Маленькие подвиги или за Кадром времён...

Маленькие подвиги, или За кадром времён...

Бывает так, что кто-то издали нам кажется великим или необычным, а находящийся вблизи – заурядной личностью.

Меняются времена, уходят поколения, унося с собой нерассказанные случаи, весомые и малые, и всё меньше и меньше остаётся очевидцев и авторов маленьких подвигов скромных женщин, незаметных и добрых матерей и сестёр, потому как они не придавали своим поступкам большого значения. Они не считали себя героями и просто жили, трудились, растили детей и внуков, и только по какому-либо стечению обстоятельств вспоминали прошлые события, нисколько не пытаясь возвысить себя. А время, сомкнув, быть может, на минутку усталые веки, пропустило неброское деяние, не вписало её в героику, не закрепило должным обрамлением.

***

Раздвинув ночной горизонт, выглянула заря, осветила посёлок с саманными домиками и, поднявшись выше, хмуро уставилась на ворота лагеря, вырисовывая вышку и силуэт охранника на ней.
Степной посёлок просыпался. Амина засуетилась, тормоша дочь:
- Айгуль, вставай, надо успеть до завтра высушить, - торопила женщина.

Наспех умывшись, дочь присела к матери и стала скатывать меж ладоней круглые кусочки творога. Соль разъедала и пощипывала кожу, но руки продолжали лепить и складывать на поднос, накрытый полотенцем, творожные комочки.

- Мама, а в прошлый раз одна женщина улыбнулась мне.

- Правда? Это хорошо, значит они поняли, что это не камни. Они отворачивались и не подбирали курт. Лишь бы охрана продолжала считать, что мы закидываем врагов камнями, а то прогонят нас, выселят. Да какие же они враги народа, они несчастные женщины. Одна из них беременная, ей обязательно поможет наш курт. Можно было бы сделать их и сладкими, да сахара нет. А солёные хорошо сохраняются.

- Мама, а что означает  «алжир»*?

- Так называют этот лагерь, а то, что у ворот написано, не видно, близко не подойдёшь. На вышках с ружьями стоят. Хорошо, что часть женщин выводят в поле работать. Поделятся с другими.

Вечером осужденные возвращались. По пути местные забрасывали их «камнями». Охрана поощрительно ухмылялась.

***

Тысяча девятьсот сорок восьмой год, чума в Прибалхашье. Люди умирали улицами, аулами. Могилы заготавливали заранее и даже для тех, кто ещё был жив. Умереть могли в любую минуту, а могилы должны быть готовы, чтобы не распространить инфекцию. Могилы готовили и к пока ещё живым контактным. Распространялась лёгочная чума мгновенно. В очагах болезни всё сжигалось: дома и одежда, запасы еды и домашний скот. Взрослые заражённых аулов были мертвы. И две женщины обязались обойти дома в поисках ещё, быть может, живых детей.

Воспоминания одной из женщин, Орисбаевой Даметкен:

«В палатках стояли бидоны со спиртом. Нам дали кружку и сказали выпить – тогда не умрёте. Мы выпили спирт и пошли по домам. Везде мы натыкались на мёртвых людей. Заходишь в дом – темнота, глаза привыкают и только потом видишь тела. Но вдруг какое-то шевеление. Живой ребёнок. Один, другой. Всего мы собрали четырнадцать детей. Трое были из одной семьи – Сарсетай с сестрёнкой и братишкой. В одном доме мы обнаружили живую грудную девочку, которая сосала грудь мёртвой матери. Нашли мальчика по фамилии Копбосынов, тысяча девятьсот тридцать седьмого года рождения. (Он ещё долго потом приезжал благодарить и называл спасительницу второй матерью.)

Собрали детей в специально подготовленной палатке, сняли с них одежду, обтёрли спиртом, а потом в бане отмывали. А эту маленькую грудную девочку завернули в вату, чтобы она согрелась. Детей одели в чистую одежду, накормили, и потом мы с ними были несколько дней на карантине, ждали – заболеем или нет. После этого детей привезли в Баканас (районный центр), где для них открыли детдом».

После того, как Даметкен вернулась домой, свекровь Биби-апа, уложила её спать и охраняла её покой. Все родственники переживали. Свекровь временами заглядывала к ней: дышит или не дышит. Через сутки Даметкен вышла в кухню, и все облегчённо вздохнули: не заразилась.

Помню маленький домик Даметкен-апы за школой, в которой всегда теплилась печь, было уютно и сытно, и мне не хотелось уходить в свой дом. Кто же знал тогда, что она ещё раз приютит меня в семидесятых годах, в трудное время для нашей семьи, и молча пойдёт навстречу. Ей не надо было объяснять причину, всё понимала без слов. Похоронила мужа, троих детей, воспитала сына и дочь, удочерила новорожденную девочку умершей при родах сестры. «Сиротки вы мои», - говорили её добрые печальные глаза. Помню её потуги влить мне в рот питьё, помогая другой ложкой раздвинуть зубы, когда горло сковала ангина. Всю свою жизнь она кому-то давала приют и подкармливала. Она никогда ни с кем не спорила, а молча делала своё, как потом оказывалось, всегда правое дело.

