Сверчки

Пьют те, кому страшно. Мне страшно, и поэтому я пью. Поэтому мне, когда просыпаюсь среди ночи, слышится одна и та же мелодия. Лёгкий гитарный перебор и сонный голос, откуда-то из глубины нашего тёмного двора. Совсем неразборчивые слова, но очень убедительные. Весьма убедительные для меня – полуночника, для меня – безработного.

Нет, я не бездельник. Я даже делаю в день больше двадцати тысяч шагов. Пусть и накручивая их по квартире, хожу даже по потолку. Ситуация сложная, легче сказать, как Лена говорит: «Работа есть, её куча. А хорошей нет, нигде. И вряд ли она будет когда-нибудь, если ты создан для другого.»

Я каждый день договариваюсь о собеседованиях, но не прихожу на них. В последнее время ни на одном не был. Если мне звонят: «…Мы договаривались с Вами о встрече. В 14:00, это через полчаса. Вы будете?», я обязательно отвечу: «Да, я уже близко». Сидя, хотя, чаще всего, лёжа, в одних трусах… Кричу в голове лозунг: «Обмани тех, кто ещё не успел обмануть тебя!».

Это же как-то по-московски. Это даже как-то по-голливудски.
Настоящая жара.

День подходит к концу. Стоит только солнцу спрятаться за пятиэтажкой на горизонте, я вновь умираю от страха. Хаотично посылаю резюме в разные компании, чтобы завтра с утра оказаться в числе первых. Смотрю в окно, выдумываю замечательное будущее. Мы с Леной пьём чай. Целуемся. Посреди ночи меня снова окутывает мелодия, которая приносит с собой уверенность и сладкие сны.

А наутро я отказываюсь от всего, что придумал ночью. Вру в телефонную трубку. То ли потому, что магазины открываются уже в 8 утра. То ли из-за предстоящего обмана. Я Лене говорю:

— Достали. Отправляю резюме на график 2/2, мне перезванивают, предлагают вахту – «месяц-два». Пишу «стабильный оклад»; отвечают «с ежедневной оплатой». Хочу «специалистом по работе с персоналом», получаю «по работе с клиентами». И каждый раз я спрашиваю, почему? И слышу в ответ: «А какая Вам разница?».

Лена говорит:

— Стабильность – смерть.

Вечером она приносит мне новое объявление.

— Проводить собеседования?

— Ну да. Вроде бы и оклад есть.

— Думаешь, чистые?

— Думаю, что это твоё любимое здание на Рязанском проспекте. Сходи хотя бы по этой причине. Ты ведь так хотел увидеть его изнутри.

— Которое треугольное?

— Нет, это на Энтузиастов. А на Рязанском он как бы кубиками. Помнишь? Идти двадцать минут.

— Кубиками? А, настоящий памятник пост-панку в архитектуре.

— Величие и неповторимость за счёт ветхого окружения.

— Как мы красиво говорим. Думаю, стоит быть проще. Чтобы нас лучше понимали.

— Проще будет только молчать.

Выхожу из подъезда – начинается дождь. Возвращаюсь за кепкой и ветровкой. Снова иду, и дождь за мной. Толкаю дверь, обливаюсь с козырька. Ещё и кроссовки в луже успеваю растворить. Короче, спасаться бесполезно. Как Марио, прыгаю по бордюрам, придерживая в руках документы о прошлых заработках и военный билет. Взглядом провожаю кошек, уже не пушистых, уже недобрых. А из открытых окон слышен только футбол и Григорий Лепс.

Светофор мигает жёлтым. И мне, и им. Стою; вежливость не пускает. Перехожу прямо перед машиной. Она сигналит, я прикрываю лицо документами. Думаю, читал бы Достоевского, был бы умным. Наверное. Ну или хотя бы признанным. Кем-нибудь за что-нибудь. Может, оклад бы дали.

Дождь густеет. Капли тянули меня на дно; куда-то далеко-далеко, глубоко-глубоко под асфальт. Я смотрю на часы, протираю стекло от воды. Есть ещё тридцать пять минут, я в двух от иконы-пост-панка. Промок полностью, как в детской сказке. Даже майка под рубашкой тяжелая, под рубашкой, под ветровкой. И с кепки течёт.

Решил согреться. На секунду полюбить себя. Посмотреть в окно с чашкой чая. Стать свидетелем ритма жизни.

Двое разговаривают у входа, когда я решаюсь зайти в ближайшее кафе. Поскальзываясь на ступенях, остаюсь без внимания, эти парни из другой истории. Говорят о чём-то своём, с кофе и сигаретами. Может, потому что у них в руках как-раз кофе и сигареты?

— Ну да.

— Давай ещё по одной?

— Давай.

Достают ещё, по одной. Вредные привычки, как и моя – подслушивать чужие разговоры.

