Гл 13 Любовь и гибель

Энтидинелли проснулась, увидела, что в комнате стало светло, и поглядела на настенные часы.  Часы показывали ночное время.  Энтидинелли подумала сначала, что часы остановились, но нет, часы спокойно тикали, покачивая маятником.  Энтидинелли удивило, что, несмотря на ночное время, в комнате было светло, но свет был какой-то необычный, не дневной.  Она подошла к окну: на улице лежал снег, все было покрыто белым снегом, и от снега в комнате стало светло.  Энтидинелли в первый раз в жизни увидела столько снега.  Это было так необычно и красиво, но вызывало чувство тревоги.   Ведь Гэнни собирался как раз в очередной поход в сельскую местность.  Энтидинелли вспомнила, что Гэнни собирался выехать вечером, но какие-то дела задержали его и он решил ехать утром.  Энтидинелли облегченно вздохнула - утром Гэнни увидит, что наступила зима и оденется в дорогу потеплее.  Но... тут ей пришла в голову новая мысль, она с ужасом подумала, что у Гэнни может не оказаться подходящей теплой одежды, а он при своем упрямстве в любом случае не откажется от задуманного.  Энтидинелли бросилась к шкафу, перебирая теплые вещи, которые она приготовила себе на зиму.  Но, конечно, ни одна из ее вещей не подойдет Гэнни, ведь у нее все такое маленькое.  Вот только если этот шарфик.  Энтидинелли, радуясь тому, что хоть одна из ее вещей может пригодиться, стала одеваться, чтобы отнести Гэнни теплый шарф и вдруг остановилась... Что она делает?  Ведь Гэнни взрослый человек, который сам о себе позаботится, и наверняка если она сейчас среди ночи прибежит к нему со своим шарфиком, это будет выглядеть очень смешно... Неужели она этого не понимает?  Что происходит?  Энтидинелли села на пол, задумавшись.  Почему она готова бежать среди ночи к Гэнни?  И она поняла, что это- любовь.  К ней пришла любовь...

С трудом справившись с непреодолимым желанием отнести шарфик, Энтидинелли легла в постель, но до самого утра она уже не смогла заснуть...

Встречаясь после этого с Гэнни, Энтидинелли ловила каждый его взгляд, по особому воспринимала каждое его слово и начала понимать, что и она ему небезразлична, и каждое замеченное Энтидинелли проявление того, что и Гэнни пытается в свою очередь понять, как она к нему относится, волновало девушку.  Энтидинелли и Гэнни становились ближе и дороже друг другу с каждой новой встречей...

При расставании Гэнни иногда дотрагивался рукой до руки Энтидинелли, и девушка испытывала при этом непривычное для нее волнение, дыхание у девушки перехватывало, ей становилось жарко.  И вот однажды настал и тот день, когда Энтидинелли поняла, что сегодня непременно что-то произойдет.  Гэнни провожал ее до дому, пересказывая ей содержание очередной прочитанной им книжки.  Она все понимала, но ничего не воспринимала, да и какое значение имели слова в сравнении с тем, что должно произойти в этот день... Энтидинелли бросало в жар, она думала только о том, как себя вести, что она может позволить Гэнни, в какой момент остановиться и понимала, что остановиться не сможет и отдаст ему все, что он захочет взять.

Настал решающий момент - они зашли в подъезд.  Последнее время перед тем как расстаться они всегда заходили в подъезд.  Гэнни, как всегда, прощаясь, дотронулся до руки Энтидинелли, и в этот раз его прикосновение длилось дольше, чем обычно.  Как-то непроизвольно он привлек девушку к себе, и она, чувствуя, что ноги перестают ее держать, слабея, прильнула к нему.  Демичес вздрогнул и отшатнулся.  Энтидинелли, приходя в себя, спросила:

- Гэнни, что случилось?

Демичес молчал.

- Гэнни, Вы меня...  Вы меня совсем...- Энтидинелли от волнения не могла произнести самого главного слова.

- Энтидинелли, - простонал Демичес, - я прошу Вас, не заставляйте меня так страдать...  Если Вы хотите знать, я люблю Вас, люблю, люблю...  Но это в данном случае не имеет никакого значения...

