Кома, белая роза и девять муз

Владивосток, 1993
        Кома, белая роза и девять муз
        Больница. Реанимационная палата.
        Две женщины в белых халатах стоят в дверях и тихо общаются.  Более высокая Инна в какой-то момент сжимает запястье Ларисе и быстро проходит к изголовью моей спецкровати. Застилает тумбочку голубой салфеткой и ставит вазу с высокой белой розой.  Несколько мгновений близко смотрит на мое тело, увитое проводами, на капельницы, канюли,  гастральный зонд. Затем возвращается и говорит:
        - Когда эта роза полностью раскроется, Рома откроет глаза.
Идёт седьмой день моей бессознательной комы. Как этот эпизод мне запомнился, мне непонятно, я проводил без сознания уже целую неделю.
        Вот кто-то пишет или рассказывает: «Ты идёшь по чёрному тоннелю к белому пятнышку вдалеке. Движешься к свету, так сказать. Белое окно становится всё больше и больше. И вот ты выходишь на свет. Ты на месте! Тебя окружают тишина, свет и покой. Ты перед вратами.
        Апостол Пётр в ретроспективе твоей жизни проводит спектральный анализ всех твоих неправильных поступков, грехов, выражаясь правильным человеческим языком. Анализирует; в каких ты искренне раскаялся, - удостоился прощения, так сказать, а какие грехи не допустят возможности даже посмотреть на ключи от рая, мягко говоря.
        И дальше святой апостол Пётр должен решить судьбу твоего распределения. Подождите! Кого-то может ещё и обратно отправить»
        Но вот вы можете даже мне не верить, но у меня без двух месяцев двадцатилетнего, всё было совершенно не так.
        Брожу я с огромной белоснежной розой значит среди знакомых девчонок по саду в Греции где-то на Олимпе. Ну как знакомых? Я их раньше видел только на картинках в книжках и много о них читал, но короче, всё равно, знаю их хорошо.
        Брожу значит и думаю: «Я десятый в компании прелестниц, может в футбольчик-волейбольчик пять на пять, хотя раз я парень, можно и 4 на 6 разделиться или турнир по шахматам сообразить, судейская категория и первый взрослый разряд у меня есть. Играть умею, организую чемпионат»
        Но девчонки эти не современные какие-то, занятые видите-ли, ладно бы работали, а то в основном пишут и читают. Особенно увлеченно читает та, что с глобусом.
        Подхожу к ней первой, как старой знакомой, и, не обращаясь по имени, говорю.
        - Привет, долго читаешь. Глаза заболят. Пошли в волейбол поиграем.
        А она, главное, смотрит на меня так проникновенно, даже вдохновенно и говорит.
        - Привет, Роман! Выбери лучше любую книжку и посиди почитай.
        Ну, я, конечно, человек воспитанный, подхожу ближе, выбираю книгу. Ну, а что тут выбирать?
        Беру самый красивый фолиант. Удивительно, пока подношу руку к стопке с книгами, греческие буквы сначала становятся старославянской кириллицей, а затем вообще нашими совершенно русскими: «Мифология» энциклопедический словарь.
        Главное, я смотрю, получается так удачно, в тему времени и места.
        Присаживаюсь, читаю. Читаю с удовольствием страницу на букву «У». Чувствую, устал. От переизбытка разнообразной информации конечно же.
        Благодарю я девушку с красивым именем Урания. Улыбаюсь, склоняю голову и иду дальше по саду. Слышу только в спину вдохновенный голос: «Читай больше, изучай разные науки, Рома»
        Иду дальше. Четыре девушки рядом сидят, пишут. Одна напишет строчку, прикусит краешек пера, сморщит носик, и с такой любовью смотрит в даль, что оторваться нельзя.
        Другая пишет что-то серьёзное, грудь вздымается прямо особым ритмом, как будто бы напевает про себя.  Даже дуэтом с ней хочется спеть.
        Третья пишет и еле слышно читает написанное, да так складно и красиво, что хочется слушать и слушать.