В кафе оказалось пусто. Видимо, один из тех, на входе, будет моим барменом. Так что я занимаю место у стойки и продолжаю думать.

Курящие кофеманы; они думают и говорят только о кофе и сигаретах. Зато это самый легкий повод познакомиться. Мне всегда чай нравился больше, поэтому я и стою тут один. Даже свет какой-то тусклый. Один из кофеманов повернулся, увидел меня, но торопиться никуда не стал. Имеет право, думаю, она же рабочий человек. Мы сгорим, он останется. С окладом, графиком, сигаретами и кофе.

Ёрзаю на стуле. Никогда не умел сидеть на таких; высокие ножки, маленькие сидения. А этот теперь ещё и шатается, скрипит, прямо как в школьные годы. Думаю о школе. О, школа! Там нам говорили:

— В жизни важно быть кем-то.

Но никто не предупреждал о значимости оклада, чёрт. Да, думаю, Татьяна Викторовна, легко Вам было говорить такое детям. Ни капли совести. Решаю винить Татьяну Викторовну во всех моих последующих неудачах. Виню её даже за шатающуюся ножку. И за дождь тоже.

Бармен возвращается. Следом идёт и его знакомый. А я всё думаю о Татьяне Викторовне. В голове течёт медленный ручей тяжелых воспоминаний: родительские собрания, уборка территорий, сочинения на свободную тему и дата смерти. Вспоминаю, Татьяна Викторовна умерла восемь лет назад. И что она никогда бы не пожелала мне проблем…

— Что закажите?

— Чай.

А вот Микушкина Ольга Николаевна, думаю, жива. Видел её месяц назад на ярмарке.

— Какой чай? Эй?

— Чёрный. С лимоном.

— Лимона нет.

— Любишь покислее, а, парень? Добавь туда коньяк с сиропом. Такой-то тут остался. Видно же, что тебе согреться надо.

— Мне надо на собеседование. Через полчаса.

— Тем более. Сделаем?

— Ну что?

— Давай, — отвечаю бармену. — Лишь бы это не перевалило за сотню.

— Не перевалит, — говорит сосед. — Коньяк за мой счёт, Игорёк.

— За счёт заведения, — проговаривает Игорь.

Не помню теперь, что случилось раньше. В одну минуту в кафе зашла женщина, за окном послышался гром, а я, кажется, опьянел. Женщину мы заметили в самом конце, потому что отвлеклись на гром, а она уже раскладывала свой зонт. Пара капель упала мне прямо в чай.

— Мне апельсиновый раф, — объявила женщина. — И поскорей. Окей?

— Один апельсиновый раф, — повторяет заказ Игорь. — В рамках скорости моей недорогой машины.

— Что Вы сказали?

— Апельсиновый раф. Три минуты, уважаемая.

Игорь подмигнул своему постояльцу и достал картонный стаканчик из-под прилавка.

Женщина подходит к стойке, продолжая смахивать с себя капли дождя. И снова брызги несутся мне в чай.

— Осторожней.

— Коньяк всё уничтожит, — говорит сосед.

— Что? О чём это вы?

— Капли дождя с вашего пиджака, — говорю я. — Несколько из них попали в мой чай.

— Ах. Ничего, бэбик. Как говорится, каждая соринка в попке… Как же там? Короче, ничего страшного. Будет новый чай, будет новая история.

— Может, так и сделаем? — спрашивает мой сосед.

— Так, что это тут? Хочешь, чтобы я ему купила? Ну уж не-ет. Я женщина самостоятельная не потому, что раздаю всем налево и направо…чай!

— Почему бы вам не извиниться перед парнем?

— Извиниться? За что? За физику? Не морочьте мне голову. Просто неудача.

— Да ладно, — говорю я. — Это же и правда забавно.

— Забавно тебе? Да с тобой вообще никто не разговаривает. Строишь тут из себя жертву! Бармен! Где мой кофе?

— Пять минут, уважаемая.

— Но три минуты…Вот, слышали все? Слышите, как он со мной?

— Как?

— С у в а ж е н и е м! Ещё объяснять должна.

Мой сосед смеётся, но делает вид, будто кашляет. Ей этот приём оказывается знаком.

— О, господи! Да вы издеваетесь?

Мы молчим. Решаем отпустить ситуацию. Уткнулись носами в свои напитки. В день, когда целый день идёт дождь, лучше не настаивать на справедливости.

Женщина отходит, приговаривая себе что-то под нос. Я делаю глоток своего чая. Коньяк уничтожает всё. Привкус дождя. Стыд. Любовь к себе. Страх.

— Вот таким я вырос, Ольга Николавна. Чтоб вы были прокляты…

— Учительница географии?

— Музыки.

— А, Микушкина? — спрашивает сосед. — Кажется, и я у неё учился. Постоянно просила нас креститься перед началом урока.