- Но почему? - еле слышно прошептала девушка, - что может быть прекраснее... прекраснее любви к девушке...

- Только любовь.  Прекраснее может быть только любовь к Родине.  А еще прекраснее - священная ненависть к угнетателям Родины, к жалкой омерзительной кучке аристократов во главе с императором... Простите, но нам больше не нужно с Вами встречаться, я этого не могу вынести.

С этими словами Гэнни выбежал из подъезда, оставив девушку одну...  Энтидинелли поплелась к лестнице, ведущей в ее комнатку на второй этаж.  И когда она попыталась подняться на первую ступеньку, она поняла, что не может идти.  До этого Энтидинелли представить не могла себе, как это старичкам и старушкам может быть тяжело подниматься по лестнице, ее молодые ножки поднимали ее в любую горку и она могла легко, одним махом взбежать на любую высоту, совершенно не испытав одышки.  В первый миг, когда Энтидинелли почувствовала, что не может идти, она испугалась, но потом решила, что вовсе не страшно, если сердце ее не выдержит и она сейчас умрет, жизнь для нее все равно утратила всякий смысл.

Но тем не менее потихоньку Энтидинелли добралась до своей комнаты, она легла на кровать не раздеваясь и пролежала так до утра, готовая к тому, что вот-вот сердце ее остановится и она умрет.  Но обычно от неразделенной любви не умирают, если только сами этому не способствуют.  К счастью, Энтидинелли не пришла в голову мысль уйти из жизни по своей воле, и она долежала так до рассвета.  Утром она почувствовала даже, что хочет есть.  Она поела, и это как-то вернуло ее к повседневным заботам.

Энтидинелли после этого дня совершенно перестала улыбаться, она ходила печальная и грустная, опустив глаза.  Веселые студенческие вечеринки перестали ее интересовать, и после того как она пару раз отказалась прийти на вечеринку, ее перестали приглашать.  Возможно, ее друзья и подруги знали или по крайней мере догадывались, что произошло, но никто ни разу с ней не заговорил - среди студентов не было принято лезть к кому-то с заботой и участием.  И Энтидинелли понимала это и считала, что так, пожалуй, лучше...

По-прежнему Энтидинелли много времени уделяла учебе и изучению древней литературы, она настолько замкнулась в себе, что ничего вокруг не замечала.  Поэтому для нее полной неожиданностью стало то, что в один из осенних дней занятия в Университете прекратились, Университет был закрыт, вооруженные люди стояли у всех входов и никого не пускали.

Энтидинелли ни у кого не смогла добиться, что же происходит.  Обойдя несколько раз вокруг Университета, она решила пойти заниматься домой.  Дома обстановка была спокойной, привычной, но через некоторое время Энтидинелли захотела поесть.  Обнаружив, что поесть ничего нет, она решила сходить в лавку, куда она обычно ходила за продуктами.  Несмотря на дневное время, дверь в лавку была закрыта.  На стук дверь открыл хозяин.

- Извините за беспокойство, не могла бы я купить у Вас продуктов...

- Конечно, проходите.  Но только мне бы хотелось, чтобы Вы расплатились золотыми деньгами.

У Энтидинелли были и золотые и бумажные деньги, она между ними особой разницы не видела.  Поэтому, набрав продукты, она достала кошелек и стала выбирать оттуда золотые монетки.  В этот момент вошла жена хозяина лавки:

- Ты что, совсем сдурел?  Хочешь, чтобы у тебя обнаружили в доме золото?

- А что с бумагой делать?  Кому она теперь нужна?

- Иди, мы сами разберемся, - ответила хозяйка, - иди, иди, чего стоишь?  Мы по-женски все обсудим и что-нибудь придумаем.  Мы, женщины, все-таки поумнее мужиков, не такие растяпы...

Как только хозяин вышел, жена его сказала:

- Берите продукты просто так... Вы, Энтидинелли, были у нас самым лучшим покупателем, никогда нам не задерживали оплаты.  Мы привыкли уже к Вам.  Так что берите, возьмите еще продуктов, колбаски вот, пирожных, я знаю, Вы такие пирожные очень любите, апельсины у нас еще остались, берите побольше, - хозяйка лавки, взяв сумку у девушки, набивала ее продуктами, - все равно все отнимут, и продукты, и золото, и деньги.  Лучше пусть Вам хоть что-то достанется.

