Вкусивший Луну. 3 Глава

Настал момент, которого я так долго ждал, и к которому скрупулезно готовился. Я думал о нем еще с тех времен, когда еще жил в Гнойштадте. Теперь мне предстояло туда вернуться ради того, чтобы я забыл об этом деле.

Мой один очень хороший знакомый когда-то сделал мне липовый паспорт с гнойштадтской пропиской старого образца на выдуманное мной имя, а также водительские права. По этим документам меня звали Матиас Руттис. Я был моложе на три года, и фото было с внешностью, выдуманной мной. Пора было подкорректировать настоящую, чтобы соответствовала той, что была на фото.

Что касалось моей трансформации, в первую очередь я проработал цвет глаз. У Матиаса Руттиса они были карими. Согласитесь, с моей гетерохромией глаз я моментально становлюсь примечательным гражданином. А быть кареглазым – это быть большинством. Прошу прощения у кареглазых за прямоту, но то, что это самый распространенный цвет глаз – это факт.

На фото в паспорте у Матиаса Руттиса были видны две татуировки, которые я придумал тогда. Их мне нужно было набить точно такими же. Эти тату были временными. Точь-в-точь мне набил их мой второй очень хороший знакомый тату-мастер. Слева на шее - красный дракон в стиле трайбл. Почему трайбл? Чтобы быстрее набить. И слева под глазом, будто слезой – японский иероглиф, означающий превосходство. Также довольно отвлекающий от настоящей внешности элемент.

Волосы у Матиаса Руттиса были светлыми. Я уже сталкивался с осветлением волос, поэтому для меня это проблемой не стало. Сложнее вернуться к родному цвету с помощью краски, но и этот вопрос для меня был с ответом.

Следующим пунктом была комплекция. Я придавал себе фигуру Матиаса Руттиса с помощью созданного мной комплекта боди. Надеваешь его, и всем вокруг кажется, что под одеждой, которая, к слову, на пару размеров больше, скрывается милый пивной животик. Никуда не годится Матиасу Руттису впалый закачанный пресс.

Походка. Это то, что так же, как и фигура, не касается фото в паспорте, но то, что явно бросается людям в глаза. Определенный процент людей, так называемых визуалов, запоминают именно походку, легко узнавая людей со спины. К тому же, я сам визуал, поэтому знаю, о чем говорю. Следовательно, данный элемент также составлял важность для созданного мной образа и ему я уделял тщательное внимание. Добавляя покатость плечам и «сутулость компьютерного задрота», я не то, что менял походку, но и визуально казался ниже, что также было немаловажным.

Я менял даже выражение лица. Оно было слегка беспечным, и при этом глуповатым. Последним штрихом образа – были усы. Я специально приобрел их на барахолке у одного деда, который торгует качественным и при этом недорогим реквизитом для начинающих актеров театра. Смотрятся как настоящие даже вблизи.

Последний внимательный взгляд на себя в зеркале. Захотелось засмеяться, но из образа выходить нельзя.

Я покинул дом ночью, чтобы никто из соседей не увидел меня. Последняя электричка отправлялась ровно в 01:00 часов, прибывая в Гнойштадт через пять часов с маленьким хвостиком.

Я изучил каждую мелочь из жизни профессора Накамуры. По крупинке собрал и воссоздал для себя всю его жизнь. Признаться, оказалось это весьма нелегко. Но лишь по началу. Когда налаживаешь информационные каналы, реализация замысла становится лишь делом времени.

Профессор Накамура был постоянным клиентом суши-бара «Банзай». Он пользовался услугой доставки суши на дом. Стабильно совершал хотя бы один заказ в неделю, почти всегда по пятницам. Собственно, как только я сделал вывод о постоянстве профессора Накамуры касательно предпочтений в еде, я принял окончательное решение о том, как все должно произойти. Суши – это отличная среда для личинок свиного цепня.

Суши-бар «Банзай» имел всего одну точку. Судя по отзывам и комментариям в сети Интернет, суши у них готовили очень вкусные. А соответственно, клиентская база у них была достаточно постоянная, сформированная и значительная, к тому же. Поэтому, большинство клиентов оформляли заказы за день или два.

