в понедельник, 7 февраля