        А четвёртая, как и первая мечтает больше, изредка склоняясь над пергаментом с пером, ну, не налюбоваться.
        - Привет, девчонки, волейбол, - кричу я. «К чему, думаю, долго рассусоливать».
        - Садись, ты у нас в плену. Пока не напишешь четверостишие, не отпустим, - смеётся Эрато, прикрывая губки пером.
        - Так чтобы хором спеть можно, попробуй, напиши! – хохочет Полигимния, наклонив перед лицом ветку оливы.
        - Эпичное что-нибудь, значимое! По красноречивей, пожалуйста! – переливисто звенит Каллиопа, закрыв личико свитком пергамента.
        - Лиричное помелодичней, - напевает Эвтерпа, вальсируя руками.
Присаживаюсь я около девчонок и читаю стихотворение своё, значит, из первых юношеских и вижу, улыбаются девушки.
        - Красиво, - шелестит Эрато и вздыхает. – О первой любви.
        - Нормально, - говорит с утихающим смехом Полигимния. – Хором только не спеть, как-то уж сильно от первого лица. Да, и не подчистить для гладкости звучания.
        - Пойдёт, - кричит Каллиопа звонким голосом. – Только не эпично совсем.
        - Лирично получилось, - сладко напевает Эвтерпа. – Молодец, Роман.
Уголки губ разлетаются, я склоняю перед девчонками голову и двигаюсь дальше в сторону танцующей девушки.
        - Приветству.., - я не успеваю договорить и меня начинает кружить следующая сестра-красавица.
        - Ох, и жарко у вас даже утром, девчонки, - я пытаюсь освободиться из объятий прекрасной танцовщицы.
        - Подожди, следи за моими па, - смеётся Терпсихора. – Запоминай, Ромашка, иначе не отпущу. Ты же всегда мечтал красиво танцевать.
        Улыбка снова озаряет лицо, я слежу ещё несколько мгновений за непередаваемой пластикой чарующих движений. Через несколько секунд я с трудом отрываю взгляд от божественного танца, и иду дальше.
        Игра с мячом, чувствую, точно не сложится.
        Вдруг шелест листвы оливкового дерева приносит голос мамы.
        - Рома, просыпайся. Ты меня слышишь? Сожми пальцы. Рома, ты же реагируешь. Открой глаза. Открывай глаза, лентяй.
        - Ма, как там Роман? – я также слышу голос брата. Николай всегда обрезает один слог в слове мама или иногда переставляет ударение в слогах мама местами.
        Я улыбаюсь и думаю. «Фигушки! Никто не прервёт такой сон. Не проснусь пока со всеми не пообщаюсь»
        Солнце светит, птицы поют, ветви оливы гладят лицо и руки продолговатыми листьями, лёгкий ветерок щекочет шею, плечи и щёки.
        Я присматриваюсь, немножко вправо в верху одна из сестёр удобно расположилась на скальном выступе и о чём-то вдумчиво размышляет, склоняется над развёрнутым свитком пергамента, записывает и опять морщит лоб, задумываясь.
        Я приближаюсь.
        - Приветствую, Клио. Сильно занята?
        - Здравствуй, Рома! Что не хочет никто в волейбол играть? Присаживайся, я тебе хорошую историческую книгу дам. Ты же исторические книги больше всего любишь.
        - Спасибо, Клио, легенды и мифы Древней Греции отличная книга, - шепчу я и мягко отодвигаю от себя протянутый бестселлер. – Но мне кажется, что я наизусть её знаю, а вот покопался бы в истории своей страны я с удовольствием.
        - А что ж ты на исторический факультет не пошёл? – смеётся Клио и окатывает меня лукавым взглядом. – Да, и вообще, вижу я каких сестёр ты напоследок оставил. Или ты нашей маме розу несёшь?
        - Клио, свет моего сознания, сожалею, конечно, но не будем о несбывшемся, обещал инженером стать отцу, хоть это и не моё! - говорю я Клио с грустной улыбкой. – Пойду я дальше. Со всеми сёстрами хочется пообщаться.