А вот с оплатой труда в «Банзай» была беда. Поэтому, курьеры в этом суши-баре надолго не задерживались. Следовательно, официально их не трудоустраивали. А некоторым не нравится работать неофициально, еще и когда хозяин – жлоб. Сами понимаете, какая картина сложилась в этом месте работы. Но мне это было на руку. Паспорт то спросят. Но код налогоплательщика – никогда.

Я заблаговременно позвонил в администрацию суши-бара, и спросил, нужен ли им курьер, желательно в Западном районе города. Мне ответили, что как раз в этом районе им сейчас требуется курьер, и что ждут меня как можно скорее. Большая удача. Но я не для этого приехал в Гнойштадт в среду утром. А для того, чтобы создать кое-какую видимость соответствующую действительности. Я должен был там по-работать хотя бы три-четыре дня, отвезти в пятницу заказ профессору Накамуре, и бесследно покинуть Гнойштадт в ту же ночь. Будь неладно мое обещание насчет субботы…

Номер я снял, естественно, на имя Матиаса Руттиса в самом обычном отеле, но в центре. Чем больше людей и мишуры вокруг, тем лучше.

Собеседование прошло быстро и гладко. Администратор бегло заглянул в паспорт, кинул взглядом на водительские права, и после сказанной мной фразы «я могу приступить к работе хоть сегодня», радушно пожал мне руку, выдав ключи от мопеда, не проведя даже краткого инструктажа по работе. Послал меня на кухню, сказав, что там мне выдадут заказы на сегодня. Правда добавил, мол, зарплату выдают раз в неделю, и график у меня более-менее гибкий, зависит от заказов, но официально мой рабочий день с 08:00 до 22:00. Выходной – понедельник.

- Отлично! – сказал я, и скрылся с его глаз долой.

В студенческие годы я поработал одно лето курьером-доставщиком еды, поэтому этот опыт оказался для меня полезным. Я без проблем начал свой первый рабочий день.
Телефон я оставил дома, на всякий случай, а приехав в Гнойштадт, я купил временную сим-карту и самый дешевый телефон на барахолке у цыган. Поэтому, кто звонил и писал мне – я не знал. По легенде я заболел острым респираторным заболеванием. Обратился к своему очень хорошему знакомому врачу, который выписал мне больничный на основании повышенной температуры и боли в горле с покраснением. Вдобавок ко всему, своих пациентов я предупредил. А значит, мне не было о чем беспокоиться, мирно отходя ко сну в те ночи.

В первый же рабочий день я активно ездил на мопеде, развозя заказы по старым знакомым местам. Западный район был моим домом. В этом районе я был как рыба в воде, поскольку родился здесь и вырос. Я знал каждый дом, проулок, витрину, бордюр. Вплоть до каждого куста и муравейника под ним – я безупречно знал это место. Как и город целиком. Центр, гидропарк, набережная у реки, сквер, речной порт, промышленный район с заводами, университет, кладбище.

Я как раз отвозил последний заказ вечером, когда проезжал кладбище. Подумал, что отвезу и вернусь, не в силах оставить это место без внимания. Так и сделал. Оставил мопед у ворот, которые всегда были открыты, и вошел в них.

На кладбище было темно. Но могила Вагнера была неподалеку от центральной аллеи, освещаемой светом фонарей, разве что чуть в глубине. Шел по ней и вспоминал, как, будучи длинноволосым неформалом в студенческие годы, зависал с такими же ребятами в склепе «на пятачке». Так мы называли развилку на кладбище. Готы, панки, металлисты – тогда это была моя тусовка. И мне она нравилась. Но я прошел склеп мимо, погасив в себе лучик ностальгии, после чего преодолел еще метров пятьдесят кладбищенской тишины, прежде чем встретился со старым другом. Давно не виделись.

Памятник у Вагнера был видный – черный глянцевый гранит с портретом. Смотрел на него и думал, какой же красивый был пацан. Какой был молодой. С невероятно добрыми глазами и искренней улыбкой. Максимально честный. За что и любил его по-дружески. Да и по-человечески. Ком подступил к горлу, когда начал вспоминать его живым, сидя у могилы.

Мне вспомнилось, как когда-то мы с ним дали друг другу обещание, что наша дружба продлится вечность. Что будем друг с другом до конца. И даже если нам понравится одна и та же девушка, она не поссорит нас. И знаете что? Ирония судьбы в том, что так в нашей с ним дружбе и случилось.