***

В годы Великой Отечественной войны Сармолдаевой Галие было семь лет, сёстрам двенадцать и пятнадцать. Вот что она рассказала:

«Мама разминала овечью шерсть, вытягивая в нить, и наматывала на специальное приспособление. Вручала нам с сёстрами спицы и крючки, и из этих нитей мы вязали варежки: для указательного и большого пальца отдельные «домики», а для остальных пальцев – один общий, чтобы было удобно стрелять, и носки. Наши пальцы с трудом вытягивали толстую нить, и мы поначалу хныкали. Но мама была непреклонна: мы в тепле сидим, а солдатам там холодно. Когда мама присоединялась к вязанию, мы тихо радовались: значит, скоро можно будет отдыхать. Под легенды и сказки, которые мама под конец придумывала сама, мы замолкали. Нам хотелось спать. Чтобы мы не уснули, она укалывала иголкой нам один палец. Если головы наши совсем клонились, укалывала второй. Мы вздрагивали. Мы не плакали. Мы привыкли. Не обижались на маму. Знали, что надо связать положенную норму – десять пар на каждую семью, иногда брали на себя варежки и носки тех, кто не укладывался в норму, чтобы к утру успеть к отправке груза на фронт. Мы старались, чтобы солдаты не мёрзли и победили врагов».

Галия-апа живёт со мной на одной улице. Спокойная при любых обстоятельствах, она волнуется, когда просят рассказать о детстве в военные годы, и часто приговаривает: нет вкусней еды - ломтика хлеба и маленького отколотого кусочка сахара.

Её руки не знают покоя и сейчас, в её восемьдесят пять лет. Ей нет равных в сшивании лоскутных одеял. Раньше это было необходимостью в нужде, сейчас – удовольствие творить и передавать другим оригинальную методику шитья вручную, каждый раз обновляя орнамент.

***

Долгая дорога располагает к разговорам. Особенно если за окном тянется и тянется однотонная степь. Да и облегчить душу, делясь семейными и служебными неурядицами, обидами, не сложившимися родственными отношениями, легче с попутчиками. Они уносят твои проблемы, не обременяя себя ими, а для тебя они становятся не такими трагичными и вполне решаемыми. Мой попутчик представился. Звали его Ильяс. Мы заняли нижние полки. Коронавирус многих спугнул, и вагоны пустовали. Охотно делятся обычно женщины друг с другом. А тут вдруг мужчина попросил выслушать его.

«В моей жизни была девочка», - заговорил Ильяс, пытаясь скрыть волнение. Я решила, что он хочет рассказать о прошлой любви, возможно и о первой. Но я ошиблась.
«В моей жизни, точнее в детстве, была девочка, о которой я умалчивал, но помнил всегда, - продолжил Ильяс. - Благодаря ей я есть, я живу, дышу, любуюсь, грущу, радуюсь, мечтаю. Я бизнесмен. Я счастливый человек. У меня семья, дети, внуки. По детской глупости, мне было десять лет, я не спросил её имя. Не поблагодарил, даже просил её не сообщать родителям, потому что они больше не разрешат купаться в нашей реке. Я тонул. Там, где купался обычно, где вода доходила только до пояса. Нога провалилась будто в яму, которой под водой в этом привычном месте не должно было быть. Возможно, я отплыл дальше. От неожиданности и страха я окаменел и столбиком пошёл вниз. Очнулся, когда почувствовал, что кто-то тянет меня за руки. Это была девочка лет двенадцати-тринадцати, а может и чуть старше. Потом она давила на мой живот и заставляла срыгнуть воду. Окончательно придя в себя, я стал возмущаться, называл её дурой и уговорил не провожать до дома, тем более не рассказывать никому, что я тонул и что она (девчонка!) спасла меня. Помню её уходящей по пустынному берегу в мокром платье с тапочками в руке, со слипшимся бантом на конце косы. Очень жалею, что скрыл от родителей. Это моё самое большое сожаление в жизни. Они могли бы найти её. Девочка мне жизнь спасла, а я не поблагодарил. А ведь она и сама могла утонуть. Её я больше не встретил. Ничего о ней не знаю. Возможно, она была гостьей на каникулах в нашем селе».

***

Женщине природа отвела самую важную миссию: дарить жизнь. Потому она оберегает её – чужую ли, своих ли близких. Так будет всегда. И мир будет становиться чище,
светлее, человечнее.

***

*АЛЖИР - Акмолинский лагерь жён изменников Родины — разговорное название 17-го женского лагерного специального отделения Карагандинского ИТЛ в Акмолинской области, Казахстан (1938—1953).