- А что, собственно говоря, произошло?

- Беда, беда.  Лучше и не спрашивайте, - вздохнула хозяйка.

Энтидинелли пошла к себе.  Она решила выяснить, что произошло, у хозяев дома, где она снимала комнату.  Постучавшись к ним, она спросила:

- Извините, не скажите мне, что происходит?  У нас закрыли Университет, и вообще что-то происходит непонятное...

- Революция.  Император свергнут, мы теперь свободны.  Только не знаю, хотелось ли нам этой свободы... Нам и при императоре жилось неплохо.  Но если народу лучше так.

- Что же теперь делать?  Вы не знаете, что будет дальше?  Когда откроют Университет?

- Вот уж чего не знаем, того не знаем.  Каждый, наверное, должен по-своему решать, что делать.  У нас свой дом, мы его с собой все равно не унесем, а оставаться без той собственности, на которую потрачена вся жизнь... А Вам, наверное, лучше уходить из города.  Ведь Вы, Энтидинелли, член императорской семьи...

- Таких членов семьи, как я, тысячи и тысячи.

- Нет, мы бы посоветовали Вам уйти.

- Но я не знаю, куда идти.  Я совершенно не знаю окрестностей Горома.

- Вам надо уходить, и как можно скорее.  Вот что.  Вы идите к себе в комнату, закройтесь и ждите.  Мы знаем людей, которые собираются уходить из города, мы с ними переговорим.  Надеемся, они не откажутся взять Вас с собой...

Энтидинеллли просидела вечер в своей комнате.  А ночью к ней постучала хозяйка:

- Пора идти.  Я обо всем договорилась.  Сейчас собирается группа, они пойдут на запад, через горы, попытаются дойти до Бэнлика.

Хозяйка и Энтидинелли прошли по ночному притихшему городу.  Они шли какими-то задворками, через огороды, мимо темных сараев, несколько раз, завидев вдали каких-то людей, они прятались в грязных подъездах страшных старых домов.  Наконец Энтидинелли попала в сарай, где взволнованно хрюкали свиньи...

- Здесь, - шепнула хозяйка, провожавшая Энтидинелли, - ну, я пошла, счастливого Вам пути, удачи.

Кто-то тихим, но решительным голосом отдал команду:

- Пора выходить.  Выходим по одному, через переднюю дверь.  За дверью поворачиваем направо, за угол сарая, потом еще раз направо и идем по берегу речки.  Идти надо осторожнее, держитесь за изгородь.  Когда доходим до мостика, перебираемся по мостику на ту сторону реки, далее идем через поле по тропинке, там всего одна тропинка, и собираемся под дубом на том краю поля.  Оттуда опять пойдем вместе.

Энтидинелли никак не решалась выйти, уступая всем дорогу, наконец, и она пошла, стараясь четко следовать услышанным перед выходом указаниям.  Под дубом все собрались уже ближе к рассвету.  Энтидинелли с интересом разглядывала своих спутников...

Путь на запад был долгим и утомительным.  Идти приходилось лесом, нередко совсем без дороги.  Останавливаться на ночлег удавалось в деревнях.  Крестьяне пускали посторонних неохотно, после долгих переговоров.  Удавалось договориться только благодаря тому, что у путников были золотые деньги.  Энтидинелли тоже сдала свой запас золотых денег, сумма оказалась даже больше, чем внес каждый из идущих, и девушке предлагали часть денег оставить себе на будущее, но она отказалась.  Сумку с продуктами Энтидинелли тоже взяла с собой.

С каждым днем пути лес становился гуще, деревни стали попадаться реже.  По лесу становилось идти труднее, потому что местность становилась более холмистой.  Впереди на западе над лесом постепенно проступила сине-зеленая горная вершина, и хотя ближе она не становилась, но все-таки было заметно, что постепенно в цвете горы становилось больше зеленого и меньше синего.  Где-то за этой вершиной скрывался волшебный город Бэнлик, город, простоявший не несколько веков, а несколько тысячелетий, город, который чуть ли не в два раза был старше Ансила.

