ВОлчек и собачья стая

     Мы тогда жили на мордовском хуторе километрах в семидесяти от Саратова. Автобус, ПАЗик, как его все любовно называли, останавливался в Сокуре, большом украинском селе. Это было настоящее село, а не деревня, поскольку центром села была церковь, почти не затронутая историческими событиями, хотя и несколько обшарпанная внешне, а что там внутри, нас тогда не интересовало, хотя уже и началось время оттепели. Известный писатель Владимир Солоухин изо всех сил старался привлекать внимание общественности к разрушающимся храмам на Руси и исчезающей древнерусской живописи, то есть к иконам (см. «Чёрные доски»).
    
     Что нам придётся жить на хуторе, мы не предполагали. На распределении было названо село Трёхлесье.  О! Романтическое юношеское сознание, которое ещё не соприкоснулось, или недостаточно соприкоснулось с жестким миром реальности. Именно оно заставило вздёрнуть мою руку поверх прелестных, но уже довольно практичных, девичьих головок, которые сквозь романтическое название не видели того, что стояло перед моими глазами – уютное заснеженное сельцо, окружённое лесом, речка в двухстах шагах от него… Да мало ли чего взбредёт в неразумную «поэтическую голову». К тому же, такую деревеньку  я видел на Хибинах с вершины невысокой горы, с которой вся группа уже скатилась в долину, а я затормозил, увидев картинные домики с дымками над ними, прямыми, как биллиардный кий.

     Эх, хорошо бы пожить здесь среди «естественных людей». Интересно, приходила ли такая мысль великому Жан-Жаку? Мне пришла. И мы с женой очутились в Трёхлесье. Увы, в жизни всякий романтизм наказуем.

     Лес был, что правда, то правда, хотя не с трёх сторон, а с двух, но это уже детали. Начинался он на горе и тянулся с одной стороны на двадцать километров до ближайшей железнодорожной станции. Однажды я даже туда сбегал на лыжах за хлебом, ибо в нашем селе хлеба не продавали. Ничего удивительного, если учесть, что и села-то не было.

     А что было? А был этот самый хутор, названый Беседка, составляющий часть
села и Трёхлесье. А название опять-таки поэтическое, вызывающее вопросы: почему Беседка? Чья Беседка? Кто там вёл и какие беседы? Тут, очевидно, была какая-то историческая картина… Однако, никто не мог ответить на наши вопросы. Было, конечно, было, да быльём поросло. Но вот пришли завоеватели, чужие люди – кто они? Всё сломали, всё сожгли, и уже никто никогда ничего не вспомнит – nevermore!

     Увы! Описывать хутор и его людей, в том числе и своих коллег преподавателей не могу, это сделано в более раннем рассказе о том, как я, безголосый и «безухий», в том смысле, что музыкальный слух мне не был дарован природой, учил хуторян петь русскую народную песню. Здесь же речь пойдёт о собаке и собачьих стаях – тема ныне актуальная для России.

     Собак в Беседке было две – Мальчик, рыжий пёс, вислоухий, среднего роста, безвредный, ласковый, ничейный, и ВОлчек, о котором я ничего не знал до неожиданной встречи с ним там, где со сторожевой собакой лучше не встречаться. А дело было так. По соседству с развалюхой, прозванной нами Палаццо дель Бабай, где мы сняли комнатушку в четыре квадратных метра, была пустая хата, амбулатория, в которую изредка приезжала медсестра из Сокура исполнять свои служебные обязанности. Дворец № 6, именовал это учреждение я, поскольку на хуторе было ровно шесть домов. Однажды в наше окошечко я увидел, как открылись и закрылись двери амбулатории. Значит там кто-то есть. И вздумалось мне запастись анальгином. Сказано – сделано.

     Я вошёл в сени, постучал в дверь, и, не дождавшись ответа, вошёл – учреждение как-никак. Внутри никого не было. Я вышел. И превратился в соляной столб. Из глубины сеней на меня смотрели собачьи глаза, принадлежавшие собаке Баскервилей. Оцепенение длилось с минуту, а потом мне стало ясно, что это просто большая овчарка. Я уже был знаком с овчарками. В шестом классе такая же хватанула меня за живот, изорвала брюки, а на коже остался только синяк от клыков.
Глаза смотрели на меня с любопытством. Что делать?
    