Будучи студентом второго курса, я начал встречаться с девушкой, в которую Вагнер был влюблен. Он бегал за ней еще со школьной скамьи. С класса восьмого, если мне не изменяет память. Наши с ней отношения оказались весьма спонтанными, ненужными, а соответственно – скоротечными. И когда мы с ней разошлись, Вагнер сказал мне, что не держит на меня зла, и не таит обиду. Сказал, что он делал многое на протяжении нескольких лет, чтобы ей понравиться. Но она все равно выбрала меня, и в этом не моя вина. Вот такой чистейшей души человек был Вагнер.

Я прикоснулся к надгробному камню, посидел так еще немного, вдыхая сырой, холодный воздух, и ушел.

Сон в ту ночь у меня был крепкий. Утро оказалось бодрым. Но легкое волнение начало терзать мои внутренние струны. Я слишком долго готовился, чтобы понимать, что у меня всего одна попытка. Этот самовлюбленный, надменный мудрила был просто обязан сделать заказ своего самого вкусного в мире блюда.

Проезжая Центральный парк, я не мог не вспомнить когда-то важную часть моей жизни – баскетбол. А точнее, так и не начавшуюся профессиональную карьеру. Я просто жил им во времена старшей школы. И когда я смотрел на купол арены в парке, в моей голове сразу же всплывали образы и воспоминания тех лет.

Нам всем по шестнадцать, на носу последние международные сборы перед отбором в профессиональную лигу. Не скажу, что мы были командой с большой буквы. Скорее, каждый сам за себя. Звезды недоделанные. Но, тем не менее, как минимум половине из нас, включая меня, уже были готовы предложить свои контракты довольно именитые клубы. Неплохая перспектива – несовершеннолетнему парню зарабатывать на игре серьезные деньги.

Тогда любой скаут или тренер мог рассказать обо мне приблизительно следующее. Эрик Кайзер. Играет на позиции атакующего защитника. Рост – 193 см. Вес – 70 кг. Легкий в ведении, имеет отличную скорость, мощный прыжок, и высокий процент попаданий дальних бросков. Хорош в отборе и на передачах. А теперь добавьте, что я был воспитанником клуба-чемпиона, и получаете просто идеальную рекомендацию в мир большого спорта. Вот, только если бы было все так просто.

Я получил разрыв ахиллова сухожилия. Кто сталкивался с подобной травмой, тот понимает, что она подлежит особенному лечению, и довольно длительному восстановлению после. Ни на какие сборы я, естественно, не поехал. Я выпал на полгода. Тренер просил за меня, и уговаривал меня остаться на сезон, чтобы подготовиться к следующему отбору, поскольку этот я не прошел автоматически. Но выходя на площадку, я не чувствовал ее под ногами. Игра вполсилы – не игра. Вдобавок, мысленно я переживал о рецидиве травмы. И, честно говоря, сломался психологически.

Когда-то давно, когда мы только начинали свой путь в команде, тренер сразу сказал нам: «Если у вас нет желания и тяги – не ходите на тренировки. И не занимайтесь тем, что вам не нравится». Я не стал ломать себя через колено. Я не стал тратить его время, и свое. Я понял, что больше не люблю эту игру. Я не хочу. Принять решение об уходе из спорта – оказалось для меня весьма болезненным опытом. После ухода я ни разу не взял в руки баскетбольный мяч.

Теперь же я развозил заказы, и старался как можно меньше думать обо всем, что связывало меня с этим городом. Сделать это было нелегко. Да, что-то само пробиралось в го-лову не спрашивая, но и что-то так же быстро покидало ее. Я старался сконцентрироваться на деле. Но и думая о нем, решил в итоге, что изнемогать от мыслей – тоже не выход. Придя в номер вечером, я включил телевизор, остановившись на какой-то старой комедии, которую видел первый раз в жизни, и почувствовал небольшое успокоение, в итоге крепко заснув.

И вот, утро пятницы. Если мне не дадут заказ профессора Накамуры, то, скорее всего, его уже и не будет на неделе. Щекотливый момент. Я почувствовал в себе легкое волнение, явившись в «Банзай». Мне дали список адресов на сегодня. Один из них я знал на память.