        Я улыбаюсь Клио, галантно склоняю голову, и запечатлев в памяти улыбку «исторички», поворачиваюсь и двигаюсь дальше.
        Лица двух девушек, сидящих немножко поодаль, меняются настолько быстро, что я не успеваю понять, что происходит. Причем также, я чувствую, что помимо всего сёстры не ладят с другом.
        Я всё ближе подхожу к театралкам.
        Вдруг голос с небес заставляет меня вздрогнуть.
Незнакомый мужской голос из поднебесья обращается по имени, называет внучком и настойчиво советует общаться больше с Талией, ответственной за комедию.
        Я пугаюсь, потому что не понимаю, кто это говорит. Хоть я и шахматист, проведший много долгих шахматных баталий, и поучаствоваший в десятках блицтурниров и привыкший находить ответы и оптимальное решение мгновенно, сейчас я ступоре.
        - Нет, внучек, пусть лучше Мельпомена с тобой позанимается. Она большему научить может, - родной голос бабушки пытается спорить с незнакомым мне голосом.
        – И тексты писать, и выступать, и вообще жизнь, как комична, так и трагична. А раньше Мельпомена даже за пение отвечала.
        Я вырываюсь из шокового плена и кричу, не понимая что.
        - Дед, дед, дед. Скажи ещё что-нибудь. Дай мне запомнить твой голос.
Из поднебесья доносится весёлый смех.
        - Внучок, люди живут дольше и лучше, потому что смеются. А будешь читать больше, чувство слова само придёт.
        Поднебесье смолкает.
        Я ещё долго жалостно смотрю вверх. Деда живым я не застал, мой главный артист умер, когда мне было 6 лет, в Энгельсе на Волге, где жил последние свои годы.  Я приеду туда уже только на его могилу, когда мне будет девять.
        Затем я последний раз вздыхаю и поворачиваюсь к богиням театра.
        - Кому цветок? – с весёлым огоньком в глазах спрашивает Талия и снимает вновь одетую комичную маску, под которой обнаруживается милое, нежное и задорное лицо, которое смешно взирает, то на меня, то на сестру.
        - Талия, ты же знаешь. Ну, зачем парня смущаешь? – шепчет печальная Мельпомена. Она держит в руках ещё более грустную театральную маску с открытым вопрошающим ртом и через секунды продолжает.
        - Мама Мнемозина просила передать, - негромко говорит Мельпомена. – Ты молодец, что мнемотехниками увлёкся. За память не переживай! А твоя роза - пропуск в наш мир. Следи за тем, как она собирается в бутон и распускается.
        Ещё целую неделю мне везёт пообщаться с музами. Я гуляю с девчонками по поднебесному божественному горному массиву в 37 веке до нашей эры и всё больше расстраиваюсь, вот-вот уже совсем скоро, Иннина роза не сможет собраться в бутон, и я буду вынужден открыть глаза и вернуться домой.
        А снова научиться говорить, ходить, держать в руках столовые приборы, читать, писать, считать, получать нужные и ненужные образования – дело простое, много ума не нужно. У меня вообще быстро получится, это даже дети на лету схватывают.
        На тринадцатый день вечером я открываю глаза в звенящей тишине чистоты окружающего пространства и вижу громадную розу, выгнувшиеся лепестки которой смеются мне в лицо Инниным звонким смехом, как бы говоря - «Ну вот и всё! Проснулся? Хватит с гречанками зажигать!»
        Мгновенно передо мной всплывают игры в волейбол с музами, уроки танцев Терпсихоры, игры с воображением Эраты и Эвтерпы, школа Клио и Урании, тексты и хор Полигимнии, прогулки с красноречивой Каллиопой и мастер-классы Талии и Мельпомены.   
        Так вот, у кого-то чёрный тоннель с прогулкой к свету туда-обратно, а у кого-то сады и девчонки музы в оливковых рощах горного греческого массива. 
        Читайте, друзья, читайте!