Но дойти до Бэнлика не получилось.  В один из вечеров усталые путники остановились в деревне.  Утром, когда путники собирались выйти, чтобы продолжить двигаться на запад, что-то произошло.  Многочисленная живность, обитавшая в деревне, стала проявлять беспокойство: залаяли собаки, захрюкали свиньи, закудахтали куры.  Старший группы приказал всем остаться в сарае, в котором они провели ночь, а сам пошел выяснить, в чем дело.  Вернувшись вскоре, он шепотом сообщил, что в деревню с проверкой вошел вооруженный отряд, и самое лучшее, что сейчас можно сделать - это выходить по одному или по двое из сарая и стараться незамеченными дойти до леса.

Энтидинелли пошла бы опять самой последней, но за время пути она подружилась с девушкой, которая училась в том же Университете.  Хотя по возрасту девушка была старше Энтидинелли самое большее года на два, она казалась намного взрослее, чем Энтидинелли.  Новая подруга была гораздо самостоятельнее и решительнее, чем Энтидинелли, и Энтидинелли добровольно подчинилась ей во всем.   И сейчас девушки вышли из сарая одними из первых и, оглядываясь, пошли по улице, ведущей к лесу.

Когда вдали показался какой-то человек с ружьем, Энтидинелли чуть не вскрикнула от испуга, но удержалась - ведь с ней рядом была подруга, она крепко схватила подругу за руку, та показала знаком, что нужно притаиться, и девушки присели за пнем.  Когда прошло некоторое время, подруга шепнула:

- Можно идти дальше...

- Я так перепугалась, - ответила Энтидинелли.

- Пойдемте, нам нельзя задерживаться.

Энтидинелли кивнула, поднимаясь.  Но слишком далеко девушки уйти не успели - опять кто-то шел, теперь совсем близко.  Девушки хотели спрятаться, но Энтидинелли успела рассмотреть того, кто шел, и узнала его - это был Гэнни Демичес.

- Гэнни, это Вы? - вскрикнула Энтидинелли.  Подруга схватила ее за руку, но было поздно - Демичес услышал, что к нему обращаются.

- Энтидинелли!  Вот уж не ожидал Вас здесь увидеть.

- Я так рада повстречать Вас.  Здесь так страшно...

- Чего же Вы боитесь?

- Тут ходят какие-то люди с ружьями.

- Ну этих людей Вам бояться нечего.   Это наш вооруженный отряд, мы обходим деревни в поисках врагов народной власти.  А тем, кто является сторонниками нашей власти, бояться совершенно нечего.

- Это замечательно.  Нас здесь несколько человек...

- Повторяю, Вам нечего бояться.  Мы не боремся против сторонников народной власти.  Мы проверим, кто вы такие и если окажется, что Вы и ваши знакомые - сторонники народной власти, мы всех отпустим...

Вскоре тех, кто не успел уйти из сарая в лес и Энтидинелли с ее подругой везли на поезде обратно в Гором.  Путь оказался совсем близким - уже вечером всех разместили в одной из тюрем Горома.  Народу в тюрьме было мало, всех разместили в одиночных камерах.  Демичес объяснил это тем, что в тюрьме долго никто не задерживается, проверка проходит очень быстро...

Утром в камеру Энтидинелли принесли завтрак, очень скудный.  Но даже его Энтидинелли не съела - было не до того, несмотря на все заверения Демичеса, что бояться нечего, тревога не покидала девушку, мысли испуганно неслись вокруг одного - что с ней будет, было так тоскливо, одиноко.  Все вещи отобрали при аресте, и отвлечься чтением книг не было возможности, хотя вряд ли в таком состоянии Энтидинелли смогла бы прочесть хотя бы одну строчку.

Когда за Энтидинелли пришли, она думала, что умрет от страха, все внутри у нее похолодело.  Ей показалось, что ее вели бесконечно долго по коридорам тюрьмы, ее пугала неизвестность, но еще сильнее она перепугалась, когда ее наконец довели до двери какого-то помещения.  Зажмурив глаза, она вошла в помещение и облегченно вздохнула - за столом сидел Гэнни Демичес.

- Садитесь, - Демичес показал на стул, - я вижу, Вы взволнованы.  Зря.  Мы не боремся против тех, кто поддерживает народную власть.  Прежде всего, я хотел бы понять, как Вы оказались в такой дали от Горома.