«Да! Вот он! На 16:00. Открыла рыбка ротик!» - подумал я, пребывая в мысленной эйфории от сладостного предвкушения реализации моего замысла. Внешне я не продемонстрировал каких-либо эмоций. Спокойно свернул листок, положив в карман, и пошел на кухню за первыми заказами.

В первой половине дня их было не много. Штук пять или шесть, около того. Я схватил их. Развез быстро. У меня появилось окно почти с час. Я успел выселиться из отеля, отвезти вещи в камеру хранения на вокзале, и купить вечерний билет в Большой Город, прежде чем вернулся в «Банзай» за новой порцией заказов. Один из них был предназначен, сами знаете кому.

Во второй половине дня и конкретно на вечер заказов было много. Понятно, что пятница. Я принял все, поскольку решил, что честно доделаю свою работу, а на электричку я успеваю, судя по последнему из них. Даже явиться к администратору с уже готовой речью о том, в чем возникла трагическая срочность моего увольнения с их прекрасной работы, я сумел. Он мне даже деньги пообещал выплатить за эти три дня, не зная, что на самом деле они мне не нужны. Но я кивнул в ответ для достоверности.

День шел быстро. Особое предвкушение испытывал я, когда оставалась всего пара-тройка заказов, разделяющих меня от самого желаемого, лелеянного мной, ради чего я пошел на все эти трудности.

Уверен, у вас напрашивается вопрос, к чему или от чего такие изощренные, или даже нездоровые трудности, придуманные, разве что, больным маниакальным умом? Точно не нормальным человеком. Я вам отвечу.

После того, как меня оставили на второй год, меня перевели в группу, в которой я должен был закончить свое обучение и таки получить диплом магистра психиатрии и медицинской психологии. В этой группе учился сын уважаемого профессора, который работал над темой очень похожей на мою. Я исследовал связь между неврологическими расстройствами сна и психическими, а также психофизиологическими процессами человека. Профессор нашел для себя, что наши работы чересчур похожи несмотря на то, что свою я начал на год раньше, очевидно. Сначала, он начал настаивать на том, чтобы я переменил тему, либо сместил ее в иную плоскость, расставил иные акценты. Откровенно говоря, чтобы я отказался от собственного исследования и занялся другим. Я сказал, что делать этого не буду – это мое исследование, на него было потрачено много сил, и у меня уже готов научный вывод и даже практический результат по нему. Ему это не понравилось.
Он начал поднимать этот вопрос на выпускающей кафедре, затем в деканате, в итоге дойдя до руководства. Но ему дали отказ, мотивируя тем, что я начал работу раньше, и если в чем-то наши исследования совпадают, то пусть тот что-то меняет в своем. А конкретно – хотя бы предмет исследования. На объект все закроют глаза. Я бы мог закрыть глаза и на схожесть в предмете, дайте мне закончить и защититься. Но нет! Уважаемый профессор так просто это все не оставил, упершись в свое, и все же имея некоторое влияние и авторитет.

На предзащите у меня с его сыном произошла стычка. Он прилюдно обвинил меня в плагиате работы, сказав, что начал изучать эту тему чуть ли не на третьем курсе, как оказалось. Профессор поднял этот вопрос. Сделал виноватым в том, что у его сына под глазом появился синяк. В этом, и правда, был виноват я. Но лишь по той части, что защищал аутентичность своей работы, на которую он со своим сыном нагло посягали.

В общем, он добился того, чтобы меня не допустили к защите. Да, вот так все перевернулось не в мою пользу каким-то образом. Не знаю, на самом ли деле его сын начал работать над этим исследованием настолько заблаговременно, но его допустили, он защитился, и получил диплом, не меняя в нем ничего. Не знаю, как получилось профессору повлиять на кафедру и деканат, но мне тактично намекнули, что я должен поменять предмет исследования во избежание нанесения вреда репутации семьи Накамуры. Я отказался, причем грубо и бескомпромиссно. Мне сказали, что не допустят к защите, пока не сменю (внимание!) уже тему. Не предмет. Сами понимаете, провести новое исследование и написать по нему практически новую дипломную работу, когда тебе дают на это ничтожно мизерное время, попросту невозможно. Мягко говоря, меня опечалила перспектива того, что меня могут оставить еще на один год, и довольно подстегнула вся эта несправедливая ситуация и бессовестное отношение ко мне со стороны авторитарной системы нашего образования.