Как вдруг мой чай взрывается. Стаканчик летит за стойку, а чай брызжет прямо в глаза. Сначала я подумал о конце света, но когда получил в нос ручкой зонта, то сразу протрезвел. Я падаю со стула. Пытаюсь протереть глаза. Женщина кричит, женщина повторяет: «Я уважаемая! Уважаемая!».

Бьют не только меня. Сосед хватается за колено и пытается сбежать, но тоже падает. Похоже, она решила с нами покончить, она замахнулась рукояткой над его головой. Я хватаю первое, что могу ухватить – её каблук. И женщина падает рядом с нами. Пачкая свой серебристый брючный костюм. Начальница, наверное. Она рухнула на пол и замолчала. Мне стало страшно. Ещё и за окном раздался гром. Сосед подполз к женщине и сказал:

— А. Вот и всё? А говорила… – он поднимается и продолжает, — Слушай, Игорь, надо ещё по одной. А?

Игорь ставит картонный стаканчик, выбрасывает деревянную мешалку. Выглянув из-за стойки, он быстро осматривает женщину, лежащую посреди его кафе, и говорит:

— Давай. Только быстро.

— Что? А как же она?

— С ней всё будет хорошо. Просто сегодня она чересчур одинока.

Я нагибаюсь к девушке и спрашиваю:

— Как Вы? Что-нибудь болит?

Смотрю, а она плачет. Из носа идёт кровь. Тушь потекла. Она открывает глаза и спрашивает:

— Где мой кофе? Мой апельсиновый раф?

— Пять минут, многоуважаемая, — бегло говорит Игорь. Сигаретные кофеманы уже натянули верхнюю одежду.

— Я подожду…

Я поднимаю женщину. Помогаю забраться на шатающийся барный стул. Отряхнуться. Вытереть лицо салфетками. Даже заставляю её улыбнуться, предлагая подлить к её рафу немного коньяка за-счёт-Игоря. Поднимаю с пола визитку: «Терехова Ольга Николаевна, менеджер отдела по работе с клиентами».

— Тоже Ольга Николаевна, — говорю. — Простите меня. Я думал не о вас.

— Я понимаю, — говорит Ольга Николаевна. — И вы меня простите.

Я подаю её салфетки. Одну за другой. Испачканные, одну за другой, выбрасываю в урну.

— Молодой человек, я могу попросить об услуге? Я сейчас такая расстроенная. Вряд ли у меня получится выразить свои мысли правильно.

— Конечно. Чем я могу помочь?

— Вы можете позвонить одному человеку и сказать ему, что я не смогу прийти на встречу? Я целый день занимаюсь тем, что провожу собеседования. Кажется, вранья от меня на сегодня достаточно.

— Вы врёте на собеседованиях?

— Приходится. Мне за это доплачивают, — говорит Ольга Николаевна. — Так что? Согласитесь?

— Давайте. Так и сказать? Не сможете прийти?

— А Вам никогда не отказывали? Кажется, я набрала полный штат. В общем, скажите так: «Ольга Николаевна не сможет принять Вас. Вам перезвонят на следующей неделе, если вакансия ещё будет актуальна.» И сразу бросайте трубку. Не люблю чужие эмоции.

— Хорошо.

Она протягивает мне телефон. На экране я узнаю свой номер. Смотрю в окно. И точно, напротив кафе стоит культ пост-панка-в-архитектуре, в двух минутах ходьбы. Нажимаю кнопку «Вызов» и жду. Через пару секунд мой телефон начинает вибрировать. Рингтон «Dayzed inn Daydreams» от Ариэля Пинка. Я устал, но ещё могу поверить в чудо.

Женщина улыбается:

— Возьмёте?

— Эта вакансия больше не актуальна для меня.

— Славно. Да и мальчики в этом деле не нужны. Мальчики нужны на заводах, не знаю.

— Не знаю.

Я кладу телефон на стойку. Выхожу из кафе, пока сигаретные кофеманы всё ещё заняты делом. Сосед прощается, приглашает прийти ещё. Я машу рукой и вновь начинаю прыгать по бордюрам. Обратно домой.

Домой, где окна квартиры выходят на проспект. Мы с Леной привыкли засыпать под гул машин. Даже называем его прибоем. Иногда я думаю о том, что это время через двадцать лет будет самым лучшим временем. Но оставим печаль будущему.

Перед сном я говорю:

— Сегодня, среди шума дороги, я слышу сверчков.

— Ага.

— Значит, это надежда на жизнь? Даже если она совсем не похожа на сверчка.

— Или это просто влажность. Завтра снова будет жара.

— Напомни мне завтра записать это. Ладно?

— Сверчки, — повторяет она сонным голосом. — Если не забуду.

Конец

*рассказ не продолжает, но дополняет историю Александра Темешева "И целый день шёл дождь"