- Мне было страшно...

- Чего же Вы испугались?  Народной власти?  Кто посоветовал Вам уйти из города?

- Не знаю, я сама так решила

- Но ведь кто-то познакомил Вас с членами той банды, в которой Вы оказались...

- Это не банда, это точно такие же люди, как и я, которые боялись оставаться в городе.

- Если эти люди боялись оставаться, значит, у них были на то причины.  Возможно, они не поддерживают народной власти и готовятся выступить против нее с оружием...

- Что Вы, какое оружие...

- Вы готовы за это поручиться?

- Конечно.

- Следовательно, отвечая за намерения членов той банды, Вы признаете, что являетесь ее участником

- Это не банда

- Хорошо, назовем это группой.  От названия сущность данного объекта никак не зависит.  Вы признаете себя членом этой группы?

- Да

- Это меняет дело.  Вы принимали участие в деятельности группы, Вы нанесли тем самым ущерб молодому государству трудящихся...

- Какой ущерб?

- Да хотя бы тот, что молодые здоровые парни вместо того чтобы восстанавливать народное хозяйство, разрушенное за последние тысяча семьсот лет императорами и их приспешниками, вынуждены были бегать с ружьями по лесам и ловить вас.

- Нас не нужно было ловить...  Мы никому не причиняли вреда.

- Народу виднее, нужно ли вас ловить.  И если народ направил наш отряд на поиски врагов народной власти, значит, так было нужно народу.  И Вы должны искупить свою вину перед народом.

Взгляд Демичеса упал на ноги Энтидинелли, и он неожиданно переменил тему разговора:

- У Вас очень хорошие сапожки.  Снимите их.

- Но зачем?

- Вам они здесь не нужны, а сейчас наступает зима, многие женщины из народа не имеют обуви и вынуждены босыми ходить по снегу.

- Может, мне снять и платье? - от неожиданности Энтидинелли настолько осмелела, что смогла даже пошутить, но Демичес совершенно не понимал шуток.  Он принялся внимательно разглядывать платье Энтидинелли.

- У Вас хорошее платье...

- Его шила наша собственная портниха Нэк

- Хотя для зимы оно не очень годится, но мы можем взять и платье.  У Вас под платьем что-нибудь одето?

- Нет.

- Сходите в камеру, переоденьтесь во что-нибудь полегче и попроще.

- У меня все вещи отобрали при задержании.

- Вы должны были оставить себе ночную рубашку.

- Я не знала.

- В таком случае платье оставьте, народ может это не так понять, снимайте только сапожки.

Взяв сапожки, которые сняла Энтидинелли, Демичес сказал:

- Мы, представители народа, не грабители, и если Вас выпустят из тюрьмы, Вы получите и обувь, и теплую одежду…

От этого “если” у девушки все внутри похолодело:

- Я хотела бы искупить свою вину перед народом, если Вы считаете, что я в чем-то виновата.

- Не я считаю, так считает народ.  Ваше искреннее желание меняет дело.  Но я плохо представляю себе, что Вы можете делать для народа.  Вы изучали литературу, но прежняя литература, созданная по заказам угнетателей, больше не нужна, а новая литература пока еще не написана, и вряд ли народ согласится просто так, ни за что, кормить Вас все то время, пока будет создаваться новая литература.  Нам сейчас больше нужны другие специалисты - врачи, работники сельского хозяйства, инженеры, военные...

- Я готова заниматься любым делом, - ответила перепуганная Энтидинелли.

- Вообще Вы мне по-прежнему небезразличны, и я мог бы на Вас жениться, хотя мне кажется, что девушка  из народа, привыкшая с детства к физическому труду и потому физически более развитая, способна дать более полноценное потомство, чем Вы.  Я подумаю о ваших словах, можете идти.

Энтидинелли почти не спала эту ночь, думая о том, что ее ожидает.  Она готова была выйти замуж за Демичеса, если это поможет ей спастись, она пыталась подобрать слова, которые убедили бы его.  Утром, когда за Энтидинелли пришли в камеру, ей казалось, что она хорошо подготовилась к разговору.  Демичес выглядел уставшим и осунувшимся  - наверное, он тоже плохо спал ночь.  Когда Энтидинелли ввели в его кабинет, Демичес поднял глаза:

- Я много думал о вашей дальнейшей судьбе и пришел к выводу, что с точки зрения общественной справедливости Вас необходимо ликвидировать вместе с прочими представителями угнетателей...