Я забрал документы из университета, сказав, что по-трачу год в другом, но защищу свою работу. Так и оказался в Большом Городе. Хотя это стало всего лишь одной из причин моего последующего нахождения здесь.

Запредельно подло, низко и нечестно поступили со мной. Да, Гнойштадтский государственный медицинский университет довольно строгий, имеющий свои традиции и высокий уровень признания. Здесь действительно нужно учиться, и выпускников данного университета уважают везде. Но чтобы так унизить меня, еще и прилюдно… Еще и после того, как я вообще еле выжил, хоть это и была моя вина. Но не моя вина, что его сын оказался никчемным папенькиным сынком. Я решил, что мозг профессора Накамуры должны источить черви. Как минимум, подпортить их. И это не больной рассудок и не маниакальность ума, как можно по-думать. Хотя, судите сами.

Собственно, почему цепень?

Во-первых.

Личинки свиного цепня, попадая в организм человека, разносятся с током крови по всему организму, вызывая у зараженного цистицеркоз. По медицинской статистике, более 60% личинок, так называемых цистицерк, попадают именно в головной мозг, годами отравляя и убивая свою жертву практически бессимптомно. Те симптомы, которые проявляются, можно с легкостью отнести к ряду других симптомов, что важно, несущественных заболеваний человека, вовсе не вызывая подозрения на цистицеркоз вплоть до последней стадии. Учитывая особенности здоровья профессора (хроническая мигрень и фибромиалгия), диагностировать цистицеркоз головного мозга в его случае будет исключительно трудно до самой опасной стадии, на которой данное заражение может привести к смерти.

Вы не подумайте, что я желал ему смерти. Нет. Лишь помучаться. Но в случае смерти это – во-вторых.

Во-вторых.

В случае смерти вскрытие покажет наличие всех хронических заболеваний профессора Накамуры, учитывая все его истории болезни, а также цистицеркоз. Когда судмедэксперт вскроет ему черепушку, то сделает следующее заключение в протоколе: «Смерть по причине цистицеркоза головного мозга». А местный ленивый козел следователь, которого уже много лет никто с кресла спихнуть не может, даже и не предположит, что, допустим, пару-тройку лет назад кто-то нарочно заразил профессора личинками свиного цепня. Смерть выглядит естественной, поскольку путей заражения существует масса, и все они невинные. Даже если предположить, и выдвинуть версию о намеренном заражении профессора, то зацепиться и предъявить будет нечего. Да и некому. Не хотелось льстить себе, но все же, не зря я настолько все продумал, что было очень непросто.

К слову, в университете у нас был предмет «Судебная медицина». Однажды преподаватель в рамках предмета спросил нас о чисто гипотетическом «идеальном убийстве». Об убийстве, которое было бы тщательно спрятанным с точки зрения медицины, и при этом недоказуемым с точки зрения следствия и юриспруденции. Я думаю, я бы ему ответил теперь.

Опять же, я не желал профессору Накамуре смерти. Просто просчитывал все возможные исходы и ходы собственные так, как это делают гроссмейстеры на шахматной доске.

Теперь, выдавливая полупрозрачную жижицу с личинками свиного цепня, я довольствовался тем, насколько сливалась эта масса с рисом в роллах, которую профессор даже не различит – ни визуально, ни на вкус. Успешно проглотит большую часть из съеденного, довольствуясь сушами.

Представляя себе это, мне вспомнились слова моей бывшей невесты – Марлизы. Когда-то давно она сказала мне, что я жестокий человек. Тогда я обиделся на ее слова. Но когда я нажал на дверной звонок, увидел старческое лицо этого негодяя, посмотрел в его усталые глаза, точно не узнавшие меня, его сморщенный рот накануне трапезы, уготованной мной; когда он сказал мне «спасибо» за принесенный мной заказ, а я сказал «на здоровье», после чего спустился вниз по ступенькам, выйдя на улицу, и понимая, что у меня получилось; тогда я подумал: «Она была права».

Морган Роттен © Вкусивший Луну (2020-2021гг.)