    - Не бойся! Иди смело! Ни одна собака тебя не укусит!
Совет хорош, но собака, знает ли об этом она? Не играть же нам в гляделки? И сколько? И я решился:
- Зверь, а зверь! Давай разойдёмся миром! Я пойду домой, а ты посиди тут в холодке!

     Кстати, уже была поздняя осень, и тонкий ледок на лужах отнюдь не вызывал стремления полежать в холодке. Сказав веское слово зверю, я медленно подался к двери. Тут же у крыльца я столкнулся с молодой женщиной, весьма полноватой, если не сказать больше.
- Вы ко мне?
- Анальгин, знаете ли…
- Ну, идёмте в избу!
- Д-да там, знаете, овчарка!
- А, это Волчек. Не бойтесь, он на людей не бросается.

     Что это значит, я понял через час-другой. А пока мы познакомились с молодой четой из Сокура. Они, как и мы, недавно поженились и ожидали ребёнка. Мы попили в амбулатории чаю, и я поехал с ними на телеге по делам в Сокур. Волчек побежал за телегой. Классическая деревенская картина.

     Когда мы проезжали мимо хутора Бурловино, на нас внезапно налетела стая собак. Сколько их было, трудно сказать, десять, двенадцать, больше? В такой момент как-то не до счёта. Казалось, сейчас они набросятся на Волчека и раздерут его на части. Ничуть не бывало, это он атаковал, молча, стремительно… Вот одна из собак с воем покатилась по земле, другая, третья… Волчек не давал стае спуску, и она обратилась в бегство. А Волчек, как ни в чём не бывало, потрусил дальше за повозкой.

     - Молодец, Волчек, настоящий волк! – похвалила тут собаку медсестра.

     - Да он и есть настоящий волк, скорее помесь волка и овчарки, - объяснил супруг.

     В ближайшую субботу я должен был ехать в Саратов. Автобус отходил не так уж и поздно, часов около шести. Но осенью рано вечереет, и сумерки уже сгущались, когда я проходил мимо Бурловина.

     Стая налетела на меня внезапно, хотя, какая уж тут внезапность, когда на тебя сначала обрушивается ошалелый лай. Мне не оставалось ничего другого, кроме мудрого правила – не обращать внимания и следовать своей дорогой. Собака лает, а караван идёт себе и идёт. Побрешут и отстанут. Но то караван, а я был один. Пес, почему-то я думаю, что это был пёс, бросился мне на шею. Удача ли, случай ли, моя ли реакция спасли меня. Зубы щёлкнули возле уха. Я инстинктивно двинул изо всей силы локтем на звук. В какую болевую точку я угодил ему, не знаю. Он завизжал и отскочил. Я нагнулся, схватил ком замерзшей грязи, который на счастье сразу попался мне в руку, и пустил его, насколько мог сильно, в ближайший силуэт. Тот ли это был пёс, другая ли собака, но похоже я угодил хорошо – визг, мой новый бросок достиг цели. Я отбивался ещё шагов двадцать, когда они отстали. Эх, сюда бы Волчека!

    Но Волчека не было. И никогда его не было. То есть, он, конечно, был, но не желал никого сопровождать, зови – не зови, кроме Алексеенок, к тому времени мы уже хорошо дружили с ними и неоднократно были свидетелями подвигов Волчека.

    Но однажды он всё же сопроводил нас. В мае мы покидали случайное и «романтическое» место нашей работы. Внук нашей хозяйки, Лёшка, повёз нас, наши чемоданы и керогаз (он ещё пригодится нам в Пугачёве). Волчек сопровождал нашу повозку. Хочется думать, что он тоже полюбил нас и теперь с сожалением провожал, как всегда молча. У первых домов Сокура он исчез, словно растаял в уже прошедшем для нас и для него времени.