- Как? - прошептала побелевшими губами Энтидинелли.  Она почувствовала, как сжалась в комок кожа на затылке, и внутри у нее что-то оборвалось, со стыдом и ужасом она поняла, что стул, на котором она сидела, вдруг стал мокрым...

- Вы будете повешены, - Демичес поглядел на часы на своей руке, и, несмотря на свое состояние, Энтидинелли обратила внимание, что часы на руке Демичеса были очень дорогие.  - Как раз сейчас готовится группа, и Вы еще успеете в нее попасть...

Энтидинелли немного пришла в себя.  С удивлением она отметила, что несмотря ни на что, она еще не умерла от страха и даже продолжает мыслить...

- Пожалуйста, перенесите это на завтра.  Мне нужно побыть одной, подготовиться...

- Это малодушие.  Если Вы не подготовились к смерти за семнадцать лет, одна лишняя ночь Вам ничего не даст, кроме лишних страданий.  Когда режут петуха или свинью, они пытаются убежать, спрятаться в свое жилище, но ведь Вы человек, Вы должны быть выше этого и принять то, что происходит как историческую необходимость.  Сейчас происходят очень значительные перемены в обществе.  Это как вспашка засохшей, ставшей бесплодной почвы.  Верхние слои опускаются вниз, а нижние, оказавшиеся более жизнеспособными, занимают их место...

Энтидинелли хотела сказать что-то важное, что переменило бы намерение Демичеса, но все, что она придумала за прошедшую ночь казалось ей таким незначительным, она хотела придумать что-то более убедительное и не могла.  Она чувствовала, как ускользают последние мгновения, когда можно еще что-то сделать для своего спасения... И в какой-то миг у нее промелькнула мысль, что она, потомок императора Адега, должна быть достойна своего великого предка, должна умереть спокойно и с достоинством, не выпрашивая пощады у своих врагов...  Но одно дело думать так в спокойной обстановке, и совсем другое - применить это в действительности...

Энтидинелли хотелось броситься в ноги Демичесу, моля его о спасении, но она не сделала этого - то ли от опасности она впала в оцепенение, то ли понимала, что просить о пощаде бесполезно, а может быть все-таки Энтидинелли не хотела уронить свое достоинство потомка великих императоров древности...  Ей казалось, что она будет сидеть так вечность, и что она не сможет встать, но когда за ней пришли, и Демичес дал понять, что она должна идти, она встала и пошла, сама удивляясь тому, что она еще в состоянии идти сама...

Ее вели очень долго по коридорам тюрьмы, и наконец привели к закрытой двери, где уже стояли несколько человек - Энтидинелли узнала тех, с кем она шла из Горома.  Ей показалось, что ее появление было встречено ее бывшими попутчиками со злорадным удовлетворением, и она опустила голову.  Стало жутко и тоскливо оттого, что ее несчастье доставляет кому-то радость, кому-то, пусть столь же несчастному, как и она сама.  И только та девушка, с которой Энтидинелли подружилась в дороге, подошла к ней:

- Какое несчастье, что Вы тоже здесь.  А я уже было обрадовалась, что хоть Вы останетесь живы.  Неужели они и Вас не пожалели...

- Нет...

- Как жаль.

- Мне кажется, кажется, что...  что те, с кем мы шли...

- Что они радуются вашей беде?

- Да...

- Увы, очевидно, это так.  А я думаю, что то, что произошло - это к лучшему, это, как ни печально, самый лучший выход для всех нас.

- А почему Вы здесь?  Ведь вы - врач...

- Да, действительно, я могла бы сохранить себе жизнь, но я не вижу в этом смысла...

- А я... я хотела попросить... но...

- Энтидинелли, я могу Вам объяснить, в чем дело.  В основании мироздания возникла ошибка, эта ошибка кажется совсем мелкой и незначительной, но она настолько влияет на самые основы построения вселенной, она затрагивает столь глубокие основы, что может стать причиной гибели вселенной.   Вы меня слушаете?

- Да, конечно...

- Может быть, то, что я Вам скажу, поможет перенести предстоящее нам с вами...  Дело в одном необычном числе, значение которого лежит между двумя и тремя, это число - основание натурального логарифма.  Это число не является целым, и когда речь идет о целых числах, приходится округлять основание натурального логарифма до целых.  Оно ближе по значению к трем, чем к двум, и поэтому естественнее при округлении принимать значение этого числа равным трем.  Но, как я говорила, произошла страшная ошибка, и при построении логики, которая также, как и вся вселенная, построена на основании натурального логарифма, за основу была принята не троичная логика, а двоичная.  И, как оказалось, ко всем нам это имеет самое прямое отношение.  Троичная логика подразумевает три ответа на любой вопрос: да, нет и не знаю, двоичная же логика - только два ответа - да или нет.  В мире, построенном на троичной логике, всегда есть возможность ответить на любой вопрос “не знаю” и остаться в стороне, в мире же, построенном на двоичной логике возможности остаться в стороне нет, и Вы всегда вынуждены выступать на стороне одних против других...  Вы обратили внимание, что наши мучители всех делят на сторонников и противников своей власти, которую они называют “народной”.

- Да...

- Но это же неправильно.   А если мне нет никакого дела до власти?  Если я ее и не поддерживаю и не осуждаю?  Я хочу остаться в стороне, а по тем правилам, которые построены на двоичной логике, такой возможности нет.   Несомненно, прежняя власть была жестока и несправедлива, она приносила людям неисчислимые страдания, но ведь уже от первых действий новой власти люди страдают еще сильнее.  А если бы мы добились свержения и этой новой власти, то наверняка та власть, что пришла бы ей на смену оказалась еще страшнее.   И нет этому предела в мире, построенном по законам двоичной логики.  Я не хочу бороться на стороне зла, потому что тем самым я буду причинять зло, но я не хочу бороться и против зла, потому что зло, причиняемое злу, остается злом.  В этом мире нет возможности остаться в стороне от борьбы, и поэтому самое лучшее - это покинуть этот мир.  И я благодарна Вам за то, что произошло - я сама никогда бы не решилась на это...   Я ухожу спокойно, потому что вижу - другого выхода нет...

- Я Вам завидую...

- Не стоит, лучше так же, как и я, смиритесь с происходящим - это наилучший выход...

- Но это так страшно, я боюсь...

- Не бойтесь...  Подумайте, ведь сейчас, в данный момент Вы живы и можете наслаждаться жизнью, ведя, к примеру, беседу об отвлеченных предметах, и в следующий миг Вы будете в том же состоянии, и даже когда Вам на шею накинут петлю, Вы будете живы и не будете еще испытывать никаких страданий.  А когда петля начнет Вас душить, у Вас появится одно желание - чтобы поскорее кончились ваши страдания, и смерть Вы примете тогда как избавление...

- Как хорошо Вы рассказываете...  Мне и на самом деле стало спокойнее.  Еще бы немного, еще бы несколько умных и добрых ваших слов...

В этот момент у дверей возникла суета, и девушки поняли, что сейчас их поведут...

- Вы босиком, - произнесла девушка, глянув на ножки Энтидинелли.

- У меня отобрали сапожки.

- Но ведь на улице снег... Оденьте мои туфли, я не замерзну, я в детстве от снега до снега бегала босиком, да и по снегу иногда...

- Спасибо, не надо, - грустно улыбнулась Энтидинелли, - двадцать минут я потерплю, а висеть будет не холодно.

Несчастных узников выстроили и начали выводить через открывшуюся дверь на улицу.  Вот дошла очередь и до Энтидинелли, она, дрожжа от страха и холода вышла на улицу.  В утренних сумерках она увидела толпу людей, мимо которых ей предстояло пройти - людей, одетых в серое, с серыми невыразительными лицами...  Энтидинелли, подняв глаза, увидела, что глаза стоявших в толпе людей были пусты - в них не было ни сочувствия, ни злорадства, ни ненависти, в их глазах были лишь бесконечные усталость и уныние...

Начало http://proza.ru/2022/02/05/1270
Продолжение http://proza.ru/2022/02/08/50